ПОСЛАНИЕ ГОРАЦИЯ К МЕЦЕНАТУ, В КОТОРОМ ПРИГЛАШАЕТ ЕГО К СЕЛЬСКОМУ ОБЕДУ 17 страница
Первая строка второй строфы оформляется обычно аналогично первой строке стихотворения («Душа моя — Элизиум теней»); так в изданиях 1850-х гг. и двух последующих, но в пушкинском Совр . и в Изд. 1900 эта строка фиксирует обращение — «Душа моя, Элизиум теней» и завершается строчка или восклицательным знаком, как в пушкинском Совр . и Изд. 1868 , или запятой, как в Биогр . и в Изд. 1900 . В этом случае предложение заканчивается во второй строке, в конце которой — знак вопроса («Что общего меж жизнью и тобою?»). Но в первых пяти изданиях здесь — запятая. И тогда вторая строфа представляет собой одно сложное предложение, завершающееся вопросительным знаком (в Изд. СПб., 1886 здесь знак вопроса и тире), в Совр . 1836 г. — вопросительным знаком с многоточием.
В изданиях XX в. также постоянные колебания в синтаксическом оформлении. В Изд. Маркса 1-я и 5-я строчки оформлены одинаково («Душа моя — элизиум теней»), первая строфа понята как одно предложение, во второй строфе выделены два предложения, включающие по две строки. Г.И. Чулков в Изд. Чулков I отказался от тире в середине 1-й и 5-й строк, но в Изд. Чулков. 1935 (с. 103) в обоих случаях тире восстановлено. В новом издании изменилось понимание в целом второй строфы, которая стала осмысливаться как одно предложение с восклицательным знаком на конце (раньше здесь был знак вопроса и многоточие). В изданиях, подготовленных К.В. Пигаревым, также заметны колебания: в Лирике I 1-я и 5-я строки оформлены по-разному: «Душа моя — Элизиум теней» и «Душа моя, Элизиум теней», но в более позднем Изд. 1984 в обоих случаях здесь стоит запятая между словами «моя» и «Элизиум». Если в раннем издании первая строфа включила в себя одно законченное предложение, то в Изд. 1984 первая строфа завершается запятой и тире, а предложение заканчивается в конце шестой строки. Написание слова «Элизиум» (с прописной или строчной буквы) все время в изданиях варьируется. Думается, целесообразнее всего максимально приблизиться к знакам автографа, позволяющим все первые шесть строк понимать как взволнованное обращение поэта к душе (отсюда два восклицательных знака).
|
|
|
Н.А. Некрасов так отозвался об этом произведении: «Чрезвычайно нравится нам у г. Ф.Т., между прочим, следующее стихотворение, странное по содержанию, но производящее на читателя неотразимое впечатление, в котором он долго не может дать себе отчета» (Некрасов . С. 218). Он полностью процитировал стихотворение. С.С. Дудышкин в рецензии на Изд. 1854 выделил тоже его, как произведение, обозначающее своеобразие «души поэта» (Отеч. зап. С. 56). Об этом своеобразии пишет И.С. Аксаков. Он процитировал первые шесть строчек в контексте рассуждений о личности поэта: «...его я уничтожалось и подавлялось в нем <...> сознанием недосягаемой высоты христианского идеала и своей неспособности к напряжению и усилию. Потому что рядом с его, так сказать бескорыстною , безличною жизнью мысли, была другая область, где обретал он самого себя всецело, где он жил только для себя, всею полнотою своей личности. То была жизнь сердца, жизнь чувства, со всеми ее заблуждениями, треволнениями, муками, поэзией, драмою страсти; жизнь, которой, впрочем, он отдавался всякий раз не иначе, как вследствие самого искреннего, внезапно овладевшего им увлечения,— отдавался без умысла и без борьбы. Но она была у него про себя, не была предметом похвальбы и ликования, всегда обращалась для него в источник тоски и скорби и оставляла болезненный след в его душе» (Биогр . С. 46). Дальнейшее рассуждение биографа привело его к стих. «О, вещая душа моя...» и выявлению «тягостного раздвоения» в бытии поэта: его ум и совесть разоблачали перед ним противоречие «между признаваемым, сочувственным его душе нравственным идеалом и жизнью, между возвышенными запросами и ответом».
|
|
|
В.Я. Брюсов рассмотрел стихотворение в контексте с «Silentium!» (см. коммент . к этому стих. С. 380): «В полном согласии с этим своим учением Тютчев говорил о себе: «Душа моя, элизиум теней! / Что общего меж жизнью и тобою?» Это второй полюс миросозерцания Тютчева. Отправляясь от принятия всех проявлений жизни, от восторженного «пристрастия» к матери-земле, Тютчев кончает как бы полным отрицанием жизни. Прекрасен мир, но истинная сущность его красоты недоступна человеку, который лишь напрасно порывается к ней» (Изд. Маркса . С. XLII).
|
|
|
Контекстом стихотворения оказывается «Silentium!», «Сижу задумчив и один...», «Душа хотела б быть звездой...» и, наконец, «О, вещая душа моя...»; они объединяются исповедальным мотивом, противопоставлением духовного бытия и бездуховной толпы, мотивом светлого минувшего, сердечных утрат, тоски о былом, душевной устремленности к светлым «призракам», звездам, а в конечном итоге — христианским идеалам.
Элизиум — местопребывание блаженных душ в царстве теней (античн. мифол .)
«НАД ВИНОГРАДНЫМИ ХОЛМАМИ...»
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 17. Л. 2 об.
Первая публикация — Совр . 1837. Т. VI. С. 398, под общим названием «Стихотворения, присланные из Германии», под № XXVII, с общей подписью «Ф.Т.». Затем — Совр . 1854. Т. XLIV. С. 21; Изд. 1854 . С. 41; Изд. 1868 . С. 46; Изд. СПб., 1886 . С. 133 (под названием «Ротенбург»); Изд. 1900 . С. 113.
|
|
|
Печатается по автографу.
Автограф на обороте листа — прозаическая пейзажная зарисовка: описаны чистое небо, горы, облака, грозы, радуга, блестящая зелень, омытая дождем, солнечный свет — детали пейзажа, входящие в разные стихотворения, в том числе и в стих. «Над виноградными холмами...». Как видно, Тютчеву не чуждо стремление передавать эстетические переживания природы одновременно в стихах и в прозе (см. его письма). Но если пейзаж в прозе более конкретен и чисто созерцателен, хотя и не чужд психолого-эстетических обобщений, то пейзаж в стихах живописнее, богат красками, полон философской мысли, даже своеобразного религиозного переживания. Первая строфа отделена от второй чертой. Слова «Храм» (8-я строка) и «Тишина» (16-я строка) написаны с прописной буквы.
Списки (2) — в Сушк. тетради (с. 82) и Муран. альбоме (с. 99). В обоих тексты не разделены на строфы.
В прижизненных изданиях и в Изд. СПб., 1886 печаталось без выделения строф, но в Изд. М., 1886 и в Изд. 1900 строфы выделены, как и в дальнейших публикациях.
Датируется 1830-ми гг.; в начале мая 1836 г. послано Тютчевым И.С. Гагарину.
Впервые отозвался о стихотворении С.С. Дудышкин. Он полностью процитировал его и прокомментировал: «Мотив не новый, но он именно потому и дорог нам, что мы знакомы с ним давно, что помним его еще со времени лучшего из наших поэтов. Между тем вы не скажете, конечно, чтоб это было подражание: вы найдете лишь одинаковое чувство, вызванное одинаковым положением» (Отеч. зап . С. 59). Рецензент имеет в виду художественный опыт романтика Жуковского с его поэтически-религиозными настроениями. С.Л. Франк, анализируя особое направление космического чувства у поэта — «дольнее» — «горнее», обращается к стихотворению «Над виноградными холмами...»: «То, что влечет нас к горнему, есть тишина, чистота, свет — стихия чистого, незнойного, успокоительного света...» (Франк . С. 24). Им процитирована полностью вторая строфа с выделением слов «легче», «пустынно-чище», «немеет», «лишь жизнь природы там слышна», «праздничное», «тишина». В подчеркнутой строке «лишь жизнь природы там слышна» звучит мотив, определяющий своеобразие тютчевского восприятия противоположности между «горним» и «земным»: включение «горнего» также в состав природы , более того— обнаружение именно в нем чистейшего, ничем не запятнанного проявления последней сущности «жизни природы». Тихая, пустынно-чистая, легкая, праздничная горняя сфера, в которой уже нет места для смертной жизни, есть именно область, где слышна «жизнь природы». Он связал это стихотворение с другим — «И гроб опущен уж в могилу...».
«Над виноградными холмами...» сочетается со стихотворениями о небе как пристанище света, чистоты, легкости и мира, см.: «И гроб опущен уж в могилу...» («А небо так нетленно-чисто, / Так беспредельно над землей...»), «Весеннее успокоение» («Светло и тихо облака / Плывут надо мною»), «Нет, моего к тебе пристрастья...» («На небе чистом и высоком / Порою облака следить...»), «Фонтан» (небо — «высота заветная»), «Еще земли печален вид...» («блестит лазурь»), а также стихами о горных высях — «Яркий снег сиял в долине...», «С поляны коршун поднялся...», «Там, где горы, убегая...», «Хоть я и свил гнездо в долине...» и др. о небесной и горной высоте, о движении души в высь, туда, где «проходит» «небесных ангелов нога».
Над виноградными холмами ... — имеется в виду Ротенбург, город в Баварии.
«НЕТ, МОЕГО К ТЕБЕ ПРИСТРАСТЬЯ...»
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 16. Л. 1–1 об.
Первая публикация — РА . 1879. Вып. 5. С. 135, тогда же — ННС . С. 41. Затем — Изд. СПб., 1886 . С. 18; Изд. 1900 . С. 43.
Печатается по автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 246.
Написано на небольшом листке бумаги: первая строфа — с одной стороны, вторая — на обороте. Исправление внесено в 11-ю строку: слово «светлом» исправлено на «чистом». Особенность авторского оформления — вопросительные знаки, которыми заканчиваются первая и вторая строфы. Притом в конце первой строфы к вопросительному знаку присоединено многоточие. Следовательно, на всем протяжении стихотворения сохраняется вопросительная интонация и противопоставление «утехам рая» всего того реального, земного и небесного, что вызывает «пристрастье» поэта. Для поэта мысль завершена в конце стихотворения — вопрос задан до конца, и его продолжения нет, вопрос и без того длинный, поэтому отсутствует многоточие в конце стихотворения.
В публикациях заметны колебания в оформлении окончаний строф. В РА строфы заканчиваются, как в автографе, вопросами, но без многоточия в конце первой строфы. В ННС в первой строфе — знак вопроса (без многоточия), во второй — восклицательный знак и многоточие. В Изд. СПб., 1886 — вопрос в первой строфе и восклицательный знак без многоточия — во второй. В Изд. 1900 — вопрос (в первом случае), восклицание с многоточием (во втором). В изд. Чулков I — восклицательный знак с многоточием в первой строфе и только многоточие — во второй. В Лирике I — вопрос и многоточие в первой строфе и только многоточие — во второй. В Изд. 1987 первая и вторая строфы завершаются вопросительными знаками с многоточиями. Таким образом, ни в одном из изданий не воспроизведен полностью тютчевский вариант окончания двух строф.
Датируется 1830-ми гг.; в начале мая 1836 г. было послано Тютчевым И.С. Гагарину.
С.Л. Франк процитировал первую строфу, поясняя свою мысль о пантеизме Тютчева, который и в самой природе «видит проявления божественного духа»; в то же время существует «чисто духовное» в «абсолютной противоположности телесному и отрешенности от него; или, по крайней мере, высшей силы, красоты, духовности духовное достигает именно в своем воплощении...» (Франк . С. 16). Заключая мысль, Франк усматривает пантеизм в ощущении «явственности всего внутреннего» и «глубинности, таинственности всего явного». Рассматривая тютчевскую антитезу («небесное» — «земное»), он уточняет свою мысль: «...небесная горняя стихия, удаленная от земли и противоположная ей, есть все же не какое-либо обособленное от бытия начало, а именно стихия, органически проникающая собою все бытие, а следовательно, доступная и на земле. В пределах земной жизни ее воплощениями ближайшим образом являются весна и утро, именно в их противоположности лету и дню, как выражениям низшей, мятежной, томительной жизни. Описания весны у Тютчева принадлежат к самым прекрасным страницам мировой лирики» (Франк . С. 24). Приведя фрагменты из стих. «Еще в полях белеет снег...», «Весна», Франк процитировал вторую строфу стих. «Нет, моего к тебе пристрастья...». Он выделил слова «бездействии глубоком», «теплый», «чистом и высоком», «без дела» и «без цели», «ненароком, на лету», «свежий», «светлую мечту». Философ подчеркнул, с его точки зрения, главное в стихотворении: весна «несет с собою чистую, свежую, бездеятельную радость» (Франк . С. 24). Рассматриваемое стихотворение для него оказывается опорным в размышлениях о поэзии Тютчева, здесь находится «характерное религиозное чувство, для которого именно высшие и чистейшие обнаружения небесного начала полнее всего даны не в отрешенности от земли, не в уединенных высотах, а именно как бы в центре земного бытия, со всех сторон окруженном и пропитанном этим небесным началом...». Так философ подошел к рассмотрению стих. «Лебедь» (см. коммент . С. 360). Франк справедливо выделил ряд программных для пантеизма Тютчева стихотворений, к названным им еще следует присоединить тоже «весеннее» стих. «Не то, что мните вы, природа...».
«КАК ДОЧЬ РОДНУЮ НА ЗАКЛАНЬЕ...»
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 18. Л. 2 об.
Первая публикация — РА . 1879. Вып. 3. С. 385–386 и тогда же — ННС . С. 34–35. Затем — Изд. СПб., 1886 . С. 86–87, как и в предыдущих публикациях с названием «На взятие Варшавы»; Изд. 1900 . С. 82–83.
Печатается по автографу. Записан на обороте страницы со стих. «(Из Гейне)» и «На древе человечества высоком»... (см. коммент . С. 422). Исправление есть лишь в 15-й строке: вписано слово «зверство». Преобладает восклицательная интонация.
Сохранился список (РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 53), здесь 20-я строка — «России целость соблюсти» (в автографе — «Державы целость соблюсти»), в 15-й строке — слово «зверство». Восклицательная интонация приглушена в 5-й строфе, она завершена точкой.
В первых изданиях пропущены 9–12-я строки, в которых идет речь о «самодержавии», что было замечено в рецензии (см. РА . 1886. Кн. 3. С. 536) и не одобрено: «...пропущено очень веское четверостишие во второй строфе, напечатанное в РА и других общедоступных изданиях». В этих изданиях везде принят вариант «Державы целость соблюсти». Есть расхождения с автографом: конец 3-й строфы — «Единомысленную рать» (было: «Единомысленных, как рать»); начало 4-й строфы — «И это высшее сознанье» (было: «Сие-то высшее сознанье»); конец 4-й строфы — «Идет к таинственной мете» (было: «Спешит к таинственной мете»); конец 5-й строфы — «Как Феникс, возродится в нем» (было: «Как феникс, зародится в нем»); ослаблялось политическое звучание стихотворения, идея свободолюбия Польши, приглушалась торжественность архаики, уменьшалась эмоциональная экспрессия в строке «Нет, нас одушевляло к бою»: был убран восклицательный знак после слова «нет». В Изд. СПб., 1886 , есть дата — «1831», в третьей строфе — опечатка: «Грозой спасительного мера» (вместо «спасительной примера»). В Изд. 1900 напечатаны строки 9–12-я, но в остальном текст такой же, как в предшествующих названных изданиях, опечатка Изд. СПб., 1886 исправлена, дата стихотворения сохраняется.
Датируется 1831 г.
Здесь впервые прозвучали идеи и появились образы, которые получат развитие в 1840–1860-х гг. — «знамя Русское», «слово Русского народа», «подвиг просвещенья», «единомысленных, как рать», «Славян родные поколенья / Под знамя русское собрать...», «Весь мир Славянский»; ср. со стих . «Знамя и слово»; «К Ганке» (см. «Другие редакции и варианты. С. 253), «От русского, по прочтении отрывков из лекций г-на Мицкевича» (см. коммент . С. 479), см. также стихотворные обращения к славянам.
Как дочь родную на закланье / Агамемнон богам принес ... — царь Микен Агамемнон — один из героев «Илиады», который разгневал богиню Артемиду и должен был принести ей в жертву свою дочь Ифигению: он был готов это сделать, но богиня смилостивилась и сохранила Ифигении жизнь.
Коран — священная книга мусульман.
Не зверство янычар ручное ... — янычары — регулярная турецкая пехота, которая комплектовалась, воспитывалась из пленных юношей, а позднее из отобранных у родителей в детском возрасте мальчиков-христиан, обращенных в ислам. Янычары отличались высокой воинской подготовкой, жестокостью.
Феникс — птица, которая в старости сжигала себя на костре, но возрождалась из пепла молодой (егип . и греч . мифол.). Образ стал символом вечного обновления и возрождения.
«ВСЕ БЕШЕНЕЙ БУРЯ, ВСЕ ЗЛЕЕ И ЗЛЕЙ...»
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 19. Л. 3–3 об.
Впервые опубликовано в НС . 1926. С. 45.
Печатается по автографу.
В автографе есть правка в 18-й строке: зачеркнутое слово исправлено на «таинственный». Прямая речь выделена с помощью тире. Синтаксическое оформление говорит о том, что оно написано на высокой эмоциональной волне: восклицания — в конце 4, 8-й строк, в 12-й — вопросительный и восклицательный знаки, восклицательный знак — в конце стихотворения.
Комментаторы полагают, что стихотворение переводное, поскольку Тютчев в своем творчестве не тяготел к балладному жанру, в котором выдержано стихотворение. Однако источник не найден. А.А. Николаев в своих комментариях сослался на статью Лейна, увидевшего первоисточник в одном из эпизодов повести А.А. Бестужева-Марлинского «Фрегат «Надежда» (см. Lane R. / Hunting Tyutchev’s literary sources // Festschrift for N.E. Andreyev. London, 1984. Р. 51–53). Тем не менее следует учитывать тот факт, что ни тема стихотворения, ни его жанр не чужды Тютчеву. Мотив грешной любви, опасного действия любовных страстей — сердечных гроз весьма свойственен его поэзии: «Все бешеней буря, все злее и злей...» вписывается в контекст таких стих., как «К Н.» (о «ночи греха», «ужасной бездне», жжении «адским пламенем»), «К N. N.» (о женской измене мужу), «Люблю глаза твои, мой друг...» (любовная страсть — «огнь желанья»), «С какою негою, с какой тоской влюбленной...» (образ огня «небесной молнии», которая опаляет, образ женщины, объятой страстью). Подобные психологические ситуации в рассматриваемом стихотворении получили балладную интерпретацию. Этот жанр творчества иногда привлекал поэта, о чем свидетельствуют его переводы из Гёте: «Певец», «Заветный кубок». Дань Тютчева балладе, возможно, связана и с успехом баллад Жуковского, созданных в это же время, на ту же этическую тему — преступления и наказания (см. «Смальгольмский замок, или Иванов вечер»).
Датировать можно 1831–1836 гг., так как на бумаге автографа есть водяной знак — «1831», и оно было послано Тютчевым И.С. Гагарину в начале мая 1836 г.
ВЕСЕННЕЕ УСПОКОЕНИЕ
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 8. Л. 6.
Первая публикация — Телескоп . 1832. Ч. X. № 15. С. 297–298. Затем — Совр . 1854. Т. XLV. С. 8; Изд. 1854 . С. 124; Изд. 1868 . С. 119; Изд. СПб., 1886 . С. 12; Изд. 1900 . С. 435.
Печатается по первой публикации.
В автографе, в скобках, вместо названия помета — «(Из Уланда)». Написан чернилами, без исправлений, с излюбленными тютчевскими знаками: тире в конце 2-й, 4-й (здесь восклицательный знак и тире), 6-й, 7-й строк, в конце стихотворения восклицательный знак и многоточие. Строфы отделены друг от друга интервалом. На этом же листе, сверху, написано стихотворение «Вы мне жалки, звезды-горемыки!».
Указание на то, что стихотворение представляет собой перевод Уланда «Frühlingsruhe» («Весенний покой» — нем .), отсутствует в пяти первых из названных изданий; такого рода помета появилась лишь в Изд. 1900 . Различия в печатных текстах состоят в том, что эмоциональность, свойственная Тютчеву, как бы приглушается в большей или меньшей степени. В Телескопе первая строфа завершалась восклицательным знаком с многоточием, что не сохранялось во всех последующих указанных изданиях. В Телескопе , Совр . 1854 г. 6-я строка заканчивалась тире, но в последующих изданиях этот знак отсутствует. Во всех изданиях в конце стихотворения стоит точка, но в тексте Телескопа — многоточие. В первых изданиях стихотворение не разделено на строфы, они появились только в Изд. 1900 .
Дата добавления: 2020-12-22; просмотров: 54; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!