Режиссер Дмитрий Крымов: Наш монтировщик, как оказалось, играет на пяти инструментах
ЗАКОНЫ ТЯГОТЕНИЯ
«Демон. Вид сверху». Театр «Школа драматического искусства».
Постановка Дмитрия Крымова
И, держа в руках ваши плененные ладони,
Я воссоздаю мир и серые облака.
Жюль Сюпервьель
«Демон. Вид сверху» — третий спектакль Дмитрия Крымова, поставленный со студентами-сценографами. Про «Демона…» мы заранее знаем три вещи. Первое: будем именно смотреть. Второе: будем смотреть вниз, сидя в зале «Глобус» — зале-колодце. И еще: можно «забыть» о поэме М. Ю. Лермонтова, опере Рубинштейна и полотнах Врубеля.
Играть будут кисти и краски, картон и бечевки, лоскуты ткани и вата, а может, тапочек с дедушкиной ноги или мамина сумка. На наших глазах из счётов получаются мельницы, спины становятся лицами, профили — фасами, два актера — одним героем. Происходящее даже нельзя сравнить с превращением по мановению волшебной палочки, потому что это не совсем превращение. Это каждый раз рождение. Появление на свет.
У Крымова рисование первично. И ведь нет ничего более конкретного, чем образ, отраженный на бумаге. Но приходишь сюда — и оказываешься в мире ассоциаций, снов и грез. Часто это сны, снившиеся в детстве. И такие грезы, когда воображение получает возможность летать. Грезы о земле и воде, об огне и воздухе. Мы бесконечно возвращаемся, припоминаем. И если культура — это коллективная память, то, обозревая земной шар «сверху», зрители все вместе летят над Землей.
|
|
Каждый волен вообразить себя птицей, которая ему больше по душе. Полет орла — полет-высматривание. Или жизнерадостный полет идеалиста-жаворонка. Или полет-предупреждение ласточки. Размах крыльев у каждого особенный.
«Демон. Вид сверху» начинается вдруг: мальчишки появляются на верхнем ярусе с серо-черным воздушным змеем. С криками и улюлюканьем они бросают это тонкое, теряющее форму тело вниз, на пустой восьмиугольник сцены. Он изгнан.
«Актеры» (как их называть? «участники»? «действующие лица»? «мастера»?) выходят и перебрасываются перчатками. На них белая, перепачканная краской прозодежда. Работа начинается. Детская игра после этого превращается почти в священнодействие: поднимают уже воплощение Демона, но теперь медленно, торжественно. Ни следа небрежности или презрения, с которыми сбросили его в начале.
Сцена из спектакля. Фото М. Гутермана
Эта легкая туча-Демон так и задержится под потолком до конца спектакля. Демон повис. Демон в спектакле — это состояние.
Видеопроекция ведет нас вокруг Земли дальше и дальше над полями и деревнями. Вдруг Земля кончается — Конец Земли. Но это лишь на секунду. На белом пустом пространстве Конца появляются, обнявшись, два шагаловских силуэта.
|
|
Не знаю, какая сила проносит под облаками нас, зрителей, но чуть пониже появляется человеческое существо, летящее на собственных крыльях. Оно медленно снижается, падает. Ангел? А может быть, это Икар?
В этом размеренном полете есть опасность. Мы сами ее создаем, потому нас и одергивают. Это опасность возвышения. Страх и отчаянность полета, всегда связанного с опасностью упасть. Это риск творчества. Создатели спектакля не питают иллюзий по поводу того, чем чреват этот риск. В полете фантазии можно пойти на многое.
Если на полиэтилен ребята выбегают босиком, значит, сейчас это — вода. На головах у них треуголки из газет. Треуголки бросают на пол, хватают полиэтиленовый лоскут за края, приподнимают. И встряхивают, как простынь. Кораблики попали в бурю.
В просторах Вселенной «ком» нашей Земли — только один из многих. Вселенная еще не покорена человеком. Но ее вакуум уже заполняется шумом наших космических кораблей и спутников. Пронзительными выстрелами звучат в этом вакууме сигналы азбуки Морзе и лай первопроходцев Белки и Стрелки.
Лают дворовые собаки, дети в ушанках ловят ртом большие снежинки, лепят снежную бабу. Земной шар стал снежным комом. И этот ком на время прогулки стал центром их пока еще маленькой вселенной — двора.
|
|
Сцена — почти круглая, и движение бесконечно. Кольцо зрительских мест сжимает планшет как сценуорхестру. Или это сцена-арена, где клоуны и акробаты, фокусники и дрессировщики демонстрируют свое дерзкое искусство. Саксофонист выдувает настроение для представления, добавляя красок в рисунки.
А может, это двор-колодец в южном городе, и мы с балконов своих маленьких квартирок смотрим вниз, во двор, как там играют дети.
О детстве не забыть. Сам материал, «сукно» спектаклей учеников Крымова — с блошиного рынка принесенные вещицы. И жить они начинают самой неожиданной жизнью. Здесь человеческие тела так тесно переплетены с рисованными, объемы — с плоскостями, что нисколько не удивляет, как актриса (Анна Синякина) может крутить педали нарисованного велосипеда.
Сцена из спектакля. Фото М. Гутермана
Но первый сюжет спектакля — это вообще самый первый сюжет истории человечества. Кистями швабрами художники рисуют Адама и Еву. Актер (Сергей Мелконян) бьется в страшных судорогах — у него за шиворотом веревка-змея, вьется и холодит спину. В руках веревка превращается в змея-искусителя. Она резкими кругами ползет к Еве и пронзает ее бумажный рот, запуская в дырявую черноту яблоко. Тело первой женщины разрывается на части.
|
|
Огромный бумажный лист снимают. Под ним полиэтилен. А под полиэтиленом снова белый лист бумаги. И новая история, новая жизнь, новая смерть этой жизни.
И в «Донком Хоте» (прошлом спектакле — по мотивам романа Сервантеса) главный герой возрождался снова и снова, хотя его убивали десятками способов. Сам Дмитрий Крымов назвал своего героя фениксом.
Эту тему продолжает и «Демон…». Терпеливый мир и в нем наша наперекор всему живучая, выносливая планета.
Из «Донкого Хота» перекочевал еще и мотив непонимания. И так же непредсказуемо, как виниловые пластинки, разбросанные по полу, превращаются в середки подсолнухов, а желтые перчатки — в лепестки, над вазой с этими подсолнухами начинают каркать вороны, и летит вороний пух. На вазе написано: «Vincent». Птичье глумление, воронья злоба грозят непонятному гадкому утенку. Это судьба и Ван Гога, и многих других «странных».
Звучит затертая запись голоса Льва Толстого «Нельзя так жить…». В ней тревога. Тревога как раз оттого, что запись затерлась. И голос уже плохо слышен. И слова разобрать трудно.
Не разгадано, что двигало Гоголем, когда он бросал в огонь второй том своей поэмы. Его гигантский силуэт, выдранный из бумажного пола, безмолвно наблюдает, как из ларца достают листок с надписью «II том» и поджигают его. Через мгновение и силуэт комкают с громким шуршанием. Будто бы и не было Гоголя…
Создателей спектакля интересует судьба художника. Как интересует их драматизм, заключенный в самой жизни. Нет мотива вымученности, страдания, «горького томленья». Лермонтов начал свою последнюю поэму подростком, а закончил в год смерти. Спектакль Дмитрия Крымова и его студентов вышел «изпод пера» легко, почти в рамках учебного процесса (они сейчас на четвертом курсе). Смятения, метаний нет в спектакле. Он по сравнению с «Донким Хотом» гораздо более уверен в справедливости именно такого устройства мира. Жизнь не идеализируется, но она предстает разноцветной и благоразумной. Здесь есть скорее деятельная печаль. И конструктивное сомнение. Рисуют ловко, по-детски уверенными линиями.
Но эта уверенность в благоразумии рушится единственной сценой из самой поэмы — арией Демона. Ведь поэма — о безумной любви, заставляющей бросить к ногам женщины не только земной мир, но и «небо и ад». Максим Маминов поет лежа, раз и, как кажется, навсегда набрав в легкие воздух. А когда замолкают клятвы, опрокидывает ведро черной краски.
Спектакль без слов построен как песня. В «Демоне. Вид сверху» поется много баллад, тянущихся через время за человеком. Баллада о Демоне — одна из них. И здесь история Тамары в первую очередь — одна из земных историй. Лермонтов ведь тоже не замыкает поэму только на сюжете о грузинской царевне, ее девичестве и «прекрасном грехе». Здесь и дом отца Тамары, и просторы Грузии, и весь свет. Ангел и Демон — обитатели всего Божьего мира одновременно. То, о чем рассказывает лермонтовская «сага», «некогда происходило и навеки произошло» (Ю. Манн).
Зрительский взгляд все время фокусируют, а фокус поправляют, дают крупные планы, чтобы, бросая взгляд сверху вниз, из космоса, мы не перестали видеть. «…Все, все земное» тут ужасно привлекательно. Все, что полно жизненных сил, богато и щедро. Такой стала сцена свадьбы. Белоснежным полотном раскидывается скатерть. Разноцветные платки и отрезы ярких тканей обрамляют лицо невесты. Папахи и сюртуки падают вдоль скатерти — и вот за столом рассаживается родня. Взмахом кисточки с красной краской бокалы наполняются вином. Льется вино и льется музыка. С легкой руки невидимого хозяина на столе не остается пустого места. Выносят барана. Он нарисован, обозначен лишь несколькими линиями. Шелестит бумага — это он дрожит: живее живого. И та же самая красная краска — теперь кровь. Причем кровь из алого, еще теплого сердца. Актер (Арсений Эпельбаум) размазывает тягучую жидкость до локтей, растопыривая пальцы. Руки сводит от горячей густой крови. А инструменты — бумага, банка с краской в руках помощника и бутафорский ножик.
Крымовцы читают поэму поверх строк. Актеры (недавние выпускники эстрадного факультета Анна Синякина и Максим Маминов) и поют как бы поверх стиха. По сцене ходили, а то, что рисовали, лежало. Теперь же лежат сами актеры. Как на огромной постели. И это — момент раскрепощения перед зрителем. Актерам больше нет необходимости задирать голову. Тела распластаны, беззащитны. Тоненький высокий голос Синякиной выдает в ее героине детскую исступленность и открытость. Слова Демона обволакивают ее гулом и чистотой, которая лишает слуха. Тамара умирает счастливая и опустошенная настолько, что у нее больше нет сил продолжать жить.
«И зритель сам договаривает все подлежащие и сказуемые, сам складывает фразу. И он всегда прав. История, которую зритель в наших спектаклях видит, всегда опирается на его культурный и жизненный опыт. С одной стороны, кажется, что это очень удобная позиция, с другой — такой подход требует большой тщательности. Ведь любая небрежность может превратить спектакль в набор бессмысленных картинок». Творческая лаборатория Дмитрия Крымова — не единственный островок в театре, где спектакли создают художники. Это фрагмент интервью с Максимом Исаевым — создателем петербургского театра АХЕ (Русский Инженерный театр).
Наверное, мы учимся быть аккуратными со Словом. Невербальный театр стал заметной тенденцией прошедшего в ноябре в Москве фестиваля NET.
Этот театр не отказался от Слова, но он «доязычный». В нем живет и то, что родилось после Слова.
Когда студенты Крымова были на первом курсе и ставили свой первый спектакль («Недосказки»), их интересовала жизнь предметов, их непредсказуемое дыхание, выживание в меняющемся мире, смена ролей. Трансформации архетипов народного сознания от детски-сказочного до по-детски жуткого. В прошлом году выпустили спектакль («Сэр Вантес. Донкий Хот»), где интерес во многом возвращался к человеку. Непривычному, необычному, особенному, ненормальному. Человеку, от которого бесконечно избавляются.
«Демон…» существует в четкой, упругой форме. В изначально заданных условиях. Но главного персонажа так и нет. Это и не пространство, как в живописи. У сценографии в их театре особенная судьба. Здесь живопись уже стала театром.
NB. Ни во время представления, ни после, отождествить себя с демоном не получилось. Это был не гордый взлет, не презрительный. Не орлиный и не демонический. Это пробный полет. Взмахивая крыльями, не забыть о законах земного притяжения.
Январь 2007 г.
........................................................................................................................................................................................................
Камила Мамадназарбекова / 18.12.12 / Москва
2465просмотров
Режиссер Дмитрий Крымов: Наш монтировщик, как оказалось, играет на пяти инструментах
Участники проекта «Сноб» посмотрели спектакль «Как вам это понравится по пьесе Шекспира "Сон в летнюю ночь"» и обсудили его с режиссером Дмитрием Крымовым, актерами Валерием Гаркалиным и Лией Ахеджаковой
+T-
Фото: Сергей Мелихов
Фото: Сергей Мелихов
Фото: Сергей Мелихов
Фото: Сергей Мелихов
Фото: Сергей Мелихов
Фото: Сергей Мелихов
Роман Шульгин
Фото: Сергей Мелихов
Валерий Гаркалин, Дмитрий Крымов
Фото: Сергей Мелихов
Лия Ахеджакова, Валерий Гаркалин
Фото: Сергей Мелихов
Валерий Гаркалин, Дмитрий Крымов
Фото: Сергей Мелихов
Валерий Гаркалин
Фото: Сергей Мелихов
Камила Мамадназарбекова
Фото: Сергей Мелихов
Игорь Хомский, Ксения Чудинова, Марина Порошина
Фото: Сергей Мелихов
Дмитрий Крымов
Фото: Сергей Мелихов
Сижу в зрительном зале, вся такая в платье, жду начала спектакля — и вдруг орава рабочих с шумом тащит между рядами гигантский бутафорский дуб. «Уф, — думаю, — хорошо, что я с краю, а не у прохода». Потом несут фонтан, из которого во все стороны льется вода. Один кричит: «Воду вырубай!» Мама дорогая. Узнаю среди монтировщиков актеров мастерской Крымова. «Ладно, все хорошо».
Режиссер заранее всех предупредил, что из всего «Сна в летнюю ночь» будет только «Прежалостная комедия и весьма жестокая кончина Пирама и Фисбы». В начале спектакля человек во фраке (заведующий монтировочной частью, как рассказал потом Крымов) еще заявил, что спектакль не готов и он не уверен, получим ли мы удовольствие.
Конечно, он лукавил: спектакль обкатан пятнадцать раз на английской сцене, продуман в деталях и отшлифован до блеска. Хотя иллюзия шероховатости в нем очень важна. На недокрашенных деревянных подмостках «прежалостную комедию» разыгрывают оперные певцы, акробаты, воспитанницы детской хореографической студии и их родители, а также сметливый джек-рассел-терьер Веня, дающий сто очков вперед собачке из фильма «Артист».
Влюбленных представляют две огромные изумительной красоты ростовые куклы, у которых шевелятся даже кончики пальцев. Искусство кукольного театра, как рассказал на обсуждении Валерий Гаркалин, появилось задолго до драмы. Изготовление кукол и каждое их движение на сцене требует изрядной ловкости и мастерства. Спектакль технически сложен, и его репетировали целый год. Каждой куклой управляют семь человек.
Куклы смешные. Они глотают ананасы и не лишены человеческих слабостей: Фисба манерничает, а Пирам сначала поет возлюбленной арии, затем — с использованием акробатики — собирает ей букеты, после чего Гаркалин в роли комического церемониймейстера отстегивает кукле гульфик, берет насос и надувает Пираму неимоверных размеров мужское достоинство. В этот момент Ахеджакова в роли зрительницы начинает громко возмущаться происходящим.
Арии Пирама и Фисбы поют Анна Синякина и Азамат Цалити. В перерывах между объяснениями друг другу в любви эти двое то изображают капризных звезд оперной сцены, то превращаются в скромных кукловодов. Современный артист должен уметь все — «быть убедительным в любом случае, будь он драматический артист, танцор, певец или акробат», — как сказал Гаркалин.
В пространство сцены входят также два балкона и пара зрительских рядов по бокам. Здесь расположились хорошо одетые господа, изображающие зрителей. У них беспрестанно звонят мобильные телефоны, они комментируют события с места, возмущаются непристойностями, вспоминают истории из жизни и хвалят некоторые шутки. Одну из таких зрительниц и играет Лия Ахеджакова, размахивающая букетом.
Во время обсуждения она напомнила, откуда берутся дети, и порекомендовала всем больше читать. Нам, настоящим зрителям, хорошо бы помнить, что в пьесе плотник, столяр, ткач, медник и портной дают представление перед афинской знатью, и что Пирам и Фисба — самые древние литературные любовники, из вавилонской легенды. Эта пара древнее Ромео и Джульетты, Дидоны и Энея, Мейерхольда и Зинаиды Райх.
Не обязательно, но хорошо бы также узнавать песни Шуберта из «Прекрасной мельничихи» и фаюмские портреты, украшающие лицо Пирама — тогда больше шансов получить удовольствие. Впрочем, обо всем этом нам напомнят в процессе представления заботливые исполнители, и даже кратко перескажут содержание немецких арий.
«Я всегда приходил и прихожу в ваш театр и вижу чудо. Что-то необыкновенное, возникающее ниоткуда. Я очень благодарен вашей труппе, потому что они не мешают тому, что возникает», — признался благодарный зритель Роман Шульгин.
Не все разделяли его энтузиазм. Тем не менее обсуждение получилось живым и очень забавным — с неловкими паузами, взаимным интересом и анекдотами из жизни преподавателей Щукинского училища.
«Это детский сад в стиле деревенского карнавала, — прокомментировал Дмитрий Крымов смешной эротический эпизод, вызвавший нарекания не только у персонажа Лии Ахеджаковой. — Шекспир — он чем велик? Он был директором маленького театра. Там день комедия, день трагедия — посмеялись над любовью, а на следующий день отмываем кровь с подмостков. Он как бы мир рассматривал как такой хрусталик — с разных сторон. Вертел его перед глазами. Показывал эти грани, которых очень много, с дикой степенью откровенности. И если откровенность есть в возвышенном, она должна быть и во всем остальном».
..........................................................................................................................................................................................................
Дата добавления: 2020-11-23; просмотров: 293; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!