ОТРАЖАТЕЛЬНО-ОЦЕНОЧНАЯ ФУНКЦИЯ ЭМОЦИЯ 13 страница
Вслед за тем, как мы отвели это возражение, возникает сомнение более общего порядка. Можно задать вопрос: имеются ли доказательства тому, что восприятие действительно способно вызвать многочисленные телесные изменения путем непосредственного физического влияния на организм, предшествующего возникновению эмоции или эмоционального образа?
Единственное, что здесь можно ответить, что эти доказательства весьма убедительны. Слушая стихотворение, драму или героическую повесть, мы часто бываем удивлены неожиданной дрожи, как бы волной пробегающей по телу, учащенному сердцебиению, появлению слез. Еще в большей степени это проявляется при слушание музыки. Когда мы в темном лесу внезапно видим движущийся силуэт, у нас замирает сердце и мгновенно задерживается дыхание еще до того как появляется представление об опасности. Если друг подходит близко к краю пропасти, нам «делается нехорошо», и мы отступаем шаг назад, хотя хорошо понимаем, что он в безопасности и у нас нет отчетливой мысли о его падении. Автор хорошо помнит свое удивление, когда семи-восьмилетним мальчиком он упал в обморок, присутствуя при кровопускании, которое производилось лошади. -Кровь была в ведре, оттуда торчала палка и, если ему не изменяет память, он мешал ее и смотрел, как она капает с палки, не испытывая ничего, кроме детского любопытства. Вдруг в глазах у него потемнело, в ушах послышался шум, больше он ничего не помнит. Раньше он никогда не слышал о том, что вид крови может вызвать обморок или тошноту. Отвращения или ожидания какой-либо другой опасности он также практически не испытывал и даже в том нежном возрасте, как он хорошо помнит, не мог не удивиться тому, как простое физическое присутствие ведра темно-красной жидкости смогло оказать такое потрясающее действие на организм.
|
|
Представьте себе два острых стальных ножа под прямым углом режущих друг друга лезвиями. При этой мысли вся наша нервная организация находится «на пределе»; и может ли здесь, кроме этого неприятного нервного переживания и страха, что оно может повториться, возникнуть еще какая бы то ни было эмоция? Основание и содержание эмоции здесь полностью исчерпывается бессмысленной телесной реакцией, которую непосредственно вызывают лезвия. (...)
В такого рода случаях мы ясно видим, как эмоция и появляется, и исчезает одновременно с тем, что называют ее последствиями
88
или проявлениями. Она не имеет другого психического статуса, как в форме переживания этих проявлений или в форме их представления. Поэтому телесные проявления составляют все ее основание, весь ее субстрат и инвентарь. (...)
|
|
Если наша теория верна, из нее с необходимостью следует, что любое произвольное возбуждение так назывемых проявлений некоторой эмоции вызовет и саму эмоцию. Разумеется, к большинству эмоций этот тест неприложим, поскольку многие проявления осуществляются органами, которыми мы не можем управлять. Однако в тех пределах, в которых проверка может быть произведена, она полностью подтверждает сказанное. Все знают," что бегство усиливает паническое чувство страха и как можно усилить в себе печаль или ярость, дав волю их внешним проявлениям. Каждый спазм при плаче обостряет печаль и вызывает следующий, еще более сильный спазм, пока, наконец, вместе с усталостью и полным истощением не приходит передышка. В ярости мы, как известно, доводим себя до высшей точки возбуждения благодаря ряду вспышек ее выражения. Подавите внешние проявления страсти, и она умрет. Сосчитайте до десяти, прежде чем дать волю своему гневу, и он покажется вам нелепым. Свист для поддержания бодрости — не просто метафора. С другой стороны, просидите целый день с унылым видом, вздыхая и отвечая на вопросы мрачным голосом, и вас охватит меланхолия. (...) Расправьте морщины на лбу, зажгите взор огнем, выпрямите корпус, заговорите в мажорном тоне, скажите что-нибудь сердечное, и ваше сердце должно быть поистине ледяным, если оно постепенно не оттает! (...)
|
|
Я убежден, что из этого закона нет настоящих исключений. Можно упомянуть тяжелые последствия сдержанных слез, а также успокоение, которое наступает у разозленного человека, который выговорился. Но это только лишь особые проявления правила. Каждый акт восприятия должен вести к некоторому нервному возбуждению. Если им будет нормальное выражение эмоции, оно скоро пройдет, и наступит естественное успокоение. Но если нормальный выход почему-то заблокирован, нервные сигналы могут при определенных обстоятельствах пойти по другим путям, вызывая другие и худшие следствия. Так, мстительные планы могут заместить взрыв негодования; внутреннее пламя может испепелить тело того, кто удерживается от слез, или он может, по словам Данте, окаменеть изнутри; в таких случаях слезы или бурное проявление чувств могут принести благодатное облегчение. (...)
Последним веским доводом в пользу тезиса о первичности телесных проявлений по отношению к переживаемой эмоции является та легкость, с которой мы благодаря ему можем объединить в единую схему нормальные и патологические случаи. В каждом сумасшедшем доме мы находим примеры как совершенно немотивированного страха, ярости, меланхолии, тщеславия, так и столь же немотивированной апатии, сохраняющейся, несмотря на самые веские объяснения ее необоснованности. В первом случае мы должны предположить, что нервные механизмы становятся настолько
|
|
89
«подвижны» в направлении какой-нибудь одной эмоции, что почти каждый раздражитель, даже самый неподходящий, вызывает их смещение в этом направлении, и как следствие — комплекс переживаний, составляющих данную эмоцию. Так, например, если человек не способен глубоко вдохнуть, если его сердце трепещет, если он чувствует в области желудка то, что ощущается как «пре-кордиальное беспокойство», если он испытывает непреодолимую тенденцию сидеть съежившись, как бы прячась и не двигаясь, и возможно, если это сопровождается другими висцеральными процессами, ныне неизвестными, — если все это неожиданно происходит с человеком, он будет переживать это сочетание как эмоцию ужаса, он станет жертвой того, что известно под названием «смертельного страха». Мой друг, с которым время от времени случались приступы этой ужаснейшей болезни, рассказывал мне, что у него все это происходит в области сердца и дыхательного аппарата, что его главные усилия во время приступов направлены на то, чтобы установить контроль над дыханием и замедлить сердцебиение и что в момент, когда ему удается глубоко вздохнуть и выпрямиться, ужас, ipso facto исчезает3.
Одна из пациенток Браше так описывала противоположное состояние эмоциональной нечувствительности...:
«Я продолжаю постоянно страдать; я не переживаю ни одного приятного момента, никаких человеческих чувств. Я окружена всем, что может сделать жизнь счастливой и привлекательной, но я не способна ни радоваться, ни чувствовать — то и другое стало физически невозможным. Во всем, даже в самых нежных ласках моих детей, я нахожу лишь горечь. Я целую их, но что-то лежит между нашими губами. И это ужасное что-то стоит между мной и всеми радостями жизни. ... Все мои ощущения, всякую часть моей личности, я воспринимаю так, как если бы. они отделены от меня и уже не могут доставить мне никакого чувства; кажется эта неспособность является результатом ощущения пустоты в передней части головы, а также следствием понижения чувствительности всего тела.... Все функции и'действия в моей жизни сохранились, но они лишены соответствующего чувства и удовлетворения от них. Когда у меня мерзнут ноги, я их согреваю, но не чувствую удовольствия от тепла. Я узнаю вкус пищи, но ем без всякого удовольствия.... Мои дети растут красивыми и здоровыми — так говорят мне все, я и сама это вижу — но восторга и внутреннего удовлетворения, которые я должна испытывать, у меня нет. Музыка потеряла для меня всю прелесть, а я. любила ее так нежно. Моя дочь играет очень хорошо, но для меня это просто шум. ...»4.
Другие жертвы этого заболевания описывают свое состояние как наличие ледяных стен вокруг них или оболочки из каучука, через которые в замкнутое пространство их чувств не может проникнуть ни одно впечатление.
Если наша гипотеза верна, мы должны осознать, как тесно наша душевная жизнь связана с телесной оболочкой в самом строгом "смысле слова. Восторг, любовь, честолюбие, возмущение и -гордость, рассматриваемые как переживания, растут на той же почве, что и самые примитивные телесные ощущения удовольствия
3 Следует признать, что есть случаи смертельного страха, в котором сердце значительной роли не играет. (...)
4 Цит. по: S е m a I. De la Sensibilite generale dans les Affections melancoliques. Paris, 1876, pp. 130—135.
90
боли. Но еще в начале статьи было сказано, что это верно лишь в отношении того, что мы договорились называть «стандартными» эмоциями и что те внутренние переживания, которые с первого взгляда кажутся лишенными телесных проявлений, выпадают цз нашего рассмотрения; о них поэтому в заключение следует сказать несколько слов.
Как помнит читатель, к ним относятся моральные, интеллектуальные и эстетические переживания. Сочетания звуков, цветов, диний, логических выводов, телеологических построений доставляют нам удовольствие, которое кажется нам заключенным в самой форме этих явлений и не имеющим ничего общего с какой-либо деятельностью органов вне мозга. Гербартианцы пытались классифицировать переживания по форме, которую составляют идеи. Геометрическое построение может быть таким же «прелестным», а акт правосудия таким же «аккуратным», как мелодия или рисунок, хотя красота и .аккуратность кажутся во втором случае связанными исключительно с ощущением, а в первом — не имеющим к ощущению никакого отношения. Значит у нас, или по крайней мере у некоторых из нас, есть чисто церебральные формы удовольствия или неудовольствия, явно отличающиеся своим происхождением от так называемых «стандартных» эмоций, которые мы анализировали. Разумеется, читатели, которых мы до сих пор не смогли убедить, ухватятся за это допущение и скажут, что с его принятием мы отказываемся от всего, что утверждали. Поскольку музыкальные образы или логические выводы могут непосредственно возбуждать некоторый вид эмоциональных переживаний, они скажут: «Разве не более естественно предположить, что и в случае так называемых «стандартных» эмоций, вызванных действием объектов или наблюдением событий, переживание эмоции тоже возникает непосредственно, а телесное выражение представляет собой нечто, что наступает позже и добавляется к этому переживанию».
Но трезвое исследование случаев чисто церебральных эмоций не подтверждает этого. Если в них интеллектуальное чувство действительно не связано с какими-то телесными действиями, если мы не смеемся из-за изящества некоторого технического приспособления, если мы не дрожим, понимая справедливость акта правосудия, не чувствуем зуда, слыша совершенную музыку, — наше психическое состояние приближается к суждению о правильности более чем к чему-либо еще. Такое суждение следует относить скорее к сознанию истины: оно является когнитивным актом. Однако в действительности интеллектуальное чувство едва ли когда-либо существует само по себе. Тело, как показывает тщательная интроспекция, резонирует на воздействия значительно тоньше, чем обычно предполагают. Однако в тех случаях, когда большой опыт в отношении определенного класса явлений притупляет к ним эмоциональную чувствительность и в то же время обостряет вкус и способность к суждению, мы имеем чистую интеллектуальную эмоцию, если только ее можно так назвать. Ее сухость, бледность, отсутствие всякого жара, как это бывает у очень опытных критиков, не
91
только показывает нам, как существенно она отличается от «стандартных» эмоций, которые мы рассматривали раньше, но и заставляет нас заподозрить, что различие между ними почти целиком определяется тем, что телесный резонатор, вибрирующий в первом случае, остается безголосым во втором. «Не так уж плохо» — высшая степень одобрения в устах человека с совершенным вкусом. «Rien ne me cheque»5 — была высшая похвала Шопена новой музыке. Сентиментальный дилетант, если бы проник в мысли подобного критика, он бы почувствовал и должен был бы почувствовать ужас при виде того, как холодны, как эфемерны, насколько лишены человечности его мотивы одобрения или неодобрения. То, что картина образует приятное для глаз пятно на стене, важнее ее содержания; глупейшая игра слов придает значение стихотворению;
совершенно бессмысленное чередование фраз одного музыкального произведения затмевает всякую выразительность другого.
(...) Во всяком искусстве, во всякой науке есть обостренное восприятие того, верно или не верно некоторое отношение, и есть эмоциональная вспышка и возбуждение, следующие за ним. Это две вещи, а не одна. Именно в первом сильны специалисты и мастера, второе сопровождается телесными проявлениями, которые едва ли их беспокоят. (...)
Возвратимся к началу — к физиологии мозга. Если мы будем представлять, что кора состоит из центров для восприятия изменений, происходящих в каждом отдельном органе чувств, на каждом участке кожи, в каждой мышце, в каждом суставе, в каждом сосуде, и что больше в ней ничего нет — мы все-таки будем иметь вполне удобную модель для помещения в ней эмоционального процесса. Объект воздействует на орган чувств и воспринимается соответствующим корковым центром или этот центр возбуждается каким-либо иным путем; в результате возникает идея этого объекта. Нервные импульсы, мгновенно распространяясь по соответствующим каналам, меняют состояние мышц, кожи, сосудов. Эти изменения, воспринимаемые, как и сам объект, многочисленными специфическими участками коры, соединяются с ними в сознании и превращают его из просто воспринимаемого объекта в эмоционально переживаемый объект. Не приходится вводить никаких новых принципов, постулировать что-либо, кроме существования обыкновенного рефлекторного кольца и корковых центров, что в той или иной форме признается всеми. (...)
5 «Ничто в этом меня не шокирует» (фр.).
Клапаред (Claparede) Эдуард (24 марта 1873—29 сентября 1940) — швейцарский психолог. Профессор Женевского университета (с 1908), один из основателей Педагогического института им. Ж-Ж. Руссо в Женеве (1912), ставшего впоследствии крупным международным центром экспериментальных исследований в области детской психологии. Продолжая традиции французской эмпирической психологии (Т. Рибо, П. Жане, А. Вине и др.), Э. Клапаред в противовес атомизму и ассоцианизму немецкой психологии начала века пытался проводить функциональный подход к сознанию и психике в целом, рассматривая их прежде всего с точки зрения их значения в решении реальных жизненных задач, встающих перед индивидом; однако последовательную реализацию этих идей затруднял разделяемый им принцип психофизиологического параллелизма. Э. Клапаред известен своими исследованиями психического развития ребенка, в частности своей теорией детской игры, а также работами по клинической и педагогической психологии, психологическим проблемам профориентации и др. Э. Клапаред оказал значительное влияние на формирование современной зарубежной генетической психологии (Ж. Пиаже и др.). Сочинения: Психология ребенка и экспериментальная педагогика. Спб., 1911; Профессиональная ориентация, ее проблемы и методы. М., 1925; Как определять умственные способности школьников. Л., 1927; L'association des idees. P., 1903; La psychologie de I'intelligence. P., 1917; L'education fouc-tionelle. P., 1931; Psychologie de 1'en-fant et pedagogic experimentale.T. 1 — Le developpment mental. P., 1946. Литература: PiagetJ. La psychologie d'Edouard Claparede — Arch. Psycho!.. 1941, t. 28.
Э. Клапаред
Чувства и эмоции
Психология аффективных процессов — наиболее запутанная часть психологии. Именно здесь между отдельными психологами существуют наибольшие расхождения. Они не находят согласия ни в фактах, ни в словах. Некоторые называют чувствами то, что другие называют эмоциями. Некоторые считают чувства простыми-конечными, неразложимыми явлениями, всегда подобными самим себе и изменяющимися только количественно. Другие же в противоположность этому полагают, что диапазон чувств содержит в себе бесконечность нюансов и что чувство всегда представляет собой часть более сложной целостности. (...) Простым перечислением фундаментальных разногласий можно было бы заполнить целые страницы. (...)
' Claparede. E. Feeling aiid emotions. — In: Reymert M. L. (ed). Feelings and emotions. Worcester, 1928, pp. 124—138.
93
ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ ТОЧКА ЗРЕНИЯ
Когда возникает желание изучить какое-то психологическое явление, полезнее всего, по моему мнению, начать с рассмотрения его в функциональном аспекте, другими словами, перед анализом деталей этого явления при помощи, так сказать, сильно увеличивающей лупы лучше рассмотреть его менее увеличенным для того, чтобы принять во внимание его функциональное значение, его общее место в поведении.
Применяя этот методологический принцип к изучению аффективных явлений, мы прежде всего должны задаться вопросом: для чего служат чувства и для чего служат эмоции? А если этот вопрос покажется чрезмерно категоричным, можно спросить: что представляет собой ситуации, в которых возникают чувства и эмоции, какую роль эти явления играют в поведении индивида?
Нельзя отрицать того, что функциональная точка зрения уже обнаружила свою плодотворность в психологии. Вспомним теорию игры Гросса, показавшую важность игры для развития ребенка, идеи Фрейда, рассмотревшего психические расстройства с точки зрения их функционального значения. Я сам рассмотрел этим способом сон, истерию, также интеллект и волю. Несомненно, функциональный подход представляет собой только введение в более полное исследование. Однако он важен для выяснения путей, по которым могут вестись дальнейшие поиски.
Выдвигая вопросы не столько о том, каковы явления есть, сколько о том, что они делают, функциональная психология акцентирует внимание на поведении. Она, таким образом, тесно связана с бихевиоризмом. Однако она также и явно отличается от него, так как интересуется поведением, его закономерностями, детерми-' нацией, а не методом, которым эти закономерности изучаются. Для нее не имеет большого значения, являются ли эти методы объективными или интроспективными. (...)
РАЗЛИЧИЕ МЕЖДУ ЧУВСТВАМИ И ЭМОЦИЯМИ
(...) Мы задались вопросом: для чего в повседневной жизни служат чувства и для чего — эмоции? На эти два вопроса у нас сразу же напрашиваются весьма различные ответы: чувства в нашем поведении полезны, тогда как эмоции целесообразными не являются.
В самом деле, нам совсем легко представить человека, который никогда не переживал бы эмоции, никогда не испытывал бы сотрясений страха или гнева, но который тем не менее был бы жизнеспособным. Однако мы не можем представить себе человека, лишенного чувств — диапазона аффективных нюансов, позволяющих ему определить ценность вещей, к которым он должен приспособиться, человека, который не различал бы, что для него хоро-що, а-что вредно.
С другой стороны, наблюдения показывают, насколько эмоциональные явления бывают неадаптивными. Эмоции возникают именно тогда, когда какая-то причина препятствует приспособлению. Человек, имеющий возможность убежать, не испытывает эмоции страха. Страх обнаруживается только тогда, когда спастись бегством невозможно. Гнев возникает только тогда, когда противника нельзя ударить. Анализ телесных реакций при эмоциях представляет доказательства тому, что субъект здесь совершает не адаптивные действия, а наоборот — реакции, которые напоминают примитивные инстинкты (это показал еще Дарвин). (...)
Дата добавления: 2020-11-15; просмотров: 54; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!