Старый китайско-русский словарь епископа Иннокентия. Пекин, 1909 79 страница
– Знаю, знает и она, – ответил Лисипп, указывая на Таис, – и те из моих учеников, что читали «Критий» и «Тимей» Платона. На западе лежала богатая и могущественная морская держава со столицей – Городом Вод, погибшая от гнева Посейдона и Геи. Египетские жрецы, от которых узнал предание Платон, не дали точного нахождения этой страны, прозванной Атлантидой. Последователи Платона считают Атлантиду лежавшей западнее Геркулесовых Столбов в великом океане. Правда, «Критий» остался неоконченным, и мы не знаем, что еще сказал бы нам сам мудрец.
– Тогда тебе известно другое. Наша легенда говорит, будто морская держава находилась в вашем море. Ее положение, описание и время совпадают с островом Крит. Время гибели – не страны, а ее мудрости и цвета народа – совершилось одиннадцать веков тому назад.
– Как раз время падения Критской державы при страшном извержении и наводнении, – сказал Лисипп, обращаясь к Таис.
– Некоторые из наиболее умелых и знающих людей Крита, уцелевших от гибели и пленения народами, напавшими на Крит, едва рухнуло его могущество и погиб флот, бежали на восток, на свою прародину в Ликаонию и Киликию, а также Фригию. Найдя места для поселения занятыми, они продолжали странствовать. Предание не говорит ничего о том, как достигли они реки Инд, где основали свои города, найдя родственные им народы, дравидов и научив их искусствам. Прошли они сухим путем через Парфию, Бактрию и горы или сумели сплыть вниз по Евфрату и попасть в устье Инда морем, пользуясь умением выдающихся мореплавателей, в предании нет ни слова. Теперь ты видишь, что дар твой – священен, ибо сквозь тысячу лет передает нам изделие ваятеля из тех, что основали искусство нашей страны. Нет слов благодарности тебе, Лисипп!
|
|
|
Индийцы, как один, согнулись в низком поклоне перед несколько ошеломленным великим ваятелем. Затем старший индиец приблизился к Таис и Эрис, ослепительно красивым в солнечно-желтой и темно-голубой эксомидах. Взяв руку каждой поочередно, он приложил их ко лбу и сказал непонятные, похожие не то на молитву, не то на заклинание, слова, оставшиеся без перевода.
Затем четверо индийских гостей, накрыв статуэтку белоснежной тканью, благоговейно понесли ее домой. Эрис стояла потупив взгляд, еще более смуглая от жаркого румянца. Лисипп, глядя вслед гостям, только развел руками.
– Я согласен с индийским мастером, что в жизни редко выпадают такие интересные дни встреч и бесед, – заявил он.
– Хотелось бы встретиться с ним еще, – сказала Таис.
– Ты скоро увидишься с путешественником из еще более далекой и странной Срединной империи, только что прибывшим в Экбатану.
|
|
|
– Я приглашу его к себе?
– Нет, у них это, может быть, не принято. Лучше приходи ко мне. Я устрою так, чтобы избежать сборища и беседовать наедине. Уверен, что тебя, да и меня, ожидает немало нового.
Таис обрадованно хлопнула в ладоши и нежно поцеловала своего друга, заменившего ей мемфисского учителя.
Однако новости начались совсем в другом виде, чем ожидала этого Таис.
Через день после знакомства с Клеофрадом к Таис явился один из участников собрания в доме Лисиппа, ценитель искусства – богатый молодой лидиец, умноживший свое состояние на торговле рабами и скотом. Он приехал в сопровождении писца и сильного раба, тащившего тяжелый кожаный мешок.
– Ты не откажешь мне в просьбе, госпожа Таис, – начал он без промедления, обмахиваясь душистым лиловым платком.
Афинянке сразу не понравился тон полупросьбы, полуутверждения, небрежно оброненного с красивых губ лидийца. Не понравился и он сам. Все же по законам гостеприимства она спросила, в чем состоит просьба.
– Уступи мне свою рабыню! – настойчиво сказал лидиец, – она прекрасней всех, кого я видел, а через мои руки прошли тысячи…
Таис облокотилась на балюстраду веранды, уже не скрывая презрительной усмешки.
|
|
|
– Ты напрасно усмехаешься, госпожа. Я принес тебе, зная цену хорошей вещи, два таланта, – он показал на могучего раба, вспотевшего под тяжестью небольшого мешка с золотом. – Цена неслыханная для темнокожей рабыни, но я не привык себе отказывать. Увидев ее, я воспылал необоримым желанием!
– Не говоря о том, что в этом доме ничего не продается, – спокойно сказала Таис, – о том, что Эрис не рабыня, эта жена тебе не под силу, она не для обычного смертного.
– А я и есть не обычный смертный, – важно сказал лидиец, – и понимаю толк в любви. И если она не рабыня твоя, то кто же?
– Богиня! – серьезно ответила Таис. Лидиец захохотал.
– Богиня у тебя в услужении? Это слишком даже для такой знаменитой и красивой гетеры, как ты.
Таис выпрямилась.
– Пора тебе уходить, гость! Невоздержанного на язык и не знающего правил приличия у нас в Афинах скидывают с лестницы!
– А у нас помнят слова и добывают желаемое любыми способами. Цель оправдывает средства! – с угрозой сказал богач, но Таис, не слушая, взбежала на верхний балкон.
Спустя день, когда Эрис пошла в сопровождении Окиале для каких-то покупок, лидийский знаток женщин остановил ее и соблазнял всяческими обещаниями. Эрис, не дослушав, пошла дальше. Разъяренный торговец рабами схватил ее за плечо и застыл перед острием кинжала.
|
|
|
Эрис со смехом рассказала хозяйке о неудачном поклоннике, и афинянка смеялась вместе с ней. К несчастью, обе молодые женщины оказались легкомысленными, не зная тяжелой и мелочной злобы азиатских торговцев живым товаром.
Прибыл очередной караван из Бактрии. Таис прихорашивалась, собираясь повидать начальника и узнать последние военные новости. К своей досаде, она обнаружила, что кончилась темно-пурпурная краска из кипрских раковин для подкрашивания кончиков грудей и пальцев ног. Эрис взялась пробежать до рынка. Быстрее нее мог съездить лишь верховой, но не в рыночной тесноте. Таис согласилась.
Эрис отсутствовала гораздо дольше. Обеспокоенная афинянка послала быстроногую девчонку, падчерицу Ройкоса, узнать, не случилось ли чего. Девочка примчалась, едва дыша, бледная, потеряв поясок, и сообщила, что Эрис связана, окружена толпой мужчин и ее собираются убить.
Таис предчувствовала недобрую тень над Эрис, и вот несчастье пришло. Ройкос уже вывел Боанергоса и Салмаах, вооружился щитом и копьем. Таис вспрыгнула на Салмаах. Сломя голову понеслись они по узкой крутой улице. Эрис всегда ходила этим путем. Таис не ошиблась. В широком полупортике – углублении высокой стены она увидела небольшую толпу, обступившую пятерых здоровенных рабов, схвативших Эрис. Руки ее были нещадно закручены назад, шею под горлом оттягивала толстая веревка, а один из рабов старался поймать ее ноги. На солнце в уличной пыли перед Эрис валялся знакомый уже Таис лидиец с распоротым животом. В мгновение Таис сообразила, как действовать.
– И-и-и-эх! – дико взвизгнула она над ухом Салмаах. Кобыла, точно взбесившись, ринулась на людей, брыкаясь и кусаясь. Ошеломленные люди выпустили из рук Эрис. В тот же миг Таис перерезала левой рукой веревку, а Салмаах опустила передние копыта на спину согнувшегося к ногам Эрис человека. Ройкос тоже не бездействовал. От крепкого удара щитом прямо в лицо упал навзничь один из крутивших руки Эрис рабов, другой отскочил, хватаясь за нож, но старый воин занес копье. Со всех сторон с криком сбегались люди. Таис подала руку Эрис, повернула вздыбившуюся кобылу. Черная жрица легко вспрыгнула на круп позади Таис. Лошадь вынесла женщин из толпы. Ройкос прикрывал бы отступление, если бы это понадобилось. Рабы не посмели преследовать Таис и Эрис, сочувствие толпы полностью было на их стороне.
Таис велела Ройкосу сказать обступившим раненого людям, чтобы его не трогали до прихода помощи, и привезти к нему самого знаменитого врача Экбатаны.
Афинянка помчалась домой, осмотрела Эрис, велела искупаться в бассейне, и принялась смазывать лекарством многочисленные царапины на ее необычайно плотной и упругой темной коже. Эрис, чрезвычайно довольная, что ее священный кинжал остался неприкосновенным, рассказала хозяйке о приключении.
Лидиец с пятью силачами-рабами подкарауливал Эрис, выследив ее дорогу. Они схватили ее так, что она не смогла вырваться, и повели в портик. Лидиец постучал. Дверь в глубине приоткрылась. Вероятно, Эрис затащили бы внутрь и накрепко связали. На свою беду, лидиец рано восторжествовал, пожелав сорвать одежду черной жрицы.
– На случай насилия над нами мы носим в сандалии… – Эрис подняла правую ногу. На подошве, впереди межпальцевого ремня, выступал продольный валик кожи. Передвинув большой палец в сторону, Эрис стукнула носком по полу, и выскочило скрытое в коже, подобно когтю леопарда, отточенное, как бритва, острие. Взмах страшного когтя мог нанести огромную рану. Выпущенные кишки лидийца служили наглядным примером.
Таис покончила с лечением Эрис, дала ей отвара мака и, невзирая на протесты, уложила. Явился Ройкос с запиской от врача, которому уже стало известно все происшествие.
«Я зашил живот негодяя толстой ниткой, – писал Алькандр, – если не помешает жир, будет жить». И лидиец действительно выжил. Три недели спустя он появился у Лисиппа с жалобой на Таис, показывая отвратительный рубец, косо и криво рассекавший его изнеженное тело. Таис сочла необходимым рассказать все начальнику города. Лидийца выслали с запрещением появляться в Экбатане, Сузе и Вавилоне.
На следующий день после нападения Таис призвала к себе Эрис и встретила рабыню стоя, необычайно серьезная и строгая.
В удобных креслах вавилонской работы восседали с видом судей Лисипп и Клеофрад. По трепету ноздрей Таис заметила скрытое беспокойство черной жрицы.
– Я свидетельствую перед двумя уважаемыми и всем известными гражданами старше тридцати лет, – произнесла афинянка установленную формулу, – что эта жена по имени Эрис не является моей рабыней, а свободна, никому ничем не обязана и в своих действиях сама себе госпожа!
Эрис вздрогнула. Белки ее глаз казались громадными на бронзовом лице.
Клеофрад, как старший, встал, скрывая усмешку в серо-черной бороде.
– Мы должны осмотреть ее, дабы установить отсутствие каких-либо порочащих отметин и клейм. Но в этом нет надобности, ибо не далее как пять дней назад мы оба видели ее без одежды. Я предлагаю подписать, – он склонился над заготовленным заранее документом и черкнул свой знак вечными чернилами дубовых орешков. Подписавшись в свою очередь, Лисипп и Таис подошли к окаменевшей Эрис. Лисипп мощными пальцами ваятеля разогнул и снял серебряный браслет выше левого локтя.
– Ты прогоняешь меня, госпожа? – печально сказала Эрис, бурно дыша.
– Нет, совсем нет. Только ты не можешь больше считаться моей рабыней. Довольно напрасного ношения маски. Рабыней считала себя Гесиона, тоже бывшая жрица, как и ты, только другой богини. А теперь, ты знаешь, «Рожденная змеей» – моя лучшая подруга, заменившая мне прекрасную Эгесихору.
– Кого же заменю я?
– Тебе не нужно никого заменять, ты сама по себе.
– И я буду жить здесь с тобой?
– Сколько захочешь! Ты стала мне близким и дорогим человеком, – афинянка крепко обняла за шею и поцеловала, почувствовав что тело черной жрицы дрожит.
Две крупные слезинки скатились по темным ее щекам, плечи обмякли, и вздох вырвался следом за исчезающей, как проблеск зарницы, улыбкой.
– А я подумала, что пришел мой смертный час, – просто, без всякой позы, сказала Эрис.
– Каким образом?
– Я убила бы себя, чтобы ждать на берегу Реки!
– А я догадался о твоей ошибке, – сказал Клеофрад, – и следил, чтобы помешать тебе.
– Не все ли равно – раньше или позже? – пожала плечами Эрис.
– Не все равно. Позже ты поняла бы все, что не сумела сообразить сейчас, и подвергла бы Таис и нас тяжким переживаниям от глупой неблагодарности.
Эрис с минуту смотрела на ваятеля и вдруг склонилась на колено и поднесла к губам его руку. Клеофрад поднял ее, поцеловал в обе щеки и усадил в кресло рядом с собой, как и полагалось свободной женщине. Таис встала и, кивнув Эрис: «Сейчас вернусь», вышла.
– Расскажи нам о себе, Эрис, – попросил Лисипп, – ты должна быть дочерью известных родителей, хорошего рода по обеим линиям – мужской и женской. Такое совершенство, каллокагатия, приобретается лишь в долгой огранке поколений. Это не то что талант.
– Не могу, великий ваятель! Я не знаю ничего и лишь смутно помню какую-то другую страну. Меня взяли в храм Матери Богов совсем маленькой.
– Жаль, мне было бы интересно узнать. Наверняка подтвердилось бы то, что мы знаем о наших знаменитых красавицах: Аспазии, Лаис, Фрине, Таис и Эгесихоре…
Таис вернулась, неся на руке белую, отороченную голубым эксомиду.
– Надень! Не стесняйся, не забывай, это – художники.
– В первое же посещение я почувствовала, что они другие, – ответила Эрис, все же укрываясь за хозяйку.
Таис причесала Эрис и надела ей великолепную золотую стефане. Вместо простых сандалий, хотя бы и с боевыми когтями, афинянка велела надеть нарядные, из посеребренной кожи, главный ремешок которых привязывался двумя бантами и серебряными пряжками к трем полоскам кожи, охватывающим пятку, и широкому браслету с колокольчиками на щиколотке. Эффект получился разительным. Художники стали хлопать себя по бедрам.
– Так ведь она – эфиопская царевна! – воскликнул Лисипп.
– Я отвечу тебе, как и тому одержимому злобой лидийцу. Она не царевна – она богиня! – сказала Таис.
Великий ваятель испытующе посмотрел на афинянку – шутит или говорит серьезно, не понял и на всякий случай сказал:
– Согласится ли богиня служить моделью для моего любимого ученика?
– Это непременная обязанность богинь и муз, – ответила вместо Эрис Таис.
Кеосский обычай
Жизнь Таис в Экбатане после того, как Клеофрад начал лепить ее, а Эхефил – Эрис, приняла однообразное течение. Обеим пришлось вставать с первыми лучами рассвета. Ваятели, как и сам Лисипп, любили утренние часы, едва солнце вставало из-за восточных холмов и облака над гигантским гранитным хребтом на западе розовели и разбегались от мощи Гелиоса. Эхефил не торопился, работал медленно – и не слишком утруждал Эрис. Зато Клеофрад, будто одержимый священным безумием, трудился яростно. Выбранная им поза была очень нелегкой даже для столь хорошо развитой физически женщины, как Таис.
Лисипп, отгородивший ваятелям часть веранды, неоднократно являлся выручать приятельницу.
От Птолемея приходило удивительно мало вестей. Он перестал писать длинные письма и только два раза сообщил о себе устными донесениями возвращавшихся в столицу Персии заболевших и раненых военачальников. Все шло благополучно. Оба отряда, на которые разделилась армия, – Гефестиона и Александра, разными дорогами одолели ледяные перевалы ужасной высоты, где человек не мог согреться и страдал сонной одурью. Теперь войска спускались к желанному Инду.
Однажды Лисипп увел Таис в свои покои. Там, за тщательно скрытой дверью, находилась абсида с высоким, щелью, окном, напоминавшим Таис мемфисский храм Нейт. Узкий луч полуденного солнца падал на плиту чистого белого мрамора, отбрасывая на Лисиппа столбик света. Суровая серьезность и этот свет на голове ваятеля придавали ему вид жреца тайного знания.
– Наш великий и божественный учитель Орфей открыл овомантию, или гадание по яйцу. В желтке и белке иногда удается распознать заложенное в него будущее птицы. То, что она, родившись, должна перенести в своей жизни. Разумеется, только посвященные, умеющие найти знаки и затем разгадать их посредством многоступенчатых математических исчислений, могут предсказывать. Разные птицы имеют разное жизненное назначение. Для того, что я хочу узнать, необходимо яйцо долго живущей и высоко летающей птицы, лучше всего грифа. Вот оно, – ваятель взял из овечьей шерсти большое серое яйцо, – в помощь ему будет второе, от горного ворона! – Лисипп ловко рассек острым кинжалом яйцо грифа вдоль и дал содержимому растечься по мрамору. Яйцо ворона он вылил на черно-лаковую плитку. Зорко вглядываясь в то и другое, сопоставляя, он что-то шептал и ставил непонятные значки на краях мраморной плиты. Не смея пошевелиться, Таис, ничего не понимая, наблюдала за происходящим.
Наконец Лисипп принялся подсчитывать и соображать. Таис, наслаждаясь отдыхом после нелегких сеансов у беспощадного Клеофрада, и не заметила, как солнечный луч сдвинулся влево, сползая с доски. Лисипп резко встал, отирая пот с большого лысоватого лба.
– Индийский поход ждет неудача!
– Что? Все погибли там? – очнулась Таис, до нее не сразу дошел смысл слов, сказанных ваятелем.
– На это нет и не может быть указаний. Течение судьбы неблагоприятно, и пространство, которое они рассчитывают преодолеть, на самом деле непреодолимо.
– Но ведь у Александра карты, искусные географы, криптии, кормчие – все, что могли ему дать эллинская наука и руководство великого Аристотеля.
– Аристотель оказался слеп и глух не только к древней мудрости Азии, но даже к собственной науке эллинов. Впрочем, так всегда бывает, когда прославленный, преуспевший на своем пути забывает, что он – всего лишь ученик, идущий одним из множества путей познания. Забывает необходимость оставаться зрячим, храня в памяти древнее, сопоставляя с ним новое.
– Что же он забыл, например?
– Демокрита и Анаксимандра Милетского, пифагорейцев, Платона, учивших, согласно с нашими орфическими преданиями, что Земля полушарие и даже шар. Потому все исчисленные для плоской Земли расстояния карты Гекатея неверны. Эвдокс Книдский, живший в Египте, исчислил по звезде Канопус размеры шара Геи в 330 тысяч стадий по окружности. Мудрецы эти писали, что до звезд расстояния непостижимо велики для человеческого ума, что есть темные звезды и есть множество земель обитаемых, подобно нашей Гее. Что, кроме известных планет, есть еще далекие, и мы их не можем видеть своим зрением, как не всякий видит рога планеты Утра, посвященной твоей богине.
Таис оглянулась встревоженно, словно боялась увидеть за спиной кого-нибудь из разгневанных олимпийцев.
– Как же мог узнать Демокрит о планетах, невидимых для него?
– Думаю, от учителей, владевших познаниями древних. В одном вавилонском храме мне показали маленькую башню с медным куполом, вертящимся на толстой оси. В купол было вделано окно из выпуклого куска прозрачного горного хрусталя, великолепно полированного. Круглое это окно, в три подеса диаметром, называлось издревле, еще халдеями, Око Мира. Через него в ночном небе жрецы разглядели четыре крохотные звездочки у самой большой планеты и увидели зеленоватую планету дальше мрачного Хроноса. Видел ее и я…
– И Аристотель не знал ничего об этом?
– Не могу сказать тебе: пренебрег или не знал. Первое хуже, ибо для философа преступно! Что Земля шар – он пишет сам, однако оставил Александра в невежестве.
– Чего же еще не знает учитель Александра?
– Ты задаешь вопрос для орфика, верящего в безграничность мира и познания, недопустимый!
– Прости, учитель! Я невежественна и всегда стараюсь черпать из источника твоих знаний.
– Аристотель должен был знать, – смягчился Лисипп, – что несколько столетий назад финикийцы по приказу фараона Нехо совершили плавание вокруг берегов Либии; затратив на этот подвиг два с половиной года, они доказали, что Либия – остров, величиной превосходящий всякое воображение. Они не встретили края мира, богов или духов, только солнце стало выделывать странные вещи на небе. Оно поднималось в полдень прямо над головой, дальше тень опять с наклоном, хотя мореплаватели по-прежнему направлялись к югу. Потом солнце стало вставать не по левую, а по правую руку.
– Не понимаю, что бы это значило?
– Прежде всего что они обогнули Либию и, плывя все время вдоль берегов, повернули на север. Изменение же полуденной точки солнца по мере их плавания то к югу, то к северу говорит об одном, что давно уже знали орфики и жрецы Индии и Вавилона, избравшие символом мира колесо.
Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 161; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!