Памяти моего любимого дедушки, 5 страница
- Ну да ладно, давай сначала на гору поднимемся, до неё ещё километров двадцать.
Путь наш был не лёгок. Склон становился всё круче, и, казалось бы, не столь огромный путь в двадцать километров превращался в адское испытание. Попадались уже и скалистые местечки, которые приходилось обходить, или взбираться на них, если это было безопасно и удобно. В общем, пройдя километров десять, мы решили сделать долгожданный полноценный привал, которого у нас не было с самого начала пути.
Мы расположились на высокой, но очень покатой скале, на которую без труда забрались и сейчас же скинули рюкзаки и улеглись на горячие камни, чтобы отдышаться после тяжёлого подъёма. Я смотрел на чистое, без единого облачка, небо, на его светлую синеву и улыбался, не смотря на отдышку. Хорошо было, как хорошо и приятно! Здесь, на скале, дал о себе знать ветер, который сразу же подул на нас, взмокших и уставших, и стало хорошо. Он был тёплый и ласкающий, без резких порывов он накатывал, ударяясь о наши бока, обволакивал и ласкал, как материнская рука. Не было ничего в тот миг, ничего вокруг, только ветер, и небо, синее-синее, и чистое, какое столь редко раскрывается над нашими головами.
- Да уж! – первым произнёс я.
- Хух, хорошо-то как! – подтвердил Газ, отдышавшись.
Мы встали. Скала немного возвышалась над лесными макушками, и перед нами раскрывался чудесный простор бесконечного леса. Красота-то какая! Конечно, макушки загораживали нам основной обзор, но если бы их не было, мы бы увидели всю прелесть бескрайнего простора. Солнце светило очень ярко и сильно припекало, так что мы поснимали болотники и оставили их сушиться, вывернув наизнанку резину. Газ сварганил костерок, а я тем временем разложил нашу с ним скромную, но довольно сытную провизию. Казалось, что и не было нашего путешествия, мы просто пришли отдохнуть.
|
|
|
И отдых действительно выдался на славу! Мы нажарили сосисок с чёрным хлебом, на ореховых, только что отломанных и подготовленных, шампурах разместилась колбаса и кусок сала, которое Газ очень любил и слопал за обе щёки. Зелёный лук, огурцы, хоть и помятые, но очень вкусные помидоры пошли вприкуску к горяченькому. На десерт были запеченные яблоки, с которыми мы долго возились. Казалось, что до этого я не ел неделю! А сейчас было не только вкусно, но и здорово, потому что атмосфера явно была праздничной. Газ тоже заметно повеселел, травил анекдоты и к слову, и просто так.
- Эх, сейчас вздремнуть бы! – замечтался я.
- Нет, нельзя нам, - очень уж грустно ответил солидарный Газ. – Отоспимся вечером, думаю, успеем до следующей горы к ночи.
- Пожалуй, успеем, - подтвердил я.
|
|
|
Пора было продолжить путь, и так наш привал отнял больше часа. Нехотя собравшись и разморившись, мы натянули болотники и отправились дальше штурмовать эту гору, которую уже так давно хотели перейти.
Идти и не сдаваться… Говорить легко, а делать сложно. Как много целей мы ставим пред собою, но так часто всё идёт коту под хвост. А для чего эти цели? Для лучшей ли жизни, или для её смысла? А может, так просто надо, судьба велит нам делать шаг вперёд? Но кто бы как ни ставил цель перед собой, для всех важен результат. Быть может, Вы увидите в героях их собственный взгляд на цели, и поймёте, какой путь Вам ближе.
К счастью, с пути Балто мы не сбивались, но уже осмеливались местами сходить с него, находя более удобный путь, и вновь выходили на след. Конечно, шли мы не в саму гору, а, так сказать, пересекали её, как хорда окружность. Хотя эта хорда показалась нам диаметром. Несмотря на все эти метафоры, довольно высокая и местами скалистая вершина была правее часа на три от нашего направления. До неё уже было относительно близко, но гора сама по себе была очень раскидиста, и поэтому мы с Газом со вчерашнего дня шли вверх – медленно и уверенно.
Мы забирались всё выше и выше, и пейзаж вокруг нас менялся, как это было и раньше. Теперь же, после появления скал, стал редеть и лес. Он был другой, иной, но даже более красивый. По сути, мы двигались уже не по лесу, а по поляне, на которой пока ещё часто располагались деревья. Солнце уже шло на закат, и широкие ели отбрасывали свои тени на яркий зелёный мох, что устилал частые камни и землю. Как это было красиво! Я не мог передать этого словами и наверняка остановился бы, если бы не запах. Я как раз шёл впереди и услышал этот чудесный запах. Мы зашли в прохладный лесок, который полукругом уходил по обе стороны от нас, и запах почувствовался сильнее. Появилась высокая трава, заставившая нас натянуть повыше болотники, лесок начал редеть, и тут я увидел источник этого запаха. Мы с Газом выбрались из лесочка прямо на цветочную поляну, которая была покрыта частыми, но совершенно разными цветами, которые пахли так, что голова закружилась после глубокого вдоха! Хотелось дышать, дышать, и не выдыхать совсем, чтобы во мне, столь грязном и ужасном существе мира сего, хоть на минуту появилась его гармония и свежесть, его насыщенность и красота, его чистота. Но чистыми нам не бывать никогда, и приходится выдыхать.
|
|
|
Налево наш лесок уходил несколько ниже, а чуть выше располагались редкие пушистые от ярко-зелёной хвои деревья, которые были окутаны розоватыми цветами вокруг, как простынёй, которая, казалось, удержит тебя, если ты упадёшь на неё, своею воздушностью. Среди этого розово-жёлто-сине-белого одеяла всё жужжало и двигалось, красиво блестело в лучах заходящего солнца, которое стремилось налево, на запад. Вдруг передо мной вспорхнула красивая и огромная жёлтая бабочка, вроде нашего махаона, и полетела направо. Мой взгляд, прикованный к столь божественной и безгрешной красоте, полетел за ней следом. Справа поднималась огромная скала, которая переходила в вершину горы уже совсем рядом с нами, а я даже не заметил, как мы очутились так высоко! У неё был очень покатый, почти вертикальный край, подножие которого располагалось метрах в двадцати от нас. Бабочка погрузилась в нежность травы у самой скалы и тут же вспорхнула вместе с клубочком своих друзей и подружек и полетела куда-то вверх. Я проводил её взглядом и только тут понял, что не вижу там, выше, земли пред собою! Вот оно, то, к чему мы так долго стремились!
|
|
|
И я побежал, забыв про Газа, про всё, что есть только на этом белом свете, кроме того, что я видел перед собою. Я бежал, а из-под ног моих вспархивали всё новые и новые бабочки, жуки и стрекозы. Я бежал, а цветы, своим густым ковром нежности ласкали мои сухие и грязные, не достойные этой ласки ладони. Но мне было всё равно, мне ведь дали ту ласку, и я принимал её, как только мог, такой, какой её преподнесла самая главная мать на этом свете – мать природа.
Я бежал наверх, вслед за бабочками, туда, где была уже вершина, пик наших с Газом стараний. Вот она, вершина! Боже! Я не могу поверить глазам своим! Боже! Столь прекрасной красоты я не видел и не увидел бы на всём белом свете, коли б случай меня не завёл бы сюда! Столь далёких просторов я ещё не видал! Видел я, как направо уходят горы и не очень огромный холм, на котором собрались мы сделать ночёвку, видел я впереди лес, сколь прекрасны были его вершины! Он казался бескрайним, если бы там, поодаль, не виднелся бы тёмно-синий залив. А левее залива того, прямо вдаль океана уходила коса, куда и лежал путь наш. Там, на этой косе и расположился городок под названием Теллер, и даже отсюда, казалось, я видел его вечерние фонари. А слева… А то что было слева я не мог передать словами! Холмистые горы уходили от нас, становились всё ниже и ниже, ибо наша гора была выше всех в округе. Океан был поближе и блестел огромным красным облаком, что расплылось на множество миль и даровало нам шанс любоваться собою. Как кровь алой была вода, отражающая последние солнечные блики, и бабочки летели туда, вдаль, к тёплому и приветливому солнышку, что всегда их согреет, и для них было не важно, что нас повстречали, где были и небыли, они просто летели к солнцу, сгорая в небесном зареве, что несло их навстречу переменам и торжеству, что заключает самое важное… они улетали жить.
3.
Ах, красота! Какая ты, чертовка? Ты разбиваешь сердца, но ты лечишь души, ты – подлая воровка, но ты и хорошая находка. Всё есть в тебе, и душа, и вдохновение, только жалости и сострадания в тебе нет. Как же ты коварна, Красота, неуступчива! Коли воспользуешься тобой, то будь осторожен: ты предашь, покинешь, уничтожишь изнутри. Многое сотворить ты способна, но душа может больше. Больше, я знаю! И на неё, на неё мы должны опираться, а не на то, что столь непродолжительно и неоднозначно как красота. Но бывают исключения у любых правил. И вот она – природная красота – исключение на лицо. Столь чистая и безвредная красота, что лечит наши души! Её послал нам Господь, её мы должны сохранить, должны! И те идеалы, что предстали предо мною там, на вершине, наталкивают на мысль о столь прекрасном будущем, которого мы никогда не добьёмся. Потому что мы не умеем ценить. Мы не щадим не только природу, окружающих, но и души свои не щадим. Мы беспощадно загрязняем их. Разучились мы ценить то, что есть у нас, мы привыкли тянуться за лакомым куском, что там, впереди, забывая о том, что позади. Мы не ценим любовь и заботу родных, пока они с нами, а потом вдруг понимаем, когда их уже нет, насколько нам не хватает их, и, самое главное, как мы не ценили их труды для нашего блага. Хочется попросить прощения, да прощать уже некому. И в эти горестные секунды любовь возвращается к нам, ведь это не только чувство, это ещё и умение прощать. Нельзя прощать только своих собственных ошибок – их надо искупать. А ошибки близких прощать мы должны, какими бы они не были, ведь только тогда мы научимся любить.
И я понял, что держать зла на Алу я не смею, а вот свою ошибку перед ней должен искупить. Но как – я не знал и понять того не мог. Быть может, Газ сыграет в моей истории незаменимую роль. Вот он, идёт рядом, как всегда туманный и задумчивый и даже пейзаж на горе не смог выпросить у него улыбки, и хмурость совсем нависла над ним.
С каждым часом мой друг становился всё холодней и молчаливее. Если я шёл бодрый и беззаботный, то по нему было видно, что он много думал и рассуждал о чём-то, что тревожило его. Эта тревожность выражалась в рассеянности и глазах, которые метались как белка в колесе. Он попросил меня побыть штурманом за него, а на вопросы мои не отвечал.
- Газ, у тебя ничего не болит? – спросил я, на что мой друг отрицательно махал головой, как и на другие мои вопросы.
Сейчас я не смог добиться его внимания своими тщетными силами и понял, что должен поговорить с ним на привале вечером.
Но с привалом дела были плохи. Когда мы спустились с горы, то оказались в болоте, которого сперва не заметили. Деревьев становилось всё меньше и меньше, и луна освещала болотные кочки своим голубым светом. Звуки ночи здесь были другими, и вместо маленьких и шумных птиц здесь чаще слышался филин да бульканье выпи. Воды было по щиколотку и только кочки мешали идти прежним темпом. Мы продолжали уверенно двигаться в сторону маленькой горы, на которой планировали заночевать.
Но воды становилось всё больше и больше, и теперь мы наоборот старались идти по кочкам, чтобы не провалиться. В конце концов, когда воды стало выше колена, то мы поняли, что пройти напрямик не получится, и начали искать места для ночлега. Газ уже оживился и скакал по кочкам с энтузиазмом, как будто вышел из гипноза своих дум и размышлений. Он побежал правее, а я продолжал двигаться прямо, всё глубже и глубже утопая в болоте. Но вдруг кочки кончились и внезапно передо мной раскинулось небольшое озерцо, которое питало болото. Прямо на противоположном берегу шла вверх та самая гора, на которую мы хотели взобраться. Но, к сожалению, обойти озерцо не получалось – было слишком глубоко.
Меня окликнул Газ. Я пошёл на его голос и, о счастье, он стоял на островке, сухом, просторном и прочном. Здесь и заночуем.
- Отлично! – искренне обрадовался я и скинул с себя неподъёмный рюкзак.
Пока я разложил еду, мой друг развёл костерок. Он получился довольно большим, и я с радостью решил просушиться. Но ещё счастливее оказались комары, которые прилетели к нам на огонёк. Как назло мне пришлось сидеть без кофты и меня всего покусали. Наконец я оделся и мы начали трапезничать.
- Ну, как оно? – на удивление, первым разговор начал Газ.
- Ух, хорошо, только холодно, - пожаловался я.
- Нормально, - равнодушно заявил друг. – Эх, а ведь Балто знал об этом болоте, а!
- Да, если бы мы не свернули с пути, то всё обошлось бы.
- Ну, чего уж теперь. Знать бы только где мы находимся?
- Не мудрено знать, - похвастался я. – Кода я вперёд прошёл, то к холму нашему вышел. Так что мы почти дошли до места, только вода мешает – не добрались бы.
- Тогда прекрасно, - выдохнул Газ. – Утром встанем, по солнышку глянем, гора справа, да и выйдем в лес.
- Эх, так бы завтра после обеда уже б на месте были, - расстроился я.
- Ничего, будем, - успокоил Газ. – Ты, это, прости, что я такой сегодня, - начал друг.
Но я промолчал, ожидая, что он назовёт причину. Только Газ упрямо молчал.
- Так что с тобой? – напрямую спросил я. Эх, что за привычка в последнее время – всё делать напрямую.
- Да, - с душой махнул рукой Газ. – Ну его!
- Ну, хоть повеселел, - ободрил я скорее себя, чем друга.
- И то верно! Эх, сколько там на часах?
- Полпервого, - ответил я. – А спать сосем неохота.
- Во-во! Давай партеичку? – предложил Газ, доставая из рюкзака колоду карт.
- А давай! – согласился я.
- Ну, на, тогда, сдавай, а я пробегусь – веток насобираю.
И Газ пошлёпал болотниками по воде, потом послышался хруст веток, потом опять шаги, и скоро он пошёл по кочкам и плеск стих.
Я давно раздал карты, разложил спальник и, подумав, залез в кармашек и достал оттуда спичечный коробок. Вот он, большой и широкий, вспомнил почему-то скромные родные балабановские. Просто смешно и не вовремя. Но это только потому, что я колебался. Подумав ещё немного, я выдвинул коробок наружу. В нём лежали две записки. Одну из них Алу оставила мне под канем лично, а вторую у себя под подушкой. Я развернул первую…
«***.
Прости меня. За всё, за всё прости меня, прошу! Может, я была дурой с самого начала, может, из-за меня схватили Кодиака. Может быть, всё из-за меня, но я есть, какая есть. Я говорю это, потому что доверяю только тебе. Не думай, что я лестно о тебе отзываюсь, но это так. К несчастью, это может быть только из-за того, что мне больше просто некому доверять, прости! Прости за то, что заставила тебя лезть в администрацию, а ты сделал это только из-за меня, я знаю! Прости, что заставила тебя спасать Коди, прости, что в этой драке не смогла прикрыть тебя, прости! Я так много натворила и так много бед принесла тебе, что не знаю, как искупить свою вину перед тобой. Прости!
А ещё я очень многое скрывала от всех, и даже от тебя. Да, я сказала, что доверяю тебе, но… так получилось, я снова виновата. При встрече, что, дай Бог, ещё случиться, я расскажу тебе всё. Дай Бог мне ещё раз увидеть тебя! Хоть на минуточку! Я знаю, быть может, ты уже у себя на Родине, быть может, ты уже решил забыть всех нас и порвёшь это письмо, но знай, что я никогда не порву твои письма. Увидеть бы тебя, только чтобы наяву извиниться перед тобой.
Хоть я просила вас всех не волноваться, знай – всё может пойти наперекосяк, и поэтому прости. Если я дорога тебе, прости меня за то, что я так поступила, что я рискнула. А я тебя давно простила, и надеюсь, что ты меня поймёшь, ведь Tout comprendre , c ’ est tout pardoner . [3]
Слишком много «прости» в одном письме, но оно совсем не может выразить тех чувств, что я испытываю, и за это я вновь прошу извинений.
До свидания, или же прощай, мой милый Друг.
Твоя Алу.»
Ох… я застыл, будто бы по мне полз ядовитый скорпион. А внутри всё горело от стыда, будто бы этот скорпион всё-таки ужалил меня. Ох, как я виноват перед ней! Не Алу виновата, а я, я! Я не видел, что твориться у неё на душе, не поддержал, не помог. Как часто я хотел поговорить, а случай не давал нам… Но нет, нельзя оправдывать себя случаем, виноват только я, я! И я должен был найти её и извиниться, не она, а я!
После письма мне стало совсем плохо. Дурные мысли и воспоминания лезли в голову, и я заплакал. Тихо, без всхлипов и голоса. Даже лицо моё не исказилось, а слёзы текли и текли. Газ ещё был далеко и продолжал искать деревья, коих на болоте было мало, и я оставался наедине со своими дурными мыслями.
Я вспоминал самые неприятные моменты: драку, погоню в переулке, даже неприятные моменты из детства.
Я вспомнил, как дядя подарил мне на день рождения большую блестящую машину с педалями. Это было бесподобно! В мой четвёртый день рождения я весь день не слезал с неё и мои друзья так же счастливо катались на моей машине. В тот же день её переехал пьяный мужчина на грузовике, который врезался в наш забор. Я выбежал на улицу на звук мотора и увидел, как моя блестящая, новенькая машинка торчит своим покореженным остовом из-под колеса пьяницы. Сначала я закричал и сразу же заревел навзрыд. Я плакал, и не снаружи лились слёзы мои, а внутри. Эти детские слёзы запомнил только я, а тот мужчина, что вывалился из кабины и сразу упал на землю, не способен был проявить никакого сочувствия. До ночи я плакал, пока не заснул, а наутро прибежал похмелившийся водитель, починил нам забор и предложил мне купить другую машину. А я сказал, что не нужно. Не нужно, потому что другой такой нет, и не будет. Я простил его. Он не смог бы мне сделать такого подарка, который сделал мне Балто, искреннего, от всего сердца. Он не мог подарить мне тех чудесных минут за рулём, не мог утереть моих детских слёз, что весь вечер лились внутри меня. Не тех солёных, из маленьких глаз, а тех горьких, что ныли и резали душу внутри.
Поэтому искупить свою вину никогда не получиться так же прекрасно, как просто не совершать дурного поступка. Я помнил это и понимал сейчас. Понимал положение своё и Алу. И от этого стало совсем скверно и пакостно внутри.
Немного подумав, я развернул вторую записку. Начал читать: «… что… что!?»- не понял я. Так родители Газа не пропали, они живы! Они работают на Стила? Что за?
- А что это мы тут читаем? – поинтересовался голос Газа над самым моим ухом. Я поёжился, и в самую душу ударил страх.
4.
- Ливень, как он надоел, чёрт его подери! Не весна, а черти что! – злостно и громко прикрикнул папа.
- Петь, да замолчи же ты, наконец! – пригрозила мама. – Тише надо, тише, а то соседей разбудим!
- Молчу, молчу… - ответил отец и продолжил снимать с себя мокрую одежду.
- Вы надолго, мам? – поинтересовался я, тщетно тая надежды.
- Нет, Газ, как всегда на три дня, - не без сожаления ответила мама.
Когда родители оделись, они прошли в зал. Всё оставалось на своих местах с их последнего прихода.
На стене висел огромный ковёр, грубой, но разноцветный и пёстрый. Бревенчатые стены были покрыты лаком, из-за чего они блестели и казались насыщенно-жёлтыми. На потолке висела простенькая широкая люстра, которая, не смотря на огромные размеры комнаты, прекрасно её освещала. А с мебелью всё как всегда: ковёр у дивана, огромный ящик-телевизор напротив, незаметный шкаф в дальнем углу. На деревянном полу лежала широченная медвежья шкура.
- Отдыхайте, я сам всё приготовлю, - предложил я родителям.
Войдя на скромную кухню, я подогрел заранее мною сготовленный ужин и поставил чайник.
- Ну, как вы, мам? – спросил я, когда вошёл в зал. Родители уселись на диване, и смотреть на них было грустно. Они даже не включили телевизора. Просто молча и обессилив лежали, даже не задумываясь о предстоящих трёх днях отдыха.
Дата добавления: 2020-04-08; просмотров: 111; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!