У меня в коленках помягчело, а губы сделались сухими — так всегда бывает, если накрывает страх.
Дед почувствовал и, путаясь в полах шубы, перешагнул порог моей квартиры.
- Я могу сказать, как тебя... имя...— и назвал мое имя.
Фразу он произнес с сильным акцентом, не сводя с меня глаз. Окончательно потеряв рассудок, я собралась сильно закричать, но ведь надо было что-то делать! Дед в усы улыбнулся:
- Не бойсь меня... Я не опасность... Опять тебя с Рождеством...
В прихожей зависла тишина. Гость переминался с ноги на ногу, а у меня онемел язык и начал бить озноб... И вдруг догадка: а может, а может кто-то из соседей вздумал подурачиться?! Догадка как соломинка для утопающего, но я все равно ухватилась:
- Вы... Ты... Кто?
Он оживился и сделал шаг вперед:
- Не узнал... ты... А я — Франсис. Ну, помнишь, еще был бар... Ну, прошлый зима... А потом ты забыл в такси куль...
Дед Мороз с трудом подбирал слова и от напряжения совсем взмок. Я с тем же трудом проникалась словами и вспоминала — такси... зима... бар... Нет, я ничего не могла сообразить!
— А потом я улет в Марсель...
И только когда он произнес «Марсель», я вдруг вспомнила! Кинокамера «Сони»... Черное платье с голой спиной... Хлюпающий бачок унитаза... Горькие слезы... О, Боже, да неужели это тот самый иностранец?!
Тихо наливаясь яростью, я шагнула Деду навстречу, чтобы вцепиться в бороду — ив клочья ее, в клочья..., уж слишком горька была пережитая обида.
Уловив приближающийся скандал, он без спросу прошагал вглубь прихожей, уселся на стул, стянул с себя шапку, отклеил бороду, усы и брови, все это аккуратно сложил у телефона, а потом сказал:
|
|
|
— Африк здесь..., — и вдруг очень радостно улыбнулся, стукнув себя по вспотевшему лбу. — О-о-о-о, с голова моя совсем плохо...
А дальше был маленький кусочек сказки. Из мешка он вынул хрусткий, ну тот самый... и протянул мне:
— Ты оставила... А я тогда вернуть не был свободен... Рейс тогда улетал...
Я готова была разрыдаться. Но вовсе не от восторга возвращенного платья, которое купила с абсолютным стервозным безрассудством, потому что родилась женщиной. Мне вдруг просто захотелось расплакаться прямо здесь, в прихожей, на глазах у Франсиса, уж слишком я не ожидала...
Но Франсис не дал пролиться слезе. Путаясь в словах, он спросил, где «можно рука мыть и щеки». Да, любопытно, а как же он меня нашел?! Ведь ни адреса, ни телефона не оставляла...
Уняв остатки волнения, я на манер детектива дала событиям обратный ход. Бар «Ай лав ю», что в переводе «Я тебя люблю»... Потом он подсел... Потом танцевали...
Потом поехал провожать... Потом сказал, что улетает...
Догадка пронзила, как трель сегодняшнего ночного звонка, — окна! Мои окна! Он, когда прощались, поднял голову и спросил, не страшно ли так высоко жить? Я сказала, что не страшно, и машинально показала на свои окна... Ну а дом, поколесив по такому игрушечному городу, как наш, найти разве трудно?!
|
|
|
А с ролью Деда Мороза ловко придумал! Надо же...
Я нечаянно взглянула на себя в зеркало. Джинсы, растянувшаяся вязаная кофта... Нет, для Рождественской ночи не годится. А еще мне вдруг захотелось понравиться Франсису... Он как раз вышел из ванной и с любопытством оглядывал комнату, подсвеченную белесым язычком одинокой свечи.
Сказав Франсису: «Один момент...», я исчезла, чтобы снова войти, но божественно красивой.
Платье, мягко скользнуло из недр пакета в мои руки. Было на ощупь прохладным и почти невесомым. Роскошная ткань струями переливалась меж пальцев... а за стеной сидел Франсис, и я вдруг забоялась, что это сон, и он прервется, едва начну надевать платье...
Но сон продолжал жить...
Я, почти не дыша, приблизилась к зеркалу и долго вглядывалась в отражение, совсем незнакомое мне и чуть пугающее...
А потом было утро. И мы отправились с Франсисом гулять по городу. И он купил мне ворох роз чайного цвета.
Любовнику я звонить не стала: о том, что выхожу замуж, он узнает в другой раз. Да, Франсис мне сделал предложение. А «сосватало» нас, получается, черное платье стервы, год назад улетевшее в Марсель.
|
|
|
Ну кто бы мог предположить, что его найдет невеста Франсиса. И где? — В багажнике машины обожаемого жениха. Но она нашла случайно, и вышел жуткий скандал, где было много слез и упреков. (Нет, она повела себя далеко не как стерва!) Но это так, между нами...
Франсис оправдывался, божился, клялся, уверял ее, а потом хлопнул дверью и ушел. Навсегда. Когда запас горечи иссяк и сердце вконец успокоилось, он начал учить русский...
Рассказывая эту историю, я все думала: обмолвиться об одной существенной детали или не стоит?... Потом все же решила: скажу! Франсиса я изрядно старше. Когда он это узнал, он хлопнул в ладоши и удивленно округлил глаза. Во взгляде уловила и восторг и сомнение — он, видимо, не поверил... И это был лучший из комплиментов, доставшийся мне от мужчин!!!
- Браво! — сказала себе мысленно и по привычке потянулась к крошечному зеркальцу, лежавшему под рукой. Оно у меня всегда под рукой, чтобы лишний раз убедиться, что все нормально, ну такая вот чисто стервозная давняя привычка.
Франсис зеркальце забрал и сказал с улыбкой:
— Это не надо... Гляди в мой взгляд, там все увидеть. Я пообещала...
Вот и вся история. Вот и вся книга. Но расставаться на английский манер не хочу. А в качестве прощальной улыбки подарю фразу, которая мне очень нравится: «Стервами не рождаются, ими становятся...» Ее обронила актриса Сара Бернар, лишний раз доказав миру: все мы, женщины, одинаковы.
Дата добавления: 2020-04-08; просмотров: 102; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!