Взлет и падение королевы Анны Болейн

 

Историки до сих пор спорят о точной дате рождения Анны Болейн. Разные источники указывают года от 1501 до 1507, однако 1507 год встречается чаще всего, и его‑то я и буду считать отправной точкой ее трагической истории.

Отцом Анны был вельможа короля Генриха VIII, сэр Томас Болейн, граф Уилтширский и Ормондский, человек не слишком знатный, но сумевший сделать стремительную карьеру при дворе. Мать Анны, леди Елизавета Болейн (урожденная Ховард), дочь Томаса Ховарда, герцога Норфолкского, напротив, происходила из очень старинного рода.

Фамилия Анны также имеет несколько вариантов написания: в различных источниках ее называют и Болен, и Булен (в основном это делают итальянцы и французы), но правильнее всего именовать ее все же Болейн, так, по крайней мере, она сама писала свою фамилию, и я не могу не признавать этого в полной мере исторического факта.

Анна родилась в особняке Бликлинг‑Холл в графстве Норфолк. Здесь же у Болейнов родились еще двое детей: дочь Мария в 1503 году и сын Джордж в 1505 году. Сэр Томас неоднократно ездил во Францию по поручениям своего короля: он использовался как дипломат, а потом стал там послом Англии. Поговаривали, что его жена, на которой он в свое время так удачно женился, приглянулась 17‑летнему Генриху VIII (тогда еще принцу Уэльскому), и что он не только не препятствовал, но даже способствовал этому первому знакомству юноши с настоящим женским телом, доказав тем самым будущему королю свою безграничную преданность и заложив прочный фундамент своих будущих успехов. Во всяком случае, при коронации Генриха VIII он уже был оруженосцем короля, кавалером очень почетного ордена Бани.

Плюс Томас Болейн был возведен в графское достоинство. Разбогатев, сэр Томас через некоторое время купил в соседнем графстве Кент красивый замок Хевер с прудом под самыми окнами. А после того, как Анна Болейн стала фавориткой короля, сэр Томас получил от Генриха VIII еще несколько земельных и должностных пожалований (среди последних можно выделить должность казначея двора и лорда‑хранителя печати).

 

КСТАТИ

Орден Бани (order of the Bath) получил такое странное название от обряда омовения, первоначально предшествовавшего принятию ордена. Орденский знак: крест, в середине которого скипетр с розой и репейником, между трех корон вокруг. Девиз: «Tria juncta in uno» (Три королевства, соединенных воедино).

 

А вот Анна получила обычное для того времени и ее положения домашнее образование. Образование это можно даже считать прекрасным (насколько это представлялось возможным в Англии XVI‑го столетия), но этого для честолюбивого отца было недостаточно – его навязчивой идеей стала придворная карьера дочери и ее выгодный брак. Впрочем, относилось это и к ее старшей сестре Марии.

 

* * *

 

Образование девушек было решено продолжить в Париже. В 1514 году маленькую Анну и ее сестру отправили во Францию в составе свиты принцессы Марии Тюдор, сестры короля Генриха VIII: Мария должна была выйти замуж за французского короля Людовика XII.

В том же 1514 году Мария стала женой Людовика XII, но не прошло и трех месяцев, как тот умер, и овдовевшая Мария возвратилась в Англию. Несмотря на это, Анна Болейн еще несколько лет жила во Франции – при дворе нового короля Франциска I. Она находилась в свите его жены Клотильды (дочери покойного короля Людовика XII), которая полюбила ее за живость характера и миловидность…

Прервусь на минуту и отмечу, что практически все историки сходятся на том, что красавицей Анна никогда не была, однако она была изящно и дорого одета, неподражаемо танцевала и была не в пример многим ее сверстницам умна, что очень нравилось королеве Клотильде. Среди немногих, кто называет Анну красавицей, можно отметить американского писателя Майкла Фарквара, который называет ее «прекрасной леди с лебединой шеей». Но это – просто так, небольшое уточнение.

…Итак, несколько лет своей юности Анна Болейн провела во Франции, при в высшей степени куртуазном дворе, где она не только постигала всевозможные науки и искусства, но и совершенствовалась в тонкостях великосветского флирта.

После смерти Клотильды Французской в 1524 году, Анна перешла фрейлиной к сестре короля герцогине Алансонской.

 

* * *

 

А в 1525 году отношения Франции и Англии совсем испортились, и Анна вернулась домой. Впрочем, некоторые утверждают, что непосредственным поводом к отзыву девушки из Парижа послужило желание отца выдать ее замуж за лорда Пирса Батлера, сына графа Ормонда.

Приехав из «галантной» Франции, Анна стала фрейлиной королевы Екатерины, супруги короля Генриха VIII. Своим веселым нравом и артистической натурой она сумела выдвинуться и здесь, сразу же сделавшись самой популярной молодой леди при английском дворе.

Кстати, ее брак с лордом Батлером не состоялся. Этому называют разные причины, среди которых выделю стойкое нежелание самой девушки выходить замуж без любви.

К этому же периоду относится ее роман с лордом Генри Перси, сыном герцога Нортумберлендского, однако надеждам юной пары не суждено было сбыться, ибо Анну заметил сам король Генрих VIII.

 

* * *

 

Королю Генриху VIII в то время было около 35 лет. Он был из рода Тюдоров и правил в стране уже 16 лет. И все эти годы его женой была Екатерина, дочь короля Испании Фердинанда V. Сказать, что это был брак по большой любви, невозможно. Дело в том, что Генрих был младшим сыном короля Генриха VII. Его старший брат, принц Артур, был человеком хилым и болезненным, но именно он в ноябре 1501 года вступил в брак с арагонской принцессой Екатериной.

Конечно же, исполнять супружеские обязанности он не мог. Прикованный к постели, он постоянно кашлял, мучился от лихорадки и, наконец, скончался в апреле 1502 года. Его юная вдова осталась в Лондоне, а между английским и испанским дворами была достигнута договоренность о том, что она выйдет замуж за младшего брата Артура, когда тому исполниться пятнадцать. Папа Юлий II даже вынужден был дать на этот повторный брак специальное разрешение, ибо в Библии было сказано: «Если кто возьмет жену брата своего, это гнусно; он открыл наготу брата своего, и бездетны будут они».

В результате, бедняга Генрих обвенчался с Екатериной. При этом он имел цветущее здоровье, был отлично сложен, считался прекрасным наездником и первоклассным стрелком из лука. К тому же, в отличие от своего меланхоличного и болезненного отца, он был весел и подвижен. С первых дней его царствования беспрестанно устраивались при дворе балы, маскарады и турниры. Ученые и реформаторы любили Генриха за то, что у него, по‑видимому, был свободный и просвещенный ум; он говорил по‑латыни, по‑французски, по‑испански и по‑итальянски, хорошо играл на лютне.

Пожалуй, в начале своего царствования он был почти идеальным молодым монархом. «Природа сделала для него все, что могла», – писал о нем один из его современников. Высокорослый, пропорционально сложенный, голубоглазый, белокурый красавец, с гармоничными чертами лица, с точеными икрами, которыми он явно гордился, неутомимый наездник, загонявший до десяти лошадей на охоте с собаками, неизменный победитель придворных турниров, стрелявший из лука лучше своих лучников, пластичный в движениях, с величественной осанкой, это был действительно король Божьей милостью, ибо проще было перечислить то, чего он не мог и не умел, чем то, что он умел и мог.

Однако, как и у многих других государей той эпохи, несомненные достоинства соединялись у Генриха VIII с пороками и деспотизмом. Король был очень высокого мнения о своих талантах и способностях. Он воображал, что знает все, начиная от богословия и кончая военными науками. Но, несмотря на это, он не любил заниматься делами, постоянно перепоручая их своим любимцам. И первым его фаворитом был Томас Уолси, сделавшийся из королевских капелланов (армейских священников) кардиналом и канцлером.

Семейные дела у Генриха VIII явно не заладились. С одной стороны, как писал Эразм Роттердамский, его брак был по‑настоящему «гармоничным». С другой стороны, королева Екатерина за годы своего замужества была несколько раз беременна, но сумела родить в 1516 году только одну здоровую девочку, нареченную Марией. Надеявшийся увидеть мальчика Генрих тогда сказал:

– Если первой родилась дочь, то Господь сделает так, что следующий ребенок будет мальчиком.

Но Господь не услышал этих его слов. Прожив много лет в браке, король так и не имел наследника. Екатерина поняла, что уже никогда не подарит Генриху сына, который мог бы продолжить династию Тюдоров, и постепенно между супругами возникло охлаждение.

К моменту приезда Анны Болейн в Лондон Генрих VIII уже давно перестал разделять с женой супружеское ложе. Екатерина только и делала, что молилась; между тем король, бывший на шесть лет младше, по‑прежнему был полон сил, здоровья и имел к этому времени несколько любовниц и внебрачных детей. Справедливость, однако, требует отметить, что хотя обаянию Генриха трудно было противостоять, он не был тем, кого принято называть пылким мужчиной. Скорее, он относился к плотской любви, как к занятиям спортом: это было полезно, и этим должно было заниматься с регулярностью.

Что он и делал. Но к моменту приезда Анны Болейн в Лондон у него уже успело накопиться немало претензий не только к королеве Екатерине, но и к фавориткам – Бетси Блаунт и Марии Кэри (той самой родной сестре Анны, вышедшей к тому времени за придворного Уильяма Кэри).

 

* * *

 

Мария Болейн была много проще и слабее духом, чем ее младшая сестра, но в такой же мере и женственнее. Она с одиннадцати лет воспитывалась при самом блестящем и развращенном дворе Европы и стала, по циничному признанию короля Франциска I, его «рабочей лошадкой», заслужив прозвище «сквернословки» (или, если угодно, «похабницы»).

Определяющей чертой ее натуры была чувственность и нередко сопряженные с нею мягкость, снисходительность, терпимость, размытость нравственных критериев… «В ее характере было мало железа», – замечает один из историков, сравнивающий ее с плющом, который легко опутывает стену и так же легко может быть оторван от нее. Доброжелательная и отзывчивая, она была женщиной, которая не умеет сказать «нет». «Любовь победила рассудок», – она вся в этой фразе из ее письма государственному секретарю Кромвелю, которое было написано, когда она забеременела, будучи около двух лет вдовой. Но это будет потом. А пока же в глаза бросалось одно поразительное обстоятельство: несмотря на свой пылкий темперамент и весьма легкое поведение при французском дворе, Мария Болейн не имела ни одной беременности, и это при отсутствии в то время каких‑либо препятствующих этому средств!

Она была замечена Генрихом VIII еще во время его визита во Францию. Ей тогда было 17 лет, она была в самом расцвете своей юной красоты, к которой примешивался чисто французский лоск и множество слухов о ее легкодоступности.

Король, по всей видимости, не упустил своего шанса, так что Мария вернулась в Англию вместе с королевской свитой и уже 4 февраля 1520 года была фиктивно выдана замуж за приближенного короля, главного управляющего дворца Ньюхолл в графстве Эссекс, сэра Уильяма Кэри.

Связь Марии Болейн с королем продолжалась до того рокового дня, когда ее вернувшаяся из Парижа сестра Анна, впервые представленная ко двору, склонилась в изящном поклоне перед Генрихом VIII.

Говорят, что Марию, несмотря на ее явное нежелание, заставила уступить и стать любовницей короля честолюбивая родня. И расчет этот оправдался: вскоре она уже была настоящей некоронованной королевой. Очень быстро пролетели положенные девять месяцев, и Мария родила королю сына.

Но Генрих никогда не отличался постоянством, и, пока Мария была беременна, его королевский выбор уже пал на ее младшую сестру Анну. И вновь семья принудила Марию поступиться своими чувствами ради семейных планов. Она должна была уступить место у трона той, кто еще больше понравился Его Величеству.

 

* * *

 

Но не один Генрих VIII с первого взгляда влюбился в прибывшую из Франции Анну. Пал, пораженный ее чарами, и молодой лорд Генри Перси, сын графа Нортумберлендского, еще в 1516 году предназначенный отцом к браку с дочерью графа Шрусбери. И надо сказать, что любовь его не стала безответной.

Однако грациозная и остроумная Анна так понравилась королю, что он поспешил расстроить ее возможный союз с лордом Перси. А так как молодые люди упорствовали в своем желании быть вместе, сэра Генри поспешно женили на Мэрион Тэлбот, дочери графа Шрусбери, а Анну отправили в отдаленное поместье Хивер. При этом короля не остановила даже явная холодность его избранницы (в ту пору Анну не интересовал ставший грузным король, ее сердце принадлежало красавцу Генри). Он по‑королевски решительно разрушил все ее романтические грезы и приказал взять ее под строжайший надзор. После этого Анна регулярно подвергалась осаде со стороны Генриха, и честолюбивая девушка, в конце концов, решила, что раз уж ее все равно лишили счастья, то путь уж наградой ей будет место рядом с королем…

Отмечу, что шансов остаться с любимым Генри у нее не было никаких: после предостережения от увлечения «глупой девчонкой», сделанного первым министром кардиналом Уолси, тот был назначен главным смотрителем границы с Шотландией, где и провел долгих 14 лет, и откуда ему не разрешили вернуться в Лондон даже на похороны отца.

 

* * *

 

Когда Генрих VIII понял, что ему больше не нравится Мария Болейн, он стал думать, как раз и навсегда порвать эту порядком наскучившую ему связь и ни в коем случае не признавать сына от нее. Для короля, уже женившегося на жене своего покойного старшего брата (что не одобрялось Библией), кровосмесительство было «больным местом». Именно поэтому он предпринял усилия для того, чтобы не делать церковной записи о рождении ребенка и утверждать потом, что таковое имело место уже значительно позже разрыва отношений с Марией. Вот почему историки до сих пор ставят после года рождения Генри Тюдора (Кэри, по фиктивному отцу) знак вопроса. Возможно, он родился в 1524 году, возможно, в 1525 году, а возможно и раньше.

В любом случае, тот факт, что в течение шести лет (после рождения сына и до смерти Уильяма Кэри) у Марии не было других детей, с точностью подтверждает фиктивность этого брака и отцовство короля.

Судьба Марии Болейн печальна: ее (якобы за дурное поведение) отстранили от двора и отправили домой, в замок Хевер в Кенте. Там она и жила с ребенком на руках и при фиктивном муже, лелея надежду на возвращение непостоянного монарха и целиком посвятив себя воспитанию и образованию сына, который, как она надеялась, однажды (волей обстоятельств или под давлением раскаяния) вполне мог быть признан и стать законным королем Англии Генрихом IX…

 

* * *

 

Анна Болейн ничем не напоминала старшую сестру, ибо, если Мария была пухленькой и приземистой, то Анна на ее фоне казалась почти худощавой. Мария обладала светлой кожей, золотисто‑карими глазами и каштановыми волосами. У Анны же был желтоватый цвет лица, ее прямые волосы оттенка вороньего крыла спускались ниже пояса, глаза напоминали полированный блестящий оникс. Мария Болейн была хорошенькой, а лицо ее младшей сестры отличалось некоторой резкостью черт. Марию Болейн любили за ее почти детское добродушие, Анну же многие считали заносчивой.

Понятно, что ухаживания короля Анна сначала принимала без всякого восторга. Ей претила судьба фаворитки, тем более что практически на ее глазах и глазах всего двора разворачивалась драма ее «более сговорчивой» старшей сестры. Анна с удовольствием составляла компанию образованному и талантливому королю, но уступать ему, как женщина, вовсе не собиралась.

Генрих же, разочарованный в жене Екатерине Арагонской и двух любовницах, был явно обольщен этой маской стыдливости и невинности, которая придавала Анне вид женщины добродетельной.

Только вид?

Не совсем так. Просто Анна была воспитана при французском дворе и понимала, что без холодного разума – она ничто. Нравственность английского двора того времени достаточно известна исследователям, и я не буду входить в ее подробности, но при этом невозможно не отметить, что из всех придворных едва ли могла найтись другая, у которой бы лучше, чем у Анны Болейн, пошли в прок уроки кокетства и свободы нравов. Эта дама удивляла своей самоуверенностью и наглостью даже самых отчаянных блудниц того времени, и молва о ее «подвигах» немало обогатила устную хронику того времени.

 

Есть люди, которые относятся к нравственности, как некоторые архитекторы к домам: на первый план ставится удобство.

Маркиз де Вовенарг французский моралист и писатель

 

На самом деле, все обстояло так: по прибытии в Англию Анна поступила в штат королевы Екатерины и мгновенно преобразилась из прежней девушки «легкого поведения» в примерную скромницу. И результат не заставил себя долго ждать. Стыдливо потупленные глазки, румянец, появлявшийся на щеках при мужском взгляде или неосторожном слове, тихий, мелодичный голос совершенно очаровали Генриха VIII, и он не замедлил с объяснением, находясь в полной уверенности, что Анна не будет с ним упрямее своей матери и старшей сестры.

Генрих написал ей целую гору страстных писем, и практически в каждом из них следовало настойчивое: «Уверяю тебя, отныне и впредь мое сердце и мое тело принадлежат лишь тебе одной». Когда Генриху стало ясно, что развод с женой неизбежен, его письма к Анне стали заканчиваться еще более пылкими пассажами. «Я страстно хочу поскорей оказаться в объятиях моей милой возлюбленной и утонуть в ее пышных прелестях».

К совершенному удивлению и пущему обольщению короля, Анна отвечала ему суровым отказом, весьма основательными укорами и стереотипными нравоучениями, которых, замечу, истинно невинная девушка и читать никогда не станет.

Короче говоря, Анна Болейн начала плести интриги, давая королю понять, что просто любовницей его она никогда не будет. Да! Именно так!! И если уж она ему и уступит, то только в качестве законной жены!!!

Обезумевший от любви и недоступности Анны, Генрих VIII был согласен на все. Для него она была настолько хороша, что ей казалась впору роль не только любовницы, но и супруги короля, несмотря на все препятствия, стоявшие на этом пути.

Следует признать, что кроме парижского шарма, грациозности движений (ее никто не принимал за англичанку) и царственной осанки, Анна Болейн имела недюжинный ум и непомерное тщеславие, сочетавшиеся с резкостью в речах и неразборчивостью в средствах. А самое главное, в ней сидел такой непреклонный дух и железная воля, что перед ними пасовал даже такой человек, как Генрих VIII. Он жаловался приближенным, что она иногда кричит на него, чего никогда не позволяла себе Екатерина Арагонская.

Иными словами, по внешности – грозный лев, Генрих VIII оказался подкаблучником у более сильной духом Анны. Ослепленный король не сумел отличить поддельную добродетель от настоящей. Некоторые фразы Анны Болейн (например: «Я ваша верноподданная, государь, но не более…» или «Любить я могу только мужа…») вскружили королю голову окончательно, и он, тогда помышлявший уже о расторжении своего брака, решился приступить к осуществлению этого замысла.

 

* * *

 

Если препятствия в лице сэра Генри Перси и Марии Болейн устранили быстро, то разрушить королевский брак, освященный церковью, оказалось гораздо сложнее.

«Не позорьте моего ребенка!» – писала королева Генриху VIII, который заявил, что развод необходим ему, чтобы избавиться от совершенного греха: женитьбы на вдове брата. Эта гордая испанка заявила, что ни за что на свете не позволит посадить на свое место какую‑то выскочку Болейн.

Получив такой ответ, ошеломленный упрямством всегда послушной жены Генрих начал действовать – он был уверен, что Римский папа не откажется расторгнуть его бездетный и «небогоугодный» брак.

В это время (в начале мая 1527 года) Анна Болейн вместе с королем уже принимала французских послов, а кардиналу Томасу Уолси было поручено «уладить личное дело короля» в Ватикане.

Привыкшая к светской жизни, Анна отличалась непринужденностью и большим искусством управлять кавалерами. Она очаровала Генриха, этого одутловатого колосса, который испытывал уже негативные последствия возраста.

Вместо того чтобы удовлетворять капризы короля, как это делали ее предшественницы, у Анны хватило ума держать его на расстоянии.

 

ЭТО ИНТЕРЕСНО

Генриху было тогда всего 36 лет. Но в ту эпоху, в XVI веке, сорокалетний человек уже считался глубоким стариком. Для сравнения: по подсчетам английского математика Карла Пирсона, средняя продолжительность жизни в Древнем Египте составляла всего 22,5 года. А средняя продолжительность жизни в Древнем Риме тоже была не высокой: она колебалась от 22 (в Риме) до 25 лет (в провинциях). Что же касается Англии, то средняя продолжительность жизни там с XIII по XV века составляла 17,3–32,7 лет.

 

Так прошло несколько лет. Поддерживаемая в этом своей семьей, Анна не оставила попыток отдалить Герниха от Екатерины, но, видя, что дело не сдвигается с мертвой точки, она все же дошла до того, что осенью 1532 года стала его любовницей.

Генрих был уверен, что его супруга согласится на развод, однако, он жестоко ошибся – для испанской принцессы это было бы высшей степенью унижения. К тому же, племянник Екатерины – юный король Испании Карл V, правивший с 1516 года, не собирался спокойно принимать оскорбления, наносимые семье. Реакция на все это Генриха VIII была однозначной: чем упорнее Екатерина настаивала на том, что она – истинная жена короля, тем больше бесился Генрих.

Целых два года Генрих VIII готовил необходимые документы для развода с законной супругой. Первый шаг к активной части процесса развода сделал кардинал Томас Уолси: он предложил королеве самой удалиться в монастырь, так как ее брак и сожительство с мужем якобы были противозаконными. Королева раз за разом отвечала резким отказом, а Ватикан все медлил с решительным ответом.

 

* * *

 

21 июня 1529 года произошло первое заседание суда над королевой. На нем ложные свидетели в числе 37 человек (почти все родные или знакомые Анны Болейн) обвинили Екатерину в нарушении супружеской верности, а духовные лица упомянули о кровосмешении, так как она, будучи вдовой одного брата, вышла за другого.

Безвинно опозоренная, униженная, но еще не сдавшаяся Екатерина в ответ заявила, что она все годы супружества была верна Генриху VIII, и это он может подтвердить лично, а брак их был разрешен Римским папой потому, что она не разделяла ложа со старшим братом короля, и была «непорочной девственницей», со спокойной совестью пошедшей с Генрихом VIII к святому алтарю. Также королева заявила, что отвечать согласием на предложение уйти в монастырь она не может до тех пор, пока не получит внятного ответа от родных из Испании и от Его Святейшества из Ватикана. На этом заседание было временно прервано.

Большинство судей понимали, что данный судебный процесс противен как гражданским законам, так и заповедям Господа. Даже любимец короля, его друг и фаворит кардинал Уолси, когда Генрих обмолвился ему о своем намерении жениться на Анне Болейн, упав на колени, заклинал его не унижать так страшно королевское достоинство и взять себе в супруги сестру французского короля или Ренату, дочь покойного Людовика XII. Но этот протест лишь еще больше разозлил Генриха VIII и привел в бешенство Анну Болейн.

 

* * *

 

Тем временем, обстановка в Европе накалилась, а Ватикан не спешил с расторжением брака английского короля. Папский посол кардинал Лоренцо Кампеджо, прибывший на суд над Екатериной из Рима по требованию Климента VII, был очень строг и всячески препятствовал вынесению этого решения. Мотивы Римского папы были просты.

Племянник Екатерины король Карл V совсем недавно завоевал Рим, и теперь Папа находился под его покровительством, а кто станет добровольно навлекать на себя гнев своего благодетеля…

Дело кончилось тем, что Генрих VIII решил более не ждать папской милости и… порвал с Римом. Желая избавиться от королевы, Генрих готов был уже отравить ее. Но тут ему на помощь пришел хитроумный архиепископ Крамнер. Он предложил королю взять церковную власть в свои руки. А что? Ведь он же помазанник Божий.

И Генрих ради прихоти или похоти (называйте это, как хотите) пошел на раскол церкви – он решился на то, чтобы поменять религию, и объявил себя и свое государство независимыми от воли Римского папы. А после этого он сам объявил свой прежний брак незаконным, а дочь Марию – незаконнорожденной и лишенной каких‑либо королевских привилегий.

23 мая 1533 года было вынесено решение суда о разводе. Этого оказалось достаточно, чтобы отослать бывшую жену и дочь с глаз долой. Однако народ так любил королеву Екатерину, что в ответ на это улицы Лондона наводнили листовки, поносящие Анну Болейн.

Анна Болейн с яростью фурии потребовала от короля изгнания кардинала Уолси со всех его высоких должностей. Мы уже знаем, что она была не так покладиста и терпелива, как отвергнутая королем испанка: Анна была требовательна, честолюбива и сумела восстановить против себя очень многих.

Король, выполняя ее прихоти, изгонял и казнил всех противников супруги: так или иначе, но жертвами репрессий стали даже верные сторонники Генриха – кардинал Уолси, епископ Фишер и лорд‑канцлер Томас Мор. Причем если первый министр и правая рука короля Уолси успел умереть в преддверии Тауэра и казни, то с Томасом Мором, одним из величайших людей в истории Англии, ситуация сложилась кошмарная: он был признан виновным в государственной измене, брошен в Тауэр, а затем обезглавлен.

Подходя к плахе, он сказал, что «умирает как добрый слуга короля, но в первую очередь – Бога».

– Ты виновата в смерти этого человека! – в сердцах бросил Анне уважавший Томаса Мора король, получив известие, что палач сделал свое дело.

Однако Анна Болейн не сделала из этого надлежащих выводов и стала вести себя еще более вызывающе: она устраивала блестящие праздники (часто в отсутствие короля), заказывала себе самые дорогие украшения и всячески старалась заглушить нарастающий страх перед будущим. Совместная жизнь для Генриха и Анны стала полна ревности и семейных скандалов. Известно, например, что после очередной стычки с Екатериной король прибежал в покои Анны, но та, вместо того, чтобы поддержать его, злобно закричала:

– Разве я не говорила тебе, что, сколько ты ни спорь с королевой, она все равно одержит верх над тобой!

После этого она принялась плакать и причитать, что слишком долго ждет, хотя за это время вполне могла бы заключить выгодный брак, что юность ее пропадает, а годы уходят.

 

* * *

 

К январю 1533 года Анна обрадовала короля долгожданной вестью – она была беременна, а в конце этого месяца, соблюдая строжайшую тайну, они с королем обвенчались. Затем счастливый король пожаловал Анне Болейн титул маркизы де Пемброк.

После этого Анна попала в объятия славы, и астрологи, врачи и прелаты, преисполненные угодничеством, начали без устали сообщать о предстоящем рождении ребенка мужского пола. Заранее даже было выбрано имя – Эдуард; и будущая мать, носительница столь драгоценного бремени, была окружена тысячами забот.

А 7 сентября 1533 года, в воскресенье, Анна без проблем родила здорового ребенка, нормального, но к глубокому огорчению всех… женского пола.

По меркам того времени это была трагедия!

Ребенку быстро нашли имя Елизавета, имя матери короля. Это была будущая великая королева Елизавета I Английская, но в тот момент ничто не предвещало блестящей будущности новорожденной. Генрих был ужасно разочарован.

Впрочем, разочарован – это не то слово. Король был буквально убит этой новостью. Сын‑то у него имелся, но внебрачный, и теперь ему был просто необходим законный наследник, поскольку королевы в то время в Англии были не в обычае. И тут такой провал, крушение всех надежд…

Генрих VIII никогда не отличался постоянством, и его капризная чувственность уже начала пресыщаться Анной Болейн. Рождение девочки ставило в этой истории точку. Равнодушие к Анне, еще более усилившееся, когда вместо сына, которого он страстно желал, она родила ему дочь, скоро перешло в охлаждение и даже отвращение.

А тем временем несломленная королева Екатерина Арагонская умерла в изгнании в полной нищете. Перед смертью она написала Генриху письмо следующего содержания:

«Мой возлюбленный господин, мой король и муж!

Приближается час моей смерти… У меня нет выбора, но я уповаю на тебя. Я обращаюсь к тебе и твоему здравомыслию, которое для тебя должно быть важней любого слова или чужой плоти. На какие бы еще несчастья ты не обрек меня, сам ты все так же остаешься несчастлив… Я прощаю тебя за все и молю Господа, чтобы и он тебя простил».

К этому можно лишь добавить, что, узнав о смерти Екатерины, Генрих VIII не особо расстроился. Хотя он и оделся в знак траура во все желтое, были устроены двенадцатидневные увеселения. И это по случаю смерти женщины, бывшей ему более двадцати лет преданной женой…

Так закончилась жизнь королевы Екатерины Арагонской, а ее печальная судьба навеки переплелась с судьбой провинциальной придворной блудницы Анны Болейн.

 

* * *

 

На двенадцатый день этих циничных празднеств состоялся придворный турнир, на котором Генрих VIII, всегда бравший первые призы, был выбит из седла, и на него, уже лежавшего на земле, упала вставшая на дыбы закованная в тяжелые доспехи лошадь. Король два часа пролежал без сознания. Некоторое время даже опасались, выживет ли он. Через некоторое время он все же пришел в себя, но это был уже совсем другой человек.

Тяжелый ушиб головного мозга никогда не проходит бесследно, и в первую очередь утрачиваются самые хрупкие, высшие способности, в результате чего изменяется (иногда довольно резко) личность. После этого происшествия Генрих VIII стал, как было замечено, менее энергичным и смелым, но более жестоким. Он никогда больше не участвовал в турнирах и перестал охотиться с собаками, предпочитая по‑мясницки убивать из безопасной засады выгнанную на него дичь. Оставил он занятия поэзией и музыкой, начал страдать головными болями и резко набирать вес.

Но, самое главное, внезапно (как бы очнувшись) он разлюбил Анну Болейн…

После похорон Екатерины Арагонской у Анны случился выкидыш, и многие усмотрели в этом перст Судьбы. Явившийся к ее постели король необычно сурово заявил, что теперь он ясно видит, что Бог не хочет дать им сына, и, хотя она объяснила свой выкидыш волнением из‑за несчастного случая на турнире, он вышел из комнаты, зловеще пообещав поговорить с ней позже…

В тот же день он шептал тем, кому доверял, что она завлекла его в брак колдовством, а посему брак этот недействителен, и теперь он может взять себе другую жену.

С Анной после этого король мало разговаривал и на масленицу уехал развлекаться, оставив ее во дворце Гринвича одну. Пораженная переменой в ранее абсолютно послушном короле и еще не оправившаяся от выкидыша, Анна допускала к себе только старшую сестру Марию, еще недавно удаленную ею от двора якобы за позорную для вдовы беременность.

 

* * *

 

Итак, надежды на рождение сына не оправдались. Родившаяся Елизавета была, возможно, дитем любви, и, без всякого сомнения, дитем политических амбиций, но… женского пола. А это все переворачивало с ног на голову. Ее отец Генрих VIII не был уже молодым человеком: ему было 42 года, из которых почти четверть века он сидел на троне. Что касается Анны Болейн, то ей было всего 26 лет.

Теперь Генрих VIII вдруг увлекся молоденькой, черноглазой, жизнерадостной фрейлиной Джейн Сеймур, а Анну стал обвинять во всех смертных грехах. Очевидно, что постоянно болевшая после последней неудачной беременности жена уже не была нужна королю.

Помимо разочарования от отсутствия наследников мужского пола, на что он очень серьезно надеялся, Генрих VIII вынужден был противостоять враждебности Римского папы, который угрожал ему и требовал немедленно разойтись с Анной Болейн, которую в Ватикане квалифицировали, как сожительницу. Да и в своей собственной стране Генрих тоже чувствовал, как растет его непопулярность; карикатуры и памфлеты преследовали его и его последнюю избранницу, которую народ называл «королевской девкой».

Король попытался ответить на это все насилием, головы летели одна за другой, но ситуация не менялась. Более того, Римский папа не замедлил отреагировать на его поведение: он отлучил Генриха VIII от церкви. Но мятежный король сам встал во главе церкви Англии, начал проводить Реформацию – и никакой Папа теперь ему был не указ.

Так уж сложилось, что Генрих VIII искренне считал себя центром Вселенной, именно поэтому его не мучили угрызения совести, ибо все, что делал он – шло, по его мнению, на благо государству, человечеству и ему, Генриху. Любая прихоть короля должна была выполняться любыми средствами, даже самыми безумными.

Со своей стороны, Анна Болейн, добившись своего и став женой короля, не учла темперамента Генриха. Прелесть новизны очень скоро исчезла, королевская страсть была удовлетворена, наследник никак не хотел появляться на свет, и она осталась один на один с ненавистью подданных, холодностью мужа и бесконечными дворцовыми интригами. До поры до времени, она не обращала на это внимания.

– Ну и пусть, – говорила она, – к сожалению, слишком много ворчунов развелось.

Эта фраза долгое время была ее девизом.

 

* * *

 

Прошло еще немного времени, и король Генрих, уже имевший опыт по расторжению неугодных ему браков, окончательно решил избавиться и от Анны. Однако с ней следовало поступить иначе, нежели с Екатериной, ее нужно было обвинить ни много, ни мало – в государственной измене, а точнее – в супружеской измене королю. План Генриха VIII был предельно прост: он хотел совершенно «законно» объявить, что Анна нарушила «обязательство» родить ему сына. В этом явно сыграла роль рука Божья, следовательно, он, Генрих, женился на Анне по наущению дьявола, она никогда не была его законной женой, и он волен поэтому вступить в новый брак.

Для этого лорду‑канцлеру Томасу Одли и первому министру Томасу Кромвелю, пришедшему на смену кардиналу Уолси, он дал указание собрать компрометирующие жену сведения и судить ее, например, за колдовство и за привороты, затуманившие рассудок короля. Генрих VIII так и говорил, что Анна «околдовала его, приворожила, а затем соблазнила», буквально заставив жениться. Многочисленные враги Анны, по многим свидетельствам, «подхватили тему порочной ведьмы и довели ее до абсурдного конца».

29 апреля 1536 года Кромвель получил донесение, что рано утром молодой и красивый придворный музыкант и танцор Марк Смитон выходил из спальни Анны Болейн… Можно было начинать действовать.

На майском турнире в Гринвиче Генрих VIII был уже зрителем и видел, как Анна уронила платок, который подобрал победитель – один из самых доверенных его приближенных Генри Норрис. Тот поднял уроненный Анной платок и подал его ей с выражениями страстной любви. Заметив это, король в бешенстве покинул состязания, пообещав схваченному Норрису сохранить жизнь, если он сознается в преступной связи. В тот же день были брошены в Тауэр еще двое придворных, а также музыкант Смитон и брат Анны Джордж, обвиненный в кровосмесительстве.

2 мая 1536 года после разговора с королем (их видели в окне) Анна также была переправлена в Тауэр. Там, поняв, что ее бросят в темницу, она упала на колени и расплакалась, а потом начала истерически смеяться. Она ничего не понимала: как мог ее Генрих, которым она столько лет правила, как он – Англией, так внезапно и страшно перемениться?

Единственное правдоподобное (хотя и не без натяжки) объяснение, которое пришло ей в голову, и о котором она сказала тюремщику, было таким: «Я думаю, король испытывает меня…»

Потом она время от времени молилась и к вечеру пришла в себя настолько, что даже в обычной для нее саркастичной манере шутила по поводу того, что ее легко будет потом дразнить «Анной‑безголовой», и при этом смеялась, но уже не истеричным смехом.

 

* * *

 

Помимо Анны, было схвачено и брошено за решетку множество обвиняемых в «преступной связи» с ней. Генрих VIII сгоряча утверждал даже, что в этом подозреваются более ста человек. Французский посол Шапюи по этому поводу не без изумления сообщал своему королю:

«Король громко говорит, что более ста человек имели с ней преступную связь. Никогда никакой государь или вообще никакой муж не выставлял так повсеместно своих рогов и не носил их со столь легким сердцем».

Впрочем, в последнюю минуту Генрих опомнился: часть посаженных за решетку была выпущена из Тауэра, и обвинение было выдвинуто только против первоначально арестованных лиц. 12 мая 1536 года их судили. Из них только музыкант Марк Смитон признал свою вину. К чести Генри Норриса, он не воспользовался перспективой обещанного помилования за клевету на Анну. Все были приговорены к так называемой «квалифицированной» казни: повешению, снятию с виселицы, сожжению внутренностей, четвертованию и лишь после этого – обезглавливанию. Впрочем, всем дворянам король заменил «квалифицированную» казнь обезглавливанием, а музыканту Смитону – повешением. Отец Анны был среди пэров, судивших «заговорщиков» и признавших их виновными, а значит, и свою собственную дочь.

Отсутствие каких‑либо реальных доказательств вины было настолько очевидным, что король отдал приказание судить Анну и ее брата не судом всех пэров, а специально отобранной комиссией. Это были сплошь представители враждебной Анне Болейн партии при дворе. В эту комиссию, кстати сказать, входил и ее первый возлюбленный лорд Перси (когда ввели Анну, ему стало плохо, и он вышел из зала).

 

Где нет виновных – должны быть, по крайней мере, наказанные. Не преступление, а наказание, которое за ним следует, учит людей, что этого нельзя делать.

Болеслав Прус польский писатель

 

Подсудимые держались твердо, особенно Джордж Болейн. Несмотря на это, помимо «преступлений», перечисленных в обвинительном акте, им было поставлено в вину то, что они издевались над Генрихом и поднимали на смех его приказания (по‑видимому, речь шла о критике Анной и ее братом баллад и трагедий, сочиненных королем).

Короче говоря, исход процесса был предрешен. Анна не сделала никаких признаний, но была приговорена, как ведьма, к сожжению или обезглавливанию (на выбор короля).

В обвинительном акте утверждалось, что существовал заговор с целью лишить короля жизни. Анне инкриминировалась преступная связь с придворными Норрисом, Брертоном, Вестоном, музыкантом Смитоном и, наконец, ее братом Джорджем Болейном, графом Рочфордом. В обвинительном заключении говорилось, что изменники вступили в сообщество с целью убийства Генриха, и что Анна обещала некоторым из подсудимых выйти за них замуж после смерти короля. Пятерым «заговорщикам», кроме того, вменялись в вину принятие подарков от Анны и даже ревность друг к другу, а также то, что они частично достигли своих злодейских замыслов, направленных против монарха. В обвинительном акте говорилось:

«Король, узнав обо всех этих преступлениях, бесчестиях и изменах, был так опечален, что это вредно подействовало на его здоровье».

Очень деликатным был вопрос о «хронологии»: к какому времени отнести воображаемые измены Анны Болейн?

В зависимости от этого решался вопрос о законности ее дочери Елизаветы, имевший столь большое значение для престолонаследия. Генрих VIII, в конце концов, сообразил, что неприлично обвинять жену в неверности уже во время медового месяца, что его единственная наследница Елизавета будет в таком случае признана дочерью одного из обвиняемых – Норриса (поскольку брак с Екатериной был аннулирован, их дочь Мария не считалась законной дочерью короля). Поэтому судье пришлось серьезно поработать над датами, чтобы не бросить тень на законность рождения Елизаветы и отнести мнимые измены ко времени, когда Анна родила мертвого ребенка.

Судьи не погнушались даже обвинить Анну в кровосмешении с собственным братом (под этим, видимо, подразумевалось то, что он присел однажды на постель своей сестры).

Генрих был неумолим, и процесс против «заговорщиков» повели с такой поспешностью и с такими нарушениями самых обыкновенных судебных формальностей, что Анна даже ни разу не видела своих обвинителей. Ей удалось добиться от бывшего супруга лишь одной «милости»: костер ей был заменен эшафотом.

 

* * *

 

Джордж Болейн сложил голову на плахе через два дня после суда. Зрителей собралось почти 2000 человек.

19 мая 1536 года взошла на эшафот и Анна, до последней минуты пребывая в безумной надежде на то, что Генрих лишь испытывает ее. Меч палача положил этой надежде конец…

Накануне она спрашивала, не будет ли ей больно. Она еще добавила, что палачу будет не так трудно управиться со своей работой, ведь у нее такая тонкая шея. Говоря так, она точно знала, что обо всем этом тут же передадут королю.

В своей предсмертной речи Анна сказала лишь, что теперь нет смысла касаться причин ее смерти. Она крикнула:

– Люди, я просто подчиняюсь закону, который осудил меня! Я прощаю судей и прошу Господа позаботиться о моей душе!

После этого она совершенно спокойно добавила:

– Я не обвиняю никого. Когда я умру, помните, что я чтила нашего доброго короля, который был очень добр и милостив ко мне. Вы будете счастливы, если Господь даст ему долгую жизнь, так как он одарен многими хорошими качествами: страхом перед Богом, любовью к своему народу и другими добродетелями, о которых я не буду упоминать.

Казнь Анны была отмечена одним новшеством. Во Франции было распространено обезглавливание мечом, и Генрих VIII решил также внедрить меч взамен обычной секиры, а первый опыт – провести… на собственной жене. Правда, не оказалось достаточно компетентного эксперта – пришлось выписывать нужного человека из Кале. Палач был доставлен вовремя и оказался знающим свое дело специалистом.

Короче, эксперимент прошел успешно.

Генрих VIII любил поступать по закону, но понимал он законы весьма специфически: их необходимо было быстро приноравливать к желаниям короля. Доктор богословия и архиепископ Кентерберийский Томас Кранмер, выполняя приказ Генриха о разводе с Анной Болейн, формально совершил акт государственной измены.

Почему?

Да потому, что, согласно действовавшему акту о престолонаследии 1534 года, государственной изменой считалось всякое «предубеждение, оклеветание, попытки нарушить или унизить» брак Генриха с Анной. Немало католиков лишилось головы за попытку «умалить» любым способом этот брак, ныне объявленный Кранмером недействительным. В новый акт о престолонаследии 1536 года была включена специальная статья, предусматривавшая, что те, кто из лучших мотивов недавно указали на недействительность брака Генриха с Анной, невиновны в государственной измене. Однако тут же была сделана оговорка, что аннулирование брака с Анной не снимает вины с любого, кто ранее считал тот брак не имеющим законной силы. Вместе с тем было объявлено государственной изменой ставить под сомнение оба развода Генриха – и с Екатериной Арагонской, и с Анной Болейн.

Ничего не понятно?

Не страшно.

Главное, что теперь во всем был полный порядок. Но это еще не все. За Анной отправится на эшафот и сам Кранмер (после восстановления католицизма, уже при Марии Тюдор, он был обвинен в государственной измене и сожжен на костре, как еретик).

Когда раздался пушечный выстрел, извещающий, что голова Анны Болейн скатилась на доски эшафота, нетерпеливо ожидавший казни король весело закричал:

– Дело сделано! Спускайте собак, будем веселиться!

Брак короля с Джейн Сеймур был заключен в тот же день.

А потом у него были еще три жены, и пятая из них, Екатерина Ховард, оказалась двоюродной сестрой Анны Болейн, и она тоже кончила жизнь на плахе по обвинению в супружеской неверности.

Ирония судьбы здесь состоит в том, что через 22 года после того, как Анна Болейн поднялась на эшафот, на престол Англии взошла и на протяжении 45 лет твердой рукой правила ее дочь, одна из самых величественных правительниц, Елизавета I Английская, чье огромное историческое значение для судьбы Англии и Европы известно всем, кто хоть немного интересуется историей.

Если с началом Средневековья все более или менее понятно (им, напомню, считается крушение Западной Римской империи 4 сентября 476 года), то относительно конца Средневековья у историков нет единого мнения. Тут имеется множество вариантов: предлагалось считать таковым падение Константинополя (1453 год), открытие Америки (1492 год), начало Реформации (1517 год), начало английской революции (1640 год), конец Тридцатилетней войны и т. д. А, например, сторонники так называемого «долгого Средневековья» вообще считают окончанием Средневековья, повлекшим за собой серьезные изменения во всех слоях европейского общества, Великую французскую революцию конца XVIII века.

 

 

Глава 4

Новое время

 

Новое время (или новая история) – это период в истории человечества, находящийся между Средневековьем и Новейшим временем. Это ясно. Но вот само понятие «Новое время» хоть и утвердилось в научном обиходе, но смысл его во многом остается условным.

Почему?

Да потому, что не все народы вступили в этот период одновременно. Несомненным тут является лишь одно: в данный отрезок времени происходило возникновение новой цивилизации, новой системы отношений, «европейского чуда»… Шло распространение европейской цивилизации в другие регионы мира.

Что же происходило в Европе в Новое время?

Это была эпоха «великого прорыва». Именно в этот период были заложены основы капиталистического производства, значительно повысился уровень производительных сил, изменились формы организации производства. Благодаря внедрению технических нововведений, возросла производительность труда и ускорились темпы экономического развития.

До этого Запад был относительно замкнутым регионом, но произошедшие в XV–XVII веках Великие географические открытия раздвинули границы западного мира и расширили кругозор европейцев.

XVI–XVII века были ознаменованы первой научной революцией, заложившей основы современного знания в области естественных и точных наук, в сфере гуманитарной и политической мысли, философских воззрений. В период Реформации (так называют идеологическое движение, принявшее форму борьбы против католической церкви) не только столкнулись в смертельной схватке религиозные взгляды, но и зародилась система гражданских прав и свобод.

 

* * *

 

В Англии восстановила католицизм и жестоко преследовала сторонников Реформации старшая дочь Генриха VIII королева Мария I Тюдор, более известная как Мария Кровавая или Мария Католичка.

Кстати, этой королеве не поставили ни одного памятника на родине, а день ее смерти (и одновременно день восшествия на престол ее сводной сестры Елизаветы I Великой) отмечали как национальный праздник.

Такой вот это был исторический антигерой…

 

Мария Кровавая

 

Елизавета Тюдор появилась на свет 7 сентября 1533 года. Ее отец Генрих VIII Английский не был уже молодым человеком: ему было 42 года, из которых 24 года он сидел на троне. Что касается ее матери, Анны Болейн, то ей было всего 26 лет. К этому времени у Генриха VIII накопилось немало претензий к своей первой жене, Екатерине Арагонской, на которой он был женат с 1509 года. И, прежде всего, проблема заключалась в том, что Екатерина так и не дала Англии наследника мужского пола – единственным ребенком королевской четы была дочь Мария.

Мария Тюдор родилась 18 февраля 1516 года, а примерно через 9 лет супружеские отношения Генриха и Екатерины фактически прекратились. Жену заменила Анна Болейн, но и она родила королю девочку. А раз так, то шаткость положения династии Тюдоров заставила Генриха всерьез задуматься о сыне‑наследнике.

Итак, получается, что когда Елизавету зачали, ее отец еще был мужем Екатерины Арагонской, дочери короля Фердинанда II Арагонского и Изабеллы Кастильской. Конечно, уже много лет Генрих искал способ порвать свои супружеские отношения с этой женщиной, которую он больше не любил, и чья властность слишком сильно давила на его собственное честолюбие. Но, будучи во главе английского королевства, он не мог так просто избавиться от представительницы одного из наиболее могущественных королевских семейств Европы.

 

* * *

 

Помимо разочарования от отсутствия наследников мужского пола, Генрих VIII еще вынужден был противостоять враждебности папы, который угрожал ему отлучением от церкви, если тот немедленно не разойдется с Анной Болейн, которую папа квалифицировал, как сожительницу.

И тут все закончилось весьма серьезно: папа, в конечном итоге, отлучил Генриха от церкви. А тот в ответ взял и поменял религию. Им было решено, что с этого момента власть папы на Англию не распространяется. Генрих объявил самого себя главой церкви, а специальная комиссия, состоявшая из подобострастных дворян, заявила, что Екатерина и Генрих никогда не были официально женаты, а исходя из этого, их дочь Мария считается незаконнорожденной!

 

* * *

 

А потом трагические события последовали одно за другим: 7 января 1536 года Екатерина Арагонская, добровольно отрекшаяся от престола и сосланная, умерла самым неожиданным и подозрительным образом; а несколькими месяцами позже, в мае, Анна Болейн, попав в немилость и будучи замененной молодой и честолюбивой Джейн Сеймур, была обвинена в адюльтере. Развитие этой истории стало быстрым: пять молодых людей, заподозренных в том, что они – любовники новой королевы, были схвачены и казнены; а мать маленькой Елизаветы, взятая под стражу, была предана суду 15 мая и лишилась головы 19‑го!

Ну, а кровавый вдовец Генрих VIII уже 30 мая женился на Джейн Сеймур. На следующий год, 15 октября, у него родился долгожданный сын Эдуард, а 24 ноября умерла его молодая мама. В результате, Генрих за менее чем два года потерял трех жен, но реализовал свое самое сокровенное желание: получил наследника мужского пола.

Елизавета во всем том преступном беспорядке не стала трактоваться, как незаконнорожденная, но… оказалась всего лишь на третьей позиции после Эдуарда и Марии с точки зрения прав на наследование трона. Дело в том, что Генрих VIII упорядочил в своем завещании наследование престола, передав его сыну Эдуарду; в случае, если тот умрет, не оставив наследников – Марии; а уж затем с теми же оговорками – Елизавете.

 

* * *

 

После недолгого затишья события вновь начали разворачиваться со страшной скоростью. Генрих VIII умер в январе 1547 года. Эдуард VI, сводный брат Марии и Елизаветы (ребенок в возрасте девяти лет, но уже страдающий туберкулезом), был коронован, но и он умер пятью годами позже.

Затем имело место неожиданное девятидневное царствование Джейн Грей, одной из племянниц Генриха VIII, и, наконец, последовала победа, опиравшаяся на армию пылких католиков, дочери Екатерины Арагонской Марии Тюдор. Она была торжественно коронована 30 сентября 1553 года.

После этого для 20‑летней Елизаветы начался период постоянных опасностей. Она была протестанткой, а ее сводная сестра слыла ярой католичкой и стала показывать ей свою враждебность. Ее можно было понять: Елизавета уже достигла возраста, позволявшего ей править, и была способна объединить вокруг себя всех протестантов. Поэтому ее надлежало нейтрализовать (например, выдав замуж) или даже уничтожить, как в свое время и ее мать.

Самое тяжелое испытание Елизавете Тюдор пришлось преодолеть, когда в стране, в результате чрезвычайно непопулярной политики Марии, вспыхнуло восстание, возглавленное дворянином из Кента Томасом Уайеттом. Он был схвачен и казнен. А еще были казнены «самозванка» Джейн Грей, ее муж Гилфорд Дадли и его отец Джон Дадли, герцог Нортумберленд.

Все проблемы были устранены, но в ходе следствия выяснилось, что мятежники, возможно, имели контакты с Елизаветой. Расследование еще не закончилось, а епископ Винчестерский Гардинер (канцлер королевства) потребовал от Марии казнить Елизавету, «ибо эта протестантка опасна и исполнена духа неповиновения» и всегда будет знаменем для всех мятежных антикатолических сил.

Елизавету привезли в Лондон и бросили за решетку, и можно только догадываться, что чувствовала она, когда ворота Тауэра захлопнулись за ней.

Считается, что Мария Тюдор преследовала Елизавету, во‑первых, за то, что та «была восемнадцатью годами ее моложе и в тысячу раз красивее»; во‑вторых, за различие вероисповеданий; в‑третьих, за те обиды и страдания, которые по милости Анны Болейн перенесла Екатерина Арагонская. В любом случае, Елизавета в марте 1554 года была заключена в Тауэр и подвергнута суду. С необыкновенным умом и тактом она оправдалась, и ее, в конечном итоге, освободили. После этого Мария Тюдор предложила Елизавете выйти замуж за герцога Савойского, но та, понимая, что это замужество есть ни что иное, как замаскированное изгнание, отказалась от этого предложения. Этим она пуще прежнего восстановила против себя Марию, и та удалила ее в затерянный тогда в лесах замок Вудсток. Фактически, это был домашний арест.

 

* * *

 

Но тут, к счастью для Елизаветы, летом 1554 года Мария вышла замуж за Филиппа, сына Карла V Габсбурга. Он был на 11 лет моложе. По брачному договору, Филипп не имел права вмешиваться в управление государством, но дети, рожденные от этого брака, становились наследниками английского престола. Англичане невзлюбили мужа своей королевы, и хотя Мария Тюдор пыталась провести через Парламент решение о том, чтобы считать Филиппа королем Англии, и ей в этом отказали.

Испанский король был напыщен и высокомерен, а свита, прибывшая с ним, вела себя вызывающе. В результате, на улицах стали происходить кровавые стычки между англичанами и испанцами. А усугублялось все это тем, что супруги равно считали единственною целью своей жизни поддерживать господство Римской церкви. При этом Филипп прикинулся заступником некоторых осужденных протестантов и даже стал ходатаем в пользу принцессы Елизаветы, но этот трюк не удался.

Мария Тюдор была очень нехороша собой, и она явно не могла загладить этот недостаток своей пылкой любовью к мужу, любовью, как говорили, «отвратительной и докучливой». Не помогало и сходство с ним в жажде крови своих подданных. Мария даже внушает невольное сострадание: несмотря на свою тиранию, ханжество и кровожадность, она все же была женщина, и все, что было в ней человечного, сосредоточивалось на любви к мужу. Она запрещала молиться за упокой души своего отца, ненавидела сводную сестру и народ, жгла епископов, купалась в крови еретиков, но для Филиппа была покорной и преданной женой.

Вот что пишет о ней историк XIX века Джон Лотроп Мотли:

«Маленького роста, худая, болезненная, близорукая до крайности (хотя в глазах ее горел дикий огонь), с лицом, изборожденным не столько годами, сколько заботами и дурными страстями, с грубым мужским голосом, от резких звуков которого дрожали ее придворные, королева имела женственные вкусы, искусно владела иголкой, любила вышивать, бегло, хорошо и с чувством играла на лютне; свободно и красноречиво говорила на нескольких языках, в том числе по латыни; была еще более женственна по своей организации, болезненности, истеричности; проливала потоки слез, оплакивая холодность Филиппа, его явную неверность и частые отлучки из Англии. Такова была эта женщина, которая внушает сострадание и заставляет на минуту забывать, что имя ее – Мария Тюдор».

А вот еще несколько слов о ней:

«Подданные ее были доведены до отчаяния не только религиозными гонениями, но и невыносимыми налогами, которыми она обременяла их, чтобы удовлетворять требованиям мужа; но Мария, не колеблясь, шла на встречу народному негодованию, лишь бы заслужить улыбку супруга. Наконец, королева испытала минуту полного счастья; хроническая болезнь ее приняла такой вид, что супруги могли выразить в письме к кардиналу Поулу уже не надежду, а уверенность в рождении сына, впрочем благоразумно умалчивая о дне этого события. Ложное известие было разослано всюду и в Нидерландах дало повод ликовать и веселиться, потому что нидерландский народ был готов повеселиться и попраздновать при всяком удобном случае… Но несбыточность царственных надежд стала очевидна, и Филипп покинул Англию, куда приезжал потом только за деньгами, войском и за объявлением войны своим врагам».

Вот такой противоречивой была властолюбивая, скрытная, вкрадчивая и умная Мария Тюдор, которая, в конечном итоге, обратилась в полоумную, до глупости откровенную и до бесстыдства страстную женщину. Воспитанная «в школе несчастья, с сердцем окаменелым, закаленным в слезах», она была рабой католической церкви, мечтала вернуть свою страну в лоно Ватикана, враждовала со своими приверженцами, посвящала в свои козни своих явных врагов, буквально тряслась от злости при виде коронованной Джейн Грей, бросалась на графа Арундела и только что не кусала его. Многие тогда говорили, что таким женщинам настоящее место в железных клетках.

Она находилась у власти всего пять лет, но совершенно недаром вошла в историю как Мария Кровавая (Bloody Mary). Уже с февраля 1555 года в Англии пылали костры, и всего было сожжено около 300 человек (среди них ярые протестанты, иерархи церкви Томас Кранмер, Хью Латимер и другие). Было приказано не щадить даже тех, кто, оказавшись перед костром, соглашался принять католичество. Но зато Марии теперь стало не до сводной сестры Елизаветы.

 

* * *

 

Мария Тюдор, королева Английская, скончалась в ноябре 1558 года (говорят, что от рака), и на престол все же вступила ее сестра Елизавета. Но действительно ли она была законной наследницей престола?

После скоропостижной смерти Эдуарда на престол взошла Мария, но она умерла бездетной. По идее, теперь наступила очередь Елизаветы (так утверждали юристы английской короны, ибо епископ скрепил брак Генриха VIII и ее матери Анны Болейн, а Римский папа все же признал его). Но юристы французской короны категорически возражали, ибо Генрих VIII сам впоследствии объявил свой брак с Анной Болейн недействительным, а Елизавету – незаконнорожденной.

Если это так, то права на престол получала правнучка короля Генриха VII Мария Стюарт, королева Шотландская. Но это, как говорится, уже совсем другая история.

Протестантка Елизавета Тюдор (повторю – дочь Генриха VIII и Анны Болейн) была коронована 15 января 1559 года, после смерти Марии Кровавой. Муж последней, испанский король Филипп II из династии Габсбургов, организовал несколько заговоров против Елизаветы, надеясь усилить испанское влияние в Англии, но – без особого успеха.

С 1585 года испанцам пришлось бросить свои основные силы на подавление восстания в Нидерландах. Однако англичане оказали мятежникам поддержку как людьми, так и деньгами. В 1585 и 1586 гг. из Англии выдворялись испанские послы. В это же время английские корабли начали грабить на море испанские суда, перевозившие золото из Америки. Особенно в этом деле отличились корсары Фрэнсис Дрейк, Джон Хоукинс и Мартин Фробишер.

 

ЧТОБЫ БЫЛО ПОНЯТНО

Корсары, в отличие от пиратов, это – частные лица, которые с разрешения верховной власти воюющего государства использовали вооруженное судно с целью захвата купеческих кораблей противника, а в определенных случаях – и нейтральных государств. Главным отличием корсаров было особое каперское свидетельство от властей. У пиратов такого не было, и они действовали на свой страх и риск.

В ответ в Испании была создана «Непобедимая армада» – мощный военный флот, который направился к берегам Англии, но был встречен английским флотом и в бою потерпел сокрушительное поражение. Во всяком случае, так пишут в учебниках…

 

 

Конец «Непобедимой армады»

 

На самом деле, этот огромный флот начал готовиться еще в 1585 году, когда пошла англо‑испанская война, вызванная тем, что король Испании Филипп II вдруг стал претендовать на английским престол. Точнее, не вдруг. Во‑первых, он был женат на Марии Тюдор, дочери и наследнице короля Генриха VIII. Во‑вторых, он никак не мог справиться с мятежниками в подвластных ему тогда Нидерландах, а их поддерживала Англия. Плюс выдворения испанских послов. Плюс английские корабли принялись грабить испанские суда.

А еще Филипп был сыном знаменитого Карла Пятого, и его толкала против Англии гордыня. Он желал не просто защитить свои экономические интересы, но и взять на себя защиту католической религии: ведь Елизавета Тюдор (сводная сестра Марии) помогала шотландским протестантам, вступила в союз с голландскими протестантами, а после Варфоломеевской ночи великодушно предлагала убежище в своем государстве протестантам французским. Как говорил Филипп, ему нужно было «умилостивить Бога и возвратить в лоно церкви множество печальных душ, угнетенных еретиками, врагами католической религии, которые поработили их».

Короче говоря, с Англией и с протестантами надо было кончать. И вот, в июле 1588 года, Филипп II собрал мощный флот, состоявший примерно из 150 кораблей, и двинулся через Ла‑Манш к берегам Нидерландов.

По сути, «Непобедимая армада», составленная из огромных кораблей‑крепостей, набитых солдатами и самым цветом испанской кавалерии, представляла собой настоящий крестовый поход.

Одно вооружение Армады стоило Филиппу II более 36 миллионов пиастров (по другим данным, более 60 миллионов). Вся Армада состояла из 130 кораблей, на которых находились примерно 20000 солдат, от 8000 до 8500 матросов, 2088 невольников‑гребцов, около 1200 офицеров‑дворян и врачей, а также 2430 пушек (по некоторым данным, 2680 пушек). С Армадой шел даже сам Великий инквизитор и 150 доминиканских монахов. Сверх того при флоте имелось два десятка мелких военных кораблей и почтовых гребных судов. Различного продовольствия было заготовлено на шесть месяцев. Плюс в трюмы загрузили 14000 бочек вина (а что? что это за война без спиртного!), 500000 зарядов пороха и 124000 ядер.

 

* * *

 

«Непобедимая армада» снялась с якоря 28 мая, и через три дня она уже была в открытом море. Но затем на флот налетела буря, и почти все корабли, за исключением четырех, были повреждены до такой степени, что не могли продолжать движение. В результате, они зашли в испанский порт Ла‑Корунья. Там целый месяц прошел в починке судов, и обеспокоенный валом болезней среди моряков герцог де Медина‑Сидония написал королю, что уже сомневается в успехе всего предприятия. Но Филипп II настоял на том, чтобы он твердо придерживался выработанного плана.

В конечном итоге, «Непобедимая армада» встретилась с английским флотом не раньше 30 июля 1588 года. Он поджидал ее у юго‑западного побережья Англии.

 

* * *

 

А тем временем Елизавета Тюдор сменила свои роскошные наряды на железные латы и шлем и поскакала во главе своей армии. Повсюду формировалось ополчение, и к июню тысячи новых и уже вымуштрованных пехотинцев собрались в Тилбёри. Плюс, по приказу королевы, флот был значительно увеличен, а войско разделено на две части, из которых одна, под начальством Роберта Дадли, графа Лестера, была рассредоточена по берегу для того, чтобы воспрепятствовать высадке испанцев, а другая охраняла столицу государства.

Первое столкновение с английскими кораблями произошло днем 31 июля на меридиане Плимута.

«Непобедимая армада», шедшая огромным полукругом, встретилась там с английским флотом, состоявшим из 80 кораблей под начальством сэра Чарльза Ховарда. Но лорд‑адмирал и его помощники Фрэнсис Дрейк, Джон Хоукинс, Генри Сеймур и Мартин Фробишер, не считая себя настолько сильными, чтобы вступить с неприятельским флотом в открытую битву, решили пока лишь беспокоить его, постоянно осыпая ядрами на ходу.

За Плимутом последовали стычки при Портленде (2 августа) и острове Уайт (4 августа). Занятая испанцами оборонительная позиция до поры до времени оправдывала себя: англичанам с помощью своих дальнобойных орудий так и не удалось потопить ни одного испанского корабля. Лишь один сильно поврежденный корабль выбился из строя и 1 августа был захвачен Фрэнсисом Дрейком. Аналогичным образом испанцы покинули обездвиженный «Сан‑Сальвадор», и к вечеру 2 августа его захватила эскадра Джона Хоукинса.

Отмечу, что после сражения у острова Уайт были произведены в рыцари лучшие капитаны английского флота, в том числе Хоукинс и Фробишер, и они решили, что настало время нарушить боевой порядок врага и приблизиться к нему.

 

* * *

 

Это им удалось только 7 августа при Кале, где испанский флот встал на якорь. В это время герцог Пармский, союзник испанцев, сообщил герцогу де Медина‑Сидония, что не сможет сесть на приготовленные для него суда, если испанцы не явятся в Дуврский пролив и не будут прикрывать его от нападения англичан.

Герцог де Медина‑Сидония направил Армаду навстречу герцогу Пармскому и его войскам. И вот тут‑то он и вынужден был вступить в решающую борьбу с английским флотом. Но для начала лорд‑адмирал Чарльз Ховард пустил в дело восемь брандеров – подожженных судов, наполненных серой, смолой и порохом. Это было ужасающее зрелище, и оно вызвало панику в рядах испанских кораблей: они стали поспешно сниматься с якорей, сталкиваясь между собой, а некоторые из них достались врагам или получили сильные повреждения. Затем мощный ветер и сильное течение понесли уцелевшие корабли на север.

На другой день (8 августа) Ховард и Дрейк, пользуясь замешательством противника, напали на него со всеми своими силами близ Гравелина – укрепленного форта на границе Испанских Нидерландов и Франции.

Битва продолжалась до поздней ночи. Англичане с близкого расстояния обстреливали плавучие крепости Филиппа II, слишком тяжелые для быстрых маневров. В результате, «Непобедимая армада» нарушила свой знаменитый строй. Испанцы дрались мужественно, но это им не помогло. По крайней мере, 15 их кораблей было захвачено, еще примерно столько же было уничтожено и получило серьезные повреждения.

 

* * *

 

В это время Елизавета Тюдор произнесла перед народом в Тилбёри вдохновенную речь, которая потом вошла в школьные учебники и была воспроизведена в десятках исторических фильмов:

«Мой возлюбленный народ! Я сейчас среди вас, как вы видите, не для отдыха и развлечений, но полная решимости, в разгар сражения, жить и умереть среди вас; положить за моего Бога и мое королевство, и мой народ, мою честь и мою кровь. Я знаю, у меня есть тело, и это тело слабой и беспомощной женщины, но я сама возьму в руки оружие, я сама стану вашим генералом. Мы вскоре одержим славную победу над врагами моего Бога, моего королевства и моего народа».

А в заключение она пообещала простить солдатам все долги, и это заявление, естественно, вызвало бурю восторгов.

Что же касается морского сражения, то в нем англичане тоже потеряли 8 своих подожженных кораблей, плюс у них практически кончились боеприпасы, так что о какой‑то решительной победе над «Непобедимой армадой» не могло быть и речи. Однако испанцы не знали о проблемах противника и не решились атаковать вновь, тем более что и их собственный запас пороха и ядер подходил к концу. И герцог де Медина‑Сидония решил, что с имеющимися у него силами установить контроль над проливом невозможно, а посему он приказал возвращаться назад.

 

* * *

 

Но через Ла‑Манш сделать это было невозможно.

Почему?

Да потому что тут смешалось все: и чрезмерная осторожность главнокомандующего, и направление ветров, и незнание безопасных фарватеров… Поэтому было решено вести все еще мощный флот в Испанию не прямой дорогой, а объездным путем – вокруг Шотландии. К несчастью, при приближении Армады к Оркнейским островам разразилась еще одна страшная буря, и она окончательно рассеяла ее. А потом буря повторилась близ берегов Ирландии.

Таким образом, основной урон «Непобедимой армаде» нанесли не англичане, а морские бури. Из всего флота лишь 60 кораблей кое‑как достигли в сентябре 1588 года испанского Сантандера, а все берега Шотландии, Ирландии и близлежащих островов были покрыты обломками испанских кораблей. Потери в людях оценивались так: от 1/3 до 3/4 численности экипажей. Тысячи человек утонули, многие скончались от ран и болезней по пути домой. Не было ни одной значительной семьи в Испании, которая не оплакивала бы потери близкого человека.

Это испанское поражение спасло английские берега от опасности вторжения, но пока не дало Англии доминирования на море. Все это произойдет значительно позже.

Со своей стороны, Филипп II, получив известие о судьбе Армады, высокомерно заявил: «Благодарю Бога, что он даровал мне столько средств, что и столь великую потерю я могу перенести без большого труда. Ветвь отрублена, но дерево живет и цветет, и оно в состоянии дать новые ветви». Он успокоил себя тем, что его флот был послан против людей, а не против бурь и непогод. Затем он попытался создать новую Армаду, но все оказалось напрасно.

Однако и попытка англичан организовать «симметричный ответ» тоже завершилась поражением в 1589 году, а еще через два года испанцы нанесли англичанам несколько ударов в Атлантическом океане. Они извлекли урок из событий 1588 года и отказались от тяжелых неповоротливых кораблей в пользу более легких и оснащенных дальнобойными орудиями.

Тем не менее, события в Ла‑Манше стали для Англии первым серьезным шагом на пути к статусу «владычицы морей», ибо внушавшая ужас испанская Армада, как выяснилось, оказалась «непобедимой» только по названию.

Не буду рассказывать про колониальную систему зарождающего капитализма, про буржуазные революции в Нидерландах и в Англии. Об этом много всего написано, и кому интересно, может почитать сам.

Перейду сразу к абсолютзму.

 

ЧТОБЫ БЫЛО ПОНЯТНО

Абсолютизм – это такая форма государственного правления, на которой базируются установившиеся в ряде западноевропейских стран в Новое время режимы абсолютных монархий, при которых верховная власть (как правило, королевская) не была ограничена ничем.

 

Абсолютизм был в европейских континентальных государствах в XVII и XVIII веках господствующей формой правления и идеологией, чему благоприятствовали служители церкви, приписывавшие верховной власти божественное происхождение. Своего апогея абсолютизм достиг при французском короле Людовике XIV, который любил говорить так: «Государство – это я».

Но до него был король Людовик XIII, а при нем в буквальном смысле «взошла звезда» кардинала де Ришелье, хорошо всем известному, благодаря множеству исторических романов и фильмов.

О Ришелье и хотелось бы рассказать поподробнее, ибо его литературный и киношный образ совершенно не соответствует тому, что было на самом деле.

 

Кардинал де Ришелье

 

Арману‑Жану дю Плесси, более известному под именем Ришелье, было 22 года, когда король Генрих IV даровал ему скромное Люсонское епископство. Когда же, в 1610 году, после смерти этого короля, начался период бурного регентства (новый король был еще маленьким и не мог править сам), Ришелье явился ко двору и принял сторону оставшейся вдовой королевы‑матери. Чтобы сделаться известным, он тогда произносил проповеди. Став депутатом от духовенства в Генеральных Штатах 1614 года, он был оратором своего сословия и от его имени обращался к королю с речью. Получив место при королеве‑матери Марии Медичи, он через два года был назначен государственным секретарем (фактически – министром) по военным и иностранным делам.

Эти пять месяцев его министерства почти забыты историей. Это и понятно, ведь Ришелье был тогда просто деловым человеком, а не правителем Франции. Всей полнотой власти пользовался тогда маршал д’Анкр (он же – итальянец Кончино Кончини). Этот хитрющий человек был фаворитом регентши, но 24 апреля 1617 года его убили люди взрослеющего на глазах Людовика XIII, и после этого Ришелье последовал за Марией Медичи в изгнание.

В это время он написал теологическую книгу, направленную против протестантов. Королева‑мать пригласила его к себе тогда, как посредника между собой и сыном.

 

ЧТОБЫ БЫЛО ПОНЯТНО

Людовик XIII родился в 1601 году. Он вступил на престол в возрасте восьми лет после того, как был убит его отец – Генрих IV Бурбон. Во время малолетства Людовика его мать, Мария Медичи, управляла страной в качестве регента. А потом молодой Людовик решил управлять страной сам, а посему он удалил мать, куда подальше. Чтобы не лезла в его дела. А она все лезла и лезла. Короче, это были отношения из серии «никто не может понять ребенка так неправильно, как его мать».

 

А вот Ришелье своим благородством опять приобрел милость двора, а в 1621 году смерть герцога де Люиня (влиятельного фаворита молодого Людовика XIII) открыла обширное поле деятельности его честолюбию. Два года он хлопотал о получении сана кардинала, и когда в 1624 году опять вошел в Совет, то, благодаря кардинальству, он уже стал в нем председательствовать. Это председательство постепенно дало ему перевес в решении дел, который он вскоре сумел превратить в единоличное управление.

Но прежде, чем Ришелье достиг этой власти, было весьма любопытно видеть, как действовал он еще в достаточно скромном положении, когда ни Европа, ни Франция не знали его имени. Кстати, современные историки говорят о нем – тогдашнем – как бы мимоходом, как о второстепенном лице, да и сам он, едва ли себя до конца понимая, с трудом воздвигал здание своей будущей политической славы. Его публичная и частная переписка в эти шестнадцать лет чрезвычайно любопытна. И совершенно не нужно искать в этих письмах тайну души, предназначенной к управлению судьбой огромного государства…

Прервусь на какое‑то время и замечу: вот французы очень гордятся своей историей. Как говорится, имеют право. Но беспристрастный наблюдатель фактов при знакомстве с этой историей находит печальные результаты. Франция считает себя одной из первостепенных держав по мощи и просвещению. Народ ее даже называет себя великой нацией. Но история всякой великой нации должна представлять постепенное усовершенствование и стремление к определенной цели, постоянно и счастливо двигаться к ней и служить выражением какой‑нибудь великой идеи человечества. История представляет нам примеры подобных целей. Мудрое управление, преобладание посредством политики, успехи наук и искусства – все эти идеи могут осуществиться постепенно, поочередно или все вместе в обширном и образованном государстве.

Но не иметь ни одной из этих идей невозможно. Однако величие каждой государственной истории тогда достигает своего апогея, когда государство доходит до осуществления сразу нескольких из этих идей.

Какое же было историческое предназначение Франции?

Какой цели следовала она?

Чего достигла, чтобы служить образцом для подражания для других народов?

Могу сказать смело – ничего!

События ли или сама нация в этом виноваты – не буду разбирать, но только сам этот факт неоспорим. Как историки ни стараются приписать тогдашней Франции роль, якобы предназначенную свыше, сложно сказать, какая же именно была эта роль?

Вот, например, много говорят о величии монархии Людовика XIV, но она начала угасать еще до его кончины. Или принято хвастаться блистательными победами Франции во времена Наполеона Бонапарта, когда французские знамена развевались во всей Европе. О Наполеоне я подробно расскажу ниже. А пока же задам вопрос – а что осталось Франции от его побед? Она вышла из них меньше, слабее и беднее, нежели была при королях.

А что же Ришелье?

До его появления трудно представить себе политическую историю Франции. Король Карл VI был известен только своим сумасшествием, и Франция была завоевана. Соперники‑честолюбцы раздирали ее изменами. Все разделились на партии, у которых не было ни законов, ни отечества, но потом вдруг явилось почти мистическое существо – Жанна д’Арк. Якобы она спасла Францию. И что? Она тут же была ею же малодушно отдана в жертву врагам, которых ее казнь (если, конечно, она была) покрыла вечным позором.

Карл VII приготовил царствование Людовика XI. Последний был более любим народом, нежели феодальными вассалами. Он хотел везде навести порядок и этим упрочить свою власть свою. И ему удалось на развалинах феодализма основать абсолютную монархию. И что? Он всю жизнь боялся смерти и окружил себя астрологами, но это ему не помогло.

При преемниках его пробудились первые искры духа завоеваний. Явилось рыцарство, более блистательное, нежели серьезное, родилась жажда к славе, не руководимая рассудком, и храбрость, не имевшая настоящей цели. И что? Король Карл VIII умер в 1498 году: входя в слишком низкую дверь и ударившись головой о косяк, он получил сотрясение мозга, после чего впал в кому и скончался через девять часов.

Великодушный Людовик XII умер в 1515 году, как тогда шутили, «от попыток получить наследника». При этом он так и не оставил сыновей, и его преемником стал двоюродный племянник и зять – Франциск, граф Ангулемский.

Потом правил Генрих II, но он был больше озабочен отношениями со своей фавориткой Дианой де Пуатье, да и погиб он нелепо, на рыцарском турнире: он вступил в бой с графом Монтгомери, копье графа сломалось, и его осколки вонзились в лоб короля и попали в глаз. Результат: король умер через несколько дней, несмотря на помощь, оказанную ему лучшими врачами того времени.

Карл IX отметился исключительно многочисленными религиозными войнами и отвратительной Варфоломеевской ночью – печально знаменитым массовым истреблением гугенотов.

Генрих III был последним королем из династии Валуа, и он был убит в 1589 году религиозным фанатиком Клеманом.

Наконец, явился Генрих IV Бурбон, и при нем все было забыто: чужеземные вторжения, междоусобица, анархия, злодейства, грабежи… Он был воинственнее всех рыцарских королей, глубокомысленнее в политике всех хитрецов и вместе с тем – честнейший и благороднейший из политиков. Верховная власть была в руках этого короля символом порядка, закона и спокойствия. И что? Он тоже был убит в 1610 году религиозным фанатиком Равайяком.

После этого судьба Франции оказалась в руках его сына – малолетнего Людовика XIII, образ которого все в основном представляют себе по роману Александра Дюма «Три мушкетера», где этот король предстает второстепенным полу карикатурным персонажем, марионеткой в руках всемогущего кардинала де Ришелье.

…На самом деле, первые годы регентства Марии Медичи составили темную эпоху во французской истории: все делалось как‑то случайно, по характерам и личным страстям главных действующих лиц.

Ришелье был в это время простым дворянином, но не зависел ни от кого из феодальной знати. Семейство его служило при дворе покойного короля, сделавшего Ришелье епископом. Но скромное епископство не удовлетворяло этого деятельного честолюбца. Ему хотелось «разруливать» большие государственные дела. Впрочем, ничто не доказывает, что он к этому готовился. Сначала честолюбие его не простиралось, по‑видимому, выше звания члена Государственного Совета, но после своего ораторства и при благорасположении регентши, он уже начал расширять масштабы своих надежд. Он как‑то сразу понял, в чем состоит польза государства, и принялся действовать.

А ситуация, прямо скажу, была не из простых. Внутренние смуты в государстве, являющиеся результатом честолюбия иноземки Марии Медичи (она была родом из Флоренции) и ее ссоры с царственным сыном, тяготили Францию и обременяли народ. Все мечтали о мире, и Ришелье чрезвычайно хитро сумел воспользоваться этими обстоятельствами, став примирителем между королем и его матерью, за что приобрел полное ее доверие и милость.

С другой стороны, для того, чтобы привести в исполнение свою идею о государе и государстве, Ришелье нужно было овладеть и умом Людовика XIII. А он был человеком без душевной силы, без постоянных привязанностей, и очень тяготился своим министром.

Что же привязало его к нему?

Во‑первых, ленивая природа молодого короля, который приходил в ужас при одной только мысли о том, что надо взвалить на себя всю тяжесть государственных проблем, которые так удачно решались в руках Ришелье. Плюс короля тесно привязывала к министру врожденная недоверчивость, усиленная обстоятельствами и самим кардиналом. Людовик видел врага в своей собственной матери. Он боялся своей жены Анны, дочери испанского короля, как принцессы из враждебного Габсбургского дома. Он боялся своего брата Гастона, который спал и видел, как бы завладеть престолом при бездетном короле…

Короче, врагу такого не пожелаешь. А Ришелье взялся спасти Людовика от необходимости думать и от врагов, прикрыв его собою, и молодой человек потянулся к нему. Хотя, подчеркну это, он не любил его.

 

* * *

 

Что же касается Ришелье, то его связывала с Людовиком XIII общность врагов. Он шел вперед, не рассуждая, стремился к высшей власти, как магнитная стрелка к полюсу. Но в своем первом министерском звании он был лишь просто деятельным чиновником, отлично исполняющим порученное ему дело, но без лишнего усердия. Его узнали, и он сам узнал себя, только сделавшись первым министром.

Скажу так: в управлении Ришелье политическая составляющая стоит выше составляющей внутренней администрации. Уже почти в течение столетия могущество Австрии было опасным для Франции и для Европы. В Испании, в Германии, в Бельгии ее политика угрожала независимости прочих держав. Общий план к сопротивлению этому был начертан Генрихом IV, который уже готов был идти на Рейн, когда смерть настигла этого незаурядного человека. Советник короля Пьер Жаннен знал этот план и сообщил его Ришелье, и тот изложил его на первых страницах своих записок. Можно было доверчиво следовать этому плану. Ришелье писал, что уже два с половиною века должно было так действовать с условием сохранения союза или нейтралитета Англии, уважения независимости партий в Нидерландах и отказа от всякого увеличения владений в Италии. Следуя этой системе, Франция могла бы увеличить свое влияние на соседние державы, не восстанавливая против себя всей Европы. В этом виде политика Ришелье была выше политики эпохи Людовика XIV, а посему заслуживает внимания.

Ришелье обладал характером, необходимым для того, чтобы пробиться в люди и взять власть в свои руки. Он имел силу и твердость ума и воли, необходимые для того, чтобы удержать власть. Препятствий Ришелье не знал: одни он обходил, другие ломал. Его терпеть не могли, но ему повиновались все, начиная с молодого короля. Всем жертвовать для государства – таким было его правило.

Впрочем, и он то брался за слишком много дел одновременно, то вдруг опасался вдаваться в предприятия слишком смело, не соразмеряя средств с целью. Иногда он даже не следовал до конца своим же намерениям. Например, он удивил тогда Европу, собрав 150000 солдат, но составил из них слишком много отдельных армий, а потому везде был довольно слаб. Он не умел жертвовать второстепенными вопросами ради главных. Он долго был несчастлив в выборе своих генералов, а потом – слишком упорен в своей доверчивости к тем, кто обнаруживал к нему преданность.

Но, кто бы что ни говорил, он делал все возможное. Как представитель Франции, Ришелье на поле битвы и в рабочем кабинете заслужил благодарность своего отечества.

 

* * *

 

Но нельзя слишком увлекаться похвалами тому, что он сокрушил остатки феодализма. Идея его, конечно, была верна. Ослабление феодальных вассалов было необходимым условием для усиления государства, но его грозные действия требовали большего правосудия. Стараясь устранить неудобства, он истреблял врагов, а не заменял. В частности, первым встретившимся ему сопротивлением было протестантство. Оно имело свое отдельное управление, своих генералов и свои крепости. Это было опасное соперничество, и Ришелье долго колебался: напасть на него или нет.

 

ЧТОБЫ БЫЛО ПОНЯТНО

Протестантизм происходит вовсе не от слова «протест». Тут просто имеет место совпадение в русском языке. В ряду мировых религий протестантизм или протестантство (от лат. protestantis – публично доказывающий) можно кратко охарактеризовать как одно из трех, наряду с католицизмом и православием, главных направлений христианства. Короче говоря, протестанты – это христиане, принадлежащие к религиозным христианским течениям, которые в результате Реформации откололись от Католической Церкви. В чем разница? Если в двух словах, то католики признают организационное единство церкви, скрепленное безусловным авторитетом Римского Папы, а у протестантов безусловный и единственный авторитет – Иисус Христос. А гугеноты – это просто название французских протестантов.

 

И он напал на гугенотов. И он отнял у протестантов вредную для государственного единства самостоятельность. Находившийся в их власти приморский город Ла‑Рошель имел вид независимой республики, которая сотрудничала с Англией, получала оттуда помощь и поднимала оружие против своего правительства. В 1627 году англичане подошли к французским берегам для оказания помощи протестантам, и тогда Ришелье взял с собой короля и осадил Ла‑Рошель. И в октябре 1628 года Ла‑Рошель сдалась. А вскоре протестанты перестали существовать во Франции как государство в государстве.

 

* * *

 

Впрочем, Ришелье не удалось до конца истребить феодализм. Едва он сошел в могилу, как феодальное дворянство восстало и прибегло к прежним средствам сопротивления. Регентство Анны Австрийской встретило те же преграды, что и регентство Марии Медичи. И только гибкость и терпение кардинала Мазарини, который был равен Ришелье в международной политике, спасло страну, и он оставил после себя Францию более спокойной, нежели его неумолимый предшественник.

Но Мазарини не увлекает воображение, он не владычествует на исторической сцене. Недостаток личной важности и итальянская фамильярность оставили его на втором плане, тогда как по справедливости он должен был бы стоять наравне с Ришелье.

Но это вовсе не уменьшает уважения к качествам, характеру, уму и заслугам Ришелье. Безусловно, он был основателем национального единства Франции.

 

* * *

 

Со дня смерти Ришелье прошло почти четыре столетия, но его имя не забыто.

Именем Ришелье названы города, улицы, площади и станции метро. Повсюду стоят его статуи, существуют десятки портретов великого кардинала, его изображение присутствовало на 1000‑франковых и 10‑франковых банкнотах. О Ришелье сняты десятки фильмов. В литературе имя Ришелье увековечено в произведениях Вольтера, Александра Дюма, Альфреда де Виньи, Виктора Гюго, Оноре де Бальзака и многих других. Ему посвящены сотни исторических книг и научных статей.

 

* * *

 

Вот, например, как пишет о нем Александр Дюма в своих «Трех мушкетерах»:

«У камина стоял человек среднего роста, гордый, надменный, с широким лбом и пронзительным взглядом. Худощавое лицо его еще больше удлиняла остроконечная бородка, над которой закручивались усы. Этому человеку было едва ли более тридцати шести – тридцати семи лет, но в волосах и бородке уже мелькала седина. Хотя при нем не было шпаги, все же он походил на военного, а легкая пыль на его сапогах указывала, что он в этот день ездил верхом.

Человек этот был Арман‑Жан дю Плесси, кардинал де Ришелье, не такой, каким принято у нас изображать его, то есть не сгорбленный старец, страдающий от тяжкой болезни, расслабленный, с угасшим голосом, погруженный в глубокое кресло, словно в преждевременную могилу, живущий только силой своего ума и поддерживающий борьбу с Европой одним напряжением мысли, а такой, каким он в действительности был в те годы: ловкий и любезный кавалер, уже и тогда слабый телом, но поддерживаемый неукротимой силой духа, сделавшего из него одного из самых замечательных людей своего времени».

 

* * *

 

А вот рассуждение о кардинале и его времени, сделанное Альфредом де Виньи:

«Хотя Ришелье и был центром монархии, он правил лишь именем Людовика XIII и как бы окруженный ореолом этого имени, которое он возвеличил. Имея неограниченную власть над своим господином, он все же страшился его; и этот страх успокаивал народ, ибо король служил незыблемой преградой честолюбивым замыслам министра. Но как поступит этот надменный министр после смерти монарха? Существует ли предел для того, кто ни перед чем не останавливался? Он так привык к скипетру, что, пожалуй, и впредь будет владеть им и подписывать своим именем законы, которые самовластно издаст. Эти опасения волновали все умы. Народ напрасно искал среди дворянства тех колоссов, к защите которых он привык прибегать во время политических бурь, – он видел лишь их свежие могилы; парламенты безмолвствовали, и чувствовалось, – ничто не воспрепятствует чудовищному росту этой самозваной власти. Никто не поверил притворной болезни министра, никого не трогала его мнимая агония, слишком часто обманывавшая всеобщие надежды, и то, что Ришелье удалился от дел, не мешало чувствовать повсюду тяжелую десницу кровавого выскочки».

 

* * *

 

Понятно, что это все – лишь литературные образы, и нельзя изучать историю по художественным произведениям. К сожалению, это очень часто делается, ибо на чтение серьезных книг по истории ни у кого теперь нет времени. Поэтому, чтобы закончить с этой темой, приведу слова испанца Артуро Перес‑Реверте из его романа «Клуб Дюма, или Тень Ришелье». Они адресованы к Александру Дюма, но справедливы и для всех прочих «великих рассказчиков»:

«Как и все великие рассказчики, Дюма был вралем… Стоило ему услышать какую‑нибудь явно выдуманную историю, как он начинал выдавать небылицу за истинный факт… Возьмем кардинала Ришелье – он был величайшим человеком своего времени, но его облик, пройдя через ловкие руки Дюма, исказился до неузнаваемости, и нам предстала порочная личность с довольно гнусной и подлой физиономией…

Насилуя Историю, Александр Дюма давал жизнь действительно очаровательным детишкам… Никому не известного гасконца из плоти и крови, чье имя История позабыла, гениальный писатель сумел превратить в героя великой легенды…

Для Дюма, во всяком случае, в первой части цикла романов о мушкетерах, Ришелье становится тем героем, без которого не обходится ни одно романтическое или приключенческое сочинение: это пребывающий в тени могущественный враг, воплощение Зла. Для истории Франции Ришелье – великий человек, а вот в романах о мушкетерах автор реабилитировал его лишь двадцать лет спустя. Таким образом, хитрец Дюма будто бы покаялся и пошел на мировую с реальностью, хотя роман от этого не сделался менее интересным. Дюма же отыскал другого негодяя – Мазарини. Справедливость восстановлена, в уста д’Артаньяна и его товарищей вложены хвалы в адрес покойного, слова о величии былого врага. Но Дюма руководствовался отнюдь не нормами морали. Он всего лишь придумал подходящую форму раскаяния… А вспомните первую книгу цикла, где кардинал замышляет избавиться от герцога Бекингема, погубить Анну Австрийскую или дает карт‑бланш миледи… Там Ришелье – воплощенное злодейство».

 

Трудно любить Ришелье, так как он не был добрым и часто лицемерил; но невозможно не восхищаться им, ибо он желал величия Франции и даровал ей это величие.

Эрнест Лависс французский историк

 

На самом деле, кардинал де Ришелье был выдающимся государственным деятелем. И его часто сравнивают с императором Наполеоном I. Но, на мой взгляд, Ришелье стоял гораздо выше Наполеона. Да, он тоже был деспот, но деспотизм Ришелье принял более благородные черты. Ему не удалось до конца подавить могущество надменной французской аристократии, но он существенно обрезал их привилегии.

Однако главное заключается в другом: Ришелье никогда не позволял своим личным интересам и интересам своего сословия заслонить высшие интересы Отечества. Звучит высокопарно, но он был великим патриотом и великим реформатором. Он искренне говорил: «У меня никогда не было других врагов, кроме врагов государства». Он был одним из умнейших и образованнейших людей своего времени, а посему очень обидно, что у того же Дюма он изображен неким злобным интриганом, которого к тому же все постоянно дурачат.

Это, кстати, еще один характерный пример того, что в истории властвует не факт, а интерпретатор факта. Это еще один типичный пример того, что, чем талантливее интерпретатор, тем порой даже хуже.

Что бы ни писал Дюма, Ришелье оставил Францию в состоянии роста величия и процветания. Отдельные куски страны были собраны его гением в единое централизованное государство. Франция стала владычицей Эльзаса, Лотарингии, перевалов в Альпах и Руссильона. При нем французы утвердились в Гвиане и в Вест‑Индии, вернули себе Канаду, завели колонии в Африке. Флот Франции стали уважать, а ее армиями начали, наконец, командовать способные генералы. Промышленность, торговля, искусство – все заметно прогрессировало. А потом пришел к власти Людовик XIV, и он не просто унаследовал достижения Ришелье, он еще больше расширил это наследство.

 

* * *

 

14 июля – главный государственный праздник Франции. Президент в этот день принимает парад, французы поют и танцуют на улицах и площадях. Пресса пестрит статьями о далеком 14 июля 1789 года.

Кто не знает, тогда свершилась Великая французская революция, и первым символическим актом этой революции было взятие Бастилии и освобождение заключенных в ней людей. Ну, а Бастилия – это, конечно же, зловещий оплот монархии, оплот всего старого порядка, который, собственно, и уничтожила революция, сделавшая Францию республикой.

Так, во всяком случае, написано во всех учебниках и в множестве книг. А как все обстояло на самом деле?

 

---

Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 183; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!