Различные системы классификации и терминология

Ауд Далсегг, Ингер Вессе

На крючке: Как разорвать круг нездоровых отношений

 

 

 

    ВВЕДЕНИЕ

«Такая любезная и внимательная, она просто не может быть психопаткой. Если кого‑то и ранят ее поступки, то дело точно не в ней. Если хочешь чего‑то добиться в жизни, то надо уметь держать удар!»

Вот такое рассуждение об отношениях дамы‑руководителя и подчиненного, ставшего жертвой травли с ее стороны, нам довелось услышать. Эта женщина, начальник крупной организации, многого добилась в профессио­нальном плане, но в трудовом коллективе, которым она руководила, атмосфера постепенно стала разобщенной и недоб­рожелательной. Одни сотрудники уволились, другие то и дело брали больничный, а на работу ходили только те, кто во всем соглашался с начальницей. Леди‑босс считалась образцовым лидером, чье мнение оспаривать не принято. Сотрудников, считавших себя жертвами ее дес­потичного стиля руководства, коллеги называли слабохарактерными или вовсе лжецами.

Нередко в повседневной жизни мы сталкиваемся с «обыденными психопатами» – женщинами и мужчинами, имеющими психопатические черты. Они могут производить впечатление людей обаятельных, отзывчивых и широко мыслящих, но стоит вам в чем‑то не согласиться с ними, как проступают их темные стороны.

Общение с такими людьми подрывает здоровье. Они испытывают острую потребность подчинять и контролировать окружающих, неважно, идет ли речь о профессио­нальной сфере или о личной жизни. Их способность к сопереживанию не развита, им чужды угрызения совести и, в отличие от других людей, они никогда не сомневаются в своей правоте. В четырех стенах они тиранят своих жертв – детей, супругов, партнеров, и это остается скрытым от чужих глаз. Известно, что множество людей, живущих в таких разрушительных отношениях, не представляют, где искать помощи и поддержки. Зачастую они сталкиваются с тем, что специалисты или друзья, к которым они обращаются, не воспринимают их всерьез или же не обладают необходимыми знаниями о расстройствах личности. В частности, о психопатии.

В этой книге мы сосредоточимся на ситуации, в которой находится жертва. Эта книга – не просто источник информации о самой проб­леме, но и пособие, которое содержит конкретные рекомендации, помогающие освободиться от хватки психопата.

Мы также поговорим о положении детей, живущих с психопатическими взрослыми, о последствиях, которые могут настичь их уже во взрослой жизни, чему, как правило, общество не уделяет должного внимания.

Книга также будет полезна специалистам и всем, кто так или иначе знаком с данной проблемой. На этих страницах изложены знания, полученные о психопатии, и многолетний опыт работы с тысячью жертв разрушительных отношений.

Ауд Далсегг – журналист норвежской газеты Dagbladet, в которой она пишет о вопросах здоровья. В прошлом работала в кризисном цент­ре, оказывающем помощь жертвам домашнего насилия. Серьезно занималась проблематикой психопатических личностей, писала о жертвах травли. Является соавтором книги «Очаровательный тиран» (Sjarmør og Tyrann) (1997, 2000), ставшей бестселлером .

Ингер Вессе – юрист, специализирующийся в области социального права. В 1993  году она создала общество помощи людям, попавшим в тяжелую жизненную  ситуацию, и руководила этим обществом вплоть до 1999 года. (За  эти годы общество Ингер оказало помощь более чем 8000 человек !) Сегодня Ингер Вессе занимается консультативной деятельностью. Не понаслышке знает о  том, что значит быть в плену мучительных отношений – ее личный  пример вдохновил многих людей, помог им обрести силы для борьбы  за лучшую жизнь.

По опыту нам известно, что люди, как правило, плохо знакомы с проблематикой психопатического поведения, поэтому потребность в получении таких знаний велика. Особенно если речь идет о том, как выйти из подрывающих здоровье отношений и обрести свободу.

Понятие «психопат» довольно неоднозначно и несет в себе мощный эмоциональный заряд. Оно не трактуется как отдельный диагноз, этот феномен имеет другие научные определения. Многие специалисты избегают этого термина, некоторые даже считают, что в действительности психопатов не существует. В лучшем случае такая точка зрения просто наивна. Однако в целом как среди специалистов, так и среди населения вообще остро ощущается нехватка знаний о расстройствах личности.

Мы считаем, что это имеет самые серьезные последствия для того, кто стал жертвой в отношениях с психопатом.

Всеобщая декларация прав человека, принятая ООН в 1948 году, гарантирует всем нам, независимо от цвета кожи, возраста и пола, право на защиту от посягательств и оскорблений.

У нас есть право защищать собственное человеческое достоинство. Насилие в отношении другого человека является посягательством на его человеческое достоинство. Попытки подчинять и контролировать другого человека лишают его человеческого достоинства. Именно это и является главной целью психопата – получить власть и контроль над другими людьми. Попав в эти сети, обычный человек подвергается психологическому или физическому насилию. И самые тяжелые последствия ощущают дети, пострадавшие от посягательств родителей с психопатическим расстройством личности.

В процессе нашей многолетней практики нам открылись многие печальные истории, как семейные, так и связанные с трудовой деятельностью. В этой книге мы расскажем о случаях, в которых жертвам удалось найти решение и освободиться из ловушки. Все истории реальны, однако с целью сохранения анонимности мы изменили имена и другие данные.

Если вы стали жертвой разрушительных отношений, знайте, что есть выход даже из тупиковой ситуации. Конечно, вам придется думать и действовать не так, как раньше. Поддержка и понимание окружающих важны, однако освобождение требует и собственного вклада. Мысль о переменах пугает, но люди способны проявлять невероятные мужество и силу характера. К тому же опыт показывает, что действие как таковое придает уверенности в себе.

Это действительно возможно – обрести новую жизнь, в которой вы не подчиняетесь другим, а принимаете собственные решения.

Мы надеемся, что эта книга вдохновит вас на изменения, которые сделают вашу жизнь свободной и полноценной.

 

 

Ауд Далсегг и Ингер Вессе

Осло, декабрь 2007 года

 

 

   Глава 1          ИСТОРИИ ЖЕРТВ

В этой главе мы представляем пять историй, которые рассказали нам сами жертвы травли. Героев этих историй объединяет то, что они нашли выход – выбрались из тяжелых отношений и смогли вновь обрес­ти себя. Сольвейг была лишена родительской любви

В семье Сольвейг все было  в порядке с финансами, но любви и доброты отчаянно не  хватало. Сольвейг никогда не получала подтверждения собственной ценности у родителей . Мать критиковала и унижала ее, и уже будучи взрослой, Сольвейг  все еще страдала от нанесенных ей в детстве психологических травм . Она сделала выбор в пользу разрыва отношений с родителями.

 

Сольвейг родилась, когда ее матери было около 40 лет, а сестре – шесть.

Мать часто напоминала младшей дочери, что она – «самый противный ребенок», которого отец девочки когда‑либо видел. Сольвейг были неприятны постоянные шуточки о «противном ребенке», однако мать только подливала масла в огонь, когда замечала обиду дочери. Нечего нюни распускать! В детстве и юности Сольвейг также слышала от матери, что та не хотела второго ребенка.

Старшая сестра Сольвейг тоже не радовалась появлению в семье еще одной малышки: она хотела сохранить главенствующее положение в отношениях с родителями и всегда ясно высказывалась, что не потерпит конкурентов. Мать любила повторять, что в младенчестве сестра Сольвейг была очаровательным, забавным и темпераментным ребенком с золотистыми кудряшками и сияющими глазами. В семье она была принцессой, окруженной вниманием и восхищением.

Младшая дочка, напротив, была худенькой и хрупкой, осторожной и тихой, и оба родителя высмеивали ее за неторопливость и ранимость. Их очень волновала дочкина «нерасторопность», как мать это называла. Со временем родители придумывали дочери все новые прозвища. Чаще всего ее называли «тетеря», а когда она начинала плакать, то слышала в свой адрес: «плакса». Взрослея, Сольвейг научилась скрывать слезы и надела маску недовольства: было проще сносить упреки в том, что она вечно ходит с кислой миной, чем показать свое отчаяние или заплакать.

Сольвейг любила разговаривать с людьми. Поскольку в семье с девочкой говорили мало, то она не упускала шанса пообщаться с посторонними: рабочими, приходившими в дом что‑нибудь починить, покупателями в магазине, с соседями на улице. Однажды она рассказала соседям о каком‑то случае, произошедшем дома. Об этом узнала мать, и, когда отец пришел с работы, разразился скандал. После этого Сольвейг обзавелась очередным прозвищем: «трепло». Она так и не поняла, что предосудительного совершила, но это событие посеяло в ее душе новые зерна стыда и вины.

В какой‑то момент у Сольвейг начались проблемы с приемом пищи. Она не могла проглотить еду, ей казалось, что ее горло слишком узкое. Мать хорошо готовила и обижалась, если ее не хвалили за это. Однако Сольвейг ела не так много, и, как у большинства детей, у нее были свои вкусовые предпочтения. Но мать не могла с этим смириться. Всякий раз, когда проблема с приемом пищи давала себя знать, Сольвейг железной рукой выставляли на лестницу, ведущую в подвал. Там она какое‑то время сидела в темноте и тихо плакала. Эти наказания отнюдь не помогали проглатывать пищу.

В дошкольный период она много времени проводила дома с матерью, мало общаясь с другими детьми. Старшей сестры почти никогда не было дома. Как объясняла Сольвейг позже, она упустила важный опыт социализации и совместной игры в годы этой вынужденной изоляции. Изоляции, которую можно было бы легко прервать, ведь дети жили по соседству. Сольвейг приходилось играть на улице одной или с кошкой.

Со стороны казалось, что большой дом с фруктовым садом обеспечивает ей счастливое детство. Отец сделал неплохую карьеру, поэтому семья была обеспеченной. Мать хорошо одевалась и шила дочерям красивые наряды. Семья часто выбиралась в лес или в горы, и тогда им было хорошо всем вместе. Настроение было приподнятым, много шутили и смеялись.

Но обычно мать была малообщительной. У нее было не так много подруг, да и вообще знакомых семей, с которыми семья Сольвейг постоянно поддерживала бы контакт. Приходившие к ним гости не обращали на Сольвейг внимания, общаясь в основном с родителями и сест­рой. А ей так хотелось, чтобы кто‑то из взрослых уделил внимание и ей, поговорил бы с ней, сказал бы что‑нибудь хорошее. Застенчивая Сольвейг сидела и просто наблюдала за происходящим.

В школе у Сольвейг все ладилось. Она хорошо училась, любила музыку, играла на пианино и в школьном оркестре. У нее сразу появились друзья. Одноклассники считали ее милой, отзывчивой и веселой девочкой. Сольвейг с радостью вспоминает начальные классы.

В подростковом возрасте ситуация ухудшилась. Отчетливо стали проявляться скованность, застенчивость и неуверенность в себе. Сольвейг словно бы утратила «опору в жизни». Учеба, как и отношения с друзьями, уже не давались так просто, как раньше. Девушке не с кем было обсудить свои проблемы, никто не интересовался тем, как у нее дела. Окрепла ее убежденность в том, что с ней что‑то не так. А критика и насмешки со стороны матери стали невыносимы. Той было совершенно ясно, что вечно угрюмая Сольвейг не может кому‑нибудь понравиться.

Если Сольвейг приглашали в гости, она по возвращении не могла рассказать матери о том, что ей не было весело: мать обрадовалась бы, поняв, что была права насчет Сольвейг. Девушка по опыту знала, что доверяться матери опасно: она легко использовала откровенность дочки против нее самой. Дочь не могла высказать что‑то, противоречащее точке зрения матери, поскольку та нетерпимо относилась к несогласию или критике со стороны Сольвейг. В такие моменты мать обычно отвечала: «Если ты смеешь критиковать меня, послушай, что я скажу о тебе». Это было так неприятно, что у Сольвейг начались проблемы с выражением собственного мнения, которые не ограничивались рамками семьи, и она попросту стала бояться говорить то, что думает.

Постепенно девочка становилась все более застенчивой, «нерасторопной», скованной в движениях и угрюмой, что стало поводом для новых насмешек и прозвищ. Она нередко думала, что слишком чувствительна для этой жизни. Психолог, к которому Сольвейг обратилась, будучи взрослой, так переформулировал это предложение: «Я слишком чувствительна для этой семьи». Она не могла понять, почему все так тяжело, почему в ее собственной семье никто не скажет ей доброго слова, хотя бы изредка. Ей казалось, что они не видят ее настоящую, не понимают, какая она. Сольвейг чувствовала себя иной, она была гадким утенком. И часто думала, почему она родилась в семье, в которой никому не нужна.

Брак родителей был неудачным. Отец неоднократно пытался разорвать отношения с матерью, но она всякий раз закатывала сцены. Отец жил собственной жизнью, много работал и часто разъезжал по службе. Сольвейг знала, что у отца было несчастливое детство: его мать нередко бывала с ним жестока, и он всю жизнь злился на своего отца за то, что тот не останавливал жену и не отстаивал интересов своих детей. Отец Сольвейг никогда не обращался за помощью к специалистам, его «терапией» были работа и карьера, а также вечеринки и развлечения.

Однажды отец Сольвейг сказал, что хочет уйти. Хотя отец и называл ее малоприятными прозвищами, Сольвейг очень любила папу. Она всегда радовалась его возвращению, ей казалось, что дом оживает с его приходом. Он много шутил и дурачился. Было всегда интересно слушать, как он рассказывает о годах беспечной молодости, о работе и о поездках. Мысль о том, что отец уедет, приводила Сольвейг в отчая­ние. Она думала: «Я останусь без папы, один на один с этой мегерой».

Отец говорил, что будет поддерживать контакт с дочкой по телефону, – он может звонить в дом соседа напротив. Но Сольвейг понимала, что такую связь на практике поддерживать не так просто. Она все плакала и плакала, но никто ее не утешал и не пробовал с ней поговорить. Она смирилась и опять спряталась за маской недовольства.

Отец так и не ушел. Позднее он сказал Сольвейг, что его остановили ее слезы. Сольвейг почувствовала себя чуть ли не ответственной за то, что отцу пришлось и дальше жить под одной крышей с несносной женой.

Родители жили вместе до конца жизни. В отношениях друг с другом они проявляли свои самые худшие черты, и все активнее втягивали в конфликт Сольвейг. Каждый старался перетянуть дочь на свою сторону. Она часто думала о том, что, возможно, им всем жилось бы лучше, если бы отец тогда все‑таки ушел.

Сольвейг продолжала учиться в школе, хотя предпочла бы пойти в училище и начать работать.

Она готовилась сдавать экзамен, позволяющий продолжить образование и поступить в институт – первая в своей семье! Родителей не интересовали предметы, которые она выбрала, не интересовали ее школьные будни – отец просто хотел, чтобы дочка училась только на отлично. Порой Сольвейг не решалась показать отцу плохую оценку и подделывала его подпись в дневнике.

К своему изумлению, Сольвейг хорошо сдала экзамены и поступила в институт. По окончании учебы она вновь поразилась тому, каких хороших результатов ей удалось достичь. Но мать, вместо того чтобы порадоваться за нее, заявила, что замечает, как та теперь задирает нос. Она считала, что дочь, получив хорошее образование, зазналась. Сама мать окончила лишь семь классов народной школы, а до замужества успела поработать только домработницей. Еле сдержав слезы обиды, Сольвейг подумала: «Теперь и мое образование оборачивается против меня».

Сольвейг вышла замуж за приятного парня с хорошим образованием. У них родились двое детей. Муж многого достиг в профессио­нальной сфере, и девушка тоже нашла хорошую работу. На первый взгляд, в ее жизни все было в порядке. Однако эмоцио­нально ей становилось все хуже и хуже. Она крутилась как белка в колесе, стараясь хорошо выполнять все обязанности – как семейные, так и профессио­нальные. Но при этом почему‑то чувствовала себя неудачницей.

А мать продолжала усложнять дочери жизнь. По ее мнению, никчемная инертная Сольвейг просто не могла хорошо заботиться о детях. Мать помогала ей в бытовых вопросах, но лишь затем, чтобы доказать дочери свою правоту насчет ее безнадежности и непрактичности.

Всякий раз девушке было страшно навещать родителей. Семья могла мирно беседовать за чашечкой кофе, когда мать вдруг отпускала едкий комментарий в адрес Сольвейг, например, о том, какой та стала снобкой. И если для других членов семьи это звучало вполне невинно, то Сольвейг отлично понимала подтекст.

При этом мать восхваляла ее перед родственниками и другими людьми, что приводило Сольвейг в замешательство. Поэтому она не находила понимания, когда пыталась рассказать близким и друзьям о том, как ей живется на самом деле.

Всякий раз, когда у подъезда останавливалась машина родителей, Сольвейг со страхом думала: «В чем я буду виновата сегодня?» Уже с порога мать всегда придирчиво осматривала все вокруг и каждый раз находила, к чему бы придраться, неважно, к обстановке или внешнему виду дочери. Сольвейг ругала себя за то, что не может остановить мать, объяснить ей, что не хочет выслушивать язвительные замечания. Но сил, чтобы противостоять родителям, у нее не хватало.

Психолог позднее объяснил Сольвейг, что еще в раннем детстве развитие ее естественных защитных механизмов было блокировано матерью. Поэтому эти механизмы необходимо снова формировать, уже во взрослой жизни. Для Сольвейг это стало утешением.

Мать частенько звонила вечерами, чтобы поведать, как плохо с ней поступает отец. Она возлагала на него вину за всю боль, которую ей пришлось испытать в жизни, и добавляла, что очень больна и скоро умрет. Ведь у нее гипертония и проблемы с сердцем! Сольвейг должна была ее терпеливо слушать и утешать. После часового разговора с матерью Сольвейг чувствовала себя совершенно измотанной. Однако отец уверял, что у мамы всегда значительно улучшалось настроение после этих бесед. Мать выплескивала весь свой негатив, совершенно не задумываясь, как при этом чувствует себя ее дочь. Мать также требовала, чтобы Сольвейг чаще ее навещала. Сольвейг всегда ощущала, что недостаточно хорошо обходится с больной мамой, потому что та умела мастерски вызывать чувство вины.

Жизнь все больше походила на сплошное мучение. Сольвейг часто бывала подавленной, периодически у нее возникали приступы страха. Всякий негативный комментарий она воспринимала как осуждение и все время анализировала обращенные к ней высказывания, как будто у нее внутри находился радар, улавливающий только критику. Она могла часами размышлять о своей ответственности за провалы или неудачи, когда что‑то не ладилось дома или в офисе.

Ее муж напряженно работал, часто ездил в командировки, поэтому Сольвейг не обременяла его своими переживаниями и чувствами по отношению к родителям. Но сама она становилась все более ранимой. В реальности у Сольвейг со временем осталась только одна правда: «Я – неудачница, я безнадежна». Вера в себя, ощущение собственной ценности были на нуле. Она начала размышлять о том, имеет ли ее жизнь хотя бы какой‑то смысл, молила Бога послать ей раковую опухоль и думала о самоубийстве, впрочем, не совсем представляя себе, как и когда его совершить. Да, дети будут горевать, но ведь это лучше для них – избавиться от никчемной матери.

В моменты просветления Сольвейг старалась напоминать себе обо всех сданных экзаменах, о профессиональных достижениях, об общественной работе и деятельности, которые она проводила. Это подведение итогов всегда вызывало у нее удивление. «Неужели я смогла сделать все это?» – думала Сольвейг. Она нуждалась в том, чтобы кто‑нибудь сказал ей что‑то хорошее, но даже когда такое случалось – ей было трудно в это поверить.

В какой‑то момент сил поддерживать свой «фасад благополучия» у Сольвейг не осталось и она ушла на больничный. Это была возможность поразмыслить над своим отношением к матери и отцу. Впоследствии она поняла, что много лет реализовывала проект «Докажи родителям, что преуспеешь в жизни!», но проект провалился.

«Теперь мать окажется права – я не справляюсь со взрослой жизнью», – думала Сольвейг.

Отца она все еще считала хорошим человеком, но затруднялась определить его место в своей жизни. С одной стороны, он во многом разделял дочкино мнение о матери, с другой – часто поступал дурно. Много раз отец собирался уйти от жены, но в то же время в некотором смысле зависел от нее и разделял ее представления о дочери. Он был во власти матери.

Размышления о своих отношениях с родителями привели Сольвейг к закономерному выводу: что бы она ни делала – повод для критики со стороны отца и матери находился всегда. Сольвейг всю жизнь старалась получить родительские признание и любовь, но однажды ее осенило: «Если я даже из кожи вон вылезу, мама все равно будет меня критиковать. Все бесполезно. Видимо, у нее просто есть такая потребность».

После этого Сольвейг заметила, что ей стало проще принимать позитивные отклики от других людей. Возможно, то, что она слышала о себе в собственной семье, не совсем соответствует действительности. Следующий вопрос, который она себе задала, был такой: «А любит ли меня мать вообще?»

Сольвейг пришлось посмотреть правде в глаза – мать никогда ее не любила, никогда не была заинтересована в собственной дочери.

В возрасте 45 лет Сольвейг обратилась к женщине‑пастору, и та дала ей неожиданный совет: «Тебе как можно скорее надо оторваться от матери и повзрослеть. Ты слишком лояльна по отношению к своим родителям. Перед тобой стоит нелегкая задача – стать достаточно зрелой и сильной для того, чтобы посмотреть им в глаза и сказать: "Это ваше мнение и ваша жизнь, мое мнение и моя жизнь – другие"». Пастор посоветовала Сольвейг на какое‑то время дистанцироваться от родителей. Это было необходимо, чтобы обрести собственную идентичность и начать жить, не боясь ошибок и осмеливаясь рис­ковать. Тоном, исключающим сомнение, пастор призвала Сольвейг задуматься о том, как ее жизненная ситуация сказывается на ее детях. По мнению пастора, Сольвейг до сих пор играла роль ребенка, ставшего жертвой родительского обращения. Было нелегко принять эти слова, но в то же время пастор поставила перед Сольвейг задачу и подарила надежду. Сольвейг решила отнестись к этому со всей серь­езностью. Она хотела сделать свою жизнь лучше и поняла, что сама должна ее изменить.

Она воздерживалась от общения с родителями в течение двух лет, после чего попробовала восстановить контакт с ними. Но все было по‑прежнему. Мать не понимала, о чем говорит дочь, когда та пыталась донести до нее суть своих претензий. Отец признавал, что его младшей дочке действительно пришлось несладко, и выражал сожаление, что не оказал ей должной поддержки. Но мало‑помалу он опять превратился в «рупор» матери, и Сольвейг решила прервать контакт с обоими родителями.

Ее дальнейшая жизнь была нелегкой, но в то же время ей стало проще и свободнее. Многие родственники осуждали ее, считали трудной, бесчувственной и жесткой. Намекая на психическую нестабильность Сольвейг, они отказывались от общения с ней, и она чувствовала себя одинокой.

Сольвейг понимала: чтобы избавиться от боли, которую она носила в себе всю жизнь, ей нужна помощь извне, и несколько лет ходила на терапию. Она смогла осознать, что годами подвергалась ненормальному, недопустимому обращению.

Долгое время Сольвейг также посещала группу, где собирались другие женщины с похожим опытом взаимоотношений с одним или обоими родителями. Сольвейг получила возможность узнать истории жизни других людей и проанализировать чужой опыт, схожий с ее собственным. И хотя впоследствии Сольвейг часто говорила о боли, которую испытывает при мысли о том, что так и не познала родительской любви, эти встречи помогли ей разобраться в вопросах распределения ответственности. И возложить ответственность на тех, кто должен был ее нести, – на родителей.

Конечно, многое из того, что мучило ее столько лет, все еще проявляется в отношениях с близкими людьми. По мнению психолога, все дело в некогда перенесенных травматических переживаниях. Они все еще дают о себе знать. Тяжелее всего она справляется с реакцией других людей на ее откровенность. Люди видят перед собой сильную, активную женщину, судя по всему, преуспевшую в жизни. Многие говорят ей: «На что тебе жаловаться? У тебя было безоблачное детство, и ты отлично устроена в жизни». Людям трудно представить, что во внут­реннем мире Сольвейг все еще царит «тетеря», несмотря на то что ее родителей уже много лет нет в живых. Она все еще переживает свои детские травмы, быстро устает, часто испытывает безосновательный страх и плохо выдерживает стресс. Поэтому она получает частичную пенсию по инвалидности.

Сольвейг смирилась со своей историей. Душевная боль дала ей неоценимый жизненный опыт, который она смогла использовать в своей работе с людьми. Она рада, что оказалась достаточно зрелой, чтобы последовать совету пастора. Ее нелегкий выбор – отказ от общения с родными – положительно повлиял на отношения с собственными детьми, которые сейчас уже сами стали взрослыми. Она считает, что ей удалось разорвать порочный круг, положив конец деструктивному процессу угне­тения ребенка, повторяющемуся в семье из поколения в поколение.

Уже будучи взрослой, Сольвейг обнаружила, что написано немало книг об отсутствии любви в семье. По мнению французской писательницы и терапевта Мари‑Франс Иригуайан, множество детей становятся жертвами этого явления. Речь идет не только об отсутствии любви, но и об «осуществлении постоянного насилия вместо любви»1. По мнению писательницы, жертва перенимает опыт взаимодействия с агрессором и усваивает саморазрушительное поведение. Образуется порочный круг: родители ругают ребенка за то, что он неуклюжий или просто своеобразный, а в результате ребенок становится еще более неуклюжим и еще меньше соответствует родительским ожиданиям. Ребенок «обесценивается» не потому, что он неуклюжий – он становится неуклюжим потому, что «обесценивается».

Иригуайан считает, что «отвергающая» мать (или отец) ищет и находит предлог выплеснуть свою агрессию: поводом может стать ночное недержание мочи, плохие оценки в школе и многое другое, но на деле насилие является реакцией на сам факт существования ребенка, а не на его поведение.

Случается также, что родителей раздражает степень развития в ребенке какого‑то определенного качества: слишком способный, слишком чувствительный, слишком любопытный. Таким образом, родители подавляют в ребенке его лучшие качества с целью уйти от осознания собственных недостатков. «Самая избитая форма проявления психопатии в таком насилии – дать ребенку высмеивающее прозвище», – говорит писательница. Именно это и делала мать Сольвейг.

Сольвейг должна была получить в семье признание собственной ценности, но случилось обратное: «Ты просто никчемна!» В такой ситуации ребенок становится несносным или неконтролируемым, что дает родителям новые основания для плохого обращения с ним. Воля ребенка оказывается сломленной, самостоятельность подавляется, жизне­любие гасится. По мнению Иригуайан, такие дети остро чувствуют, что они нежеланны.

Любовь и признание родителей являются залогом развития здоровой самооценки. Известно, что недооценка или полное обесценивание могут глубоко травмировать человека и в дальнейшем привести к серь­езным психологическим проблемам.

Детский психиатр Лив Хюнневадт считает, что критика дочерей зачастую обусловлена чувством материнской зависти и педагогической беспомощностью. Как правило, с самой матерью дурно обращались в детстве, и ее низкая самооценка не дает ресурса для того, чтобы похвалить или поддержать дочь. Чтобы избежать осознания собственных незрелости и беспомощности, мать проецирует их на детей. От этого могут пострадать как дочери, так и сыновья.

«Нередко нарушения личности и крайняя степень эгоцентризма родителей являются причиной психологического террора, направленного на детей. В этом случае непросто обсуждать с ними проблему, ведь способность видеть собственные слабости и понимать чувства других людей развита в них недостаточно. Однако главными в этом случае являются потребности детей, а не родителей»2.

Сольвейг почувствовала себя свободной, когда поняла, что ее мать фактически ей завидовала. Поведение матери было проявлением расстройства личности, и причиной этого расстройства не является какой‑то изъян в дочери. Это знание помогло Сольвейг смириться с тем плохим, что она пережила.

И не в последнюю очередь – вернуться к жизни. Обретение свободы после 30‑летнего замужества

Сигрид (59  лет) была замужем за мужчиной, который всем нравился. Соседи считали  его милейшим человеком, но по отношению к своей жене он  был тираном – подавляющим, контролирующим и манипулиру­ющим. Спустя 30 лет Сигрид  наконец удалось вырваться из этого брака. Сейчас она свободна и  радуется каждому прожитому дню.

 

В молодости Сигрид и ее будущий муж ходили в рейс на одном судне. Команда была небольшой, молодые люди все время общались и в итоге стали парой. Улав считался весьма квалифицированным механиком, руководил людьми. Он располагал к себе: шутил и смеялся, а если возникали какие‑то практические вопросы – уверенно их решал. Было легко подпасть под его обаяние, хотя он вел разгульный образ жизни и много пил, что часто приводило к скандалам и конф­ликтам.

На работе Улав окружал Сигрид вниманием, и они все больше времени проводили вместе. И когда он предложил ей обручиться, она ответила согласием, хотя не была влюблена по‑настоящему. Ее восхищали его энергия и профессионализм, и она надеялась, что со временем он бросит пить.

Молодые люди купили кольца в порту на востоке страны. Обручение отмечали на суше, в ресторане, незадолго до Нового года. Ужин начался хорошо, однако Улав вынужден был покинуть торжество, когда сигнал тревоги оповестил о возникновении на судне технических проб­лем. Прошло довольно много времени, прежде чем он вернулся назад. Он был пьян и, когда увидел, что Сигрид по‑прежнему сидит за столом, смеется и общается с гостями, то пришел в ярость и ударил ее. Сигрид упала и потеряла сознание.

Все были потрясены, но Улав был хорошим специалистом, поэтому дело было спущено на тормозах.

Сигрид, у которой после помолвки появились синяки и рассеченная губа, была вне себя от возмущения и отменила обручение. Она старалась держаться подальше от Улава, коллеги, работавшие на камбузе, помогали ей в этом.

Спустя пару месяцев бывший возлюбленный сумел вновь поймать ее на крючок. 20‑летняя Сигрид практически не имела опыта общения с мужчинами – в юности она только и делала, что помогала своей матери‑одиночке прокормить большое семейство. Сигрид не была уверена в себе, ее дразнили в школе, и она не получила достаточного признания собственной значимости в детстве. Во всяком случае, Улав убедил ее в том, что именно она виновата в возникающих между ними конфликтах. Сигрид вновь вернулась к жениху, несмот­ря на то что в глубине души понимала, что это ошибка. Она была втянута в его жизнь на его условиях, а ее уверенность в себе таяла на глазах.

Сигрид забеременела, и после свадьбы молодожены переехали в дом к родителям Улава. Женщине это не нравилось, но ее аргументы и протесты не возымели действия. Улава устраивало, что она и их сын Магнус жили там, где он мог ее контролировать, даже находясь в море.

За Сигрид не просто следили. Ей приходилось также противостоять домогательствам свекра – агрессивного алкоголика, которому было наплевать на мнение окружающих. Свекровь, очевидно, и сама была жертвой ненормальных семейных отношений, поэтому не пыталась помочь Сигрид.

Когда через несколько месяцев Улав вернулся домой, Сигрид вновь была беременна. На этот раз у них родилась девочка. Маленькая Муна стала любимицей отца, а Магнус, напротив, превратился в «мальчика для битья».

«Было горько видеть, что он так по‑разному относится к детям. Я все время старалась защитить Магнуса, которому здорово доставалось от отца», – рассказывает Сигрид. Она всегда с нетерпением ждала, когда муж на несколько месяцев вновь уйдет в море. В те периоды, когда он жил дома, в семье царило напряжение – пьянство, скандалы, контроль и обвинения. Она никогда не знала, что ей принесет завтрашний день. Если супруг был не в настроении, то устраивал ссоры из‑за всяких мелочей.

Молодые жили на зарплату Улава, и Сигрид должна была отчитываться за каждую потраченную копейку. Когда Улав возвращался из рейса, то скрупулезно изучал все счета и чеки. Если какого‑то чека недоставало, начинался сущий ад: он мог изводить жену сутками. Несчастная Сигрид была в отчаянии и искала возможность вырваться из этого брака. Женщина даже обратилась к адвокату, но тот лишь отмахнулся от нее, сказав, что Сигрид должна быть рада тому, что у нее есть муж, который ее содержит. И, кроме того, по словам адвоката, с финансовой точки зрения у нее не было никаких прав. В слезах Сигрид вернулась домой, испытав еще и чувство вины за то, что жалуется, когда у нее все так хорошо.

Свекровь Сигрид умерла, и свекор запил еще сильнее. Дома нередко случались попойки и скандалы, и Сигрид решила, что так жить с двумя маленькими детьми невозможно. Когда Улав был дома, то тоже пил и посещал местные бары. Сигрид предложила мужу купить небольшой дом в сельской местности, и он посчитал это хорошей идеей. Сигрид надеялась, что там все наладится, ведь муж лишится городских соблазнов и они избавятся от постоянного присутствия невыносимого свекра.

Еще до того, как был куплен дом за городом, Сигрид много раз заводила разговор о пьянстве. Теперь же она поставила мужу условие – она останется с ним и переедет в новый дом, только если Улав начнет думать о детях и перестанет пить в дневное время. Он соблюдал это условие, но ровно в шесть вечера открывал бутылку пива.

После переезда их жизнь не стала лучше. Со стороны все выглядело прекрасно – их дом был ухожен и снаружи, и внутри. Соседи хвалили рукастого, знающего толк в хозяйстве Улава, который всегда выручал, если кому‑то нужна была помощь. Его считали приятным, отзывчивым человеком, и Сигрид часто слышала, что ей с ним повезло.

Дома же он оставался тираном. Сигрид и дети ходили на цыпочках в те периоды, когда отец семейства не выходил в море. Боялись спровоцировать его гнев – для этого хватало какой‑нибудь малости. Если явного повода не находилось, он мог его выдумать.

Семья мало с кем общалась, но иногда они заходили к соседям выпить кофе. Как правило, в гостях они хорошо проводили время, и Улав производил на всех приятное впечатление. Сигрид порой могла рассказать за столом о чем‑то, что вызывало недовольство мужа, например о происшествии, о котором он ничего не слышал. И едва они переступали порог своего дома, она за это расплачивалась: Улав учинял ей допрос, который мог продолжаться часами, мог ударить ее. Он был болезненно ревнив и подозрителен.

Сигрид не разрешалось одной ходить в магазин или по делам. О встречах с подругами не могло быть и речи. Единственное, на что она имела право, – это посещать родительские собрания в школе. Если же ей нужно было сделать покупки, скажем, приобрести одежду для детей, Улав неизменно ее сопровождал. В магазине она всегда боялась встретить кого‑то из знакомых, ведь тогда Улав закатывал сцену: вдруг Сигрид что‑то от него скрывает! Поэтому она ходила по магазину, опустив голову, чтобы лишний раз ни с кем не здороваться.

После таких вспышек ярости и домашних конфликтов, во время которых Сигрид защищалась и отрицала обвинения мужа, Улав частенько подавался в город. Там он пропадал часами, после чего возвращался на такси или же садился за руль пьяным.

«Со временем я поняла его тактику: он провоцировал скандал, чтобы у него был повод уйти», – говорит Сигрид. Ей часто приходилось выслушивать от него, какая она ужасная, тупая и ни к чему не приспособленная баба. Он никогда не брал ее с собой в город, поскольку она его «позорила». То и дело из его рта вылетали такие выражения, как «сука» и «чертова шлюха».

Однажды к ним заглянули знакомые Улава. За столом шло непринужденное общение, но, когда гости ушли, Улав набросился на Сигрид в приступе ревности. Он был убежден, что у нее роман с одним из гос­тей, ведь она с ним так любезничала. Он орал и бил ее, и тогда Сигрид как будто прорвало. С силой, которую она в себе и не подозревала, Сигрид вцепилась в голову пьяного мужа и впечатала ее в каменную стенку камина. Он потерял сознание и рухнул на пол. Сигрид опустилась на диван. Глядя на неподвижную фигуру у камина, она думала: «Ну вот, я прикончила это чудовище. Но что теперь будет с детьми? Что мне теперь делать?» Она просидела всю ночь в какой‑то апатии, а под утро тело, лежащее на полу, зашевелилось. Он был жив.

На следующий день Улав вел себя как ни в чем не бывало. Это происшествие ознаменовало собой поворотный момент в супружеской жизни Сигрид: муж больше не пытался рукоприкладствовать. Однако и без того невыносимый психологический террор стал еще мощнее.

Когда Сигрид оглядывается на свой брак, то ей кажется непостижимым, как она смогла выдержать так долго. Она считает, что это объясняется передышками, которые она получала, пока муж был в море. Именно эти месяцы поддерживали ее – она и дети могли вздохнуть с облегчением, приятно провести время друг с другом, не боясь скандалов.

Сигрид вела уединенную жизнь и большую часть времени проводила дома. «Я просто не могла сдружиться с кем‑то всего на четыре месяца, а потом прервать всякое общение на тот же срок, а других вариантов у меня не было. И я никому не рассказывала о том, что происходило дома. Видимо, не осмеливалась», – говорит она.

Но в глубине души она всегда мечтала вырваться. Дети подросли, и после 20 лет замужества Сигрид решилась уйти. Она нашла работу в городе и сняла небольшую квартиру. Однако ей не удавалось в полной мере насладиться радостью и покоем новой жизни: дети продолжали жить с отцом. И он сумел настроить их против матери. Сигрид казалось, что она потеряла все.

Поэтому когда Улав позвонил и напомнил ей о том хорошем, что было в их совместной жизни, а потом умолял ее вернуться, обещая, что все будет в порядке, она уступила. Но поставила одно условие: он бросает пить.

Муж согласился. Поначалу все шло хорошо. Но вскоре Улав превратился в прежнего тирана, и, хотя он не причинял ей физического вреда, психологически он изводил ее еще сильнее. Возможно, причиной тому был абстинентный синдром.

Улав все также ее контролировал. Если Сигрид выходила за почтой, то по возвращении слышала от мужа: «А где другие письма?» Он считал, что она скрывает от него любовные записки! Она снова отрицала свою вину, опять возникал конфликт и муж приходил в ярость. Таким образом он находил повод поехать в город и напиться.

Сигрид поняла, что ту же стратегию супруг использует, чтобы подавить ее психологически: он мог, например, спрятать ее ключи, а когда она не находила их на своем месте, то заявлял, что у нее начинается маразм. Когда она требовала развода, то слышала в ответ, что ей, такой бестолковой, не выжить одной в этом большом мире.

Однажды Сигрид прочитала в журнале статью, в которой описывались характерные признаки и черты психопатов: Улав полностью соответствовал этому описанию! Она решила узнать об этом больше и начала брать книги по психологии в библиотеке, но следила за тем, чтобы глава дома их не обнаружил. Теперь она понимала, что это серьезно, что состояние ее мужа фактически является диагнозом. И само не пройдет.

Разум говорил ей, что надо уйти, но у нее не было сил действовать, да и денег тоже. У Сигрид началась депрессия. Она все чаще задумывалась о самоубийстве. В первый день нового года, после 30 лет замужества, Сигрид решила, что с нее хватит: достала все имеющееся в доме снотворное и болеутоляющее и сложила таблетки горкой на столе. Она была одна в доме, но что‑то заставило ее подняться и выйти на веранду. Она закурила и подумала: «Что я делаю? Неужели я позволила ему довести себя до такого?»

Сигрид вышла из дома и долго бродила по улицам, несмотря на плохую погоду. А затем решила заглянуть к соседке – приятной женщине, к которой она всегда испытывала симпатию. В тот вечер Сигрид сказала ей, что доведена до состояния, когда уже готова наложить на себя руки, и та помогла ей связаться с нужными специалистами. На следу­ющий день, сидя в кабинете психолога, Сигрид впервые рассказала постороннему человеку о своей жизни с Улавом.

Сигрид порекомендовали психотерапевта, у которого был солидный опыт работы с такого рода ситуациями. Он дал Сигрид рекомендации, объяснил как вести себя с Улавом, когда тот вернется из рейса, и как поддержать себя, чтобы выстоять и суметь разорвать отношения. В частности, он рекомендовал ей перестать защищаться и вообще больше не вступать с мужем в словесные перепалки, а отвечать коротко, по существу, повторять одно и то же в случае, если он попытается втянуть ее в конфликт.

Когда Улав вернулся домой, Сигрид последовала совету психотерапевта и стала держать мужа на расстоянии. Теперь он жил в отдельной комнате, в цокольном этаже. Сигрид попросила мужа ночевать там после того, как узнала о его неверности. Она также пыталась оформить раздельное проживание3 с ним и поделить совместно нажитое имущество. Он согласился, но отказывался переезжать, считая, что у него есть право жить в их общем доме.

Сигрид сделала третью попытку освободиться. Она ужасно боялась, что муж опять заставит ее усомниться в себе, но неуклонно придерживалась инструкций психотерапевта. Когда она не отвечала на обычные обвинения супруга, он злился и цедил: «Ты сама с собой не дружишь. Кажется, ты уже созрела для психушки».

Кроме того, по совету психотерапевта она начала нарушать очерченные Улавом границы, в частности покидать дом без его разрешения. «Внешняя поддержка придавала мне мужества», – говорит Сигрид.

Это поубавило высокомерия в ее супруге – он понял, что уже не может удержать ее дома.

Сигрид чувствовала в себе все больше решимости. Новая стратегия придавала ей веру в себя, и события развивались все быстрее. Сигрид произвела оценку дома, и Улав согласился на продажу своей доли и приобрел отдельное жилье в городе. Она предложила раздел имущества, на который он также согласился. Сигрид придерживалась определенной тактики: она сохраняет за собой дом, а супруг получает наличные. Он был зациклен на своих деньгах. По мнению Сигрид, раздел имущества прошел достаточно гладко потому, что муж не верил в то, что она справится с самостоятельной жизнью, и надеялся, что она примет его обратно, как это уже случалось ранее.

Однако на этот раз Улав не был «прощен». Он постоянно связывался с ней, предлагая помочь с ремонтом. Несмотря на то что она отказывалась, он мог явиться в дом и начать что‑нибудь красить. Сигрид было тяжело выносить его присутствие, и однажды она его едва не выгнала. Он озлобился, но приходить перестал. Улав негодовал, получив свидетельство о расторжении брака после окончания периода раздельного проживания.

Говоря о Сигрид, он поливал ее грязью, ту самую Сигрид, которую он вроде бы так любил. Однако, как выяснилось, это было не так. Улав потерял контроль над женой, утратил власть, и Сигрид перестала быть для него помойным ведром, которое он использовал для того, чтобы избавляться от собственных проблем.

Впоследствии у бывшего мужа появилась подруга, но он по‑прежнему периодически досаждает Сигрид по телефону.

Она научилась не реагировать на провокации бывшего мужа и устанавливать границы. Сигрид следовала рекомендациям психотерапевта: использовать имеющиеся возможности, фокусироваться на хорошем.

У нее появились друзья, с которыми приятно и интересно общаться. Она любит совершать длительные прогулки и много времени проводит на открытом воздухе.

«Поддержка людей очень помогает, физические нагрузки тоже. Я очень много ходила», – говорит Сигрид. Подруги не знают всех подробностей ее брачной жизни, но видят радость Сигрид от того факта, что ее замужество осталось позади. «Я так счастлива от осознания того, что свободна – и в мыслях, и в действиях, я могу жить так, как хочу. Я ценю каждый миг такой жизни», – говорит Сигрид.

Дети также ее очень поддерживали. Сигрид страдала от чувства вины перед ними. Живя с Улавом, она защищала их, как могла. Однако, несмотря на то что самые безобразные сцены разыгрывались уже после того, как дети ложились спать, а мать всегда «держала лицо», жизнь с таким отцом не могла не сказаться на детской психике.

Впоследствии дети Сигрид рассказывали, что им бывало страшно и тревожно, когда отец был дома, и что порой они чувствовали себя несчастными. У повзрослевших Магнуса и Муны были некоторые психологические проблемы, но, несмотря ни на что, они сумели наладить свою жизнь. Грубое пренебрежение родительскими обязанностями, скрытое за безупречным фасадом

Совместная жизнь Ивара и Аниты была полна  конфликтов . Ивар чувствовал себя захваченным безудержным темпераментом Аниты. У них родился сын, Юнас, которого Анита со временем начала использовать в качестве оружия против Ивара. В результате органы опеки сочли, что Юнасу не стоит жить с матерью .

 

 

Ивару не раз намекали на то, что с Анитой сложно иметь дело. Но он безоглядно влюбился в темноволосую красавицу и никого не слушал. Анита была полна жизненной энергии и страсти и являла собой полную противоположность бывшим возлюбленным Ивара.

Но прошло всего несколько недель, и многочисленные конфликты, связанные с Анитой, начали постепенно изматывать Ивара. Где бы они ни были, что бы ни делали – все заканчивалось ссорой. Анита ругалась со всеми: с родителями, братьями, сестрами, друзьями и с Иваром! Он узнал, что, Анита, в отличие от своих братьев и сес­тер, всегда была трудным ребенком, с которым родителям не удавалось ладить.

Тем не менее Ивар и Анита вскоре начали жить вместе. Это были неровные, изматывающие Ивара отношения, с постоянными драмами, разрывами и воссоединениями. Но он все же надеялся, что Анита остепенится и успокоится. Когда заканчивался очередной период выяснения отношений и Анита вновь становилась милой и ласковой, он воспринимал это почти как подарок и убеждал себя, что все наладилось. Ивар неоднократно пытался разорвать отношения, но Анита всякий раз его удерживала. Она угрожала, плакала, заискивала, ласкалась, и он сдавался. У него часто возникало чувство вины и убежденность в том, что с ним что‑то не так, потому что Анита часто говорила об этом. Что бы ни делал Ивар – все было плохо. Атмосфера в доме была наполнена критикой и упреками.

Анита мастерски умела передергивать смысл сказанного, переворачивать все с ног на голову и возлагать вину за свои проступки на других. Она зорко подмечала слабости и недостатки окружающих, комментировала их и «запасала» для того, чтобы пустить в ход в нужный момент. Ивар был растерян и подавлен, он не раз думал, что это безумие должно прекратиться.

Однажды Анита огорошила его сообщением о своей беременности. Оказывается, она была уже на пятом месяце, хотя говорила Ивару, что принимает противозачаточные таблетки. Ивар был готов уйти от нее, но теперь из‑за ребенка почувствовал себя обязанным сохранить отношения. Они оба впервые готовились стать родителями.

После рождения сына ситуация не улучшилась. Мать гордилась малышом и любила бывать с ним на людях. На одежду для себя и ребенка она тратила целое состояние. Все должно было быть новым и модным. Ивар платил. У Аниты было не так много своих денег, и она, в общем‑то, не стремилась выйти на работу.

Ивар обратил внимание на то, что у молодой мамы не хватает терпения ухаживать за сыном: она быстро раздражалась, если маленький Юнас плакал или капризничал. Совместная жизнь по‑прежнему протекала бурно, на Ивара постоянно обрушивалась критика и упреки Аниты. Она цеплялась к нему из‑за каждой мелочи.

Ивар все глубже погружался в депрессию, его вера в себя была подорвана. Его друг, который наблюдал его отношения с Анитой с самого начала, убедил Ивара начать терапию. Он считал, что Ивару давно пора положить конец этим нездоровым отношениям, однако у того не хватало ни сил, ни мужества это сделать. Ивар думал о сыне и чувствовал, что предаст его, если уйдет.

Он также понимал, что Анита не отдаст ему ребенка. По мнению психолога, к которому он обратился, у Ивара была такая альтернатива: либо он ставит Аниту на место каждый день, либо уходит от нее. Психолог напомнил Ивару о том, что на нем лежит ответственность не только за жизнь сына, но и за свою собственную.

После общения с психотерапевтом Ивар осознал, что не хочет больше состоять в таких изматывающих отношениях. Когда он сказал об этом Аните, она начала угрожать ему самоубийством. Следуя рекомендациям психолога, Ивар ответил: «Сама решай, что тебе делать с твоей жизнью».

Ему стало намного легче, когда он начал жить отдельно, но в то же время Ивар тревожился за сына. К тому моменту Юнасу уже исполнилось четыре года. Анита согласилась только на минимальное «право на общение»: Ивар мог видеть сына только раз в две недели по выходным. Но эти договоренности Анита выполняла не всегда. Она часто отменяла встречи отца и сына, мотивируя это тем, что Юнас заболел или он не хочет к папе и тому подобным. Порой, когда Ивар приезжал за сыном, бывшая возлюбленная начинала манипулировать, чтобы малыш не посмел уйти с отцом. Стоя в дверях, она могла сказать Юнасу: «Ты уверен, что хочешь ехать с папой, а не остаться дома, с мамой? Ты же знаешь, как я расстраиваюсь, когда ты меня бросаешь!» Ивар, разумеется, слышал все, что она говорит и, как правило, такие душераздирающие сцены заканчивались слезами Ивара и маленького Юнаса.

«Я чувствовал себя беспомощным и бесправным», – вспоминает Ивар.

С годами Анита начала пить. Она также принимала снотворное и успокоительное в сочетании с алкоголем.

Несколько раз Ивар обращался в органы опеки. Там соглашались, что ситуация нехорошая, но ничего не менялось. К Аните приходила комиссия из органов опеки, но она всякий раз выглядела образцовой матерью – дом был вылизан, одежда на сыне была чистой и нарядной. Ивар получил официальный ответ: опека не может вмешиваться в ситуацию, пока не доказано, что у матери его ребенка есть проблемы с алкоголем. И что было бы лучше, если бы сын сам позвонил в опеку и сообщил о том, что его мама пьет.

Когда Юнас проводил время с отцом, он бывал грустным и обеспокоенным и рассказывал то, что заставляло Ивара испытывать еще большую тревогу. Например, то, что мама называла сына «паршивцем, который похож на своего чертового папашу».

Анита делала все возможное для того, чтобы разлучить Ивара с сыном, особенно после того как у Ивара появилась новая подруга. Анита не могла с этим смириться: посылала возлюбленной Ивара оскорбительные SMS и говорила Юнасу всякие гадости о девушке его отца.

Проблемы Аниты с алкоголем росли. Юнас уставал все сильнее – он чувствовал ответственность за свою маму. Учителя беспокоились о худеньком, бледном мальчике, который явно не выглядел счастливым. Однако с учебой он справлялся и всегда получал хорошие оценки.

Однажды мальчик доверился одному из учителей и рассказал о ситуации дома. Учитель связался с Иваром, и вновь органы опеки были поставлены в известность об отчаянном положении ребенка, живущего в доме с пьющей матерью. На сей раз последовали санкции. Власти попросили Юнаса рассказать о том, как он живет. Мальчик сказал все, как есть: очень тяжело, когда мама так пьет. Выяснилось, что он помогает невменяемой матери добраться до постели и прибирает в доме перед тем, как самому лечь спать.

Когда сотрудник опеки сказал мальчику, что его маме нужна помощь, чтобы бросить пить, он ответил, что мама плохо ведет себя, даже будучи трезвой. Он не скрывал, что очень любит ее и больше всего на свете хочет, чтобы она поправилась. Но сейчас ему хотелось бы переехать к папе. Ребенка трясло, когда он говорил об этом, мальчик признавался, что боится маминой реакции, когда она узнает, о чем он говорил с сотрудниками опеки.

В итоге органы опеки пришли к заключению, что имеет место серь­езное пренебрежение родительскими обязанностями со стороны матери ребенка. Служба опеки вынесла решение о том, что Юнас должен на время переехать к отцу.

Ситуация была тщательно изучена, проведены беседы со всеми сторонами конфликта. Анита отрицала, что у Юнаса есть проблемы – ведь он так хорошо успевает в школе! Когда ей указали на то, что она вовлекает сына в конфликты взрослых (Анита могла разбудить мальчика среди ночи, чтобы пожаловаться на новую девушку его отца), она не увидела в этом ничего предосудительного.

Анита утверждала, что бросила пить и принимает антабус4. Однако заключение органов опеки было однозначным: 13‑летний Юнас должен переехать к отцу. Анита тем не менее не соглашалась передать Ивару право опеки над сыном.

Ивару рекомендовали обратиться в суд, поскольку служба опеки не имеет права принимать решение о переезде ребенка от одного родителя к другому. В таких случаях судебное разбирательство является единственной альтернативой.

Ивар привлек свидетелей, которые могли подтвердить его обеспокоенность положением сына. Он также собрал оскорбительные и угрожающие письма и текстовые сообщения, которые Анита посылала и Юнасу, и ему самому. В качестве свидетеля выступил также и сам Юнас, который четко и ясно описал домашнюю ситуацию. После того как все доказательства были предоставлены суду, дело было решено сразу, без дальнейших слушаний.

Анита и ее адвокат понимали, к чему склоняется суд, поэтому она подписала заявление, в котором говорилось о том, что мальчик должен постоянно проживать у отца. Таким образом было достигнуто соглашение без дальнейшего рассмотрения дела.

Служба опеки помогла составить договор о праве общения, в котором указывалось, что Анита может встречаться с сыном по желанию последнего. Однако Анита впала в ярость от сложившейся ситуации и заявила сыну, что отныне не желает иметь с ним ничего общего.

Юнас переехал к отцу и поменял школу. Он начал ходить к опытному психологу, хорошо знакомомо с проблематикой психопатии, и это очень помогло мальчику. Психолог объяснил ему, что Анита страдает от своеобразного заболевания, расстройства личности, которое является неизлечимым. Он также сказал, что ее поведение никак не связано лично с Юнасом и его вины в ее состоянии нет. Эти беседы пошли мальчику на пользу.

Было также заметно, что Юнас постепенно приходит в себя, его нервное напряжение спадает. Конечно, он часто думал о матери, с которой к тому времени уже довольно долго не контактировал. Ивар объяснил ему, что мама больна, но, возможно, со временем ей станет лучше. Ивар старался наладить общение матери и сына, однако Аните это было не нужно.

Тем не менее через несколько месяцев Анита захотела, чтобы сын ее навестил. Юнас сразу же заказал билеты на поезд, он был рад предсто­ящей встрече с мамой. Однако, вернувшись домой воскресным вечером, он выглядел заметно взволнованным и встревоженным. Выяснилось: мама хочет, чтобы он опять переехал к ней. Анита заманивала его новой комнатой и одеждой, а еще тем, что, живя с ней, он не должен будет делать уборку в своей комнате, как сейчас, когда он живет с отцом.

Ивар не знал, как ему поступить. С одной стороны, трудно было запретить Юнасу встречаться с мамой, если сын сам этого хочет, с другой – Ивар видел, каким нервным становился Юнас после общения с ней.

Юнас продолжал навещать мать по выходным на протяжении нескольких недель. Она жила одна и говорила, что нуждается в обществе сына, потому что скучает и чувствует себя всеми покинутой. Однако всякий раз, возвращаясь домой к отцу, мальчик выглядел несчастным. Хитрая лживая игра матери сбивала его с толку и расстраивала. В конце концов Юнас сказал отцу, что ему нужна пауза в отношениях с мамой, поскольку ему тяжело встречаться с ней. Следуя рекомендациям службы опеки, Ивар решил, что какое‑то время мальчик не будет видеться с Анитой.

В ответ на это Анита начала угрожать Ивару, что расскажет всем, какой он на самом деле плохой отец, и лишит его права воспитывать Юнаса, открыв «правду» сотрудникам опеки. Она также говорила Юнасу, что он очень похож на своего отца («те же гены») и что она не хочет иметь с сыном ничего общего до тех пор, пока он не попросит у нее прощения и не начнет вести себя «нормально».

Ивар был обеспокоен складывающейся ситуацией, он волновался за сына. Он понимал, что Анита воплотит свои угрозы. Проконсультировавшись с психологом Юнаса и полицией, он получил постановление суда о том, что Анита утрачивает право общения с сыном.

После этого жизнь Юнаса и Ивара стала намного спокойнее. Они нашли нового психотерапевта, специалиста по работе с травмированными детьми. Беседы с ним очень помогли Юнасу. По мнению этого психотерапевта, мальчику по возможности стоит ограничить общение с матерью.

Когда дети подвергаются психологическому насилию (что является нарушением их прав), как Юнас, это имеет серьезные последствия для самооценки в дальнейшей жизни. Поэтому важно, чтобы ребенок имел возможность поделиться с тем, кто ему верит, воспринимает его трудности всерьез и может объяснить, что проблема совсем не в нем.

Существуют различные формы когнитивной терапии, которая может помочь детям, подвергшимся насилию или ставшим свидетелями насилия. (Об этой проблеме также идет  речь в главе «Война за детей».) Промывка мозгов: история Сив

Сив ощущала себя уверенной и сильной, однако после нескольких лет брака с Хенриком она превратилась в замкнутую, пугливую женщину. Она чувствовала, что больна – и телом, и душой. С помощью друзей, нескольких лет психотерапии и серьезной работы над собой ей удалось вернуться к нормальной жизни .

 

Они вместе учились в университете. Хенрик был симпатичным, мужественным, обаятельным и весьма напористым поклонником. «Ты не в моем вкусе и к тому же женат. Я не связываюсь с женатыми мужчинами», – говорила Сив, когда он начал за ней ухаживать.

Но Хенрик не сдавался – он должен был заполучить Сив! В конце концов она поддалась его обаянию и мужественности. Он был совсем не похож на длинноволосых парней‑хиппи, с которыми она встречалась раньше. Хенрик вел себя как джентльмен, менял колеса на ее машине и осыпал комплиментами.

Они начали встречаться. Секретность – у Хенрика были жена и дочь – только придавала их отношениям остроты. В то же время Сив чувствовала, что все не так, как должно быть. Она не хотела разрушать семью своего любовника. Спустя несколько месяцев она сказала ему, что так больше продолжаться не может, и заявила о своем решении перевестись в другой университет.

Сив уехала. Вскоре ей позвонил Хенрик. Он попросил жену о разводе, рассказав ей, что встретил другую и хочет быть с ней. Сив была в отчаянии, но когда Хенрик приехал, не смогла его прогнать. Он утверждал, что не сможет без нее жить. Сив чувствовала вину за то, что она бросает его, ведь теперь ситуация выглядела именно так.

Стараниями Хенрика они вскоре переехали за город, сняли небольшой дом и продолжили свое обучение в университете. Им было хорошо, однако Хенрику не нравилось, когда Сив ездила в город, чтобы встретиться с подругами. Сив пошла навстречу его желаниям: она отдалилась от всех друзей и уединилась с Хенриком в маленьком домике.

Через какое‑то время они решили пожениться – этого добивался Хенрик, и, хотя Сив не была в восторге от этой идеи, она согласилась. Они также планировали перебраться на небольшой островок на западе страны. Хенрика завораживала мысль о том, чтобы поселиться вдали от всякой суеты, удить рыбу и жить в гармонии с природой. Сив удивляло, что он готов уехать так далеко от своей дочери, и она высказывалась против такого решения, но Хенрик считал, что дочка может приезжать к ним на каникулы.

Через несколько месяцев они сыграли свадьбу. Хенрик понравился родителям Сив, они решили, что им очень повезло с зятем.

Свадебное путешествие было не особенно приятным. Хенрик часто выражал недовольство: отель, еда, город – все было плохим.

Тогда же раздался и «первый звоночек», не предвещавший ничего хорошего. Молодожены сидели в ресторане и изучали меню. Сив уже хотела было заказать себе треску, но Хенрик грубо прикрикнул на нее: «Что? Тебе взбрело в голову есть в ресторане рыбу? Ты же знаешь, там, где мы будет жить, ее будет навалом!»

Сив была потрясена. Никогда раньше он не позволял себе разговаривать с ней в таком тоне. В ее голове пронеслась мысль: нельзя ли аннулировать брак? Просто сказать, что это было ошибкой?

С тех пор в душе Сив началась внутренняя борьба, она не знала, что ей делать. Интуиция подсказывала, что замужество было опрометчивым шагом. Однако все закончилось тем, что Сив поступила «разумно»: переехала в Вестланн, где Хенрик уже получил место.

Поначалу все шло хорошо. Сив благоустраивала старенький дом, который они сняли. Вскоре она нашла работу в городе, на материке. Хенрик предпочел бы, чтобы жена оставалась на острове, где он сам работал. Но Сив нравилось поездки до города на пароме.

Отношения между ними становились все более напряженными. Хенрика не устраивало, что Сив поздно возвращается с работы. Он все время намекал, что она уж слишком сдружилась с одним из коллег, также живущим на острове, и постоянно допытывался, о чем они говорят и чем занимаются на пароме.

Хенрик возражал против общения Сив со старыми друзьями. Он читал письма, которые ей приходили, и высмеивал их содержание. Он ревновал ко всему, что было связано с прошлым жены. В конце концов она демонстративно сожгла все письма и фотографии, которые хранила.

Однажды они приняли приглашение семейной пары, которая недавно перебралась на остров. Хозяин дома и Сив обнаружили, что их музыкальные предпочтения совпадают, поэтому весь вечер они напевали известные хиты и обсуждали концерты, которые когда‑то слышали. Это был действительно приятный вечер – до тех самых пор, пока Сив и Хенрик не вернулись домой. Не успела Сив закрыть за собой дверь, как Хенрик толкнул ее, замахнулся и… Его кулак просвистел перед самым ее лицом и впечатался в стену. Глаза Хенрика потемнели от гнева: Сив не должна вести себя подобным образом, ведь вспоминать то хорошее, что было в ее жизни до замужества, – это издевательство над ним! Тогда Сив четко сказала: «Если ты меня ударишь, я уйду».

В ту ночь она не сомкнула глаз: сидела и думала о том, как она оказалась в таком отчаянном положении. Утром она сказала Хенрику, что им лучше развестись – они очень разные и так дальше продолжаться не может. Сив добавила, что замужество было ее ошибкой.

Хенрик начал плакать. Он признал, что вел себя, как идиот, покаялся и обещал исправиться. И Сив осталась: при виде слез и столь искреннего раскаяния мужа у нее не хватило духу от него уйти.

Жизнь на маленьком острове была традиционной: жены стирали, убирали и готовили, а мужья, возвратившись с работы, ложились на диван. Хенрик, увидев это, захотел завести такой же порядок дома. Он начал требовать, чтобы Сив делала всю домашнюю работу, покупала и готовила еду. Мало того, он стал критиковать ее, когда она делала что‑то, по его мнению, недостаточно хорошо. Ей часто приходилось выслушивать, что она невкусно готовит или не умеет одеваться.

«Сейчас мне кажется непостижимым, что я могла с этим мириться, что я не ушла. Но в тот период я была очень подавлена, я была просто‑напросто как зомби с промытыми мозгами», – говорит Сив.

С другой стороны, Хенрик каждый день говорил ей, что любит ее больше всех на свете и она никогда не найдет того, кто будет любить ее также сильно. Это приводило Сив в замешательство. Ее также повергало в изумление, что в течение короткого периода времени его настроение могло кардинально измениться: вот он рассержен, едва ли не в бешенстве, а через пять минут становится нежным и заботливым.

На работе Сив ценили за добросовестность и надежность. Но, несмотря на это, она почти не верила в себя. Впоследствии она удивлялась, как ей удавалось быть успешной в профессио­нальном плане в тот момент, когда дома все было так плохо.

Стараясь сохранить мир в семье, она почти не спорила с мужем. Но иногда он возводил на нее такую напраслину, что Сив осмеливалась на сопротивление! Хенрик умел переворачивать все с ног на голову, для него это было обычным делом. Сив запомнила ситуацию, когда, заслушав порцию очередных фантазий мужа, посмотрела ему в глаза и сказала: «Это неправда. И ты об этом отлично знаешь». Его лицо окаменело: «Меня от тебя мороз по коже дерет!»

Напряжение Сив возрастало, она вся была как сжатая пружина, ее часто била дрожь, начались проблемы со здоровьем. Однажды вечером, когда Хенрик вернулся домой и начал на нее орать, она поймала себя на том, что хочет схватить кухонный нож и метнуть в него. Она чувствовала настоящую ненависть к мужу.

Когда они ссорились и она говорила ему, что больше не выдержит, он напоминал ей о своем пистолете: даже не думай сбегать, я все равно найду тебя! Сив не могла уйти, не осмеливалась покинуть супруга. Она больше не понимала, чего хочет. «Сейчас трудно это понять, но тогда я была уверена в том, что никто не сможет защитить меня или помочь», – говорит Сив.

Проведя на острове два года, они вернулись в родные пенаты. Сив был рада вернуться к «цивилизации», но после переезда жизнь c Хенриком не стала легче. Ее мысли все время крутились вокруг самоубийства. Она начала немного выпивать, чтобы заглушить страх. Сив жила как на иголках, спала беспокойно и все время боялась чем‑нибудь спровоцировать Хенрика.

Он никогда ее не бил, но принуждая к сексу, заставлял делать вещи, которые ей претили. Случалось, она просыпалась от того, что он сдавливал ей горло.

Однажды субботним вечером, когда они смотрели телевизор и Хенрик, как обычно, поливал грязью ведущих передачи, в дверь позвонили. Это была студенческая подруга Сив, Муна, и ее молодой человек Мартин. Сив давно утратила контакт с Муной, как и с другими близкими ей людьми, и подруга подозревала, что с Сив происходит неладное. И вот Муна стоит на пороге и хочет зайти в дом. Вчетвером они провели приятный вечер, а спустя две недели Сив и Хенрик должны были нанести ответный визит.

Хенрик не хотел идти к друзьям Сив. Сив возражала, что если они не придут, это будет выглядеть странно. В конце концов Сив пошла в гости одна. Ей пришлось пообещать Хенрику, что она не будет ничего рассказывать о том, как они живут, потому что «нельзя обсуждать свою личную жизнь с кем попало». Это подразумевало, что он понимает – между ними все не так, как должно быть. Еще он понимал, что Сив недовольна семейной жизнью.

В гостях Сив пришлось признать, что дело плохо. Она довольно долго пробыла у Муны и Мартина и поначалу пыталась сгладить ситуацию. Говорила, что все хорошо, что Хенрик ее любит. Однако Муна задавала вопросы и, когда выяснилось, как Хенрик обращается с женой, подруга сказала: «Нет, это не любовь, это зло. Это нездорово, Сив. Тебе надо уйти от этого человека».

Муна обратила внимание на то, что Сив выглядит нервно, отстраненно, что она бледна и печальна. Было очевидно, что у Сив невеселая жизнь. Подруга сказала, что если Сив не съедет в течение недели, то они с Мартином приедут за ней сами. Сив ужаснулась и просила их не делать этого, потому что все станет еще хуже, но Муна стояла на своем.

В последующие дни Сив было до смерти страшно. Ей казалось, что Хенрик знает, о чем она думает, и она не представляла, что делать. Больше всего Сив боялась, что Хенрик начнет стрелять в Муну или Мартина, когда те за ней приедут. Она думала о том, чтобы броситься в реку и исчезнуть навсегда.

Муна звонила и спрашивала, собирает ли Сив вещи. Сив и не начинала – ведь тогда Хенрик заподозрит неладное. Но на шестой день после визита к Муне и Мартину Сив сказала Хенрику, что плохо себя чувствует и не может идти на работу. Она хочет побыть дома. Когда он ушел, она собрала свои документы, написала записку, что ушла к врачу, и поехала на вокзал.

Как и советовала Муна, Сив вернулась к родителям и рассказала им об истинном положении вещей. Они поддержали Сив в ее решении развестись.

Сив осталась у родителей. Они сообщили об этом Хенрику, пояснив, что Сив измотана, ей нужен покой и поэтому она пока поживет у них. Мама записала Сив к психологу. «Я была совершенно потерянная и опус­тошенная, когда пришла на терапию», – вспоминает Сив.

Когда психолог попросил Сив рассказать о своем замужестве, она начала защищать Хенрика. Она объясняла, почему он вел себя так, а не иначе, считая, что она сама его провоцировала. Сив была убеждена, что если она вызывает в муже такую ярость, то именно с ней что‑то не так.

Но терапевт ответил: «С тобой все в порядке. Однако я уверен в том, что человек, с которым ты жила, – психопат». Он порекомендовал Сив почитать книгу Ингйалда Ниссена «Диктатура психопата».

Сив читала, и у нее внутри все переворачивалось. Она мало что знала о расстройствах личности и никогда не рассматривала характер мужа под таким углом. Оказывается, все это время она жила с психопатом!

Сив написала Хенрику письмо, в котором брала на себя всю ответственность за неудавшуюся семейную жизнь и сообщала, что не вернется.

Хенрик позвонил ей и признался, что вел себя дурно, но без злого умысла. Он уговаривал Сив возобновить отношения, ведь они созданы друг для друга. Когда же она ответила, что ее решение окончательное и она никогда к нему не вернется, супруг начал кричать: «Дрянь, да нужна ты мне! Я был с тобой только из‑за денег, которые ты унаследуешь!» Ругань и обвинения лились потоком, и Сив просто положила трубку. Это было окончательным подтверждением «предварительного» диагноза: Хенрик – злобный психопат.

Для Сив началась новая жизнь. Это было непросто. «Я не привыкла к самостоятельности. Даже покупка новой одежды вызывала трудности. Мне поначалу даже трудно было сделать выбор, поскольку обычно Хенрик решал, что я должна носить», – рассказывала Сив.

Сив переехала к Муне и Мартину, которые продолжали оказывать ей поддержку. Она боялась, что Хенрик ее найдет, и почти никуда не выходила. Через некоторое время Сив поступила в университет, чтобы освоить новую специальность, и справлялась с этим очень хорошо.

Она также продолжала ходить на терапию. И говорила психологу, что чувствует себя глупой и слабой, зря потратившей столько времени на жизнь с психопатом. Она думала о том, насколько ее жизнь была бы легче, если бы она не встретила Хенрика. Но психолог прокомментировал ее слова так: «Если бы ты не встретила его, то связалась бы с другим проходимцем».

Сив было больно это слышать, и она согласилась на предложение психолога поговорить о своем детстве, чтобы выявить причины, превратившие ее в жертву деструктивных отношений. «Разбираться с этим было тяжело, но необходимо», – говорит Сив. Психолог также дал ей книгу о жестоком обращении с женщинами, и она узнавала себя в некоторых героинях. Терапия помогла ей снять напряженность, сковывающую ее тело, – у Сив был посттравматический стресс. (Подробнее о том, что это такое, можно прочесть в главе 3.)

Со временем Сив стало лучше, хотя ее эмоцио­нальное состояние было нестабильным. Порой она ощущала эйфорию, а порой почти погружалась в депрессию.

Она нашла работу, которая ей нравилась, а доброжелательность коллег и позитивные отзывы руководства помогли ей вернуться к нормальной жизни. «Я помню, что иногда я чувствовала себя счастливой просто потому, что свободна. Я наслаждалась тем, что могу накрыть стол в собственной квартире. Я покупала еду, шампанское, сама себя баловала».

Позже Сив встретила приятного парня, но оказалось, что он страдает маниакально‑депрессивным психозом. Ей стало тяжело в этих отношениях, поэтому она предпочла их прервать. «Но он помог мне преодолеть кризис. Я поняла, что бывают добрые мужчины», – смеется Сив.

Она ходила к психологу в течение трех лет и вела дневник, что также было частью терапии. В подобных ситуациях этот метод считается очень действенным. Сив также использовала различные техники психо­логической и физиологической релаксации.

Хенрик ее больше не беспокоил. Она слышала, что вскоре после их разрыва он сошелся с другой женщиной.

При разделе имущества Хенрик выдвинул требования столь непомерные, что даже его адвокат покачал головой. В последний раз она видела бывшего мужа в адвокатской конторе – перед ней стоял жалкий и пафосный субъект. «Подумать только, и это его я боялась!» – подумала тогда Сив.

Она говорит, что не перестает удивляться тому, что терпела все выходки Хенрика. Она, сильная женщина, стоявшая на баррикадах в борьбе за права женщин, отличница, успешная в работе! «Я верила в себя, когда речь шла о профессии или каком‑то общественном деле, но в отношениях с мужчинами я терялась. Возможно, проблема коренится в моем негативном отношении к отцу, во всяком случае, такого мнения придерживался мой психолог».

Сив долго злилась на себя, чувствуя горечь от того, что потратила столько времени и обокрала собственную жизнь. Брак с Хенриком длился всего три года, но много лет она страдала от его последствий: в ней долго звучал голос мужа, объясняющий ей, насколько она глупа. Она думала о том, что произошло бы, если бы ее подруга Муна в тот день не позвонила в дверь и не вмешалась в ситуацию. «Вероятнее всего, я оказалась бы в больнице. В то время я была на грани нервного срыва», – говорит Сив. Ей помогли вырваться на свободу, но, по ее словам, «основную работу нужно проделать самой».

Людям, находящимся в подобной ситуации и страдающим от посттравматического стресса, она рекомендует найти в себе способности, которые хочется совершенствовать. «У меня был талант, о котором я всегда знала, но не развивала потому, что от этого в свое время меня отговорили родители».

Сейчас Сив работает по новой специальности. Она переквалифицировалась и занимается тем, чем, в сущности, хотела заниматься всегда. Раньше у нее не хватало духу это сделать. Профессиональная реализация много для нее значит.

Психолог сомневался в том, что она когда‑нибудь сможет вернуться к полноценной трудовой деятельности, полагая, что ей лучше рассчитывать лишь на частичную занятость. «Но именно этому совету я воспротивилась. Это равносильно тому, чтобы оставаться жертвой, а я этого не хотела», – говорит Сив. Леденящий финал страстного романа

Турид влюбилась в обаятельного  мужчину, с которым познакомилась в Интернете. Он оказался манипулятором, лжецом  и невероятным эгоцентристом, но, несмотря на все это, Турид потребовалось  немало времени на то, чтобы закончить отношения. 

 

Турид, сорокапятилетняя женщина, немного растерянная после тяжелого развода, зарегистрировалась на сайте знакомств. Там она начала общаться с очень милым человеком, представившимся ей как Тим. После двухнедельного виртуального знакомства он внезапно позвонил ей, вычислив, где она работает, по адресу ее электронной почты.

Турид была несколько обескуражена его звонком, но он был так мил и любезен, что она быстро обо всем забыла. Это был очень приятный разговор. Тим пригласил ее прогуляться по вечернему парку, и она согласилась.

Встреча прошла великолепно. Турид сразу почувствовала, что между ними есть притяжение. Тим рассказал, что он – директор большой евро­пейской компании; что получил высшее образование у себя на родине, а сейчас перебрался в Осло, чтобы открыть норвежский филиал фирмы. Поэтому он просто снимает комнату. В ответ Турид рассказала о своей жизни, о работе и образовании, Тим с интересом слушал и задавал вопросы. Она чувствовала себя очень комфортно в его обществе, он располагал к себе, вел себя учтиво и продемонстрировал недюжинные познания в самых разных сферах жизни.

Турид совершенно потеряла голову. Тим начал проводить массу времени дома у Турид и вскоре окончательно переехал к ней. Просто пришел как‑то с чемоданами в квартиру, где она жила со своими двумя дочерьми‑подростками, и остался.

Спустя пару недель Тим начал выражать неудовольствие по поводу поведения девочек. Он считал, что они невоспитанные и капризные, о чем не преминул сообщить им. Они, в свою очередь, не выносили нового маминого возлюбленного. Турид переживала из‑за конфликтов, но понимала, что с подростками всегда нелегко, и надеялась, что все образуется.

Через пару месяцев в его отношении к ней появилась некоторая холодность. Комплиментов и ласки с его стороны становилось все меньше и меньше. Он начал критиковать ее манеру одеваться и цеплялся к мелочам.

Атмосфера в семье, как и отношения Турид и Тима, стала напряженной. В результате между Тимом и дочерьми Турид началась откровенная вражда – он перестал с ними разговаривать и заявил Турид, что этим «норовистым малолеткам» лучше было бы переехать к отцу.

Он хотел, чтобы у них с Турид был собственный дом. Они планировали свою новую жизнь и рассматривали разные варианты. У Тима были большие планы на их совместное будущее – по его словам, они могли бы добиться успеха, открыв свое дело. Но когда Турид задавала конкретные вопросы и пыталась поговорить об этом «будущем» серьезно, у него всегда находились другие дела или же он ссылался на усталость.

У него на работе дела обстояли не очень хорошо – и руководство, и коллеги, по словам Тима, были невыносимы. Тим начал уговаривать Турид устроить его в крупный концерн, в котором она работала. Когда она отказалась, он обиделся как ребенок.

«Все вертелось вокруг него. Бесконечные нытье и требования. Он мог звонить мне на работу десять раз на дню», – рассказывает Турид. Она старалась по возможности угодить прихотливому мужчине, чтобы он был доволен и счастлив, но сама изматывалась все сильней. Некогда жизнелюбивая и непосредственная, Турид все больше походила на издерганную, подавленную женщину. Ее подруги беспокоились, и она призналась, что в ее жизни не все гладко. «Я чувствовала, что меня используют», – вспоминает Турид.

Отношения с возлюбленным были неустойчивыми. Вот он довольный и счастливый, а в следующий миг уже обиженный и раздраженный. «Это напоминало жизнь с доктором Джекиллом и мистером Хайдом. Я не знала, кем он станет через секунду».

Турид никогда не восставала против чрезмерных требований Тима, его утверждений и занудности. Наоборот, она старалась предотвратить конфликт, подстраивалась, была тише воды, ниже травы, когда он бывал не в духе. Турид по‑прежнему была в него влюблена и жалела его, но все же понимала, что эти нездоровые отношения высасывают из нее все силы. Она была растеряна и измучена, и, хотя он никогда не использовал против нее физическую силу, она опасалась того, что может прийти ему в голову.

Турид ушла на больничный. Однажды, когда Тим был на работе, она взяла кое‑какую одежду и поехала к подруге. Затем она отправила Тиму SMS о том, что их отношения закончены, и просила его съехать из ее квартиры.

Когда спустя несколько дней она вернулась домой, Тима и его вещей уже не было. Дочери жили у отца. Турид осталась одна.

Она скучала по дочкам и по Тиму, и когда он начал присылать ей текс­товые сообщения, в которых признавался, что все еще ее любит, она, поддавшись слабости, позволила ему прийти. Турид приготовила ужин и открыла бутылку вина. Они прекрасно провели время, и он ни разу не упрекнул ее в том, что она сбежала к подруге. Через несколько дней он снова переехал к ней.

Вновь обретенное счастье продлилось недолго: Тим устраивал сцены из‑за ерунды, был одержим какими‑то странными, даже параноидальными идеями.

«Мы жили в каком‑то бреду, в пузыре, где было место только для нас двоих. Спустя несколько недель я почувствовала себя плохо, было ощущение, что я схожу с ума. Я просто была не в себе», – вспоминает Турид. Тим не переносил ее слез, и раньше она плакала тайком, но теперь Турид была не в состоянии скрыть свое отчаяние.

Она чувствовала себя слабой и больной, а Тим продолжал выдумывать теории заговора, согласно которым все и всё вокруг были против них. Все предали Турид, кроме него, и только он мог защитить Турид от жес­токого внешнего мира – от бывшего мужа, родителей, детей и подруг.

Тим всегда был недоволен, когда она общалась с семьей или друзь­ями. Он стал подозрительным и контролировал ее круглые сутки. И даже оформил больничный, чтобы посвятить все время «бедной Турид». Ей не разрешалось самой ходить не то что в магазин, а даже запираться в ванной.

Турид понимала, что эти отношения необходимо прекратить, и начала планировать бегство. «Говорить с ним об этом или порвать с ним, как с обычным человеком, было немыслимо. Тим полностью меня конт­ролировал. Глядя мне в глаза, он мог с напором говорить полчаса, при этом крепко удерживая меня и физически, и психологически», – говорит она.

Как‑то раз под благовидным предлогом Турид спустилась в прачечную в подвале и позвонила подруге с просьбой о помощи. На следу­ющий день, сославшись на прием у врача – там Тим не мог присутствовать, – она сбежала к подруге. Подруга помогла Турид и даже организовала выселение Тима из квартиры.

На этот раз Турид решила, что разрыв окончательный и бесповоротный. Однако, хотя Тим и не переезжал к ней вновь, она не могла полностью прекратить контакт с ним. Она жалела его и чувствовала, что все еще его любит. Они часто встречались после работы. Тим не упрекал ее в том, что она его выгнала, напротив, старался сделать так, чтобы Турид снова захотела съехаться с ним. Он говорил о том приятном, что они могли бы делать вместе, куда они могли бы поехать отдыхать. И демонстрировал недовольство, когда понимал, что на нее его слова уже не действуют.

Всякий раз после встреч с ним Турид словно бы пробуждалась, возвращаясь к реальности. Она понимала, что лучше не станет. По совету подруг она прочла в Сети массу материалов о знакомствах через Интернет и поняла, что психопатические личности ведут себя подобно Тиму. «Было непросто это признать, но очень полезно. До этого я почти ничего не знала о расстройствах личности, но по мере того, как я читала эти материалы, все постепенно прояснялось и становилось на свои места», – говорит Турид.

Она также связалась с Лине – бывшей девушкой Тима. Лине совершенно не соответствовала тому образу, который нарисовал для Турид Тим. К тому же выяснилось, что, живя у Лине, Тим встречался с другой женщиной – Сарой. Он вел двойную жизнь и жил то у одной подруги, то у другой, они же ничего не знали друг о друге.

Сара и Лине в один голос предостерегали Турид, говорили, что Тиму свойственно использовать других – находить женщин, переезжать к ним и жить за их счет. Они рассказали о психологически изматывающих отношениях, которые они разрывали долго и мучительно. Их истории во многом напоминали ситуацию, в которой оказалась сама Турид. Все это подтверждало ее подозрения.

Она перестала отвечать на звонки и сообщения Тима и четко дала ему понять, что их отношения закончены: они не подходят друг другу и должны разойтись.

Однако Тим не сдавался. Он послал ей букет красных роз и пригласил на ужин. Турид не ответила, и когда он понял, что она серьезна в своих намерениях, то впал в бешенство и стал изливать на нее потоки грязи. Так было даже проще держаться от него подальше. Тем не менее она долго приходила в себя, прежде чем поняла, что он ушел из ее жизни навсегда.

«Это тянулось как дурной сон, я как будто была не я. Я чувствовала себя круглой дурой, поскольку втянулась в эти отношения, позволила обвести себя вокруг пальца лицемерному обольстителю. Некоторые мои подруги серьезно беспокоились, они не понимали, почему я не покончила со всем этим сразу. Мне кажется, чтобы понять это, нужно самому через такое пройти, ведь эмоции в подобной ситуации просто зашкаливают», – говорит Турид.

Со временем она поняла, что самоедство не приносит пользы и лучше использовать полученный опыт позитивно. «Я должна была поработать с собой, обратить внимание на свои слабости», – говорит она.

Турид встретила Тима в момент, когда после многих лет брака разошлась с мужем, в отношениях с которым в последние годы не было любви и тепла. Она мечтала снова ощутить страсть и испытать бурю эмоций. Что и получила от Тима – по максимуму. Она считает, что в тот период была особенно уязвима, поэтому и стала легкой добычей опытного соблазнителя.

«Я никогда не жила для себя. Первое, что я сделала после разрыва с Тимом, – поехала отдыхать одна. Я должна была научиться радоваться самой себе. Я стала менее беспокойной, поверила в себя. Я чувствую, что вновь обрела себя», – говорит Турид. Общие черты агрессоров

Возможно, вы узнаете себя в этих историях, возможно, они напоминают вам о чем‑то из вашего личного опыта. Это лишь малая часть того, что нам довелось услышать за годы работы. И хотя эти истории различаются, в них есть нечто общее: поведение и реакция агрессоров.

Если вы испытываете страх перед тем, с кем вы живете или работаете, перед членом семьи или коллегой, то это – признак нездоровых отношений. Если вы чувствуете сильную неуверенность, не смеете быть самими собой и замечаете, что кто‑то пробует вас подавить, – вы должны быть бдительны и следить за словами и поступками этого человека.

Вот типичные   особенности агрессора, втягивающего вас в отношения, разрушающие здоровье   

 

Агрессор считает  себя совершенством

Он (она) чувствует свое превосходство над другими людьми с точки зрения морали, опыта и знаний, а также зачастую – интеллекта и внешности. Он (она) никогда не делали что‑то неправильно, а если ими все‑таки была допущена ошибка, то это – вина кого‑то из окружающих. Если вы узнали о его (ее) неверности, то это может быть объяснено тем, что вы – неисправимы и безнадежны, слишком растолстели и массой других причин.

 

Агрессор прячет свою истинную сущность за искажениями , лож­ью о себе  и других, проявляясь в манипуляциях и оскорбляющем поведении

Ему (ей) необходимо фокусироваться на других, особенно на вас, чтобы сосредоточить все свое внимание на вашей «неполноценности». Чем больше вы «опускаетесь» в том или ином качестве, тем более безупречным чувствует себя агрессор. Как будто его питает ваше несовершенство.

 

Агрессор всегда готов осудить  других

Агрессор считает, что ему открыта правда о других людях, об их слабостях и отрицательных качествах. Он (она) провозглашает себя судьей над остальными. Предметом суда становятся ваша никчемность, неполноценность, вероломство, непорядочность, слабость, болезнь и т.п. Он (она) обладает поразительной способностью находить ваши болевые точки и слабости. Постоянно возникают все новые обвинения в ваш адрес и приговор выносится априори. Создается впечатление, что вы осуждены пожизненно, без возможности искупить свою провинность или получить «помилование». Агрессор может апеллировать к вашим прошлым «грехам», совершенным много лет назад. Но вам не просто выносят приговор: этот самопровозглашенный судья также считает себя вправе наказывать вас, используя различные формы психологического и физического насилия.

 

Агрессор следует закону джунглей

Агрессор все время атакует. Когда он (она) чувствует, что его (ее) амплуа безупречного человека находится под угрозой или что его (ее) потребность во власти и контроле не удовлетворяется, агрессор нападает. Это позволяет агрессору отвлечь ваше внимание от самого себя и не сдавать свои позиции. Агрессор действует по закону джунглей: нападение – лучшая защита. Убей – или будешь убит.

 

Слова агрессора обычно расходятся  с его поступками

Агрессор весьма красноречив, он убедителен на словах, но обратите внимание на то, что его поступки едва ли соответствуют заявленным суждениям.

 

Агрессор нуждается в постоянной активности

Он (она) обычно скрывают внутреннюю пустоту за выбеленным фасадом, поэтому агрессор ищет активности на работе и в свободное время плохо переносит тишину и покой.

 

Агрессор презирает слабость

Агрессор хочет выглядеть сильным, деятельным человеком и поэтому нетерпим к проявлениям чувств и ранимости других людей – особенно если речь идет о близких, даже собственных детях. В таких проявлениях он видит слабость.

 

Двуликий Янус

Вы не понимаете как – хорошо или плохо – относится к вам агрессор? Уважает вас или ненавидит? Эти люди легко сбивают с толку, демонстрируя различные стороны своего «Я». Одна – приветливая, позитивная, добрая. Другая – та, которую обычно видят только люди из ближайшего окружения, – мстительная, полная ненависти и подавляющая. Словами, взглядом, мимикой и определенными действиями он (она) могут оскорблять окружающих. Красивые слова о заботе и любви к ближнему, как правило, остаются только словами.

Эти разные «Я» агрессора могут быстро сменять друг друга. Многие наблюдавшие этот процесс говорят о том, что он напоминает щелчок выключателя: внезапно агрессор становится другим человеком. Это отражается во его взгляде – в преддверии бури глаза темнеют, от агрессора словно веет холодом.

 

Агрессор стремится к контролю над другими людьми

Агрессор хочет обладать властью над другими людьми, особенно над теми, с кем он вместе живет или работает. Ваша воля, мнение или потребности подавляются. На работе агрессор предпочитает иметь дело с соглашателями. В частной жизни требует от окружающих послушания и подлаживания под свои вкусы и представления. Стремление агрессора контролировать и подчинять не ослабевает даже после развода или разрыва отношений или по мере взросления детей.

 

Агрессор  требует к себе повышенного внимания

Агрессор все время находится в зависимости от внимания со стороны других людей. Если он не добивается внимания по‑хорошему, то использует негативные методы воздействия. Такие люди могут затеять ссору или начать активно протестовать, если столкнутся с противодействием своей воле, или же просто от скуки.

 

Агрессор  отличается эмоцио­нальной незрелостью

Зачастую эмоциональные реакции агрессора напоминают реакции маленького ребенка, он зависим, эгоистичен, требователен и редко принимает во внимание потребности окружающих. Поступки агрессора импульсивны. Возникшая потребность должна быть удовлетворена незамедлительно, а не через час, день или неделю. Он (она) не понимает, какими могут быть последствия его (ее) действий. Какая‑то мелочь может спровоцировать внезапный приступ бешенства агрессора, он (она) может неадекватно отреагировать или подвергнуть вас наказанию, несопоставимому с совершенным вами «проступком».

 

Агрессор лишен эмпатии

Агрессор глух к чувствам других людей. Он (она) не раскаивается, ранив и обидев другого человека. Агрессор способен отругать вас, а минутой позже вести себя как ни в чем не бывало. При этом он (она) может упрекать, критиковать вас за определенные реакции, обвиняя в том, что вы якобы «пережевываете» то, что давно пора забыть.

 

Агрессор  играет роль мученика

Агрессор легко входит в амплуа жертвы или мученика – таким образом единолично закрепляя за собой право на страдание. Если агрессор видит, что вам плохо, ему или ей всегда будет еще хуже. Страдания агрессора имеют первостепенное значение.

Очень часто агрессоры манипулируют своими близкими, навязывая им чувство вины. Таким образом они контролируют людей и получают над ними власть. Агрессоры могут вести себя «самоотверженно», утверждая, что больше всего на свете пекутся о своих близких. В дальнейшем это может быть использовано как оружие против них. Например, когда престарелая мать говорит взрослому сыну или дочери: «И это благодарность за все, что я для тебя сделала!»

Агрессоры всегда «становятся жертвой» дурных наклонностей, недостаточной нравственности или слабости других людей. Этим же они объясняют собственные ошибки. Роль жертвы разыгрывается просто блестяще, кажется, что агрессор искренне верит в ее подлинность.

 

Агрессор говорит неправду

Агрессоры достаточно вольно обращаются с фактами. Они могут спокойно говорить неправду, даже в случае, когда их ложь можно легко опровергнуть. Зачастую они что‑то выдумывают, чтобы оправдать какой‑то свой поступок, лгут или утаивают правду с целью представить себя в лучшем свете. В чем причина такого поведения?

Тот, кто сталкивался с людьми, ведущими себя подобным образом, не раз задавался вопросом: почему они такие? Осознают ли они, что ведут себя дурно? Могут ли они измениться? Может ли им помочь терапия? Что я могу сделать для того, чтобы исправить ситуацию?

Люди, чье поведение соответствует приведенным выше описаниям, отличаются незрелостью, и отношения с ними могут разрушить ваше здоровье. Они имеют психопатические черты, характерные для той формы расстройства личности, которая не поддается коррекции. Понимание этого – определение проблемы – является первым шагом жертвы на пути к освобождению.

 

 

   Глава 2          ЛЮДЕЙ, ОБЩЕНИЕ С КОТОРЫМИ ПОДРЫВАЕТ ЗДОРОВЬЕ, МОЖНО ВСТРЕТИТЬ ГДЕ УГОДНО

Они есть среди женщин и мужчин, среди родителей, братьев и  сестер, возлюбленных, супругов. Они могут быть коллегами по работе, начальниками , бизнесменами и общественными деятелями. Властолюбивые люди, манипулирующие окружающими и контролирующие  их, есть везде. Почти всегда вокруг них возникают конфликтные ситуации , общение с ними ставит все с ног на голову, приводит  к смятению и отчаянию .

 

Многим из нас доводилось иметь дело с «тяжелыми» людьми: сначала они очень нравятся и располагают к себе, но со временем начинают демонстрировать свои менее приятные качества. Именно с таким человеком довелось работать Элизабет.

 

Элизабет руководила проектом в течение полугода и была довольна результатами своей работы. Она получила массу позитивных откликов от заказчиков – партнеров фирмы, в которой работала.

Поэтому она была удивлена, когда директор фирмы Анна‑Лиза вызвала ее к себе и выразила свое недовольство – по мнению начальницы, Элизабет работает недостаточно хорошо и результаты ее труда «посредственные». Анна‑Лиза раскритиковала сотрудницу за «вялые» темпы работы, напомнив, что Элизабет теперь работает на коммерческое предприятие, а не на бюджетное, как прежде. Элизабет была так огорошена словами босса, что не нашлась, что ответить: действительно, она подготовила отчет на пару дней позже срока, но эта задержка была согласована и не представляла собой никакой проблемы. К изумлению Элизабет, Анна‑Лиза также осудила ее рабочий гардероб, приказав сменить короткие юбки на одежду, соответствующую имиджу фирмы.

Сдерживая слезы, Элизабет вышла из кабинета начальницы и прошла через приемную, в которой сидела Сильви. Сильви была пятым или шестым помощником в череде быстро сменявших друг друга секретарей Анны‑Лизы. Сильви испуганно посмотрела на Элизабет, но ничего не сказала.

Весь вечер Элизабет размышляла над словами начальницы, анализировала свою работу. Она плохо спала ночью, а в последующие дни ловила себя на том, что ей страшно идти в офис. Ее коллеги заметили произошедшую в ней перемену и начали задавать вопросы. Элизабет отвечала, что не совсем хорошо себя чувствует. Ей было стыдно рассказывать о разносе, полученном от начальства.

Через неделю после этого состоялось совещание отдела, на котором Элизабет представляла предварительные результаты работы по значимому для фирмы проекту, которым она руководила. Анна‑Лиза вела совещание. Перед докладом Элизабет сильно нервничала. Она чувствовала на себе пристальный взгляд начальницы. Проблемы, возникшие при запуске презентации, отнюдь не облегчили положение. Анна‑Лиза демонстративно вздохнула: «Я надеялась, что Элизабет говорила правду, когда называла себя продвинутым пользователем ПК».

После окончания презентации началось обсуждение, и Анна‑Лиза заявила, что поставленную задачу можно было решить гораздо эффективнее. Одну из идей, озвученных Элизабет, она даже назвала «бездарной». Фактически это была идея, предложенная самой Анной‑­Лизой, поэтому Элизабет была совершенно сбита с толку. Она глотала слезы, чувствуя себя жалкой, униженной и беспомощной.

После совещания к Элизабет подошла сотрудница, которая также присутствовала на презентации. Стараясь утешить Элизабет, коллега рассказывала о том, что их деятельная и ориентированная на результат шефиня безжалостна к тому, кто чем‑то ее не устраивает. Именно поэтому Анна‑Лиза меняет секретарш как перчатки, эксплуатирует их почти круглые сутки и отчитывает всех, если что‑то не сделано в соответствии с ее указаниями. У других сотрудников также напряженные отношения с Анной‑Лизой, некоторые увольняются из‑за конфликта с ней.

Поразмыслив, Элизабет решила поговорить с начальницей начистоту. Она считала, что с ней обошлись несправедливо, и чувствовала, что должна об этом сказать. Когда она, наконец, добилась ауди­енции, то не встретила понимания. Анна‑Лиза пришла в ярость, когда Элизабет прямо сказала, что критику со стороны начальницы вызвала собственная идея Анны‑Лизы. Директор стала отрицать, что предложила «такой идиотизм», и заговорила о некомпетентности, процветающей нынче в отрасли.

«К тому же, я не потерплю интервью, данных без моего разрешения. Я – руководитель и моя обязанность контролировать все, что говорится о моей компании», – добавила Анна‑Лиза. За две недели до этого скандала Элизабет дала интервью одной из центральных газет страны. Корреспондент интересовался ее мнением как эксперта в отрасли, а вопросы, затронутые в интервью, были связаны с ее специальностью, но не касались ее места работы. Но начальнице было трудно с этим примириться.

Элизабет обратилась за помощью к консультанту – опытному специалисту по разрешению конфликтов на рабочем месте. Он посчитал, что Анна‑Лиза завидует Элизабет и воспринимает ее как угрозу. Консультант сказал, что руководители такого типа имеют склонность очернять тех, у кого есть собственное мнение. Он объяснил, что поведение Анны‑Лизы указывает на то, что в ее характере, по всей видимости, есть психопатический компонент и это расстройство личности не поддается изменениям. Он выразил опасения, что ситуация может ухудшиться, если Элизабет будет продолжать работать под началом Анны‑Лизы, и порекомендовал ей искать другие варианты. Элизабет последовала его совету и поменяла место работы.

 

«Психопатов не существует, это не более чем фигура речи», – утверж­дают многие. Однако наш многолетний опыт работы с жертвами говорит о другом.

Можно верить, что злонамеренных людей не существует, но, к сожалению, это не так.

Можно верить, что все способны измениться, но и это не так.

Разумеется, психопатия имеет различную степень выраженности, и как диагноз подразумевает наличие у конкретного человека совокупности характеристик, удовлетворяющих целому ряду критериев. Однако среди нас есть множество людей, имеющих психопатические черты, например, такие, как у Анны‑Лизы из описанной выше истории. Каждый человек неповторим, поэтому эти черты проявляются по‑разному и воздействие этого проявления на окружающих различно. Но в большинстве случаев с людьми, имеющими психопатические черты, тяжело жить или работать бок о бок. Они не обладают основополагающей способностью человека – сопереживать чувствам другого, эмпатией, которая воплощается в нашей заботе друг о друге. Обыденные психопаты

Часто психопатов ассоциируют с людьми, которые воруют, грабят и убивают. И действительно, среди преступников, особенно практикующих физическое насилие, много психопатов. Однако в большинстве случаев психопатические личности не оказываются на скамье подсудимых. Именно с этими «обыденными психопатами» мы и сталкиваемся в повседневной жизни. Это люди, имеющие психопатические черты. Мы влюбляемся в них, потому что они обаятельны и обходительны, нас связывают с ними кровные узы, если они являются нашими родителями, братьями, сестрами, мы взаимодействуем с ними на работе.

Обыденные психопаты весьма эгоцентричны, они не заботятся о других, если это не отвечает их интересам. Им ничего не стоит соврать или исказить факты, они не гнушаются угрозами, если это помогает им достичь своей цели. Они, как правило, используют других, ведут себя как победители, им нравится, когда ими восхищаются. Они чувствуют собственное превосходство над другими людьми и считают, что заслуживают лучшего обращения. Как будто для этих исключительных людей существуют исключительные правила.

Среди руководителей высшего звена, по всей видимости, достаточно большое количество людей имеет психопатические черты, поскольку руководящая позиция дает возможность реализовать тягу к власти и удовлетворить потребность во внимании со стороны окружающих. Этот вопрос был изучен исследователями Полом Бабяком и Робертом Д. Хаэром. Они провели исследование сотни руководителей американских компаний и выяснили, что среди них было восемь психопатов. (Результаты были представлены на Открытом форуме европейской науки в Стокгольме в 2004 году.) Опираясь на эти данные, можно сказать, что психопатия в два раза чаще обнаруживается у руководителей высшего звена, чем среди остального населения.

Мнение Бабяка и Хаэра разделяет и известный шведский рекрутер Ларс‑Улав Тюнбро, автор книги о психопатологиях среди топ‑менеджеров. Он считает, что от 4 до 5% руководителей высшего звена являются психопатами. Однако точность данных зависит от корректного определения психопатии. Можно также предположить, что некоторые компании, ориентированные на получение прибыли, особенно привлекают властолюбцев. Кроме того, нам известны примеры того, как государство управляется железной рукой психопатической личности. Появлению таких людей у власти больше способствует диктатура, а не демократия. Встречаются психопатические лидеры, чья решительность и жесткость находят поддержку у широких масс населения. И только люди, работающие в непосредственном контакте с ними, знают о злоупотреблении властью и о том, как они травят, изводят и наказывают тех, кто с ними не соглашается.

Может даже сложиться впечатление, что таким людям нравятся конф­ликты и ссоры, что они просто питаются ими. Своими жгучей потребностью в самоутверждении, безжалостностью, лживостью и не развитой способностью к эмпатии эти люди создают множество проблем для своего ближайшего окружения, становятся причиной пролитых слез и бессонных ночей.

Наибольший вред обыденные психопаты могут причинить своим домашним, поскольку за закрытыми дверями дома членов семьи можно изводить годами, и никто не вмешается, никто не сообщит об этом в СМИ. Внешне все может выглядеть вполне пристойно, и только жертвы – супруги, дети, родители – на собственном опыте познают другую реальность. Жить с человеком, имеющим психопатические черты, – это всегда нелегко. Это подтверждает история Сесиль и Робина.

 

 

Робин настаивал, чтобы его подруга Сесиль оставалась дома и ухаживала за ним, пока он болен. В сущности, ему вообще не нравилось, что она работает, он предпочел бы, чтобы все ее время и энергия уходили на него, но деньги, которые она зарабатывала, были не лишними. У него не было серьезных сбережений или стабильного заработка. Он часто менял работу из‑за конфликтов с работодателями или коллегами.

В возникающих проблемах Робин всегда обвинял других: с такими тупицами и бестолочами просто невозможно работать! Начальниками его на удивление часто становились идиоты, которые не понимали, насколько Робин талантлив. У Робина были грандиозные планы на будущее – он хотел создать собственную фирму, разбогатеть, работая на себя, а не на чужого дядю, и жить припеваючи.

Поначалу Сесиль была очарована Робином. Он был таким обаятельным и забавным, делал ей комплименты, которых она раньше ни от кого не слышала. Она была довольно осторожной, осмотрительной женщиной, которой недоставало веры в себя. У нее не было большого опыта общения с мужчинами, поэтому для Робина она стала легкой добычей. Он был словно сама надежность и доброта. Однажды вечером он пришел к ней с огромным букетом роз и попросил ее руки, и, хотя она понимала, что еще слишком рано (их отношения длились всего несколько недель), но была так обрадована и потрясена, что не могла не сказать «да».

Она позволила ему переехать к ней, и Робин начал с энтузиазмом планировать свадьбу и свадебное путешествие. Сесиль считала, что им лучше подождать, пока они не встанут на ноги, но это не устраивало Робина. Он обижался и не разговаривал с Сесиль целый день. В конце концов она почувствовала себя виноватой и попросила у него прощения за то, что обидела его и задела его чувства.

Какой‑то период их совместная жизнь была счастливой. Сесиль забеременела, и они поженились. Он заказал дорогой тур в качестве свадебного путешествия, это должно было стать для Сесиль сюрпризом. Она и не подозревала, что поездка куплена в кредит. Робину нравилось производить впечатление состоятельного человека и думать, что такой тур ему по карману.

Едва они вернулись из свадебного путешествия, как Робин начал критиковать свою новоиспеченную жену: она недостаточно элегантна, готовит слишком просто. Он приходил в ярость из‑за пустяков, например, когда Сесиль забывала купить молоко или позволяла себе взять машину, не спросив его разрешения. В таких случаях он хлопал дверью и пропадал на несколько часов. Возвращаясь, он вел себя как ни в чем не бывало.

Робин часто ездил в город развлекаться и порой приходил домой только на рассвете. Сесиль понимала, что он ей изменяет. Когда она прямо указала на это Робину, он ответил, что удивляться тут нечему, ведь беременность сделала ее совсем непривлекательной.

Сесиль совсем отчаялась. Она впала в депрессию. Боялась всего, что может спровоцировать Робина на насилие. Поэтому она всегда была настороже, всегда в напряжении.

Ее муж продолжал жить так, как хотел. Создавалось впечатление, что он томится, все время находится в ожидании. Когда родился ребенок, Робин поначалу очень радовался. Тем не менее когда малыш плакал по ночам, Робин раздражался и просил Сесиль остановить этот крик. Бывало, она брала коляску, выходила с ребенком на улицу и долго гуляла, чтобы не беспокоить мужа.

Сесиль решила съездить к родителям, которые жили на севере, чтобы передохнуть и подумать. Но Робин не желал об этом слышать. Он считал родителей Сесиль недалекими людьми, которые оказывают на нее дурное влияние. Кроме того, Сесиль должна быть дома и заботиться о собственной семье.

Ему также не нравились визиты подруг жены, и она перестала приглашать в дом кого бы то ни было. Ее донимали следующие за этими визитами допросы – она должна была отчитываться перед Робином, чем они занимались и о чем говорили.

Периодически Робин мог осыпать Сесиль комплиментами, готовить для нее и предлагать поехать куда‑нибудь на выходные. В такие моменты Сесиль испытывала душевный подъем и думала, что ее муж, в сущности, хороший человек. Еще она его жалела, поскольку знала, что его детство было не из легких.

Но через некоторое время все возвращалось на круги своя. Эти отношения ее изматывали, и она серьезно задумалась о разводе. Выяснилось также, что Робин погряз в долгах. Он скрыл это обстоятельство от Сесиль, как и многие другие.

Сесиль помогла коллега. Ее поддержка дала Сесиль силы и мужество на то, чтобы сообщить Робину о своем желании развестись. Робин разъярился, оттолкнул ее к стене и обвинил ее в избалованности и неблагодарности. Он обещал, что без него в жизни Сесиль не будет ничего хорошего, уж он‑то об этом позаботится!

После разъезда проблем у Сесиль меньше не стало. Робин настаи­вал на том, чтобы сын жил у него, но при этом не выполнял оговоренных обязательств. Например, систематически «забывал» забрать мальчика в те дни, когда должен был это делать. Но Сесиль была только рада этому: она заметила, что ее сын становится беспокойным и тревожным всякий раз, когда ему надо ехать к папе.

Робин все также часто ездил в город развлекаться, у него было много женщин. Со временем Сесиль перестала опасаться того, что он обратиться в суд, чтобы забрать ребенка к себе. Он даже не являлся на встречи с посредником5. Но в последующие годы Сесиль очень переживала из‑за того, что сын так мало общается с отцом, и обвиняла в этом себя.

 

Описанная ситуация развивалась по классическому сценарию: психо­патическая личность (муж) использует психологическое насилие, но если обстановка накаляется, то часто прибегает и к физическому. Для него важно сохранение власти и контроля над женой, и он добивается этого путем угроз и манипуляции. Сесиль постоянно подвергается допросам и перманентной критике. А когда ей плохо, муж не проявляет сочувствия, оставаясь совершенно равнодушным. Он не испытывает угрызений совести из‑за того, что по его вине в семье возникают финансовые проблемы. Когда он расстраивается или злится, что происходит довольно часто, он вымещает свои эмоции на Сесиль. Робин обвиняет ее во всех возникающих неприятностях, себя же считает безупречным. С его точки зрения, ему стоило бы даже посочувствовать: ведь приходится иметь дело с такой женщиной, как Сесиль.

Возможно, некоторые сочтут, что у Робина нет психопатии. Он не использует меры физического воздействия постоянно и с точки зрения закона не является преступником. Вероятно, личность Робина не соответствует всем критериям «Контрольного перечня признаков психопатии»6 (или коротко – PCL), наиболее полного и «жесткого» на сегодняшний день.

Однако Робин, без сомнения, демонстрирует признаки диссоциативного и антисоциального расстройств личности. Эти диагнозы обычно используются применительно к психопатическим личностям в Скандинавских странах, прежде всего при проведении судебно‑психиатрической экспертизы в отношении лица, совершившего насильственное преступление, или рецидивистов.

В любом случае, какую бы диагностическую систему мы ни использовали, очевидно, что Робин – человек, имеющий ярко выраженные психопатические черты, поэтому Сесиль поступила разумно, разорвав с ним отношения. Он плохо обращался и с ней, и с ребенком, не испытывал ни угрызений совести, ни раскаяния, ни желания изменить свое поведение. Признаки психопатии Психопат – не значит псих

В действительности слово «психопатия» имеет значение «болезнь души» (psyche – душа, pathos – страдание, болезнь). И достаточно часто психопатию воспринимают как болезнь, но с медицинской точки зрения психопат не является психическим больным. Поэтому неверно называть психопата «психом», сумасшедшим. Психопаты прекрасно знают, что делают, они хитроумны и расчетливы. Напротив, психически больные могут слышать голоса, иметь неадекватное восприятие реальности, страдать галлюцинациями. Такие больные могут совершить убийство, не понимая, что делают, они нуждаются в психиатрическом лечении.

Важно делать различие между психопатией и помешательством в уголовных делах, от этого во многом зависит выносимый приговор. С точки зрения уголовного права психопаты являются вменяемыми. Поэтому их приговаривают к тюремному заключению, а особо опасные психопаты могут получить пожизненный срок в исправительном учреждении особого режима. Психопатических преступников бессмысленно направлять на лечение к психиатру. Они не признают, что с ними что‑то не так, и не желают лечиться.

Врачи, как правило, не могут диагностировать расстройства личности так же, как, скажем, депрессию, ведь едва ли кто‑то обратится к врачу с жалобой на то, что он – психопат.

 

Различные системы классификации и терминология

Для обозначения феномена психопатии могут быть использованы различные термины: акцентуация характера, акцентуированная личность, серьезное расстройство личности, антисоциальное или диссоциативное расстройство личности, недостаточное развитие или стойкое ослабление умственных способностей. В США наибольшее распространение получило понятие «социопат».

Врачи и психологи диагностируют психопатию только в рамках исправительной системы. Они используют различные методы – проводят интервью, опрашивают родственников, ведут наблюдения в условиях тюремного заключения, изучают полицейские протоколы и другие доступные документы, содержащие информацию об объекте исследования. После такого исследования заключенному может, например, быть поставлен диагноз «диссоциативное расстройство личности».

Американская психиатрическая ассоциация (АПА) имеет собственную систему классификации – «Руководство по диагностике и статистике психических расстройств» (DSM – Diagnostic and Statistical Manual of mental disorders). В DSM используется понятие «антисоциальное расстройство личности», которое во многом сходно с «диссоциативным расстройством личности». Наличие в анамнезе противоправных действий является значимым критерием, так же как и наличие проблем в поведении в возрасте до 15 лет. Поэтому «обыденные психопаты» не всегда вписываются в эту систему классификации.

Третья система – уже упомянутый нами «Контрольный перечень признаков психопатии» (PCL) – разработана канадским психиатром Робертом Хаэром. Это самая «жесткая» система. Изначально она разрабатывалась для применения в исправительных учреждениях, что придает ей некоторую специфичность.

Однако в общем и целом в различных системах классификации описываются одни и те же особенности личности и поведения человека. Был проведен эксперимент, результаты которого показали, что, не­смотря на различия в критериях, все три системы во многом выявляют одних и тех же лиц. «Психопатия» как диагноз не имеет четких рамок, поэтому мы говорим о степени ее выраженности. Многие люди, не будучи стопроцентными психопатами, имеют психопатические черты и создают своим близким серьезные проблемы.

Существует еще один вид расстройства личности – патологический нарциссизм, при котором в человеке доминирует болезненный эгоцентризм. Это расстройство личности не является психопатией, скорее, ее легкой вариацией, но нарциссы, вне зависимости от того, президенты они или секретари, способны доставить массу хлопот и повергнуть окружающих в отчаяние.

 

---

Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 121; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!