Покупаю, следовательно, существую

 

Вопреки распространенному мнению, женщины лишь ненамного опережают мужчин по количеству импульсивных покупок. Основная разница состоит в предпочтении и в том, что эти покупки означают для мужчин и женщин.

 

Большинство людей время от времени покупают что-то ненужное. В обществе потребления процесс покупки вещей превратился из нудной домашней обязанности, приличествующей слугам и небогатым домохозяйкам, в любимый вид отдыха и развлечения очень многих людей независимо от их социального положения и культурного уровня. При этом вместе с ростом благосостояния покупателей растет и процент вещей, приобретаемых импульсивно, то есть незапланированно и без особой нужды.

Специалисты по маркетингу утверждают, что 60 % покупок, совершаемых в крупных магазинах, являются импульсивными. В большинстве случаев мы не планируем заранее, что купить. Мы принимаем решение на месте и иногда, вернувшись домой, с недоумением рассматриваем новое приобретение и спрашиваем себя, на кой черт нам эти очки для подводного плавания за $189, если отпуск еще через полгода, до следующей зарплаты — почти месяц и за квартиру не плачено.

Время от времени с каждым случается легкое помутнение рассудка, после чего в шкафу обнаруживаются несколько совершенно одинаковых пиджаков, туфель или свитеров. Но у некоторых людей покупки превращаются в настоящую болезнь. Вот исповедь одной из пациенток швейцарского психиатра Аниты Ульрих:

 

«Вчера я зашла в три универмага и истратила несколько сотен долларов за час. Что я купила? Не имею понятия. Кучу одежды. Нужна ли мне одежда? Нет. У меня дома валяются сумки с прошлого похода в магазин, которые я даже не открывала. Если я долго ничего не покупаю, меня охватывает беспокойство, переходящее в панику. Я хожу по магазинам, словно в трансе, а когда возвращаюсь домой, просто бросаю пакеты на пол, и они лежат там, пока мне не захочется взглянуть, что в них. Это настоящий запой, как у алкоголика или обжоры. Когда он кончается, я чувствую себя совершенно опустошенной, и не только морально — вчера я исчерпала свой кредит по двум карточкам. Думаю, мне вообще придется отказаться от кредитных карт, иначе я вылечу в трубу» (O'Guinn & Faber, 1989).

 

Психиатры рассматривают неконтролируемое желание покупать как одну из форм патологической зависимости, подобной алкоголизму, наркомании или страсти к азартным играм. Импульсивные покупатели часто не способны противостоять своим желаниям, как алкоголик не в силах сопротивляться своему желанию выпить. И так же, как алкоголика мучает похмелье, импульсивного покупателя потом мучают чувство вины и раскаяние из-за потраченных впустую денег и растущих долгов.

Обычно потребность пройтись по магазинам возникает у таких покупателей каждые несколько дней. Отправляясь в магазин, человек ничего не собирается приобретать, но, увидев какую-нибудь привлекательную вещь, чувствует острое желание ее купить. Некоторые пытаются сопротивляться этому импульсу, но сопротивление обычно длится не дольше четверти часа, после чего начинается «запой»: человек покупает приглянувшуюся вещь, а вслед за ней — терять-то уже нечего! — еще кучу абсолютно ненужных предметов. По возвращении из магазина он полностью теряет интерес к купленным вещам и может даже не взглянуть на покупки.

В отличие от обычного человека, время от времени совершающего глупые и неудачные покупки, импульсивный покупатель постоянно приобретает вещи, в которых не нуждается и которые не может себе позволить. В результате он обычно начинает испытывать финансовые трудности — превышает кредит по карточке, влезает в долги, закладывает имущество. Из-за этих бессмысленных покупок у импульсивного покупателя возникают постоянные стычки с членами семьи. Часто он вынужден прятать свои покупки и скрывать долги от близких не только потому, что боится скандала, но еще и потому, что ему стыдно. Но он ничего не может с собой поделать: если его лишить возможности ходить по магазинам, он чувствует себя совершенно несчастным. Во время совершения покупки такой человек испытывает прилив сил и радостное возбуждение, а после — раскаяние и чувство вины.

Страсть к покупкам плохо поддается лечению. Обычно психиатры прописывают таким пациентам антидепрессанты, советуют им не ходить по магазинам в одиночку и оставлять дома кредитные карточки. В США существуют группы поддержки — «Анонимные транжиры», действующие аналогично «Анонимным алкоголикам», которые помогают этим несчастным «завязать».

Исследования, проведенные в США, показывают, что число людей, подверженных покупательской зависимости, выросло за последние десять лет с 5 до 10 % (Valence et al., 1988). Тех же, кто совершает импульсивные покупки время от времени, гораздо больше. По оценкам немецких психологов, примерно четверть жителей Германии страдают легкой формой покупательской зависимости, а в Великобритании примерно треть опрошенных периодически покупают ненужные им вещи «просто так» (Trachtenberg, 1988; O'Guinn & Faber, 1989).

Объяснение феномена импульсивных покупок основано на идее символического потребления, то есть на утверждении, что товары служат материальными символами нашего «Я» — как реального, так и идеального. На протяжении прошлого столетия в развитых странах Запада приобретение товаров постепенно меняло свой смысл. Материальные ценности стали приобретаться не только ради удовлетворения насущных потребностей и выполнения необходимых функций, но и ради символического выражения вкусов, жизненного стиля и индивидуальности. Нынешние потребители покупают не сам продукт, а прежде всего (или даже исключительно) его символическое значение: мужественность, современность, интеллект, респектабельность.

Мы склонны к импульсивному приобретению тех вещей, которые помогают нам конструировать свой образ. Причем между мужчинами и женщинами существуют четкие различия в выборе импульсивных покупок, отражающие различия в символических конструкциях мужской и женской идентичности.

Эти различия подтверждены исследованием, проведенным психологами из университета Сассекса под руководством Хельги Диттмар (Dittmar & Drury, 2000). Они изучали не тех, кто серьезно страдает покупательской зависимостью, а обычных людей — адвокатов, преподавателей, домохозяек. Респондентов спрашивали, как часто они покупают разные виды товаров, не планируя этого заранее, а также просили оценить, какими критериями они руководствуются при выборе этих товаров.

Вопреки распространенному мнению выяснилось, что женщины ненамного опережают мужчин по количеству внезапных покупок. А вот в покупательских предпочтениях полов исследователи никаких неожиданностей не обнаружили. Женщины не могут устоять перед украшениями, одеждой, косметикой и парфюмерией — предметами, символизирующими сексуальную привлекательность. Реже всего женщины склонны проявлять импульсивность в выборе посуды и других предметов для дома: вероятно, образ домохозяйки меньше всего отвечает их представлению об идеальном «Я». Мужчины чаще всего импульсивно приобретают спортивные товары и электронные новинки — средства связи, компьютерные игры, музыкальные диски. Спорт является самым распространенным символом мужественности, а технические новинки — символом интеллектуального и социального статуса.

Различия в критериях выбора товаров между мужчинами и женщинами оказались не столь выраженными, как можно было ожидать, учитывая распространенный стереотип мужчины как существа рационального, а женщины — как создания неуравновешенного и подверженного настроениям. При покупке «плановых» товаров (обуви, посуды и т. п.) цена для женщин даже важнее, чем для мужчин. А при покупке «импульсивных» товаров (одежды, украшений, спорттоваров и дисков) экономические соображения одинаково несущественны как для мужчин, так и для женщин. Женщины предпочитают покупать вещи, обеспечивающие им эмоциональный комфорт и улучшающие их отношения с другими. Мужчины же больше ценят возможность самовыражения, функциональность и пользу приобретаемых вещей. Это различие отражает существующие в культуре символические конструкции женственности и мужественности, предполагающие ориентацию мужчины на внешнюю активность и личные достижения, а женщины — на внутренний комфорт и гармоничные взаимоотношения с другими.

Результаты исследования противоречат многочисленным клиническим данным, согласно которым число женщин, страдающих покупательской зависимостью, в два-три раза превышает число «запойных» покупателей-мужчин. Авторы объясняют это тем, что среди мужчин гораздо больше тех, кто страдает другими формами зависимости (алкоголиков, азартных игроков). Вероятно, безобидная привычка имеет больше возможностей превратиться в пагубную страсть, если в своей легкой форме одобряется обществом. Традиционная мораль не осуждает мужчину за лишнюю кружку пива, а женщину — за лишнюю кофточку.

Другим объяснением различий в частоте импульсивных покупок между мужчинами и женщинами является теория символического самодополнения (Wicklund & Gollwitzer, 1982). Эта теория утверждает, что воспринимаемые расхождения между реальным и идеальным «Я» нуждаются в преодолении, или компенсации. Существует множество стратегий компенсации низкой самооценки — от привычных посиделок в баре с друзьями до занятий экстремальными видами спорта (альпинизм, прыжки с парашютом и т. п.). Одной из стратегий может служить приобретение материальных символов, имеющих отношение к «недостающим» аспектам идеального «Я». Люди, склонные выбирать эту стратегию, по всей вероятности, имеют сильную материалистическую ценностную ориентацию, то есть рассматривают приобретение материальных благ как главную жизненную цель, основной показатель успеха и источник счастья и внутреннего удовлетворения.

Таким образом, на частоту импульсивных покупок влияют два фактора: неудовлетворенность собой и материалистические ценности. И если в отношении материализма существенных различий между мужчинами и женщинами не выявлено, то в отношении самооценки гендерные различия налицо: в большинстве стран женщины демонстрируют более низкую самооценку и меньшую удовлетворенность жизнью, чем мужчины (Richnis & Dawson, 1992).

 

 

Глава 3

Легко ли быть богатым?

 

Одним из результатов реформ в России в 1980-1990-е годы стало то, что собственность, которой фактически распоряжались, но не владели, наконец получила хозяев. «Подпольные миллионеры Корейко» вышли на свет…

 

В социалистическом обществе «стирание классовых различий» открыто провозглашалось и старательно насаждалось на протяжении всех семидесяти лет советской власти. Представители социально-экономической, интеллектуальной и духовной элиты дореволюционной России были уничтожены физически, а новый правящий класс партийно-хозяйственной номенклатуры всячески подчеркивал свою связь с народом и фактически был его частью: рабоче-крестьянское происхождение было одним из обязательных условий успешной партийной карьеры.

Классовые различия при этом, разумеется, не исчезали, но старательно камуфлировались и замалчивались. Оказавшись заложницей идеологии равенства и бытовой скромности, советская элита была вынуждена скрывать от населения преимущества, которыми она пользовалась в силу своего привилегированного положения. Партийные распределители, «спецпайки», «спецбуфеты», «спецателье», дома, дачи, санатории и медицинские учреждения для советских руководителей тщательно охранялись и были спрятаны от нескромного взора обывателя, дабы не возбуждать в нем ненужной зависти.

Неприглядных описаний и разоблачений правящего класса за годы «гласности» набралось столько, что они уже приелись и стали неинтересными. Кажется, все уже сказано о «привилегиях», которые распределялись в строгом соответствии с положением партийных бюрократов на иерархической лестнице. Собственно говоря, основным результатом «гласности» стала осведомленность населения страны о том, как на самом деле жила правящая элита.

Однако не только тщательно скрываемое социальное неравенство определяло особенности социалистического строя. Главной его характеристикой была «коллективная собственность», означающая не личное владение определенным имуществом, а пользование и распоряжение национальной собственностью, то есть власть. Поэтому при социализме быть собственником можно было, лишь пробившись в ряды правящей политической бюрократии.

 

«Современный коммунизм, — писал полвека назад Милован Джилас, — это прежде всего носитель нового класса собственников и эксплуататоров… Собственность нового класса проявляется в виде исключительного права, монополии партийной, политической бюрократии на распределение национального дохода, регламентацию уровня заработков, выбор направлений хозяйственного развития, а также распоряжение национализированным и другим имуществом» (Джилас, 1992).

 

Это накладывало свой особый отпечаток на психологию правящего класса. Как заметил М. Джилас, «это класс, наиболее перегруженный самообманом, наименее осознающий сам себя, то, в частности, что он действительно — класс, хотя и с новыми чрезвычайными характеристиками» (Там же).

Коллективность собственности, сплачивающая класс и развивающая в нем esprit de corps [4], типичный для любой бюрократии, в то же время мешала ему осознать себя собственником. Собственность не только не передавалась впрямую по наследству, но и пожизненное владение ею было гарантировано лишь тем, кто разделял определенные идеи, строго исполнял предписанную роль, слепо подчинялся предписанным корпоративным нормам. Другого пути к могуществу и материальным благам, кроме как через «преданность партии и социализму», не было.

Именно поэтому «новый класс одновременно и более открыт, и более недосягаем… Путь наверх нигде и никогда не был столь труден, не требовал таких жертв и такого самоотречения» (Там же). Для восхождения по нему мало воли, необходима еще способность понимать и «двигать» доктрину, нужна решительность в борьбе с противниками, исключительная изворотливость и хитроумие во внутрипартийных баталиях, способность «идти по трупам».

Конечно, по мере эволюции правящего класса его самосознание менялось, причем в первую очередь эти изменения касались осознания внутренних противоречий между его реальным положением собственника и пустотой формальных определений собственности как «общественной», «социалистической», «государственной».

Проблемы стали возникать тогда, когда необходимо было конвертировать свое привилегированное положение в неотчуждаемые материальные ценности. Этому и служили институты теневой экономики, мафии и коррупции, позволявшие гражданам с помощью эффективного использования части «общественной собственности» получать «нетрудовые доходы», а государственным чиновникам, закрывающим на это глаза, превращать свою власть в деньги.

Другой проблемой была невозможность передачи по наследству материальных преимуществ, предоставляемых высоким местом в социальной иерархии: как только руководителя увольняли с занимаемой должности, он терял свою служебную машину, дачу, квартиру и даже право пользоваться поликлиникой. Чтобы гарантировать своим детям сохранение привычного уровня жизни и потребления, необходимо было обеспечить им столь же высокие должности. А подобная «семейственность» также противоречила коммунистической идеологии.

Приходилось создавать для них новые привилегированные сферы деятельности (дипломатия, внешняя торговля, аналитические отделы и институты при ЦК КПСС и т. п.), в результате чего партийно-хозяйственный аппарат непомерно раздувался, и население, занятое на неэффективном полуфеодальном производстве, было уже не в состоянии его прокормить.

Одной из тайных пружин «перестройки», начавшейся в середине 1980-х под лозунгом «борьбы с привилегиями», было как раз недовольство младшего поколения советских руководителей эфемерностью своих привилегий, невозможностью их приватизации, капитализации и наследования. Одним из ее результатов стало разгосударствление собственности и ее переход в руки тех, кто ею фактически распоряжался, но не владел.

Другим результатом реформ стал выход правящего класса из своеобразного подполья, в котором он просидел все 70 лет советского строя. Собственность, перестав быть коллективной, получила хозяина,  который больше не был скромным невидимкой, подпольным миллионером Корейко. Он стал вести себя как хозяин — сорить деньгами, закатывать пиры, покупать заводы, газеты, пароходы, телевизионные каналы и политические партии.

Когда страна, наконец, увидела этого нового представителя социльно-экономической элиты (будь то «красный директор», «новый русский» из бывших «братков» или «олигарх» из бывших комсомольских лидеров), он ей страшно не понравился. Это нормально: классовая вражда существует в любом обществе, и представители разных классов вовсе не обязаны друг друга любить. К тому же откуда было взяться привычке к мирному сосуществованию классов в обществе, до этого несколько десятилетий считавшемся бесклассовым?

 

Старые деньги

 

Унаследованное богатство не только предоставляет преимущества — одновременно оно создает социальное напряжение и рождает у своего владельца ощущение, что он не распоряжается своей судьбой.

 

В обществах, где современная классовая структура складывалась на протяжении столетий, существуют свои механизмы регулирования классовой враждебности, зависти, неприязни. Представители высших классов не только обосновывают свое привилегированное положение определенной классовой идеологией, моралью и ценностями, но и заключают «социальный контракт» с представителями других классов, беря на себя дополнительные обязательства в области благотворительности, социальной помощи, осуществляя финансирование некоммерческих научных и культурных проектов. И тем не менее богатых продолжают не любить, приписывая им разнообразные пороки и стараясь всячески дискредитировать их привилегированное положение.

Одной из стратегий, к которым прибегают представители высших классов, чтобы «смягчить» социальную напряженность, является легитимизация своего привилегированного положения  ссылками на его «традиционность». В сознании обывателя все, что существовало «испокон веков», автоматически наделяется правом на существование, в том числе и социальное неравенство.

 

Понятие «старых денег» родилось в Великобритании и было связано с распространившейся в XVIII веке практикой продажи титулов за деньги. Именно таким образом становились аристократами финансисты и предприниматели «периода первоначального накопления капитала». Разумеется, традиционная аристократия, владевшая землями со времен Средневековья, относилась к «выскочкам» с презрением.

 

Убеждение, что «старые» деньги, полученные в наследство, имеют больше ценности, чем заработанные лично, до сих пор составляет суть британского менталитета. Поэтому для британцев богатство не является ценностью само по себе, а представляет собой «пропуск» в высшее общество с его особым жизненным стилем. Только 7 % британских богачей относятся к категории self-made men. Остальные получили свое богатство по наследству.

Среди современной британской социально-экономической элиты выделяются три основные группы:

 

♦ традиционная аристократия, то есть титулованные землевладельцы;

♦ потомки лондонских финансистов XIX века, создавших крупные компании;

♦ наследники предпринимателей из Северной Англии, разбогатевших на текстильной промышленности.

 

Все они исповедовали англиканство и отдавали детей в одни и те же школы и университеты. В результате между этими группами возникла тесная связь, а к началу XX века они полностью слились и образовали так называемый класс собственников (Rubinstein, 1987).

 

Типичный английский миллионер живет в загородном поместье (оно у него, как правило, не единственное), держит слуг, включая горничных, садовников, личного врача и парикмахера. Он тратит деньги на произведения искусства, лошадей, яхты и путешествия, которые кажутся экзотическими всем, кроме самих британцев. Для них Индия и Южная Африка — скорее предмет ностальгии по былой имперской мощи.

Образ жизни богатых англичан подчинен множеству ритуалов. Они включают в себя регулярное появление на балах и обедах, аристократические виды спорта (охоту и поло), присутствие на ежегодных скачках в Эскоте и Уимблдонском турнире.

Британское высшее общество образует замкнутую касту, скрепленную родственными связями, браками и участием в совместных финансовых предприятиях. Доступ в их узкий круг символизируется членством в привилегированных закрытых клубах. В этот мир почти невозможно проникнуть извне.

Удачливый предприниматель или рабочий, выигравший миллион в лотерею, никогда не станут его членами. Для этого нужно родиться в определенной семье и учиться в Итоне или Хэрроу, Оксфорде или Кембридже. Именно там завязываются личные и деловые знакомства, определяющие финансовый и светский статус.

 

Замкнутость высшего общества представляет собой еще один механизм устранения социальной напряженности. Если представители разных социальных слоев практически не пересекаются в повседневной жизни, то и проявления взаимной враждебности сведены к минимуму.

Если же сталкиваться все же приходится, на помощь английскому аристократу приходит веками выработанный кодекс поведения джентльмена — подчеркнутая корректность и вежливость по отношению к тем, кто стоит ниже него на социальной лестнице, а также абсолютная невозмутимость при нарушении представителями других социальных слоев неписаных норм, принятых в высшем обществе.

Однако британской аристократии, несмотря на все эти ухищрения, не удается избежать насмешек и презрения со стороны «простых людей». Британцы не только обожают обсуждать сплетни о падении нравов и моральном разложении представителей высшего света. Редкая британская комедия обходится без карикатурного образа дебильного аристократа и его не менее дебильного камердинера. Последнему достается от пролетариата и среднего класса своя порция ненависти за «холопство», то есть преданность своим господам.

Еще труднее приходится богатым людям в США. В книге «Денежная аристократия: Мифология богатства в Америке» потомок одной из старинных семей американской «аристократии» Нельсон Олдридж-младший анализирует стратегии, к которым прибегает общественное сознание, чтобы дискредитировать представителей социально-экономической элиты (Aldrich, 1996).

Его прапрадед, сенатор Нельсон Олдридж, был одним из тех представителей WASP[5], которые считают себя создателями современной Америки. Это они, приплыв к берегам Нового Света на шхуне «Мэйфлауэр», отстояли свою независимость, аккумулировали в своих руках огромную собственность, объединили страну, создали предприятия, на которых работало полстраны, и приняли Конституцию, которой Америка гордится до сих пор.

Предки Олдриджа гордились не только своим богатством, общественным положением и политическим влиянием, но и своими твердыми моральными устоями, благородством манер, порядочностью в делах, щедрой благотворительностью, строгостью в воспитании детей.

Однако Олдридж-младший постоянно испытывает сомнения в том, что ему есть, чем гордиться. И эти сомнения подпитываются общественным мнением, приписывающим наследникам крупных состояний множество пороков. С точки зрения среднего американца, который добивается богатства собственным трудом, обладатели «старых денег» отличаются слабостью, глупостью, отсутствием воли и желаний и вообще демонстрируют признаки физиологического вырождения.

С точки зрения обывателя, богатый наследник — это человек, который не способен сварить яйцо, поменять колесо, причесаться, помыть посуду, завязать шнурки, отстоять свою точку зрения, спуститься в метро, дважды надеть один и тот же свитер, терпеть боль, есть руками и вообще он никогда не ударил пальцем о палец.

Убеждение, лежащее за этими утверждениями, очевидно: богатому наследнику и не нужно этого уметь, за него все делают деньги — деньги, которые заработали другие, а он получил незаслуженно. Если же он чего-то добивается сам (становится президентом банка, собирает лучшую в мире коллекцию яиц Фаберже, заканчивает Принстон, женится на первой красавице, избирается в Сенат, выигрывает морскую регату и т. п.), то наготове объяснение: «Он бы никогда этого не смог, если бы не его деньги…»

 

«Не существует практически никакого достижения, — с горечью замечает Олдридж, — которое богатый наследник мог бы приписать самому себе и которое не имело бы одновременно — прямо или косвенно — отношения к его наследству. Это, возможно, самый страшный кошмар любого, даже самого «успешного» обладателя «старых денег» — в конце жизни он вынужден противостоять обвинениям (часто своим собственным) в жалкой заурядности» (Aldrich, 1996).

 

Тот же самый обвинитель с легкостью, одной фразой компрометирует не только все, что «богатенький Буратино» делает, но и все, чем он является. Фраза такая: «Он может себе это позволить».

Он всегда говорит правду? Никогда не пользуется случаем? Верен своим старым друзьям, школе, компаньонам? Ставит порядочность выше выгоды? Возможно, отвечает обыватель. Но так вел бы себя любой, будь у него столько денег.

Причиной физической и умственной слабости богатого наследника предприниматель первого поколения считает отсутствие желаний. Он «не голоден», у него ведь все есть. Его описывают как зажравшегося жирного кота, ленивого и неповоротливого. Олдридж вспоминает, как в молодости работал репортером «Boston Globe».  От репортера ожидают, что он будет злым и голодным, что он будет «землю рыть» в поисках историй.

 

«Я много работал, я добывал истории, — пишет Олдридж. — Однако люди часто с недоумением спрашивали меня: «А зачем тебе быть репортером? Ты ведь можешь обойтись без всего этого». Тот же самый вопрос ему задавали, когда он был учителем в пятом классе средней школы Гарлема. «Что ты здесь делаешь? — спрашивали люди. — Зачем ты явился из Гарварда в Гарлем?» И в этот момент ему самому собственные поступки казались не просто необъяснимыми, но и какими-то «нереальными».

 

Подобное отношение к унаследованному богатству — типично американское. Сама идеология Нового Света складывалась вокруг идеи честного состязания людей, полагающихся исключительно на собственные силы, — людей, которые своей предприимчивостью творят нечто (имя, состояние или самих себя) — в буквальном смысле из ничего. Такая идеология просто по определению не может уважать унаследованное богатство. Наследство есть простой результат чужого успеха. Поэтому наследник состояния не чувствует, что его судьба принадлежит ему: богатство движет его по жизни так же, как шофер его лимузина.

В этом смысле наследник крупного состояния похож на красавицу из женского романа: она никогда не знает, любят ли «ее саму» или просто ее красивое тело. Так же, как красавица обречена быть объектом вожделения, а не любви, богатый наследник обречен на то, чтобы никогда не различать истинную дружбу и использование его кошелька.

Он постоянно мучается от одиночества, неуверенности в себе и спутанной идентичности. В США существует даже группа поддержки для богатых наследников, созданная по типу «Анонимных алкоголиков». Один из участников группы рассказывает:

 

«Я никогда не забуду волнение, которое испытал, впервые оказавшись в группе людей, обсуждавших свое унаследованное богатство. Нас было 10 или 15 человек, и мы по очереди рассказывали о том, откуда взялось наше богатство и какие проблемы с ним связаны. Возможность говорить об этом зарядила меня огромной энергией. Я помню, что когда двухдневная встреча подошла к концу, была прощальная вечеринка и я танцевал как сумасшедший, хотя вообще-то я никогда не танцую».

 

«Если богатство доставляет столько неприятностей, то почему не последовать совету Христа и не раздать его бедным?» — не без иронии спрашивает Олдридж. И сам же отвечает, что при всех неудобствах богатство дает одно преимущество, от которого он не в силах отказаться, — это свобода и независимость.

Большинство родителей не говорят со своими детьми о богатстве, которое им предстоит унаследовать. Однако один из друзей автора книги получил весьма экстравагантное объяснение пользы денег. Когда ему было лет двенадцать, они путешествовали с отцом по Европе и посетили могилу Карла Маркса. «Сынок, — сказал отец, — этот человек предсказал, что большинство населения земного шара будут рабами, вкалывающими за жалкую зарплату. Так вот, мой мальчик, тебе никогда не придется быть рабом».

Действительно, одним из преимуществ богатства является то, что его наследникам не нужно работать. Однако это дает им не только свободу, но и ощущение, что любое дело, за которое они берутся, — не более чем хобби. Вся западная мораль построена на идее, что человек должен трудиться в поте лица, чтобы заработать себе на жизнь. Если же ты работаешь не ради денег, то ты не профессионал, ты — всего лишь любитель.

 

«Мне 37 лет, я могу позволить себе не работать, и я не знаю, что мне делать со своей жизнью, — жалуется один из членов группы поддержки для наследников. — Однажды я проснулся и решил, что мне нужно стать ковбоем. Это безумие, но у меня был этот образ самого себя в ковбойской шляпе и сапогах, расхаживающего вразвалочку по своему ранчо. Я бросил работу менеджера пенсионного фонда и купил ранчо. Такое случалось и раньше. Когда я учился в колледже, я вдруг представил себя банкиром в деловом костюме. И я стал банкиром. Но однажды я взглянул на себя в зеркало — деловой костюм был на месте, а банкира больше не было».

 

Этот человек словно входит в какую-то зону «невесомости», где его личность теряет форму и содержание и просто испаряется. Такая утрата идентичности, по мнению Олдриджа, есть результат слишком большой свободы — свободы, с которой не каждый может справиться.

Обычно любой выбор имеет какую-то цену: выбирая одно, мы отказываемся от другого. Мы всегда чем-то жертвуем: временем, деньгами, возможностями, усилиями. Но «стоимость» выбора зависит от того, насколько мы ценим то, чем приходится жертвовать. Если мы этого не ценим, то и выбор оказывается не настоящим, а каким-то игрушечным. И все, что мы выбрали, обесценивается.

Америка — страна, где люди определяют свою идентичность двояко — тем, как они зарабатывают себе на жизнь, и тем, на что они тратят заработанное. «Чем вы занимаетесь?» — спрашивают друг у друга люди, когда знакомятся в самолете, подразумевая: «Чем вы зарабатываете себе на жизнь?» Когда у человека нет необходимости зарабатывать на жизнь, он утрачивает важную часть своей социальной идентичности.

Вторая часть идентичности — потребительская — тоже ускользает от богатого наследника. Будучи с детства «сытым», он утратил вкус к покупкам, его не радуют ни новые ботинки, ни новый дом, ни антикварная мебель.

 

«Нет ничего, что я действительно бы хотел, — жалуется Олдриджу школьный приятель. — Я просто выбрасываю деньги. Мне никогда не приходило в голову, к примеру, сэкономить на моих ежемесячных расходах, а потом пойти и купить что-то, что мне действительно хочется иметь. Вместо этого я трачу 1000 долларов в неделю на рестораны, а потом я вижу картину, которая мне нравится, но у меня нет никакого желания ее купить».

 

 

«Средний» миллионер

 

От простого смертного миллионера отличают не высокие доходы, а низкие расходы.

 

Однако описанная Олдриджем категория наследников старых состояний составляет незначительную часть американских богачей. Гораздо более распространенным является тот тип простого миллионера, который описан в нашумевшем бестселлере «Миллионер по соседству» (Stanley & Danko). Его авторы, исследователи из Нью-Йоркского государственного университета Томас Стенли и Уильям Данко, проводили опрос среди миллионеров по заданию Международной трастовой компании. Для своего исследования они сняли роскошный пентхауз на Манхэттене и заказали изысканные вина и закуски, чтобы во время длительного интервью респонденты чувствовали себя комфортно. Однако ни один из их собеседников не притронулся к черной икре и бордо 1970 года, ограничившись пивом и бутербродами.

Выяснилось также, что большинство миллионеров никогда не тратили на костюм больше $400, на обувь — больше $140, а на часы — больше $250. Ездят они на машинах стоимостью не больше $25 тыс., предпочитают «Форд-150» — самый популярный в США автомобиль.

«Кто же тогда покупает дорогую одежду и ездит на дорогих машинах?» — недоумевают исследователи. Чаще всего это менеджеры среднего звена, адвокаты, врачи, служащие крупных корпораций со среднегодовым доходом от $50 тыс. до $200 тыс. Они могли бы стать миллионерами, но никогда ими не станут — именно потому, что покупают костюмы за $2 тыс., ботинки за $600 и часы за $5 тыс.

 

«Когда речь заходит об американских миллионерах, люди обычно представляют себе Билла Гейтса, звезд спорта или шоу-бизнеса, — пишут авторы. — Но эти знаменитости являются редким исключением. Миллионеров в США гораздо больше, чем известных людей. В 1996 году из 100 млн. американских семей приблизительно 3,5 млн. владели состоянием свыше $1 млн. По оценкам экспертов, к 2005 году эта цифра достигнет 5,6 млн. В среднем их богатство составляет около $3,7 млн. на душу миллионерского населения. Тех, у кого больше $10 млн., всего 6 %» (Stanley & Danko, 1996).

 

Типичный американский миллионер по уровню своих доходов мало отличается от представителя среднего класса. В среднем он зарабатывает $247 тыс. в год. Конечно, есть и такие, кто зарабатывает по миллиону, но их меньше 5 % от выборки. Среди американских миллионеров очень мало наемных работников. Чаще всего это предприниматели или частнопрактикующие специалисты — врачи, адвокаты, дантисты, аудиторы. Их бизнес, как правило, очень скучный — что-нибудь вроде производства сварочного оборудования, ремонта дорог или сети автостоянок.

От простого смертного миллионера отличают не высокие доходы, а низкие расходы. Все миллионеры живут гораздо скромнее своих возможностей. Они тратят примерно 7 % своих денег в год. Они чрезвычайно бережливы и удачно вкладывают заработанные средства. У большинства миллионеров жены еще более скупы, чем они сами. Они методично планируют семейный бюджет и не тратятся на всякие глупости вроде украшений или благотворительности.

Миллионерами в США становятся постепенно. Средний возраст американского миллионера — 57 лет. Он женат всю жизнь на одной женщине и 20 лет живет в одном и том же доме (не в самом фешенебельном районе). У него трое детей. Его жена чаще всего домохозяйка или учительница.

80 % американских миллионеров стали богатыми в первом поколении. Они не получали в наследство больше $10 тыс., а часто у их родителей не было за душой ни цента.

Миллионеры в целом достаточно хорошо образованы, только каждый пятый не закончил колледж. Но академические степени встречаются довольно редко. Зато миллионеры верят, что образование жизненно необходимо их детям и внукам. Это одна из немногих статей расходов, на которую они не скупятся.

В принципе миллионеры не склонны обеспечивать своих детей всем необходимым. Наоборот, они стараются, чтобы их сыновья обрели финансовую независимость. Что же касается дочерей, то здесь стальное миллионерское сердце может дрогнуть — приданое и дорогие подарки дочерям также составляют существенную часть их расходов.

 

Стратегия яппи

 

В отличие от «простых миллионеров» — представителей среднего класса, яппи оказались посвятить свою жизнь самоотречению и накоплению капитала. Они стали тратить…

 

Стиль жизни и идеология американской элиты на протяжении XX века менялись неоднократно. Самой существенной из всех метаморфоз обычно считается та, которая произошла на рубеже 1960–1970-х годов. В это время традиционная американская элита, в основном состоявшая из потомков первых переселенцев или, во всяком случае, из тех, кого принято было именовать WASP, начала уступать место новому истеблишменту, который был назван меритократией, то есть властью умников.

Типичного WASP обычно описывают как жесткого и грубоватого предпринимателя, исповедующего консервативные взгляды и не забивающего себе голову лишними знаниями. Именно такие люди осваивали дикий Запад, строили в пустыне небоскребы и создавали американскую промышленность. Они обладали неистощимой энергией, трудолюбием и бытовой непритязательностью, свойственной протестантской трудовой этике, которую они исповедовали. Их успех определялся выносливостью, оптимизмом и напористостью, а вовсе не академическими достижениями. И хотя дети разбогатевших бизнесменов получали образование в престижных университетах, проявлять особое рвение в учебе им было не обязательно: все равно их карьера определялась не столько академическими достижениями и интеллектом, сколько унаследованным капиталом и связями в деловых и политических кругах.

Умники приобрели свой высокий статус после того, как в американском образовании утвердилось массовое тестирование, а доступ в престижные университеты стал определяться интеллектуальными достижениями. По мере развития наукоемких отраслей бизнеса, требующих хорошего образования и отличных мозгов, молодые люди с высоким интеллектом и хорошим образованием стали занимать все более высокие посты. Вскоре престижное образование стало значить больше, чем происхождение и унаследованное богатство.

Первой генерацией умников, удостоившейся собственной клички, были яппи —  young urban professionals. Яппи — образованные, высококвалифицированные, уверенные в себе молодые люди, заработавшие к 30 годам первый миллион долларов в сфере бизнеса, медицины или права. Среди них попадаются не только белые англосаксы, но и выходцы из бедных еврейских кварталов, афро- и латиноамериканцы, проложившие себе путь к вершинам процветания талантом и напряженным трудом.

В отличие от «простых миллионеров» — представителей среднего класса, скопивших свой миллион к пятидесяти годам, яппи отказались посвятить свою жизнь самоотречению и накоплению капитала. Они стали тратить — причем не на недвижимость и семейный автомобиль, а на Porshe, часы Rolex, уикэнды на престижных курортах и обеды в дорогих ресторанах. Они отказались от долгого пути к успеху, который исповедовали представители предыдущего поколения среднего класса. Они решили «перепрыгнуть» через социальную ступеньку и сразу стать богатыми.

По мнению американского социолога Барбары Эренрайх, эта стратегия была непосредственно связана с изменениями в классовой структуре американского общества, начавшейся в 1980-х годах (Ehrenreich, 1989). Социальное неравенство заметно увеличилось, и многие представители среднего класса почувствовали угрозу своему финансовому благополучию. Не только рабочие и фермеры, но и школьные учителя, менеджеры младшего звена и другие профессионалы начали «сползать» по социальной лестнице вниз, тогда как доходы представителей высших эшелонов бизнеса — банковского сектора, Уолл-Стрит, топ-менеджеров крупных компаний — стали астрономическими.

В этих условиях молодые выпускники колледжей приняли единственно верное решение: вместо того чтобы продолжать образование и получать ученые степени по литературе, математике и химии, они ринулись в бизнес. В 1986 году в США впервые за всю историю иностранцам было присуждено больше ученых степеней в естественных науках, чем американцам.

Американцы получили «более выгодное предложение». Студенты, мечтавшие изучать литературу, социальную работу, экологию или дефектологию, занялись финансами, маркетингом и рекламой. Эту тенденцию Б. Эренрайх называет «преждевременным прагматизмом», считая неестественным, когда 19-летние подростки жертвуют своим идеализмом и интеллектуальным любопытством ради финансового благополучия.

Но они получили то, что хотели: к концу 1980-х годов тридцатилетние профессионалы заполнили дорогие нью-йоркские рестораны, спортивные клубы и кондоминиумы в престижных пригородах.

Яппи создали свою субкультуру — строго рациональную, максимально технизированную, выверенную до деталей. Основным отличительным признаком яппи являются стандарты потребления. Яппи ездят на дорогих иностранных машинах, проводят отпуск на роскошных курортах, обедают в дорогих ресторанах, покупают одежду в универмагах Bloomingdale's и Neiman-Marcus. Приобретение модных вещей не только становится отличительным признаком этой социальной группы, оно превращается в манию, одержимость.

Следить за последними тенденциями моды для яппи — не просто причуда, это жизненная необходимость, поскольку человек, отставший от моды, выглядит в глазах остальных «непосвященным» и недостаточно процветающим. В помощь такому недоумку выпускаются многочисленные журналы, описывающие, что нынче модно, а что уже нет. Например, в 1985 году «Miami Herald»  опубликовала шуточный список того, что было модой сезона: быть консерватором, устраивать вечеринки в ресторанах и носить много золота — модно, а быть либералом, устраивать пикники и придерживаться минимализма в одежде — уже нет.

Уважающий себя яппи должен иметь поместье. Очень престижной считается покупка старинной усадьбы где-нибудь в Европе, предпочтительно на Британских островах. Особый шик — приобретение небольшого острова. На острове строятся усадьба, гавань, вертолетная площадка или небольшой частный аэродром.

Яппи считают своим долгом летать если не на личном самолете, то непременно первым классом, жить обязательно в пятизвездочном отеле, есть в самых дорогих ресторанах. И делают они это не ради удовольствия, а для укрепления собственного статуса. Если кто-нибудь увидит преуспевающего адвоката обедающим в дешевой забегаловке, он тут же решит, что дела его идут плохо и он на грани разорения.

Самым грустным в образе стереотипного яппи является то, что он страстно стремится быть похожим на настоящего богача, но остается его бледной копией. Ведь по-настоящему богатые люди, владельцы яхт и больших земельных угодий, не нуждаются в том, чтобы следить за модой и подчеркивать свой статус. Но главное отличие яппи от представителей высшего класса состоит в том, что они должны работать, причем гораздо больше, чем представители любой другой социальной группы.

Спит типичный яппи не больше пяти часов, работает по выходным и практически не видит жену и детей. Он занимается делами в автомобиле, в самолете, на пляже, в ванной. Яппи не только с азартом работают, чтобы поддержать свой явно избыточный уровень потребления. Они даже отдыхают так, что их отдых больше похож на работу, чем на приятное времяпрепровождение. Они рассчитывают по минутам не только деловые встречи, но и дружеские вечеринки, посещение художественных галерей, поход в магазин и спортзал. Сама их занятость есть свидетельство процветания, важности и высокого социального статуса.

Именно яппи ввели моду на фитнес — изнурительные спортивные упражнения, призванные уничтожить весь холестерин, накопившийся после делового ланча или обеда в модном ресторане, и дать возможность продемонстрировать накачанные мускулы, ухоженное тело, дорогие кроссовки. Фитнес стал одной из форм статусного потребления, а поджарость и мускулистость превратились в доказательство того, что у человека достаточно денег на домашние тренажеры и членство в престижном спортивном клубе.

Яппи стали символом восьмидесятых, как хиппи были символом шестидесятых. Причем если к поколению хиппи у американцев отношение неоднозначное (как к непослушным детям, которые выводят из себя, но которых продолжают любить), то яппи почти сразу же стали вызывать всеобщее осуждение своей заносчивостью, материализмом и конформизмом. При внешней рациональности их страстная увлеченность работой ради столь же страстной траты всего, что они заработали, их самоотречение в занятиях спортом ради того, чтобы позволить себе очередную порцию фуа-гра, бри и белужьей икры, кажутся непредвзятому наблюдателю безумным движением белки в колесе. Именно поэтому они уступили место новому поколению молодых профессионалов…

 

«Богемные буржуа»

 

Общественный статус «бобуина» определяется произведением его капитала на романтические взгляды. И того и другого должно быть в избытке…

 

В 1990-е годы на смену яппи пришло новое поколение профессионалов. Они не только получили отличное образование, но и усвоили левые убеждения с налетом революционного романтизма, процветающие в американских университетах. Многие из блестящих умов этого поколения в студенческие годы ходили на демонстрации протеста, баловались наркотиками и презирали богатство.

Однако с развитием информационной экономики, щедро вознаграждающей за ум и знания, хорошо образованные идеалисты неожиданно для самих себя стали богатыми. А разбогатев, они начали искать пути примирения своего богатства со своими высокими идеалами. В результате возник новый класс людей, чьи высокие достижения позволили им вести жизнь богатых буржуа, оставаясь в душе свободолюбивыми бунтовщиками.

Социолог Дэвид Брукс, которому принадлежит честь открытия новой разновидности преуспевающих американцев, назвал их бобуинами  («bobo») — по первым слогам слов «богемный» (bohemian) и «буржуазный» (bourgeois) (Brooks, 2000).

В отличие от яппи и обычных буржуа «бобуины» обожают все альтернативное: альтернативную музыку, альтернативные журналы, альтернативный жизненный стиль. Еду они покупают только в альтернативных магазинах, гарантирующих «естественность» технологии выращивания овощей или выпечки хлеба. Мяса они, как правило, не едят по соображениям гуманизма, но при этом не забывают и про вред холестерина.

«Бобуины» любят работать: они почти никогда не уходят домой вовремя. Но в отличие от яппи они считают работу источником самостоятельного удовольствия, а не только источником денег. В работе они в первую очередь ценят возможность самосовершенствования и развития своего творческого потенциала.

«Бобуины» не стремятся демонстрировать свои финансовые возможности. Они предпочитают времяпрепровождение, требующее физического напряжения (например, горный велосипед) или познавательный отдых (путешествия на остров Пасхи или Новую Гвинею). Дорогие яхты, личные самолеты или пятизвездочные гостиницы — это не их стиль.

Они с удовольствием отправятся в пеший поход в кроссовках и с рюкзаком за плечами. Но при этом и рюкзак, и кроссовки будут последним достижением инженерной мысли и обойдутся им в круглую сумму.

Согласно потребительской этике «бобуинов», лучше тратить деньги на дорогостоящие технологические новинки для кухни, чем покупать украшения или предметы роскоши. Они убеждены, что это очень демократично — вкладывать деньги в те части дома, которые раньше использовались исключительно слугами. Они хвастаются друг перед другом не замками и личными самолетами, а хромированными смесителями для душа и холодильниками с программным управлением.

Общественный статус «бобуина» определяется произведением его капитала на романтические взгляды. И того и другого должно быть в избытке. Чтобы иметь хорошую репутацию, «бобуину» нужно не только достичь определенного экономического успеха, но и всячески демонстрировать, как мало он для него значит.

Рассказывая о своих академических или профессиональных достижениях, «бобуин» их слегка преуменьшает или иронически от них дистанцируется. А отвечая на вопрос, что он заканчивал, произносит «Гарвард» с такой интонацией, как будто вполне допускает, что человек мог и не слышать об этом учебном заведении. Любимая тема разговоров «бобуинов» — это насмешки над яппи, ограниченными карьеристами, помешанными на деньгах и работе.

Духовные устремления «бобуинов» определяются умеренным экуменизмом: они пытаются найти нечто хорошее во всех религиях, видя в них призыв к самосовершенствованию и игнорируя такие «скучные» материи, как жертва и спасение. В их квартирах можно встретить предметы экзотических культов: египетских богов, синтоистские статуэтки, индейские тотемы. Выставлять напоказ священные предметы считается вполне допустимым, если они не относятся к религии, исповедуемой хозяевами.

По своим политическим взглядам «бобуины» относятся к центристам. Они недолюбливают политиков, имеющих крайне левые или крайне правые убеждения. Сами они приверженцы социально ориентированного либерализма, защитники прав женщин и гомосексуалистов. Хотя «бобуинов» иногда заносит в левые крайности, в целом они разделяют социальные нормы большинства.

Благодаря своим демократическим установкам «бобуины» вызывают меньше ненависти у представителей низших социальных слоев. Общество не отвергает новую элиту. Более того, само ощущение, что одни люди живут значительно лучше других, перестало быть столь острым, как раньше. У представителей других классов нет чувства униженности, и поэтому нет зависти. «Бобуин» отзывается о своей кухарке так, как будто она его лучшая подруга: то, что он живет в доме за $900 тыс., до которого она два часа добирается на автобусе из своего пригорода, — не более чем случайность.

В отличие от остальных типов элиты, всегда противопоставлявшей себя окружающему миру, «бобуины» занимают более выгодную позицию, поскольку благодаря различным благотворительным фондам и программам помощи нуждающимся привлекают в свои ряды наиболее талантливых представителей других социальных слоев.

 

Яркие представители нового поколения американской бизнес-элиты — Ларри Пейдж и Сергей Брин, создатели поисковой Интернет-системы Google. Им повезло: система выиграла все мыслимые призы за точность, скорость и удобство для пользователей. К концу года она выполняла 60 млн. запросов в день, а в основанной Пейджем и Брином компании трудились 200 человек.

Интерьер там выполнен в стиле, причудливо совмещающем дорогие хай-тековские светильники с оформлением кабины водителя-дальнобойщика или камеры рецидивиста. Служащие могут приходить на работу с собаками, а иногда организованно вывозятся на природу.

Создатели компании говорят, что главное для них — не прибыль, а дружеская атмосфера студенческой тусовки. Правда, остается загадкой, что же является подлинной политикой Брина и Пейджа: приятное времяпрепровождение в окружении единомышленников или все-таки привлечение ценных специалистов с помощью такого своеобразного «социального пакета». Но в том-то и прелесть бобуизма, что бизнес в нем нельзя оторвать от удовольствия.

К типичным «бобуинам» относится и Билл Гейтс, создатель корпорации Microsoft. Он родился в обеспеченной семье и без труда поступил в Гарвардский университет. Учебу, однако, быстро бросил, решив заняться тем, что ему интересно, — написанием компьютерных программ. Подчеркнуто демократичный в одежде и в манере общения, он внедрил такую же простоту нравов и в отношения между сотрудниками своей фирмы.

Однако пренебрежение субординацией не делало гейтсовскую систему менее потогонной: сотрудники корпорации хорошо знали, что, стоит им чуть снизить обороты, расплата последует незамедлительно. Дом Гейтса изобилует хай-тековскими аксессуарами и суперсовременной техникой. О своем состоянии он говорить не любит (благо это делают за него другие), хотя и активно жертвует на благотворительные цели, типичные для «бобуинов», — программы по развитию здравоохранения и образования в мире. Хобби Гейтса — игра в бридж — роднит его с миллионами простых американцев.

 

Хотя бобуизм представляет собой преимущественно американский феномен, по мнению Дэвида Брукса, свои «бобуины» есть е Японии и Швеции, Бразилии и Аргентине, Лондоне и Париже. А в России?

Специфика нашей страны состоит в том, что молодые, преуспевающие и хорошо образованные представители новой социально-экономической элиты пока не проявляют ни малейших признаков богемности или романтизма. По своим убеждениям они относятся к крайне правым, а своим жизненным стилем пытаются подражать яппи 80-х: работа, карьера, деньги, власть.

Трудно представить себе молодого и преуспевающего отечественного бизнесмена с левыми убеждениями, стесняющегося своего богатства и запросто выпивающего с соседом-алкоголиком. Если ему и приходится общаться с «народом», то делает он это с чувством нескрываемой брезгливости, всячески заботясь о том, чтобы ни в коем случае не уронить своего высокого статуса. Сам же этот статус еще столь непрочен, что относиться к нему с отстраненной иронией — непозволительная роскошь. Его необходимо всячески подчеркивать с помощью предметов потребления — дорогих автомобилей, модной одежды, отдыха на роскошных курортах.

Правда, отдельные приметы бобуизма в России уже появляются: повальное увлечение пляжно-горнолыжным отдыхом постепенно сменяется модой на экологический туризм, а буйное пьянство и обжорство в дорогих ресторанах — тихими посиделками в стильных кофейнях. И хотя до настоящей богемности нашей элите пока далеко, отдельные ее представители вполне восприняли западную манеру одеваться неброско и подчеркнуто демократично (свитер и джинсы вместо делового костюма, рюкзачок за плечами вместо кожаного портфеля).

Судя по скорости, с какой распространяется в России любая модная новинка, недалек тот день, когда облик отечественной элиты целиком преобразится. Вместо безжалостных карьеристов, карабкающихся вверх по трупам соперников, и жестких бизнесменов, заботящихся исключительно о прибыли, мы увидим скромных и хорошо воспитанных молодых людей, озабоченных не карьерой, а «развитием своего творческого потенциала» и входящих не в клуб обладателей личного самолета, а в общество защиты диких животных или памятников бурятской культуры.

К тому же и власти России способствуют смене жизненного стиля богатых россиян: для того чтобы превратить интерьер своего офиса в камеру рецидивиста, им даже не нужно прибегать теперь к услугам дизайнера — теперь эту услугу оказывает особо отличившимся Мещанский суд.

 

«Новые русские»

 

Многие «новые русские» бизнесмены, быстро разбогатев, оказались неподготовленными к новой социальной роли и новому образу жизни.

 

Чтобы вспомнить, как выглядел высший класс в доперестроечной России, достаточно посмотреть хронику тех лет — трансляции заседаний партийных съездов или панораму трибуны Мавзолея во время праздничных парадов. Землистые лица, утомленные борьбой за выполнение пятилетних планов и обильными возлияниями, мешковатые пиджаки эпохи Москвошвея и одинаковые пыжиковые шапки, перемежающиеся папахами советских силовиков.

Гораздо труднее визуализировать образ представителя высшего класса, который пришел на смену советской элите. Едва появившись, он сразу же получил презрительную кличку «нового русского». Однако ни один из тех, кого называют «новыми русскими», не отождествляет себя с этим образом. Карикатурные описания «новых русских» в анекдотах — скорее плод воображения тех, кто относится к другим социально-экономическим группам и никогда не видел «нового русского» в реальной жизни.

Что же представляет собой «новый русский» на самом деле? Ответить на этот вопрос не так уж легко, поскольку богатые люди в России по разным причинам не заинтересованы в том, чтобы афишировать свое богатство. Тем не менее, существуют отдельные попытки их социологического изучения. Так, Центр политических исследований провел анонимный опрос среди представителей российской бизнес-элиты (Бунин, 1998). По мнению большинства опрошенных, капиталы в России складывались тремя основными способами:

 

♦ Часть нынешних миллионеров начали зарабатывать деньги еще до перестройки (так называемые дельцы теневой экономики).

♦ Вторую группу образуют люди, сделавшие при советской власти карьеру в партийных или государственных структурах. Их основной капитал — связи, легко конвертируемые в прибыль.

♦ И наконец, последняя группа — это раннеперестроечные кооперативщики.

 

Вопреки распространенному представлению о том, что новый русский богач — это малограмотный бандит с золотыми цепями и в тренировочном костюме, представители криминального мира не могут долго удержаться на вершине бизнеса. Как выразился один из опрошенных, «в бизнесе другие правила игры — все-таки должна работать голова». Среди представителей элиты российского бизнеса практически отсутствуют люди без высшего образования, многие закончили элитные вузы: МГУ, МГИМО, МФТИ, МИФИ.

Типичный англичанин стремится к богатству для того, чтобы поддерживать определенный жизненный стиль. Типичный американец копит деньги, чтобы быть уверенным в завтрашнем дне. Фигура «нового русского» явила миру противоестественную смесь провинциального американца, заработавшего свои миллионы на химчистках, и английского аристократа, разводящего на досуге породистых лошадей.

С одной стороны, исследователи обнаружили у наших предпринимателей проявление интересного психологического феномена — несформированности «внутренней картины богатства».  Многие бизнесмены, быстро разбогатев, оказались неподготовленными к новой социальной роли и новому образу жизни. Типичное мнение о богатстве сформулировал президент одной из крупнейших российских компаний:

 

«Что касается лично меня, то я не ощущаю никакого отношения к богатству. Я не умею тратить деньги… Это должно быть с детства… Надо иметь желания, соответствующие деньгам, а они не возникают. Я хочу жить так, как привык».

 

С другой стороны, на наших глазах складываются новые стандарты потребления экономической элиты.  Они довольно нелепы, так как черпаются одновременно из собственного советского опыта и из западных фильмов «про красивую жизнь». Соответствие этим стандартам определяется одним понятием — «круто». В зависимости от ситуации «крутым» может быть проезд по Москве на машине с мигалкой или обучение ребенка в английской частной школе.

«Новый русский» изо всех сил стремится доказать себе и другим, что он «крутой». Этот специфический термин может включать в себя исключительные достижения в любой области — от сексуальных подвигов до стоимости галстука, от собственной частной армии до кабинета в Кремле.

Поскольку все социальные ценности смещены, а внутренние ориентиры сбиты, деньги помогают обрести уверенность в собственной «крутизне». А как зримое воплощение успеха они должны быть продемонстрированы окружающим. Чтобы быть принятым в обществе себе подобных, русский миллионер обязательно должен жить в богатом доме, ездить на дорогой машине, одеваться в роскошный костюм и отдыхать на дорогих курортах. Пренебрегать этими правилами могут только очень известные люди, в «крутизне» которых и так никто не сомневается.

 

«Крутой предприниматель Вексельберг круто купил крутые яйца Фаберже. Еще круче крутой предприниматель Абрамович, который сначала круто арендовал Чукотку, потом круто купил ЦСКА и «Челси». А на днях просто подарил 2 миллиона долларов Омску — чтобы приличный газон на тамошнем стадионе положили. Если для человека 2 миллиона долларов — карманные расходы, значит, крутой человек» (Новопрудский, 2004).

 

В отличие от американского, типичный русский миллионер к 40 годам обычно разводится с женой и подбирает себе более молодую спутницу. (Американский миллионер тоже был бы не прочь так поступить, но не может себе этого позволить, поскольку развод его разорит.) Как правило, «новый русский» стремится отправить детей учиться за границу, да и сам обычно имеет двойное гражданство и собственность за рубежом. С родиной его связывают лишь бизнес и смутное понимание того, что по-настоящему «крутым» он может быть только здесь.

 

Богатство и здоровье

 

Данные о продолжительности жизни богатых россиян опровергают расхожую мудрость о том, что здоровье не купишь.

 

Корпорация семейной медицины (КСМ) ежегодно обнародует результаты статистического анализа состояния здоровья богатых россиян и оказываемых им медицинских услуг. Авторы исследования называют состоятельными людьми тех, кто обеспечивает своей семье ежемесячный доход в $3 тыс. и выше на человека. В большинстве своем это топ-менеджеры крупных компаний, политики и деятели шоу-бизнеса. По подсчетам корпорации, сейчас их в стране около 15 тысяч, и почти все они пользуются услугами дорогих частных клиник.

 

Типичный клиент подобной клиники  (то есть тот, кто платит за лечение) — мужчина 30–50 лет (среди них 11 % мужчин старше 50 и всего 2 % женщин). При этом сам он редко ходит за помощью к медикам — самостоятельно обращаются к врачу около 8 % от общего числа преуспевающих российских граждан. Статистика утверждает, что основные медицинские расходы состоятельных людей связаны с членами их семей: 45 % — на детей, 26 % — на жену, 21 % — на родителей (Фенько, 2003).

 

Данные о продолжительности жизни богатых россиян опровергают расхожую народную мудрость о том, что здоровье не купишь (по данным Госкомстата и Корпорации семейной медицины ) — продолжительность жизни обеспеченных россиян для мужчин 75 лет, для женщин 82 года, средняя продолжительность жизни по России для мужчин 59 лет, для женщин 72 года.

Так что за деньги можно купить не только здоровье, но и дополнительные 10–15 лет жизни.

Правда, деньги это немалые. По оценке председателя совета директоров КСМ Игоря Апарина, в среднем богатый россиянин тратит в год свыше $10 тыс. на медицинские услуги, предоставляемые ему лично и членам его семьи. Но эта сумма может достигать и $100 тыс. — если пациенту требуется срочная госпитализация в зарубежную клинику.

Анализ обращений в дорогие медицинские учреждения позволил специалистам выявить типичные болезни богатых людей. Чаще всего встречающиеся диагнозы — язва, остеохондроз и артериальная гипертония. Половина клиентов жалуется на бессонницу, треть страдает ожирением первой степени. Каждый десятый мужчина обращается за консультациями к кардиологу.

Двенадцатилетние наблюдения Корпорации семейной медицины позволили сделать вывод, что в среде богатых россиян периодически вспыхивают своеобразные эпидемии. Так, по словам Игоря Апарина, в самом начале 1990-х был отмечен всплеск чесотки, в 1993–1995 годах — наркомании и огнестрельных ранений, в 1995–1998 годах богачи часто обращались в больницы с сочетанными травмами и грибковыми заболеваниями стоп.

В последние два года среди богатых россиян началась эпидемия спортивного травматизма в связи с массовым увлечением экстремальными видами спорта. Более половины лечат травмы и различные заболевания опорно-двигательного аппарата. Причина здесь, по-видимому, в том, что предельно занятые топ-менеджеры мало двигаются на работе и потому часто ломают себе конечности, катаясь на горных лыжах и прыгая с парашютом без профессиональной подготовки.

Но самыми востребованными среди богатых клиентов оказались услуги стоматолога. Следить за состоянием своих зубов вынуждены 100 % женщин и 90 % мужчин. Женщины помимо этого довольно часто обращаются к косметологам. Самые популярные процедуры — пластика век, подтяжка кожи лица и увеличение объема груди.

По словам Игоря Апарина, общая оценка психического здоровья богатого человека  удовлетворительная и услуги психоаналитика им не востребованы. Тем не менее он отметил, что для большинства VIP-клиентов медицинских центров характерны «синдром неожиданного богатства» и «стратегия отложенной жизни».

Большинство из них стали богатыми лишь в последние десять лет и еще не научились извлекать пользу из своего состояния. Они не умеют радоваться жизни и получать удовольствие от того, что любое их желание может быть исполнено. Да и пожелать-то они толком ничего не могут: либо страдают ангедонией, то есть отсутствием всяких желаний, либо откладывают исполнение своих желаний на потом — когда добьются еще большего богатства, славы, победят всех конкурентов или реализуют все свои политические амбиции. В результате многие демонстрируют эмоциональную холодность и симптомы депрессии. Так что, возможно, другая народная мудрость — «не в деньгах счастье» — пока остается актуальной для российской элиты.

Результаты зарубежных исследований заболеваемости среди богатых людей подтверждают главный вывод, сделанный российскими специалистами: здоровье действительно можно купить за деньги.  Первым к такому выводу пришел британский исследователь сэр Дуглас Блэк, бывший президент Королевского врачебного колледжа. В своем отчете за 1980 год он проанализировал статистику заболеваемости представителей разных социальных слоев Англии и Уэльса. Результаты анализа свидетельствовали о том, что люди с более высоким экономическим и социальным статусом реже страдают физическими и психическими заболеваниями, чем представители низших слоев (Shweder, 1997).

Но причины этого феномена не так очевидны, как кажется. Гипотеза о том, что более богатые люди могут позволить себе более качественное медицинское обслуживание, не подтверждается (во всяком случае, в развитых странах). Несколько лет назад было специально проведено исследование британских государственных служащих, занимающих разные должности, но пользующихся при этом абсолютно одинаковым медицинским обслуживанием, — так называемый проект Whitehall. Оказалось, что мелкие клерки чаще страдают различными заболеваниями, чем старшие администраторы. К тому же различие в уровне заболеваемости сохраняется, когда речь идет о болезнях, против которых медицина пока бессильна (Mclrath, 1996).

В США долгое время была популярна гипотеза, объясняющая более крепкое здоровье богатых людей тем, что они ведут более правильный образ жизни. В 1997 году в Чикагском университете было проведено исследование, посвященное распространенности в разных экономических группах сердечно-сосудистых заболеваний. Эти заболевания считаются непосредственно связанными с неправильным образом жизни (малой подвижностью, жирной пищей, курением и употреблением алкоголя).

Ученые выделили внутри групп богатых и бедных испытуемых тех, кто ведет здоровый образ жизни, и тех, кто имеет вредные привычки. Оказалось, что богатые американцы, которые пьют, курят и не занимаются спортом, реже страдают сердечно-сосудистыми заболеваниями, чем бедные, которые делают то же самое. А те богачи, кто ведет здоровый образ жизни, болеют реже, чем бедные «праведники». К тому же процент инфарктов и инсультов у бедняков, которые занимались спортом, не курили и не пили, оказался даже выше, чем у прожигающих жизнь миллионеров (Ware, 1996).

Все эти данные наводят на мысль, что богатство само по себе является неким эликсиром, предохраняющим человека от болезней.

И это действительно так. Дело в том, что большинство заболеваний непосредственно связано со стрессом.  А наиболее частые причины стресса для современного человека — это финансовые проблемы, тревога за завтрашний день, страх безработицы и боязнь остаться без материального обеспечения в старости. Все эти страхи и тревоги у состоятельного человека отсутствуют, так что и шансов заболеть «на нервной почве» у него гораздо меньше.

Впрочем, именно в этом состоит главное различие между российскими и западными богатыми людьми. Примечательно, что болезни, вышедшие на первые места в списке самых распространенных среди российской экономической элиты, являются результатами стресса. Язва, гипертония, сосудистые заболевания и бессонница в западных странах — удел мелких клерков, а ожирение и вовсе признак низкого социального статуса. Образ толстопузого буржуя-империалиста существовал лишь в сознании советских карикатуристов. На самом деле в США ожирением чаще всего страдают представители рабочего класса, национальные меньшинства, одинокие матери и безработные.

Травмы, сердечно-сосудистые и желудочно-кишечные заболевания у состоятельных западных граждан почти не встречаются, зато они довольно часто обращаются к услугам дерматологов и аллергологов. Первые оказывают косметические услуги по выведению родинок, веснушек и прыщей, а вторые помогают устранить сыпь, крапивницу, зуд и прочие проявления аллергии, связанные с употреблением экзотической пищи или использованием новомодных материалов в отделке дома и обивке мебели.

В США даже употребляется соответствующий диагноз — «болезнь нового дома». Этой болезнью чаще всего страдают топ-менеджеры крупных компаний и члены их семей. С каждым продвижением по карьерной лестнице они улучшают свои жилищные условия, переезжая в новый дом в более престижном районе. Там они начинают чихать, покрываться сыпью и чесаться из-за непривычных материалов, которыми отделана кухня, или из-за какой-нибудь экзотической растительности в соседнем саду.

Но наиболее яркое различие между российскими и западными богатыми людьми состоит в их отношении к услугам психиатров и психологов.  Если наши богачи, даже страдая бессонницей и депрессией, считают свое психическое здоровье удовлетворительным и не обращаются к специалистам, то американские миллионеры ходят к психиатрам постоянно. Причем помимо чисто медицинских проблем, таких как стресс, депрессия, тревожность или фобии, профессионалы в области душевного здоровья помогают им планировать рабочий день, формировать имидж, оценивать сотрудников и даже принимать важные деловые решения.

При этом отдельные виды психических заболеваний действительно встречаются среди богатых чаще, чем среди бедных. Например, процент самоубийц среди душевнобольных людей с высоким достатком выше, чем среди бедных. Ранее считалось, что самоубийство — прямое следствие бедности, безработицы и прочих жизненных неудач. Однако это справедливо лишь в отношении популяции в целом. Среди душевнобольных картина обратная. Недавно исследователи из Дании установили, что среди состоятельных пациентов психиатрических клиник самоубийства случаются в три раза чаще, чем среди бедных (Shorter, 1991).

Причины этого явления пока не объяснены. Высказываются две гипотезы. Во-первых, у богатых пациентов больше возможностей для домашнего лечения, и они прибегают к госпитализации лишь в исключительных случаях. Значит, богатый пациент попадает в больницу в более тяжелом состоянии, чем бедный. Другая гипотеза — богатым труднее пережить позор, который влечет за собой присвоение ярлыка «сумасшедший» и помещение в психиатрическую лечебницу.

Порой высокий достаток родителей негативно сказывается на психическом состоянии детей. Ученые из Колумбийского университета в Нью-Йорке обнаружили, что дети из богатых семей чаще страдают депрессией, чем их сверстники из семей со средними доходами.

Исследователи изучали около 300 детей из семей, чей ежегодный доход на члена семьи превышает $100 тыс. (средний доход на члена семьи в США — около $40 тыс.). Как выяснилось, у девочек из семей с высокими доходами уровень депрессии в два раза выше среднего для их возраста. Дети из богатых семей чаще курят и употребляют алкоголь, чем их сверстники из среднего класса. При этом для них характерно активно одобрительное отношение к этим вредным привычкам (Shorter, 1991).

Авторы исследования объясняют это различие тем, что богатые семьи оказывают на своих детей большое давление, ожидая, что они будут лучшими в учебе и спорте, поступят в престижные колледжи и университеты. Кроме того, дети из богатых семей обычно психологически изолированы от родителей. Им не хватает непосредственного общения с близкими, их эмоциональной поддержки.

Наличие в доме посторонних людей (охранника, гувернантки и др.) лишь усугубляет эту изоляцию и провоцирует инфантилизм у ребенка, который никогда не остается один. В результате 20 % состоятельных старшеклассников в США курят, 35 % пьют, а 7 % употребляют марихуану.

Знакомы ли подобные проблемы представителям российской экономической элиты, пока остается тайной. Исследователи Корпорации семейной медицины лишь констатируют, что почти половину средств состоятельный россиянин тратит на лечение своего ребенка, — но не разглашают данные о том, какими именно болезнями страдают эти дети.

 

Богатство и счастье

 

«Предельная полезность денег» снижается с увеличением их количества, и человек начинает больше дорожить свободой или искренней дружбой.

 

Каково влияние богатства на человеческую жизнь? Делает ли оно людей более счастливыми или здоровыми? Многочисленные исследования показывают, что между доходами и благополучием нет прямой связи (Headey, 1993). Однако это неверно в отношении самых бедных и самых богатых: четкая связь между доходами и благополучием наблюдается у тех, чьи годовые доходы ниже $15.000 и выше $100.000 (Diener et al., 1993). Эти данные подтверждаются исследованием 49 американцев, зарабатывающих более $10 миллионов в год; они чувствуют себя счастливыми 77 % времени, тогда как у представителей контрольной группы ощущение счастья длится примерно 62 % времени (Diener et al., 1988).

Если удовлетворенность своим положением у мультимиллионеров не нуждается в каких-либо комментариях, то отсутствие корреляции между доходами и благополучием в средней группе требует объяснения. Было выдвинуто несколько гипотез, объясняющих этот факт.

 

♦ Адаптация:  хотя любой человек радуется, когда его доходы возрастают, он очень быстро привыкает к этому, и положительный эффект сходит на нет.

♦ Сравнение:  люди относят себя к богатым или состоятельным на основе сравнения с другими. Однако с возрастанием доходов они обычно переходят в более дорогой сектор рынка, где всегда найдется кто-то более богатый, чем они.

♦ Альтернативы:  как говорят экономисты, «предельная полезность денег» снижается с увеличением их количества, и человек начинает больше дорожить другими ценностями, например, свободой или искренней дружбой.

♦ Беспокойство:  возрастание доходов приводит к тому, что основная часть забот смещается от финансовых вопросов к менее контролируемым элементам жизни (например, саморазвитию). Возможно, деньги связаны с чувством контроля над своей судьбой.

 

Однако поговорка «Не в деньгах счастье» справедлива только для благополучных стран. В более бедных странах, таких, как Индия и Бразилия, наблюдается более строгая зависимость между доходом и благополучием. И хотя кросс-культурные исследования зависимости психологического благополучия от дохода на душу населения, проведенные в 55 странах, не включали российские данные (Diener et al., 1995), можно предположить, что современная Россия оказалась бы в них рядом с Индией и Бразилией, где между доходами и счастьем наблюдается линейная зависимость.

Правда, существуют исключения из этого правила. Множество бедных людей совершенно счастливы и удовлетворены своей судьбой. Они ничего не делают для того, чтобы изменить свое положение. Это объясняется адаптацией и «выученной беспомощностью», вызванной долгим опытом бессилия что-либо изменить в своей ситуации (Olson & Schober, 1993). С другой стороны, «богатые тоже плачут», что неудивительно, поскольку помимо денег существуют другие — более важные — источники счастья.

Интересные исследования были проведены среди людей, выигравших в различные лотереи.  Большинство из тех, кто выиграл крупные суммы, почувствовали себя ненамного счастливее (Smith & Razzel, 1975). Эти исследования подтверждают гипотезу адаптации: люди очень быстро привыкают к новым условиям, и их удовлетворенность жизнью возвращается к исходному уровню.

К тому же многие из победителей лотерей столкнулись с серьезными проблемами: 70 % из них бросили работу и лишились удовлетворения от своего труда и общения с коллегами; некоторые переехали в более комфортабельные дома и столкнулись там со снобизмом и презрением соседей; некоторые поссорились со своими близкими и друзьями, которые надеялись разделить с ними выигрыш. У многих возникли проблемы в определении собственной идентичности: только 28 % уверенно назвали социальный класс, к которому они принадлежат.

Интервью с победителями Национальной лотереи иногда появляются в английских газетах. Британский психолог Эдриан Фёрнэм (1997) обратил внимание на довольно печальное интервью с женщиной 24 лет, выигравшей 1.375.000 фунтов. Ее жизнь изменилась очень незначительно: она по-прежнему осталась безработной; приобрела машину, но не научилась водить; накупила кучу одежды и повесила ее в шкаф; она не любит дорогую пищу и предпочитает рыбные палочки. Ее жизнь по-прежнему пуста и безрадостна.

Почему же влияние богатства на благополучие столь незначительно? Австралийские исследователи (Headey & Wearing, 1992) выделили несколько факторов, имеющих положительную корреляцию с удовлетворенностью жизнью и отрицательную — с показателями тревожности и депрессии.

Как видно из этой таблицы, наиболее важный источник счастья — досуг — относительно слабо связан с наличием денег. Большинство видов досуга практически бесплатны — общение с друзьями, прогулки, хобби, публичные библиотеки и занятия спортом, телевидение и радио. Некоторые формы досуга требуют денег — особенно путешествия, ужины в ресторанах, посещение театров, некоторые виды спорта. Социальные отношения — семья и друзья — приносят подлинное удовлетворение только в том случае, когда дружба и любовь не покупаются за деньги. Работа является одним из главных источников денег для большинства, но этим не исчерпывается приносимое ею удовлетворение.

Исследования внутренней мотивации трудовой деятельности (Blauner, 1960) показывают, что люди ценят свою работу не только как источник заработка, но и как возможность добиваться успеха, совершенствовать свои навыки и способности, сотрудничать с коллегами, помогать людям, улучшать существующее положение дел. Корреляции между оплатой и удовлетворенностью работой в большинстве исследований оказываются весьма низкими.

 

Можно ли купить бессмертие?

 

Основатели крупных состояний не только накапливали капитал, но и «покупали» себе светское бессмертие, передавая в дар художественные коллекции, книжные собрания…

 

Достижение богатства является одной из главных целей и ценностей потребительской культуры. Но эта ценность не предельная. Еще 40 лет назад социальный историк Ллойд Уорнер проанализировал связь между богатством и достижением состояния, которое получило название «светского бессмертия». Уорнер заметил, что простое наличие богатства не гарантирует общественного признания, хотя и является его необходимым условием.

Другим необходимым условием является семейная история благотворительности и других общественных заслуг. Поэтому основатели крупных состояний не только накапливали капитал, но и приобретали (а впоследствии передавали в дар) нечто общественно значимое: художественные коллекции, музеи, библиотеки. Именно своими пожертвованиями (Rockefeller Center, Morgan Library, Whitney Museum) они и «покупают» себе светское бессмертие.

Каковы способы превращения богатства в светское бессмертие? По наблюдениям Уорнера (Warner, 1949), обычно требуется несколько поколений, чтобы богатство завоевало данному семейному клану репутацию людей необычных, превосходящих простых смертных. Именно поэтому семьи, разбогатевшие недавно — те, что находятся на предпринимательско-капиталистической стадии социального цикла, — выставляют свое богатство напоказ, стремятся аккумулировать в своих руках власть и подготовить своих детей к дальнейшему восхождению по социальной лестнице, посылая их в «правильные» школы и устраивая им «правильные» браки.

Основная цель тех социальных слоев, которые социологи называют низшим и средним сегментами высшего класса, состоит не просто в увеличении своего богатства, а в том, чтобы документально подтвердить свои достижения и общественные заслуги с помощью «правильного» потребления.

Элизабет Хиршман (Hirschman, 1990) выделяет следующие способы, к которым прибегают обладатели крупных состояний для их «конвертирования» в бессмертие:

 

1) обнародование истории своих предпринимательских достижений (Дональд Трамп, Ли Якокка, Росс Перо);

2) приобретение предметов роскоши (драгоценности, недвижимость, земля);

3) коллекционирование произведений искусства.

 

Каким бы способом ни приобреталось светское бессмертие, оно приводит к важному результату: не только сам обладатель крупного состояния, но и его потомки начинают восприниматься как люди необычные, как бы унаследовавшие его «бессмертный» статус.

Анализируя тематику специализированных изданий «для богатых», Хиршман отмечает, что помимо достижения светского бессмертия с помощью богатства там часто обсуждаются и альтернативные пути — художественное творчество (мастерство) и технологические достижения, которые наряду с крупным состоянием способны обеспечить человеку место в пантеоне «бессмертных». К наиболее перспективным с точки зрения обретения бессмертия технологическим новинкам относятся, по мнению соответствующих изданий, создание совершенного автомобиля, наручных часов, а также средств борьбы со старением (от крема против морщин до новых методов пластической хирургии).

 

 

Глава 4

Психология денег

 

Заново открывая для себя деньги, мы одновременно вновь открываем их мистическую власть и силу, коварство и привлекательность, бесконечные возможности и смертельные опасности…

 

Одно из главных психологических «новообразований» постсоветской эпохи — появление в сознании граждан бывшего Советского Союза такой психологической реальности, как деньги. Эта новая реальность, к которой нам пришлось мучительно привыкать, в корне отличается от существования денег при социализме.

Разумеется, советские люди знали, что такое деньги. Они получали их в виде зарплаты и тратили в магазинах на продукты и другие «товары народного потребления». Однако истинная роль денег как «всеобщего эквивалента» была сильно искажена — из-за отсутствия частной собственности, государственного регулирования цен и зарплат, а также централизованного государственного распределения основных жизненных благ (от жилья и автомобилей до продуктовых «заказов»).

Все эти факторы приводили к тому, что деньги оказывались весьма условной и отнюдь не главной мерой стоимости вещей. Способность человека приобрести ту или иную вещь определялась не только наличием у него соответствующей суммы денег, но и — в первую очередь — его близостью к источнику распределения (партийно-хозяйственной номенклатуре, торговой сети, через которую реализовывались дефицитные товары), географической близостью к центру власти (жителям Москвы всегда доставалось больше товаров, чем жителям периферии).

Привыкание к рыночным отношениям для подавляющего большинства населения не было гладким. Единственное, что перестало нас удивлять довольно быстро, — это изобилие товаров в магазинах и на рынках, что лишний раз подтверждает гипотезу адаптации, которая на языке житейской психологии выражается законом: «К хорошему привыкаешь быстро».

Все остальные «прелести» переходной экономики: инфляция, бесконечные денежные реформы, загадочные, но мало кому понятные «ваучеры» и, наконец, незабвенные финансовые пирамиды, манившие неопытных игроков обещаниями сказочного обогащения, — были пережиты нами довольно болезненно и оставили в душах неизгладимый след — смесь стыда, обиды и разочарования. Этот характерный эмоциональный осадок указывает на то, что «переходный» период был для многих периодом насильственного лишения экономической невинности.

В результате мы можем считать себя выдержавшими экзамен на экономическое совершеннолетие: нынче каждый школьник и пенсионер бойко объяснят вам, что такое ВВП, НДС и ВТО, а человека, который не знал бы текущего курса рубля к доллару, не так-то просто встретить на российских просторах.

Открывая для себя деньги как экономический феномен, мы одновременно вновь открываем их мистическую власть и силу, коварство и привлекательность, бесконечные возможности и смертельные опасности, которые несет с собой обладание ими. В отличие от современных экономических теорий, которые благодаря связанной с ними политической полемике оказались на слуху у широкой публики, иррациональные аспекты денег, относящиеся к области психологии, социологии и антропологии, пока не стали объектом пристального внимания специалистов.

 

---

Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 121; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!