ЧАСТЬ 8. ОБ ОМРАЧЕНИИ ВАЛИНОРА
Когда Манве узнал о путях, которые избрал Мелькор, ему стало ясно, что тот решил укрыться в своих старых крепостях на севере Среднеземелья. И Ороме с Тулкасом отправились туда со всей скоростью, чтобы попытаться догнать Мелькора. Но за пределами побережья Телери, в неназванных пустошах, простиравшихся вплоть до самых льдов, им не удалось найти ни одного его следа. С тех пор вдоль северных границ Амана было усилено наблюдение, но это ничего не дало, так как еще до того, как началось преследование, Мелькор повернул обратно и тайно ушел на юг. Потому что он был все-таки одним из Валар и мог изменять свое обличье или совсем не иметь его, как могли и его собратья. Хотя вскоре он утратил эту возможность навсегда.
Так, невидимый, он пришел в конце концов в сумрачную местность Аватар. Она протянулась узкой полоской к югу от залива Эльдамара, у восточной стороны подножья Пелори, и ее длинное и мрачное побережье простиралось к югу, лишенное света и не изученное. Там, под отвесными обрывами гор, у холодного темного моря, тени были самыми глубокими и непроницаемыми в мире. И там, в Аватар, тайно поселилась Унголиант. Эльдару неизвестно, откуда она взялась, но некоторые утверждали, что в давно забытых эпохах ее родила тьма, окружавшая Арда, когда Мелькор впервые с завистью взглянул вниз на королевство Манве. И она была одной из тех, кого в самом начале подкупил Мелькор, дабы они служили ему. Но Унголиант покинула своего хозяина, сжигаемая одной страстью использовать все живое, чтобы напитать свою пустоту.
|
|
|
Спасаясь от нападения Валар и преследования Ороме, она бежала к югу, потому что их тревожило положение на севере, а юг они долго оставляли без внимания. А там Унголиант поползла к свету Благословенного Королевства, потому что она и жаждала света, и ненавидела его.
Она поселилась в глубоких ущельях и приняла облик чудовищного паука, заткав черной паутиной теснину в горах. И она поглощала весь свет, который могла найти, и превращала его в темные сети удушающего мрака, пока, наконец, никакой свет не мог больше проникнуть в ее жилище. И Унголиант стала голодать.
Придя в Аватар, Мелькор стал разыскивать ее. Он снова принял облик, в котором правил в Утумис: образ Темного Владыки, огромного и ужасного, но Унголиант не вышла из своего убежища. И тогда Мелькор сказал ей:
– Сделай, как мне нужно, и если ты не насытишься еще, когда все будет кончено, тогда я дам тебе, что пожелаешь, дабы утолить голод полной мерой!
Он легко дал ей это обещание, как поступал всегда, а про себя смеялся. Так большой вор соблазнял меньшего.
Унголиант соткала вокруг них обоих покрывало тьмы, когда они отправились в путь. Мрак, в котором вещи не существовали больше, и взгляд не мог пронзить его, потому что тот мрак был пустотой. Затем она медленно начала ткать свою паутину: нить за нитью, от ущелья к ущелью, от выступающей скалы к каменному пику, взбираясь все выше, переползая и цепляясь, пока, наконец, не достигла вершины Хиарментира, самой высокой горы в этой части мира, далеко к югу от великого Таникветиля. За теми местами Валар не установили наблюдения, потому что западнее Пелори лежала в сумерках незаселенная страна, а за горной грядой следили, исключая только всеми забытый Аватар у сумеречных вод бескрайнего моря.
|
|
|
Но теперь на вершине горы жила Унголиант, порождение тьмы. И она свила из своих нитей канаты, а из них сделала лестницу, и по ней Мелькор взобрался на эту вершину и встал рядом с Унголиант, глядя вниз на охраняемое королевство. У подножья лежали леса Ороме, а западнее мерцали поля и пастбища Яванны, и золотом светилась пшеница, пища богов. И Мелькор посмотрел на север и увидел вдали сияющую долину и серебряные купола Вальмара, сверкающие в смешанном свете Тельпериона и Лаурелина.
И тогда Мелькор громко засмеялся и быстро скользнул вниз по длинному западному склону, а Унголиант была рядом с ним, и ее тьма скрывала их обоих.
|
|
|
Это было время празднества, как хорошо знал Мелькор. Хотя все времена года во власти Валар, и Валинор не знает ни зимы, ни смерти, все же он входил тогда в королевство Арда и был лишь малой частью Эа, а жизнь Эа – есть Время, и оно течет всегда – от первой ноты до заключительного аккорда Эру. К тому же, Валар нравилось появляться в образе, сходном с обличием детей Илюватара, и они ели, и пили, и собирали плоды Яванны на Земле, которую создали по велению Эру.
И поэтому Яванна установила время цветения и время созревания для всего, что росло в Валиноре, и при каждом первом сборе плодов Манве устраивал великий пир для прославления Эру, когда весь народ Валинора изливал свою радость в музыке и песнях на Таникветиле.
Ныне настал этот срок, и Манве назначил празднество более великолепное, чем когда либо со времени прихода Эльдара в Аман. Потому что в это время Манве задумал излечить зло, возникшее среди Нольдора – хотя бегство Мелькора и приближало предвещение нелегкого труда и великих печалей, и никто еще не мог сказать, какие раны получит Арда, прежде чем Мелькор снова будет побежден.
|
|
|
И по призыву Манве все собрались в залах на Таникветиле, чтобы уничтожить отчуждение между князьями Эльдара и забыть навсегда ложь, посеянную их врагом.
Туда явились Ваньяр, и пришли Нольдорцы из Тириона, и собрались все Майяр, а Валар облачились в свою красоту и великолепие. И они сидели перед Манве и Вардой в их величественных залах или танцевали на зеленых склонах горы, обращенных на запад, к деревьям.
В тот день улицы Вальмара опустели, никто не тревожил ступени Тириона, и вся страна спала в мире. Одни лишь Телери за горами все еще пели на побережье моря, потому что они обращали мало внимания на смену сезонов или времени и не думали о заботах правителей Арда или о тени, упавшей на Валинор – ведь до сих пор их это не касалось.
Одно лишь омрачало замыслы Манве. Феанор действительно пришел, потому что лишь ему одному Манве приказал явиться, но не пришел Финве, как и другие Нольдорцы из Форменоса. Потому что Финве сказал:
– Пока с Феанора, моего сына, не снят выговор, запрещающий ему появляться в Тирионе, я не считаю себя королем и не буду встречаться с моим народом.
И Феанор явился не в праздничном одеянии и не одел никаких украшений – ни серебра, ни золота, ни драгоценных камней. И он отказался показать Сильмарили Эльдарцам и Валар и оставил их запертыми в их железном помещении в Форменосе.
Однако он встретился у трона Манве с Фингольфином и помирился с ним – на словах. И Фингольфин отбросил вынутый из ножен меч и протянул брату руку, сказав:
– Я делаю, как обещал. Я прощаю тебя и больше не помню обид!
Тогда Феанор молча взял его руку, но Фингольфин продолжал:
– Твой наполовину брат по крови, в сердце я буду настоящим братом. Ты поведешь, и я последую за тобой. И пусть никакое горе не встанет между нами!
– Я слышу тебя, – ответил Феанор, – да будет так!
Но они не знали, какой смысл окажется в этих словах.
Говорят, что когда Феанор и Фингольфин стояли перед Манве, наступил час слияния света обоих деревьев, и безмолвный Вальмар наполнился серебряным и золотым сиянием. Но в тот самый час Мелькор и Унголиант неслись через поля Валинора, подобно тени черного облака, гонимого ветром над залитой солнцем землей. И вот они оказались перед зеленым холмом Эзеллохар.
Тогда мрак Унголиант поднялся до самых корней деревьев, а Мелькор прыгнул на холм и своим черным копьем поразил каждое дерево до самой сердцевины, нанеся им страшные раны. И сок их, как кровь хлынул наружу и разлился по земле, но Унголиант поглотила его, а затем, переходя от дерева к дереву, вонзала свой черный клюв в их раны, пока деревья не истощились. И смертельный яд, что она несла в себе, проник в их ткани и иссушил их – и корни, и ветви, и листву, и они умерли.
Но жажда все еще сжигала Унголиант, и подойдя к источникам Варды, она выпила их до дна. И при этом она изрыгала черные пары и разбухла до таких чудовищных и отвратительных размеров, что Мелькор испугался.
Так великая тьма упала на Валинор. О том, что происходило тогда, много рассказано в «Альдуденне», сложенном Эллемире из рода Ваньяр, и все Эльдарцы знают этот плач. Но ни песня, ни рассказ не могут передать все горе и ужас того дня. Свет исчез, но наступившая тьма была больше, чем утрата света. В этот час появилась тьма, не просто казавшаяся отсутствием света, но существовавшая существеннее, сама по себе, потому что она действительно была создана злобой вне света и имела власть проникать в глаза и наполнять сердце и мысли, подавлять волю.
Варда взглянула вниз с Таникветиля и увидела тьму, подымающуюся вверх, невиданными башнями мрака, и Вальмар пошел ко дну в глубоком море ночи.
Вскоре одна лишь священная гора осталась стоять последним островом утонувшего мира. Все песни смолкли. Валинор погрузился в молчание, нельзя было услышать ни звука, только издалека, через проход в горах, ветер доносил причитания Телери, подобные крикам чаек.
С востока подул холодный ветер, и тени с бескрайнего моря накатывались на крутые берега.
Но Манве со своего высокого трона посмотрел вдаль, и взгляд его пронзил ночь и там, за мраком, Манве увидел Тьму, и взгляд его не мог проникнуть в нее, огромную и далекую, движущуюся со страшной скоростью к северу. И он понял, что Мелькор приходил и ушел.
И тогда началось преследование, и земля тряслась под копытами коней войска Ороме, и огонь, что высекали подковы Нахара, был первым светом, вернувшимся в Валинор. Но приближавшиеся к облаку Унголиант всадники были ослеплены и испугались, и они рассеялись в разные стороны и мчались, не зная куда. И трубный зов Валарома дрогнул и угас. И Тулкас, казалось, запутался в черной сети ночи и стал беспомощно, тщетно наносить удары по воздуху.
А когда тьма прошла, было слишком поздно. Мелькор ушел, куда пожелал, и мщение его свершилось.
ЧАСТЬ 9. О БЕГСТВЕ НОЛЬДОРА
Спустя некоторое время возле Круга Судьбы собралась огромная толпа, и Валар сидели, скрытые во мраке, потому что стояла ночь. Но теперь вверху мерцали звезды Варды, воздух был чист, так как ветер Манве разогнал смертельные испарения и отбросил назад тени моря.
Тогда поднялась Яванна и, встав на Эзеллохаре, Зеленом холме, ныне оголившемся и черном, возложила руки на деревья. Но они были мертвы и темны, и каждая ветвь, которой касалась Яванна, ломалась и безжизненно падала к ее ногам. Послышались стенания множества голосов, и тем, кто оплакивал деревья, казалось, что они осушили до дна чашу скорби, наполненную для них Мелькором. Но это было не так.
И Яванна предстала перед Валар и сказала:
– Свет деревьев исчез и живет теперь только в Сильмарилях Феанора. Он был предусмотрителен! Даже для тех, кто волей Илюватара обладает могуществом, есть такие работы, которые могут быть исполнены однажды и только однажды. Я дала бытие свету деревьев, и в пределах Эа я никогда больше не смогу повторить это. И все же, имей я хоть немного этого света, я бы смогла вернуть деревья к жизни, прежде чем корни их начнут разлагаться, тогда наши раны были бы излечены, а злоба Мелькора разрушена.
И тогда заговорил Манве:
– Ты слышишь, Феанор, сын Финве, слова Яванны? Дашь ли ты то, что она просит?
Последовало долгое молчание, но Феанор не ответил ни слова.
Тогда Тулкас воскликнул:
– Скажи, о Нольдорец, да или нет? Но кто бы мог отказать Яванне? И разве свет Сильмарилей не взят от ее первоначальных трудов?
Но Ауле-Созидатель сказал:
– Не спеши. Мы просим о более важном, чем ты предполагаешь. Дай ему время подумать.
И тогда Феанор заговорил и воскликнул с горечью:
– Есть малые вещи, которые, как и большие, могут быть исполнены всего лишь один раз. Возможно, я отдам свои камни, но никогда уже не создать мне их подобие, и если я должен разбить их, я разобью свое сердце, и это убьет меня первого из всех Эльдарцев Амана!
– Не первого, – сказал Мандос, но никто не понял смысла его слов.
Снова наступило молчание, пока Феанор размышлял во мраке. Ему казалось, что он окружен кольцом врагов, и Феанор вспомнил слова Мелькора, сказавшего, что Сильмарили не будут в безопасности, если Валар не обладают ими. «Разве он не Валар, как и они? – сказал себе Феанор, – и разве не понимает он их сердца? Да, вор разоблачил воров!» И он громко воскликнул:
– Я не сделаю этого по доброй воле! Но если Валар принудят меня, тогда я буду знать, что Мелькор действительно их родич.
И Мандос ответил:
– Ты сказал.
А Ниенна встала и, поднявшись на Эзеллохар, отбросила серый капюшон и смыла своими слезами грязь, оставленную Унголиант. И она запела песню, оплакивающую жестокость мира и осквернение Арда.
Но пока Ниенна изливала свою скорбь, прибыли вестники из Форменоса. Это были Нольдорцы. Они принесли недобрые вести. Они рассказали, что ослепляющая тьма пришла на север и внутри ее была какая-то сила, не имеющая названия, и Тьма истекала из этой силы. Но и Мелькор был там, и он пришел к дому Феанора и перед его дверями убил Финве, короля Нольдора, и пролил первую кровь в Благословенном Королевстве, потому что один лишь Финве не бежал перед ужасом тьмы.
И вестники сказали, что Мелькор разрушил укрепление Форменоса и забрал все камни Нольдора, что хранились там, и Сильмарили исчезли.
Тогда Феанор встал и, воздев перед Манве руки, проклял Мелькора, назвав его Морготом, Черным Врагом Мира, и только под этим именем он был известен впоследствии Эльдару. И еще Феанор проклял тот час, когда он пришел на Таникветиль по призыву Манве. Феанор думал, в безумии своей ярости и горя, что, будь он в Форменосе, его сила помогла бы чему-нибудь. Но он был бы тоже убит, как и намеревался Мелькор.
Затем Феанор покинул круг судьбы и бежал в отчаянии в ночь, потому что его отец был дороже ему, чем свет Валинора или несравненные создания его рук. Да и кто из сыновей Эльфов или людей имел более великого отца?
Многих опечалило горе Феанора, но утрата постигла не только его. Яванна плакала возле холма в страхе, что тьма навсегда поглотит последние лучи Света Валинора. Потому что, хотя Валар еще не совсем осознали, что произошло, они понимали: Мелькору помогло нечто, пришедшее извне Арда.
Сильмарили исчезли, и могло показаться безразлично, сказал бы Феанор Яванне «да» или «нет». И все же, сказал бы «да» до того, как пришли вести из Форменоса, может быть его последующие действия стали бы иными. Но теперь судьба Нольдора была решена.
Тем временем Моргот, избегая преследования Валар, пришел в бесплодные земли Арамана. Эта страна лежала на севере, между горами Пелори и Великим Морем, подобно Аватару на юге. Но Араман был обширнее: там, между побережьем и горами, находились обширные равнины, более холодные, потому что льды здесь подходили ближе.
Моргот и Унголиант поспешно пересекли эту местность и, пройдя через густые туманы Ойомуре, добрались до Хелкараксе, где узкий пролив между Араманом и Среднеземельем был заполнен битым льдом.
И Моргот переправился через него и вернулся, наконец, на север Внешних земель.
Они пришли вместе, потому что Моргот не мог ускользнуть от Унголиант, и ее облако все еще окружало его, а все ее глаза следили за ним.
Так они оказались в той местности, которая лежала к северу от залива Дренгист. Теперь Моргот приблизился к руинам Ангбанда, где находилась эта огромная западная крепость. И Унголиант понимала, на что он надеется, и знала, что здесь он попытается ускользнуть от нее.
И она остановила Мелькора, требуя, чтобы он исполнил свое обещание.
– Черное сердце! – сказала она. – Я сделала то, что ты потребовал. Но я все же голодна!
– Чего же тебе еще? – ответил Моргот. – Или ты хочешь упрятать весь мир в свое брюхо? Этого я тебе не обещал! Я его повелитель!
– Столько мне не нужно, – сказала Унголиант. – Но ты унес из Форменоса огромное сокровище, и я желаю получить его. Да, и ты отдашь его из своих рук!
Тогда Мелькор был вынужден уступить ей драгоценные камни, захваченные им, один за другим, неохотно. И она сожрала их, и их красота погибла для мира. Еще огромнее и чернее стала Унголиант, но голод ее был ненасытен.
– Только из одной руки давал ты, – сказала она. – Только из левой. Разожми свою правую руку!
Но в правой руке Моргот крепко сжимал Сильмарили, и хотя они были заключены в хрустальной шкатулке, огонь их начал жечь руку Моргота, и она скрючилась от боли. Но Моргот не разжал ее.
– Ты получила, что тебе причиталось. Потому что лишь моим могуществом, что я вложил в тебя, твоя работа была завершена. Ты не нужна мне больше. Эти вещи ты не получишь и не увидишь. Я объявляю их своими навсегда!
Но Унголиант стала еще больше, а он – меньше, ибо его сила ушла от него. И Унголиант нависла над Морготом, и ее облако сомкнулось вокруг него. И она опутала Моргота сетью из крепчайших нитей и стала душить его.
Тогда Моргот издал ужасный крик, эхом отозвавшийся в горах, и потому та местность была названа Ламмот, так как эхо его голоса оставалось там и впоследствии. И если кто-нибудь, крикнув там громко, пробуждал его, вся местность между холмами и морем наполнялась звуками воплей мучительной боли.
Никто в северном мире не слыхал крика более громкого и ужасного, чем крик Моргота в тот час. Горы содрогнулись и земля затряслась, утесы раскалывались на части. Глубоко в закрытых пещерах был слышен этот крик, и далеко отсюда, под разрушенными залами Ангбанда, в подземельях, куда, разгоряченные атакой, не спускались Валар, все еще таились Бальроги, ожидая возвращения их повелителя. И теперь они тут же сорвались с мест и перебрались через Хитлум, как огненная буря ринулись к Ламмоту.
Своими пламенными бичами они взорвали в клочья паутину Унголиант, и она испугалась и обратилась в бегство, извергая черный туман, скрывавший ее. Покинув север, Унголиант спустилась в Белерианд и поселилась под Эреди Горгоротом, в темной долине, что впоследствии получила название Нан Дургонтеб – Долина Ужасной Смерти – из-за ужаса, которым наполнила ее Унголиант.
Там во время Ангбанда жили другие мерзкие твари, имевшие образ пауков, и Унголиант сочеталась браком с ними и пожирала их. И даже после того, как она покинула те места и ушла, когда ей захотелось, на забытый юг мира, ее потомки жили в долине и ткали свою отвратительную паутину. О дальнейшей же судьбе Унголиант не рассказывает ни одна история. Все же некоторые утверждают, что ей давным-давно пришел конец, когда от ненасытного голода она сожрала, наконец, самое себя.
Итак, страх Яванны, что Сильмарили будут поглощены и уйдут в ничто, не оправдался, но они остались во власти Моргота. И он, теперь свободный, снова собрал всех своих слуг, кого смог найти, и привел к руинам Ангбанда. Там он вырыл заново огромные залы и темницы и над входом в них возвел трехглавую гору Тангородрим, над которым всегда густо клубился зловонный черный дым. И в Ангбанде собралось бесчисленное войско зверей и демонов Моргота, и раса выведеных им Орков росла и умножалась в недрах земли.
Черная тень пала на Белерианд, и в Ангбанде Моргот выковал огромную железную корону и провозгласил себя королем мира. И в знак этого он вправил Сильмарили в свою корону. Его руки были сожжены дочерна прикосновением к этим священным камням, и черными они оставались впоследствии. Никогда уже не удалось Морготу избавится от боли ожога, державшей его в непроходящей ярости.
Эту корону он никогда не снимал, хотя тяжесть ее стала для него невыносимой. Всего лишь один раз покинул он, тайно и ненадолго, свои владения на севере, и редко выходил из подземной крепости, управляя оттуда своими армиями. И только раз за все время существования его королевства Моргот сам брал в свои руки оружие.
Сейчас больше, чем в дни Утумис, до того, как гордость его была унижена, ненависть Моргота сжигала его, и лишь в господстве над своими слугами, в совращении их ко злу он успокаивал свой дух. И власть Моргота, как одного из Валар, сохранялась долго, хотя и обернулась жестокостью. И перед его лицом все, кроме самых сильных, погружались в черную бездну страха.
И вот, когда стало известно, что Моргот покинул Валинор, и погоня за ним оказалась тщетной – тогда Валар надолго задержались во тьме в Круге Судьбы, и Майяр, и Ваньяр стояли рядом и плакали. Нольдорцы же большей частью вернулись в Тирион и оплакивали там омрачение их прекрасного города. Через сумрачный проход Калакирна в город медленно втекали туманы с темных морей, окутывая башни, и светильник Миндона едва был виден во тьме.
И тогда Феанор неожиданно появился в городе и призвал всех прийти к дому короля на вершине Туны. Но приговор об изгнании, вынесенный ему, еще не был отменен, и Феанор тем самым восстал против Валар. Поэтому быстро собралась огромная толпа, желая узнать, чего он хочет. Нольдорцы принесли с собой множество факелов, так что холм и все лестницы и улицы, поднимающиеся из него, были залиты их светом.
Феанор был искусным оратором, и слова его имели большую власть над сердцами, когда он хотел этого. И в ту ночь Феанор выступил перед Нольдорцами с речью, которую они запомнили навсегда.
Свирепыми и ужасными были его слова, полными ярости и гордыни. Слушая их, Нольдорцы в возбуждении своем дошли до безумия. Его гнев и ненависть были главным образом обращены к Морготу, хотя многое из того, что говорил Феанор, породила ложь самого Моргота. Но Феанор обезумел от горя из-за убийства его отца и похищения Сильмарилей. Теперь он требовал королевской власти над всем Нольдором, потому что Финве был мертв.
– Почему, о, народ Нольдора, – кричал он, – почему мы и впредь должны служить завистливым Валар, которые не могут даже в своем собственном королевстве уберечь нас от их врага? И пусть он сейчас враг им, разве они и он не одного рода? Мщение гонит меня отсюда, но будь даже иначе, я не остался бы дольше в одной стране с родичами убийцы моего отца! С родней вора, укравшего мое состояние! И все же не я один обладаю мужеством среди этого мужественного народа. Разве все вы не потеряли вашего короля? И разве вы больше ничего не потеряли, запертые здесь, в этой тесной стране, между горами и морем? Да, здесь был свет, которым Валар превозносились над Среднеземельем, но теперь тьма уравняла все. Должны ли мы, кому не грозит смерть, вечно тосковать здесь, жители мрака, окутанные туманами, тщетно источающие слезы и не знающие сострадания моря? Или же мы вернемся в наш собственный дом? В Куивиэнене бегут свежие истоки под звездами, не затемненными облаками, а вокруг лежат обширные земли, где мог бы бродить свободный народ. Они все еще там и ждут нас, тех, кто безрассудно покинул их. Уйдем отсюда! Пусть за этот город держатся трусы!
Долго говорил Феанор, убеждая Нольдор последовать за ним, дабы собственными силами завоевать свободу и великие королевства в странах востока, пока не станет слишком поздно. И он повторил ложь Мелькора, будто Валар держат их пленниками, чтобы люди смогли править Среднеземельем. Многие из Эльд Арама услышали тогда впервые о Последующих.
– Прекрасным будет завершение, – воскликнул Феанор, – хотя предстоит долгая и трудная дорога! Скажем рабству: «прощай»! Но также простимся и с покоем! Скажем: «прощай, слабость»! Скажем: «прощай, наши сокровища»! Мы создадим еще большие! Отправляйтесь в путь налегке, но возьмите с собой ваши мечи, потому что нам идти дальше, чем ходил Ороме, быть выносливее, чем Тулкас: мы никогда не откажемся от преследования. За Морготом хоть на край земли! Его ждет война и неумирающая ненависть! Но когда мы победим и снова завладеем Сильмарилями, тогда мы и только мы станем повелителями неиссякаемого света и хозяевами блаженства и красоты Арда! Никакая другая раса не отстранит нас!
И Феанор произнес ужасную клятву.
Его семеро сыновей встали рядом с ним и принесли тот же самый обет, и красными как кровь были их развернутые знамена в ярком свете факелов. Они принесли клятву, которую никто не мог нарушить, от которой нельзя было отказаться, даже во имя Илюватара. Они призвали против себя вечный мрак, если не сдержат ее. А свидетелями этого избрали Манве и Варду, и священную гору Таникветиль. Они поклялись преследовать, пока существует мир, своей местью и ненавистью всякого, кто завладеет Сильмарилями – будь то Валар, демон, Эльф, или еще не рожденный человек, или любое другое существо, великое или малое, доброе или злое, которому еще предстоит появиться до конца дней.
Так сказали Маэдрос, Маглор и Колегорм, Куруфин и Карантир, Амрод и Амрас, князья Нольдора. Многие испугались, услышав эти ужасные слова. Потому что, поклявшись так, к добру или ко злу, клятву нельзя было нарушить, и она будет преследовать принесшего обет, но преступившего клятву, до конца мира. Поэтому Фингольфин и Тургон, его сын, выступили против Феанора, и снова послышались гневные речи, и в ярости дело едва не дошло до мечей.
Но Финарфин, как обычно, заговорил спокойно и пытался утихомирить Нольдорцев, убеждая их остановиться и серьезно подумать, пока не произошло непоправимое. И Ородрет, его сын, присоединился к этим словам. Финрод был на стороне Тургона, своего друга, но Галадриэль, единственная женщина Нольдора, державшаяся в этот день гордо и мужественно среди спорящих князей, страстно убеждала Нольдорцев покинуть Аман. Она не произносила никакой клятвы, но слова Феанора о Среднеземелье зажгли ее сердце, потому что она мечтала увидеть обширные, неохраняемые земли и править там королевством по собственной воле. Одного мнения с Галадриэль был Фингон, сын Фингольфина, которого так же задели слова Феанора, хотя он мало любил его. А к Фингону, как обычно, присоединились Ангрод и Аэгнор, сыновья Финарфина. Однако эти трое держались спокойно и не выступали против своих отцов.
Наконец, после долгих споров верх взял Феанор, зажегший в большей части собравшихся там Нольдорцев стремление к новому, к незнакомым странам. Поэтому, когда Финарфин снова выступил против опрометчивых поступков, призывая не торопиться, поднялся громкий крик: «Нет, уйдем отсюда!» – и Феанор с сыновьями тотчас начали подготовку к выступлению.
Те, кто отважился избрать этот мрачный путь, плохо представляли себе его трудности. К тому же все делалось сверхспешно, потому что Феанор торопил их, опасаясь, как бы его слова не остыли в сердцах Нольдорцев и не превозобладали другие советы, и при всех его горделивых речах он не забывал о могуществе Валар. Но из Вальмара не появился ни один вестник, и Манве хранил молчание. Он не запрещал и не препятствовал замыслам Феанора, потому что Валар были опечалены тем, что их обвинили в злых намерениях против Эльдара, и в том, что они удерживают Эльфов у себя, против их воли, в плену. Сейчас Валар лишь наблюдали и выжидали, так как им еще не верилось, что Феанор сможет подчинить себе войско Нольдора.
И действительно, когда Феанор принялся выстраивать Нольдорцев для выступления, тотчас начались раздоры. Потому что он, хотя и склонил слушавших его к уходу, однако, никто не собирался признать Феанора королем. Большой любовью пользовались Фингольфин и его сыновья, и их домочадцы, как и основная часть жителей Тириона, отказались выступить, если их поведет Феанор.
Так, в конце концов, разделившись на две части, войска Нольдора двинулись в свой горький путь.
Феанор и его приверженцы шли в авангарде, большая же часть войска следовала сзади под руководством Фингольфина. И он вел вопреки своему разуму – потому что Фингон – его сын, понуждал его. И еще потому, что Фингольфин не мог покинуть свой народ, страстно желавший уйти, доверить его опрометчивым решениям Феанора. К тому же он не забыл своего обещания брату перед троном Манве.
С Фингольфином шел и Финарфин – по тем же причинам, но он больше других не хотел уходить. И из всех Нольдорцев Валинора – а они выросли теперь в многочисленный народ – едва одна десятая отказалась отправиться в путь: некоторые из любви к Валар (и в немалой степени к Ауле), другие из любви к Тириону и к прекрасным вещам, созданным ими, и никто – из страха перед опасностями пути.
Но лишь только запели трубы, и Феанор вышел из ворот Тириона, от Манве прибежал, наконец, посланец и сказал:
– Только против безумия Феанора будет мой совет: не уходите! Потому что час недобрый, и ваша дорога приведет к бедам, которых вы не сможете предвидеть. В ваших поисках Валар не окажут вам никакой помощи, но и не будут препятствовать вам, ибо вы должны знать: как вы пришли сюда свободно, так свободно и уйдете. Но ты, Феанор, сын Финве, изгоняешься собственной клятвой. Дорого тебе обойдется то, что не распознал ты ложь Мелькора. Ты говоришь, что он – Валар. Тогда тщетна была твоя клятва отомстить ему, ибо в пределах Эа никогда не сможешь ты никого одолеть из Валар, пусть даже Эру, чье имя ты призывал, сделал бы тебя втрое могущественнее, чем ты есть.
Но Феанор засмеялся и ничего не ответил вестнику, но обратился к Нольдору:
– Так! Значит, пусть этот доблестный народ отправит наследника их короля в изгнание с одними лишь его сыновьями и вернется к своему рабству? Но если кто-нибудь пойдет со мной, я скажу им: вам предвещают беды? Но в Амане мы уже видели их. В Амане мы пришли от блаженства к скорби. Теперь мы попробуем другое: через скорбь найти радость или, по крайней мере, свободу!
Затем, обернувшись к вестнику, он воскликнул:
– Скажи, Манве Сулимо, Верховному Королю Арда, вот что: если Феанор не может свергнуть Моргота, он во всяком случае не замедлит напасть на него и не станет праздно сидеть в печали. И, может быть, Эру вложит в меня огонь больший, чем ты предполагаешь. По крайней мере, я нанесу такие раны Валар, что даже могущественные в Круге Судьбы удивятся, услышав это. Да, и в конце концов, они последуют за мной. Прощай!
В эту минуту голос Феанора звучал так повелительно и величественно, что даже вестник Манве поклонился ему и, как будто узнав все, что хотел, покинул их. А Нольдорцы были покорены. Поэтому они продолжали свой поход, и дом Феанора шел впереди их вдоль побережья Эленде, и ни разу они не оглянулись на Тирион на зеленом холме Туна. Медленно и не так уверенно следовало за ними войско Фингольфина. Там первым был Фингон, а замыкали шествие Финарфин и Финрод, и много других доблестнейших и мудрейших Нольдорцев. Они часто оборачивались, чтобы взглянуть на свой прекрасный город, пока светильник Миндон Эльдалие не исчез в ночи.
В большей мере, чем другие изгнанники, унесли они оттуда воспоминания о покинутом ими блаженстве и даже некоторые из вещей, созданных там ими – утешение и бремя в пути.
Теперь Феанор вел Нольдор на север, потому что главной его целью было преследование Моргота. Кроме того, Туна у подножия Таникветиля находилась в таком месте, где разделявшее Аман Великое море было неизмеримо шире, чем на севере, где сближались Араман и побережье Среднеземелья.
Но по мере того, как разум Феанора остывал и рассудительность возвращалась к нему, Феанор с опозданием сообразил, что столь многочисленному войску никогда не преодолеть долгие лиги к северу и, наконец, не пересечь море без помощи кораблей. Но чтобы построить такой большой флот, потребовалось бы много времени и тяжелого труда, будь даже среди Нольдора мастера, искусные в этом ремесле. Поэтому Феанор решил убедить Телери, давнишних друзей Нольдорцев, присоединиться к ним, и в своем озлоблении он подумал, что таким образом могущество Валинора, возможно, уменьшится, зато силы Феанора для войны с Морготом возрастут.
Тогда он поспешил в Альквалонде и обратился к Телери так, как он говорил прежде, в Тирионе.
Но Телери остались равнодушны к его словам, хотя их действительно опечалил уход родичей и давних друзей, они предпочитали отговаривать их, чем помогать им. И они не дали им ни одного корабля и не помогли в строительстве против воли Валар. Что касается их самих, Телери не желали другого дома, кроме берегов Эльдамара, и другого повелителя, кроме Ольве, князя Альквалонде.
Ольве не обращал свой слух к Морготу, не приютил его в своей стране и по-прежнему верил, что Ульмо и другие великие среди Валар еще излечат раны, нанесенные Морготом, и что ночь еще сменится новым рассветом.
Тогда Феанора охватил гнев, потому что его все еще пугало промедление, и он в сердцах сказал Ольве:
– Однако, вы-то были рады принять нашу помощь, когда малодушные бездельники пришли, наконец, к этим берегам, почти с пустыми руками! В лачугах на морском берегу жили вы до сих пор, если б Нольдорцы не выделили вам гавань и не трудились на ваших стенах!
Но Ольве ответил:
– Мы не отказываем в дружбе, но может быть, в ее обязанности входит упрекать друзей в безрассудстве. А когда Нольдор радостно встретил нас и оказал нам помощь, тогда ты говорил иначе: мы прибыли в страну Амана, чтобы поселиться в ней навсегда, как братья, чьи дома стоят бок о бок. Что же касается наших белых кораблей: не ты дал нам их! Не у Нольдора научились мы искусству кораблестроения, а у повелителей моря. И светлые бревна мы тесали собственными руками, и белые паруса соткали наши жены и матери, и дочери. И поэтому мы никогда не отдадим и не продадим наши корабли – ни ради союза, ни ради дружбы. Поэтому я говорю тебе, Феанор, сын Финве: для нас они – как драгоценные камни для Нольдора – труд наших сердец, и создать его подобие мы не можем.
Тогда Феанор оставил его и сидел, мрачно размышляя за стенами Альквалонде, пока собиралось его войско.
Когда же он решил, что сил у него достаточно, он отправился в Гавань Лебедей и начал грузиться на корабли, стоявшие там на якоре, и силой угонять их оттуда. Но Телери оказали ему сопротивление и сбросили многих Нольдорцев в море. Тогда обнажились мечи, и на кораблях началась жестокая битва – и возле освещенных светильниками причалов и молов гавани, и даже на огромной арке, образующей вход в нее.
Трижды отбрасывали народ Феанора, и с каждой стороны было много убитых. Но на помощь авангарду Нольдора пришел Фингон с основным войском Фингольфина. Придя, они застали битву в полном разгаре, и, увидев своих поверженных родичей, бросились в атаку, не узнав истинной причины ссоры, а некоторые думали, что Телери по приказанию Валар пытались устроить засаду Нольдору.
Итак, в конце концов, Телери потерпели поражение, и большая часть их моряков, живших в Альквалонде, была безжалостно убита. Потому что Нольдорцы стали свирепыми и ужасными, а у Телери сил было меньше, и оружием они не обладали, только большей частью слабыми луками. И тогда Нольдорцы увели их белые корабли и, как могли, стали грести вдоль побережья на север.
И Ольве воззвал к Оссе, но тот не пришел, потому что Валар запретили препятствовать силой бегству Нольдора. Но Уинен оплакивала моряков Телери, и море поднялось в гневе против убийц, так что многие из кораблей потерпели крушение, а те, кто плыл на них, утонули.
Об убийстве родичей в Альквалонде подробнее рассказано в том плаче, который называется «Нольдоланте», «Гибель Нольдора», созданный Маглором незадолго до его смерти.
Однако, большая часть Нольдорцев спаслась, и когда шторм кончился, они продолжали свой путь, некоторые на кораблях, другие – по суше. Дорога была долгой и все более трудной по мере того, как они шли вперед.
Прошло много времени их похода в безмерной ночи, и вот они, наконец, пришли к северным пределам охраняемого королевства на границах безжизненной пустоши Арамана, гористой и холодной. И там они внезапно увидели темную фигуру, стоявшую на высокой скале, нависшей над берегом. Некоторые утверждают, что то был не простой вестник Манве, а сам Мандос.
И они услышали громкий голос, торжественный и ужасный, приказавший им остановиться и обратиться в слух. Тогда они замерли и стояли тихо, и из конца в конец войска Нольдора был слышен этот голос, изрекший проклятие и пророчество. Оно стало называться Пророчеством Севера или Судьбой Нольдора.
Многое в нем было предсказано темными словами, смысла которых Нольдорцы не понимали, пока несчастья не обрушились на них впоследствии, но все слышали проклятье, обращающее тех, кто не остался и не искал покровительства и прощения Валар.
– Бесчисленные слезы прольете вы, и Валар оградят от вас Валинор, и не впустят вас, и даже эхо ваших сетований не проникнет за горы. Гнев Валар лежит на доме Феанора от запада вплоть до крайнего востока. И на всех, кто последует за ним, этот гнев ляжет так же. Их клятва будет вести их всех и все же предаст их. И те сокровища, которые они поклялись вернуть себе, всегда будут ускользать от них. Злом обернется все то, что они начнут хорошо, и изменой родичу родича, и страхом предательства! Лишенными наследия они останутся навсегда!
Вы пролили кровь вашего рода и опозорили страну Амана. Эа кровь вы заплатите кровью! И жить вы будете за пределами Амана, в Тени Смерти. Потому что, хотя Эру дал вам неограниченный срок жизни в Эа, и болезнь не может коснуться вас, все же вы можете быть убиты и будете убиты! Оружием, мучениями и горем! И ваши бездомные души придут тогда к Мандосу. И там долго вы будете ждать и тосковать о своих телах, и найдете мало сострадания, хотя бы все, кого вы убили, умоляли за вас. А те, кому суждено терпеть лишения в Среднеземелье, кто не придет к Мандосу, будут ощущать растущую усталость от мира, как тяжелую рану, и станут увядать и покажутся печальными тенями той юной расе, что придет следом. Так сказали Валар!
Тогда многие дрогнули, но Феанор укрепил свое сердце и сказал:
– Мы дали клятву и нелегкую! Мы сдержим ее! Нам угрожают многими бедами, и не последняя из них – измена! Но одно не было сказано: что нам предстоит страдать от трусости. Поэтому я заявляю, что мы пойдем дальше, и к этому приговору я добавлю: те дела, что мы совершим, сохранятся в песнях до конца дней Арда!
Но Финарфин в этот час покинул поход и повернул обратно, исполненный печали и с ожесточением против дома Феанора изза своего родства с Ольве из Альквалонде. И многие из его народа ушли вместе с ним, грустно возвращаясь тем путем, пока не увидели снова вдали луч Миндона на Туна, все еще сияющий в ночи.
И так, наконец, они вернулись в Валинор. Там они получили прощение Валар, и Финарфин был поставлен править остатками Нольдора в Благословенном Королевстве. Но его сыновей не было с ним, потому что они не покинули сыновей Фингольфина, и весь народ Фингольфина все еще продолжал идти вперед, связанный узами родства и волей Феанора и опасаясь предстать перед судом Валар, так как не все они были безвинны в убийстве родичей в Альквалонде. Кроме того, Фингон и Тургон обладали горячими и смелыми сердцами и хотели довести дело, к которому они приложили свои руки, до печального конца – если он должен быть печальным.
Так основное войско продолжало свой путь, и зло, что было предсказано, быстро начало свою работу.
Наконец, Нольдорцы оказались далеко на севере Арда и увидели первые ледяные глыбы, плавающие в море, и поняли, что теперь они приблизились к Хелкараксе. Потому что между страной Амана, что на севере изгибалась к востоку, и побережьем Эндора (что означает Среднеземелье), отклоняющимся к западу, существовал узкий пролив, через который холодные воды окружающего моря и волны Белегаэра проникали друг в друга. Там лежали обширные болота и смертельно холодные туманы, а морские течения были полны сталкивающихся ледяных гор и толстого слоя битого льда. Таков был Хелкараксе, и никто еще не отважился ступить на его поверхность, кроме Валар и Унголиант.
Поэтому Феанор остановился, и Нольдорцы принялись спорить, какой курс им следует держать сейчас. Но они стали испытывать сильные страдания от холода и нескончаемых туманов, через которые не мог пробиться ни один звездный луч. И многие стали сожалеть о том, что отправились в путь, и роптать, особенно те, кто последовал за Фингольфином. Они прокляли Феанора и называли его причиной всех бед Эльдара.
Феанор же, осведомленный об этом, держал совет со своими сыновьями, и только два пути видели они, чтобы спастись из Арамана и попасть в Эндор: пешком через пролив или на кораблях. Но Хелкараксе они считали непроходимым, а кораблей было слишком мало. Много их погибло во время долгого путешествия, оставалось же недостаточно, чтобы переправить одновременно все огромное войско. К тому же, никто не хотел ожидать на западном берегу, пока другие переправятся первыми: страх предательства уже пробудился среди Нольдорцев.
Поэтому Феанору и сыновьям пришла мысль: неожиданно захватить все суда и тут же отправиться. Они удерживали власть над флотом со времени битвы в гавани, и на кораблях находились лишь те, кто сражался там и был связан с Феанором. И, как будто по его желанию, с северо-запада подул ветер, и Феанор ускользнул тайно со всеми, кого он считал верными ему, и вышел в море, оставив Фингольфина в Арамане. И так как море в том месте было нешироким, то, направившись к востоку и отчасти к югу, он пересек пролив без потерь и первым из всех Нольдорцев снова ступил на берега Среднеземелья. Высадка Феанора произошла в устье морского залива, который назывался Дренгист и уходил в Дор-Ломин.
Но когда все высадились, Маэдрос, старший сын Феанора, в свое время друг Фингона – до того, как ложь Моргота легла между ними, сказал отцу:
– Какие корабли и каких гребцов выделишь ты теперь для возвращения и кого они перевезут в первую очередь? Доблестного Фингона?
Тогда Феанор язвительно засмеялся и воскликнул:
– Никого! Тех, кого я оставил сзади, я не считаю утратой. Они оказались бесполезным грузом в дороге. Пусть те, кто проклинают мое имя, проклинают меня и дальше и хнычут, возвращаясь в клетки Валар! Сжечь корабли!
И Маэдрос отошел в сторону, а Феанор приказал предать корабли огню. Так в той местности, что была названа Лосгар, у выхода из залива Дренгист в огромном костре, ярком и ужасном, погибли красивейшие из всех кораблей, плававших когда либо в море. И Фингольфин со своим народом видел издалека красные отсветы на облаках: и все поняли, что их предали…
Таковы были первые плоды убийства родичей и Судьбы Нольдора.
Тогда Фингольфин, видя, что Феанор оставил его, чтобы он погиб в Арамане или со стыдом вернулся в Валинор, исполнился горечи. Но теперь он, как никогда прежде, желал любым путем попасть в Среднеземелье и снова встретиться с Феанором.
Он и его войско долго блуждали, перенося тяжкие страдания, но их мужество и стойкость росли вместе с лишениями. Потому что это был могучий народ, старшие дети бессмертного Эру Илюватара, только что покинувшие Благословенное Королевство и еще не узнавшие усталости Земли. Юным был огонь их сердец и, ведомые Фингольфином и его сыновьями, а также Финродом и Галадриэль, они отважились проникнуть на крайний север и, не найдя другого пути, преодолели ужас перед Хелкараксе и страшными ледяными горами.
Впоследствии немногие из деяний Нольдора превзошли эту отчаянную переправу в отваге или в несчастьях. Там погибла Эленве, жена Тургона, и еще много других. Войско стало значительно меньше, когда Фингольфин вступил, наконец, во внешние земли.
Малую любовь к Феанору и его сыновьям питали те, кто добрался все же до берега следом за Фингольфином и чьи трубы трубили в Среднеземелье при первом восходе луны.
ЧАСТЬ 10. О РОДЕ СИНДАР
Как было уже сказано, в Среднеземелье возросло могущество Эльве и Мелиан, и все Эльфы Белерианда: от моряков Синдара до бродяг-охотников из Синих гор, что за рекой Гелион, признали Эльве своим повелителем.
Эру Тингол – звался он на языке своего народа, Король Серая Мантия. А народ этот назывался Синдаром, Серыми Эльфами освещенного звездами Белерианда. И хотя они были Мориквенди, под властью Тингола и покровительством Мелиан Синдар стали самыми прекрасными, мудрыми и искусными из всех Эльфов Среднеземелья. И в конце первой эпохи пленения Мелькора, когда на всей земле воцарилось спокойствие, и слава Валинора была в зените, тогда в мир пришла Лютиен, единственный ребенок Тингола и Мелиан.
Хотя большая часть Среднеземелья лежала погруженная в сон Яванны, находившийся под властью Мелиан Белерианд был полон жизни и радости, и яркие звезды сияли там, как серебряные огни. И тогда в лесу Нелдорет родилась Лютиен, и белые цветы Имфредиль, подобные звездам, выбились из земли, чтобы приветствовать ее.
Случилось так, что во вторую эпоху пленения Мелькора в Белерианд из-за Эред Люина, Синих Гор, пришли гномы. Они называли себя Хазад, но Синдар дали им имена Наугрим, Малорослый Народ, и Гоннхиррим – Мастера Камня.
Далеко к востоку находились самые древние поселения Наугрим, но на восточных склонах Эред Люина они вырыли для себя огромные залы. Соорудили большие постройки в манере, свойственной их роду. На языке гномов эти города назывались Габилгатол и Туманзахар. Габилгатол располагался севернее горы Долмед, и Эльфы называли его на своем языке Белегост и Никлебург. А южнее в глубину уходили подземелья Туманзахара. Эльфы говорили о нем: «Ногрод», – и это означает: Подземная Постройка.
Самым же огромным из поселений гномов был Хазад-дум, рудник гномов – Хадходроид, на языке Эльфов. А впоследствии, в пору его заката, Хазад-дум назывался Мориа. Он находился далеко в туманных горах, за многими лигами Эриадора, и до эльдарцев доходили о нем лишь слухи, источником которых были слова гномов из Синих Гор.
Из Ногрода и Белегоста Наугрим пришли в Белерианд, и Эльфы исполнились изумления, потому что считали себя единственными живыми существами в Среднеземелье, умеющими объясняться с помощью слов и создавать что-либо руками, и что все остальные – это птицы и звери. Но они не могли понять ни слова из речи Наугрим, казавшейся им громоздкой и неприятной, и мало кто среди Эльдара сумел овладеть ею.
Гномы же оказались быстрыми на ученье и предпочитали обучаться наречию Эльфов, чем научить своему языку чужую расу.
Из Эльдарцев мало кто бывал в Ногроде и Белегосте, разве что Эол из Нан Эльмота и Маэглин, его сын. Гномы же вели торговлю в Белерианде и проложили широкую дорогу, что проходила у подножия отрогов горы Долмед, а дальше следовала вдоль реки Аскар, пересекая Гелион у Сарк-Атрада, Каменной Переправы, где позже произошла битва.
Дружба между Наугрим и Эльдаром всегда была прохладной, хотя и те, и другие извлекали из нее много пользы. Но в то время беды, что легли между ними, еще не случились, и король Тингол радушно принял гномов.
Однако, Наугрим в более поздние времена охотнее дружили с Нольдором, чем с другими Эльфами или людьми – из-за их общей любви и преклонения перед Ауле. А драгоценные камни Нольдора они ценили больше всех других богатств.
Уже во тьме Арда гномы создали великие работы, потому что с первых дней появления их отцов они были удивительно искусны в обработке металла и камня. Но в древнее время они предпочитали железо и медь серебру и золоту.
Как и все Майяр, Мелиан обладала даром предвидения, и когда миновала вторая эпоха заключения Мелькора, она напомнила Тинголу, что мир Арда не будеть длиться вечно. Поэтому Тингол начал думать, какое ему следует соорудить для себя королевское жилище, чтобы оно было крепким и надежным, если зло вновь проснется в Среднеземелье.
И король обратился за помощью и советом к гномам Белегоста. Они немедля пришли ему на помощь, потому что в те дни усталость была не знакома им, и карлики охотно брались за новую работу. И хотя они всегда требовали плату за все, что делали, было ли то для них удовольствием или стоило тяжкого труда, сейчас они работали бесплатно. Потому что Мелиан обучила гномов многому, что они стремились узнать, а Тингол одарил их прекрасным жемчугом. Он получил жемчуга от Сирдана, а добывали их в огромном количестве на мелководье у острова Балар. Однако, Наугрим не видели раньше ничего подобного жемчугу и высоко ценили его. Среди жемчужин одна была с голубиное яйцо, и блеск ее напоминал звездный свет на морской пене.
Нимфелос – называлась она, и вождь гномов Белегоста ценил ее больше, чем гору богатств.
Поэтому Наугрим долго и с радостью трудились для Тингола и придумали для него жилище, подобно их собственным, вырытое глубоко в земле. Там, где Эсгалдуин сбегал вниз, отделяя Нелдорет от Региона, посреди леса возвышался скалистый холм, и река протекала у его подножия. Здесь гномы сделали вход во дворец Тингола и построили каменный мост через реку, и только по нему можно было попасть к воротам. За воротами начинались широкие туннели, уходившие к широким залам и глубоким подземельям, вырубленным в основном камне, таким многочисленным и большим, что этому жилищу дали название Менегрот, Тысяча Пещер.
Но Эльфы тоже принимали участие в той работе и вместе с гномами, каждый своим собственным искусством, воплощали в жизнь замыслы Мелиан, создавая подобие лежащего за морем удивительного и прекрасного Валинора.
Колонны Менегрота были вырезаны в виде буков Ороме: ствол, ветви и листья, и освещали их золотые фонари. Там, как в садах Лориена, пели соловьи, были и серебряные фонтаны, и мраморные бассейны, и полы из разноцветных камней. Разные фигуры животных и птиц разбегались по стенам или же взбирались по карнизам, колоннам, или выглядывали среди ветвей, сплетенных множеством цветов.
И с течением лет Мелиан и ее девушки заполнили залы сотканными завесами, на которых можно было увидеть деяния Валар и многое другое, что происходило в Арда со времени ее начала. И даже изображения вещей, которым еще предстояло явиться. То было прекраснейшее жилище из всех, какими владели короли, когда-либо правившие к востоку от моря.
И когда строительство Менегрота было закончено, а мир еще царил в королевстве Тингола и Мелиан, Наугрим то и дело переходили через горы и посещали эту страну. Но они редко бывали в Фаласе, потому что ненавидели шум моря и боялись смотреть на волны. И в Белерианд из внешнего мира не доходили ни слухи, ни вести.
Но с наступлением Третьей эпохи заключения Мелькора гномов охватило беспокойство, и они обратились к королю Тинголу, сказав, что Валар не до конца выкорчевали зло на севере, и теперь остатки его умножились за эти годы во мраке, снова выступили и бродят повсюду.
– К востоку от гор, – сказали гномы, – появились ужасные звери, и твой древний род, что живет там, спасается от них с равнин в холмы.
И скоро злые существа пришли дальше в Белерианд, перейдя через горы или поднявшись с юга через мрачные леса. Там были волки, а может быть, существа, что принимали обличье волков, и другие порождения мрака. И в числе их – Орки, разрушившие впоследствии Белерианд. Но они были малочисленны и осторожны и пока только разнюхивали дороги в стране, ожидая возвращения своего господина.
Откуда они пришли или кем они были – Эльфы тогда еще не знали, предполагая, что это, возможно, одичавшие Авари, ставшие злыми и жестокими.
Поэтому Тингол стал думать об оружии, в котором прежде его народ не испытывал нужды. И первое оружие для них выковали Наугрим, потому что они были весьма искусны в этой работе. Но ни один из них не превзошел мастеров Ногрода, из которых самым знаменитым считался кузнец Тельхар.
Воинственной расой в древности были Наугрим и свирепо сражались с любым, кто наносил им обиду: будь то слуги Мелькора, Эльдар, Авари или дикие звери, а нередко и родичи гномов из других поселений и королевств.
Синдар вскоре научились от них кузнечному ремеслу, но все, даже Нольдорцы, не смогли превзойти гномов в искусстве закалки стали, а так же в создании кольчуг из соединенных колец – их впервые изобрели кузнецы Белегоста.
В результате, в те времена Синдар хорошо вооружились и изгнали из страны всех злых существ, и там снова воцарился мир. Но в своих арсеналах Тингол продолжал накапливать запасы топоров, копий и мечей, высоких шлемов, длинных рубашек из блестящей кольчуги, потому что гномы делали оружие, которое не ржавело со временем и продолжало сиять, как будто его подвергли полировке. И в свое время оно оказалось полезным для Тингола.
Как рассказывают, когда Телери задержались на берегах Великой реки, на границах западных стран Среднеземелья, Ленве из рода Ольве покинул поход Эльдара. Мало что известно из скитаний Нандора, той части Телери, которую он увел вниз по Андуину.
Некоторые, как говорят, надолго поселились в лесах Долины Великой реки, а другие перейдя Эред Нимранс, Белые Горы, снова пришли на север и проникли в дикие области Эриадора между Эред Люином и дальней частью Туманных Гор.
Эта группа нандорцев стала лесным народом и не имела стального оружия. Появление ужасных зверей севера исполнило их великого страха, как и объявили Наугрим королю Тинголу в Менегроте.
Поэтому Денетор (сын Ленве), услышав о могуществе Тингола, о его величии и о мире в его королевстве, собрал из своего рассеявшегося народа такое войско, какое смог, и повел его через горы в Белерианд.
Тингол принял их радушно, как долго отсутствовавших, но вернувшихся родичей, и они поселились в Оссирианде, Стране Семи Рек.
О долгих годах мира, что последовали за приходом Денетора, рассказано мало. В те дни, как говорят, менестрель Даэрон, главный хранитель знаний в королевстве Тингола, изобрел свои руны; и Наугрим, посещавшие Тингола, изучили их и были очень довольны этому, оценив искусство Даэрона выше, чем Синдар, его собственный народ.
Благодаря Наугрим, Кирт, руны, проникли через горы на восток и вошли в знания многих народов. Однако, Синдар редко пользовались ими, и когда началась война, многое, что сохранялось в памяти, погибло в руинах Дориата.
В те дни в Белерианде свободно бродили Эльфы и текли реки, сияли звезды, а ночные цветы струили свой аромат. И красота Мелиан была в зените, а прелесть Лютиен наполнила весенний рассвет.
В Белерианде, подобный повелителям Майяр, восседал на своем троне Тингол, чью власть ничего не тревожило, чьей радостью был наполнен воздух, которым дышала страна из дня в день. Чьи спокойные мысли охватывали мир от его высот до глубин.
В Белерианд все еще иногда приезжал великий Ороме, проносясь, подобно ветру, через горы, и звук его рога покрывал бесчисленные лиги страны, озаренные звездным светом. И Эльфы боялись его великолепия и вида его лица, и громкого топота копыт Нахара.
Но когда Валарома отзывался эхом в холмах, Эльфы знали, что все злые существа далеко убегают оттуда.
Но вот случилось так, что приблизился конец блаженства, и рассвет Валинора сменился его сумерками. Потому что, как рассказывают и как известно всем из летописей и многих песен, Мелькор с помощью Унголиант погубил деревья Валар и бежал, вернувшись в Среднеземелье.
Далеко на севере произошло сражение Моргота и Унголиант, и великий крик Моргота эхом прокатился через Белерианд, и весь народ этой страны вздрогнул от страха. Потому что, хотя никто не знал, что предвещает этот крик, все почувствовали в нем предвестие смерти.
Вскоре Унголиант бежала с севера и явилась в королевство короля Тингола, и ужас тьмы окружал ее.
Но власть Мелиан остановила ее, и Унголиант не вошла в Нелдорет, но надолго поселилась в тени обрыва, которым ДорФинион падал к югу. И те места стали известны как Эред Горгорот – Гора Ужаса, и никто не отваживался посещать те места или хотя бы подходить близко. Жизнь и свет там были подавлены, и все воды несли яд.
А Моргот, как было уже сказано, вернулся в Ангбанд и отстроил его заново, а над входом в него возвел дымящиеся башни Тангородрима. И врата Моргота находились всего лишь в ста пятидесяти лигах от моста Менегрота: и недалеко, и не слишком близко.
Теперь Орки, умножившиеся во мраке земли, стали сильными и злобными, а их темный владыка вложил в них страсть к разрушениям и убийствам.
И вот они вышли из врат Ангбанда, скрытых клубами тумана, что создал Моргот, и бесшумно проникли в предгорья севера. Оттуда огромная армия неожиданно вторглась в Белерианд и атаковала короля Тингола.
В это время в его обширном королевстве многие Эльфы свободно бродили в необжитых местах или мирно жили небольшими общинами далеко друг от друга, и только возле Менегрота, в центре королевства, и вдоль Фаласа, в стране моряков, народ был многочисленнее.
Но Орки вторглись с другой стороны Менегрота – и из лагерей на востоке между Келоном и Гелионом, и с запада, с равнин между Сирионом и Нарогом.
Они существовали по всей стране, и Тингол оказался отрезанным от Сирдана из Эглареста. Поэтому он воззвал к Денетору, и из Региона, за Аросом явились большие силы Эльфов, а также из Оссирианда.
Так началась первая битва из войн в Белерианде.
Восточное войско Орков оказалось зажато между армиями Эльдара к северу от Андрама, на полпути между Аросом и Гелионом. Оно было полностью разгромлено, а тех, кто бежал от великого избиения, подстерегали топоры Наугрим, вышедших из горы Долмед, и мало кто из Орков вернулся в Ангбанд.
Но победа досталась Эльфам дорогой ценой, потому что воины Оссирианда были легко вооружены и не могли равняться с Орками, обутыми и одетыми в железо, оснащенными огромными копьями с широким лезвием.
Денетор был отрезан и окружен на холме Амон Эреб. Там он и погиб, и с ним все его ближайшие родичи. Войско Тингола не успело прийти ему на помощь. Но смерть Денетора была жестоко отомщена, когда Тингол зашел в тыл Оркам и убивал их во множестве, и народ Оссирианда с тех пор оплакивал Денетора и не избирал нового короля.
После битвы некоторые из них вернулись в Оссирианд, и принесенные ими вести наполнили великим страхом остатки их народа, так что впоследствии они никогда больше не вступали в открытую войну, но держались осторожно и скрыто. Их называли Ланквенди – Зеленые Эльфы – из-за их одеяния цвета листвы.
Но многие отправились на север и вошли в охраняемое королевство Тингола, и смешались с его народом.
Когда же Тингол вернулся в Менегрот, он узнал, что войско Орков на западе одержало победу и оттеснило Сирдана к самому краю моря. Поэтому Тингол отозвал из укреплений Нелдорета и Региона весь свой народ, кто мог услышать его призыв. И Мелиан, используя свое могущество, окружила всю ту местность невидимой стеной, Поясом Мелиан, и с тех пор никто не мог проникнуть туда против ее воли или воли короля Тингола, если только пришедший не обладал большим могуществом, чем у Майяр Мелиан.
И с тех пор никто не мог проникнуть туда. И эта внутренняя страна, долго называвшаяся Эгладор, стала впоследствии именоваться Дориатом, Охраняемым Королевством, Страной Пояса.
В ее пределах все еще сохранялся бдительный мир, но вне ее господствовали опасность и великий страх, и слуги Моргота бродили, где им вздумается, исключая только обнесенные стенами гавани Фаласа.
Но близились новые события, которых никто не мог предвидеть: ни Моргот в своих подземельях, ни Мелиан в Менегроте, потому что после смерти деревьев никакие новости не приходили из Амана: ни с помощью вестников или духов, ни из сонных видений.
В это самое время Феанор перебрался через море на Белых кораблях Телери и высадился в заливе Дренгист, и там, в Лосгаре, сжег корабли.
Дата добавления: 2019-11-16; просмотров: 163; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!