Под знаменем идей Просвещения 5 страница
Но все это будет много лет спустя.
А осенью 1789 года Карло-Андреа Поццо ди Борго еще считал выгодным блокироваться с молодым Бонапартом. Два влиятельных клана в городе — клан Буонапарте и клан Поццо ди Борго — объединили свои силы. Для маленького Аяччо это было много.
Политическая линия, избранная Бонапартом, была ясна: Корсику надо приобщить к революции. Это означало, иными словами, что революцию, совершившуюся во Франции, надо было распространить и на этот затерявшийся в Средиземном море остров. Начинать приходилось с самого необходимого: надо было прежде всего рассказать о великих переменах, совершившихся во Франции, убедить корсиканцев, что давно пора сменить белую кокарду на трехцветную, старые белые знамена короля на молодое сине-бело-красное знамя революционной Франции. Лейтенанту Буонапарте надлежало взять на себя роль провозвестника революции на Корсике.
31 октября стараниями братьев Буонапарте и приверженцев Поццо ди Борго в Аяччо в церкви Сан Франческо состоялось собрание сторонников нового порядка. Героем дня был Наполеон Бонапарт[59]. Он выступил с речью и предложил всем присутствовавшим подписать адрес Национальному собранию от имени народа Корсики. Текст был написан заранее: это был составленный в энергичных выражениях документ, гневно осуждавший действия коменданта Корсики Баррена. От имени народа Корсики подписавшие просили Национальное собрание оказать помощь и «восстановить корсиканцев в правах, которые природа дала их стране»[60]. Выступление и адрес были встречены горячими аплодисментами. Первый политический дебют Бонапарта прошел с несомненным успехом.
|
|
|
Несколькими днями позже, 5 ноября, в Бастиа, в то время столице Корсики, произошло вооруженное выступление народа. То была поздняя, опоздавшая на три с половиной месяца, рефлекторная реакция на взятие Бастилии в Париже. Комендант Баррен, видя скопление народа, приказал полковнику Рюлли вывести на улицу солдат. Эффект этой меры оказался прямо противоположным: народ окружил солдат, затем овладел городской крепостью, раздобыл там оружие и стал хозяином города. Баррен поспешил пойти на уступки: злополучный полковник был выслан во Францию[61].
30 ноября 1789 года Учредительное собрание посвятило свое заседание вопросу о Корсике. Адрес, составленный. Бонапартом и подписанный гражданами Аяччо, достиг цели. Он привлек внимание высшего представительного органа Франции к судьбе маленького острова. На заседании выступали знаменитые ораторы Мирабо, Барер. По предложению депутата от Корсики Саличетти — о нем речь пойдет впереди — Национальное собрание единодушно приняло декрет, уравнивающий ее во всех правах с остальными частями королевства. Стремясь к тому, чтобы Корсика полностью слилась со всей Францией, по предложению Мирабо Собрание декретировало амнистию всем, кто сражался в свое время за независимость острова, начиная с Паскуале Паоли, которого приглашали вернуться на родную землю.
|
|
|
В торжественный день, когда Аяччо молитвами в церкви и вечерней иллюминацией праздновало декрет 30 ноября, на стене дома семьи Буонапарте, принаряженного, ярко освещенного, появился большой транспарант: «Да здравствует нация! Да здравствует Паоли! Да здравствует Мирабо!»[62]
Из трех лозунгов, украсивших стены старого дома семьи Буонапарте, лишь один не вызывал никаких вопросов, был всем понятен: «Да здравствует Паоли!» — это был лозунг всех корсиканцев. Но что означали два других? Разве недостаточно было прославлять старого, мудрого Паоли? Зачем нужно еще прославление нации? Мирабо?
Конечно, это непривычные для корсиканского слуха и глаза лозунги появились не случайно. Они были внешним выражением новых взглядов молодого Бонапарта. Славя нацию, славя Мирабо, Бонапарт славил французскую революцию. Это было понятно. Новым было то, что теперь, после начала революции, старое программно^ требование независимости Корсики он сменил иным — слиянием с французской революцией, растворением Корсики в революционной Франции.
|
|
|
Так началась идейная эволюция Бонапарта. Он оказался на деле вовсе не таким уж «корсиканцем с головы до ног», каким его представляли в свое время. У него хватило широты взглядов, чтобы сразу понять и решить, что после революции Корсика не должна быть противопоставляема Франции, напротив, ее собственные интересы, ее будущность требуют всемерного слияния с революционной Францией.
***
Читая юношеские произведения Наполеона Бонапарта, чаще всего встречаешь имя Паскуале ди Паоли.
Паоли — любимый герой юношеских мечтаний Бонапарта. В Бриенне, Париже, Балансе, Оксонне мысли Наполеона всегда были обращены к Паоли. Бывший глава корсиканской республики, главнокомандующий ее вооруженными силами, мужественно дравшийся против генуэзцев, затем против французов, он не склонил головы перед победителями и ушел в добровольное изгнание. В глазах Бонапарта Паоли — это редкое, счастливое сочетание всех совершенств. Паоли мудр, отважен, великодушен, справедлив; он воплощает все лучшие черты античного героя; он не знает страха, он любит свободу, он защищает добро против зла, он истинный отец своего народа.
|
|
|
Восхищение юного Бонапарта Паоли безгранично. Он не знает меры в восхвалениях: он сравнивает его с Ликургом, Солоном, децемвирами Рима, он превозносит его «проникновенный и плодотворный гений», видит в нем величайшего человека современности[63].
Конечно, полулегендарный герой, появляющийся на страницах черновых записей юного Буонапарте, — это плод пылкого воображения, отроческих мечтаний. Позже, став старше, Бонапарт настолько сжился с этим героическим образом, сопутствовавшим ему с детских лет, что было уже трудно отделить реальное от выдуманного, действительность от мечтаний.
12 июня 1789 года Бонапарт пишет Паоли взволнованное письмо: «Я родился, когда родина погибала. Вы покинули наш остров, и вместе с Вами исчезла надежда на счастье». Он почтительно сообщает великому вождю свое желание представить «трибуналу общественного мнения» исторический очерк — сопоставление времени Паоли и нынешнего. Но письмо содержит и нечто большее: в сущности молодой корсиканский патриот предлагает вождю свою руку и шпагу и перо, чтобы верой и правдой служить ему и делу освобождения Корсики[64].
Письмо осталось без ответа. Может быть, удалившийся в изгнание вождь корсиканцев не придал значения письму, мальчишеский пыл которого свидетельствовал о незрелости его автора? А может быть, имя Буонапарте не внушало ему симпатий: он помнил, что Карло Буонапарте перешел на службу к французам. Вопрос остается невыясненным, и нет нужды строить догадки.
Бонапарт принял как должное нежелание вождя отвечать. Он был только солдат, не осмелившийся критиковать действия главнокомандующего.
Бонапарт после декрета 30 ноября способствует созданию на острове Национальной гвардии, но не претендует на руководящую роль в ней. Ее полковником избирается Перальди, человек из враждебного Бонапартам клана, но Наполеон принимает это без возражений. Он участвует и в подготовке выборов директории острова и местных директорий. Лично для себя он ничего не готовит — не по скромности, а потому, что, как офицер, не может занимать никаких должностей. Он хлопочет в пользу Жозефа, которого хотел бы видеть депутатом, в пользу Поццо ди Борго — словом, людей своей партии.
Что это за партия? По-видимому, она может быть обозначена самым широким понятием — партия сторонников революции Это неопределенно, но верно Не следует забывать в 1789–1790 годах, когда на маленьком острове с опозданием на четыре-пять месяцев только начиналась революция, политическая дифференциация среди ее сторонников не могла зайти далеко.
Заслуживает, однако, внимания, что в числе сподвижников или политических друзей Бонапарта встречается также имя Филиппо Буонарроти. Будущий знаменитый соратник Гракха Бабёфа, один из руководителей, а затем первый историк «Заговора равных» был уже в ранней молодости человеком левых взглядов[65].
В 1836 году глубоким стариком Буонарроти рассказывал А. И. Тургеневу: «В молодости и после коротко знавал Наполеона; в Корсике жил в доме его матери, и когда Наполеон приезжал повидаться с ней, то в последнюю ночь, которую подпоручик Буонапарте провел в доме родительском, Буонарроти спал с ним на одной постели»[66]. Наполеон на Святой Елене, вспоминая Буонарроти, отзывался о нем с большой теплотой: «Это был человек, полный ума, фанатик свободы, но прямодушный, чистый, террорист и вместе с тем простой и хороший человек…»[67]
Отношения Бонапарта и Буонарроти нельзя считать полностью изученными, и здесь не представляется возможным углубляться в этот вопрос. Остается, однако, примечательным сам факт дружбы, хотя и кратковременной, Бонапарта с Буонарроти — она является дополнительным подтверждением левизны политических взглядов Бонапарта в 1789 году.
Но вернемся к Паоли. Он приехал из Англии в Париж 3 апреля 1790 года, предстал перед Национальным собранием, где удостоился великих почестей. С таким же триумфом Паоли встречали в Лионе, Марселе, Тулоне. В Марсель выехали Поццо ди Борго и Жозеф Бонапарт, чтобы сопровождать его при возвращении на родину[68] 17 июля 1790 года он прибыл в Бастиа, где его приветствовали несметные толпы народа, власти, давно готовившиеся к торжественному приему прославленного «отца отечества». Надо ли добавлять, что молодой офицер, все юные годы засыпавший с именем Паоли на устах, был крайне взволнован предстоящей встречей с корсиканским вождем.
Встреча с Паоли состоялась вскоре же после его приезда, в Понте-Нуово, где он принял Жозефа и Наполеона Бонапартов.
В 1790 году Паоли было шестьдесят четыре года. То ли нелегкие испытания судьбы, выпавшие на его долю, то ли горький хлеб изгнания сделали свое дело: он выглядел много старше своего возраста. Высокий, грузный, с длинными белыми, как у короля Лира, волосами, с неожиданными для корсиканца синими глазами, он, по свидетельству современников и уцелевшим портретам, казался очень усталым, может быть даже равнодушным ко всему человеком. Впрочем, это впечатление было обманчивым. Несмотря на кажущуюся дряхлость, старый, многоопытный вождь корсиканцев сохранил живость ума, большую гибкость, ловкость Он был совсем не так прост, как могло казаться с первого взгляда.
Сведения о встрече в Понте-Нуово отрывочны, противоречивы, неполны. Но из того, что известно, явствует, что в целом она оказалась неудачной для Наполеона. Паоли встретил братьев холодно: они были для него сыновьями Карло Буонапарте, изменившего его знамени, он не питал к ним доверия. Наполеон, видимо не сумевший преодолеть своего волнения — ведь это была встреча с боготворимым вождем! — сказал неожиданно что-то бестактное о сражении в Понте-Нуово в 1769 году. Все его последующие попытки завоевать расположение вождя оказались безуспешными. Беседа закончилась быстрее, чем предполагалось. Братья Буонапарте не внушали симпатии корсиканскому вождю[69].
Для Бонапарта холодный прием, оказанный Паоли, должен был быть ударом, потрясением. Человек, которого он всю жизнь боготворил, герой его детских и юношеских мечтаний, оказался в действительности совсем иным — суровым, равнодушным и, что было важнее всего, откровенно недоброжелательным к его восторженному почитателю.
Отрезвление Бонапарта, начавшееся при возвращении на Корсику в 1789 году, продолжалось. Иллюзии рассеивались. То было медленное, постепенное узнавание действительного мира, реальностей жизни.
Внешне в образе действий Бонапарта мало что изменилось. Он и люди его клана на заседаниях департаментской ассамблеи в Орецце (сентябрь 1790 года) поддерживали прежде всего Паоли. Впрочем, Паоли не нуждался в этой поддержке; он был единодушно избран президентом директории департамента Корсика и командующим вооруженными силами острова. Фактически Паоли снова стал единоличным главой Корсики и заместил все высшие административные органы своими ближайшими сподвижниками. Жозефу пришлось довольствоваться местом члена директории дистрикта Аяччо; позже он был избран президентом местной директории[70].
По частично сохранившимся письмам младшего Бонапарта к Жозефу видно, что он был увлечен политической борьбой, в которую втянулся. Он жил интересами своей партии. «Постарайся, чтобы тебя выбрали депутатом», — писал он Жозефу в августе 1790 года. Политические взгляды братьев Буонапарте в это время вполне определенны. «Я крайне ревностный сторонник революции», — писал Жозеф в ноябре 1790 года в частном письме. То же самое мог бы сказать о себе и младший брат. Письма Наполеона летом 1790 года ясно раскрывают его политические симпатии. Сообщая Жозефу о дуэли Барнава и Казалеса и о том, что Казалес смертельно ранен, он сопровождает это краткой сентенцией: «Одним аристократом будет меньше!»[71]. Он пишет с неизменным одобрением о выступлениях Саличетти в Национальном собрании; он тесно связан с Буонарроти не только политически, но и лично, дружескими отношениями [72].
Младшему лейтенанту Буонапарте давным-давно пора вернуться в свой полк во Францию. Он возбуждает недовольство местных властей. Еще в декабре 1789 года военный комендант Аяччо Ла Ферандиер в письме к военному министру жаловался на Бонапарта, возбуждающего в городе народ. «Было бы лучше, если бы этот офицер находился в своей части, так как здесь он постоянно вызывает брожение в народе»[73].
Бонапарт делал все возможное, чтобы завоевать доверие Паоли, растопить лед, найти пути к сближению с генералом Конечно, он видел, что в политике Паоли все заметнее проступают опасные тенденции. Становилось все очевиднее, что он действует как единоличный диктатор. Паоли приблизил к себе Поццо ди Борго: он явно выдвигал этого скрытного, осторожного молодого человека. Что таилось за этим? Что могло их сближать? С весны 1790 года Поццо ди Борго поворачивал вправо. Судя по его записям, он относился к революционной Франции с недоверием[74]. Видимо, уже тогда ему были не чужды сепаратистские стремления. Не на этом ли сходились их интересы?
Бонапарт замечал и перемены в умонастроении друга юности, и внимание к нему Паоли. Для него не оставалось неразгаданным, что люди Паоли стараются держать клан Бонапартов подальше от капитанского мостика. И все-таки Бонапарт продолжал упорно поддерживать Паоли. Его письма к Поццо ди Борго, к Жозефу показывают, что он даже афишировал свою привязанность к генералу
Следует ли это объяснять только тактическими соображениями, как нередко утверждается в литературе? Вероятно, и тактические расчеты играли какую-то роль в поведении Бонапарта. Но не следует упрощать вопрос: нельзя забывать, что Бонапарту было нелегко расстаться с привычным представлением о корсиканском вожде. Явная холодность Паоли к Бонапарту не могла его сразу вылечить от давней привязянности к корсиканскому лидеру. Паоли в его глазах все еще оставался великим человеком, он продолжал в него верить[75].
Когда в Аяччо стало известно о том, что Баттафуоко — депутат от корсиканского дворянства в Национальном собрании — бесчестил Паоли, Наполеон Бонапарт был одним из первых, выступивших против Буттафуоко.
Уже готовясь к отъезду во Францию, ожидая попутного ветра, Бонапарт в январе 1791 года пишет обвинительную речь против Буттафуоко, являвшуюся в то же время панегириком генералу Паоли. Бонапарт прочел ее в Патриотическом клубе, созданном в 1790 году в Аяччо. Памфлет имел большой успех, его автору шумно рукоплескали. Председатель клуба Массериа в письме к Наполеону сообщал: «Патриотический клуб, ознакомившись с произведением, в котором Вы раскрываете с тонкостью, равной силе и правдивости, тайные замыслы презренного Буттафуоко, постановил его опубликовать»[76].
Это был первый литературный успех и, что было еще важнее, политическое признание!
Вернувшись в феврале 1791 года в Оксонн, Бонапарт не без труда организовал издание своего письма. Почти все экземпляры он поспешил отправить Паоли в Бастиа, сопроводив их любезным посланием к вождю корсиканцев[77]. Можно предположить, что Бонапарт, направляя свое произведение, рисовал уже радужные перспективы: Паоли воздаст должное его преданности и смелости, между ними установится полное согласие.
Все свидетельствовало о том, что Бонапарт, вернувшись в феврале 1791 года во Францию, был в отличном настроении. Задержавшись в пути в небольшом селении Серв, близ Сен-Волие, он пишет письмо своему дяде Фешу, дышащее чувством уверенности. Его по-прежнему интересуют политические вопросы. «Я вижу повсюду крестьян, непоколебимых в своих убеждениях. В особенности в Дофине; они все готовы погибнуть ради защиты Конституции». Или же: «Женщины повсюду роялистки. Это не удивительно. Свобода более красивая женщина, чем те, кого она затмевает»[78]. В тот же вечер, в той ж» деревушке, он набрасывает начало сочинения о любви.
Чтобы облегчить материальное положение матери, он взял с собой во Францию младшего брата Луи; он преподавал ему географию, математику и другие предметы. Он и сам продолжал много читать, как всегда составляя обширные конспекты. Наверно, он ждал в эти дни, заполненные трудом, ответа от Паоли, оценки первого печатного произведения, с которым он связывал столько надежд. И вот наконец долгожданное письмо пришло.
«Многоуважаемый сеньор Буонапарте! — писал Паоли. — Вместе с Вашим письмом от 16 марта я получил печатные экземпляры, посланные Вами. Не трудитесь опровергать ложь Буттафуоко; этот человек не может иметь влияния на народ, всегда ценивший честь и теперь вернувшийся к свободе. Произносить его имя — это доставлять ему удовольствие… Предоставьте его презрению и равнодушию публики…»[79]
И далее пространно, тем же холодным тоном Паоли продолжал читать нотацию молодому корсиканскому патриоту. Ни одним словом он не выражал одобрения автору памфлета. Напротив, с той же недоброжелательностью он ему выговаривал за промахи, он отчитывал Бонапарта как школьника, как мальчишку.
Из письма корсиканского вождя следовало, что сочинение, на которое возлагал он столько надежд, принесет больше вреда, чем пользы; это не было сказано прямо, но таков был общий смысл письма. Столь же решительно Паоли отказывался удовлетворить просьбу Бонапарта — прислать материалы по истории Корсики. Ему некогда искать свои прошлые сочинения, и «к тому же историю не пишут в годы молодости», — холодно замечал Паоли.
Бонапарт был, по-видимому, в бешенстве. Об этом можно судить по тому, что, получив письмо Паоли, он сразу же поручил Жозефу «рассудку вопреки» потребовать от Паоли материалы по истории Корсики., Паоли ответил Жозефу: «Я получил брошюру Вашего брата, она произвела бы лучшее впечатление, если бы была сдержаннее и показала бы меньше пристрастности. У меня есть иные заботы, чем думать сейчас о поисках своих сочинений…»[80]. Это было вторично высказанное осуждение «Письма» Бонапарта и грубо повторенный отказ помочь ему в подготовке истории Корсики.
Паоли отталкивал от себя Наполеона Бонапарта. Важнее слов был пренебрежительно-безразличный тон письма: так разговаривают с человеком, которого ни в грош не ставят.
Для Бонапарта это означало крушение всех надежд. Иллюзии рассеивались.
***
Горячие ветры политических страстей, накалявших атмосферу Франции 1791 года, заставили Бонапарта отвлечься от мелких забот, от мышиной возни корсиканской политики. Даже в маленьком Оксонне чувствовалась значительность переживаемого времени. Революция вступила в новый этап. Ликование, настроения всеобщего братства первых дней революции ушли в прошлое. Теперь все спорили. Революция провела глубокое межевание — за и против. В своем полку Бонапарт видел за показной внепартийностью скрытую острую политическую борьбу. Чтобы оправдать длительное пребывание в отпуске, Бонапарт заручился от революционных организаций Аяччо справками, удостоверявшими, что он был занят выполнением патриотических задач. Бонапарт предъявил их начальству. Отношение к молодому офицеру стало еще более холодным.
Впрочем, практических последствий для Бонапарта это не имело, так как в июне 1791 года он был — наконец-то! — после шести лет службы произведен в лейтенанты и одновременно переведен в 4-й артиллерийский полк, расквартированный в Балансе.
Дата добавления: 2019-11-25; просмотров: 133; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!