Заключение : Между теорией и практикой

Практика основывается на теории, но между ними есть разница. Теория основывается на практике, но между ними интервал. Практика — прямо и косвен­но — показывает теорию, и теория является попыт­кой придать форму опыту, переживаемому на прак­тике. И из-за разницы между ними всякий раз что-то ускользает. И мы стараемся, и я все время стараюсь сократить эту разницу, потому что мне нужно увели­чить мою адекватность, которая, должно быть, изле­чивает от рецидивов мнимого всесилия. Но из того, что все нельзя сделать адекватным, также рождается движение. Полная адекватность — это конец, финал процесса, завершение формообразования, смерть.

И тем не менее... как писал Мальдине, «форма осу­ществляет фон».

Быть в присутствии другого                                    265

Рефлексивность

Понятие self, на котором построена теоретичес­кая работа в гештальт-терапии, можно и стоит ввес­ти во французский язык несмотря на желание некото­рых авторов или некоторых издателей продвигать его в форме «я». Филологи, исследовавшие это английс­кое словечко, сумели показать, что его стали исполь­зовать как существительное относительно недавно. Такое словоупотребление, кажется, в основном про­исходит из языка философов или психологов. Они ре-ифицируют феномен, с которым обычный язык об­ходится более гибко: self употребляется прежде все­го как приставка или возвратная частица, то есть как вспомогательное средство с рефлексивной функци­ей. Self-contnJ)le, self-service («самоконтроль», «само­обслуживание») — вот некоторые формы, заимство­ванные из английского для обозначения модальнос­ти, которую во французском языке можно передать только длинным описательным оборотом. Слово «са­мообслуживание» означает, что я действую (я испол­нитель определенного обслуживания) и я же являюсь адресатом действия, которое я осуществляю. «Я», ко­торый обслуживает и «я», которого обслуживают, яв­ляются, разумеется одним и тем же и они соединя­ются в одно единственное слово self. По-французс­ки пришлось бы сказать «je me sers» («я меня обслу­живаю»), тем самым устанавливая различение между «je» и «те» («я» и «меня»). Это то, что мы по традиции называем рефлексивностью, то есть зеркальной опе­рацией, в которой, воздействуя на мир, я в какой-то момент возвращаюсь к себе, чтобы обозначить свои собственные очертания.

Нетрудно понять, как от оперирования «self-...» и «...-self» можно перейти к «сущности», которая отсю-

266

Жан-Мари Робин

Быть в присутствии другого

267

 

да вытекает: self как существительное и бесконечные колебания между self-как-процессом и self-как-сущ-ностью встречаются у философов, психологов и иных психоаналитиков, включая основателей гештальт-те-рапии.

Но то, что английский язык таким способом фик­сирует, есть переживание, согласно которому self действует и образуется путем акта и путем вхождения в контакт от одного момента к другому. Впрочем, сто­ит отметить, что когда мне понадобилось передать по-французски понятие, выраженное словом self-service («самообслуживание»), я был вынужден написать «je me sers» («я меня обслуживаю»), то есть употребить глагол для обозначения того, что речь идет о некоем действии.

Одна из модальностей работы, которую я охотно использую, следовательно, есть конкретизация дан­ной рефлексивности, свойственной self. Терапевт имеет возвратную функцию. Здесь не место вспоми­нать многочисленные работы, показывающие реаль­ную или символическую важность зеркала в челове­ческом развитии. От Лакана до Кохута, от Пиаже до Дольто зеркальное отражение занимает особое мес­то в конституировании идентичности, как после Нар­цисса оно открывается в формах переживания, кото­рые квалифицируются как патологические.

Одной из парадигм подхода Карла Роджерса явля­ется зеркальная интервенция: отражение — это слово, которое вводит метафору в визуальный регистр. Так­же можно сказать об эхе, резонансе, если распростра­нить метафору на звуковой регистр, или о ревербера­ции, за что ратовал Башляр, и т. д.

Отраженное присутствие того, что я вижу, что я по­нимаю под другим, переданное словами и иногда те­лом, существенно для его конституирования. Другой

говорит мне или показывает мне, чем я являюсь. Ре­бенок, который разбил тарелку, слышит: «Ты неуме­ха». Он получает отражение того, что он продемонс­трировал своим действием, даже если оно было не­произвольным, и это отраженная реакция его конс­титуирует. Если можно так сказать, «self разбил» та­релку, и ему «отражают» его действие, обозначая его самого как «self-неумеха». Молчание терапевта так­же является формой отражения, и его не стоит рас­сматривать как беспристрастность, в которую когда-то слишком хотели верить.

Зеркало отражает «реальность» только частично, потому что отражение в зеркале является зеркальным и потому что оно придает двухмерность тому, что яв­ляется нам в трех измерениях. Точно также то, что от-ражет терапевт, предполагает усеченный опыт, иска­жения и выборочность. Например, Роджерс прибе­гал к отражению, чтобы выявить аффект из того, что ему говорили. Каким бы ни было отражение, произ­водимое терапевтом, оно неизбежно делает ударения на одних элементах опыта и упускает другие. Таким образом, его функция может быть проясняющей или структурирующей, провоцирующей или поддержива­ющей, вызывающей замешательство или эмоцию, об­ретение или утрату смысла, и т. д. Выбор того, что мо­жет быть выделено терапевтом как фигура, вероят­но, зависит не только от присущей ему чувствитель­ности, но и от теоретической системы, на которую он опирается. Я говорю в данном случае не о содерже-нии или формах, которые может принять это отраже­ние, а о самой их необходимости для продолжающей­ся индивидуализации, то есть для процесса self в его движении. В отсутствии нового человек охотно оста­нется приверженцем прошлых отзвуков, зафиксиро­ванных в представлениях; даже встречаясь с новым и

268

Жан-Мари Робин

Быть в присутствии другого

269

 

вступая в плодотворные контакты, он будет испыты­вать трудности с конструированием новых представ­лений, если ситуация и другой человек в этой ситуа­ции не отразят ему ничего нового.

Опыт как контакт

Там, где другие психотерапевтические подходы в качестве фундаментальной парадигмы помещают психику, гештальт-терапия отводит место контакту. Всякий человеческий опыт есть прежде всего контакт с миром, и психика является всего лишь производной, вторичной формой. Контакт выступает основопола­гающим опытом. Тем не менее пациент в общении с терапевтом локализует свою проблему скорее в своей психике, нежели в контакте. И он использует контакт с терапевтом, чтобы найти подтверждение для свое­го «психического содержания». Ставя контакт и его формы в центр терапевтической работы, мы, таким образом, можем наделить опыт новыми значениями. Пациент рассуждает в изоляции, я рассуждаю во вза­имодействии, в конкретной связи, в ситуации. Если он испытывает страх, мы будем стараться понять, как среда может — или могла — быть для него угрожаю­щей. Если он сетует на то, что мал ростом, мы сможем поставить вопрос: «Меньше кого?», или постараться увидеть те унижения, которые накладываются фак­том маленького роста. Человеческой существо пред­ставляет собой контакт. «Граница контакта» являет­ся понятием, которое придумано в гештальт-терапии для обозначения опыта. Мыслить в терминах грани­цы контакта — вопреки тысячелетней традиции мыш­ления в терминах «души» или «психики» — вероятно, является главной трудностью на пути того, кто жела­ет овладеть теорией и практикой гештальт-терапии.

Чтобы дать об этом представление, я обычно исполь­зую следующий пример. Обычно я не осознаю сущес­твование моей руки и не испытываю никаких особен­ных ощущений. Когда я берусь рукой за что-то или за кого-то, то в одном и том же акте я чувствую мою руку и я чувствую объект. Касание этого объекта делает его существующим в моем тактильном опыте, и, наобо­рот, оно придает ощущение и, следовательно, сущес­твование моей руке. Сама операция контакта наделя­ет существованием меня и другого и в тоже время нас дифференцирует. Одна и таже операция разъединяет и объединяет. Контакт создает границу, граница создает контакт. Без контакта нет дифференциации, без диф­ференциации нет контакта и, следовательно, опыта. Осязание существует только в осязании чего-то. Зре­ние это не глаз и не увиденный объект. Точно так же Гуссерль мог сказать, что сознание «не существует», а существует только сознание чего-то, даже если это что-то принимается за содержание сознания.

Этот подход принципиально иначе локализует че­ловеческий опыт, и дихотомии типа «внутреннее/ внешнее», «поверхностное/глубинное» теряют вся­кую уместность и всякий смысл. Такой род принятия и выслушивания систематически меняет рамки опы­та пациента, по-новому освещает его опыт в его собс­твенных глазах и тем самым вводит движение, ибо всякий сдвиг приводит к движению.

---

Дата добавления: 2019-08-31; просмотров: 141; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!