Ислам и мусульмане в русской литературе XIX века
Примечания А.С. Пушкина
1 «Нечестивые, пишет Магомет (глава Награды), думают, что Коран есть собрание новой лжи и старых басен». Мнение сихнечестивых, конечно, справедливо; но, несмотря на сие, многие нравственные истины изложены в Коране сильным и поэтическим образом. Здесь предлагается несколько вольных подражаний. В подлиннике Алла везде говорит от своего имени, а о Магомете упоминается только во втором или третьем лице.
2 В других местах Корана Алла клянется копытами кобылиц, плодами смоковницы, свободою Мекки, добродетелию и пороком, ангелами и человеком и проч. Странный сей риторический оборот встречается в Коране поминутно.
3 «Мой пророк, прибавляет Алла, вам этого не скажет, ибо он весьма учтив и скромен; но я не имею нужды с вами чиниться» и проч. Ревность араба так и дышит в сих заповедях.
4 Из книги Слепец (10).
5 Плохая физика; но зато какая смелая поэзия!
Примечания редактора
(1) Клянусь четой и нечетой. Переложение главы (суры) XCIII «Солнце восходящее». В тексте Корана совершенно отсутствует указание на «гонение» и на «власть языка». Введенные Пушкиным черты автобиографичны. Тема первого подражания позднее развита в «Пророке». Формулы клятв пополнены из других глав, например из главы «Заря». «Чета и нечета» следует понимать как «сочетаемое и несочетаемое» (соединение и разделение).
(2) О жены чистые пророка. В основу подражания положены два отрывка из гл. XXXIII «Артели, или Участки людей ратных». К этому же месту Корана относится черновой набросок:
|
|
|
Пророк мой вам того не скажет,
Он вежлив, скромен...
Но Пушкин отказался от переложения этих слов в стихи и перенес их в примечание ко второму подражанию.
(3) Смутясь, нахмурился пророк. Переложение главы LXXX «Слепой».
(4) С тобою древле, о всесильный. Подражание отрывку из гл. II «Крава». В оригинале это место изложено как поучение Авраама «неверному царю», возомнившему себя равным богу. См. аналогичные мотивы в стихотворении «Недвижный страж дремал на царственном пороге».
(5) Земля недвижна; неба своды. Подражание отрывкам из разных мест Корана: гл. XXI «Пророк», XXIV «Сияние», XXXI «Создатель» и V «Брашно».
(6) Недаром вы приснились мне. Вольный и сокращенный пересказ главы XLVIII «Победа». При этом переложению придан такой характер, чтобы его можно было понять как изображение будущей победы единомышленников поэта. После стиха «Не шли, не веря дивным снам» в рукописи приписано четверостишие, не появившееся в печати:
Они твердили: пусть виденья
Толкует хитрый Магомет,
Они ума его творенья,
Его ль нам слушать – он поэт!..
(7) Восстань, боязливый. Подражание началу гл. LXXIII «Робкий».
|
|
|
(8) Торгуя совестью пред бледной нищетою. Подражание отрывку из гл. II «Крава», непосредственно следующему за тем, которым Пушкин воспользовался для IV подражания.
(9) И путник усталый на Бога роптал. Совершенно свободное развитие нескольких слов из гл. II «Крава».
(10) В первом издании четвертое примечание читалось: «Из книги ,,Слепец" (Тифля). Вот почему слово сие почитается у турков за жесточайшую брань». Примечание это исключено Пушкиным, вероятно, потому, что кто-нибудь разъяснил ему его ошибочность: слово «тифля» не турецкое, а греческое, а Коран писан не по-турецки, а по-арабски.
Иван Бунин
Белые крылья
«Очень личностно переживает Бунин <…> арабское предание о том, как облачко, следующее за караваном и спасающее его тенью, защищало юного Мухаммада, ученика торговцев, во время летнего перехода в Сирию: оно уподоблялось тени от крыльев ангелов. <…> Но почему указан путь на Медину, а не на Мекку? Здесь явно говорится о “хиджре” – бегстве из враждебной Исламу торговой столицы в город единомышленников, где будет создано братство единоверцев, семья верующих – умма» [1].
В пустыне красной над пророком
Летел архангел Гавриил
И жгучий зной в пути далеком
Смягчал сияньем белых крыл.
|
|
|
И я в пути, и я в пустыне,
И я, не смея отдохнуть,
Как Магомет к святой Медине,
Держу к заветной цели путь.
Но зной не жжет – твоим приветом
Я и до ныне осенен:
Мир серебристым, нежным светом
Передо мною напоен.
И. Бунин
Магомет в изгнании
Это «песня <…> о преодолении неизбежной слабости на пути к цели» [1].
Духи над пустыней пролетали
В сумерки, над каменистым логом,
Скорбные слова его звучали,
Как источник, позабытый Богом
На песке, босой с раскрытой грудью,
Он сидел и говорил тоскуя:
«Предан я пустыне и безлюдью,
Отрешен от всех, кого люблю я!
И сказали Духи: «Недостойно
Быть пророку слабым и усталым».
И пророк печально и спокойно
Отвечал: «Я жаловался скалам».
И. Бунин
Завеса
Это стихотворение – «подлинный гимн Корану, его таинственности и красоте, его предназначенности для избранных». Оно «связано со словами, приведенными в суре “Аль-Бакара” (2: 5,6): “Поистине, те, которые не уверовали,– все равно им, увещевал ты их или не увещевал, они не веруют. Наложил печать Аллах на сердца их и на слух, а на взорах их – завеса. Для них – великое наказание!”» [1].
Так говорит Господь: «Когда, Мой раб любимый,
Читаешь ты Коран среди врагов моих,
Я разделяю вас завесою незримой.
Зане смешон врагам мой сладкозвучный стих».
|
|
|
И сокровенных чувств, и тайных мыслей много
От вас Я утаил. Никто моих путей,
Никто моей души не знает, кроме Бога:
Он Сам нас разделил завесою своей.
И. Бунин
Ночь Аль-Кадра
В эту ночь ангелы сходят с неба
Коран, 97:4
Ночь Аль-Кадра. Сошлись, слились вершины,
И выше к небесам воздвиглись их чалмы.
Пел муэззин. Еще алеют льдины,
Но из теснин, с долин уж дышит холод тьмы.
Ночь Аль-Кадра. По темным горным склонам,
Еще спускаются, слоятся облака.
Пел муэззин. Перед Великим Троном
Уже течет, дымясь, Алмазная Река.
И Гавриил – неслышно и незримо –
Обходит спящий мир. Господь благослови
Незримый путь святого пилигрима
И дай земле Твоей ночь мира и любви!
И. Бунин
Зеленый стяг
Ты почиешь в ларце, в драгоценном ковчеге,
Ветхий деньми, Эски,
Ты, сзывавший на брань и святые набеги
Чрез моря и пески.
Ты уснул, но твой сон – золотые виденья.
Ты сквозь сорок шелков
Дышишь запахом роз и дыханием тленья –
Ароматом веков.
Ты покоишься в мире, о слава Востока!
Но сердца покорил
Ты навек. Не тебя ль над главою пророка
Воздвигал Гавриил?
И не ты ли царишь над Востоком доныне?
Развернися, восстань –
И восстанет Ислам, как самумы пустыни,
На священную брань!
Проклят тот, кто велений Корана не слышит.
Проклят тот, кто угас
Для молитвы и битв,– кто для жизни не дышит,
Как бесплодный Геджас.
Ангел смерти сойдет в гробовые пещеры,–
Ангел смерти сквозь тьму
Вопрошает у мертвых их символы веры:
Что мы скажем ему?
<1903–1906>
И. Бунин
Тайна
Центральный образ этого стихотворения – «до сих пор не разгаданные и вызывающие многочисленные споры слова-иероглифы, которыми открываются 28 сур. Да, никто до сих пор не знает: то ли это отдельные буквы – шифры, то ли некие сочетания, смысл которых или утерян или сознательно скрыт» [1].
Элиф, Лам, Мим
Коран, 29:1; 30:1, 31:1, 32:1
Он на клинок дохнул – и жало
Его сирийского кинжала
Померкло в дымке голубой;
Под дымкой ярче заблистали
Узоры золота на стали
Своей червонною резьбой.
«Во имя Бога и Пророка,
Прочти, слуга небес и рока,
Свой бранный клич: скажи, каким
Девизом твой клинок украшен?»
И он сказал: «Девиз мой страшен.
Он – тайна тайн: Элиф. Лам. Мим».
«Элиф. Лам. Мим? Но эти знаки
Темны, как путь в загробном мраке:
Сокрыл их тайну Мохаммед...»
«Молчи, молчи! – сказал он строго,–
Нет в мире Бога, кроме Бога,
Сильнее тайны – силы нет».
Сказал, коснулся ятаганом
Чела под шелковым тюрбаном,
Окинул жаркий Атмейдан
Ленивым взглядом хищной птицы –
И тихо синие ресницы
Опять склонил на ятаган.
И. Бунин
Потомкам Пророка
Стихотворение обращено не только к «исторической семье прямых наследников» Османской империи, «но и образно ко всем мусульманам того времени» [1].
Немало царств, немало стран на свете.
Мы любим тростниковые ковры,
Мы ходим не в кофейни. А в мечети.
На солнечные тихие дворы.
Мы не купцы с базара. Мы не рады
Когда вступает пыльный караван
В святой Дамаск, в его сады, ограды:
Нам не нужны подачки англичан.
Мы терпим их. Но ни одежды белой,
Ни белых шлемов видеть не хотим.
Написано: чужому зла не делай,
Но и очей не подымай пред ним.
Скажи – привет, но помни: ты в зеленом.
Когда придут, гляди на кипарис,
Гляди в лазурь. Не будь хамелеоном,
Что на стене мелькает вверх и вниз.
И. Бунин
Ковсерь
Это – вариация на тему конкретной суры Корана «Ковсерь». «“Ковсерь”, или “Аль-Каусар”, означает по-арабски “Обильный”, вот как начинается сама эта сура: “Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Поистине, Мы даровали тебе обильный! Помолись же Господу твоему и заколи! Ведь ненавистник твой – он куцый”» [1].
Мы дали тебе Ковсерь
Коран, 108:1
Здесь царство снов. На сотни верст безлюдны
Солончаков нагие берега.
Но воды в них небесно-изумрудны
И шелк снегов белее, чем снега.
В шелках песков лишь сизые полыни
Растит Аллах для кочевых отар,
И небеса здесь несказанно сини,
И солнце в их как адский огонь, Сакар.
И в знойный час, когда мираж зеркальный
Сольет весь мир в один великий сон,
В безбрежный блеск, за грань земли печальной,
В сады Джиннат уносит душу он.
А там течет, там льется за туманом
Река всех рек, лазурная Ковсерь,
И всей земле, всем племенам и странам
Сулит покой. Терпи, молись и верь.
Ислам и мусульмане в русской литературе XIX века
15 Май 2011
Взывания поэтов к Аллаху.
Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Достоевский, Толстой – имена этих великих русских поэтов и писателей известны всему миру. Их произведения – золотой фонд мировой классической литературы. Но, наверно, не все почитатели их таланта знают, что эти люди уделяли большое внимание в своем творчестве Исламу.
Русско-турецкая война 1829 года завершилась Адрианопольским миром в канун 1500-летия переноса Константином Великим столицы из Рима в Византию. Перед этим 8 августа русские без боя вошли в Адрианополь, остановившись перед незащищённым Стамбулом.
Участниками этих событий оказались два великих поэта и дипломата – Пушкин и Тютчев. Пушкин с войсками генерала Паскевича вошел в Арзрум, Тютчев представлял русскую дипломатию в Европе. Отход русских от Стамбула Пушкин связал с походом князя Олега на Царьград в IX в. Стихотворение «Олегов щит» – предупреждение государю и потомкам:
Когда ко граду Константина
С тобой, воинственный варяг,
Пришла славянская дружина
И правила победы стяг,
Тогда во славу Руси ратной.
Строптиву греку в стыд и страх,
Ты пригвоздил свой щит булатный
На цареградских воротах.
Настали дни вражды кровавой;
Твой путь мы снова обрели;
Но днесь, когда мы вновь со славой
К Стамбулу грозно притекли,
Твой холм потрясся с бранным гулом,
Твой стон ревнивый нас смутил,
И нашу рать перед Стамбулом
Твой старый щит остановил.
Чудом явились строки «Олегова щита»:
«Аллах! Пролей на нас Твой свет!
Краса и сила правоверных!
Гроза гяуров лицемерных!
Пророк твой – Магомет! …».
«О наша крепость и оплот!
Великий Бог! Веди нас ныне,
Как некогда Ты вёл в пустыне
Свой избранный народ!».
Глухая полночь! Всё молчит!
Вдруг … из-за туч луна блеснула –
И над воротами Стамбула
Олегов озарила щит!
Великие поэты взывали к Аллаху и памяти вождя русских Олега, предупреждая горячие головы по обе стороны Чёрного моря о пагубной мечте завоевания Стамбула-Константинополя и о гибельности движения Османской империи за Чёрное море на Россию. С утратой веры и традиций связывает Пушкин оживление возмутителей равновесия между Турцией и Россией (1830):
Стамбул гяуры нынче славят,
А завтра кованной пятой,
Как змия спящего, раздавят,
И прочь пойдут и так оставят.
Стамбул заснул пред бедой.
Стамбул отрёкся от Пророка;
В нём правду древнего Востока
Лукавый Запад омрачил –
Стамбул для сладостей порока,
Мольбе и сабле изменил.
Стамбул от поту битвы
И пьёт вино в часы молитвы.
Там веры чистый дух потух.
Там жёны по базару ходят,
На перекрёстки шлют старух,
А те мужи в харемы вводят
И спит подкупленный евнух.
Пришло наказание:
Аллах велик!
К нам из Стамбула
Пришёл гонимый янычар –
Треща в объятиях пожаров.
Валились домы янычаров;
Окровавленные зубцы
Везде торчали; угли тлели;
На кольях скочась мертвецы
Оцепенелые чернели.
Аллах велик! – Тогда султан
Был духом гнева обуян.
Появились «Подражания Корану» А. Ротчева (1828), «смелые» подражания Пушкину по форме. Его произведение посвящено созданию Творцом «небес и человека»; ниспосланию Пророку Мухаммаду (салляллаху аляйхи васаллям) «созданья тайны» и «благого слова»; вере в судьбу и «Судный день», «Всесильности Творца» и «строптивости богача».
Может быть, не случайно прервалось давнее знакомство автора с Пушкиным и его кругом после неуважительных слов, высказанных им о государе Николае в присутствии Пушкина.
Знакомый Пушкина А.Ф. Вельтман публикует стихотворение «Мухаммад», посвященное жизненному пути Пророка (салляллаху аляйхи васаллям). В нем звучат слова о грядущем Рае:
Восток! Тебе на лоне Абраэма
Отверсты горние, сапфирные врата.
И вечный цвет любви под пальмами Эдема
Готовит сладкие объятья и уста!
В историю вошли слова Вельтмана, которые он сначала сказал Пушкину и его знакомым, навестившим его больного в Кишинёве, а потом отдал записку с теми же словами о Пушкине, «плащ которого накроет всю Россию». Может быть, Пушкин вспомнил аят Священного Корана, обращённый к Пророку Мухаммаду (салляллаху аляйхи васаллям): «О ты, завернувшийся в плащ свой! Встань и увещевай!».
Лермонтов рано вошёл в мир Ислама с пушкинским «Кавказским пленником». Его с детства покорил Кавказ, открывший ему Восток: «Начал учиться по-татарски, язык, который здесь необходим, как французский в Европе... Я многому научился у азиатов, и мне бы хотелось проникнуть и таинства азиатского миросозерцания, зачатки которого для нас малопонятны. Но поверь мне, там, на Востоке, тайник новых откровений». Предсказание Пророка Мухаммада (салляллаху аляйхи васаллям) о том, что после него будет три века движения и десять веков отступления, а затем нового движения (XXI в.), угаданы в его песне «Спор», где сказано:
Род людской там спит глубоко
Уж девятый век.
Восточная песня «Измаил-Бей» - одна из самых ранних Лермонтова. Она создана в 1832 г., когда имамом Чечни и Дагестана стал Шамиль, воевавший с русскими. Измаил принял новую веру, но, не считаясь с нравами русских, ушёл назад. С радостью его встречает брат и вождь Росламбек:
«Велик Аллах и Магомет» –
… Сама могила
Покорна им! В стране чужой
Мой брат храним был их рукой: –
Вы узнаёте ль Измаила?
Между врагами он возрос,
Но не признал он их святыни …
О веротерпимости стихи Лермонтова «Я к вам пишу случайно …» (1840):
… Я жизнь постиг;
Судьбе, как турок иль татарин,
За всё я равно благодарен;
У Бога счастья не прошу
И молча зло переношу.
Быть может, небеса Востока
Меня с ученьем их пророка
Невольно сблизили …
У речки, следуя пророку,
Мирной татарин свой намаз
Творит не поднимая глаз …
На войне нет атеистов, на войне часто говорят о судьбе и смерти, о том, что иным дано угадать смерть человека. Об этом рассказ Лермонтова «Фаталист»: «Рассуждали о том, что мусульманское поверье, будто судьба человека написана на небесах, находит и между ними христианами, много поклонников». Поручик Вулич на пари выстрелил себе в лоб, пистолет дал осечку. Проигравший пари Печорин сказал Вуличу: «Отчего мне казалось, будто вы непременно должны нынче умереть». Так и случилось: ночью Вулича разрубил саблей пьяный вахмистр.
В «Подражаниях Корану» пушкинские слова «молитву смиренно твори» относятся к Пророку Мухаммаду (салляллаху аляйхи васаллям), потом поэт напишет о «молитве» своей няни, Арины Родионовны, у Лермонтова – к каждому из «следующих пророку». Слова «не поднимая глаз» – это азбука искренне верующего. Лермонтова, быть может, «невольно сблизили» с Исламом «небеса Востока», а Пушкина - прапрадед «Ибрахим» (Ганнибал) или полный поэзии «небесный Коран».
В «Сияющем Коране» и первой части «Подражаний Корану» Пушкина звучат клятвы Бога. Лермонтов создал «Демона. Восточную повесть». Для обольщения дочери Синодала Тамары Демон лишил жизни её жениха, дал лицемерные клятвы:
Клянусь я первым днём творенья,
Клянусь его последним днём,
Клянусь позором преступленья
И вечной правды торжеством.
Здесь вера в Судный день,
Где правда восторжествует над позором преступленья.
Хочу я с небом примириться,
Хочу любить, хочу молиться,
Хочу я веровать добру.
Слезой раскаянья сотру
Я на челе тебе достойном
Следы небесного огня;
И мир в неведенье спокойном
Пусть доцветает без меня!
Ф.М. Достоевский говорил о проникновении Пушкина в дух Корана, может быть, первого из поэтов, назвавшего Ислам мировой религией, а не созданной Пророком Мухаммадом (салляллаху аляйхи васаллям).
Владимир Соловьёв, автор книги «Магомет: Его жизнь и религиозное учение», поражённый любовью Пушкина к Пророку Мухаммаду (салляллаху аляйхи васаллям), сказал: Не каждому дано слышать Священный Коран, как Пушкину, Лермонтову, Тютчеву... Гоголь читал лекции студентам об идеальном правителе «Аль-Мамуне, говорил об «огненных словах Корана».
«Историчнее Пророка», может быть, только Священный Коран и Сунна Пророка Мухаммада (салляллаху аляйхи васаллям). Пушкин, говоривший, что «история принадлежит поэту», в одно и то же время автор «Подражаний Корану» и Пророку Мухаммаду (салляллаху аляйхи васаллям), подражаний арабскому («Отрок милый, отрок нежный...»), подражаний итальянскому («Как с древа сорвался предатель ученик...»), подражаний древним. История, к созданию которой стремились и будут стремиться летописцы, историографы, археологи, написана Творцом задолго до создания Земли и «множества миров».
По материалам духовно-просветительского журнала «Ислам».
Фет
Я люблю его жарко: он тигром в бою
Нападает на хищных врагов;
Я люблю в нем отраду, награду мою
И потомка великих отцов.
Кто бы ни был ты — странник простой иль купец —
Ни овцы, ни верблюда не тронь!
От кобыл Мугаммеда его жеребец —
Что небесный огонь этот конь.
Только мирный пришлец нагибайся в шатер
И одежду дорожную скинь;
На услугу и ласку он ловок и скор:
Он бадья при колодце пустынь.
Будто месяц над кедром, белеет чалма
У него средь широких степей.
Я люблю, и никто — ни Фатима сама —
Не любила пророка сильней!
<1847>
В принципе, религиозно-философское восприятие мусульманской проблематики в России носило антиномический характер и совмещало в себе противоречивые тенденции. Обращаясь к исламскому материалу для объяснения собственной роли России во всемирной истории, русские религиозные философы сталкивались с непреодолимым теоретическим препятствием в виде самого факта существования Ислама как религиозного и социального нонсенса, явления, не санкционированного христианской логикой и не вмещающегося в его рамки. Наиболее полно антиномический характер восприятия Ислама выразил В. С. Соловьев.
Развитие взглядов этого мыслителя на Ислам фактически повторяет путь, пройденный всей русской мыслью. Если в одной из первых своих работ, затрагивавших мусульманскую проблематику, Соловьев характеризует Ислам как косную силу, подавляющую личность ради целого, противостоящую творческому началу в истории, то впоследствии из-под его пера выходит работа «Магомет. Его жизнь и религия», ставшая, по словам многих авторов, своеобразной христианской апологией Ислама. Будучи глубоко верующим христианином, автор вплотную подошел к признанию пророческой миссии Мухаммада. «Если признавать в истории внутренний смысл и целесообразность, - отмечал он, - тогда, без сомнения, такое мировое дело, как создание Ислама и основание мусульманской культуры, должно иметь провиденциальное значение, и миссия Мухаммадане может быть отнята у него...».
Анализируя исторические и духовные истоки Ислама, Соловьев указывает на то, что Мухаммад подчеркивал единство веры всех пророков и рассматривал свою миссию как восстановление изначальной веры Авраама, Моисея, Иисуса. Русский философ опровергает также расхожие заблуждения относительно Ислама, в частности, представление об абсолютном фатализме мусульманской религии.
«Не правы те..., которые предписывают Мухаммаду нелепый и богохульный догмат о предопределении ко злу, т.е. что Бог по произволу Своему предназначил одним быть добрыми и спастись, а другим - быть злыми и погибнуть...». По мнению Соловьева, смысл тех аятов Корана, где говорится о том, что некоторые люди бесповоротно осуждены Богом, состоит в том, что Бог, зная, что эти люди «в глубине души своей... предпочли зло добру, не заботится более об их спасении, а, напротив, для своих провиденциальных целей ожесточает еще более сердце их, все равно уже ожесточенное и погибшее...». Таким образом, предопределение основывается не на произволе Божием, а на Его всеведении.
Соловьев опровергает представления о религиозной нетерпимости мусульман, связанные с идеей джихада: «Цель священной войны не есть обращение неверных в Ислам, а только их покорность Исламу. Таким образом, противоречие здесь только кажущееся, и в учении Мухаммада веротерпимость вполне совмещается с идеей священной войны».
Касаясь упреков европейских ученых в том, что райское вознаграждение в Коране описывается в виде чувственных наслаждений, Соловьев указывает, что это больше способ изображения будущей жизни, чем понятие о ней. «Принцип этой жизни есть все-таки для Мухаммада непосредственное общение с Богом». «Идеал мусульманина - человек, который, подобноМухаммаду, может сказать про себя: я отдал сердце Богу и который находит в общении с Богом единственное истинное наслаждение, и в Коране заявляется, что праведные добродетельны бескорыстно ради одного Бога».
Оставаясь в рамках христианского миросозерцания, Соловьев усматривал недостаток Ислама в том, что, по его мнению, мусульманская религия требует не бесконечного совершенствования человека, а лишь акта его безусловной преданности Богу. Тем не менее, философ признавал значение Ислама в духовном развитии человечества и видел его историческую перспективу, считая, что «духовное молоко Корана еще нужно для человечества».
Немалое внимание Исламу и мусульманскому миру уделял Л. Н. Толстой, бывший также многолетним оппонентом Соловьева. Стремясь создать собственную этико-религиозную концепцию, более универсальную и одновременно болееперсоналистическую, чем традиционные религиозные системы, Толстой обращался к мусульманскому культурно-историческому и религиозному материалу в поисках аргументов для своих воззрений. Интерес Толстого к Исламу находился в одном ряду с его интересом вообще к Востоку и его духовному наследию, который проявился у него еще в ранней молодости, когда он изучал арабский и турецкий языки в Казанском университете. Этот интерес, так и не став академическим, оказал, тем не менее, серьезное влияние на формирование личности и взглядов русского писателя и мыслителя.
Специфика мировоззрения Толстого с его, гораздо более выраженным, чем у Соловьева и славянофилов,антигосударствнным и либерально-персоналистским пафосом, определяла в значительной степени и то, на что обращал внимание Толстой в самом Исламе. Высоко оценивая фундаментальные этические принципы мусульманской религии, Толстой, тем не менее, решительно критиковал «официальный Ислам», опиравшийся на строгие религиозные каноны.
Гораздо большее внимание Толстого привлекали разного рода модернистские и реформаторские течения в Исламе. Известна, в частности, его переписка с верховным муфтием Египта Мухаммадом Абдо, основоположником мусульманского модернизма, которого он считал «просвещенным деятелем» Ислама, взгляды которого, как ему казалось, были близки к его собственным и вызывали его интерес. При этом Толстой решительно критиковал предпринимавшиеся мусульманскими реформаторами попытки возродить традиционную религиозность в новых исторических условиях.
Эволюция взглядов Толстого привела в конечном итоге к тому, что он нашел выражение близких к его взглядам идей не в классическом Исламе, а в бабизме и бахаизме - синкретических этико-религиозных учениях, выросших на исламской почве, но вышедших за рамки собственно Ислама.
Учение бахаитов, отражавшее интересы формирующейся компрадорской прослойки с ее транснациональной ориентацией иантитрадиционалистскими интересами, характерной проповедью мирового государства и нового типа духовности, привлекало Толстого принципиальной антиортодоксальностью, выраженным морализаторским аспектом. В письме к И. А. Гриневской он так характеризовал бабизм и бахаизм: «Мне кажется, что это учение, так же, как и все рационалистические общественные, религиозные учения, возникающие в последнее время из изуродованных жрецами первобытных учений: браманизма, буддизма, иудаизма, Христианства, магометанства, имеют великую будущность именно потому, что все эти учения, откинув все те уродливые наслоения, которые разделяют их, стремятся к тому, чтобы слиться в одну большую религию всего человечества».
Впоследствии Толстой разочаровался в бахаизме, обнаружив невозможность реализации собственного духовно-нравственного идеала в рамках этого учения и под конец жизни вообще потерял к нему интерес.
Таким образом, Толстой искал в Исламе, как и в других религиозных учениях Востока, идеи, близкие его собственным представлениям. Ислам интересовал Толстого не сам по себе как духовное или историческое явление, а скорее как материал для построения собственной духовной идентичности. Рассматривая Ислам как древнее учение, в котором нашли выражение нравственные принципы, общие для всего человечества, Толстой стремился вычленить эти принципы и встроить их в свою мировоззренческую систему. Однако в этом процессе ему пришлось столкнуться с неразрешимой проблемой - невозможностью выделить некие абстрактные духовные принципы, вырвав их из общего историко-культурного и духовно-религиозного контекста исламской традиции. Определенную возможность такого рода представлял, как могло показаться,бахаизм. Однако принципиальная неорганичность последнего не могла, в конечном итоге, не привести к разочарованию и в этом учении.
Следует отметить, что проблема осмысления Ислама и мусульманского общества имела для представителей русской религиозно-философской мысли существенное значение. При этом исламский культурно-исторический материал использовался русскими мыслителями главным образом как инструмент для понимания исторических и духовных перспектив собственно России и русского православия.
Практически всегда эти перспективы рассматривались в свете отвлеченного идеала социального Христианства. Опираясь, так или иначе, на концепцию цивилизации, русские мыслители все же склоняются к тому, чтобы рассматривать собственноцивилизационный путь развития как тупиковый. Выход из этого тупика видится в реализации христианского нравственногоидеала на социальном уровне.
Исламский культурно-исторический материал имел немаловажное значение для формирования идеи особого российского пути, представления о России как о связующем звене между Востоком и Западом. Эта идея появляется уже у Данилевского, значительный вклад в ее разработку внес К. Н. Леонтьев, а впоследствии, в начале ХХ в. - теоретики евразийства.
Эта же идея нашла впоследствии отражение в мусульманской общественной мысли в России, в особенности в работах Исмаила Гаспринского. Эволюция взглядов отечественных мыслителей в этом отношении происходила в направлении геополитического и цивилизационного синтеза Востока и Запада, ведущая роль в котором отводилась России.
Построение теоретической модели такого синтеза не могло быть успешным без учета сложного процесса взаимодействия в российской (как и в ближневосточной) истории трех авраамических логик - Иудаизма, Христианства и Ислама - и основанных на них культурных традиций и социально-поведенческих моделей. Попытки игнорирования этого процесса приводили к тому, что для Ислама и мусульманского общества в картине мира, формировавшейся в сознании интеллектуальной элиты русского общества, не находилось адекватного места.
Отсутствие теоретической возможности исторического или религиозного оправдания Ислама приходили в очевидное противоречие с самим фактом существования Ислама и мусульманского общества как исторического и социокультурного явления. С другой стороны, когда удавалось найти такого рода оправдание - будь то универсальный мистический монотеизм Соловьева, геополитические построения Леонтьева или даже синкретическое мировоззрение Толстого - русская культура обнаруживала значительный потенциал комплиментарности в отношении Ислама, к подспудному пониманию типологического сходства духовно-религиозных и социокультурных комплексов двух традиций, к единому историческому и метафизическому источнику.
Жил я среди мусульман почти девять лет. Со своей почти славянской рожей. И, действительно, не было ощущения страха. Не ждал я от них никакой подлянки. В Россию возвратился непьющим, некурящим и кое-что знающим об Исламе. И по другому смотрю на мир. Вся наша беда в том, что мы ничего не хотим знать, мы всегда во всём правы, мы лучше всех, мы не уважаем ближнего, а требуем любви от иноверца. Посмотрите на себя со стороны, и волосы встанут дыбом. © Н.А. Некрасов
Дата добавления: 2019-08-30; просмотров: 449; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!