Код мира – часть десятая – Последний подвиг

ВИКТОР

 

Прошло совсем немного времени, прежде чем я окончательно перестал контролировать происходящую во мне и вокруг меня реальность. Профессор говорил, что кошмары оживают первыми, и они ожили.
В реальной жизни, как и в жизни «относительно реальной» я успел оставить след и следы в сердцах и телах разных прекрасных (и не очень) дам. Я успел в кого-то влюбиться и кому-то разбить сердце. А ведь, я даже не подозреваю о тех девушках (а уже быть может и женщинах), которые по-прежнему бережно хранят мой образ в своих сердцах.
После того, как мне открылись коды, и после того, как я узнал, что могу сканировать весь этот мир и все живущие в нём души, я не ринулся погрузиться в тайны мыслей Путина или Обамы, я не пытался узнать имена всего мирового закулисия. Вместо этого я поступил так, как поступил бы любой «нормальный» человек, который вынужден хранить в тайне тот факт, что он может заглянуть за «общую ширму» и увидеть мир в деталях за пределами ширмы. Получив доступ к безграничному потоку информации, я первым делом решил потешить своё самолюбие, и узнать, что думают обо мне все те, с кем я когда-либо был знаком.
Мысли моих бывших друзей разочаровали меня слишком быстро, и они либо совсем не помнили меня, либо вспоминали словно я был живее всех живых, поскольку только о покойниках либо хорошо, либо ничего. (Обо мне лишь плохо).
Следом я пробежался по мыслям девушек с которыми был, а вернее по мыслям тех девушек, которых смог вспомнить. Все они вспоминали меня только тогда, когда им было плохо. Одни делали это, поскольку я был в компании других незнакомых мне мужчин, с которыми они были, и которых они вспоминали в моменты душевного опустошения. Другие вспоминали меня, когда им было плохо, поскольку плохое неизбежно ассоциировалось со мной. Бывали и другие случаи, но они были столь редки, что терялись на общем фоне негативных воспоминаний и мыслей.
Для одних я был сволочью и подлецом, поскольку по жизни был сволочью и подлецом, и именно таким себя и показал. Для других я был сволочью и подлецом несмотря на то, что с ними я не был ни сволочью, ни подлецом, просто я не захотел стать частью их жизни, а это подло и довольно-таки сволочно. Нет виноватых без вины – родился на этот свет – уже виноват.

Первым всплывшим кошмаром стали все постельные сцены с теми женщинами, с которыми я никогда больше не стал бы вступать в половые отношения, как впрочем и в любые другие.

Катя жадно дышала мне в шею, когда я пытался уснуть с ней в одной кровати в доме её отца. Мы дружили с ней, и как-то однажды решили попробовать жить вместе. Договорились о том, что каждый имеет право на личную жизнь в общем доме, а так же личное пространство и личное постельное место. Так мы прожили пару недель, пока Катя хитроумно не потратила все накопленные ею деньги на установку кондиционера в своей комнате. Тем летом стояла невыносимая жара, и я всё больше времени проводил в её комнате, пока она не уговорила меня спать с ней рядом.
Она была очень крупной и некрасивой женщиной, с которой я не стал бы спать даже будучи в усмерть пьяным. Но если долго жить с женщиной на одной территории, рано или поздно это приводит к сексу. Так произошло и у нас. И все эти годы я совсем не помнил, как и с чего началась наша с ней половая жизнь. Помнил лишь то, что было это четыре раза, и три раза в презервативе.

-Ну, поцелуй меня уже хотя бы в шею – сказала она во время секса, поскольку секс у нас был, а поцелуев не было. Я не смог тогда себя превозмочь, и выполнить её просьбу.

Всякий раз после секса с Катей я чувствовал себя изнасилованным. А однажды, после нашего последнего секса, который состоялся без участия резинового изделия, я и вовсе ушел в соседнюю комнату, сел на диван обхватил колени руками и долго-долго смотрел в пустоту, понимая, что сейчас произошло самое страшное и мерзкое событие в моей жизни. А ведь, я был инициатором, и начиналось всё очень весело:

-Кать, я спрошу издалека: ты пила сегодня противозачаточные?

За Катей я вспомнил более раннюю девушку Наташу, которая была раньше и родилась раньше. Мне было лет 15-16, а ей вроде 24. Будучи крупной молдавской девушкой, Наташа работала в паре с моим близким знакомым. Мой знакомый был дохленьким пареньком, а она была его прикрытием. Обычно дама служит отвлекающим маневром, а парень грабит, бьет и убивает. В этой паре всё было наоборот, и пока мой знакомый служил отвлекающим фактором, Наташа проходила мимо, а проходя мимо резко била, отбирала и убегала.
И вот я остался с этим молдавским гопстопшиком один на один. Зная о дефектах своей внешности и о силе тела, Наташа брала мужчин так же, как брала деньги – то есть быстро и без учета чужих желаний. Я очень понравился Наташе, поэтому бить меня она не стала, и вместо этого просто положила мою руку себе на грудь. Это была самая первая встреча моей руки с чужой грудью, и во мне были очень смешанные чувства: с одной стороны восторг, а с другой стороны желание наложить на себя руки, но наложить на себя руки я не мог, поскольку одну мою руку Наташа наложила на себя, я же просто наложил в штаны. (Для кого-то это веселая игра слов, для меня же это обосранные штаны.)
Дальше «мятия титек» дело не пошло, поскольку это была прелюдия, а когда должно было произойти «то самое», Наташу благополучно посадили в женскую тюрьму, где она доминировала и властвовала, пока ей не всадили перо в бочину.

 

***

Всплывающие в моей голове воспоминания не были бы столь ужасными, если бы они были бы просто воспоминаниями, но вместо этого меня просто засасывало в моё прошлое, и я был самим собой, забыв, что это прошлое, а впереди в будущем есть настоящее.

Казалось, нет и не может быть ничего страшнее собственного прошлого, настоящего и будущего, но это лишь казалось. Моим самым главным страхом было потерять Джулию, и я считал, что потерять её я могу лишь тремя способами: либо она уйдет от меня, либо я умру, либо умрет она… Лишив меня Джулии посредством моей смерти, кошмары в моей голове решили показать мне, что могло быть и иначе.

Я думал, что знаю о Джулии всё, но как оказалось, мой мозг просто скрыл от меня то, что я не хотел бы о ней знать. А что мы обычно меньше всего хотим знать? Правильно, сексуальное прошлое.
Я был первой и единственной настоящей любовью Джулии, а она была моей, но как у меня до нее был опыт с другими девушками, так же опыт был и у нее. И из всех тех кошмаров которые я пережил во время жизни и после неё, нет и не было ничего более кошмарного и мучительного чем пережить вместе с ней её прошлый сексуальный опыт. Это было так же неестественно и болезненно, как психически здоровому отцу смотреть на сексуальные игры своей дочери.

***

-Может в этом и есть настоящий ад: не иметь конца, не помнить начала, и постоянно вновь и вновь переживать повторение прошлого.

Очередной мой кошмар начинался с мучительных воспоминаний Джулии и её первом сексуальном партнере, с которым она провстречалась чуть больше двух месяцев.
Он посмотрел на меня, я не видел этого, но я почувствовал на себе его тупой взгляд. Затем я посмотрел в его сторону и наши взгляды пересеклись. (Его тупой, и мой леденящий души).Его душа не леденела, поскольку на её месте был засохший кусок дерьма.
В его взгляде читалось «Да, чувак, я многое делал с твоей девушкой».

-Нет, мудила ты эдакий, со своей девушкой ты делал многое, со своей. С моей ты не делал ничего. К моей ты даже не прикасался. Моя девушка даже не заговорила бы с таким дерьмом, как ты.

Как только я закончил последнюю фразу, он тут же помрачнел, затем так же быстро «потускнел» и сдулся, как воздушный шарик. Словно всё его существование держалось на том, что когда-то он делал плохо девушкам, делая хорошо себе.
Я не смог сдержаться и не поддаться щемящему душу соблазну. Я подошел к его сдувшемуся телу и начал обильно мочиться на него. Его тело шипело, словно я лил на него серную кислоту, или словно обливал демона святой водой. И всё до тех пор, пока от него не осталось лишь мокрое место.

***

 

Я был большим любителем мировой истории. Я любил просто слушать, и просто переживать события давно и недавно минувшего прошлого. Любил раритетные вещи, но только те, которые не были лишены вкуса.
Еще в раннем детстве, я никогда не представлял себя на месте героев боевиков, не чувствовал их эмоции и не переживал вместе с ними события – я лишь безучастно наблюдал со стороны. А вот если я смотрел «исторический» фильм, то я не просто наблюдал за неким мальчиком гуляющим по просторам древнего мира – я был им, и я чувствовал эту невыносимую жару, песок под ногами и его пещинки парящие в воздухе. Я бродил среди динозавров, и поедал вместе с ними плоть убитой жертвы. Я боялся прихода «белых», и я боялся прихода «красных».
А потом, перед самой смертью, я понял, что все эти фильмы и книги меня давно не радуют. Они доставляют какое-то приятное чувство, но оно далеко от радости и наслаждения. Скорее, это напоминает почесывание зудящего места, когда первые секунды тебе приятно, а затем больно, и ты зачешешь до крови, и это место будет болеть. Так же и фильмы про историю – я устал переживать чужие истории и переживать по этому поводу. Я устал наблюдать за тем, как строятся и рушатся империи, как все начинается с надежды на одной крови, а заканчивается разочарованием на другой крови. Я устал переживать рождения и смерти, которые длятся долго, но проносятся за мгновение, и кончаются ничем.
И сейчас, вспомнив это, я вспомнил то, чего, как мне казалось не могло быть: это я повредил на кухне газ, дойдя до какого-то невероятного отчаянья, и решив уснуть вечным снов. И вот он сон, и по ту его сторону одни лишь кошмары, и одно лишь бесконечное переживание пережитого.
А начиналось мое отчаянное состояние с алкоголя, который должен был веселить, но вместо этого привел меня к воспоминаниям о маме. И эти воспоминание так сильно взяли меня за горло, что я просто вырвал газовый шлаг из стены, увидев в нем не то змея искусителя, не то будущую петлю.
Немного успокоившись, я попытался вставить шланг обратно, и вроде мне это удалось. Так думал я тогда. А сейчас, я вновь переживаю всё то, что привело меня к смерти, но уже наяву. (Вернее, забыв, что это не явь).

 

***

 

Я стоял и смотрел, как песок беспристрастно бьется об крышку гроба. Я понимал, что никогда не буду к этому готов, и хотел верить в то, что мне никогда не придется увидеть подобное. Но я стоял посреди московского кладбища, а песок всё сыпался и сыпался. Тело предавали земле, а казалось, будто бы зарывают мусор. И этим «зарытым мусором» была последняя человеческая жизнь, которая не была мне безразлична. Я никогда не умел плакать, и эта невозможность выплакаться разрывала изнутри. Я оставался один на один с этим миром. Я оставался один в этом мире. Я хоронил мать.

 

***

Я всегда любил одиночество, но мне всегда было с кем его нарушить. В тот день я лишился альтернативы, и одиночество стало удушающим.

Мне было кому позвонить, и наверное было с кем поговорить по душам, вот только души больше не было. У меня оставались хорошие подруги, с которыми можно было говорить, как с самим собой… и в самые отчаянные моменты я брал в руки телефон и нажимал кнопку вызова. Шли долгие и томящие гудки. С каждым новым гудком я понимал, что никто мне не ответит. И за те 30-40 секунд пока шел вызов, я успевал потерять желание изливать душу, и испытать облегчение оттого, что никто мне не ответит, что не с кем не придется говорить, и что моя боль, так и останется только моей болью.

 

***

Под ногами была земля, а на земле были дороги. Дороги, по которым больше не хотелось идти.
Где-то в разных уголках этой земли были зарыты кости всех тех, кто меня растил, кого я любил и кто был мне по-настоящему дорог. Хотелось, чтобы наступил и мой черед.
Я не верил во встречи в загробном мире, мне просто уже совсем не хотелось земных встреч.

***

Мама моя была большей выдумщицей, и именно от неё мне досталась любовь к литературе и к игре в слова (каламбуры).
В Израиле я очень полюбил «хасу» - листья салата, которые кладут в бургеры в макдонельсе. И каждый раз нарезая хасу, я представлял, как в кухню входит мама и говорит:

-Что, режешь дедушку Хасана?

Папа же мой был довольно строгим, и найдя однажды его тетради с рассказами и заметками, мне было сложно поверить в то, что тот строгий и жестокий в проявлениях своей любви человек был способен писать подобные тексты.
Отец никогда не выбирал выражений, и пытаясь принести пользу своим близким, наносил больше вреда. Он напоминал человека, который видит старушку с тяжелыми сумками, и решает помочь ей, но помогает своеобразно, и вместо того, чтобы донести сумки, отбирает их и выбрасывает содержимое в мусорку, отдавая старушке пустые пакеты со словами «Ступай мать, и пусть путь твой будет легок».

Если в детстве я отказывался кушать, отец говорил мне:

-Если ты не съешь всё это, я тебе это в жопу затолкаю.
-Может, тогда уже просто в унитаз кинешь? – вмешивалась мать, и отец уходил курить на балкон, обиженный не пониманием его заботы к сыну и недооцененностью его методов воспитания.

Мама обожала жаренные лепешки «питы». Но отец всегда съедал последние.

-У нас осталась пита?
-Нет, нету питы.
-Сам не тупи ты.

Когда к нам в дверь стучались свидетели Иеговы и прочие понятые, мама всегда провожала их одной и той же фразой «Отче нас, иже еси да не беси!». Сейчас её могли бы засудить за оскорбление чувств верующих, а тогда «свидетели» просто терялись и пугались.

***

Но мамы не стало, остался лишь я… Последний свидетель её дней.

 

 

***

 

Очередной кошмар наяву в отсутствии других вариантов реальности начинался с длинного коридора вновь ведущего в кабинет Сталина.

-Что ж, Сталина я не боюсь.

Невольно открыв массивную дверь кабинета, я увидел привычную обстановку, вот только это была привычная обстановка не сталинского интерьера, а привычная обстановка кабинета австралийского диктатора.
Диктатор вновь стоял лицом к окну и спиной ко мне.

-Ты бы вызывал специалистов, пусть разберутся с кондиционером, он же парит, как в бане – услышал я грузинский голос из соседней комнаты.
-Впервые вижу грузина, который жаловался бы на жару. – ответил австралийский диктатор.
-А вот и наш маленький домашний вредитель, представитель титульной нации, который женился на американской еврейке, и уехал в проклятый Исраиль. – сказал выходящий из соседней комнаты Иосиф Сталин, глядя на меня.
-Вполне осязаем, Ёся.
-А если осязаем, значит наказуем.
-Устроим ему «улицу сизам»?
-Давай лучше поиграем с ним в ту игру, в которую он годами играл со мной.

Свет резко погас, а затем так же резко включился, и я остался один в кабинете.

-Вы уже держали меня в местной тюрьме и мучили чужими голосами и неизвестностью. Думаете, второй раз сработает то, что не сработало в первый? – сказал я «пустоте».
-Ну, да, глупо бить человека туда, куда ему не больно. – отозвалась пустота, обращаясь скорее не ко мне, а к другой пустоте.

 

***

Когда наступил 2017 год, я взял за правило стараться, как можно чаще записывать все события произошедшие со мной и заинтересовавшие меня события мировые. Вспоминая, как мне не хватало «дневников памяти» в 2031 году, я решил, что должен начать их вести. Это была первая причина. Вторая причина была в том, что каждый год воспоминания искажаются, поскольку мы кому-то в чем-то превираем, и «общественная версия событий» постепенно становиться официальной даже для нас. Так же мы забываем истинные мотивы своих поступков. Ну, и конечно же, мне будет интересно однажды сесть и перечитать свою жизнь, прожить её ещё раз… И я помнил этот день, и это была первая и единственная запись в моем дневнике, но переживал я её совсем иначе…

Мы с Джулией стояли на остановке и к нам подошла русская женщина похожая на исполнительницу песни «А я сяду в кабриолет» и попросила зажигалку.

-У тебя такая красивая дочь – сказала женщина.
-Это моя жена.
-Правда зачуханная вся – продолжала женщина игнорируя мой ответ.
-Проходите.
-Я со сна.
-А я пихта, идите от сюда.
-Я не сосна, я со сна.
-Мне вам в ладошки насрать от радости?
-Красивая у тебя дочь.
-Это мой сын.
-О времена, о нравы. Как говорил Черчилль.
-Вам у Черчилля нужно было учиться правильно бухать, а не о нравах судить.
-Да Бог всем судья. Я пойду.

Женщина ушла, и тут ко мне обратилась Джулия.

-Пап, ты думаешь она догадывается о нашей связи?
-О какой связи? И какой папа?
-А, что если в школе узнают? Тебя же лишат родительских прав, а мне опозорят….
-Смешно.
-Нет.

Я смотрел на Джулию, а она смотрела на меня, за мгновение переставая быть собой нынешней и становясь собой прежней. Через несколько секунд таких стремительных изменений, рядом со мной стояла уже не моя Джулия, а маленькая девочка, которая резко заплакала и стала кричать на незнакомом языке.

-Помогите! Помогите! Это не мой папа.
-Что ты такое говоришь?
-Это ваша дочь? – спросил меня о чем-то стоящий рядом мужчина.
-Я не понимаю, на каком языке вы говорите?

Мужчина резко ударил меня в лицо, и я пришел в себя скованный наручниками в полицейском кабинете.

-Я буду вашим переводчиком. Но в ваших же интересах говорить правду. – сказала мне странная и неприятная женщина.
-Что происходит? – спросил я.
-Это вопрос к вам.
-В чем меня обвиняют?
-В растлении малолетней.
-Каком растлении? Кого?
-А вы многих растлевали?
-О чем вы? Я пальцем никого не тронул.
-У девочки, с которой вы стояли на остановки множество синяков и ушибов. Куда вы везли её?
-В армию. Это моя жена. Джулия Бесчастнова…
-Жена значит?
-Да, жена. И ей 22 года, какая из нее девочка?
-Ты понимаешь, что с тобой будет, когда тебя в камеру приведут?
-Где эта ваша девочка? Я хочу увидеть её.
-Увидишь на суде, если переживешь ночь в тюрьме. Мразь.

«Допросы» на этом почему-то закончились, и меня стремительно перевели в тюремную камеру, где тут же начали бить, едва увидев бумагу, с которой меня в эту камеру завели. Страшно не было, поскольку где-то внутри себя я отпустил страх и был готов умереть, не понимая, как возможно всё происходящее.
Но затем страх вернулся, едва я увидел среди бьющих очертание знакомого лица. Это был отец Джулии, а за его спиной смеялся Иосиф Сталин.
Сталин глубоко затянулся дымом из своей трубки, и выдыхая окутал дымом всё пространство.

 

***

Дым растворился утренним туманом, который стоял на школьном дворе израильской школы. Мне 13 лет, и я ждал этот день полтора месяца. Мы недавно переехали с мамой из Москвы, и это уже вторая школа, в которой мне довелось учиться за эти короткие полгода.
Я ждал этот день, поскольку сегодня было 14 февраля 2006 года, и именно сегодня я решил признаться Юле в своих чувствах. Я еще не разу с ней не разговаривал, но она жила в моей голове с того самого январского дня, когда выходя из своего класса на третьем этаже, я увидел её сквозь толпу. Я решил тогда, что она будет моей, нужно только подойти… Но я не подходил. Вместо этого я ждал особый случай, и вот он настал.
Я дождался её возле выхода из здания, и окликнув подошел к ней.

-Можно тебя на минуту? – спросил я её.
-Ма? («Что?» - спросила она меня на иврите).
-Ничего, прости. – сказал я, понимая, что не учел возможности того, что она не знает русский язык.

Она ушла, бросив мне на прощание брезгливый взгляд.

-Ну и ладно, я еще выучу иврит, и ты еще будешь моей. – сказал я тихонько ей вслед, но она успела уйти и не услышала моих слов.

В школьном коридоре было подозрительно тихо, а из двери ведущей на улицу бил нереально яркий свет. И я пошел на этот свет, понимая, что сегодня я входил в эту дверь с одной целью, а выхожу совсем с другой. Я планировал выйти в эту дверь вместе с ней, а выхожу с очередным планом о том, как сделать её своей.

Выйдя за дверь и дойдя до ворот школы, я почувствовал легкий удар в ногу. Я обернулся и увидел Патрика, чернокожего француза, который держал в страхе всю школу. Я посчитал, что это был случайный удар, а если не случайный, то лучше сделать вид, что я принял его за случайный. Но как только я повернулся к школьным воротам, последовал новый удар…

То, что произошло дальше, было, наверное, тем самым мигом, когда перед смертью перед твоими глазами проносится вся твоя жизнь. И я увидел… (Много ли накопилось жизненных впечатлений за 13 лет…)

Скучно жить. Нечем заняться. И всё в таком духе.
А теперь представь, что из киноленты твоей жизни, убрали все те моменты, в которых тебе скучно и не интересно. Представим, что ты парень, и представим типичные ситуации, которые по определению не могут быть скучными. Может быть не радостными и не желанными, но точно не скучными.
Так вот. Ты взял и родился. Вроде, как с пустого места. Рождение мало кто помнит и мало кто осознает, но это рядовое для всего мира событие, совсем не рядовое для конкретно взятого и рожденного на свет человека.
И да, я не зря сказал, что именно «Мало кто» помнит и осознает свое рождение. Я, к примеру, при желании умею возвращаться в день своего появления на свет, и видеть всё глазами самого себя. Вижу и сейчас. И мне жутко. Я голый, маленький и беспомощный. Советский союз только распался, а за стенами больницы все летят обломки вчерашнего светлого будущего, которое никогда уже не наступит, в том виде, в котором его нам рисовали кровавые маляры 20-го века. Все что они писали кровавой краской, превратилось в квадрат Малевича, потому что кровь почернела. И вот на этом черном фоне, нам еще предстоит писать наше завтра, спотыкаясь о тени прошлого.
И все же я родился.
-Боже мой, как же все психоделично, красиво и жутко.
И ведь, я этого еще не понимаю. Я это лишь чувствую. Как любовь, которую понять не можешь, но чувствуешь, а значит понимаешь на клеточном уровне.
Может однажды я умер в той больнице в которой родился, и от того рождение здесь кажется таким жутким? Хотя, что значит «может»? При рождении я пережил клиническую смерть. 7 минут не дышал. Затаил дыхание и смотрел стеклянными голубыми глазами на белый потолок и дядю, который рыбачил надо мной пытаясь поймать мою ускользающую душу на крючок и прописать её в моем крохотном теле. И ему удалось. Спасибо! Так странно, сейчас сказав тебе «спасибо», я чувствую такое облегчение и такой покой. Словно ничего страшного после моего рождения со мной не случится. Возможно в одном из миров. Но, мы не в том, мы в мире этом.

Итак рождение. Тебя не было, и вот вдруг ты есть. Так? Нет. Ты был, был изначально. Только ты себя не помнишь. И точка нового отсчета времен начинается сейчас. Но мы же договорились, выкинуть из жизни все скучные и проходные моменты. Оставить только лютый треш, и безудержное веселье, вперемешку с экшеном и безрассудством. Что может быть более безрассудным, чем родиться на свет? Наверное, жить в нем. Так я и сделал. А был ли выбор? Тогда не было. Ну вот и хорошо!
Мы же договорились, что не будет скучных моментов. А это значит, от одного события, до другого, не будет передышек и времени осознать происходящее. Из одного месяца, мы будем перескакивать в другой. Обнаруживая себя более взрослыми, более опытными. Но, нам не будет понятно, откуда взялся опыт и как изменился возраст. А ведь, так мы себя и помним. Эпизодами, по нарастающей, хаотично, быстро. И только рассуждения автора отвлекают от схождения с ума, от количества безумства на квадратный метр памяти.
Родился, и сразу разбил коленку о железную коробку для игрушек. Весело гулял по квартире, дурачился. И вдруг увидел, что коленка разбита, а на ней запекшаяся кровь. Не болит, не жжет, не беспокоит. Но, вид крови для ребенка, как красное для быка. Вид собственной крови, как команда ФАС. По правилам нужно заплакать. Этикет требует. И ты плачешь. Мама жалеет. Видит, что кровь запеклась, и вряд ли болит, но жалеет. Искренне. Нужно жалеть, нужно. Мужчины не плачут, но боль создана для того, что бы сигнализировать мозгу о том, что тело повреждено, и нужно принимать меры. А плачь ребенка, создан для того, чтобы сигналы тела, дошли не только до безоружного мозга ребенка, но и до вооруженных до зубов аптечкой родителей, которые придут на помощь. Если отучить ребенка плакать, посылая сигналы о бедствии, можно лишиться ребенка. Мужчины не плачут. А дети плачут, чтобы иметь шанс вырасти, и стать не плачущим мужчиной.
Мама перестала жалеть. Нет, не устала. Просто ей сейчас не до того. Она пластырями затягивает огромную рану на твоем подбородке. Потому, что ты бежал, и упав, проехался лицом по жесткому ковру. Когда приедет бригада скорой помощи, они восхитятся смекалкой и умением твоей мамы, которая стянула рану так, что ее даже не пришлось зашивать. И шрам столь незаметен по прошествии лет... Но, после они нагло отчитают твою маму, узнав, что у нее нет медицинского образования, даже в зачатке. И что не стоит оказывать ребенку первую помощь, если не проходили специализированных курсов. А то, что спасла ребенку внешность, ну так могла бы и не спасти, а наоборот ухудшить. Молодец, что спасла, но не молодец, что могла не спасти. Поэтому молодцы мы.
Ау, да что ж такое. Прыгал с горки на горку, и расшиб лоб. Проваливаешься в попытках понять, что было дальше, и понимаешь, что вместе с тобой проваливаются годы, и ты обнаруживаешь себя сбитым старыми ржавыми качелями. Это Дима, разбил тебе лоб по новой. И ты истекая кровью, идешь к подъезду, через весь двор. Капли падают на серые ступеньки подъезда, и оказав тебе первую помощь, бабушка спешит скорее убрать подъезд. Три этажа. Как хлебные крошки, чтобы не забыть дорогу назад.

-Всё, надоело мне получать от жизни увечья. Можно сменить формат воспоминаний? Ну?!
Не только же увечьями запомнилась жизнь. Не только в этом был адреналин и веселье.
Можно? Спасибо!
А можно, вообще никогда больше не получать травм? Нет?
Что??? Еще предстоит порезать руку, вывихнуть её же, и …. Блин, ну хватит. Я понимаю, что список еще длинный: раз 50 мизинцем об тумбочку стукнуться, упасть с гаража, упасть с горки, получить булыжником по голове. И тд. Но можно мне другого тамаду? С другими конкурсами и подходом к организации моей жизни. Этот че-то как-то ну ващеее.
Ладно, фарш невозможно повернуть назад, но можно хотя бы хлебом и луком разбавить. Спасибо.

 

Есть в закромах памяти воспоминания о таких событиях, которые воспринимаешь как данность, ну было и было, чего уж теперь. И всё до тех пор, пока не начнешь эти воспоминания рассматривать более детально. Даже не более детально, а пока не поймешь, что эти воспоминания были на самом деле. Тебе это не приснилось, ты не прочел об этом в книге, не увидел в фильме, и даже не услышал от друга. Нет, это всё и в правду было с тобой. Ты был главным героем этих событий, и весь мир вместе с твоим личным режиссером жизни, наблюдали то, что происходит с тобой. Давились попкорном, комментировали происходящее, лили слезы и смеялись, а так же ставили ставки на то, сумеешь ли ты выпутаться из ситуации.

Тебе лет семь. Ребята постарше спрашивают тебя, видел ли ты когда-нибудь женские прелести.
Ты отвечаешь что видел. Тогда ребята просят тебя описать, что именно ты видел. И ты немного растерявшись, описываешь то что совсем мельком видел в кино, но что так четко тебе запомнилось.
И ребята, которые тоже что-то такое видели в кино, искренне тебе завидуют, приняв твои слова за правду. Они ведь, только в кино видели. А ты в жизни. Ты радуешься. Сумел обхитрить старших.
Они не унимаются, и просят рассказать, где, у кого и как. И ты рассказываешь три на ходу сочиненных рассказа.
Прелесть детства в том, что когда ты придумываешь небылицы, ты и сам в них веришь.
А значит, все ты видел. А значит, ты не просто хитрец и смекалистый лоб. Нет, ты еще и успешный альфо-самец, гроза района и седые волосы на головах матерей красивых девочек. О да, детка… Жизнь прекрасна. И не важно, и кто докажет, что всего год назад, ты считал, что мужчины и женщины, совсем не отличаются тем что ниже пояса. Просто у мужчин ноги волосатые, а у девушек нет. Это мамы рожают девочек, а папы мальчиков. О детство в 90-х, ты прекрасно и непорочно. И не возникает смысловых парадоксов, о том, что если мой папа родил меня, то он моя мама, а моя мама мой папа.
А потом ребята постарше берут тебя с собой в посёлок. После недолгих блужданий, вы натыкаетесь на двор, в котором растет черешня.
И тебе доверяют, пробраться сквозь забор, и набрать черешни. Минут 15 ты орудуешь на дереве, и все хорошо. Но после ты видишь, как в окне дома появляются тени. Боже как страшно. Ты пытаешься слезть. Надо бы прыгать. Но не прыгаешь. Остаешься на месте. И вот хозяйка дома выходит. Бьет тебя веником. Ты спускаешься. Отдаешь ей наворованную черешню. Выслушиваешь долгую мораль, про то, что она сама покупает черешню на рынке. Думаешь, какой же надо быть дурой, что бы иметь свою черешню, и покупать на рынке. Она грозится сдать тебя родителям.
О боже, если, что-то страшнее в детстве, чем «Сдача родителям».
Ты дерешься с мальчиком из соседнего двора. Вас окружает человек 20, которые болеют и подначивают вас. Ты каким-то образом ударяешь его по руке так, что у него вылетает ноготь. Драка прекращается. Тебя стыдят тем, что так не поступали даже фашисты. Ты не можешь взять в толк, какое отношение имеют злостные оккупанты и их методы пыток партизан, к случайному стечению обстоятельств. И тебя ведут всем двором к родителям. Дверь откроет бабушка. И тебя посадят под домашний арест на все лето. За то что случайно в честной драке сломал кому-то ноготь.
Вели на суд всем двором. Весь двор был зрителем и болел. Подначивал. Где суд над ними? Где логика в детстве?
И эта женщина, которая тебя сейчас ругает. Она напугает тебя. И ты будешь молиться, чтобы она отпустила тебя. И она отпустит. И ты наговоришь ей все маты, которые знаешь, после того, как она закроет калитку. И будешь, считать, что прав. Имеешь право. Это весело. И для ребят, что вдалеке наблюдают, ты герой. А на деле залез в чужой двор, воровал чужие дорогие ягоды. Был пойман и отпущен без финансового и физического вреда. И после нанес моральный урон человеку, за бесплатно съеденную черешню, за сочувствие и отпущение.
-Можно вернуться в прошлое, и набить себе семилетнему морду? Нет? Жаль…

 

Злые девяностые, мы все оттуда родом, но память притупляется с каждым новым годом. Память так скупа, что не дает усвоить – новый мир по новому всегда трудно строить.

В начале девяностых, с лица земли пропала огромная страна, оставив на своем месте вместо одной большой себя, полтора десятка больших и маленьких стран. Подпольный миллионер Корейко наворившись на революции и её последствиях, ждал, когда, наконец, капитализм победит социализм, и он сможет тратить свои миллионы. К моменту победы капитализма над социализмом, гражданину Корейко должно было исполниться 100 лет, неплохой повод выйти из подполья. Корейки всего союза, вряд ли дожили до развала СССР, а вот их братья по классу, вполне себе да. Примерную схему того, как многие поднялись в 90-е, описаны в творческом пути гражданина Корейко из романа «Золотой теленок».
Исчезло СССР, а его наследие осталось. Причем и хорошее и плохое наследие. Остались дома, заводы, каналы, остался мутировавший менталитет, ненависть ко всему западному на фоне непреодолимого желания обладать ненавистным западным. К примеру, один товарищ сказал «Хрещев будет гореть в аду только за Хрущевки». При этом, Хрущевки при Хрущеве строились на 20-25 лет, то есть, были временным жильем, и лично Хрущев, не несет ответственности за то, что его временные дома, стали вечными для граждан разваленной страны. При этом до Хрущевок страна жила в деревянных бараках и тесных коммуналках. При этом Хрущевке могли позавидовать многие иностранцы эпохи Хрущева. При этом, около 60 000 000 были розданы народу практически бесплатно.
Причем здесь СССР? Я даже не родился в нем, не то что бы не жил… Стоп мотор, скажу иначе: Мне же, родится в СССР - не довелось, и был я зачат накануне августовского путча 91 года, и рожден на осколках СССР. Если бы не общение с родителями и просто взрослыми людьми, если бы не любовь к истории, я бы с трудом понимал бы сейчас фильмы той эпохи.

-А что там насчет Хрущевок?
-Эмм. В общем, большая часть из нас родилась и выросла в них.
-Я вырос в деревянном доме.
-А я вырос на деревянных игрушках
-А я играл в детстве с картошкой.
-Я так-то тоже, мы же белорусы.

Времена моего детства кажутся мне крайне устаревшими во всех отношениях. Мир, в котором я рос, уже давно перестал существовать. И с какой-то ностальгией вспоминаются вырезки из газет, вместо репостов. Тетради вместо ворда. И 4 не съеденных мороженых, ради покупки аудио-кассеты, на которой из 10-15 песен, у тебя нет всего двух.
Прошло 5 лет. Всего. Было время, когда ты считался крутым, если у твоей мамы или у твоего папы был знакомый, у которого был сотовый телефон. По этому я не скучаю, ибо комфорт есть комфорт. А вот по уюту скучаю. Нет уюта в репостах, ворде и аудио-онлайн. Комфорт есть, а уюта нет.
Но. 5 лет назад, я мог только вырезать из газет статьи и заметки, сегодня могу распечатать. 5 лет назад, я мог только писать своим инопланетным почерком в тетрадь, сегодня могу делать все тоже самое, только при этом еще и в ворд перегонять. 5 лет назад мой музыкальный вкус был значительно уже чем сегодня, но, каждая песня заставляла остановиться, а сегодня песня стала фоном. И мы сами, и всё, что есть в этом мире, стали лишь фоном. В жизни не стало меньше жизни, просто нас в жизни стало меньше. Всего стало много, а нас мало.

  

И тут я понимаю, что вся эта прокрученная в голове автобиография не имеет ко мне никакого отношения… Я помню всё это, но это был не я, и было это не со мной. Словно сидишь ты на краю мира и…

И вот сидишь ты на краю мира. Сидишь себе тихонько, и плюешь в бесконечность. И вдруг понимаешь, что ты и есть эта самая бесконечность. Да, да. Ты и есть эта самая бесконечность. И нет иной бесконечности, кроме тебя самого. И весь мир вокруг, это ты. И все звуки этого мира, это звуки исходящие из тебя. Нет ничего вокруг, все находится в тебе. Ты и есть все. Ты и начало, и конец, и середина. И верх и низ. И далеко и близко. И черное и белое. И робкое и смелое. И большое и маленькое. И все это ты.
Ну, а потом ты теряешь это состояние. И мир вокруг, начинает существовать вопреки тебя. Хотя, казалось бы, не станет тебя, не станет и мира вокруг. Миллиарды людей рождались и умирали, и мир оставался. Но, как только не станет тебя, в ту же секунду не станет и мира вокруг. Ему незачем будет быть, ведь нет его носителя. Нет его создателя. И создатель этот, это ты. И это твой мир погибнет, а чужой останется. Если тебе дело до чужого мира? Есть, в то время, когда нет дела до своего.

Помню, как на кухне (воспоминание черно-белое и со странными звуковыми эффектами), сидели мужчины, и варили что-то в кастрюлях. (Собственно, от этого воспоминание и черно-белое, и звуковые эффекты такие странные).
На кухне варился мак, который отец либо покупал, либо собирал в специальных местах. Стоит ли говорить, какое влияние оказывает вдыхание испарений от варки такой дряни на ребенка?
Моя мама наркоманкой никогда не была, она даже не выпивает. Ни разу в жизни не видел маму пьяной. Ни разу. И отец не пил. Но, всегда имел в доме начатую бутылку водки, и полоскал ей рот, чтобы если его спалят в наркотическом опьянении, по запаху перегара, решили, что он в опьянении алкогольном.
Я начинаю задумываться, если мама моя не была наркоманкой, зачем она продолжала жить с наркоманом, который варит на кухне наркоту с друзьями при грудном ребенке, и убегает в окна, когда за ним приходят, оставляя ребенка под дулом автомата? А было, ведь, и такое. И не такое тоже было.
С одной стороны, мама просто верная женщина, наивно, до последнего верившая, что что-то в отце можно изменить. Это были девяностые, и поскольку при советской власти страну убеждали, что наркоманов в СССР нет, то и понимание того, что героиновая зависимость не лечится – просто отсутствовало в головах многих жен, отцов и матерей. А с другой стороны, отец держал маму в постоянном страхе за её жизнь, за мою жизнь, и за жизнь маминых родителей.
Отец начал свой уголовный путь с подросткового возраста, и в момент знакомства с мамой, имел уже несколько «ходок», и собственно мама понимала, чего можно от него ожидать, особенно учитывая его наркотическую невменяемость, распад личности и взрывной характер.
Второе моё воспоминание из детства, значительно страшнее для меня, чем варка непонятных зельев на кухне. Тогда я не понимал, что происходит, и объяснения получил уже будучи подростком. Я не помню сколько мне было лет, но я вошел в комнату, и увидел плачущую маму лежащую на полу, и отца, который бил маму моим детским велосипедом. Позже, я узнаю, что отец был часто не в состоянии уколоться или найти вену, и этим приходилось заниматься моей маме. Если она промахивалась, следовала вспышка гнева отца, и иногда мама расплачивалась за ошибку физически.
Так моё воспоминание плавно перетекает в будущее, за несколько месяцев до развода родителей. Мне было шесть или семь лет, и это было самое счастливое воспоминание моего детства. Мы шли с родителями зимой возле покрытого льдом канала. А затем я лёг на снег, и стал смотреть в небо. В небе были десятки и сотни далеких звёзд. Я еще не знал, что это лишь эхо света погибших планет. Не знал и того, что через несколько месяцев, у мамы случиться удар, и ей предстоит перенести сложную операцию на голове. Отец заберет меня у дедушки с бабушкой. Все будут говорить мне о том, что мама не выживет, и мне маленькому мальчику стоит готовиться к принятию её смерти. Её похоронили заживо, но, она выживет, и подаст на развод. Вернувшись с больницы и того света – совсем другим человеком. Человеком, который больше не боится моего отца. Человеком, для которого важнее всего в жизни – выжить. Уже не важна моя жизнь, и жизнь её родителей. Важна лишь она. Материнский инстинкт не атрофируется полностью, и его зачатки сохранятся, но это не помешает маме спустя 6 лет за границей, посадить меня в тюрьму, затем добиться моего перевода в интернат, а затем вернуть меня в дом, после того, как в социальной службе объяснят, что без меня она больше теряет, чем получает, и за интернат нужно платить, при этом лишившись многих государственных льгот и привилегий, и статуса матери одиночки.
Но, это будет потом. Всё потом. А пока, только небо, только ветер, только радость впереди.

 

У мамы часто менялось настроение, и вот однажды года за три до развода, у мамы так же поменялось настроение среди зимы, и она наспех одела меня, и мы пошли гулять на улицу в минусовую погоду.
Спустя примерно 10-15 минут, приехал автобус с «маски-шоу», и выломав нашу дверь, добрые дяди в масках вывели моего отца с закрученными за спиною руками. Я этого не видел, или не помню. А по сути, если бы не мама, получил бы психологическую травму, и страх того, что кто-то опять выломает дверь.
Страх, который найдёт меня спустя 6 лет, и уже не вопреки маме, а благодаря ей. Мою закрытую на защелку дверь выломают два полицейских, мне так же как и отцу скрутят руки за спиной, и выведут меня по лестнице вниз. Отвезут в участок, а после посадят в Израильский следственный изолятор.
И только теперь, сопоставив эти два события, я давно простивший мамино предательство меня, задумаюсь о том, а не предала ли моя мама отца в 90-е, и не вызвала ли она ОМОН? Бред, всего лишь совпадение.
Всегда на допросах, когда маму вызывали, как свидетеля, как жену, как возможную соучастницу, мама отказывалась что-либо говорить, и хранила своё законное право на молчание.
Так гласит легенда.

 

В детстве, я естественно не знал, ни про наркотики, ни про то, что мой папа не уезжает в командировку, а просто в очередной раз садится в тюрьму.
Я и сам учавствовал в махинациях отца. И мама тоже участвовала. Естественно, не стану описывать процесс превращения долларовой банкноты в 10-ти долларовую, что в девяностые было огромной разницей. Описывать процесс превращения не стану, зато расскажу свои воспоминания.
Когда мужчина меняет валюту, он автоматически вызывает больше подозрений, чем женщина. Особенно, если мужчина в уголовных татуировках на пальцах и руках, и кулаках набитых вазелином. Особенно, если женщина с длинной косой и внешностью невинного ребенка, и особенно если к женской внешности невинного ребенка добавляется вполне реальный ребенок.
Дома долларовые банкноты превращались в десятидолларовые, а на улице мама со мной искала обменики, в которых эти доллары менялись на рубли. Мы отходили за угол. А затем мама взяв меня за руку, просила бежать не оглядываясь. Сама же мама оглядывалась каждые несколько секунд. Неизвестно, через сколько времени, до людей в обменнике дойдёт, что их развели и кинули на бабки. И как быстро бегает охранник.
К счастью, это были девяностые, и во многих местах, работали люди плохо знакомые с валютой, и способы проверки валюты на месте, очень уступали сегодняшним.
А мы бежали… Бежали не оглядываясь.

Сейчас на секунду остановив и без меня остановившееся «прекрасное мгновение», я понимаю, что должен бежать. Это единственный способ остаться в живых. Но замершее мгновение оживает, не оживляя замершее вне этого прекрасного мгновения прекрасное мгновение. И удар…

Меня били и душили толпой, а за воротами стояла она и внимательно и безэмоционально наблюдала. Это была то ли Юля… то ли моя смерть… Рядом с ней стоял и дымил трубкой Сталин, улыбаясь мне, и впиваясь зубами в её нежную шею.

 

 

***

 

 

Кондиционер охлаждал комнату, и было понятно, что именно он создает уют. Большое окно в полстены было завещано толстой черной шторой, и вся тщательно подобранная атрибутика не стоила ровным счетом ничего, если бы не работал кондиционер. Убери из этой комнаты прохладу, и жить станет невыносимо.
Диву даешься, представляя, как в древности по этим улицам ходили люди. Невыносимая жара с высокой влажностью сводила с ума, и не было совсем никакой альтернативы. Неоткуда было взяться прохладительному напитку или просто холодной воде. Нельзя было пройдя по раскаленной улице зайти в дом и включить кондиционер. Нельзя было за несколько минут сменить климатические условия и почувствовать этот невероятный контраст, который столь привычен нам, и который свел бы с ума жителей древнего мира.
Уверен, что телевиденье и интернет произвели бы на них меньше впечатления, поскольку они подобны магии, а древни люди живущие среди суеверия верили ей значительно больше, чем мы. И это не смотря на то, что они видели мало её проявлений в жизни, в отличии от нас, которые и Нагасаки с Хирасимой разбомбили, и Космос лишили девственности и овечку клонировали. (И да, мы лишили Космос девственности не смотря на то, что к нам из Космоса прилетало много разного мусора, а вот в обратку мы ничего никогда не отправляли, а потом взяли и отправили, целого человека хернули, лишив Космос девственности с другой стороны).
Я лежал на кровати, и думал о том, как же странно жить так, как я живу. Странно и само по себе, и еще страннее если об этом задуматься. Я родился и вырос среди снегов, и зима была неотъемлемой частью моего и общего бытия, а вот лето бывало так редко и так ненадежно, словно его привозили контрабандой из Африки. Привозили ненадолго и только для того, чтобы подсадить нас на него. Чтобы мы жизнь свою ложили на добывание денег, которые потом можно обменять на пару недель лета в чужом краю. И как в нашу страну попадали маленькие партии кокаина, так же к нам завозили и лето: нелегально и через чужую задницу, оттого, наверное, лето и было таким дерьмовым. Иногда лето и вовсе отменяли, и становилось непонятно, чего мы ждали весь год и за что боролись и для чего жили.
Мое тело лежало на кровати в стране, в котором лета так много, что оно никогда не было в цене. В цене лишь кондиционеры – электрические заменители зимы.
  В этой стране, как и в соседних странах, народ и правительство с радостью обменяло бы пару десятков своих жарких дней на пару десятков холодных. И если бы такой обмен стал возможен, Россия перестала бы быть только нефтяным и газовым дилером, а стала бы еще и поставщиком зимы. В России закупались бы дождями, которые она разгоняет на праздники за большие деньги, и за это России поставляли бы солнечное тепло в неограниченных количествах…

Мои мысли сбил телефонный звонок. Я практически не пользовался телефоном и редко знал где он лежит. Я раздраженно встал с кровати, по пути споткнувшись об собаку, выругался и нашел откуда исходит звон мелодии.

-Алё – сказал я.
-Это был последний кошмар, всё позади. Я еду любимый. Я еду…

 

ДЖУЛИЯ

 

 

Я ехала домой на поезде полная радости и предвкушения встречи с любимым мужчиной, с которым так редко вижусь.
Я пересаживалась на городской автобус полная радости и предвкушения.
Я шла пешком домой волоча за спиной огромную армейскую сумку, и я была измотана, но по-прежнему полна радости и предвкушения.
Я подходила к подъезду дома, в котором мы снимали квартиру, я поднималась по ступенькам, давно наизусть выучив сколько их тут.
Я доставала ключ, которым нужно было повернуть замок, и этот момент был самым любимым из всего длинного пути. За этим моментом всегда следовало облегчение от скинутой на пол огромной сумки, и снятых наспех армейских сапогов. После этих традиционных процедур следовало самое важное, что было в моей недолгой жизни. (Я часто ловила себя на мыслях, что именно ради этого я и родилась, а всё остальное происходящее со мной в моей жизни – всего лишь побочный эффект, всего лишь излишки «производства». Грудь наполнилась трепетом и восторгом….)
Но на звук открытой двери, никто не вышел меня встречать. Никто не вышел меня встречать на звук скинутой с грохотом армейской сумки. Никто не вышел меня встречать, когда я скинула с себя армейские сапоги.

-Мой любимый спит, а я так бестактно шумлю – подумала я – Как он вообще терпит меня такую? Я порой так бесцеремонна, и каждый раз поступаю по привычке, не учитывая новых обстоятельств, и даже не разведав, какие они сейчас… А ведь, я мать её, разведчица.

Я тихонько надела домашние тапочки, и решила сначала принять душ, прежде чем увидеть спящего Виктора. Я устала, и приняв душ и став свежей, просто лягу с ним рядом, не стану его будить. Буду долго лежать и смотреть на него, замирая от нереальности происходящего, и нереальности того, что он всё-таки мой.

-А ведь, он и вправду мой! Ага-ага, Джулия, иди себя помой!

Раздевшись и бросив в стирку армейскую форму, я включила душ, дожидаясь пока поток прохладной воды сменится горячим.
Как же я любила наш домашний душ, и нет, не за то, за что любят душ одинокие девушки… Я любила наш душ за его мощный поток, и нет, опять же, не за то, за что любят его одинокие девушки. Просто таким душем можно удовлетвориться, и нет, не так, как удовлетворяются душем одинокие девушки. Поток нашего душа достаточно сильный, чтобы не просто умыть, но и мощностью струй сделать легкий массаж. После такого душа выходишь бодрой. После армейского душа чувствуешь себя мокрой курицей. То ли в целях экономии воды, то ли из-за засора в трубах – поток воды в армейских душевых был издевательски мелким. Такой душ напоминал разминку перед настоящим душем, но никакого другого душа не существовало.

Выйдя из душа, я тихонько прошла на кухню, чтобы заварить кофе. Ведь, если собираешься смотреть на спящего любимого, нужно позаботиться о собственной бодрости.
Нет, просто, мне хотелось кофе.

Когда я вошла на кухню меня накрыл ледяной ужас. На полу лежал Виктор. Ужас сразу сменился смехом.

-Ну, вставай, шутник.

Но Виктор не реагировал.
Как описать все те чувства, которые я пережила, окончательно поняв, что Виктор мертв…

 

 

***

 

За смертью человека следует очень много бюрократической волокиты. То ли это тупость системы, то ли так государство пытается отвлечь нас от нашего горя, и как можно плотнее нас занять, чтобы мы не могли остаться наедине со своими мыслями и сойти с ума…

***

Если бы тогда я осталась в Израиле, если бы после долгих мучительных дней я не вернулась бы обратно в Америку… всё могло быть иначе, и трудный путь, который мне предстояло пройти, мог бы быть значительно менее трудным, и я добралась бы до «сегодняшнего дня» прямой дорогой, а не этими зигзагами, каждый из которых пытался вырвать из моей души, как можно больший кусок, а если вырвать из меня «меня» не удавалось, то обстоятельства пытались, как можно больнее впиться в мою плоть и душу, оставив во мне часть себя и не жалея кусая и жаля. Не вернись я в Америку, всего этого могло бы и не быть, но весь ужас прожитого казался мелким и незначительным, поскольку всё меркло на фоне осознания того, что теперь я навсегда осталась одна.
Виктор умер от отравления угарным газом. Очень нелепая смерть для жителя развитой страны в 21-м веке, но 21-й век не отменял старые постройки, и не отменял хозяев квартир, которые в целях экономии или из-за тотального пофигизма не следят за состоянием своих квартир.

***

Вернувшись в США, я не стала сообщать о своём возвращении родителям. Я не рассчитывала, что смогу пережить смерть Виктора и смириться со своей утратой, но мне хотелось, как можно дальше оттянуть момент встречи с родителями, момент, когда придется им всё рассказать. Но и это решение оказалось ошибкой…
Вспомнить самой, как я оказалась здесь – я не могла очень долгое время. Я иногда слышала пересказ о случившемся, но моя собственная память не хотела восстанавливаться по крупицам. Меня просто поставили перед фактом, кто я такая, и как оказалась здесь.
Кто я? Я Джулия Бесчастнова, мне 22 года, я гражданка США и Израиля. Несколько месяцев назад я потеряла мужа, вернулась из Израиля в США и сняв квартиру начала вести затворнический образ жизни.
«Образ жизни» было сложно назвать «Жизнью», а затворничество оказалось настолько тотальным, что после нескольких недель проведенных дома, я одичала до такой степени, что перестала заказывать еду на дом, и просто лежала на полу, смотря опустевшими стеклянными глазами в пустоту этого мира.
Подобное поведение приравнивается либо к сумасшествию, либо к попытке самоубийства, что опять же приравнивается к сумасшествию. Так или иначе, по мнению компетентных органов моё место в психиатрической лечебнице, и пока компетентные органы не изменят своё компетентное мнение в отношении меня, я буду находиться здесь, не понимая и не пытаясь понять, что такое «Я» и что такое «Здесь».

***

 

«Профессия откладывает отпечаток на личности»…, хорошо если просто откладывает и просто отпечаток. В Психиатрической лечебнице среди персонала я видела лишь тех людей, на которых профессия не просто оставила отпечаток, она словно изуродовала их души нескончаемыми ударами сапогов, созданных с целью оставлять «отпечатки».
Раз за разом я видела больше человечности в психах, чем в тех, кто решал за психов, что они психи.
Впрочем, всё это беспокоило меня не слишком. Вряд ли выпав на ходу за борт корабля, вас будет беспокоить моросящий мелкий дождь. Может быть и будет, и из двух зол люди предпочитают выбирать меньшее, но всё ведь зависит от контекста.

 ***

Мишель была вечно плачущей девушкой, которая напоминала статую на каком-нибудь городском фонтане Европы. Очень часто (или так только казалось) статуи на городских фонтанах Европы состояли из бетона или метала, который архитекторы превратили в вечного писающего мальчика, который писал (как и положено чему-то, что длится вечность) без остановки, но делал это без какого-либо энтузиазма и даже не чувствовал облегчения. Обычно, процесс избавления от «лишнего» вызывает облегчение, но как можно испытывать облегчение, когда сколько не избавляйся, а избавиться не можешь.
Жизнь писающего мальчика напоминает картину, когда ты увидел в доме моль и мух, открыл дверцу шкафчика под раковиной на кухне, нагнулся, чтобы взять дихлофос, а на болончике с дихлофосом сидят и выпивают из маленьких бокальчиков муха и моль, и муха посмотрев тебе в глаза, говорит «Ну, как-то, так, сорян»…
В голове у Мишель тоже жили мелкие паразиты, которые однажды сделали в ее голове собрание местной крылатой интелегенции, и превратили её в вечно плачущую девочку, которая плакала на автомате, не с целью облегчить душу, а просто потому, что не плакать было невозможно. В России в 1994 году «плакала девушка в автомате», а в Америке 2017 плакала девушка на автомате.
Мишель рассказывала свою историю крайне редко, и каждый раз, она словно не знала, чем именно закончиться её рассказ.
Но рассказ всегда заканчивался одинаково, и каждый раз Мишель была поражена концовке. Она рассказывала свою историю на автопилоте, и казалось, что рассказывает историю одна Мишель, а слушает её другая. Одна Мишель знала рассказываемую историю наизусть, а вторая Мишель не имела ни малейшего представления о том, что же будет дальше. Обе Мишели на время рассказа переставали плакать, и только в самом конце, очередной слезный приступ накрывал обеих.

***

История Мишель начиналась всегда с момента, когда они вместе со младшей сестрой смотрели выпуск новостей, в котором ведущая рассказывала про очередную жертву маньяка, который сначала убивал своих жертв, а затем насиловал.

-Вот почему они называют это «изнасилованием»? - спрашивала свою сестру Мишель, захлебываясь смехом.
-А как это назвать? – удивлялась сестра Мишель.
-Ну, не знаю. Просто, изнасилование, это когда принимающая сторона против полового акта, а если маньяк занимается сексом с трупом, и труп в силу своей «труповатости» не сопротивляется, то это по моему нефига не изнасилование.

Пройдет совсем немного времени, и Мишель возненавидит себя за свой смех из прошлого. Она возненавидит себя за то, что когда-то рассказ ведущей о маньяке-некрофиле казался ей забавным.
Мир Мишель полностью перевернется 14 июня 2008 года, когда она вместе с родителями поедет в морг на опознания тела сестры.

-Я сходила с ума. Сестра с самого ее рождения была для меня всем. Очень часто маленькие дети хотят сестренку или братишку, но после разочаровываются и быстро теряют интерес. Но у нас всё было ни так. Я безумно любила сестру. Сестра была не просто частью моей жизни, сестра и была моей жизнью. И какая-та сволочь, просто взяла и убила её, а после лишила мою сестру девственности.
Говорят, что время лечит. Но иногда, она нефига не лечит, а просто учит жить с привычной болью.
Лечением моей душевной боли занимались психиатры и психологи, но что они могли?
Затем, когда прошло немного времени, лечением моей души, попытались заняться разные мужчины. Они знакомились со мной, ухаживали за мной, но я не могла переступить через себя и начать доверять мужчинам. Мужчины вызывали во мне отвращение, и преодолеть это отвращение я не могла. Смотря на абсолютно любого мужчину, я всегда помнила о том, на что способны эти похотливые куски мяса. Я всегда помнила, что мужчины дикие животные, и за всеми их ухаживаниями и любезностями стоит только желание сорвать с меня платье, и доставить самим себе удовольствие.
Я помнила своего первого мужчину, помнила наш первый секс. Помнила, как он проник в меня впервые, и помнила азарт в его глазах. Помнила, как его удовольствие усиливалось по мере того, как усиливалась моя боль. Его заводили мои страдания. Он мог остановиться в любой момент, а я не смогла бы его остановить даже если бы ударила его по голове лампой.
Смотря с сестрой тот выпуск новостей, где дикторша рассказывала про маньяка-некрофила, я подумала о том, что моему первому мужчине было важно быть у меня первым, а маньяку-некрофилу видимо важно быть у женщины последним. «Настоящий мужчина не думает о том, кто был у девушки до нее – настоящий мужчина делает так, чтобы у девушки не было никого после него».
Пройдет три года, и я уеду в из Калифорнии в Юту. Я устроюсь работать на почту, и пройдет еще 5 лет, прежде чем в мое почтовое отделение зайдет ОН.
Он был не таким, как все другие мужчины. Он смотрел на меня, и видел меня, а не то, что он мог бы сделать со мной раздев меня.
Он приходил на почту каждый день, и покупал по одной марке.
Он говорил:
-Никогда не думал, что в 30 лет начну коллекционировать марки, причем одинаковые. Но каждая из этих марок несет в себе приятное воспоминание. Воспоминание о наших коротких встречах. Встречах, в которых я занимаю очередь, а ты увидев меня в толпе улыбаешься. Затем очередь заканчивается, и мы обмениваемся бумажками – я даю тебе бумажку, которую ты кладешь в кассу, которая тебе не принадлежит, а я кладу марку в кошелек, чтобы потом прийти домой, открыть кошелек, достать марку, и положить её в специальный альбом. Однажды, в очередной раз придя сюда и купив очередную марку, я приглашу тебя на кофе, мы будем сидеть в кафе, разговаривать и смеяться. А затем я наконец, решусь, и приглашу тебя к себе домой, чтобы показать свою коллекцию марок. Ты улыбнешься, подумав, что это лишь предлог, но затем вспомнишь, что я действительно говорю о своей коллекции марок. А затем ты поймешь, что это не моя коллекция, а наша, ведь мы собирали её вместе. Я каждый день приходил к тебе на работу, давал тебе деньги, а ты давала мне марку.
Я улыбалась… И мы выпили с ним кофе в кафе, когда в его коллекции было уже 93 марки.
Мы стали встречаться. А потом я принесла с работы коробку с марками и сказала «Можно я их тебе прямо на дому продавать буду? Когда закончатся эти, ты меня не выгоняй, пожалуйста, я еще принесу…». Так и зажили. И зажили хорошо. Зажили и мои душевные раны. Не то чтобы совсем, но уже не ныли. Я постаралась отпустить прошлое, а он постарался стать самым лучшим из всех возможных проявлений настоящего. И всё бы хорошо, но…
Но каждые несколько недель, он уезжал в командировку по работе. И нет, проблема была не в разлуке, проблема была в том, что за день-два до отъезда, он всегда терял ко мне интерес. Он становился непривычно замкнутым и не дружелюбным. Он переставал обнимать и целовать меня, и более того, я переставала его интересовать, как женщина.
Первые месяцы, я думала, что дело в переживаниях о работе. Я пыталась снять его напряжение. Я ласкала его, а он не отвечал на мои ласки. Он становился бесполым существом, и его тело никак не реагировало на мои старания… А потом он уезжал, и по возвращению я не знала покоя в постели. Его не было день-два, но еще несколько недель он вёл себя, как изголодавшийся зверь. Он был то нежен, то груб, но всегда хорош.
Он никогда не рассказывал мне о своей работе. Говорил какие-то абстрактные вещи. А затем после очередной командировки, он вернулся с царапиной на шее. Рассказал какую-то невнятную историю про женщину, которая вцепилась в него ногтями за то, что он нахамил ей. Я всё поняла, вернее подумала, что всё поняла. Я поняла, что у него есть любовница, и что он ездит к ней, и поэтому не хочет меня – бережет силы. А после двух дней проведенных с ней, так сильно загорается ею, что еще несколько недель не дает мне спать ночами.
Мне было больно и обидно. Я понимала, что предана ему и предана им. Я очень чётко представила историю их любви, в которой он здесь, а она там. Возможно она замужем, и именно поэтому они не могут быть вместе. Он любит её, а она скорее всего лишь позволяет себя любить. Он очень хорош в постели, и она ему позволяет… А я? Я всего лишь то, что бывает до и после. Я живая секс-кукла, которую он трахает думая о ней. Я просто удобная женщина…
Я попыталась простить его, но это не получалось. Я попыталась поверить в то, что сама всё придумала, но и это не выходило.
И вот однажды, я так сильно расстроилась, что решила заглушать свою боль вином. Вино переросло в мартини. Мартини переросло в водку. А водка привела меня в интернет, где я стала чесать старые мозоли, изучая историю маньяка, покромсавшего мою сестру.
Долгие годы я не позволяла себе даже думать о нем, но сейчас мне было так плохо, что я искала дополнительной боли. Был запущен процесс самоуничтожения. И тогда меня «ударило током». Я не сразу сопоставила эти две реальности, в которой я жила, и которая жила вопреки меня. Словно пробираясь сквозь бесконечный туман, я находила множество совпадений, трезвея и всё сильнее ужасаясь своим находкам. Я не могла доверять своей памяти, поэтому отыскала свои дневники, в которых всегда отмечала отъезды и приезды моего мужчины. И каждая его командировка совпадала по датам с днями, когда маньяк-некрофил выходил на охоту.
В порыве гнева и отчаянья, я зашла в спальню и начала бесконечное количество раз вонзать отвертку в его спящее тело. Он не мог спать без снотворного, и только на шестом или седьмом ударе открыл глаза. Кровать была залита его кровью, и жизнь покидала его тело. Он умер с ужасом в глазах, так и не узнав, за кого.
Я жила и делила кровать с убийцей моей сестры. Может ли быть что-нибудь страшнее этого? Наверное, может, к примеру, понимание того, что после его смерти маньяк-некрофил продолжил убивать девушек…

 

***

Я пролежала в психиатрической лечебнице больше года, пока в один из вечеров привычную звуковую симфонию из случайных звуков не нарушил звук, который никогда не бывает случайным и несет за собою много бед.
После того, как всё привычное и уже родное нарушилось звуками выстрелов, стало казаться, что до них была тишина.
Я чувствовала себя Саррой Конор, за которой пришел сын и будущий губернатор Калифорнии, который прежде, чем стать губернатором Калифорнии снялся в третьем «Терминаторе» в котором разрушал штат вместе с его содержимым. Но то, что я увидела ужаснуло меня еще больше.
Она стреляла из автомата во всё что встречала на своем пути. Видя нескончаемые потоки автоматный очередей, я разумно решила, что всё происходящее просто сон, поскольку автоматные очереди и в правду никак не заканчивались, а такое возможно либо в кино, либо во сне.
Добравшись до меня (что было совсем не сложно) она протянула мне руку и сказала:

-Идём со мной, если хочешь умереть.
-Но я не хочу.
-Но надо бы, и не вставай на дыбы.

За её спиной показался силуэт мужчины, и она будто бы почувствовав его кожей, медленно (и киношно) развернулась и несколькими выстрелами разорвала бедолаге ноги и руки.  

-Ах, ты сука – прокричал сквозь невыносимую боль новоиспеченный инвалид.
-Почему этот огрызок огрызается? – улыбнувшись сказала она поворачиваясь ко мне.

Она вновь развернулась и пошла к плавающему в собственной крови человеку.

-Странно, что ты до сих пор жив, столько крови потерял.. – сказала она стоя над ним.
-Добей меня, гребанный придаток вагины. Стреляй сучье отродье.
-Как скажешь милый мой.

Его мозги разукрасили белые больничные стены, а она вновь направилась ко мне.

-Остановись… - говорила я ей, не имея возможности пошевелиться.
-А смысл?
-Остановись… - вновь повторила я, не имея сил выжать из себя что-то другое.
-А смысл, милая? И не думай, что я слетела с катушек. Всего того, что ты сейчас видишь не станет очень скоро. Всё это совсем не обязательно, но мне порой хотелось устроить что-то подобное, и чем сегодня не случай, а? Что скажешь подруга?
-Остановись…
-Собеседник из тебя так себе, скажу я тебе. Но ничего, Джул, всё ничего.
-Зачем, зачем ты убила всех этих людей?
-Я художник, я так вижу!
-Зачем?
-Я не хочу причинять тебе боль, и любой другой вред…
-Они убьют тебя – перебила я её.
-Это вряд ли. Во-первых, я всё тщательно рассчитала, а во-вторых, нельзя убить то, что мертво. Это как раз про меня. А вот ты жива, и это нужно исправить. А Виктор мертв, и это тоже нужно исправить.
Всё здесь игрушечное! Вспомни! Виктор уже заставлял тебя пережить подобное, когда ты была «госпожой президентом», и нажатием кнопки уничтожила миллиард людей. Ты, правда, решила, что это сон, ну, так и это воспринимай, как сон!
-Всё дело в нём? Да? Ты мне так и не простила?
-Говорят «Бог простит, а я устрою вам встречу» и я таки устрою, а вернее уже. Я верну твоё сознание в тот день, когда умер Виктор. Бросай все дела, не дожидайся поезда и автобусов, бери такси и едь домой. Но прежде, чем приехать, набери номер Виктора и скажи ему «Это был последний кошмар, всё позади!».

Сказав это, она медленно навела на меня дуло автомата и последнее, что я увидела была её дрогнувшая рука. 

 

 

***

 

 

Я проснулась на базе от собственного крика, и в меня тут же полетела подушка с соседней койки. Я ощупала свой лоб, и не найдя никаких повреждений, и своей смерти подтверждений, я начала искать свой телефон. Найдя я набрала дрожащими руками номер Виктора, забыв, как пользоваться записной книжкой, но не забыв порядок цифр ведущих к любимому.
Трубку подняли, и я почувствовала, как всё разрывается в моей груди после того, как я услышала «три волшебные буквы» произнесенные самым важным голосом на свете.

-Алё – сказал Виктор
-Это был последний кошмар, всё позади. Я еду любимый. Я еду…

 

 

Алиса

 

Так странно, что всё это действительно можно было забыть, и что всё это я вспомнила лишь сейчас, когда всё окончательно окончилось.
Мне было всего двадцать два года, и всё чего я хотела от жизни, это тусовки и деньги и самореализация. Но это не то чего хотели родители.

-Запомни Алиса, ты чернокожая девочка в стране, где правят белые парни. И ты должна быть в два раза лучше белых девочек во всем, иначе ты ничего не добьешься в жизни. – говорил мне мой отец.

Отец говорил, а я просто кивала и слушала. Слушала и кивала, из года в год. А потом, мне надоело, и я решила, что это моя жизнь, и никому ничего я не должна доказывать, не должна оправдывать отцовских ожиданий, и не обязана быть лучше кого-то, чтобы чего-то добиться. Мне захотелось просто быть собой, а не лучше других.

С детства я увлекалась написанием статей, и мечтала стать писательницей. Я знала талантливых чернокожих писательниц, как знала их и вся Америка. Вот только это не мешало жить стереотипу о том, что если я чернокожая, и если я хочу стать писательницей, то писать я должна непременно про жизнь в гетто, наркотики и ранние смерти моих друзей. Так считало даже мое окружение, несмотря на то, что мы были детьми представителей среднего класса, и жили в собственных хороших домах. Возможно, мои друзья шутили надо мной, вот только со временем, если шутку произносить слишком долго и слишком часто, она из шутки перерастает в стереотип. Так и произошло.
Мне хотелось доказать всем, что они не правы, и мир чернокожей девочки не живущей в гетто значительно шире и интереснее. И не только я не живу в гетто, но и гетто не живет во мне. Хотелось написать что-то сильное и грандиозное, при этом не используя всё то, что пробивает дорогу в жизнь многим другим. Не хотелось видеть среди своих будущих читателей лишь чернокожих домохозяек, и «сочувствующих» белых попивающих свои дорогие вина в домах построенных теми, кого они считают людьми третьего сорта.
Хотелось написать что-то, что затронет каждого, но при этом никак не затронет узко ориентированный негритянский мир. Вот только о чем писать?

Что важно всем и каждому? Любовь? Ну, так о ней каждая первая книга. О любви или об её отсутствии. Как тут выделиться на общем фоне и войти в книжные чарты? И ведь, папа прав, нужно быть вдвое лучше белых, чтобы чего-то добиться.
И как не задеть негритянскую тему в любовном романе? Напишу про любовь черной девочки к белому мальчику, и это будет очередная история о трудностях столкновения двух культур.
Напишу про любовь черной девочки к черному мальчику, и тут же стану интересна лишь тем, кто может отожествлять себя с главными героями, то есть 12% населения США.
Напишу про любовь белой девочки к белому мальчику, и меня тут же «съедят с говном» те 12% населения США, которые тут же вспомнят о том, что у меня белая мама, и сделают вывод, что я стыжусь своих африканских корней, хотя Джексону они смену цвета кожи почему-то простили, наверное, потому что он король, и что можно королю, нельзя всем прочим.
И казалось бы, пусть меня хоть проклянут 12% собратьев, но проблема в том, что для 88% остальных, моя книга тоже не будет интересна, поскольку что в их понимании я вообще могу знать о любви белой девочки к белому мальчику?
Не писать же мне на обложке предисловие о том, что я из среднего класса? Это оскорбит всех представителей рабочего класса. Не писать же мне о том, что почти все мои друзья белые? Это оскорбит всех чернокожих, словно я считаю, что белые лучше, и горжусь дружбой с ними. Не писать же мне о том, что мы живет в мире который сожрала и высрала глобализация, и даже в гетто, дети растут на «белых сериалах». Не доказывать же мне с пенной у рта, что я не хуже других разбираюсь в белой культуре, и являюсь её частью. А не напишешь – не прочтут.
Да и буду честна с собой, не хочу я писать о любви. Не верю я в нее, и не интересна она мне.
О чём тогда писать?
Полезть в политику, в которой я ничего не понимаю? Записать себя в ряды кучки пустозвонов и теоретиков мирового заговора? А может написать сатирическую книжку назвать её «Черный юмор от чернокожей девушки»? Ну, и чем это отличается от стендапа, где таких как я полно?
О чём? О чём мне мать вашу писать?
Я не знала. Но продолжала искать…

 

Решение о том, какая книга затронет хотя бы треть населения страны, пришла мне в голову после очередного посещения моего любимого бара. Ко мне подсел очередной парень, который искал очередную для очередного знакомства. Он восхвалял мою красоту и наполненный глубинным смыслом взгляд.
Мы разговорились, а затем у него зазвонил телефон. Подняв трубку он начал говорить на каком-то иностранном языке, и я интереса ради незаметно включила диктофон на своем телефоне. Парень был мне интересен лишь для ничего незначащей беседы, и проводить этот вечер с ним за пределами бара я не планировала. Отойдя в туалет, я прогнала запись его телефонного разговора через переводчик.
Я не родилась вчера, и вокруг меня был целый мир, в котором было много информации о том, какими суками умеют быть мужчины, но прочувствовать мужскую сученность на себе раньше мне ни разу не доводилось. Этот ублюдок не просто врал мне, этот ублюдок при мне же на незнакомом мне языке обсуждал с кем-то тактику того, как лучше затащить меня в постель, а еще лучше сэкономить на такси и трахнуть меня в туалете этого бара.
  Меня одолело какое-то странное и несвойственное мне отчаянье. Захотелось плакать и захлебнуться слезами. Казалось, что мне нечем дышать и мир уходит из под ног. И всё это при том, что я не собиралась спать с этим парнем, он ничего не значил для меня и его льстивые слова были мне безразличны.
Конечно, этот урод был далеко не первым, кто заставил меня почувствовать себя куском мяса. Но этот урод был первым, кто наглядно и в моем присутствии обсудил с кем-то то, как он будет на меня охотиться, каким ядом обработает пули, которым суждено умертвить моё тело, каким ножом разделает мою тушку, как замаринует моё мясо, и как отдаст мою кости на съедение собакам.
Хотелось выйти из туалета и ударить его по его мерзкому языку, и по этим мерзким губам, которыми он смаковал план моего совращения. Но я не вышла. Я сидела в туалете бара и плакала до самого закрытия. А на утро решила, что больше никогда не буду слабой, и научу других, как быть сильными.

 

***

 

Я потратила 6 месяцев на путешествие по всей стране и на общение с сотнями разных девушек и женщин, и итогом моего путешествия стала книга, которая должна была взорвать наше общество, и сделать из меня культовую женщину 21 века…
Но этого не произошло…
Уже было найдено издательство согласное напечатать мою книгу. Уже был создан сайт и велась активная популизация моей книги, но всё испортил один старый гадкий утенок.

 

Дональд Трам – человек, который положил конец началу моей блистательной карьеры.
В своей предвыборной компании он умудрился так сильно выбесить женщин Америки, что выход моей книги остался просто незамеченным. Моя книга просто утонула в потоке критики женоненавистных взглядов Трампа, и то что в спокойное время должно было прозвучать, как взрыв социальной и гендерной бомбы, с легкой руки Трампа прозвучало, как хлопок отсыревшей петарды.

Я понимала, что проиграла, но сдаваться теперь было не в моих правилах.
Весь небольшой тираж моей первой книги был выкуплен разными феминистическими сообществами, но и это не помогло, поскольку в возникшем невообразимом потоке женской ненависти к Трампу, моя книга опять затерялась. Спасал интернет. День и ночь я писала статьи, забыв о том, что хотела стать писателем, и утонув в своей новой одержимости «уничтожить мир охреневших мужчин».

Моя ненависть была порождением обиды, но и своей ненавистью я смогла многих обидеть. Одним из таких обиженных «мужчин» оказался шизофреник Джимми, который был твердо убежден в том, что все мои статьи написаны про него.
Джимми частенько практиковал разнообразные знакомства с девушками во всяких развлекательных местах, но каждый раз терпел сокрушительное фиаско. И вот однажды шизофреник Джимми попал на мой сайт, и прочитав десятки моих статей, решил, что именно из-за меня с ним не хотят знакомиться девушки.
Шизофреник Джимми выследил и похитил меня, и несколько дней держал в сыром и вонючем гараже, который практически полностью был обклеен фотографиями голых девушек из разнообразных мужских журналов.

-Знаешь – говорил мне шизофреник Джимми – Ты красивее, чем я думал.
-Замечательно.
-А каким меня представляла ты?
-Я тебя не представляла.
-Представляла-представляла. Я только теперь понял, зачем ты мешала мне – ты просто хотела, чтобы я целиком и полностью достался одной тебе.

Сказав это и закрыв мне рот кляпом, шизофреник Джимми начал ножом разрезать мою майку.

-Мда… Не очень то удобно раздевать тебя, пока ты связана.
-Мммм-мммм-мммм – мычала я сквозь кляп.
-Великие слова!

Шизофреник Джимми обошел меня несколько раз, а затем начал разрезать веревки, которыми я была связана, а затем и веревки, которыми я была привязана к массивному железному стулу.

-Раздевайся… Хотя нет, я сам раздену тебя.

Шизофреник Джимми сорвал с меня порезанную майку, и не дожидаясь продолжения невольного стриптиза, я ударила шизофреника Джимми кулаком в кадык. Джимми корчась в муках упал на пол, а я устремилась в сторону упавшего из его рук ножа. Взять нож я не успела, поскольку почувствовала острую боль в левой пятке – Джимми вонзил в меня второй нож, о наличии которого я не знала. Затем Джимми дополз до меня и нанес мне несколько ножевых ранений, пока я не захлебнулась в собственной крови.

 

2

 

 

Когда-то давно, я посчитала, что в этой огромной пустоте мне мало себя одной, несмотря на то, что я это целая бесконечность. Любить всех, это как не любить никого, так же и с бесконечностью. Когда ты сразу всё, ты точно так же сразу и ничто. Захотелось границ. Захотелось иных возможностей быть.
Я поняла, что для строительства нового мира и новой себя, мне нужно разрушить старый мир и старую себя.
Приняв окончательное решение, я взорвалась и расширилась. Мне потребовалось меньше секунды, чтобы взорваться, и десяток миллиардов лет, чтобы стать той, кем я являюсь сейчас.
Сначала я разделила себя на всё «неживое», создав тем самым условия для возникновения всего «живого». Став всем «живым» я завещала всему «живому» (а значит, самой себе) плодиться и размножаться, чтобы всё «живое» продолжало меня и множило. Я продолжалась и множилась через самые примитивные формы жизни, раз за разом эволюционируя и становясь сильней. Я была сразу всем, для удобства и практичности забыв себя во всем и каждом.
И только сейчас, я вспомнила себя…. (И каждый вспомнит).

 

***

 

Не знаю, почему после полной темноты, первыми моими воспоминаниями стала именно Джулия. Возможно, всё дело в том, что из всех окружавших меня в жизни людей, именно она была самой правильной и единственной, кто никогда меня ничем не обижал. И вот вспомнив её, мне захотелось для начала перекроить именно её судьбу, прежде, чем браться за всё остальное.

***

В отношениях между мужчиной и женщиной, крайне нелепо выражение «мы слишком разные». Мы по определению, с рождения и до седин - слишком разные. У нас разные взгляды на жизнь, у нас разные взгляды на вещи, у нас разные взгляды на одну и ту же истину. У нас разные тела, разное восприятие своего тела, разное восприятие чужих тел.
 Мне нравятся в меру небритые мужчины, а тебе кареглазые брюнетки.
У нас разные вкусы, разные потребности даже от одних и тех же отношений.
Мы одеваемся в разные одежды, а правильней сказать, каждый из нас одевается в ту одежду, в которую никогда в здравом уме не оделся бы другой.
Я крашусь, чтобы выглядеть краше, тебе достаточно рубануть себя ножом по лицу, и у тебя уже лучшее мужское украшение на долгие годы.
Ты иногда бреешь лицо, я часто брею ноги. (И тебе не понять, на какие жертвы я иду, чтобы обмануть природу). Ты можешь пить, курить и ругаться матом, а я могу обниматься и целоваться с другими прекрасными девушками, и это будет выглядеть со стороны, не более чем дурачеством.
В нас вложены разные программы, и у нас разные функции. Мы разные до мозга костей, и любовь к одним книгам, фильмам, цвету одежды и музыке, делает всего один маленький шаг на встречу к пониманию друг друга. Всего один шаг, в то время, как нас разделяет многокилометровая пропасть, которую мы никогда не сможем пройти.
Как бы мы не старались, мы никогда не поймем и одной сотой друг друга, не познаем сути противоположного пола. Мы можем потратить всю жизнь, чтобы хоть немного понять суть противоположного пола, а на деле понимать не нужно, нужно просто любить и по возможности быть рядом.

 

Так уж исторически сложилось, что все мы разные, и слишком похожего ты не найдешь никогда, где бы не искал. Разница лишь в одном, либо тебе хорошо, либо нет. Либо удобно, либо нет. Всё остальное, лишь поиск причины не быть вместе. Всё остальное фальшь и мишура.

Исторически сложилась и ещё одна вещь, а именно: любые человеческие отношения, это война. Как ни крути. Избежать этого не получится, ведь, всегда твои интересы будут соприкасаться с интересами партнера. Можно идти на бесконечные уступки, но это значит терять себя, поскольку по аналогии, уступать партнеру в каком-либо важном для тебя вопросе, всё равно, что быть страной, которая уступает другой стране часть своей территории, позволяя эту территорию оккупировать и эксплуатировать.
Можно находить разумные решения в любых вопросах, можно жить душа в душу, и пестик в тычинку, но всё же это война.
Война хотя бы потому, что любые уступки партнеру, это особый вид дипломатической политики: То, есть ты уступаешь одной стране часть своих интересов в сфере рыбалки, за это эта страна, уступает тебе право покататься на её горных курортах, и спустится в недры горящих вулканов. Ты уступаешь другой стране в финансовых вопросах, за это эта страна не выступает по поводу того, что твои табачные заводы, задымляют нейтральную территорию, а от выхлопов алкогольной промышленности, пованивает даже в ближнем зарубежье. И так далее.

Поэтому, либо прекратить воевать с другими странами, и стать одиноким воином, удовлетворяющим себя тем, что сталкиваешь собственные армии между собой. Либо быть воином однодневкой, собирать бюджет страны, прилизывать страну, и делать короткие набеги на другие страны, платя им неустойками, и не вступая в фазу долгосрочным обязательств. Либо найти страну, с которой хочется воевать до скончания режима. И тут не может быть понятия, похожи вы с этой страной, или нет. Основной аргумент лишь в том, хочешь ли ты воевать с этой страной, интересна ли тебе ее культура и самобытность. Нравятся ли тебе горы или равнины, вулканы и кратеры.
Достаточно ли большая страна или наоборот не слишком ли велика. Не слишком ли самодержавно правительство. И всё!. Нравится/не нравится. Всё остальное чушь.

***

 

И всё же, у каждого человека есть огромный и (почти) непреодолимый страх остаться одному. Прожить жизнь, так и не найдя своего счастья.
Страх упустить, страх выбрать не того. Страх не быть привлекательной в глазах других людей.

 

***

Я долго шла по улице, точно зная, что весь мой долгий план, все мои усилия и многочисленные корректировки судьбы целого мира через вмешательство в настоящее, прошлое и будущее – должны привести меня в одно маленькое несетевое кафе, где я должна буду ждать его, а после изображать из себя карикатурную версию той, кем я была когда-то, пока не вспомнила всё.
Он появился в кафе точно по времени. Я потратила столько усилий на свою первую большую игру, что от предвкушения развязки у меня кружилась голова. Через 20 секунд он должен меня заметить, и самое время поставить своё сознание на автопилот, загрузив в тело заранее заготовленную версию меня, иначе он поймет, что всё это игра!
Согласно моему плану, он должен сесть рядом со мной, и просчитав мысли и настроения оставленной мной вместо себя личности начать меня критиковать, пытаясь задеть и зацепить. Он будет думать, что он воздействует на меня и играет мной, не догадываясь, что всё его воздействие и всю его игру придумала я, вернее не придумала, а правильно рассчитала.

-Мне придется дать ему себя поцеловать… Уф, как же это омерзительно, он совсем не мой типаж. Ну, ничего, всё ради Джулии. Она, как никто другой заслуживает счастья, и настоящего мужчину рядом с собой.

 

 

 

Я потратила несколько месяцев, прежде чем из миллиарда мужчин нашла именно того самого, который подошел бы Джулии. Хотя, «несколько месяцев» это преувеличение, поскольку большую часть времени я бездельничала и наслаждалась вернувшимся ко мне пониманием того, кто я есть на самом деле. Хотя, именно со мной это понимание было не воспоминанием, а осознанием. Но всему своё время, и к этому мы тоже вернемся. Вернемся и к тому, почему спеша осчастливить Джулию, я могла позволить себе много месяцев безделья, прекрасная понимая, что это время настолько относительно, что его не стоит воспринимать всерьез.
Пока, лучше поговорим о схеме отсеивания неподходящих кандидатов на роль сердечного друга Джулии.

 

Джулия была умна и мудра, но этого было мало. Деньги и любовь, желание стабильности и все прочие плюшки не важны или не являются решающим фактором в гармоничном построении семьи или прочных и долгосрочных счастливых отношений. Мало быть умной и красивой, нужно еще и найти соответствующего партнера, и если красота не решающий фактор, то ум решающий.
Люди, как бы идиоты, и как бы нетерпимы, и не умеют строить для долгосрочной перспективы. Поэтому, мало самому быть умным, нужно еще и соответствующего партнера найти, а это сложно, и вот почему:
Если не найдешь умного партнера, а сам умный, то выход только в том, чтобы быть умнее и терпеть неумности партнера. Терпеть не хорошо. Но полноценные самодостаточные личности, которые не будут насиловать тебе мозги по поводу и без, способные понимать тебя, прощать тебя, уважать тебя и твои интересы, при этом быть интересными - их очень мало.
Более менее развитых процентов 20, а очень развитых около 5. То есть, примерно 375 миллионов человек сегодня проходят наш фейс-контроль. Подели это на 2 (мужчины и женщины) и получишь 187 миллионов.
Вычти из них до 11% гомосексуалистов, получишь 166 миллионов.
Вычти так же 75% (индусы и китайцы, африканцы, арабы и прочие нации с которыми может быть сложно построить гармоничные отношения ввиду разности культур, а так же нации, для которых неприемлемы отношения с белой девочкой, а так же нации, которые могут быть внешне неинтересны тебе, а так же нации, которые в большинстве своём проживают слишком далеко, и ни ты и ни они никогда не станут менять своё место жительство). Остается 41 миллион.
Далее вычти до 70% (не твоя возрастная группа) остается 12 миллионов.
Затем вычти еще 50% (которые 100% не в твоем вкусе) остается 6 миллионов. Не густо против 7.5 миллиардов.
Далее вычти еще 50% для кого ты не в их вкусе, остается 3 миллиона.
3 миллиона во всем мире, и нужно чтобы вы друг другу понравились, были друг другу интересны. ааааа! Это же практически невозможно!
Затем нужно, так же вычесть 50% людей, которые уже состоят в отношениях, либо скоро начнут состоять в отношениях, и именно в этот момент ты с ними познакомишься без дальнейшей возможности встретить их вновь, когда они смогут быть свободны. Итого 1.5 миллиона человек.
Один из 5000 человек.
И эти расчеты без учета того, что некоторые из этих людей уже смертельно больны, и так и не доживут до встречи с тобой. Кого-то завтра собьет автомобиль. Кто-то не обратит на тебя внимания с первого раза, а на кого-то с первого раза не обратишь внимание ты, а второй раз бывает редко. Многие разбросаны по миру, и если сузить поиск до США, и забыть о смертельно больных и прошедших мимо, вернее не забыть, а просто проигнорировать невозможность встретить их и полюбить, то выходит всего 65 000 человек, а если сузить поиск до Нью-Йорка то выйдет 1600 человек.
Но, в моих руках было кое-что помощнее ядерного чемоданчика, и ограничиваться одним городом или одной страной я не собиралась. Мне нужно было найти для Джулии абсолютную судьбу, и ради этого я готова была пойти на абсолютно всё.

 

 

***

 

В поисках абсолютной судьбы и абсолютного счастья для Джулии, я создала более 4 миллиардов индивидуальных игрушечных миров для 4 миллиардов взрослых душ, и в каждом из этих миров, каждая конкретная душа знакомилась с копией Джулии, и наглядно показывала, сложится ли у них что-нибудь с Джулией, и достояна ли она (душа) Джулии.
Поскольку никогда не знаешь, насколько гетеросексуальна твоя гетеросексуальная подруга, я знакомила с Джулией и женщин и мужчин.
После длительных испытаний, абсолютной судьбой Джулии оказался мужчина 29 лет, которого звали Виктор Бесчастнов, и который жил в далекой и загадочной России.
Для того, чтобы быть с Джулией, ничего неподозревающая душа Виктора, обрекла копию своей души пережить целую череду испытаний в настоящем, будущем и очень далеком будущем.
После прохождения всех испытаний, я решила, наконец, познакомить Виктора с собой, создав тем самым дорожку, по которой Виктор придет к Джулии. Но вернемся немного назад…

 

«Немного назад» это на 45 лет назад, в 1970 годы, когда никакого Виктора еще не существовало, но зато существовал Эдуард Чернин, который должен был сыграть роль первого кирпичика на пути строительства дороги Виктора к Джулии.
Эдуард поехал с экспедицией в Тибет, где долго изучал местную культуру и был впечатлен местными легендами и верованиями. Все эти легенды и верования были придуманы мной, как и всё в этом мире, но с той только разницей, что мир я придумала для себя, а легенды и верования персонально для Эдуарда. Впрочем, Эдуард был лишь связующим звеном между моими легендами и Виктором. Сами легенды писались для Виктора.
В придуманных мною легендах было много правды о том, как и зачем я когда-то создала этот мир. Но истинные мотивы и истинную картину Виктор увидит лишь через пару лет после знакомства с Эдуардом, который на долгое время станет для Виктора просто «Профессором», или, как любил говорить Виктор «Профессором гребаенных наук».
Вернувшись с Тибета, Эдуард будет захвачен идеей, которую я вложила ему в голову через третьи руки. Эдуард потратит всю свою жизнь отказывая себе во всех земных радостях, лишь бы воплотить то, что я задумала. Жизнь его пролетит незаметно для окружающего мира, но за это я дам ему то, о чем он мечтал всё время, пока бежал за моей марковочкой умело привязанной к веревочке, из которой жизнь сплела Эдуарду петлю.
Эдуард умрет старым и одиноким, никому ненужным домоседом, которому я подарю после его смерти тысячи жизней, и тысячи дорог, вместо той одной, по которой заставила его идти босыми ногами. И самое главное, я подарю ему свой поцелуй длинною в вечность. Есть поцелуй Иуды, и есть поцелуй Бога. Бог целует каждого, но лишь один раз. Виктора я поцелую подарив ему Джулию. Джулию я поцелую подарив ей Виктора. А Эдуарда я поцелую подарив ему вечность и все сокрытые в ней тайны.

 

Жизнь Виктора сложится так, что он будет вором домушником. И самым последним его ограблением станет дом Эдуарда. (Я могла бы сказать, что последней кражей Виктора станет кража сердца Джулии, но не буду, поскольку Богу не пристало быть мимимишным, даже если этот Бог чернокожая девушка).
Виктор ограбит дом Эдуарда, и унесет оттуда мешок с наличностью и записные книжки Эдуарда, которые Эдуард написал специально для Виктора, точно зная, что тот его ограбит, и точно зная, что именно Виктор является последним шагом Эдуарда для достижения цели. А цель в этой жизни у Эдуарда оставалась всего одна, а именно прекращения жизни где осталась всего одна цель.
Виктор убьёт Эдуарда, как тот того и хотел. Эдуард получит свою вечность, а Виктор дорожку, которая должна привести его к его вечности.
Всю свою жизнь Эдуард потратил на практику вхождения в транс, и поиски в этом состоянии «кода» на котором держится этот мир, и который откроет его уму новые ранее недостижимые горизонты. И вот этот «код» достается Виктору.
Встает вопрос, зачем мне нужно давать Виктору то, что сделает из него самого влиятельного человека на свете? Зачем мне делать из вора полубога? А затем, что по статистике, верность и честь любого человека зависит лишь от его возможностей и обстоятельств, в которые он загнан.
Нельзя дать Виктору «путь к сердцу каждой женщины» и подразнив эти «путем» сразу знакомить его с Джулией. Поэтому, пусть Виктор поживет полгодика в деревне, и наиграется в секс и прочие открытые ему развлечения. Но после НЕЛЬЗЯ!
Но, как быть уверенной в том, что мужчина, который имеет возможность «взять любую» будет верен своей любимой? В обычной жизни уверенной быть нельзя, а вот в такой необычной можно, поскольку встретив Джулию, Виктору только предстоит проходить заготовленные мною ему испытания, и доказывать мне и вечности свою безоговорочную верность Джулии.
Для начала, я швырну его душу в 2031 год, где он забудет последние 15 лет своей жизни, и найдет себя в Австралии, рядом будет дочь подросток и чуть постаревшая Джулия. Оу, он всё еще любит её? Ну, ладно, тогда продолжим испытание.
Зная его взрывной характер, сделаем в стране государственный переворот, и посадим его в тюрьму, с которой он попадет прямиком в кабинет нового кровавого диктатора.
Пока держится мерзавчик.
Усложним задачу, пусть диктатор доводит Виктора.
Отлично!
Всё ещё держится, и единственное о чем он может думать, это о том, как не натворить глупостей, чтобы за его поступки не пришлось отвечать его семье.
И тут справился.
Ладно, тогда отпустим его на свободу, а потом опять арестуем и опять приведем в кабинет диктатора, который на этот раз сам будет испытывать Виктора, и поставит его перед фактом того, что сейчас Виктор отправится в номер отеля, откуда его заберут и повезут на оргию, где он вместе с диктатором будет пускать по кругу девушек. Отказать Виктор не сможет, поскольку в ином случае пострадает и он и его семья.
Хм, и тут выкрутился, облил своё мужское достоинство кипящим маслом, инсценировав пьяный несчастный случай.

-Всё-то тебе не по чём, мерзавец. Ну, ладно, ладно, ладно, умри в небе над Австралией и вернись обратно в свой 2016 год. Я тебя еще пару раз закину в будущее, чтобы ты не скучал, и даже позволю тебе поиграть в моей игре, где ты решишь, что я главный мировой злодей, а после «убьешь меня». Ты достойный игрок, и мы еще поиграем, но не злись, я всё это шутя и любя.

***

Что ж, Виктор познакомится со мной, и именно благодаря живой встрече со мной сможет познакомиться со своей соседкой Джулией. Джулия уже влюблена в Виктора, и узнает его по запаху, А Виктор еще полюбит Джулию, после еще одной встречи со мной. Всё в этом мире происходит благодаря мне, и всё в этом мире происходит со мной….

***

Наконец, Виктор подсел ко мне в кафе, и начал показывать мне, какой он умелый психолог. Вот только вывести меня из равновесия невозможно. Зато можно попробовать пригласить на свидание, что Виктор и делает, несмотря на то, что считает меня феминисткой и мужененавистницей. И он не просто приглашает меня на свидание, он предлагает мне заключить пари. Пари «10 свиданий» после которых, я должна буду изменить своё мнение касательно всех мужчин.
После этой встречи, я направлюсь к Джулии, которая уже успела бегло познакомиться с Виктором, поскольку он её сосед. Вот только Виктору она не особо понравилась, а он ей понравился очень.
Я расскажу Джулии о своей необычной встрече с необычным русским мужчиной, и Джулия предположив, что им может быть её сосед, решит давать мне вредные советы касательно того, как вести себя с ним. Всё же влюбленность даже из Ангела способна сделать Демона. Хотя, ситуация не столь однозначна. Я чётко дала понять Джулии, что он мне не нужен, и что я всего лишь хочу поиграть с ним. Поэтому, вредные советы Джулии, можно воспринимать, как заботу о Викторе, и попытки не дать мне его использовать.
Воспользовавшись советами Джулии, я приведу Виктора на встречу со своими друзьями, где мы всячески будет его унижать. После этого, Виктор отправится домой на такси, но потеряв ключи, будет вынужден провести ночь на диване у своей соседки…

 

---

Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 136; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!