ГНОСЕОЛОГИЧЕСКАЯ ЦЕННОСТЬ ВОПРОСА 12 страница

В Центре педагогики Марии Монтессори Белгородского педагогического университета всегда многолюдно. Учителей интересует знаменитый дидактический материал, наглядные пособия, которые лучше назвать ненаглядными — так они хороши. Учителя вникают в приемы организации «свободной работы» по принципам всемирно известного итальянского педагога, слушают рассказы о школах Голландии, Германии руководителя Центра кандидата педагогических наук, доцента Надежды Григорьевны Тарассико. Представим теперь, что прежде чем прикоснуться к кубикам, сельская учительница предъявляет квитанцию об оплате.

Когда-нибудь платные услуги по западным образцам будут вводиться и у нас (да частично уже и вводятся), только никак не сбросишь с противоположной чаши весов национально-культурную ценность бескорыстия.

«Рука дающего не оскудевает». Бескорыстие загадочно. Отда­ча возвращается чем-то несоизмеримо большим. Отдача обора­чивается золотоносным приобретением. Симпатии. Авторитета. Но не только этого. Отдача оборачивается приобретением еще бо­лее ценных знаний.

Ученичество — благо, но и наставничество — благо. Процесс наставничества будет плодотворен, если научный руководитель сам подбирает себе учеников. В конце концов он имеет на это право, поскольку будет отдавать ученикам (а далеко не безразлично, кому отдавать) и существенную часть своего времени, и интеллектуальные сокровища.

Критерий подбора — интуиция и любовь. Смогу ли я полюбить, этого человека так, чтобы легко и радостно с ним работать на пользу ему и себе? (А радость работы всегда на пользу!)

Когда научный руководитель сам ищет себе ученика, сам формирует кружок аспирантов, дела идут, как правило, лучше, чем ев тех случаях, когда на шефа давят, когда протекционизм протягивается к самым вершинам карьеры, когда долларовой приманкой уговаривают взять иностранца и писать за него.

Если ученый отказывается брать соискателя, то у соискателя есть выход: часть работы написать самому, доказав силу воли, собранность, умение работать с литературой, после чего явиться к мэтру с написанным и вновь попроситься в аспиранты. Такой ученик вызывает уважение и в итоге найдет себе учителя, к то-[135]-му же станет потом любимым учеником, опорой научного руководителя.

Быть научным руководителем аспиранта — одно из глубинных удовольствий личности, правда, до срока называть себя учителем рискованно. Биолог М. Мина считает так: «А что касается учеников, тут тонкий этический момент: я никого не могу назвать своим учеником, я должен ждать, пока человек сам меня не назовет своим учителем». (Знание — сила, 1991, № 3. — С. 6).

Если от шефа требуется любовь к своим научным детям и заинтересованное внимание к развитию их поисковой деятельности, то от ученика требуется нечто совсем иное, чем даже в студенческие годы, — послушание.

Мы имеем в виду послушание в самом широком смысле слова, и как конспектировать, и что прочитать в первую очередь, и какую тему взять, и где проводить эксперимент. От неудачи и провала не застрахован никто, но, чтобы надеяться на удачу, чтобы иметь хоть какие-нибудь гарантии, шеф стремится вести своих подопечных тем путем, который прошел он сам.

Именно в процессе самоподчинения, тайного восхищения, послушания аспирант возьмет максимум от человека, которого судь­ба послала ему в наставники. Научный руководитель — это олицетворение данной науки в глазах аспирантов, и ничего нет смешного в элементарном подражании, которое всегда было и будет первой ступенью любого творчества.

Академик П. Капица выступал с докладом о ценности непослушания в науке, но под непослушанием он имел в виду внутреннее противодействие давлению научных парадигм. (Наука и жизнь, 1987, № 2. — С. 80—83).

«Разве я могу спорить с автором статьи? Ведь у меня нет еще таких знаний», — говорит аспирант. Научный руководитель убеждает: спорьте, пробуйте не соглашаться, не ставьте себя ниже, наука развивается на равных. Шеф прав. А вот самого шефа лучше слушаться. Скажем так: после зашиты у диссертанта будет достаточно времени для непослушания. Когда основные навыки научного труда уже сформированы, можно пускаться в свободное плавание и плыть вольным стилем куда глаза глядят. Все это у Вас будет, а пока слушайтесь научного руководителя. Подчиняйтесь его требованиям.

Весной 1979 года я вела занятия в научном кружке Ханойского педагогического института иностранных языков. Одна из будущих аспиранток Ха сказала, что хочет писать диссертацию «Что такое предложение?» Я стала отговаривать: тема сложная, широкая, русский язык для Вас неродной, в Москве с такой темой никто не возьмет в аспиранты, выберите что-нибудь уже и конкретнее, вот, например... Мои доводы были напрасны. Девочка нас-[136]-таивала на своем. Девочка умненькая, из семьи научных работников, тетя ее преподавала в том же институте, я и через тетю пыталась уберечь вьетнамское дитя от столь сложной темы, но тетя сказала: «Ха не переубедишь!»

В аспирантских кругах всегда знали, кто из аспирантов самый умный, а кто (об этом, конечно, вслух не говорилось) самый неумный. Бывало: два таких и два таких или три и три. Спрашивается: каков процент защищенных в этих, крайних, слоях аспирантского сообщества? Так вот, стопроцентный выход на защиту был у категории «звезд с неба не хватает», тогда как из числа умных кто-либо непременно сходил с дистанции, оказывался вообще без диссертации. (Можете проверить сами, расспросив выпускников давних лет, при этом роли не играет, куда ваш информатор относит себя: к способным или к обладающим средними способностями по той шкале).

В чем причина срыва сильнейших? Нет, не в зависти остальных и не в слабости воли (без воли в аспирантуру они бы не поступили) — причина в тайном превосходстве собственных притязаний над требованиями научного руководителя, причина в непослушании.

Пифагор взял первых своих «аспирантов» в шестьдесят лет и начал с того, что заставил их молчать.

«Со временем Пифагор прекращает выступления в храмах и на улицах, а учит уже в своем доме. Система обучения была сложной, многолетней. Желающие приобщиться к знанию должны пройти испытательный срок от трех до пяти лет. Все это время ученики обязаны хранить молчание и только слушать Учителя, не задавая никаких вопросов. В этот период проверялись их терпение, скромность, послушание. Если начинающие выдерживали этот «рок, их принимали в число ближайших учеников Пифагора.

Пифагор учил медицине, принципам политической деятельности, астрономии, математике, музыке, этике и многому другому. Из его школы вышли выдающиеся политические и государственные Деятели, историки, математики и астрономы. Это был не только учитель, но и исследователь. Исследователями становились и его ученики». (Знание — сила, 1994, № 12. — С. 109—110).

Идея послушания, полного подчинения наставнику уходит корнями в монастырскую дисциплину. Послушанию обучали подчас на иррациональных требованиях: сказал тебе старец сажать рассаду корнем вверх — ты и сажай. Проявленное послушание старшему ценнее этой самой рассады.

Мой знакомый служил в армии под Семипалатинском. Однажды, когда они возвращались с задания (надо полагать, уставшие и голодные), старшина, докурив папироску, дает приказ: похоронить окурок во-он на той сопке! Окурок был бережно положен [137] на плащ-палатку, четверо солдатиков подняли ее за концы и побежали (а до сопки километра четыре), и там со всеми почестя­ми был погребен злополучный окурок.

Когда Володя рассказывал столь яркий эпизод своего армейского прошлого, мы смеялись и возмущались одновременно. Однако теперь, в конце девяностых годов, когда любой приказ, любое постановление, как снежный ком, обрастает мнениями, контрпредложениями, альтернативами, когда стало остро недоставать дисциплины в элементарном, теперь я уже иначе отношусь к проблеме послушания и ранговой дисциплины.

Ученик самостоятельно мыслит, может быть; но когда это оборачивается желанием посадить учителя в лужу, публично задать вопрос, чувствуя, что учитель на него не ответит, с насмешкой отнестись к товарищу, который учится хуже и знает меньше, такому ученику аплодировать не за что. Кстати, среди аспирантов людей подобного склада обычно не бывает, у аспирантов другое горе от ума — отсутствие диссертации.

Жила-была в Москве умница аспирантка, и все обращались к ней за консультацией. Нетривиальный, глубокий ответ был у нее наготове. Наступил день, когда обсуждалась ее диссертация. Не сброшюрованные, как принято при обсуждении, листы машинописи лежали на столе, а аспирантка отражала естественный натиск вопросов и замечаний. Почему естественный? Да потому, что обсуждение еще не защита, и можно свободнее спрашивать и откровеннее высказываться, тем более что для диссертанта весьма полезно именно до защиты поучиться защищать свою работу. И тут вдруг какое-то замечание показалось обидным... Аспирантка схватила диссертацию и выбросила ее в окно, листы разлетелись по всему двору, после чего простилась с присутствующими и вышла. Пытались потом исправить ситуацию — не тут-то было. Так и уехала девочка в свой город незащищенной, и из института ушла потом работать в редакцию газеты.

Умникам и умницам тяжело. Их атакуют с первых дней аспирантуры не самыми деликатными репликами: «Тебе что-о! У тебя голова варит», «Ты за полгода напишешь», «У тебя, наверное, все давно написано», «Ты сразу докторскую будешь защищать» и т.д. и т.п.

Если научный руководитель разглядит тайные эти уколы исам не станет подливать масла в огонь, расхваливая то, чего нет (будущую диссертацию), если научный руководитель чаще (а не реже, как это бывает) будет с умным аспирантом встречаться, проникать в его боли, контролировать сроки подготовки работы, если аспирант будет в свою очередь доверять требованиям шефа (а послушание — это и есть доверие), тогда, может быть, мы не будем терять сильнейших. Впрочем, еще до научного руководите-[138]-ля мама с папой должны учить дитя не только плаванию, английскому языку и теннису, но и тому, как выдержать оскорбление, насмешку, обиду, выдержать все и вся.

Процесс научного руководства налагает ответственность и на; руководящего, и на руководимого, при этом обеим сторонам важно осознавать специфические трудности аспирантского бытия. Для тех, кого направляют на учебу в столичную аспирантуру, эти трудности связаны с отрывом от семьи (и некоторые семьи этого отрыва не выдерживают), с жизнью в условиях общежития.

Теперь, когда аспирантура из сугубо столичного феномена превращается в повсеместную, точнее — многоместную, парадигма трудностей, подстерегающих будущего аспиранта, коренным образом изменяется. Трудность номер один — коварство домашней? работы; трудность номер два — защита в собственных стенах, где тебя слишком хорошо знают. Третья трудность — отсутствие в перспективе прочных научных связей.

Аспирант очной формы обучения обречен заниматься дома. Ему сделан царский подарок: в его городе открыта аспирантура и он может «не отходя от кассы», не рискуя семьей, стать кандидатом наук, если только сумеет отстоять свое право заниматься дома и в библиотеке столько, сколько должен заниматься; если коварные домашние дела не накроют его с головой; если близкие поймут, что ученая степень одного из членов семьи — великое благо для всех, а всякое благо требует жертв, но таких ли уж невыносимых?

Как учитель будущих первоклассников обязательно проводит родительское собрание, объясняя родителям особенности учебы и суть своих требований, так научный руководитель подчас проводит супружеское собрание, популярно объясняя второй половине, каких жертв потребует написание диссертации одним членом семьи и что потом принесет защищенная диссертация всему семейству. Собрание, конечно, метафора, но кое о чем побеседовать просто необходимо, когда вновь поступивший со всей своей семьей приходит в гости.

Аспиранту нужна тишина, но если тишина в доме наступает только поздно вечером, когда все ложатся, то диссертация ночами не напишется — надо идти в библиотеку и заниматься там.

Тяжелы болезни близких людей, тяжелы ссоры с родными, все может случиться дома, и тем не менее при некоторых усилиях и самозапретах за три года написать диссертацию можно.

Художник Суриков экономил буквально на всем, чтобы вместо портретов на заказ иметь время и средства писать свои великие полотна.

Если аспирант подзарабатывает, чтобы купить себе сверхмод-[139]-ную одежду, или холодильник, или компьютер, или гараж, то так все и получится; будет гараж, но не будет диссертации.

Я намеренно не пишу о хлебе насущном. Экономить, на крупных покупках — значит нормально питаться, на питание денег обычно хватает. Ах, какую бурю негодования вызовет это место в книге! Социологических опросов аспирантов и докторантов автор не проводил; но его уши постоянно включены; жалобы на лютое безденежье тут же сопровождаются рассказом о крупной покупке, после чего слышишь сентенцию: деньги надо тратить, они все равно обесцениваются. Все это так, но наука ревнива. Может быть, найдется человек, который напишет продолжение этой книти «Как заниматься наукой и зарабатывать большие деньги», Я такую книгу написать не берусь, потому что не знаю, как совместить науку и деньги.

С аспирантами я говорю немного о другом. Есть три способа улучшить материальное состояние: дополнительно подрабатывать, экономить (не на питании!) и... просить.

Если у аспирантки маленький ребенок (а ребенка, гласит пословица, не переделаешь, ребенок поглощает уйму времени, но как же без этого, с детьми и надо, и приятно возиться), если у аспирантки в целости и сохранности муж, которому тоже полагается уделять внимание, и если при этом аспирантка еще и подрабатывает, то о какой диссертации может идти речь? Худо-бедно что-либо, может быть, и напишется, но качество подготовки ученого будет сомнительным. Поэтому мы и призываем избегать крупных трат, подождать с покупками, помнить, что предзащитная суета (набор диссертации на компьютере, издание автореферата, поездка за внешним отзывом) заставит раскошелиться, и к этому надо быть заранее готовым.

Несколько слов о таком способе добычи денег, как просьбы. Сейчас многие просят на тротуарах. Подсадить к ним еще аспирантиков? Да нет, конечно. Однако выхлопотать своим подопечным материальную помощь, позаботиться о премировании лучших — вполне реальная форма помощи со стороны научного руководителя, а со стороны самого аспиранта — почему бы не попросить денег у родителей, у свекрови? Я сталкиваюсь с гордой установкой: «и за что! Стыдно просить. Лучше подзаработаю. А окончить аспирантуру без диссертации не стыдно?

Мы коснулись самого большого запрета — запрета на подработку. Вернемся теперь к главной мысли и подытожим коллекцию самоограничений. Итак, за три года успеть написать диссертацию можно...

— если не соглашаться на подработку;

— если не воспринимать аспирантуру как отпуск;

—- если не затевать капитального ремонта квартиры; [140]

— если не заводить лучшего друга человека с прекрасной родословной и не готовить из него призера соревнований;

— если не пропадать на любимой даче с утра до вечера;

— если не зазывать регулярно гостей;

— если не прикипать душой к телеэкрану;

— если не заниматься художественным творчеством вместо научного.

"Вы чувствуете, какая ломка должна произойти не только в сознании, но и в бытовых привычках?

Считается: отдых — это смена деятельности. Аспиранту кажется: переделает он всю домашнюю работу, а вечером с чистой совестью сядет за письменный стол. В теории так оно и есть, а на практике не совсем так. Физическая усталость мешает заниматься. И наоборот, напряженная работа за письменным столом может обернуться быстрой утомляемостью вечером на дачном участке. Близкие люди должны это знать.

Почему так происходит? Научная работа почти всегда связана с нервным напряжением, она ничуть не легче преподаватель­ской деятельности, поэтому не ставьте перед собой больших бытовых задач и заданий, смелее жертвуйте долговременными и не очень обязательными делами.

Пусть что-то не так, пусть многое заброшено, не сделано, пусть даже все не так, но — ребенок здоров, муж сыт, родители живы, диссертация пишется, вот уже два параграфа готовы — этого разве мало?

Аспирантура предполагает погружение в тему, аспиранты — это люди слегка отрешенные, фанатики своего исследования.

Живя в общежитии, мы этой своей отрешенностью заразили не только друг друга, но даже буфетчицу.

Пообедала аспирантка, подошла расплачиваться.

— С Вас еще тридцать копеек! — говорит буфетчица.

— Так свешайте мне на них конфет, — просит углубленная в тему аспирантка. И буфетчица принялась взвешивать. Тут обе поняли, что что-то не так.

На летних каникулах мы продолжали оставаться в плену своих тем.

— Мама, какие гуси! — воскликнула я на базаре, показывая на продававшихся живых уток.

— Девушка, это индюшки! — тут же сообразил, что мне сказать, проходивший поблизости мужчина.

Нынешние аспиранты продолжают эстафету веселых историй".

В последние предзащитные дни аспирантка объясняет машинистке, как печатать бюллетени для голосования. «В графу «фамилия, имя, отчество», — говорит, — впечатывайте каждого чле-[141]-насовета. Вот список!». Машинистка, естественно, так и делает, но думает про себя: какое же это тайное голосование?

Соискательница защищает в Москве, ее коллега выступает на защите, супруг у двери, волнуется. Кому же стол накрывать? По счету это вторая защита, а перед третьей членов совета полагается слегка покормить. Так вот, стол накрывают помощники первой, уже защитившейся аспирантки. Видят: сумка с продуктами. Вынули, выставили, что полагается — порезали. Там много было деликатесов.

Две защиты отгремели. Все садятся за стол, и тут оказывается, что милые помощницы распотрошили не сумку диссертантки, а сумку научной руководительницы. Профессор понять не может, как ее продукты для дома, для семьи оказались на праздничном столе.

Написание диссертации требует от человека такого напряжения, что он может не только вытереть ноги, выйдя из квартиры (реакция на мокрый половичок!), не только убрать в холодильник вместе с маслом хлеб — он может просто впасть в отчаяние, расплакаться, сорваться. Не торопитесь записывать его в «психи», попробуйте сами написать хорошую диссертацию (а уровень диссертаций у нас в стране высок!).

«Если у тебя с утра компьютер не занят, включи мне. Я наберу кусочек главы!» — говорит аспирантке ее пятилетняя дочь. А начинает свой рабочий день Алиночка с вопроса: «Ну я сегодня дома или у бабушки? Если к вечеру устанешь, можешь меня отвести к бабушке, я там денек побуду, а вечером меня заберешь».

Не только дети, но даже домашние животные ощущают ритм подготовки чего-то важного (диссертации) и по-своему реагируют на нарушения этого ритма.

В семье аспирантов жил попугай. Если утром клетку забывали накрыть темным платком, то из клетки непрерывно неслось: «Цок-цок-цок, цок-цок-цок». Попутай передразнивал молчащую пишущую машинку.

Порой создается впечатление, что даже неодушевленные предметы способны сочувствовать бедолаге-аспиранту.

— Саша, компьютер завис, — звонит мужу на работу аспирантка.

— Возьми отвертку и...

— Я не знаю, где она лежит.

— Ну так стукни по нему чем-нибудь.

Аспирантка спешит домой, а через час она снова у телефона-автомата.

— Саша, я стукнула, он поработал и опять ни туда ни сюда.

— Если он включился и поработал — значит мало стукнула, надо еще. [142]

А день не простой, 23 февраля, у мужа на работе праздник, а тут диссертация горит. Пришла аспирантка домой и избила компьютер. Машина быстро одумалась и работает безукоризненно до сих пор.

---

Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 192; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!