Пока растет трава или течет вода» 13 страница
… мы считаем, что с нами согласятся в том, что, хотя нам не даны привилегии свободных людей штата и мы не имеем права голоса и не можем влиять на выборы тех, кто облагает нас налогами, многие люди нашего цвета кожи (это хорошо известно) с готовностью выходили на поле битвы в защиту Общего дела, и оно (как мы понимаем) было направлено против похожего применения власти (в отношении налогов), и это известно всем так хорошо, что нет необходимости объяснять здесь…
Бенджамин Бэннекер, изучивший математику и астрономию негр-самоучка, точно предсказавший солнечное затмение и привлеченный к разработке плана строительства нового города Вашингтона, писал Томасу Джефферсону:
Думаю, Вам и так известна правда, и не нужны доказательства того, что мы — раса человеческих существ, которые долго работали, получая лишь оскорбления и порицания мира, что на нас смотрели с презрением, что нас долго считали скорее животными, чем людьми, едва ли обладающими какими-либо умственными способностями… Полагаю, что Вы будете приветствовать любую попытку искоренить всю эту вереницу абсурда, ложных мнений и идей, которые обычно преследуют нас, что Ваши чувства совпадают с моими, что Вы также считаете, что единый Творец создал нас всех и что он не только сотворил нас из одной плоти, но и всем нам без исключения дал одни и те же чувства и одарил нас одинаковыми способностями…
|
|
|
Бэннекер просил Джефферсона «отбросить предрассудки, к коим Вы привыкли».
Последний старался сделать это настолько, насколько мог просвещенный и думающий человек. Но структура американского общества, значение хлопковых плантаций, работорговля, политика единства элит северных и южных штатов, а также долгая традиция расовых предрассудков в колониях вкупе с его личными слабостями — такое сочетание практических нужд и идеологических комплексов заставляло Джефферсона оставаться рабовладельцем до конца жизни.
Приниженное положение чернокожих, исключение индейцев из нового общества, создание условий для превосходства в новой нации богатых и влиятельных людей — все это уже существовало в колониях ко времени начала Революции. Теперь, когда англичане больше не чинили препятствий, это можно было зафиксировать на бумаге, закрепить, отрегулировать, сделать законным с помощью Конституции Соединенных Штатов, проект которой революционные лидеры составили во время Конвента в Филадельфии.
На протяжении долгих лет подписание Конституции в 1787 г. представлялось многим американцем гениальным шагом, совершённым мудрыми, гуманными людьми, которые создали легитимную основу для демократии и равноправия. Эта точка зрения отражена несколько экстравагантным образом в работе историка Дж. Бэнкрофта, который в начале XIX в. писал:
|
|
|
В Конституции нет ничего, что препятствовало бы равноправию и индивидуальности. В ней не предусмотрены различия по происхождению, убеждениям, принадлежности к привилегированным классам, к узаконенной религии или обладанию собственностью, дающей политический вес. Она ставит индивида на один уровень с другим индивидом… Подобно тому как море составляют капли, американское общество состоит из отдельных, свободных, постоянно перемещающихся и взаимодействующих между собой атомов… и поэтому учреждения и законы страны берут свое начало в массе индивидуальных идей, которые, подобно водам океана, все время находятся в движении.
Иной взгляд на Конституцию был высказан в начале XX в. историком Ч. Бирдом (что вызвало гнев и возмущение, в том числе отразившиеся в обвинительной редакционной статье, опубликованной в «Нью-Йорк таймс»). В своей книге «Экономическое истолкование Конституции Соединенных Штатов» он писал:
Поскольку главным объектом деятельности государства, помимо простого подавления физического насилия, является утверждение соответствующих правил, которые регулируют имущественные отношения членов общества, господствующие классы, чьи права должны быть определены, волей-неволей должны получить такие правила от государства, которые соответствуют более широким интересам, продиктованным ходом экономического развития, или же эти классы сами должны контролировать государственные органы.
|
|
|
Иными словами, Бирд говорил, что, исходя из своих собственных интересов, богатые должны либо непосредственно контролировать правительство, либо оказывать влияние на законы, с помощью которых оно осуществляет свою деятельность.
Историк применил эту общую идею к Конституции, изучив экономическое положение и политические взгляды 55 человек, собравшихся в 1787 г. в Филадельфии для выработки текста Конституции. Он обнаружил, что по специальности большинство из них были юристами, что большая их часть были людьми обеспеченными, обладавшими землей, рабами, промышленными предприятиями или торговыми судами, что половина из присутствовавших давали ссуды под проценты, что 40 человек из 55, по данным архива министерства финансов, обладали государственными облигациями.
|
|
|
Таким образом, Ч. Бирд выяснил, что творцы Конституции были непосредственно экономически заинтересованы в создании сильного федерального правительства: производители промышленных товаров нуждались в установлении протекционистских тарифов; ростовщики желали остановить хождение бумажных денег для уплаты долгов; земельные спекулянты хотели чувствовать себя в безопасности, вторгаясь на земли индейцев; рабовладельцам нужна была защита от восстаний рабов и их побегов; держатели облигаций стремились к тому, чтобы правительство было в состоянии собирать налоги по всей стране для осуществления выплат по облигациям.
Как отмечал исследователь, в Конституционном конвенте не были представлены четыре категории населения: рабы, законтрактованные сервенты, женщины, а также неимущие мужчины. Поэтому Конституция и не отражала интересы этих социальных групп.
Ч. Бирд ясно показал, что не считает, будто этот документ был написан исключительно в целях извлечения выгоды самими отцами-основателями, однако трудно не принимать во внимание состояние Б. Франклина в 150 тыс. долларов, связи А. Гамильтона с богатейшими людьми страны через своих тестя и шурина, огромные плантации Дж. Мэдисона, на которых работали рабы, а также громадные землевладения Дж. Вашингтона. Более вероятно, что Конституция должна была выражать интересы тех категорий населения, которые эти люди представляли, — «понятные им и реально ощущавшиеся на своем личном опыте экономические интересы».
Не все участники собравшегося в Филадельфии Конвента вписывались в схему Ч. Бирда. Элбридж Джерри[43] из Массачусетса был землевладельцем, но, тем не менее, выступил против ратификации Конституции. Лютер Мартин, делегат от Мэриленда, тоже был против, хотя его предки владели большими земельными участками в Нью-Джерси. Но, за некоторыми исключениями, историк обнаружил непосредственную связь между благосостоянием и поддержкой принятия Конституции.
К 1787 г. существовала не только объективная потребность в сильном централизованном управлении, продиктованная защитой экономических интересов крупных собственников, но присутствовал и реальный страх перед восстанием недовольных фермеров. Главным событием, породившим этот страх, было выступление, начавшееся летом 1786 г. в Массачусетсе, известное как восстание Шейса.
В западных городках штата люди были возмущены действиями законодателей в Бостоне. Новая массачусетская конституция 1780 г. увеличила имущественный ценз для голосования. Никто не мог быть избран на должность, не будучи достаточно состоятельным человеком. Более того, легислатура отказывалась выпускать бумажные деньги, как это делали в некоторых других штатах, например в Род-Айленде, для того чтобы облегчить погрязшим в долгах фермерам выплаты кредиторам.
В некоторых западных графствах с целью создать оппозицию законодательному органу власти стали созываться подпольные собрания. На одном из них человек по имени Плуг Джоггер высказал то, что было у него на душе:
Я глубоко оскорблен тем, что меня обязали делать больше, чем то, что я должен на войне, обложив меня классовыми и городскими налогами, налогами провинции, континентальными налогами[44], а также всевозможными другими поборами… тем, что меня арестовывали и тащили в суд шерифы, констебли и сборщики налогов, и тем, что мой скот был распродан за бесценок…
… Важные господа собираются забрать все, что у нас есть, и я думаю, что пришло время восстать и остановить их, и сделать так, чтобы больше не было ни судов, ни шерифов, ни сборщиков налогов, ни адвокатов…
Председательствующему на этом собрании пришлось стучать молотком, чтобы прервать бурные аплодисменты. Оратор, как и другие, хотел удовлетворения претензий, но мирным путем, с помощью обращения в законодательное собрание в Бостоне.
Однако до назначенной даты заседания этого органа власти должны были пройти суды в графстве Гэмпшир, в городах Нортгемптон и Спрингфилд с целью отобрать у фермеров-должников скот и землю, на которой в тот момент созрел отменный урожай зерновых и его надо было собрать. И тогда ветераны Континентальной армии, оскорбленные еще и тем, что с ними плохо обошлись при увольнении в запас (выдали вместо реальных денег некие сертификаты, которые обещали погасить в будущем), начали организовывать фермерские отряды и роты. Одним из таких ветеранов был Люк Дэй, который появился утром в день суда вместе с военным оркестром, все еще злой от воспоминаний о прошедшем лете, когда в самое пекло он томился в долговой тюрьме.
Шериф надеялся, что местная милиция будет охранять суд от этих вооруженных людей. Однако большинство ополченцев были на стороне Дэя. Шерифу удалось собрать 500 человек, а судьи надели свои черные шелковые мантии, ожидая, что он защитит их по дороге к дому правосудия. Но на ступенях здания стоял Дэй с петицией в руках, в которой утверждалось конституционное право народа протестовать против антиконституционных актов законодательного собрания и содержался призыв к судьям отложить разбирательство, до тех пор пока легислатура штата не станет действовать в интересах фермеров. Рядом с Дэем находилось 1,5 тыс. вооруженных фермеров. Судьи отложили заседание.
Вскоре после этих событий около зданий судов в Вустере и Этоле фермеры с оружием в руках воспрепятствовали судебным разбирательствам, в ходе которых у них могли отнять собственность. Отряды милиции либо испытывали к этим людям слишком искреннюю симпатию, либо были настолько малочисленны, что не могли что-либо предпринять. В Конкорде пятидесятилетнего ветерана двух войн Джоба Шэттака сопровождала до городского луга целая процессия тележек, экипажей, лошадей и домашнего скота, в то время когда судьям передавалось следующее сообщение:
Народ этого графства провозгласил, что судьи не должны входить в это здание суда до того времени, пока Народ не получит компенсацию за те обиды, которые ему причиняются сейчас.
Тогда конвент графства предложил судьям отложить слушания дел, что они и сделали.
В Грейт-Баррингтоне отряд милиции, насчитывавший 1 тыс. ружей, стоял перед площадью, заполненной вооруженными мужчинами и мальчишками. Но в рядах ополченцев не было единства мнений. И когда председатель суда предложил разделиться и тем, кто поддерживал необходимость судебного разбирательства, встать на правую сторону дороги, а противникам — на левую, — тогда 200 человек оказались справа и 800 — слева; в результате судьи отложили заседание. Затем толпа двинулась к дому председателя суда, который согласился подписать обязательство в том, что суд не состоится до тех пор, пока не пройдет заседание законодательного собрания Массачусетса. Многие отправились обратно на площадь, ворвались в тюрьму и освободили должников. Сельский врач, который занимал должность председателя суда, писал: «Я никогда не слышал, чтобы кто-либо указал на лучший способ удовлетворить свои требования, чем тот, который избрали эти люди».
Губернатор и политические лидеры штата встревожились. Сэмюэл Адамс, который в Бостоне сам когда-то считался радикалом, теперь настаивал на том, чтобы жители действовали в рамках закона. Он говорил о «британских эмиссарах», взбудораживших фермеров. Население городка Гринвич отвечало: «У вас там в Бостоне есть деньги, а у нас нет. Не нарушали ли вы сами закон во времена Революции?» Теперь инсургентов называли «регуляторами». Их эмблемой стала ветка гемлока[45].
Проблема переросла границы Массачусетса. В Род-Айленде должники одержали победу над легислатурой и добились выпуска бумажных денег. В Нью-Гэмпшире в сентябре 1786 г. несколько сотен людей окружили здание законодательного собрания в Экзетере, требуя возврата налогов и выпуска бумажных денег. Толпа разошлась, только когда возникла угроза применения военной силы.
В западной части Массачусетса на политической сцене возникла фигура Даниэла Шейса. Он был батраком на ферме, когда грянула Революция, и вступил в Континентальную армию, сражался под Лексингтоном, у Банкер-Хилла и под Саратогой, был ранен в бою. В 1780 г., вследствие того что ему не платили жалованья, Шейс ушел в отставку, вернулся домой, где скоро оказался привлечен к суду за неуплату долгов. Он также видел то, что происходило с другими: у больной женщины, которая не могла заплатить по счетам, забрали ту самую кровать, на которой она лежала.
Чашу терпения Шейса переполнило то, что 19 сентября верховный суд Массачусетса собрался в Вустере и обвинил 11 лидеров бунтовщиков, включая трех его друзей, в том, что они являются «нарушителями закона, мятежниками и подстрекателями», которые «незаконно и с помощью оружия» воспрепятствовали «свершению правосудия и [исполнению] законов Содружества[46]». Повторное заседание верховного суда было запланировано провести на следующей неделе в Спрингфилде, и ходили слухи о вынесении обвинительного заключения по делу Л. Дэя.
Шейс собрал 700 вооруженных фермеров, большинство из которых были ветеранами войны, и повел их на этот город. Там отряд встретил генерал с 900 солдатами и пушкой. Шейс попросил генерала разрешить ему пройти парадным строем по улицам, и тот дал согласие. Повстанцы прошествовали по площади под барабанный бой и звуки флейты. Пока они маршировали, ряды их росли: присоединилась часть милиции, прибыло подкрепление из сельской местности. Судьям пришлось отложить слушание на день, а потом перенести заседание на более поздний срок.
Теперь уже законодательное собрание, находившиеся в Бостоне, получило от губернатора Джеймса Боудена указание «отстоять поруганное достоинство правительства». Недавние повстанцы, боровшиеся против Англии, сидя в охраняемом помещении, призвали к закону и порядку. С. Адамс помог подготовить закон о борьбе с мятежами и резолюцию, приостанавливавшую применение хабеас корпус, с тем чтобы власти могли удерживать людей в тюрьме без суда. Тогда же легислатура пошла и на некоторые уступки озлобленным фермерам, в частности объявив о том, что некоторые из старых налогов можно оплатить товарами, а не деньгами.
Это не помогло. В Вустере 160 инсургентов появились в зале суда. Шериф зачитал им Закон о борьбе с мятежами. Бунтовщики заявили, что они разойдутся только в случае, если так же поступят и судьи. Шериф что-то прокричал по поводу смертной казни через повешение. Кто-то подошел к нему сзади и всунул в его шляпу ветку гемлока. Судьи покинули здание.
Столкновения между фермерами и отрядами милиции множились. Снегопады начали мешать походам первых на здания судов. Когда 1 тыс. человек, возглавляемых Д. Шейсом, двинулись на Бостон, снежная буря заставила их отступить, а один из его людей замерз насмерть.
В дело вступила армия под командованием генерала Бенджамина Линкольна, созданная на деньги бостонских торговцев. Во время артиллерийской перестрелки было убито восемь мятежников. Один солдат встал перед своей пушкой и потерял обе руки. Зима становилась все более суровой. Восставшие не обладали численным преимуществом, и их удалось обратить в бегство. Шейс нашел убежище в Вермонте, а его соратники начали сдаваться. Было еще несколько убитых на поле боя; потом последовали единичные, неорганизованные и отчаянные акты насилия, направленные против властей, — поджоги сараев, убийство лошадей из генеральской конюшни. Один солдат погиб ночью во время столкновения двух саней.
Пойманных бунтовщиков судили в Нортгемптоне и шестерых приговорили к смерти. На дверях дома главного шерифа города Питсфилда была оставлена записка:
Я знаю, что несколько моих товарищей приговорены к смерти за то, что сражались за справедливость. Молюсь о том, чтобы ты не содействовал свершению сего ужасного преступления, ибо тот, кто осуждает, и тот, кто исполняет приговор, несут одну меру ответственности… Готовься к быстрой смерти, ибо твоя или моя жизнь коротка. Когда леса покроются листвой, я вернусь и загляну к тебе.
Кроме того, 33 участника восстания были привлечены к суду, и еще 6 мятежников приговорили к смерти. Возникла дискуссия по поводу того, стоит ли продолжать вешать осужденных и далее. Генерал Линкольн требовал милосердия и создания комиссии по помилованию, но С. Адамс сказал: «При монархическом правлении изменника можно простить или наказать не слишком сурово, но человек, который посмел восстать против законов республики, должен умереть». Еще нескольких человек повесили, некоторых осужденных помиловали. В Вермонте в 1788 г. был помилован и сам Шейс, который позже вернулся в Массачусетс, где умер в нищете и забвении в 1825 г.
Томас Джефферсон, служивший во время восстания Шейса посланником во Франции, считал, что такие выступления полезны для общества. В письме своему другу он утверждал: «Я полагаю, что небольшие восстания, происходящие время от времени, есть благо… Это — необходимое для здоровья правительства лекарство… Боже упаси нас когда-нибудь прожить два десятка лет без подобного бунта… Древо свободы должно периодически орошаться кровью патриотов и тиранов. Это — его естественное удобрение».
Однако Джефферсон находился вдалеке от происходивших событий. Политические и экономические элиты страны не были столь же толерантны. Их беспокоило, что пример Шейса окажется заразительным. Ветеран армии Вашингтона генерал Генри Нокс основал организацию армейских ветеранов под названием «Орден Цинцинната», которая, как пишет один историк, вероятно, была создана для того, «чтобы хранить героическую память о борьбе, в которой они принимали участие», но также, похоже, должна была наблюдать за радикальными настроениями в новом государстве. В конце 1786 г. Нокс писал Дж. Вашингтону о восстании Шейса, выражая мысли многих состоятельных и обладавших властью лидеров страны:
Инсургенты никогда не платили никаких налогов либо платили совсем немного. Зато они видят слабость власти; они чувствуют свою бедность, сравнивая ее с богатством других; они знают свою собственную силу и обязательно воспользуются ею, чтобы избавиться от нищеты.
Их кредо: «Если собственность Соединенных Штатов была защищена от посягательств англичан с помощью всех граждан, то она должна принадлежать всем. А тот, кто пытается выступить против этого кредо, является врагом равенства и справедливости, и его следует стереть с лица земли».
Александр Гамильтон, являвшийся во время войны адъютантом Вашингтона, был одним из самых сильных и проницательных лидеров новой аристократии. Он так выразил свою политическую философию:
В каждом обществе есть разделение на меньшинство и большинство.
Первое — богато и знатно, а второе — народные массы. Говорят, что глас народа — это глас Божий, но, несмотря на то что обычно эта максима цитируется и в нее верят, она вовсе не является правдой. Народ находится в движении, он изменчив и редко способен судить или определять, где правда. Дайте поэтому высшему классу четко определенное постоянное представительство в правительстве… Может ли демократическое собрание, ежегодно сменяемое из массы народа, постоянно стремиться к общественному благу? Ничто, кроме постоянного органа [власти], не способно сдерживать безрассудство демократии…
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 127; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!