Петербург второй половины XIX века 12 страница
Со смертью Кирова фольклор связывает прекращение традиционных полуденных выстрелов со стен Петропавловской крепости. По одной из версий, имеющей, скорее всего, официальный характер, это совпало с началом работы радиостанции «Маяк» с его сигналами точного времени. Вроде бы выстрел из пушки оказался просто ненужным. По мнению же ленинградцев, «Маяк» тут вовсе ни при чем. Просто Сталин никогда не любил Ленинград, постоянно напоминавший о своем революционном прошлом, и только Кирову, имевшему «большой авторитет в ЦК», удавалось защищать «Петропавловский ритуал», от которого, вероятно, каждый раз вздрагивал Иосиф Виссарионович. Традиция полуденного выстрела возобновилась только после смерти Сталина, в 1957 году.
Кстати, о неизвестной в то время широкой общественности, непримиримой, как теперь говорят, «подковерной» борьбе в Кремле можно понять из легенд о преследовании двух крупнейших писателей Ленинграда – Анны Ахматовой и Михаила Зощенко, преследовании, вылившимся в известное постановление 1946 года «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», после которого оба писателя на целых двадцать лет были выведены из официальной литературной жизни страны. Первая из этих легенд утверждает, что Ахматова и Зощенко стали жертвами борьбы Маленкова и Жданова за место главного идеолога партии. Маленков будто бы сделал ставку на престиж страны, и в рамках этого плана задумал издать грандиозную серию произведений отечественной литературы, «чтобы весь просвещенный мир открыл рот от изумления и увидел, что Россия – „родина слонов“». Серия книг должна была открываться «Словом о полку Игореве» и заканчиваться, как это ни выглядит странно, томиками Ахматовой и Зощенко. Но Жданов будто бы оказался и проворнее и хитрее. Он опередил Маленкова и легко доказал Сталину, что «непоколебимая» борьба с идеологическим врагом партии и государства гораздо важнее мнимого престижа страны за рубежом. И победил. Сталин поручил ему сделать доклад об идеологических искажениях в ленинградских периодических журналах. Так началась травля Ахматовой и Зощенко.
|
|
|
Но есть и вторая легенда. Она имеет, правда, отношение только к Михаилу Зощенко. Но если учесть, что после пресловутого постановления 1946 года в народном сознании оба писателя воспринимались как единое целое, а зачастую просто как муж и жена, то не удивительно, что легенда о Зощенко в равной степени распространяется и на Ахматову. Так вот. «Чтобы заработать деньги», Зощенко написал цикл рассказов о Ленине. В одном из рассказов, чтобы оттенить мягкость и доброту вождя революции, для контраста Зощенко изобразил грубого партийного чиновника, безымянного работника кремлевской администрации. В первоначальном варианте этот чиновник носил усы и бородку. Литературный цензор мягко попросил известного писателя убрать бородку, «чтобы она не напоминала нашего „президента“ товарища Калинина». И тут Зощенко допустил страшную оплошность. Он убрал бородку и оставил… усы. Сталин прочитал рассказ и будто бы в «грубом партийном чиновнике» узнал себя. И обиделся. Об обиде узнали верные кремлевские холуи. Травля Зощенко стала неизбежной.
|
|
|
К тому времени террор приобрел столь массовый характер, что скрывать его от населения становилось все труднее. И только патологически извращенные умы подручных «любимого отца всех народов» смогли найти выход из этого «трудного» положения. Согласно преданию, крытые грузовики с обреченными на смерть, которых не расстреляли в одном из трех отсеков Большого дома, отправлялись на Левашовскую пустошь, где проводились массовые расстрелы. Там они уходили под землю в секретный бункер и больше оттуда никогда не возвращались. Ни машины. Ни водители. Ни охрана. Все исчезало в преисподней. Напротив огороженной глухим забором территории Левашовской пустоши находится военный аэродром. Однажды, как рассказывает местная легенда, какой-то летчик решил заглянуть за забор, наивно пытаясь понять, что же там происходит. В тот же день он исчез, и больше никто никогда ничего не знал о его судьбе.
|
|
|
Террор, направленный против собственного народа, продолжался вплоть до кончины «лучшего и любимейшего друга всех артистов и художников». В 1949 году в Москве гастролировали Ленинградский театр комедии и Белорусский театр драмы. Как-то Сталину захотелось посмотреть что-нибудь революционное, и он выбрал спектакль белорусского театра. Из-за случайной ошибки аппарата Сталин случайно попал на спектакль Луиджи Пиранделло, сыгранный ленинградской труппой. Взбешенный Сталин, согласно преданию, покинул театр со словами: «Это про революцию?!» Наутро постановщика спектакля, главного режиссера Театра комедии Николая Павловича Акимова сняли с должности, которую он вновь занял только через два года после смерти Сталина.
Чуть ли не накануне своей кончины, в разгар борьбы с космополитизмом, по неисповедимым законам параноидальной психики вождь якобы распорядился издать еврейский молитвенник на иврите. Подготовку издания должны были осуществить в Ленинграде. Согласно преданию, собрали группу ученых-евреев и предложили людям, не понимавшим ни слова на иврите, подготовить к печати молитвенник 1913 года. Приказ есть приказ. Молитвенник отдали в типографию, и только когда тираж был готов и его разослали для чтения в синагоги, выяснилось, что «сборник начинается молитвой за здравие царя-самодержца Николая II». Тираж немедленно изъяли и уничтожили, а всех, кто имел к нему отношение, репрессировали.
|
|
|
Для детей репрессированных родителей НКВД создал специальные приемники-распределители, куда ребят свозили перед отправкой в интернаты. Был такой распределитель и в Ленинграде, на улице Академика Павлова. Дети от страха тихо плакали в подушки. Однако, согласно преданию, поскольку плакало одновременно много детей, «в воздухе стояло какое-то напряжение – шум, как у моря».
Блокада
В отличие от ликующих мелодий, бравурных эстрадных куплетов и жизнеутверждающих газетных передовиц фольклор кануна войны не заблуждался насчет грядущей трагедии.
Верующие старушки рассказывали, что на старинном кладбище Александро-Невской лавры появился старичок с крыльями. «Ходит между могилами, сам собой светится, а слова не говорит». Как только явилась милиция, старичок взлетел на склеп и оттуда произнес: «Руками не возьмете, пулей не собьете, когда схочу – сам слечу. Делаю вам последнее предупреждение: идет к вам черный с черным крестом, десять недель вам сидеть постом, как станет у врат – начнется глад, доедайте бобы – запасайте гробы.
Аминь!» Сказал так старичок с крыльями и улетел, только его и видели.
По воспоминаниям Натальи Петровны Бехтеревой, в небе над Театром драмы имени А. С. Пушкина несколько дней подряд был отчетливо различим светящийся крест. Его будто бы видели и хорошо запомнили многие ленинградцы. Люди по-разному объясняли его происхождение, но абсолютно все сходились на том, что это еще один знак беды, предупреждение ленинградцам о предстоящих страшных испытаниях.
Неожиданно появился интерес к Тамерлану, особенно после того, как научная экспедиция сотрудников Эрмитажа выехала в Самарканд для изучения усыпальницы Гур-Эмир, где похоронен знаменитый завоеватель XIV века. «Ленинградская правда» публиковала ежедневные отчеты о ходе работ. В одной корреспонденции из Самарканда рассказывалось о том, как с гробницы Тамерлана была снята тяжелая плита из зеленого нефрита. «Народная легенда, сохранившаяся до наших дней, – писал корреспондент ТАСС, – гласит, что под этим камнем – источник ужасной войны». Многих читателей это рассмешило. Какое фантастическое суеверие думать, что, сдвинув древний камень с места, можно развязать войну!
Были и менее сказочные приметы надвигавшейся катастрофы. Сохранилось предание о том, что в самом конце 1930-х годов сотрудники НКВД изо дня в день ходили по старым ленинградским квартирам и, как рассказывали старожилы, с завидным служебным рвением выискивали старые адресные книги и вырывали из них страницы с картами и планами Кронштадта. Только с началом войны стало более или менее понятно, зачем это делалось, хотя все догадывались, что немцам эти карты были известны лучше, чем ленинградцам.
8 сентября 1941 года, с падением Шлиссельбурга началась блокада Ленинграда – самая страшная и наиболее героическая страница в истории Великой Отечественной войны. В тот же день был предпринят первый массированный налет на Ленинград фашистской авиации, в результате которого от зажигательных бомб вспыхнули Бадаевские продовольственные склады. В огне пожара, длившегося более пяти часов, были уничтожены три тысячи тонн муки и около двух с половиной тысяч тонн сахара. В городе распространилась и зажила исключительно удобная для хозяйственного и партийного руководства тогдашнего Ленинграда легенда о том, что пожар на Бадаевских складах стал единственной причиной голода в 1941–1942 годах. На самом деле, как это стало видно из опубликованных гораздо позднее цифр, сгоревший сахар составлял всего лишь трехсуточную норму продовольствия для Ленинграда, а сгоревшая мука – и того меньше. Достаточных запасов продовольствия в городе просто не было, и миф о катастрофических последствиях пожара Бадаевских складов, в который и сегодня еще хотят верить блокадники, просто удачно прикрывал преступную бесхозяйственность ленинградского руководства как во время подготовки к войне, так и в ее первые недели.
Сохранилось предание, каким образом остался целым и невредимым Исаакиевский собор – самое высокое и прекрасно видное отовсюду здание. В начале войны, когда угроза фашистской оккупации всемирно известных пригородов Ленинграда стала реальной, началась спешная эвакуация художественных ценностей из дворцов Павловска, Пушкина, Петродворца, Гатчины и Ломоносова в глубь страны. Однако все вывезти не успели, да и не было возможности это сделать. Рассказывают, что именно в этот момент в исполкоме Ленгорсовета собралось экстренное совещание по вопросу поиска надежного хранилища для скульптуры, мебели, фарфора, книг и многочисленных музейных архивов. Выдвигалось одно предложение за другим и одно за другим, по разным причинам, отклонялось. Наконец, повествует легенда, поднялся пожилой человек, бывший артиллерийский офицер, и предложил создать центральное хранилище в подвалах Исаакиевского собора. Аргументировал он это тем, что немцы, начав обстрел Ленинграда, воспользуются куполом собора как ориентиром и постараются сохранить эту наиболее высокую точку города для пристрелки. С предложением старого артиллериста согласились. Все девятьсот дней блокады музейные сокровища пролежали в этом, как оказалось, надежном убежище и ни разу не подверглись прямому артобстрелу.
И сделано это было тем более своевременно, что практически все пригороды Ленинграда в первые месяцы войны были оккупированы немецко-фашистскими захватчиками. К тому времени, кстати, все они почти опустели. Большинство жителей либо были эвакуированы, либо сами перебрались в Ленинград, либо уехали в восточные районы страны. Те, что остались, были подвергнуты жесточайшему насилию. Сохранилась легенда о цыганском таборе, захваченном фашистами в лесу под Гатчиной. Мужчин заставили рыть траншею, в то время как женщины и дети должны были развлекать немецких солдат песнями и плясками. Так продолжалось до тех пор, пока огромная траншея не была готова. Затем немцы согнали к ней всех без исключения членов табора, а их, по местным преданиям, было не менее семисот человек, и расстреляли. Траншею наспех засыпали землей. Но стоны и крики из-под земли все еще слышались. Тогда фашисты «подогнали танк и стали гусеницами укатывать землю до тех пор, пока стоны не прекратились».
После войны на этом месте «стали происходить загадочные явления». Как только мимо леса проезжал какой-нибудь цыганский табор, так сразу «начинался ужасный концерт». Многие пожилые цыгане узнавали голоса своих родственников, исчезнувших во время войны. У живых людей, по свидетельству очевидцев, такие концерты «выматывали душу», и надо было проехать многие версты, чтобы прекратился страшный концерт расстрелянного табора.
В блокадном Ленинграде существовала суеверная примета: город не будет сдан до тех пор, пока в монументы великих русских полководцев Суворова, Кутузова и Барклая-де-Толли не попадет хотя бы один снаряд. Памятники действительно на протяжении всей войны стояли незащищенные и даже во время самых страшных артобстрелов города они оставались невредимы. Чтобы спрятать их, скорее всего не было ни сил, ни времени, ни достаточных средств. Например, памятник Суворову предполагалось поместить в подвал соседнего дома, но оказалось, что проем подвального окна узок, и его необходимо расширить. Однако зимой сделать это было невозможно, а затем переносить статую в укрытие было уже не под силу ослабевшим ленинградцам. Говорят, что фашистский снаряд, чуть-чуть не задев голову стоящего на пьедестале полководца, влетел в соседний дом и разорвался именно в том подвале, куда в самом начале блокады собирались спрятать памятник.
Общегородское поверье о неукрытых памятниках распространилось и на отдельные районы города. Жители Пушкинской улицы каждый день внимательно осматривали памятник поэту, потому что, как рассказывают блокадники, были уверены: пока монумент не заденет хотя бы один осколок, угрозы для Пушкинской улицы можно не опасаться.
В тридцатых годах у входа в Павловский парк со стороны улицы Красных Зорь был установлен памятник Ленину – гипсовая копия монумента у Смольного. В 1941 году верхняя его часть была снесена прямым попаданием артиллерийского снаряда. Во время фашистской оккупации Павловска на пьедестал как-то раз положили цветы. Фашисты их скинули. Павловская легенда рассказывает, что на следующий день цветы появились вновь. Для устрашения местных жителей двоих павловчан повесили. Через некоторое время у постамента вновь появились букетики.
В сентябре 1941 года командующим войсками Ленинградского фронта был назначен К. Е. Ворошилов. Направляя Ворошилова в Ленинград, Сталин, скорее всего, рассчитывал не на полководческие способности, а на вдохновляющий пример революционного прошлого командарма. Однако романтические легенды о Ворошилове не выдержали испытания временем. На фронте они вызывали ядовитые насмешки и снисходительные улыбки. Рассказывают, что однажды он лично попытался поднять в атаку полк, которому давно не подвозили боеприпасов. После этого случая среди солдат поговаривали: «На кой нам эта атака и этот вояка?» Вскоре Ворошилов был смещен.
В связи с его срочным отзывом с Ленинградского фронта в городе распространялись самые нелепые слухи. Говорили, что «Сталин лично приезжал в Ленинград и приказал Ворошилову сдать город, но тот в гневе ударил Сталина по лицу». Может быть поэтому в секретном постановлении ЦК ВКП(б), подписанном, вероятно, Сталиным, безжалостно отмечалось, что «товарищ Ворошилов не справился с порученным делом и не сумел организовать оборону Ленинграда».
В то же время ленинградцы и воины Ленинградского фронта являли всему миру образцы беспримерного мужества и героизма. Сам город для многих стал символом стойкости и отваги. Рассказывали, что в одной из воинских частей, располагавшейся вне границ Ленинграда, в его дальнем пригороде, среди сельских огородов и скотных дворов, командир накануне боя выстроил красноармейцев и сказал: «Приказываю эту землю считать Ленинградом!»
До сих пор жива в Ленинграде героическая легенда о неизвестном водителе. В один из январских дней 1942 года на ледовой Дороге жизни, посреди Ладожского озера заглох насквозь промерзший двигатель военной полуторки. Водитель с трудом оторвал руки от баранки и только тогда понял, что они безнадежно обморожены. Тогда он облил их бензином, зажег спичку… и двумя живыми факелами стал отогревать двигатель в надежде довезти несколько мешков муки голодающим ленинградцам. Никто не знает ни имени, ни судьбы этого человека. Но ленинградцы не сомневаются, что именно из доставленной тем водителем муки пекли страшные «сто двадцать грамм с огнем и кровью пополам». И может быть именно его полуторка, найденная на дне Ладожского озера, где она пролежала более двадцати лет, бережно отреставрированная, поднятая на пьедестал и названная Памятником, стоит в мемориальном ряду других Памятников двухсоткилометрового – по протяженности блокадного кольца – Зеленого пояса Славы.
Сокровищницу ленинградской мифологии бесспорно украшает и другая легенда – о Неизвестном художнике, в промерзшей и безжизненной квартире которого в одном из ленинградских домов была найдена восковая модель медали с текстом: «Жил в блокадном Ленинграде в 1941–1942 годах».
Среди жителей осажденного города была хорошо известна флотская легенда про немецкую подводную лодку, пробравшуюся однажды в самое устье Невы. «Залегла на грунте и стала поджидать, когда пойдет по реке линкор „Октябрьская революция“ или крейсер „Киров“. В Ленинграде хорошо знали, как немцы охотились за этими мощными кораблями со славными боевыми традициями. Их неоднократно пытались уничтожить с воздуха, а теперь вот из глубины». Согласно легенде, фашистскую подлодку наши моряки не просто засекли, но и захватили в плен вместе с экипажем.
Охотились немцы и за другими символами «города трех революций», понимая, какое огромное значение для осажденных они имели. Среди защитников Ленинграда жила легенда о пушке с «Авроры», той самой, «которая в семнадцатом по Зимнему огонь вела». Но на самом деле та пушка не воевала. Еще в 1918 году четырнадцать 152-миллиметровых орудий системы «Канэ», одно из которых действительно холостым выстрелом дало сигнал к штурму Зимнего, были сняты с «Авроры» и переданы на вооружение Волжской флотилии. «Аврора» в то время находилась в резерве. Только в 1922 году на крейсере вновь поставили вооружение. Это были 130-миллиметровые пушки, к революции никакого отношения не имевшие. Именно эти орудия в июле 1941 года были сняты с «Авроры» и установлены на Дудергофских высотах. Одним орудием оснастили бронепоезд «Балтиец». Но солдаты Ленинградского фронта были убеждены, что как раз это и есть легенда, которую специально распространяют, «чтобы до фрицев не дошло, какой тут у нас ценный трофей есть. Они бы как черти сюда полезли – такое орудие захватить. А наши матросики узнавали стороной: точно, то самое орудие!»
Сохранилась и солдатская легенда об историческом броневике, с которого Ленин выступал в 1917 году на площади у Финляндского вокзала. Будто бы «ленинский броневик взят из музея – мобилизован и сражается под Ленинградом». Его видели на разных участках фронта, чаще всего там, «где совсем плохо – там ленинский броневик идет и большая победа с ним».
Надо сказать, что наряду с героическими появлялись легенды и иного, прямо противоположного свойства. Рассказывали о неком командире корабля Балтийского флота, который «вместе со своим старшим помощником застрелил старшего оперуполномоченного, увел свой корабль к немцам и сдался в плен».
Неизмеримые потери понесла художественная культура Ленинграда во время варварской оккупации фашистами всемирно известных ленинградских пригородов. Размеры катастрофы были столь велики, что в первые дни после освобождения пригородов человеческое сознание, потрясенное и растерянное, оказалось не в состоянии ни вместить все ужасы увиденного, ни выработать какие-либо оценочные категории. Не находилось ни опыта, ни аналогий. Особенно пострадали Пушкин, Павловск, Петродворец.
В Пушкине до сих пор рассказывают легенду о том, как немцы пытались снять позолоту с купола дворцовой церкви Екатерининского дворца. И каждый раз, утверждает легенда, этому мешали советские снайперы, точными выстрелами сбивая мародеров. Вероятно, подобные неудачи бесили немецкое командование. Иначе, чем объяснить попытки сорвать с фундамента Чесменскую колонну, о чем рассказывается в местных преданиях. Колонна стоит на мощном фундаменте, на искусственном островке посреди озера, и фашисты не придумали ничего другого, как, ухватив ее тросами, завалить с помощью танков.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 145; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!