Общая характеристика психики животных

Методы зоопсихологических исследований

Зоопсихология исходит в своем научном поиске из того, что основой и источником психического отражения является у животных их поведение, «животная практика». Качественное различие между последней и практикой человека заключается в том, что животные не поднимаются выше уровня общей приспособительной предметной деятельности, в то время как у человека решающее значение имеет недоступная животным высшая, продуктивная форма предметной деятельности – труд. Вместе с тем психологический анализ конкретных форм двигательной активности животных, структуры их действий, актов их поведения, направленных на отдельные компоненты среды, дает четкое представление о тех или иных психических качествах или процессах.

Конкретно психологический анализ поведения животного осуществляется зоопсихологом путем детального изучения движений подопытного животного в ходе решения определенных задач. Эти задачи ставятся так, чтобы по движениям животного можно было с наибольшей точностью судить об изучаемом психическом качестве. Одновременно должны учитываться физиологическое состояние животного, внешние условия, при которых проводится опыт, и вообще все существенные факторы, способные оказать влияние на результат эксперимента.

Важную роль играют в зоопсихологических исследованиях и наблюдения за поведением животного в естественных условиях. Здесь важно проследить изменения, наступающие в поведении животного при тех или иных изменениях в окружающей среде. Это позволяет судить как о внешних причинах психической деятельности, так и о приспособительных функциях последней. Как в лабораторных, так и в полевых условиях высокоразвитая наблюдательность исследователя является важнейшим залогом успеха его работы.

Хотя изучение структуры поведения животного предполагает в первую очередь качественную оценку его активности, немалое значение имеют и точные количественные оценки в зоопсихологических исследованиях. Это относится к характеристике как поведения животного, так и внешних условий (параметров среды).

Конкретные методы зоопсихологических экспериментальных исследований отличаются большим разнообразием, хотя все они, как уже говорилось, сводятся к постановке перед животным определенных задач. Приведем лишь несколько основных методов.

1. Метод «лабиринта». Подопытному животному ставится задача нахождения пути к определенной, непосредственно не воспринимаемой им «цели», которой является чаще всего пищевая приманка, но может быть и убежище («дом») или другие благоприятные условия. При отклонении от правильного пути в отдельных случаях может применяться наказание животного. В простейшем виде лабиринт имеет вид Т-образного коридора или трубки. В этом случае при повороте в одну сторону животное получает награду, при повороте в другую его оставляют без награды или даже наказывают. Более сложные лабиринты слагаются из разных комбинаций Т-образных (или им подобных) элементов и тупиков, заход в которые расценивается как ошибки животного (рис, 1). Результаты прохождения животным лабиринта определяются, как правило, по скорости достижения «цели» и по количеству допущенных ошибок.

Метод «лабиринта» позволяет изучать как вопросы, связанные непосредственно со способностью животных к научению (к выработке двигательных навыков), так и вопросы пространственной ориентации, в частности роль кожно-мышечной и других форм чувствительности, памяти, способности к переносу двигательных навыков в новые условия, к формированию чувственных обобщений и др.

 

 

Рис. 1. Лабиринты: а – план первого лабиринта, применявшегося в зоопсихологических исследованиях (лабиринт Смолла); б – лабиринт из «мостиков»

 

2. Большинство перечисленных вопросов изучается также методом «обходного пути». В этом случае животному приходится для достижения «цели» обойти одну или несколько преград (рис. 2). В отличие от метода «лабиринта» животное в данном случае непосредственно воспринимает объект (приманку), на который направлены его действия уже в начале опыта. Учитываются и оцениваются скорость и траектория передвижения при поиске обходного пути вокруг преграды.

3. Дифференцировочная дрессировка направлена на выявление способности подопытного животного к различению одновременно или последовательно предъявляемых объектов и их признаков. Выбор животным одного из попарно (или в большем числе) предъявляемых объектов вознаграждается (положительная дрессировка), в других случаях одновременно с подкреплением правильного выбора наказывается неправильный (положительно-отрицательная дрессировка). Последовательно уменьшая различия между признаками объектов (например, их размеры), можно выявить пределы различения (дифференцировки). Таким образом, можно получить сведения, характеризующие, например, особенности зрения у изучаемого вида животных (его остроту, цветоощущение, восприятие величин и форм и т.п.).

Этим же методом изучаются процессы формирования навыков (в частности, на различные сочетания раздражителей), память животных (путем проверки сохранения результатов дрессировки спустя определенный промежуток времени), способность к обобщению. В последнем случае, как правило, постепенно увеличивают несходство последовательно предъявляемых объектов (фигур), выявляя способность животного ориентироваться по отдельным общим признакам этих объектов.

4. Вариантом дифференцировочной дрессировки, применимым лишь к высшим животным, является метод «выбора на образец». Животному предлагается произвести выбор среди ряда объектов, руководствуясь образцом, который показывается ему непосредственно экспериментатором или в специальном аппарате. Правильный выбор подкрепляется. Этот метод применяется преимущественно также для изучения сенсорной сферы животных.

5. Метод «проблемной клетки» (ящика). Перед животным ставится задача или открыть для себя выход из клетки, приводя в действие различные приспособления (рычаги, педали, затворы и т.п.), или же, наоборот, проникнуть в клетку, где находится подкорм, отмыкая запирающие устройства. Иногда применяются и небольшие ящики или шкатулки с затворами, отмыкание которых дает подопытному животному доступ к корму. При более сложной постановке эксперимента все механизмы и устройства действуют лишь в строго определенной последовательности, которая должна усваиваться и запоминаться животным. Этим методом исследуются сложные формы научения и моторные элементы интеллектуального поведения животных. Особенно удобно применять этот метод, естественно, для изучения животных с развитыми хватательными конечностями – крыс, енотов, обезьян и др. Это относится и к постановке экспериментов, в которых животным приходится пользоваться орудиями для достижения прикорма. Эти эксперименты также служат преимущественно для выявления высших психических способностей животных.

Элементы орудийных действий отчетливо выступают уже в опытах с применением привязанной к веревке приманки; животное может овладеть кормовым объектом, лишь притянув его за веревку к себе. Усложняя ситуацию различными сочетаниями веревок и варьируя их взаимное расположение, можно получить ценные данные не только об эффекторных, но и о сенсорных (зрительных и осязательных) компонентах интеллекта животных.

Чаще всего в качестве орудия в экспериментах применяются палки (простые или составные), с помощью которых животные (обычно обезьяны) могут придвинуть к себе или сбить кормовой объект. Широко применяются в опытах с обезьянами (особенно человекообразными) ящики и другие предметы, из которых они должны соорудить «пирамиды» для доставания высоко подвешенного плода. И в этом случае наибольшее значение имеет анализ структуры предметной деятельности животного в ходе решения задачи.

Наряду с такими более или менее сложными экспериментами большую роль играет в зоопсихологических исследованиях анализ обычного, неподкрепляемого манипулирования различными предметами. Такие исследования позволяют судить об эффекторных способностях животных, их ориентировочно-исследовательской деятельности, игровом поведении, способностях к анализу и синтезу и др., а также проливают свет на предысторию трудовой деятельности человека.

Во всех зоопсихологических исследованиях широко применяется фото- и киносъемка, звукозапись и другие средства фиксации поведения животных. Однако никакие технические средства не могут заменить зоркий глаз исследователя и живой человеческий ум, от которых в первую очередь зависит успех в работе с животными.

А. Н. Леонтьев

ПРОБЛЕМЫ РАЗВИТИЯ ПСИХИКИ

<...>Отражение животными среды находится в единстве с их деятельностью. Это значит, что, хотя существует различие между ними, они вместе с тем неотделимы друг от друга. Это значит, далее, что существуют взаимопереходы между ними. Эти взаимопереходы заключаются в том, что, с одной стороны, всякое отражение формируется в процессе деятельности жи­вотного; таким образом, то, будет ли отражаться и насколько точно будет отражаться в ощущениях животных воздейству­ющее на него свойство предмета, определяется тем, связано ли реально животное в процессе приспособления к среде, в своей деятельности с данным предметом и как именно оно с ним свя­зано. С другой стороны, всякая деятельность животного, опо­средствованная ощущаемыми им воздействиями, совершает­ся в соответствии с тем, как отражается данное воздействие в ощущениях животного. Понятно, что основным в этом слож­ном единстве отражения и деятельности является деятельность животного, практически связывающая его с объективной дей­ствительностью; вторичным, производным оказывается пси­хическое отражение воздействующих свойств этой действи­тельности.

Деятельность животных на самой ранней, первой стадии развития психики характеризуется тем, что она отвечает тому или иному отдельному воздействующему свойству (или сово­купности отдельных свойств) в силу существенной связи дан­ного свойства с теми воздействиями, от которых зависит осуще­ствление основных биологических функций животных. Соот­ветственно отражение действительности, связанное с таким стро­ением деятельности, имеет форму чувствительности к отдельным воздействующим свойствам (или совокупности свойств), фор­му элементарного ощущения. Эту стадию в развитии психики мы будем называть стадией элементарной сенсорной психики. Стадия элементарной сенсорной психики охватывает длинный ряд животных. Возможно, что элементарной чувствительнос­тью обладают некоторые высшие инфузории.

Еще гораздо более уверенно мы можем утверждать это в от­ношении таких животных, как некоторые черви, ракообразные, насекомые, и, разумеется, в отношении всех позвоночных жи­вотных.

<...>Понятно, что материальную основу развития деятель­ности и чувствительности животных составляет развитие их анатомической организации. Тот общий путь изменений орга­низмов, с которыми связано развитие в переделах стадии эле­ментарной сенсорной психики, заключается, с одной стороны, в том, что органы чувствительности животных, стоящих на этой стадии развития, все более дифференцируются и их число уве­личивается; соответственно дифференцируются и их ощуще­ния. Например, у низших животных клеточки, возбудимые по отношению к свету, рассеяны по всей поверхности тела так, что эти животные могут обладать лишь весьма диффузной све­точувствительностью.

Затем впервые у червей светочувствительные клетки стяги­ваются к головному концу тела и, концентрируясь, приобрета­ют форму пластинок; эти органы дают возможность уже доста­точно точной ориентации в направлении к свету. Наконец, на еще более высокой ступени развития (моллюски) в результате выгибания этих пластинок возникает внутренняя сферическая светочувствительная полость, действующая как «камера-люцида», которая позволяет воспринимать движения предметов.

С другой стороны, развиваются и органы движения, орга­ны внешней деятельности животных. Их развитие происходит особенно заметно в связи с двумя следующими главными из­менениями: с одной стороны, в связи с переходом к жизни в условиях наземной среды, а с другой стороны, у гидробионтов (животных, живущих в водной среде) в связи с переходом к активному преследованию добычи.

Вместе с развитием органов чувствительности и органов дви­жения развивается также и орган связи и координации процес­сов — нервная система.

Первоначально нервная система представляет собой про­стую сеть, волокна которой, идущие в различных направлениях, соединяют заложенные на поверхности чувствительные клетки непосредственно с сократительной тканью животного. Этот тип нервной системы у современных видов не представлен. У ме­дуз нервная сеть, идущая от чувствительных клеток, связана с мышечной тканью уже через посредство двигательных нервных клеток.

По такой сетевидной нервной системе возбуждение пере­дается диффузно, образующие ее нервные волокна обладают двусторонней проводимостью, тормозные процессы, видимо, отсутствуют. Дальнейший шаг в развитии нервной системы вы­ражается в выделении нейронов, образующих центральные ган­глии (нервные узлы). По одной линии эволюции (у иглокожих животных) нервные ганглии образуют окологлоточное коль­цо с отходящими от него нервными стволами. Это уже такой нервный центр, который позволяет осуществляться относи­тельно очень сложно согласованными движениями, как, на­пример, движения открывания морскими звездами двуствор­чатых раковин. По двум другим большим линиям эволюции (от первичных червей к ракообразным и паукам, от первичных червей — к насекомым) происходит образование более массив­ного переднего (головного) ганглия, который подчиняет себе работу нижележащих нервных ганглиев.

Возникновение этого типа нервной системы обусловлено выделением наряду с другими органами чувств ведущего орга­на, который становится, таким образом, главным органом, опо­средствующим жизнедеятельность организма.

Эволюция такой узловой нервной системы идет в направ­лении все большей ее дифференциации, что связано с сегмен­тированием тела животного.

Изменение деятельности внутри этой стадии развития за­ключается во все большем ее усложнении, происходящем вме­сте с развитием органов восприятия, действия и нервной сис­темы животных. Однако как общий тип строения деятельнос­ти, так и общий тип отражения среды на всем протяжении этой стадии резко не меняются. Деятельность побуждается и регулируется отражением ряда отдельных свойств; восприятие действительности никогда, следовательно, не является восприяти­ем целостных вещей. При этом у более низкоорганизованных животных (например, у червей) деятельность побуждается все­гда воздействием одного какого-нибудь свойства, так что, например, характерной особенностью поисков пищи является у них то, что они всегда производятся, как указывает В. Вагнер, «при посредстве какого-либо одного органа чувств, без содей­ствия других органов чувств: осязания, реже обоняния и зре­ния, но всегда только одного из них»*.

Усложнение деятельности в пределах этого общего ее типа происходит в двух главных направлениях. Одно из них наибо­лее ярко выражено по линии эволюции, ведущей от червей к насекомым и паукообразным. Оно проявляется в том, что дея­тельность животных приобретает характер иногда весьма длин­ных цепей, состоящих из большого числа реакций, отвечающих на отдельные последовательные воздействия. Ярким примером такой деятельности может служить часто приводимое описание поведения личинки, называемой муравьиным львом.<...>

Стадия перцептивной психики

Следующая за стадией элементарной сенсорной психики вто­рая стадия развития может быть названа стадией перцептивной психики. Она характеризуется способностью отражения внеш­ней объективной действительности уже не в форме отдельных элементарных ощущений, вызываемых отдельными свойствами или их совокупностью, но в форме отражения вещей.

Переход к этой стадии развития психики связан с измене­нием строения деятельности животных, которое подготовля­ется еще на предшествующей стадии.

Это изменение в строении деятельности заключается в том, что уже наметившееся раньше содержание ее, объективно отно­сящееся не к самому предмету, на который направлена деятель­ность животного, но к тем условиям, в которых этот предмет объективно дан в среде, теперь выделяется. Это содержание уже не связывается с тем, что побуждает деятельность в целом, но отвечает специальным воздействиям, которые его вызывают.

На разных уровнях стадии перцептивной психики стоит большинство существующих ныне позвоночных животных. Переход к этой стадии, по-видимому, связан с переходом по­звоночных к наземному образу жизни.

Возникновение и развитие у животных перцептивной пси­хики обусловлено рядом существенных анатомо-физиологических изменений. Главнейшее из них заключается в развитии и изменении роли дистантных (действующих на расстоянии) органов чувств, в первую очередь зрения. Их развитие выра­жается в том, что меняется как их значение в общей системе деятельности, так и форма их анатомических взаимосвязей с центральным нервным аппаратом. Если на предшествующей стадии развития дифференциация органов чувств приводила к выделению среди них доминирующих органов, то у позвоноч­ных животных ведущие органы все более становятся органами, интегрирующими внешние воздействия. Это оказывается воз­можным благодаря одновременно происходящей перестройке центральной нервной системы с образованием переднего моз­га, а затем и мозговой коры (впервые у рептилий). Первона­чально (у рыб, амфибий, рептилий) передний мозг является чисто обонятельной формацией, составляя как бы продолже­ние их центрального обонятельного аппарата. В дальнейшем процессе развития (у млекопитающих) удельный вес обоня­тельных центров в мозговой коре резко уменьшается за счет представительства других органов чувств. Это ясно видно, если сравнить между собой место, занимаемое обонятельной корой, например, у ежа и обезьяны.

Наоборот, зрение, процесс «кортикализации» которого про­исходит начиная с рептилий, занимает в коре относительно все большее место. У птиц глаза становятся главным рецептором, Зрение играет основную роль также у многих высших млекопитающих.

.Одновременно развиваются и органы внешних движений - эти «естественные орудия» животных, позволяющие осуществлять сложные операции, требуемые жизнью в условиях на­земной среды (бег, лазание, преследование добычи, преодоление  препятствий и т. п.). Двигательные функции животных так же все более  кортикализуются (переходят в кору головного мозга), так что полное развитие операций у животных происходит уже в связи с развитием коры.

Таким образом, если у низших позвоночных их деятельность еще связана преимущественно с нижележащими центрами (под­корковые ганглии), то в дальнейшем она становится все более зависящей от коры, изменения в строении которой и отража­ют собой все последующее ее развитие.

Выделение операций, характеризующее стадию перцептив­ной психики, дает начало развитию новой формы закрепления опыта животных, закреплению в форме двигательных навы­ков, в узком смысле этого термина.

Иногда навыком называют любые связи, возникающие в ин­дивидуальном опыте. Однако при таком расширенном пони­мании навыка это понятие становится весьма расплывчатым, охватывающим огромный круг совершенно различных процес­сов, начиная от изменения реакций инфузорий и кончая слож­ными действиями человека. В противоположность такому ни­чем не оправданному расширению понятия навыка мы будем называть навыками лишь закрепленные операции.

Это определение навыка совпадает с пониманием навыков, впервые выдвинутым у нас В. П. Протопоповым, который экс­периментально показал, что двигательные навыки у животных формируются из двигательных элементов преодоления прегра­ды, что содержание навыков определяется характером самой преграды, стимул же (т. е. основное побуждающее воздействие) влияет на навык только динамически (на быстроту и прочность закрепления навыка) и на его содержании не отражается¹.

Двигательные элементы, входящие в состав навыков жи­вотных, могут иметь различный характер: это могут быть как движения видовые, врожденные, так и движения, приобретен­ные в предшествующем опыте; наконец, это могут быть движе­ния, закрепленные в процессе тех случайных двигательных проб, которые совершает животное в процессе формирования дан­ного навыка.

Ясно выраженные навыки в собственном смысле наблюда­ются впервые лишь у животных, имеющих кору головного моз­га. Поэтому физиологической основой образования навыков следует считать механизм образования н закрепления систем именно кортикальных условных нервных связей.

При переходе к стадии перцептивной психики качествен­но изменяется также и сенсорная форма закрепления опыта. У животных впервые возникают чувственные представления.

<...>Таким образом, вместе с изменением строения деятель­ности животных и соответствующим изменением формы отра­жения ими действительности происходит перестройка также и функции памяти. Прежде, на стадии элементарной сенсорной психики, эта функция выражалась в двигательной сфере жи­вотных в форме изменения под влиянием внешних воздействий движений, связанных с побуждающим животное воздействием, а в сенсорной сфере - в закреплении связи отдельных воздей­ствий. Теперь, на этой более высокой стадии развития, мнемическая функция выступает в моторной сфере в форме двига­тельных навыков, а в сенсорной сфере - в форме примитив­ной образной памяти.

Еще большие изменения претерпевают при переходе к пер­цептивной психике процессы анализа и обобщения внешней среды, воздействующей на животных.

Уже на первых ступенях развития психики можно наблю­дать процессы дифференциации и объединения животными отдельных воздействий. Если, например, животное, прежде одинаково реагировавшее на два различных звука, поставить в такие условия, что только один из этих звуков будет связан с биологически важным воздействием, то другой постепенно пе­рестает вызывать у него какую бы то ни было реакцию. Про­исходит дифференциация этих звуков между собой; животное реагирует теперь избирательно. Наоборот, если с одним и тем же биологически важным воздействием связать целый ряд разных звуков, то животное будет одинаково отзываться на любой из них - они приобретут для него одинаковый биологический смысл. Происходит их примитивное обобщение. Таким обра-юм, в пределах стадии элементарной сенсорной психики на­блюдаются процессы как дифференциации, так и обобщения животными отдельных воздействий, отдельных воздействую­щих свойств. При этом важно отметить, что эти процессы опре­деляются не абстрактно взятым соотношением воздействий, но зависят от их роли в деятельности животного. Поэтому-то животные будут легко дифференцировать между собой раз­личные воздействия или нет и произойдет или не произойдет их обобщение, зависит не столько от степени их объективного сходства, сколько от их конкретной биологической роли. Так, например, пчелы легко дифференцируют формы, близкие к фор­мам цветка, но затрудняются в выделении даже ясно различа­ющихся отвлеченных форм (треугольник, квадрат и т. д.).

Это положение сохраняет свою силу и на дальнейших эта­пах развития животного мира. Собаки, например, реагируют даже на ничтожные по силе запахи животного происхождения, но не реагируют на запах цветов, одеколона и т. п. (Пасси и Бине). Вообще, если данный запах приобретает для собаки био­логический смысл, то она способна очень тонко различать его; по данным специальных исследований собака различает в экс­периментальных условиях запах органических кислот в ни­чтожном растворе - 1:1 000 000.

Главное изменение в процессах дифференциации и обоб­щения при переходе к перцептивной психике выражается в том, что у животных возникают дифференциация и обобщение об­разов вещей.

Проблема возникновения и развития обобщенного отраже­ния вещей представляет собой уже гораздо более сложный во­прос, на котором необходимо остановиться специально.

Образ вещи отнюдь не является простой суммой отдельных ощущений, механическим продуктом многих одновременно воздействующих свойств, принадлежащих объективно разным вещам. Так, если мы имеем две какие-нибудь вещи А и В, об­ладающие свойствами а, б, в, г и м, н, о, п, то для возникнове­ния образа необходимо, чтобы эти отдельные воздействующие свойства выступили как образующие два различных единства (А и В), Т. е. необходимо, чтобы произошла дифференциация между ними именно в этом отношении. Это значит также, что при повторении данных воздействий в ряду других прежде вы­деленное единство их должно быть воспринято как та же са­мая вещь. Однако при неизбежной изменчивости среды и усло­вий самого восприятия это возможно лишь в том случае, если возникший образ вещи является обобщенным.

В описанных случаях мы наблюдаем двоякие взаимосвя­занные процессы: процессы переноса операции из одной конк­ретной ситуации в другую, объективно сходную с ней, и процес­сы формирования обобщенного образа вещи. Возникая вместе с формированием операции по отношению к данной вещи и на ее основе, обобщенный образ этой вещи позволяет в дальней­шем осуществиться переносу операции в новую ситуацию; в этом процессе благодаря изменению предметных условий де­ятельности прежняя операция вступает в некоторое несоответ­ствие с ними и поэтому необходимо видоизменяется, перестра­ивается. Соответственно перестраивается, уточняется и как бы вбирает в себя новое содержание также и обобщенный образ данной вещи, что, в свою очередь, приводит к возможности даль­нейшего переноса операции в новые предметные условия, тре­бующие еще более полного и правильно обобщенного отражения их животными.

Таким образом, восприятие здесь еще полностью включено во внешние двигательные операции животного. Обобщение и диф­ференциация, синтез и анализ происходят в едином процессе.

Развитие операций и обобщенного восприятия окружающей внешней действительности находит свое выражение в дальнейшем усложнении коры головного мозга. Происходит даль­нейшая дифференциация интегративных полей, которые за­нимают в коре относительно все большее место.

Функция этих высших интегративных полей и заключается, как это показывает само их название, именно в интегрировании отдельных воздействий.

Стадия интеллекта

Психика большинства млекопитающих животных остается на стадии перцептивной психики, однако наиболее высокоорганизованные из них поднимаются еще на одну ступень развития.

Эту новую, высшую ступень обычно называют стадией интеллекта (или «ручного мышления»). Конечно, интеллект животных - это совсем не то же самое, что разум человека; между ними существует, как мы увидим, огромное качественное различие.

Стадия интеллекта характеризуется весьма сложной деятельностью и столь же сложными  формами отражения действительности. Поэтому, прежде чем говорить об условиях перехода на стадию интеллекта, необходимо описать деятель­ность животных, стоящих на этой стадии развития в ее внеш­нем выражении.

Интеллектуальное поведение наиболее высокоразвитых жи­вотных - человекоподобных обезьян - было впервые система­тически изучено в экспериментах, поставленных Кёлером.

Эти эксперименты были построены по следующей схеме.

Обезьяна (шимпанзе) помещалась в клетку. Вне клетки, на таком расстоянии от нее, что рука обезьяны не могла непосред­ственно дотянуться, помещалась приманка (банан, апельсин и др.). Внутри клетки лежала палка. Обезьяна, привлекаемая при­манкой, могла приблизить ее к себе только при одном условии: если она воспользуется палкой. Как же ведет себя обезьяна в такой ситуации? Оказывается, что обезьяна прежде всего на­чинает с попыток схватить приманку непосредственно рукой. Эти попытки не приводят к успеху. Деятельность обезьяны на некоторое время как бы угасает. Животное отвлекается от при­манки, прекращает свои попытки. Затем деятельность начина­ется вновь, но теперь она идет уже по другому пути. Не пыта­ясь непосредственно схватить плод рукой, обезьяна берет пал­ку, протягивает ее по направлению к плоду, касается его, тянет палку назад, снова протягивает ее и снова тянет назад, в ре­зультате чего плод приближается и обезьяна его схватывает. Задача решена.

По тому же принципу были построены и другие многочислен­ные задачи, которые ставились перед человекоподобными обезь­янами; для их решения также необходимо было применить такой способ деятельности, который не мог сформироваться в ходе решения данной задачи. Например, в вольере, где содержались животные, на верхней решетке подвешивались бананы, непосред­ственно овладеть которыми обезьяна не могла. Вблизи ставился пустой ящик. Единственно возможный способ достать в данной ситуации бананы заключается в том, чтобы подтащить ящик к месту, над которым висит приманка, и воспользоваться им как подставкой. Наблюдения показывают, что обезьяны и эту задачу решают без заметного предварительного научения.

Итак, если на более низкой ступени развития операция фор­мировалась медленно, путем многочисленных проб, в процессе

которых удачные движения постепенно закреплялись, другие же, лишние движения столь же постепенно затормаживались, отмирали, то в этом случае у обезьяны мы наблюдаем раньше период полного неуспеха - множество попыток, не приводя­щих к осуществлению деятельности, а затем как бы внезапное нахождение операции, которая почти сразу приводит к успе­ху. Это первая характерная особенность интеллектуальной де­ятельности животных.

Вторая характерная ее особенность заключается в том, что если опыт повторить еще раз, то данная операция, несмотря на то, что она была осуществлена только один раз, воспроизво­дится, т. е. обезьяна решает подобную задачу уже без всяких предварительных проб.

Третья особенность данной деятельности состоит в том, что найденное решение задачи очень легко переносится обезьяной в другие условия, лишь сходные с теми, в которых впервые воз­никло данное решение. Например, если обезьяна решила зада­чу приближения плода с помощью палки, то оказывается, что если теперь ее лишить палки, то она легко использует вместо нее какой-нибудь другой подходящий предмет. Если изменить положение плода по отношению к клетке, если вообще несколь­ко изменить ситуацию, то животное все же сразу находит нуж­ное решение. Решение, т. е. операция, переносится в другую ситуацию и приспосабливается к этой новой, несколько отлич­ной от первой ситуации.

Среди многочисленных данных, добытых в эксперименталь­ных исследованиях человекоподобных обезьян, следует отметить одну группу фактов, которые представляют некоторое качествен­ное своеобразие. Эти факты говорят о том, что человекоподоб­ные обезьяны способны к объединению в единой деятельности двух различных операций.

Так, например, вне клетки, где находится животное, в неко­тором отдалении от нее кладут приманку. Несколько ближе к клетке, но все же вне пределов досягаемости животного, нахо­дится длинная палка. Другая палка, более короткая, которой можно дотянуться до длинной палки, но нельзя достать до при­манки, положена в клетку. Значит, для того чтобы решить зада­чу, обезьяна должна раньше взять более короткую палку, достать ею длинную палку, а затем уже с помощью длинной палки пододвинуть к себе приманку. Обычно обезьяны справляются с подобными «двухфазными» задачами без особого труда. Итак, четвертая особенность интеллектуальной деятельности заклю­чается в способности решения двухфазных задач.

Дальнейшие опыты других исследователей показали, что эти характерные черты сохраняются и в более сложном поведении человекообразных обезьян (Н. Н. Ладыгина-Котс, Э. Г. Вацуро).

В качестве примера решения человекообразной обезьяной одной из наиболее сложных задач может служить следующий опыт. В вольере, где жили обезьяны, ставился ящик, который с одной стороны представлял собой решетчатую клетку, а с другой имел узкую продольную щель. У задней стенки этого ящика клал­ся плод, ясно видимый и через решетку передней его стенки, и через щель сзади. Расстояние приманки от решетки было таким, что рука обезьяны не могла дотянуться до нее. Со стороны зад­ней же стенки приманку нельзя было достать, потому что рука обезьяны не пролезала через имеющуюся в ней щель. Вблизи зад­ней стенки клетки в землю вбивался прочный кол, к которому с помощью не очень длинной цепи прикреплялась палка.

Решение этой задачи заключается в том, чтобы просунуть палку сквозь щель задней стенки ящика и оттолкнуть ею плод к передней решетке, через которую он может быть взят потом уже просто рукой.

Как же ведет себя животное в этой ситуации? Приблизившись к клетке и заметив плод, обезьяна раньше пытается достать его через решетку. Затем она обходит ящик, смотрит на плод че­рез щель его задней стенки, пытается достать плод через щель с помощью палки, что невозможно. Наконец животное оттал­кивает плод палкой, просунутой в щель, от себя и делает об­ходное движение, чтобы взять его со стороны решетки.

Как формируются все эти сложные операции, которые на­блюдаются в описанных опытах? Возникают ли они действи­тельно внезапно, без всякой предварительной подготовки, как это кажется по первому внешнему впечатлению, или же они скла­дываются принципиально так же, как и на предшествующей ста­дии развития, т. е. путем постепенного, хотя и происходящего во много раз быстрее, отбора и закрепления движений, приводя­щих к успеху?

На этот вопрос ясно отвечает один из опытов, описанных французскими исследователями. Он проводился так. Челове­коподобная обезьяна помещалась в клетку. Снаружи у самой решетки ставился небольшой ящик, имеющий выход со сторо­ны, противоположной той, которая примыкала к решетке. Око­ло ближайшей стенки ящика клался апельсин. Для того чтобы достать апельсин в этих условиях, животное должно было вы­катить его из ящика толчком от себя. Но такой толчок мог быть делом случайности. Чтобы исключить эту возможность, иссле­дователи применили следующий остроумный способ: они за­крыли сверху этот ящик частой сеткой. Ячейки сетки были та­кого размера, что обезьяна могла просунуть через них только палец, а высота ящика была рассчитана так, что, просунув па­лец, обезьяна хотя и могла коснуться апельсина, но не могла его сильно толкнуть. Каждое прикосновение могло поэтому подвинуть плод только на несколько сантиметров вперед. Этим всякая случайность в решении задачи была исключена. С дру­гой стороны, этим была предоставлена возможность точно изу­чить тот путь, который проделывает плод. Будет ли обезьяна двигать плод в любом направлении, так что путь апельсина сло­жится из отдельных перемещений, которые случайно приве­дут его к краю ящика, или же обезьяна поведет плод по крат­чайшему пути к выходу из ящика, т. е. ее действия сложатся не из случайных движений, но из движений, определенным образом направленных? Лучший ответ на поставленный вопрос дало при этом само животное. Так как процесс постепенного передвижения апельсина занимает много времени и, по-видимому, утомляет животное, то оно уже на полпути в нетерпении делает промеривающее движение рукой, т. е. пытается достать плод, и обнаружив невозможность это сделать, снова начинает медленное выталкивание его, пока апельсин не оказывается в поле достижения его рукой (Гюйом и Мейерсон).

Кёлер считал, что главный признак, который отделяет поведение этих животных от поведения других представителей животного мира и который сближает его с поведением чело­века, заключается именно в том, что операции формируются у них не постепенно, путем проб и ошибок, но возникают внезап­но, независимо от предшествующего опыта, как бы по догад­ке¹. Вторым, производным от первого признаком интеллекту­ального поведения он считал способность запоминания най­денного решения «раз и навсегда» и его широкого переноса в другие, сходные с начальными условия. Что же касается фак­та решения обезьянами двухфазных задач, то Кёлер и идущие за ним авторы считают, что в его основе лежит сочетание обо­их моментов: «догадки» животного и переноса найденного преж­де решения. Таким образом, этот факт ими рассматривается как не имеющий принципиального значения.

С этой точки зрения, для того чтобы понять все своеобра­зие интеллектуальной деятельности обезьян, достаточно объяс­нить главный факт - факт внезапного нахождения животным способа решения первой исходной задачи.

Кёлер пытался объяснить этот факт тем, что человекоподоб­ные обезьяны обладают способностью соотносить в восприятии отдельные выделяемые вещи друг с другом так, что они воспри­нимаются как образующие единую «целостную ситуацию».

Само же это свойство восприятия - его структурность - является, по мысли Кёлера, лишь частным случаем, выражаю­щим общий «принцип структурности», якобы изначально ле­жащий не только в основе психики животных и человека и в основе их жизнедеятельности, но и в основе всего физическо­го мира.

С этой точки зрения «принцип структурности» может слу­жить объяснительным принципом, но сам далее необъясним и не требует объяснения. Разумеется, попытка раскрыть сущ­ность интеллекта исходя из этой идеалистической «гештальт-теории» оказалась несостоятельной. Совершенно ясно, что привлечение структурности восприятия для объяснения свое­образия поведения высших животных является недостаточ­ным. Ведь с точки зрения сторонников «принципа структур­ности» структурное восприятие свойственно не только выс­шим обезьянам. Оно свойственно и гораздо менее развитым животным; однако эти животные не обнаруживают интеллек­туального поведения.

Неудовлетворительным это объяснение оказалось и с дру­гой стороны. Подчеркивая внезапность интеллектуального ре­шения и изолируя этот факт от содержания опыта животного, Кёлер не учел целый ряд обстоятельств, характеризующих по­ведение обезьян в естественных условиях их жизни.

К. Бюлер, кажется, первым обратил внимание на то, что име­ется нечто общее между приближением плода к себе с помо­щью палки и привлечением к себе плода, растущего на дереве, с помощью ветки. Далее было обращено внимание на то, что обходные пути, наблюдаемые у человекообразных обезьян, тоже могут быть объяснены тем, что эти животные, живя в лесах и переходя с одного дерева на другое, должны постоянно пред­варительно «примериваться» к пути, так как иначе животное может оказаться в тупике того естественного лабиринта, кото­рый образуется деревьями. Поэтому не случайно, что обезья­ны обнаруживают развитую способность решения задач на «об­ходные пути».

В позднейших работах психологов и физиологов мысль о том, что объяснение интеллектуального поведения обезьян сле­дует искать прежде всего в его связи с их обычным видовым поведением в естественных условиях существования, стала вы­сказываться еще более определенно.

С этой точки зрения интеллектуальное «решение» представ­ляет собой не что иное, как применение в новых условиях фи­логенетически выработанного способа действия. Такой пере­нос способа действия отличается от обычного переноса опера­ций у других животных только тем, что он происходит в более широких границах.

Итак, согласно этому пониманию интеллектуального поведения обезьян, главные его признаки, выделенные Кёлером, должны быть соотнесены друг с другом в обратном порядке. Не факт переноса найденного решения следует объяснять особым его характером (внезапность), но, наоборот, сам факт внезапного реше­ния экспериментальной задачи нужно понять как результат способности этих животных к широкому переносу операций.

Такое понимание интеллектуального поведения обезьян хо­рошо согласуется с некоторыми фактами и обладает тем досто­инством, что оно не противопоставляет интеллект животного его индивидуальному или видовому опыту, не отделяет интел­лект от навыков. Однако это понимание интеллектуального поведения встречается и с серьезными затруднениями. Преж­де всего ясно, что ни формирование операции, ни ее перенос в новые условия деятельности не могут служить отличительны­ми признаками поведения высших обезьян, так как оба этих момента свойственны также животным, стоящим на более низ­кой стадии развития. Оба эти момента мы наблюдаем, хотя в менее яркой форме, также и у многих других животных - у млекопитающих, у птиц. Получается, что различие в деятель­ности и психике между этими животными и человекоподобны­ми обезьянами сводится к чисто количественному различию: более медленное или более быстрое формирование операции, более узкие или более широкие переносы. Но поведение чело­векоподобных обезьян отличается от поведения низших млеко­питающих и в качественном отношении. Употребление средств и особый характер их операций достаточно ясно свидетельству­ют об этом.

Далее, приведенное выше понимание интеллекта животных оставляет нераскрытым самое главное, а именно то, что же пред­ставляет собой наблюдаемый у обезьян широкий перенос дей­ствия и в чем заключается объяснение этого факта.

Чтобы ответить на эти вопросы, нужно еще раз поменять местами указанные Кёлером особенности интеллектуального поведения животных и сделать исходным для анализа третий характерный факт, не имеющий, по мнению Кёлера, принци­пиального значения, - способность обезьян решать двухфаз­ные задачи.

В двухфазных задачах особенно ясно обнаруживается двухфазность всякой интеллектуальной деятельности животного. Нужно раньше достать палку, потом достать плод. Нужно рань­ше оттолкнуть плод от себя, а затем обойти клетку и достать его с противоположной стороны. Само по себе доставание пал­ки приводит к овладению палкой, а не привлекающим живот­ное плодом. Это - первая фаза. Вне связи со следующей фа­зой она лишена какого бы то ни было биологического смысла. Это есть фаза подготовления. Вторая фаза - употребление пал­ки - является уже фазой осуществления деятельности в це­лом, направленной на удовлетворение данной биологической потребности животного. Таким образом, если с этой точки зре­ния подойти к решению обезьянами любой из тех задач, кото­рые им давал Кёлер, то оказывается, что каждая из них требу­ет двухфазной деятельности: взять палку - приблизить к себе плод, отойти от приманки - овладеть приманкой, перевернуть ящик - достать плод и т. д.

Каково же содержание обеих этих фаз деятельности обезь­яны? Первая, подготовительная фаза побуждается, очевидно, не самим предметом, на который она направлена, например, не самой палкой. Если обезьяна увидит палку в ситуации, кото­рая требует не употребления палки, а например, обходного пути, то она, конечно, не будет пытаться взять ее. Значит, эта фаза деятельности связана у обезьяны не с палкой, но с объектив­ным отношением палки к плоду. Реакция на это отношение и есть не что иное, как подготовление дальнейшей, второй фазы деятельности - фазы осуществления.

Что же представляет собой эта вторая фаза? Она направлена уже на предмет, непосредственно побуждающий животное, и строится в зависимости от определенных объективно-предмет­ных условий. Она включает, следовательно, в себя ту или иную операцию, которая становится достаточно прочным навыком.

Таким образом, при переходе к третьей, высшей стадии раз­вития животных наблюдается новое усложнение в строении деятельности. Прежде слитая в единый процесс деятельность дифференцируется теперь на две фазы: фазу подготовления и фазу осуществления. Наличие фазы подготовления и состав­ляет характерную черту интеллектуального поведения. Интел­лект возникает, следовательно, впервые там, где возникает про­цесс подготовления возможности осуществить ту или иную операцию или навык.

Существенным признаком двухфазной деятельности яв­ляется то, что новые условия вызывают у животного уже не просто пробующие движения, но пробы различных прежде выработавшихся способов, операций. Как, например, ведет себя курица, если ее гнать из-за загородки? Пробуя выйти наружу, она слепо мечется из стороны в сторону, т. е. просто увеличивает свою двигательную активность, пока наконец слу­чайное движение не приведет ее к успеху. Иначе ведут себя перед затруднением высшие животные. Они тоже делают про­бы, но это не пробы различных движений, а прежде всего про­бы различных операций, способов деятельности. Так, имея дело с запертым ящиком, обезьяна раньше пробует привыч­ную операцию нажимания на рычаг; когда это ей не удается, она пытается грызть угол ящика; потом применяется новый способ: проникнуть в ящик через щель дверцы; затем следу­ет попытка отгрызть рычаг, которая сменяется попыткой вы­дернуть его рукой; наконец, когда и это не удается, она приме­няет последний метод - пробует перевернуть ящик (Бойтендейк).

Эта особенность поведения обезьян, которая заключается в том, что они могут решать одну и ту же задачу многими спо­собами, представляется нам важнейшим доказательством того, что у них, как и у других животных, стоящих на той же стадии развития, операция перестает быть неподвижно связанной с деятельностью, отвечающей определенной задаче, и для свое­го переноса не требует, чтобы новая задача была непосредствен­но сходной с прежней.

Рассмотрим теперь интеллектуальную деятельность со сторо­ны отражения животными окружающей их действительности.

В своем внешнем выражении первая, основная, фаза интел­лектуальной деятельности направлена на подготовление второй ее фазы, т. е. объективно определяется последующей деятельно­стью самого животного. Значит ли это, однако, что животное имеет в виду свою последующую операцию, что оно способно представить ее себе? Такое предположение является ничем не обоснованным. Первая фаза отвечает объективному отноше­нию между вещами. Это отношение вещей и должно быть от­ражено животным. Значит, при переходе к интеллектуальной деятельности форма психического отражения животными в дей­ствительности изменяется лишь в том, что возникает отражение не только отдельных вещей, но и их отношений (ситуаций).

Соответственно с этим меняется и характер переноса, а сле­довательно, и характер обобщений животных. Теперь перенос операции является переносом не только по принципу сходства вещей (например, преграды), с которыми была связана данная операция, но и по принципу сходства отношений, связей ве­щей, которым она отвечает (например, ветка - плод). Живот­ное обобщает теперь отношения и связи вещей. Эти обобще­ния животного, конечно, формируются так же, как и обобщен­ное отражение им вещей, т. е. в самом процессе деятельности.

Возникновение и развитие интеллекта животных имеет своей анатомо-физиологической основой дальнейшее разви­тие коры головного мозга и ее функций. Какие же основные из­менения в коре мы наблюдаем на высших ступенях развития животного мира? То новое, что отличает мозг высших млеко­питающих от мозга нижестоящих животных, - это относитель­но гораздо большее место, занимаемое лобной корой, развитие которой происходит за счет дифференциации ее префронтальных полей.

Как показывают экспериментальные исследования Джексобсена, экстирпация (удаление) передней части лобных до­лей у высших обезьян, решавших до операции серию сложных задач, приводит к тому, что у них становится невозможным решение именно двухфазных задач, в то время как уже уста­новившаяся операция доставания приманки с помощью палки полностью сохраняется. Так как подобный эффект не создает­ся экстирпацией никаких других полей коры головного мозга, то можно полагать, что эти новые поля специфически связаны с осуществлением животными двухфазной деятельности.

Исследование интеллекта высших обезьян показывает, что мышление человека имеет свое реальное подготовление в мире животных, что и в этом отношении между человеком и его жи­вотными предками не существует непроходимой пропасти. Од­нако, отмечая естественную преемственность в развитии психи­ки животных и человека, отнюдь не следует преувеличивать их сходство, как это делают некоторые современные зоопсихоло­ги, стремящиеся доказать своими опытами с обезьянами якобы извечность и природосообразность даже такого «интеллекту­ального поведения», как забота за плату и денежный обмен.

Неправильными являются также и попытки резко проти­вопоставлять интеллектуальное поведение человекообразных обезьян поведению других высших млекопитающих. В насто­ящее время мы располагаем многочисленными фактами, сви­детельствующими о том, что двухфазная деятельность может быть обнаружена у многих высших животных, в том числе у собак, енотов и даже у кошек (правда, у последних, принадле­жащих к животным - «поджидателям», - лишь в очень своеоб­разном выражении).

Итак, интеллектуальное поведение, которое свойственно высшим млекопитающим и которое достигает особенно высо­кого развития у человекообразных обезьян, представляет со­бой ту верхнюю границу развития психики, за которой начи­нается история развития психики уже совсем другого, нового типа, свойственная только человеку, - история развития че­ловеческого сознания.

Общая характеристика психики животных

Предысторию человеческого сознания составляет, как мы видели, длительный и сложный процесс развития психики жи­вотных.

Если окинуть единым взглядом путь, который проходит это развитие, то отчетливо выступают его основные стадии и ос­новные управляющие им закономерности.

Развитие психики животных происходит в процессе их био­логической эволюции и подчинено общим законам этого про­цесса. Каждая новая ступень психологического развития име­ет в своей основе переход к новым внешним условиям суще­ствования животных и новый шаг в усложнении их физичес­кой организации.

Так, приспособление к более сложной, вещно оформленной среде приводит к дифференциации у животных простейшей нервной системы и специальных органов - органов чувстви­тельности. На этой основе и возникает элементарная сенсорная психика - способность отражения отдельных свойств среды.

В дальнейшем, с переходом животных к наземному образу жизни и вызванным этим шагом развитием коры головного моз­га, возникает психическое отражение животными целостных вещей, возникает перцептивная психика.

Наконец, еще большее усложнение условий существования, приводящее к развитию еще более совершенных органов вос­приятия и действия и еще более совершенного мозга, создает у животных возможность чувственного восприятия ими объек­тивных соотношений вещей в виде предметных «ситуаций».

Мы видим, таким образом, что развитие психики определяет­ся необходимостью приспособления животных к среде и что пси­хическое отражение является функцией соответствующих орга­нов, формирующихся у них в ходе этого приспособления. Нуж­но при этом особенно подчеркнуть, что психическое отражение отнюдь не представляет собой только «чисто субъективное», по­бочное явление, не имеющее реального значения в жизни живот­ных, в их борьбе за существование. Напротив, как мы уже гово­рили, психика возникает и развивается у животных именно по­тому, что иначе они не могли бы ориентироваться в среде.

Итак, развитие жизни приводит к такому изменению физи­ческой организации животных, к возникновению у них таких органов - органов чувств, органов действия и нервной систе­мы, функцией которых является отражение окружающей их действительности. От чего же зависит характер этой функции? Чем она определяется? Почему в одних условиях эта функция выражается, например, в отражении отдельных свойств, а в дру­гих - в отражении целостных вещей?

Мы нашли, что это зависит от объективного строения деятель­ности животных, практически связывающей животное с окружа­ющим его миром. Отвечая изменению условий существования, деятельность животных меняет свое строение, свою, так сказать, «анатомию». Это и создает необходимость такого изменения ор­ганов и их функций, которое приводит к возникновению более высокой формы психического отражения. Коротко мы могли бы выразить это так: каково объективное строение деятельности животного, такова и форма отражения им действительности.

При этом, однако, развитие психического отражения жи­вотными окружающей их внешней среды как бы отстает от раз­вития их деятельности. Так, простейшая деятельность, опре­деляемая объективными связями воздействующих свойств и соотносящая животное со сложной вещно оформленной сре­дой, обусловливает развитие элементарных ощущений, кото­рые отражают лишь отдельные воздействия. Более сложная деятельность позвоночных, определяемая вещными соотноше­ниями, ситуациями, связана с отражением целостных вещей. Наконец, когда на стадии интеллекта в деятельности живот­ных выделяется «фаза подготовления», объективно определя­емая возможностями дальнейшей деятельности самого живот­ного, то форма психики характеризуется отражением вещных соотношений, вещных ситуаций.

Таким образом, развитие форм психического отражения яв­ляется по отношению к развитию строения деятельности жи­вотных как бы сдвинутым на одну ступень вниз, так что между ними никогда не бывает прямого соответствия.

Точнее говоря, это соответствие может существовать лишь как момент, обозначающий собой переход в развитии на сле­дующую, высшую ступень. Уничтожение указанного несоот­ветствия путем возникновения новой формы отражения рас­крывает новые возможности деятельности, которая приобретает еще более высокое строение, в результате чего вновь возникает несоответствие и противоречие между ними, но теперь уже на новом уровне.

Итак, материальную основу сложного процесса развития психики животных составляет формирование «естественных орудий» их деятельности - их органов и присущих этим орга­нам функций. Эволюция органов и соответствующих им функ­ций мозга, происходящая внутри каждой из стадий развития деятельности и психики животных, постепенно подготавлива­ет возможность перехода к новому, более высокому строению их деятельности в целом; возникающее же при этом переходе изменение общего строения деятельности животных, в свою очередь, создает необходимость дальнейшей эволюции отдель­ных органов и функций, которая теперь идет как бы уже в но­вом направлении. Это изменение как бы самого направления развития отдельных функций при переходе к новому строе­нию деятельности и новой форме отражения действительнос­ти обнаруживается очень ясно. Так, например, на стадии элементарной сенсорной психи­ки функция памяти формируется, с одной стороны, в направле­нии закрепления связей отдельных воздействующих свойств, с другой - как функция закрепления простейших двигательных связей. Эта же функция мозга на стадии перцептивной психики развивается в форме памяти на вещи, а с другой стороны, в фор­ме развития способности к образованию двигательных навы­ков. Наконец, на стадии интеллекта ее эволюция идет еще в одном, новом направлении - в направлении развития памяти на сложные соотношения, на ситуации. Подобные же качествен­ные изменения наблюдаются и в развитии других отдельных функций.

Рассматривая развитие психики животных, мы подчерки­вали прежде всего те различия, которые существуют между ее формами. Теперь нам необходимо выделить то общее, что ха­рактеризует эти различные формы и что делает деятельность животных и их психику качественно отличными от человечес­кой деятельности и от человеческого сознания.

Первое отличие всякой деятельности животных от деятель­ности человека состоит в том, что она является деятельностью инстинктивно-биологической. Иначе говоря, деятельность жи­вотного может осуществляться лишь по отношению к предме­ту жизненной, биологической потребности или по отношению к воздействующим свойствам, вещам и их соотношениям (си­туациям), которые для животного приобретают смысл того, с чем связано удовлетворение определенной биологической по­требности. Поэтому всякое изменение деятельности животно­го выражает собой изменение фактического воздействия, по­буждающего данную деятельность, а не самого жизненного от­ношения, которое ею осуществляется. Так, например, в обычных опытах с образованием условного рефлекса у животного, ко­нечно, не возникает никакого нового отношения; у него не по­является никакой новой потребности, и если оно отвечает те­перь на условный сигнал, то лишь в силу того, что теперь этот сигнал действует на него так же, как безусловный раздражитель. Если вообще проанализировать любую из многообразных деятельностей животного, то всегда можно установить определенное биологическое отношение, которое она осуществляет, и, следо­вательно, найти лежащую в ее основе биологическую потреб­ность.

Итак, деятельность животных всегда остается в пределах их инстинктивных, биологических отношений к природе. Это об­щий закон деятельности животных.

В связи с этим и возможности психического отражения жи­вотными окружающей их действительности так же являются принципиально ограниченными. В силу того, что животное вступает во взаимодействие с многообразными, воздействую­щими на него предметами среды, перенося на них свои биоло­гические отношения, они отражаются им лишь теми своими сторонами и свойствами, которые связаны с осуществлением этих отношений.

Так, если в сознании человека, например, фигура треуголь­ника выступает безотносительно к наличному отношению к ней и характеризуется прежде всего объективно - количеством углов и т. д., то для животного, способного различать формы, эта фигура выделяется лишь в меру биологического смысла, кото­рый она имеет. При этом форма, выделившаяся для животно­го из ряда других, будет отражаться им неотделимо от соот­ветствующего биологического его отношения. Поэтому если у животного не существует инстинктивного отношения к дан­ной вещи или к данному воздействующему свойству и дан­ная вещь не стоит в связи с осуществлением этого отношения, то в этом случае и сама вещь как бы не существует для жи­вотного. Оно обнаруживает в своей деятельности безразли­чие к данным воздействиям, которые хотя и могут быть пред­метом его восприятия, однако никогда при этих условиях не становятся им.

Именно этим объясняется ограниченность воспринимаемо­го животными мира узкими рамками их инстинктивных отно­шений. Таким образом, в противоположность человеку у жи­вотных не существует устойчивого объективно-предметного отражения действительности.

Поясним это примером. Так, если у рака-отшельника ото­брать актинию, которую он обычно носит на своей раковине, то при встрече с актинией он водружает ее на раковину. Если же он лишился своей раковины, то он воспринимает актинию как возможную защиту абдоменальной части своего тела, лишен­ной, как известно, панциря, и пытается влезть в нее. Наконец, если рак голоден, то актиния еще раз меняет для него свой био­логический смысл, и он попросту съедает ее.

С другой стороны, если для животного всякий предмет окру­жающей действительности всегда выступает неотделимо от его инстинктивной потребности, то понятно, что и само отноше­ние к нему животного никогда не существует для него как тако­вое, само по себе, в отделенности от предмета. Это также со­ставляет противоположность тому, что характеризует сознание человека. Когда человек вступает в то или иное отношение к вещи, то он отличает, с одной стороны, объективный предмет своего отношения, а с другой - само свое отношение к нему. Такого именно разделения и не существует у животных. «...Жи­вотное, - говорит Маркс, - не «относится» ни к чему и вооб­ще не «относится».

Наконец, мы должны отметить и еще одну существенную черту психики животных, качественно отличающую ее от че­ловеческого сознания. Эта черта состоит в том, что отношения животных к себе подобным принципиально таковы же, как и их отношения к другим внешним объектам, т. е. тоже принад­лежат исключительно к кругу их инстинктивных биологичес­ких отношений. Это стоит в связи с тем фактом, что у животных не существует общества. Мы можем наблюдать деятельность нескольких, иногда многих животных вместе, но мы никогда не наблюдаем у них деятельности совместной, совместной в том значении этого слова, в каком мы употребляем его, говоря о деятельности людей. Например, специальные наблюдения над муравьями, перетаскивающими вместе относительно крупный предмет - какую-нибудь веточку или большое насекомое, по­казывают, что общий конечный путь, который проделывает их ноша, является не результатом совместных организованных действий этих животных, но представляет собой результат механического сложения усилий отдельных муравьев, из которых каждый действует так, как если бы он нес данный предмет самостоятельно. Столь же ясно это видно и у наиболее высо­коорганизованных животных, а именно у человекообразных обезьян. Если сразу перед несколькими обезьянами поставить задачу, требующую положить ящик на ящик, для того чтобы влезть на них и этим способом достать высоко подвешенный банан, то, как показывает наблюдение, каждое из животных действует, не считаясь с другими. Поэтому при таком «совмест­ном» действии нередко возникает борьба за ящики, столкновения и драки между животными, так что в результате «постройка» так и остается невозведенной, несмотря на то, что каждая обезьяна в отдельности умеет, хотя и не очень ловко, нагромождать один ящик на другой и взбираться по ним вверх.

Вопреки этим фактам некоторые авторы считают, что у ряда животных якобы существует разделение труда. При этом ука­зывают обычно на общеизвестные примеры из жизни пчел, му­равьев и других «общественных» животных. В действительно­сти, однако, во всех этих случаях никакого настоящего разделе­ния труда, конечно, не существует, как не существует и самого труда - процесса, по самой природе своей общественного.

Хотя у некоторых животных отдельные особи и выполня­ют в сообществе разные функции, но в основе этого различия функций лежат непосредственно биологические факторы. По­следнее доказывается и строго определенным, фиксированным, характером самих функций (например, «рабочие» пчелы стро­ят соты и прочее, матка откладывает в них яички) и столь же фиксированным характером их смены (например, последова­тельная смена функций у «рабочих» пчел). Более сложный ха­рактер имеет разделение функций в сообществах высших живот­ных, например в стаде обезьян, но и в этом случае оно определя­ется непосредственно биологическими причинами, а отнюдь не теми объективными условиями, которые складываются в раз­витии самой деятельности данного животного сообщества.

Особенности взаимоотношений животных друг с другом определяют собой и особенности их «речи». Как известно, обще­ние животных выражается нередко в том, что одно животное воз­действует на других с помощью звуков голоса. Это и дало осно­вание говорить о речи животных. Указывают, например, на сиг­налы, подаваемые сторожевыми птицами другим птицам стаи.

Имеем ли мы, однако, в этом случае процесс, похожий на речевое общение человека? Некоторое внешнее сходство меж­ду ними, несомненно, существует. Внутренне же эти процессы в корне различны. Человек выражает в своей речи некоторое объективное содержание и отвечает на обращенную к нему речь не просто как на звук, устойчиво связанный с определенным явлением, но именно на отраженную в речи реальность. Со­всем другое мы имеем в случае голосового общения животных. Легко показать, что животное, реагирующее на голос другого животного, отвечает не на то, что объективно отражает данный голосовой сигнал, но отвечает на самый этот сигнал, который приобрел для него определенный биологический смысл.

Так, например, если поймать цыпленка и насильно удержи­вать его, то он начинает биться и пищать; его писк привлекает к себе наседку, которая устремляется по направлению к этому звуку и отвечает на него своеобразным квохтанием. Такое го­лосовое поведение цыпленка и курицы внешне похоже на рече­вое общение. Однако на самом деле этот процесс имеет совер­шенно другую природу. Крик цыпленка является врожденной, инстинктивной (безусловно-рефлекторной) реакцией, при­надлежащей к числу так называемых выразительных движе­ний, которые не указывают и не означают никакого определен­ного предмета, действия или явления; они связаны только с известным состоянием животного, вызываемым воздействием внешних или внутренних раздражителей. В свою очередь, и по­ведение курицы является простым инстинктивным ответом на крик цыпленка, который действует на нее как таковой - как раз­дражитель, вызывающий определенную инстинктивную реак­цию, а не как означающий что-то, т. е. отражающий то или иное явление объективной действительности. В этом можно легко убедиться с помощью следующего эксперимента: если привя­занного цыпленка, который продолжает пищать, мы закроем толстым стеклянным колпаком, заглушающим звуки, то насед­ка, отчетливо видя цыпленка, но уже не слыша более его кри­ков, перестает обнаруживать по отношению к нему какую бы то ни было активность; сам по себе вид бьющегося цыпленка ос­тавляет ее безучастной. Таким образом, курица реагирует не на то, что объективно значит крик цыпленка, в данном случае на опасность, угрожающую цыпленку, но реагирует на звук крика.

Принципиально таким же по своему характеру остается и голосовое поведение даже у наиболее высокоразвитых живот­ных, например, у человекообразных обезьян. Как показывают, например, данные Иеркса и Лернеда, научить человекообраз­ных обезьян настоящей речи невозможно. Из того факта, что голосовое поведение животных является инстинктивным, однако, не следует, что оно вовсе не связано с психическим отражением ими внешней объективной действи­тельности. Однако, как мы уже говорили, для животных пред­меты окружающей их действительности неотделимы от самого отношения их к этим предметам. Поэтому и выразительное по­ведение животного никогда не относится к самому объективно­му предмету. Это ясно видно из того, что та же самая голосовая реакция животного повторяется им не при одинаковом харак­тере воздействующих предметов, но при одинаковом биологи­ческом смысле данных воздействий для животного, хотя бы воздействующие объективные предметы были при этом совер­шенно различны.

Так, например, у птиц, живущих стаями, существуют специ­фические крики, предупреждающие стаю об опасности. Эти кри­ки воспроизводятся птицей всякий раз, когда она чем-нибудь напугана. При этом, однако, совершенно безразлично, что имен­но воздействует в данном случае на птицу: один и тот же крик сигнализирует и о появлении человека, и о появлении хищного животного, и просто о каком-нибудь необычном шуме. Следо­вательно, эти крики связаны с теми или иными явлениями дей­ствительности не по их объективно сходным признакам, но лишь по сходству инстинктивного отношения к ним животного. Они относятся не к самим предметам действительности, но связаны с теми субъективными состояниями животного, которые воз­никают в связи с этими предметами. Иначе говоря, упомяну­тые нами крики животных лишены устойчивого объективного предметного значения. Итак, общение животных и по своему содержанию, и по ха­рактеру осуществляющих его конкретных процессов также пол­ностью остается в пределах их инстинктивной деятельности.

Совсем иную форму психики, характеризующуюся совер­шенно другими чертами, представляет собой психика челове­ка - человеческое сознание.

Переход к человеческим формам жизни, к человеческой общественной по своей природе трудовой деятельности, свя­зан не только с изменением принципиального строения дея­тельности и возникновением новой формы отражения действи­тельности; психика человека не только освобождается от тех черт, которые общи всем рассмотренным нами стадиям пси­хического развития животных, и не только приобретает каче­ственно новые черты. Главное состоит в том, что с переходом к человеку меняются и сами законы, управляющие развитием психики. Если на всем протяжении животного мира теми об­щими законами, которым подчинялись законы развития пси­хики, были законы биологической эволюции, то с переходом к человеку развитие психики начинает подчиняться законам общественно - исторического развития.<... >

---

Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 1053; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!