Позитивные критерии квалификации императивных норм, имеющих особое значение
Анализ императивных качеств норм, имеющих особое значение, показывает, что речь идет не о всех императивных нормах, а об их некоторой части, обладающей определенными позитивными качествами, позволяющими исключить применение иностранных норм и обусловливающими собственное их прямое применение. Именно на это обращает внимание Л.А.Алексидзе, который пишет: "Основа jus cogens - защита юридических и морально-политических устоев, на которых зиждется все здание правовой надстройки и без которых невозможно было бы функционирование всей системы общественных отношений, закрепленных в праве и охраняемых государством" *(78). В первую очередь это касается тех императивных норм, которые по своей юридической природе являются разрешениями в форме обязывания в сферах, где, исходя из публичных интересов, государством введен общий запрет и установлены, в качестве исключения, разрешения в виде обязываний субъектам правовых отношений поступать конкретно-определенным, а не иным способом. Это относится к правовым режимам разрешительного типа, представляющим, с позитивной точки зрения, совокупность общих запретов, разрешений и обязываний в сферах действия особых публичных интересов. Ю.Г.Морозова считает, что институт норм непосредственного применения защищает нормативный (законодательно закрепленный) ordre public *(79). Причем речь идет не только об интересах государства, но и об интересах частных лиц и общества в целом, имеющих для них существенное значение с точки зрения обеспечения национальной безопасности.
|
|
|
Особенность правового регулирования международных частных отношений в областях, затрагивающих особые публичные интересы государства и общества (например, военно-техническое сотрудничество Российской Федерации с иностранными государствами), заключается в установлении непосредственного, а не опосредованного, через коллизионную норму, правового регулирования наиболее существенных аспектов указанных отношений в этой области. При этом может показаться, что непосредственное правовое регулирование международных частных отношений, связанных с экспортом продукции военного назначения, противоречит закономерности, обусловливающей их опосредованное (коллизионное) правовое регулирование.
Однако прямое регулирование охватывает не весь комплекс международных частных отношений, связанных с экспортом продукции военного назначения, а только самые существенные, касающиеся субъектно-объектного состава гражданско-правовых отношений с иностранным элементом, а также некоторых субъективных прав при заключении внешнеторговых сделок и осуществления вытекающих из них прав и обязанностей.
|
|
|
Указанные аспекты напрямую затрагивают публичные интересы государства и могут повлиять на его национальную безопасность. Их нарушение способно оказать возмущающее воздействие на внутрисистемные связи системы внутригосударственных отношений, обеспечивающие ее целостность.
Объективно обусловленная тесная связанность принципиально важных для государства аспектов внешнеторговых сделок в области военно-технического сотрудничества с российской системой внутригосударственных отношений, прежде всего государством, и, соответственно, российской правовой системой исключает опосредованное регулирование возникающих связей и отношений и предопределяет применение к ним императивных материальных норм, имеющих особое значение, российской, а не иностранной правовой системы.
Исключительный публичный интерес охватывает лишь отдельные, наиболее существенные аспекты внешнеторговых сделок в отношении продукции военного назначения. К таковым не относятся:
выбор правопорядка, которому стороны намерены подчинить права и обязанности;
определение момента перехода рисков;
возникновение и прекращение права собственности при совершении внешнеторговых сделок;
|
|
|
выбор средств правовой защиты при нарушении одной из сторон своих обязательств;
выбор формы расчетов и средств платежа;
выбор способа исполнения обязательства.
Правовое воздействие на указанные аспекты сделок в отношении продукции военного назначения основано на закономерности их опосредованного (коллизионного) регулирования, и прежде всего на принципе lex voluntatis, в силу которого стороны свободны в выборе применимого права, регулирующего обязательственный статут этих сделок.
Вместе с тем необходимо отметить определенный абстрактно-теоретический характер изложенных рассуждений, которые весьма непросто использовать при разрешении конкретного дела. Встает вопрос: как практически, а не теоретически определить случаи исключения коллизионного регулирования и, соответственно, использования непосредственного материального регулирования? То есть речь идет о позитивных критериях применения императивных норм, имеющих особое значение. В целом эта проблема касается природы и сущности таких норм. В данном случае необходимо выявить лишь формально-правовые критерии, позволяющие в правоприменительной практике определить сферы исключительных государственных интересов, обусловливающие непосредственно-материальное, а не коллизионное регулирование возникающих на их основе отношений.
|
|
|
Основой для определения сфер коллизионного (опосредованного) либо материального (непосредственного) регулирования является выявление сфер действия общих дозволений и запретов, обусловливающих характер и порядок правового регулирования возникающих в них правоотношений. Теоретические аспекты общих дозволений и запретов и действующих в них режимов правового регулирования были разработаны С.С.Алексеевым *(80). Применительно к предмету настоящего исследования необходимо отметить следующее.
Именно в силу разрешительного порядка возникновения и осуществления субъективных прав и обязанностей в сфере действия общего запрета, относящегося к национальной правовой системе, исключается коллизионное (опосредованное) регулирование указанных отношений. Правовые нормы, устанавливающие общий запрет, имеют в своем основании специфичные общественные отношения, затрагивающие коренные интересы государства в системе внутригосударственных отношений. Этим обстоятельством обусловливается непосредственное регулирование указанных отношений материальными нормами своей национальной правовой системы.
Формальное отражение указанных исключительных публичных интересов находит выражение в существовании и действии императивных норм, создающих вместе с запретами разрешительный порядок правового регулирования. Их природа не обусловливает широкую сферу применения указанных норм, как это можно встретить в российской доктрине международного частного права *(81).
Применительно к области военно-технического сотрудничества общие запреты установлены:
1) на экспорт и импорт продукции военного назначения;
2) на деятельность в области военно-технического сотрудничества;
3) на объекты гражданских прав в сфере военно-технического сотрудничества - поставляться может исключительно продукция военного назначения, включенная в список продукции военного назначения, разрешенной к передаче иностранным заказчикам;
4) на участие иностранных лиц в военно-техническом сотрудничестве - ими могут быть только иностранные государства или управомоченные лица этих государств, включенные в список государств, в которые разрешена передача продукции военного назначения.
Другим примером является установление жестких локальных запретов в сферах действия общих дозволений, которые обеспечивают соблюдение интересов государства не менее эффективно, чем общие запреты.
Так, каждое юридическое лицо, получившее право на осуществление внешнеторговой деятельности в отношении продукции военного назначения, ограничено в рамках этой правоспособности осуществлять конкретные юридические действия, направленные на поставки военной продукции инозаказчикам. Экспортер должен получить субъективное право на осуществление юридически значимых действий, направленных на заключение того или иного вида экспортно-импортной сделки, либо исполнение обязательств по ней *(82).
Исполнение контрактного обязательства в отношении ПВН ограничено разрешительным порядком вывоза соответствующей ПВН с таможенной территории России. Фактически исполнение контрактного обязательства, т.е. передача продукции инозаказчику, возможно только после получения лицензии КВТС России на ее вывоз *(83).
Еще одним критерием императивности норм в соответствии со ст. 1192 ГК РФ является прямое указание на их особые свойства в самой норме. В качестве примера можно привести норму ст. 17 Федерального закона "О государственном регулировании внешнеторговой деятельности", определившей, что сделки по экспорту и/или импорту отдельных товаров, совершенные в нарушении государственной монополии, являются ничтожными. Соответственно, при предъявлении иска, предметом которого будет признание внешнеторговой сделки недействительной, суд, в случае выявления, что она совершена в сфере действия российской государственной монополии, при определении применимого права к отношениям недействительности применит вышеназванную норму в силу прямого указания на ничтожность соответствующих гражданско-правовых отношений с иностранным элементом.
Другим критерием императивных норм прямого действия является особая значимость охраняемых ими интересов и отношений. Выше уже указывалось, что отдельными позитивными проявлениями является установление общих запретов в рамках правовой системы lex fori. Однако особая значимость определяется не только общими запретами, но и позитивными обязываниями, предписывающими поступать прямо установленным способом. Опять наиболее показательным примером здесь служит сфера военно-технического сотрудничества и соответствующее законодательство. В соответствии с ним практически все существенные условия внешнеторгового договора в отношении продукции военного назначения определяются не соглашением сторон, а в результате решений уполномоченных органов государственной власти.
Указанные решения и определенные ими условия носят императивный характер, обусловливающий их строгую императивность и обязательную применимость, независимо от применимого в соответствии с коллизионными нормами иностранного права, которое указанные вопросы отдает на откуп соглашению сторон.
Исходя из изложенного трудно согласиться с постановлением Федерального арбитражного суда Московского округа (дело N КГ-А40/6329-02 от 26 сентября 2002 г.) по иску кипрской фирмы МФК Инвестментс (Кипрус) к ОАО "Инкомбанк" о признании недействительными беспоставочных расчетных форвардных контрактов, в котором записано, что императивной нормы, ограничивающей применение иностранного права к условиям сделки, кроме ее формы, в российском законодательстве не содержится.
Глава 3. Обход закона
Правовой институт "обхода закона" является одним из наиболее дискуссионных в науке международного частного права.
Стойкое невнимание отечественной науки, прежде всего советского периода и новейшей российской истории, к этому правовому явлению сменилось обстоятельным научным исследованием А.И.Муранова *(84). Результатом научных изысканий ученого стал вывод, что "оговорка об "обходе закона" для защиты интересов российского права является совершенно излишней" *(85).
Вместе с тем изучение названного института на основе системного подхода открывает несколько иные его аспекты, которые позволяют говорить о преждевременности сделанных выводов. Попытаемся изложить собственную точку зрения.
В целом, исследуя институт "обхода закона", необходимо выделить две группы проблем:
первая - отождествление теории "обхода закона" с публичным порядком и императивными нормами, имеющими особое значение;
вторая группа - предмет регулирования нормы об "обходе закона", устанавливает ли он запрет на обход коллизионных норм международного частного права или материальных норм lex fori.
3.1. Соотношение нормы об "обходе закона" с оговоркой о публичном порядке и императивными нормами, имеющими особое значение
Русская дореволюционная наука в отличие от института публичного порядка *(86) не уделила столь пристального внимания "обходу закона". Однако этот перегиб в сторону публичного порядка оказал непосредственное влияние и на теорию "обхода закона". В наиболее общем виде отношение к этому институту было выражено в трудах А.Н.Мандельштама, который писал: "Мы должны... повторить не раз уже сделанное замечание о совпадении двух известных теорий "ordre public" и "in fraudem legis"" *(87), "теории "публичного порядка" и "обхода закона" имеют ту же цель - заменить нормально компетентный закон посредством lex fori; разница только в том, что в теории "обхода законов" устранение компетентного закона зависит от констатирования намерения сторон нарушить свой личный статут. Очевидно, что обе эти теории выражают одну и ту же мысль с разных точек зрения..." *(88)
В советской довоенной науке наиболее подробно на "обходе закона" остановился А.Г.Гойхбарг, который только отметил, что указанный институт тесно связан с автономией воли и "ordre public" *(89), не исследуя конкретные проявления такой связи.
Теория отождествления "обхода закона" и оговорки о публичном порядке нашла отражение в современной науке. Так, А.И.Муранов считает, что "если российское право действительно имеет заинтересованность быть применимым к правоотношению, то это случаи, когда применение российского права действительно необходимо для его собственных интересов. Но в таких случаях применение российского права обеспечивается оговоркой о публичном порядке или оговоркой об императивных нормах" *(90). Теория "обхода закона" появилась "в качестве второго (наряду с публичным порядком) исключения необходимости применять иностранный закон, на который указывает коллизионная норма" *(91).
На связи "обхода закона" и императивных норм остановимся несколько позже. Здесь же рассмотрим соотношение "обхода закона" и оговорки о публичном порядке. Замены "обхода закона" оговоркой о публичном порядке не происходит в силу различия в предметах правового регулирования указанных норм. Предметом "обхода закона" является недействительность соглашений и иных действий, направленных на исключение объективно применимого в силу закона права и, как следствие, применение иного права. Таким образом, это отношения недействительности правоотношений, предметом которых являются указанные соглашения и действия. Предметом оговорки о публичном порядке является исключение применения иностранного права, если его применение противоречит публичному порядку страны суда. При этом целью признания соглашения, указанного в норме об "обходе закона", недействительным является не обеспечение применения lex fori, а только создание условий для применения права в соответствии с применимыми коллизионными нормами. Именно такой подход был закреплен в ст. 1198 модели части третьей ГК РФ *(92).
В случае существования соглашения о применимом праве, обладающего признаками недействительности, применение иного соответствующего права без предварительного решения вопроса о недействительности указанного соглашения невозможно. В то же время применение оговорки о публичном порядке не требует решения предварительного вопроса о действительности соглашения о применимом праве в силу правомерности его определения на основании автономии воли сторон либо соответствующей коллизионной нормы. В рамках применения оговорки о публичном порядке не решается вопрос о правомерности выбора применимого права. Главное здесь - исключение применения иностранного права в силу условий, определенных указанной оговоркой. Таким образом, различие между "обходом закона" и оговоркой о публичном порядке - это различие между субъективным основанием признания недействительным соглашения о применимом праве, не требующего в дальнейшем применения оговорки о публичном порядке, и объективным основанием исключения применения иностранного права, не требующего для этого использования нормы об "обходе закона".
Аналогичной позиции придерживается и Л.Раапе, который подчеркивает, что германская доктрина исходит из связанности "обхода закона" и публичного порядка. Однако сам ученый считает иначе: "Согласно другой точке зрения, публичный порядок не помогает или не всегда помогает. Fraude a la loi представляет собой особое явление, и поэтому бороться с ним следует особым способом, а именно при помощи особого принципа, касающегося agere in fraudem legis (действий, совершаемых в обход закона). Положение в данном случае аналогично тому, которое имеет место при обходе закона в пределах одного правопорядка, когда публичный порядок вообще не принимается в соображение. Я хотел бы присоединиться к последней точке зрения..." *(93)
Следующим аспектом исследуемой проблемы является определение соотношения институтов "обхода закона" и императивных норм, имеющих особое значение.
Первым, кто обратил внимание именно на этот аспект проблемы, был А.Г.Гойхбарг, который писал: "... если законодательство определенной страны содержит в себе, в области своего обязательственного права очень много императивных положений (как, например, швейцарское или еще в гораздо большей степени советское), устранить действие которых отнюдь не зависит от воли сторон, то было бы совершенно нелепым с точки зрения соответственного законодательства допустить устранение их действий, допустить обход внутренних законов посредством обхода нормы частного международного права, посредством заключения соответственных договоров, с нарочитой целью, за пределами соответственной страны, в стране, законодательство которой, отнюдь не защищая интересов экономически слабейшего или вообще определенных социальных интересов... ставит все в зависимость от "добровольных" соглашений сторон" *(94).
Обозначив проблему, А.Г.Гойхбарг вместе с тем не остановился на вопросе соотношения "обхода закона" и императивных норм, имеющих особое значение. Ученый только обращает внимание, что устранение указанных императивных норм в результате соглашения сторон неправомерно и обусловливает применение нормы об "обходе закона". Однако особо подчеркнем, что применение этих императивных норм не заменяет собой нормы об "обходе закона", так сказать юридический эффект ее действия. Наоборот, устранение императивных норм в результате соответствующего соглашения является основанием для применения нормы об "обходе закона".
Вопросы соотношения "обхода закона" и императивных норм стали предметом новейших исследований в области международного частного права.
Как ранее уже было отмечено, А.И.Муранов считает, что юридический эффект, который призван обеспечить "обход закона", в полной мере достигается оговоркой о публичном порядке и императивными нормами, имеющими особое значение *(95).
Аналогичную позицию занимает и Ю.Г.Морозова, которая подчеркивает: "Учитывая то, что теория обхода закона возникла в период становления науки международного частного права и являясь вторым общим корректором автономии воли наряду с оговоркой о публичном порядке, принимая во внимание также усиление позиций института норм непосредственного применения, не нуждающегося в дополнительном обеспечителе своего применения, научную критику теории fraude a la loi, признание ее устаревшей, что подтверждается отсутствием данной нормы в новейшем законодательстве о международном частном праве и в международных актах, считаем возможным утверждать, что в настоящий момент функции института обхода закона полностью поглощает институт норм непосредственного применения" *(96). В отношении идентичности функций "обхода закона" и императивных норм, имеющих особое значение (норм непосредственного применения), необходимо отметить следующее.
В российской правовой системе институт императивных норм установлен ст. 1192 ГК РФ, которой определено, что такие нормы регулируют соответствующие отношения независимо от подлежащего применению права. Как видно из содержания указанной статьи, она определяет применимость императивных норм ввиду их особых качеств, точнее, особых качеств регулируемых ими отношений, имеющих исключительное значение для обеспечения интересов государства и общества при взаимодействии национальных правовых систем. Статья 1192 не устанавливает, что соглашения, которые направлены на обход таких императивных норм, недействительны. Более того, вопросы соглашений о применимом праве вообще остаются за рамками этой статьи.
Необходимо отметить, что, когда в указанной норме говорится о применимости императивных норм независимо от подлежащего применению права в соответствии с правилами разд. VI части третьей ГК РФ, к которым относится и норма о выборе сторонами применимого права к соответствующим правоотношениям, названная часть нормы, определенная ст. 1192, косвенно подтверждает, что могут иметь место и случаи одновременного существования соглашений, дозволяющих обойти императивные нормы прямого действия, и самих этих норм. Когда мы приходим к пониманию этого, то объективным следствием из такого понимания является решение вопроса о недействительности указанного соглашения.
В случае судебного разбирательства по вопросу применения императивных норм, имеющих особое значение, суд не сможет не учесть и существования по этому же вопросу соглашения, дозволяющего применить нормы иной правовой системы. Именно признание указанных соглашений недействительными и является предметом "обхода закона".
Как и в вопросе о соотношении "обхода закона" и оговорки о публичном порядке, предмет и соответственно функция первого правового явления составляют отношения недействительности соглашений, направленных на обход императивных норм прямого действия, второго - обеспечение приоритета и, как следствие, применение указанных норм, по сравнению с правом, выбранным в соответствии с соглашением сторон. Разница же в вопросах соотношения "обхода закона", оговорки о публичном порядке и императивных норм, имеющих особое значение, - это различие между субъективным основанием признания недействительным соглашения о применимом праве, не требующего в дальнейшем применения оговорки о публичном порядке и императивных норм прямого действия, и объективными основаниями исключения применения иностранного права и непосредственного применения императивных норм прямого действия, не требующих для этого использования нормы об "обходе закона".
3.2. Предмет регулирования нормы об "обходе закона"
Следующая группа проблем, требующих изучения, - это предмет регулирования нормы об "обходе закона", устанавливает ли он запрет на обход коллизионных норм международного частного права, либо же материальных норм lex fori.
В российской науке на эту проблему обратил внимание А.И.Муранов, который пишет: "...в классической теории agere in fraudem legis общепризнано, что "обходится" не коллизионная норма, а внутренняя материальная норма "обходимого" закона" *(97).
Действительно, указанное представление о предмете "обхода закона" было сформулировано классиком немецкого международного частного права Л.Раапе. Ученый подчеркивает: "При обходе закона в международном частном праве прежде всего переходят в сферу действия другого правопорядка, содержащего желательные материальные нормы, и затем приноравливаются к последним... Обходится материальная норма... Создание коллизионно-правового фактического состава является средством для обхода закона, но это не самый обход" *(98).
А.И.Муранов критикует проект части третьей ГК РФ, которая содержала специальную норму об "обходе закона" за то, что в соответствии с ней "обходятся" именно коллизионные нормы *(99). Данный вывод не убедителен хотя бы потому, что речь в ст. 1231 проекта шла о недействительности соглашений и иных действий участников соглашений, регулируемых ГК РФ, направленных на то, чтобы в обход правил разд. VII проекта о подлежащем применению праве подчинить соответствующие отношения иному праву. Однако указанный раздел содержал не только коллизионные нормы, но и соответствующую статью об императивных нормах, имеющих особое значение, напрямую регулирующих соответствующие отношения. То есть речь как раз и идет о тех материальных нормах, в основе которых лежат особо значимые для государства и общества интересы, действие которых исключает в качестве элемента фактического состава правоотношения с иностранным элементом использование коллизионных норм.
Как и Л.Раапе *(100), А.И.Муранов акцентирует внимание на том, что "обход закона" имеет целью неприменение той или иной нормы, а в случае "обхода закона" в международном частном праве цель состоит именно в применении коллизионной нормы ввиду наличия в ней удобной привязки, а результатом является применение иностранного права и неприменение внутренней материальной нормы права, коллизионная норма которого и была применена. Из того, что коллизионная норма применяется, вытекает, что в теории "обхода закона" она лишь средство для "обхода", но никак не объект "обхода" *(101).
Вместе с тем если внимательно прочитать норму об "обходе закона" проекта ГК РФ, то основная цель, которая ею преследовалась, - не применение иностранного закона, а недействительность соответствующего соглашения. Вторая часть указанной нормы - это определение соответствующего права, поиск которого объективно необходим в силу недействительности самого соглашения о выборе применимого права. Но это уже вторичный вопрос. Первичным же все-таки является недействительность соглашения, и именно это выступает объектом института об "обходе закона".
Применение иностранного права в качестве цели является объектом собственно соглашения сторон о применимом праве, а не отношений, которые возникли из недействительности такого соглашения. Когда состоялось соглашение, обладающее признаками противоправности, правовое регулирование возникших при этом правоотношений ставит своей целью принятие правовых мер, направленных на пресечение их противоправного характера. В случае с "обходом закона" необходимым для этого является прежде всего признание возникших из соглашения правоотношений недействительными. Определение применимого права в результате недействительности такого соглашения - следствие неурегулированности отношений сторон, возникающее в этом случае.
Необходимо также учитывать механизм коллизионного регулирования, обусловленный природой и спецификой международных частных отношений. Указанные отношения регулируются не непосредственно, за исключением особо значимых отношений, являющихся объектом императивных норм прямого действия, а через коллизионное правоотношение, входящее в фактический состав гражданско-правового отношения с иностранным элементом. То есть регулирование указанных отношений двухступенчатое. В нем задействованы коллизионные и материальные нормы. При этом объектом коллизионной нормы является выбор соответствующего применимого права, и только уже в результате этого объектом выбранного права являются соответствующие материальные нормы. В случае же с "обходом закона" механизм регулирования еще более сложный и увеличивается на одну ступень.
Первая - признание недействительным соглашения о выборе права. Объектом возникающего в этом случае правоотношения выступает указанное соглашение, а предметом - отношения недействительности. Вторая ступень - поиск применимого права, так как право, выбранное сторонами, неприменимо в силу недействительности соответствующего соглашения. И третья ступень - применение права для регулирования международного частного отношения, выбранного в соответствии с коллизионной нормой, регулирующей правоотношения.
Таким образом, можно сделать вывод, что объектом "обхода закона" являются коллизионные правоотношения по выбору применимого права, а не материальные нормы. Последние задействованы в механизме правового регулирования международных частных отношений в целом. С точки зрения правового регулирования указанных отношений естественно объективно необходимым является поиск соответствующих материальных норм. Однако их определению в случае с "обходом закона" предшествуют две ступени (стадии), без которых указанный механизм не заработает. Именно поэтому в проекте части третьей ГК РФ речь в отношении применения "обхода закона" шла о недействительности соглашений, направленных на обход применимых в силу соответствующего раздела коллизионных и императивных норм.
Следует также отметить, что классическая теория, несмотря на утверждение А.И.Муранова, по меньшей мере не едина в вопросе о предмете регулирования института "обхода закона".
Так, М.Вольф отмечает: "В небольшом количестве случаев имеется возможность объявить создание мнимой иностранной коллизионной привязки противоречащей действительному намерению сторон и поэтому недействительным" *(102). Очевидно, что ученый подчеркивает предмет института "обхода закона", направленный на разрешение коллизионных проблем, возникающих из выбора применимого в результате соглашений сторон права.
Аналогичная ситуация и в нормативном закреплении института "обхода закона" в различных национальных правовых системах.
Ряд национальных правовых систем вообще не содержит нормы об "обходе закона". К ним относятся США, Австрия и Италия.
Вместе с тем указанный институт активно используется в других государствах. При этом прослеживаются два подхода в вопросе законодательного определения его предмета.
Первый подход состоит в законодательном закреплении исключения обхода материальных императивных норм в результате соглашения о выборе применимого права. Так, п. 4 ст. 12 ГК Испании (1889 г.) устанавливает, что использование коллизионной нормы с целью уклонения от какого-либо испанского императивного закона считается обходом закона. Пункт 1 ст. 8 Указа Венгрии "О международном частном праве" определяет, что не может применяться иностранное право в том случае, когда оно привязывается к иностранном элементу, созданному сторонами искусственно или путем симуляции в целях обхода иным образом применимой нормы закона (обманная привязка).
Второй подход основан на недопустимости создания обманным путем коллизионных привязок, в том числе и соглашением сторон, направленных на обход применимых норм закона суда. То есть предметом в данном случае является решение прежде всего коллизионной проблемы. Одним из наиболее характерных примеров указанного подхода является ст. 21 ГК Португалии (1966 г.), в соответствии с которой при применении коллизионных норм не учитываются фактические составы и права, созданные с обманным намерением обойти применимость того закона, который в других обстоятельствах являлся бы компетентным.
3.3. "Обход закона" и автономия воли
Одной из актуальных проблем международного частного права является соотношение "обхода закона" и автономии воли.
А.И.Муранов задается вопросом: как примирить статью об "обходе закона" с неограниченной автономией воли в отношении договоров? Неограниченная автономия воли все время вызывала нападки сторонников теории "обхода закона" *(103). Ответ не заставляет себя ждать: "...эти два понятия не совместимы именно с точки зрения методологии" *(104). На аналогичной позиции стоит и В.Л.Толстых: "Концепция обхода закона противоречит принципу автономии воли в международном частном праве, в соответствии с которым стороны для регулирования отношений по договору могут выбрать право любого другого государства" *(105).
Вместе с тем российская правовая система в части гражданского законодательства не определяет автономию воли в качестве неограниченной.
Действительно, автономия воли субъектов хозяйственной деятельности относится к основополагающим принципам гражданских правоотношений. В соответствии с п. 2 ст. 1 ГК РФ юридические лица приобретают и осуществляют гражданские права своей волей и в своем интересе. Статьей 9 ГК РФ установлено, что юридические лица по своему усмотрению осуществляют принадлежащие им гражданские права.
Под автономией воли субъектов частных правоотношений понимают самостоятельное, своей волей и в своем интересе, совершение ими действий, направленных на приобретение, изменение и прекращение субъективных прав, а также осуществление субъективных прав в пределах предоставленных им правомочий.
Необходимо отличать институт "автономии воли" гражданского законодательства от аналогичного института в международном частном праве.
Автономия воли в международном частном праве является одним из его важнейших принципов, "целью которого является определение применимых материально-правовых норм, а именно автономии воли сторон в выборе применимого к их отношениям права. В соответствии с этим принципом суд обязан применить право, избранное самими участниками правоотношения" *(106). Вместе с тем это отличие не означает абсолютную самостоятельность и несвязанность институтов свободы договора в гражданском праве и автономии воли в международном частном праве. Принцип автономии воли установлен п. 1 ст. 1210 разд. VI ГК. Однако даже в рамках указанной статьи п. 5 установлены определенные ограничения в отношении автономии воли *(107).
В силу того что принцип автономии воли структурно входит в ГК, на него распространяются общие начала гражданского законодательства. Это прямо следует из п. 1 ст. 1186 ГК РФ, которым определено, что к гражданско-правовым отношениям с иностранным элементом применяются в том числе и нормы Кодекса.
Правомерен вопрос: если автономия воли (свобода договора) - одно из начал гражданского права, является ли основным началом возможность ограничения свободного волеизъявления сторон при установлении договорных отношений для соблюдения публичных интересов, в том числе в вопросе выбора применимого права?
Ответ на этот вопрос положителен в целом. Частью 2 ст. 1 ГК РФ, установившей основные начала гражданского законодательства, определено, что гражданские права, в том числе право по своему усмотрению определять договорные условия, могут быть ограничены на основании федерального закона. Частью 3 ст. 1 ГК РФ установлено, что в соответствии с федеральным законом может быть ограничено перемещение товаров и услуг. Соответственно, можно сделать вывод, что ограничение самостоятельности субъектов гражданского права для защиты публичных интересов является таким же основным началом гражданского права, как автономия воли сторон, их свободное волеизъявление. Это в полной мере касается и автономии воли в международном частном праве.
Таким образом, российская правовая система не содержит в своей основе принципа неограниченной автономии воли сторон. Вследствие этого не возникает никакого методологического противоречия между автономией воли и "обходом закона". Принцип автономии воли действует до тех пределов, за которыми воля субъектов хозяйственной деятельности не самостоятельна и должна исходить из установленных на основании федеральных законов ограничений и запретов.
В области международного частного права институт "обхода закона" и призван обеспечивать соблюдение закрепленных правом императивных требований, имеющих как коллизионную, так и материально-правовую природу, которые нельзя обойти соглашением сторон в силу особой значимости охраняемых ими отношений и интересов.
3.4. "Обход закона" и принцип тесной связи
Еще одной научной проблемой является определение соотношения "обхода закона" и принципа тесной связи правоотношения с иностранным элементом с регулирующим его правом.
По мнению А.И.Муранова, "если мы признаем теорию наиболее тесной связи доминирующим началом, то проблема "обхода закона" исчезает сама по себе; но если мы признаем теорию наиболее тесной связи второстепенным началом по сравнению с установленными в законе традиционными коллизионными привязками, то уже невозможно делать оговорку об "обходе закона", поскольку это явление - неизбежное следствие традиционного коллизионного метода" *(108). И далее: "...в механизме регулирования коллизий законов, основанном на этой теории (теории наиболее тесной связи. - В.К.), не может быть и речи о создании ситуации объективно необоснованного распределения компетенции между законами, поскольку один из них практически всегда будет более тесно связан с правоотношением, чем другой" *(109).
Вышеизложенный подход говорит о необъективной оценке сущности и содержания принципа тесной связи. Подход А.И.Муранова основан на том, что принцип тесной связи в любом случае обеспечивает определение применимого права к конкретному правоотношению с иностранным элементом, что, в общем-то, бесспорно. Законодательную реализацию такой позиции мы видим на примере определения применимого права в соответствии со ст. 1210 и 1211 ГК РФ: стороны выбирают применимое право по соглашению между собой, в случае же отсутствия такого выбора применяется право страны, с которой договор наиболее тесно связан. Вопрос об обходе не возникает в сфере диспозитивного коллизионного регулирования, прежде всего, в тех сферах международных частных отношений, в которых действует автономия воли сторон. Указанные сферы не являются объектом, а в "обходе закона", соответственно, не содержится предмета, направленного на регулирование отношений в этих сферах. Более того, как ранее было отмечено, автономия воли сторон является реализацией принципа тесной связи, который выступает в качестве одного из основополагающих принципов правового регулирования в международном частном праве. В этой части международных частных отношений, регулируемых на основе принципа тесной связи, действительно исключается действие и применение "обхода закона".
Вместе с тем указанный принцип, как это ни покажется на первый взгляд странным, выражается в сферах не только диспозитивного регулирования, но и императивного, в том числе в сферах действия императивных материальных норм, имеющих особое значение, и императивных коллизионных норм. В силу особой значимости для охраняемых законом интересов и общественных отношений объективно необходимым средством их правового регулирования является прямое императивно-материальное либо императивно-коллизионное регулирование.
В основе принципа тесной связи лежит объективная связь между специфичными свойствами регулируемого международного частного отношения и объективно соответствующим ему средством правового регулирования. С этой точки зрения принципиально важным является объективность связи международного частного отношения и его правового опосредования. В силу этого конкретное содержание принципа тесной связи включает такие на первый взгляд взаимоисключающие средства правового регулирования, как автономия воли и императивные нормы прямого действия.
В той части международных частных отношений, в которых государство, исходя из необходимости защиты интересов личности, общества и собственных, установило императивное регулирование, являющееся отражением принципа тесной связи в силу специфичности объекта правового регулирования и объективности его правового регулирования, возможно нарушение этой объективной закономерной связи и соответствующего ей метода правового регулирования, когда стороны своим соглашением пытаются разорвать, нарушить объективно существующие связи между международным частным отношением и соответствующим ему императивным правовым регулированием. В силу этого нарушается принцип тесной связи. И именно в такой ситуации действует "обход закона", предотвращающий соглашения и иные действия, направленные на нарушение объективно существующей связи между международным частным отношением и опосредующим его средством правового регулирования на основе субъективного вмешательства в указанные объективные процессы.
Таким образом, сущность "обхода закона" состоит в обеспечении устойчивости подсистемы международного частного права при взаимодействии национальных правовых систем, выражающееся в исключении возмущающих воздействий на указанную подсистему посредством соглашения и иных действий сторон, отражающих сугубо частные интересы в ущерб интересам личности, общества и государства, охраняемым законом на основе императивного регулирования соответствующих отношений.
Соответственно, механизм коллизионного регулирования, основанный на принципе тесной связи, не исключает, а предполагает наличие средства, обеспечивающего соответствие между природой международного частного отношения и его правовым опосредованием в случае совершения субъектами правоотношений действий, направленных на разрыв объективно существующей между ними связи. Таким средством и является "обход закона" в международном частном праве.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 254; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!