Сцена 1. Марна: сражение, которого не было, но которое остановило прилив

 

Ни одно из сражений не вызывало столько споров, не служило источником для появления в короткое время обильной литературы, не пользовалось такой широкой известностью и не было сопряжено со столькими легендами, как Марнское. Кризис сентября 1914 года подготовил крушение германского плана войны и тем самым повернул колесо истории. Если верно (а в известной степени это так), что Германия проиграла войну в этом сражении, то естественно также появление многочисленных претензий на признание этого сражения победой Германии.

Первая из возникших легенд говорила, что Фош выиграл это сражение, втянув центр германцев в болота у Сен-Гонда. Даже сегодня эта легенда, совершенно не считаясь с фактами и датами сражения, все еще распространяется почтенными историками даже за пределами Франции.

Но в то время как отголоски этой истории, подобно кругам от брошенного в воду камня, все еще носились на поверхности, заинтересованные круги Франции яростно спорили о том, кто же проявил себя лучше всего: главнокомандующий Жоффр — или Галлиени, его прежний начальник, а затем подчиненный, нанесший от Парижа удар по германскому флангу, обнаженному из-за отклонения Клука перед Парижем. Одна школа утверждает, что Жоффр разработал идею контрнаступления, и под давлением фактов признает, что инициатива Галлиени, увидевшего удобный момент для такого наступления, явилась толчком, побудившим Жоффра окончательно принять решение. Другая школа возражает, указывая, что Жоффр после срыва своей первой попытки организовать контрудар с рубежа реки Соммы совершенно отказался от всяких дальнейших попыток в этом отношении, и что без решительности и настойчивости Галлиени французские армии продолжали бы свое отступление.

В настоящее время мы уже можем вынести беспристрастное решение. Можно признать, что ответственность за принятие решения лежала на Жоффре, но факты — упрямая вещь — показывают, что именно вдохновению Галлиени мы обязаны быстротой и размахом удара. Более того, этим опрокидываются нападки защитников Жоффра, что Галлиени провалил план Жоффра, поспешив с ударом, ибо мы знаем, что задержка на сутки позволила бы германцам закончить выгодное для них перераспределение сил, а именно это и было сорвано ударом Галлиени.

В Германии такие же горячие споры вызвали вопросы: был ли приказ об отступлении ошибкой, и кто несет ответственность за роковое решение — Клук, командовавший 1-й армией, Бюлов, командовавший 2-й армией, или посланный Верховным командованием полковник Хенч?

Так или иначе, многочисленные споры сыграли свою роль, показав, что Марна была победой скорее психологической, чем физической. Но такими же были многие другие знаменитые победы в истории, в которых сам бой имел второстепенное значение. Самая глубокая правда войны — в том, что исход сражения обычно решается умами противоборствующих командиров, а не действиями их подчиненных. Лучшей историей стала бы регистрация их мыслей и эмоций, данных на фоне простого изложения событий. Увы, в мире господствует противоположное мнение, и классическая военная история заполнена деталями борьбы, оценками причин победы, цифрами и статистическими вычислениями.

 

 

Марна настолько очевидно стала психологическим успехом, что после нее пришло время подвергнуть глубокому анализу само мышление командиров. Но при этом «комплекс боя» сузил предмет исследования до пределов того момента, когда произошло фактическое столкновение армий. В итоге многое, заслуживающее внимания, до сих пор остается неизученным. Это можно продемонстрировать рядом неожиданных вопросов. Была ли победа одержана благодаря горячему воображению английского железнодорожного швейцара либо участию временных посетителей Остенде? Либо, по крайней мере, входят ли они в число важных персон, разделяющих с Галлиени честь быть главными движущими силами победы?

В самом деле, если мы познакомимся с атмосферой, в которой работала мысль германских командиров, то узнаем, что и до кризиса, и во время его они постоянно оглядывались назад — вернее, через правое плечо, опасаясь удара союзников по их все удлинявшимся коммуникациям в Бельгии и Северной Франции. К несчастью для союзников, оснований для таких опасений было мало. Запоздалая просьба о высадке Британского Экспедиционного корпуса на бельгийском побережье не имела успеха. Верх одержала точка зрения и пометка Уилсона, рассматривавшего этот корпус как придаток левого фланга французов. Но бельгийская полевая армия, блокированная германцами в Антверпене, безусловно, потребовала выделения крупных частей германских армий для своей охраны, и даже более того — она постоянно действовала на нервы германцам.

Пытливый ум Черчилля также не дремал. Сил было мало, но он отправил одну бригаду морской пехоты во главе с бригадным генералом Астоном в Остенде, приказав ему как можно шире предать гласности свое пребывание там. Бригада высадилась 27 августа и стояла на берегу до 31-го числа.

Теперь перейдем «на другую сторону холма». 5 сентября, в тот день, когда французские войска шли, чтобы нанести удар Клуку, полковник Хенч, представитель германского высшего командования, прибыл в угрожаемую армию с чудовищным и мало ободряющим предупреждением:

 

«Плохие новости. 1-я и 6-я армии блокированы. 4-я и 5-я армии встретили сильное сопротивление. Англичане беспрерывно высаживают свежие войска на бельгийском побережье. Имеются донесения о появлении там же русских экспедиционных частей. По всей вероятности, отступление неизбежно».

 

Из других источников мы знаем, что 3000 моряков в воображении германского командования превратились в 40 000, а силы русских немцы оценивали в 80 000 человек.

Таким образом, германская фланговая армия была предоставлена своей судьбе вследствие твердого убеждения, что тыл германцев находится под серьезной угрозой, и главное командование учитывает возможность отступления. Такие известия в период большого напряжения, конечно, должны были сильно нервировать и тревожить.

Раз бельгийские новости заставили главное командование заколебаться, то они повлекли за собой также мысль об отступлении, и когда 9 сентября Хенч вновь вернулся с полномочиями упорядочить отступление «в случае, если начался отход», то оно не только началось, но и совпало с получением новых тревожных известий из Бельгии: в этот день была произведена вылазка бельгийцев из Антверпена. Хотя она и не привела к серьезным результатам, но оказала неоценимое психологическое воздействие тревожной новости, полученной в момент кризиса. Германское отступление не только ускорилось, но и расширилось. Вместе с ним повернулось и колесо истории.

История должна отдать должное счастливому вдохновению мистера Черчилля и горсточке «демонстрировавших моряков» генерала Астона. Но делу помог также удивительный «русский миф», который возник столь таинственно и распространялся столь быстро. Мы знаем, что Черчилль фактически предлагал доставить таким путем русский экспедиционный корпус. Быть может, это предложение выплыло наружу и было преувеличено до фактического его осуществления. Все же общее мнение давно приписывает эту легенду разгоряченному воображению вокзального швейцара; пищей для него послужил простой факт прохода ночью воинского поезда, пассажиры которого говорили на гэльском наречии. Если это так, то совершенно необходимо поставить в Лондоне памятник «неизвестному швейцару».

Запомнив это, вернемся и проследим последовательность событий самого сражения. Ближайшая цепь причин начинается — благодаря отступлению французской и английской армий — спасением германцев от приграничной западни, куда, согласно плану Жоффра, их хотели заманить. Первые ярко расцвеченные донесения армий о пограничных боях создали у германского главного командования впечатление решающей победы. Весь во власти этой галлюцинации, Мольтке 25 августа совершенно бесцельно отправил на русский фронт четыре дивизии. Это еще более ослабило правый фланг, и так уже ослабленный выделением семи дивизий для окружения устарелых крепостей. Однако сравнительно небольшое число захваченных пленных все же вызвало у Мольтке сомнение и заставило его постепенно начать оценивать обстановку менее радужно. Оптимизм кайзера теперь раздражал его: «Он все время в ликующем настроении, которое я до смерти ненавижу».

Новая полоса сомнений и пессимизма Мольтке в сочетании с новым оптимизмом его командующих армиями привела к новым изменениям плана, которые таили в себе зародыши поражения.

В то время как армия Клука на германском крайнем правом, т. е. внешнем фланге шла, наступая на пятки британцам, так что «крайний» британский корпус (Смит-Дорриен) был вынужден остановиться и дать бой, сосед Клука на внутреннем фланге — Бюлов — преследовал 5-ю французскую армию Ланрезака. Когда 26 августа левый фланг британцев, серьезно потрепанный, отступил на юг (от Ле-Като), Клук вновь повернул на юго-запад. Направление это частично было взято из-за ошибки в предполагаемом направлении отступления британцев (думали, что они отступят к портам Ла-Манша), но оно полностью отвечало основной задаче Клука — широкому охватывающему захождению. А выход армии Клука в район Амьен-Перонн, где как раз выгружались первые части вновь сформированной французской 6-й армии после их отхода из Эльзаса, приводил и к срыву планов Жоффра о раннем переходе к наступлению, заставив его быстро оттянуть 6-ю армию назад, под защиту укреплений Парижа.

Но Клук едва успел развернуться на юго-запад, как ему пришлось вернуться назад. Чтобы облегчить положение британцев, Жоффр приказал Ланрезаку остановиться и ударить по преследующим германцам. Бюлов, испугавшись этой угрозы, обратился к Клуку за помощью. Удар Ланрезака 29 августа была остановлен прежде, чем Бюлову смогла понадобиться эта помощь, однако он все же просил Клука вернуться, чтобы отрезать пути отступления армии Ланрезака.

Прежде чем согласиться на это, Клук запросил Мольтке. Запрос поступил в момент, когда Мольтке был смущен тем, что французы ускользают от его охвата, и, в частности, обеспокоен разрывом, образовавшимся между его 2-й (Бюлов) и 3-й (Гаузен) армиями, хотя последняя и повернула уже с юго-запада на юг, чтобы помочь 4-й армии — своему соседу с другой стороны. Поэтому Мольтке одобрил изменение Клуком направления наступления, что неизбежно означало отказ от первоначального плана широкого охвата Парижа с внешней стороны. Теперь фланг германского захождения должен был проходить с южной стороны Парижа, другими словами — пройти через укрепления Парижа с фронта. Таким образом, уплотнив ради большей безопасности свой фронт, Мольтке отказался от более широких перспектив, заложенных в широком маневре охвата первоначального плана. И, как показали события, вместо того, чтобы уменьшить риск контрудара, он сам себя поставил под роковой контрудар.

В ночь на 2 сентября Мольтке отправил командованию правого крыла приказ, который подтвердил изменение плана и стал предвестником нового: «Французы должны быть отброшены от Парижа в юго-восточном направлении. Первая армия должна следовать в эшелоне позади Второй армии и впредь будет ответственна за защиту фланга наших сил». Но Первая армия находилась на целый дневной переход впереди Второй: если бы Клюк попытался выполнить вторую часть приказа, то вынужден был бы пренебречь его первой частью. Таким образом, ему пришлось использовать для охраны своего фланга неполный Резервный корпус и уже потрепанную кавалерийскую дивизию. То, насколько он недооценил опасность со стороны Парижа, также показывают и другие факты: для охраны фланга не было проведено никакой воздушной разведки.

Решение отказаться от первоначального плана было окончательно принято 4 сентября. Мольтке заменил этот план более узким окружением центра французов и их правого фланга. Центр германцев (4-я и 5-я армии) должен был развивать натиск в юго-восточном направлении; вместе с тем левый фланг (6-я я 7-я армии) должен был бить в юго-западном направлении, пытаясь прорваться сквозь укрепленный район между Тулем и Эпиналем. Таким образом, клещи охвата должны были сомкнуться внутри с обеих сторон Вердена. Одновременно правый фланг (1-я и 2-я армии) должен был повернуть наружу и, став фронтом на запад, препятствовать всяким попыткам французов перейти в контратаку из окрестностей Парижа.

Приказ Мольтке не учитывал того факта, что в стремлении к югу Клук опередил Бюлова и уже переправился через Марну. Приказ этот предписывал Клуку не только «оставаться фронтом к восточной стороне Парижа» (что означало стоять фронтом на запад), но и оставаться севернее реки Марны, в то время как Бюлов заходил фронтом на запад между Марной и Сеной, выходя с ним на одну линию. Таким образом, чтобы исполнить этот приказ Клук, должен был не только остановиться, пока Бюлов не нагонит и не перегонит его, но даже проделать некоторое обратное движение.

Но в данном случае контрудар французов, от которого Мольтке хотел предохранить себя, начался раньше, чем его новый план мог оказать свое действие. Более того, Клук, недовольный тем, что его лишают надежды стать героем решающей победы, 5 сентября продолжил свое наступление на юг к Сене, сказав, что «поворот на запад может быть сделан как-нибудь на свободе». В данный момент для защиты своего фланга он оставил только слабый отряд в три бригады и немного конницы. На следующее утро фланг этот был атакован 6-й французской армией, выступившей из Парижа.

В течение всех этих дней франко-британское отступление продолжалось. 30 августа Жоффр — под давлением правительства, встревоженного тем, что направление отступления французской армии оставляет столицу без прикрытия — выделил 6-ю армию Монури для усиления гарнизона Парижа. Выделение этой армии означало отказ от всяких прежних надежд на проведение флангового контрудара, так как 6-я армия была организована Жоффром именно для этой цели. Помимо того, меморандум, отправленный им наверх в тот же самый день, содержит обещание организовать контрнаступление против германского центра «с целью достижения… перелома, которого мы попытаемся добиться движением на северо-восток, дабы выйти на открытую местность возле Мааса».

1 сентября Жоффр отдал приказ о продолжении отступлений союзных армий до рубежа южнее рек Сена, Об и Орнен. Результатом этого приказа являлся не только отвод армий далеко на юго-восток от Парижа, но и отказ на долгое время от контрудара — собираясь вскоре переходить в контрнаступление, командующий не оставил бы между собой и противником водную преграду.

Отправленное на другой день письмо командующим некоторыми армиями сообщало, что намерением Жоффра является «организовать и укрепить» этот рубеж, с которого он намечал не сейчас, а при случае развить контрудар. В тот же день он отклонил предложение дать бой на Марне, сделанное сэром Джоном Френчем и переданное Жоффру через военного министра.

 

«Я не вижу возможности провести на Марне общую операцию всеми имеющимися в нашем распоряжении силами. Но считаю, что помощь английской армии в обороне Парижа — единственный путь, который может привести к успешным результатам».

 

Военному министру и Галлиени он повторил этот же аргумент. Когда защитники Жоффра утверждают, что в его голове присутствовала мысль о контрнаступлении, историк может с этим согласиться. Но приведенных выше фактов более чем достаточно, чтобы рассеять легенду о намерении Жоффра дать сражение на Марне или о том, что именно он разработал контрудар, который привел к таким драматическим последствиям.

Решительный характер ответа Жоффра приобретает тем большее значение, что 1 сентября один из офицеров штаба армии Ланрезака нашел в чемодане убитого германского офицера приказ о перемене направления наступления. Приказ этот был рано утром на следующий день отослан в штаб Жоффра. А утром 3 сентября изменение направления движения походных колонн армии Клука на юго-восток было замечено британскими летчиками, о чем было донесено командованию. Во второй половине дня летчики добавили, что колонны эти переправляются через Марну, а вечером Монури донес, что на всем пространстве к западу от линии Париж-Санлис германских войск больше нет. Все это было доложено Жоффру, но не оказало никакого влияния на его планы — за исключением разве того, что в ночь на 2 сентября он перенес рубеж, на который должны были отойти союзные армии, еще дальше к югу!

Для Галлиени, нового военного губернатора Парижа, даже часть добытых 3 сентября разведывательных данных оказалась достаточной, чтобы отреагировать немедленно. Он приказал Монури с рассветом 4 сентября продолжить дальнейшую разведку авиацией и конницей. Когда эта разведка подтвердила факт, что германцы двигаются наискось по отношению к фронту укреплений Парижа и подставляют под удар свой фланг, Галлиени приказал армии Монури изготовиться для наступления на восток, чтобы ударить немцам во фланг. В 9 часов утра, сообщив Жоффру по телефону о принятых мерах, он решительно просил его санкционировать контрнаступление. Это согласие было необходимо не только для того, чтобы обеспечить согласованность действий, но еще и потому, что Жоффр убедил нового военного министра подчинить ему Галлиени.

Вдохновенные и энергичные доводы Галлиени произвели на туго соображающего главнокомандующего полевыми армиями некоторое впечатление — но не более того. Чтобы выиграть время (Жоффр все еще раздумывал), Галлиени кинулся на автомобиле в Мелон, чтобы разъяснить создавшуюся обстановку британцам и, если удастся, склонить их на свою сторону. К несчастью, сэра Джона Френча в штабе не было, и Галлиени вначале даже не мог найти Арчибальда Мюррея, его начальника штаба. Картина создалась любопытная: Галлиени со своей стороны нашел, что британский штаб подавлен и колеблется. Англичане не скрывали того, что если бы Англия знала состояние французской армии, она не ввязалась бы в эту войну. Они совсем не были расположены оценить скрытые достоинства этого человека, по виду мало похожего на военного гения — в очках, небрежно одетого, с растрепанными усами, в черных ботинках на пуговицах и в желтых крагах. Неудивительно, что один из видных военных с язвительным остроумием заметил: «Ни один британский офицер не будет даже разговаривать с подобным комедиантом».

Галлиени указывал Мюррею на крайнюю важность использования обстановки, которую создали сами германцы, обнажив свой правый фланг. Он говорил ему, что «парижская армия» уже выступила против немецкого фланга, и просил, чтобы британцы прекратили свое отступление и присоединились на следующий день к наступлению. Но Мюррей выказал «une grande repugnance… a entrer dans nos vues» [50] и заявил, что без командующего он ничего не может сделать.

Тщетно прождав три часа возвращения Джона Френча, Галлиени уехал около пяти часов пополудни, получив лишь обещание уведомить его позднее по телефону о решении Френча. Звонок этот не принес хороших известий: британцы ставили Галлиени в известность, что на следующий день они будут продолжать свое отступление. На это решение британцев повлияло получение письма Жоффра, написанное им в это утро. В письме говорилось:

 

«Моим решением в создавшейся обстановке является придерживаться плана, о котором я имел честь сообщить вам, а именно — отступления за Сену. Только на этом рубеже следует всеми силами сообща дать бой».

 

Из добавленного к письму постскриптума ясно видно, какое незначительное влияние оказала на Жоффра новость о перемене армией Клука направления наступления:

 

«В случае, если германские армии будут продолжать свое движение на юго-юго-восток… Вы, быть может, согласитесь с тем, что целесообразнее всего использовать ваши войска на правом берегу реки между Марной и Сеной».

 

Невольно бросается в глаза трагический контраст между тугодумом Жоффром, постепенно, но к сожалению, слишком поздно меняющим свое мнение, и Галлиени с его coup d'oeil [51], его проницательностью и немедленным реагированием на события.

Однако утреннее сообщение Галлиени все же побудило Жоффра в 12:45 дня отправить Франшэ д’Эсперэ (сменившему Ланрезака на посту командующего 5-й армией) телеграмму: «Пожалуйста, сообщите мне, считаете ли вы вашу армию в состоянии провести атаку с видами на успех». Этот запрос не имел намека на крайнюю необходимость такой атаки и не содержал никакого понуждения к действию. Телеграмма эта была получена Франшэ д’Эсперэ в тот момент, когда у него находился Генри Уилсон — начальник штаба Френча. Обсудив с ним этот вопрос, Франшэ д’Эсперэ в 4 часа дня послал ответ, в котором говорилось, что «сражение не может иметь место раньше, чем послезавтра» и что завтра он будет продолжать свое отступление, а противника атакует 6 сентября. К этой телеграмме он прибавил собственноручно сделанную записку с оценкой:

 

«Необходимыми условиями для успешности операции являются: 1) Обязательное и тесное взаимодействие с 6-й армией, которая должна появиться на левом берегу реки Урк утром 6-го числа. Она должна достигнуть Урка завтра… в противном случае британцы не тронутся с места. 2) Моя армия может сражаться 6-го, но положение ее не блестяще. Нельзя положиться на резервные дивизии».

 

Такой обескураживающий ответ на попытку Жоффра навести справки мог лишь усилить его колебания.

Эти колебания выглядят тем более естественными, поскольку Бертело, его главный советник, активно выступал за продолжение отступления и поддерживал первоначальный план. Тогда днем поступило зловещее сообщение о том, что немцы пересекли Марну. В собственных мемуарах Жоффра сказано: «Лишь это известие смогло вернуть Бертело к реальности». Согласно этим мемуарам, Жоффр просто отложил принятие решения — но они признают, что он уже выпустил новые приказы, которые были согласованы с планом Бертело. Что еще более важно, было решено переместить штаб более чем на тридцать миль еще дальше на юг. Записка от Франше д’Эсперэ прибыла в тот момент, когда Жоффр обедал.

Следующим звеном в цепочке причин и следствий стал другой маленький щелчок — телефонный. К coup d'oeil Галлиени добавился, по его собственным словам, «coup de telephone , которому Франция обязана успехом Марнского сражения».

Вернувшись в свой штаб в Париж, он нашел запоздавшее сообщение Жоффра, соглашавшегося с предложенным Галлиени контрударом, но переносившим его южнее Марны — на направление, где терялись бы все серьезные преимущества, даваемые ударом во фланг и тыл противнику.

Галлиени тотчас схватил телефонную трубку, соединился с Жоффром и горячностью своих аргументов наконец убедил Жоффра дать свое согласие на удар «Парижской армии» севернее Марны как части общего контрнаступления левофланговых армий. Жоффр обещал добиться взаимодействия в этой операции со стороны англичан. Галлиени быстро отдал приказ (около 8:30 вечера) армии Монури, которую он дополнительно усиливал. Несколько часов спустя прибыл телеграфный приказ Жоффра (посланный вскоре после полуночи) об общем наступлении, назначенном на 6 сентября.

Но теперь было слишком поздно, чтобы наступление 5 или даже 6 сентября оказалось по-настоящему эффективным. Эта задержка привела ко многим последствиям — из которых, впрочем, не все были плохими.

Утром 5 сентября, когда войска Монури двигались на восток, сближаясь с противником, британцы, как и войска Франшэ-д’Эсперэ в соответствии с первоначальными приказами, спокойно продолжали свой отход к югу, удаляясь от противника. Когда они на следующий день повернули обратно, им пришлось покрыть большое расстояние — но назад они шли далеко не так быстро, как этого требовала обстановка. Это «исчезновение» британцев позволило Клуку (и даже подтолкнуло его, так как он был захвачен врасплох) снять половину главных сил (II и IV корпуса) с британского сектора, усилив ими свое фланговое охранение, подвергавшееся сильному натиску и пытавшееся задержать грозное наступление Монури против германского тыла.

Эти свежие силы уже 7 сентября задержали наступление Монури, и Галлиени лихорадочно подбрасывал для его усиления все, что только удавалось наскрести.

В этот момент и случился знаменитый, хотя и расцвеченный легендами, эпизод с парижскими такси. Свежая дивизия только что выгрузилась под Парижем, но до фронта сражения оставалось еще 40 миль. Если бы она отправилась туда походным порядком, она опоздала бы — а по железной дороге единомоментно могла быть переброшена только половина дивизии. В этот вечер полиция задерживала на улицах такси, иногда высаживая пассажиров. Собрав 600 машин, полиция отправила их в предместье Аньи, где они нагружались солдатами. Галлиени приехал посмотреть, как проводится в жизнь его распоряжение, и с оттенком одобрения воскликнул: «Ну что ж, по крайней мере, это оригинально!». Всю ночь колонна таксомоторов, предвестник будущих моторизованных колонн, непрерывно плыла, как умеют плыть только парижские такси, сквозь окружающие Париж деревни, проезжая мимо изумленных жителей. Машины сделали два рейса, перевозя каждый раз по 3000 солдат. К несчастью эти такси придерживались своего традиционного предпочтения скорости порядку движения и, обгоняя и перегоняя друг друга, настолько перемешались, что утром 8 сентября потребовалось несколько часов, чтобы рассортировать их пассажиров, прежде чем дивизия могла пойти в атаку.

Если бы Галлиени получил еще два армейских корпуса, о которых он просил значительно раньше, и которые стали только-только прибывать отдельными частями и вперемешку, можно было бы отрезать германцев южнее реки Марны, и сражение окончилось бы не только стратегическим, но и крупным тактическим успехом.

Но даже в данной обстановке угроза была такова, что в 10 часов вечера 6 сентября Клук отозвал назад свои два оставшиеся еще впереди корпуса, образовав таким образом разрыв шириной в 30 миль между собой и соседней армией Бюлова. Для заполнения этого разрыва было оставлено два слабых кавалерийских корпуса с несколькими батальонами егерей. Клук даже упустил из виду необходимость объединения войск этой тонкой завесы под одним руководством. Последствия этого стали роковыми.

Несмотря на то, что Клук смог удержать и даже оттеснить армию Монури, разрыв, который он оставил на южном фронте, обнажил фланг Бюлова. Хотя медленное наступление Франшэ д’Эсперэ и 7 сентября еще ничем не дало себя знать, Бюлов, опасаясь за свой обнаженный правый фланг, оттянул его назад, на северный берег реки Пти-Морен. А когда стало известно о наступлении британцев в центре разрыва, то это явилось сигналом для общего отступления германцев, которое и началось 9 сентября.

Если продолжение отступления британцев 5 сентября сорвало возможность решающей победы, то насмешкой судьбы явилось то, что именно их отступление привело к «победе» в том виде, в каком фактически она была одержана.

Необходимо все же учесть обстановку и на других участках фронта, так как если бы планы германцев не провалились и там, победа Жоффра была бы немыслима, и поражение его становилось неизбежным. В неудаче левого фланга, наступавшего на востоке, в Лотарингии, виноваты главным образом сами германцы. Отбросив французов назад на линию их крепостей, они тем самым сделали почти невозможной свою задачу пробиться сквозь эту преграду.

Вот еще одно из многих «чудес на Марне», которое привело к неизбежности немецкого отступления: когда армии Дюбайля и де Кастельно, разгромленные в боях у Саарбурга и Моранжа, окончили свое поспешное отступление, линия их фронта оказалась изломанной и глубоко вогнутой. И в этот мешок, образовавшийся совершенно произвольно, был нацелен главный удар германцев. Германцы добровольно пошли в ловушку, которую французы еще в прежние годы подготовили для их приема.

В итоге французам была дана возможность развить эффективный контрудар по флангам германцев, чем они временно парализовали первоначальное германское наступление, которое и остановилось 27 августа. Это не только дало французам передышку для укрепления их позиции, но позволило Жоффру в полной безопасности подтянуть к более проблемному левому флангу часть сил с правого. Известие об этой переброске вдохновило Мольтке создать новый план для действий 5 сентября и привело к другой тщетной атаке французской полосы крепостей — несмотря на протест наследного принца Рупрехта Баварского, командовавшего 6-й армией.

Новое наступление было поведено в лоб против Гран-Куроннэ-де-Нанси, хребта, который представлял собой фланговое укрепление Шармского прохода. Сюда прибыл кайзер со своими белыми кирасирами и, как актер, ожидал своего выхода для торжественного въезда в Нанси. Но последовательные атаки захлебывались в хорошо организованном и метком огне более сильной французской артиллерии. 8 сентября Мольтке отдал приказ Рупрехту остановить наступление и прекратить ненужный расход жизней. Рупрехт был втянут в это наступление против своего желания, исключительно благодаря доверию к артиллерийскому эксперту майору Бауэру, утверждавшему, что и здесь его сверхтяжелые гаубицы окажут такое же действие, как и против устаревшей бельгийской крепости. Теперь же Рупрехт согласился на прекращение наступления, лишь резко возразив против этого. Так изменчивы были суждения старших начальников в войне 1914–1918 годов.

Центру германцев (5-я и 4-я армии) западнее Вердена также не удалось сыграть роль правой половины клещей в маневре, намеченном измененным планом Мольтке. На участке Вердена Саррайль сменил Рюффея в командовании французской 3-й армией, и первые же полученные им инструкции предписывали не только продолжать отступление, но даже оставить Верден. Саррайль был на этот счет другого мнения и решил, не теряя соприкосновения к западу с 4-й армией, как можно дольше держаться за Верден, как за ось. Это было счастливым решением, и торможение вследствие этого наступления 5-й германской армии (под командованием германского кронпринца) явилось одним из основных факторов срыва плана Мольтке. Упорное сопротивление, оказанное войсками Саррайля, и в первую очередь убийственный огонь его артиллерии не только задержали, но совершенно остановили наступление кронпринца. А запоздалая попытка 9 сентября проложить себе дорогу ночной атакой окончилась почти самоубийством, потому что германцы стреляли друг в друга.

Саррайль тщетно просил подкреплений, которые позволили бы ему перейти от обороны к опасному для германцев контрудару от Вердена в западном направлении против их фланга. Держась за Верден, Саррайль со своей армией образовал одну сторону мешка, куда вдвинулись германские армии, Монури же был другой стороной этого мешка.

Германская 3-я армия (Гаузен) являлась связующим звеном между центром и правым флангом германцев. Ей была поставлена довольно неопределенная задача: быть готовой поддержать один из этих флангов. При постановке такой задачи известную роль, быть может, сыграло то, что армия эта состояла из саксонцев, и пруссаки были склонны ее недооценивать.

В данной операции она была разделена. Левый фланг армии был использован для поддержки 4-й армии в ее недолгой атаке против французской 4-й армии (Лангль де Кари). Атака эта, быть может, самая ожесточенная во всем сражении, была отражена французской артиллерией. Правый фланг армий был присоединен к левому флангу Бюлова для атаки Фоша, командовавшего новой 9-й армией французского центра, сформированной путем простого дробления армии Лангль де Кари (4-й армии).

Среди всех легенд, связанных с Марной, легенда, выросшая вокруг роли Фоша в этом сражении, наиболее понятна — по крайней мере, она имеет под собой реальные основания. Первое утверждение, все еще широко распространенное, заключается в том, что Фош решил исход всего сражения контрударом, отбросившим прусскую гвардию в «Сен-Гондские болота». В действительности германцы стали отступать без всякого французского давления в этом месте, после того как исход сражения был решен западнее. Второе и более скромное утверждение — что Фош обеспечил победу, предупредив прорыв французского центра германцами. И здесь дело обстоит не так, потому что германцы не пытались прорваться в этом месте. Бюлов просто выполнял свою новую задачу, прикрывая 1-ю германскую армию и заворачивая свой фронт на запад. А во время этого захождения левый фланг его, естественно, столкнулся с фронтом Фоша. Дальнейшим парадоксом является то, что хотя Фошу и было приказано примкнуть к общему контрнаступлению, а сам он наверняка отдавал повторные приказы об атаке, в действительности войска его исключительно оборонялись.

В 1:30 ночи на 6 сентября Фош получил знаменитый приказ Жоффра об общем наступлении. В отличие от других армий он получил этот приказ вовремя и был в состоянии выполнить поставленную ему задачу, которая заключалась в прикрытии фланга наступления Франшэ д’Эсперэ посредством удержания южного края болот у Сен-Гонда. Вместо этого Фош сосредоточил основную массу своих сил для наступления севернее болот, приказав самому слабому 9-му корпусу удерживать широкий и уязвимый сектор восточнее болот. Но его пехота была измучена и сильно потрепана тяжелым отступлением, и ее удар быстро заглох; в своем отливе она могла не удержать твердые южные выходы из болот. Поэтому Фош продолжил удерживать свои основные силы на этом фланге. Немцы, подойдя к северному краю болота, неожиданно обнаружили, что болото это возможно пересечь только по узкой гати. Вследствие этого их робкая атака и запоздалая попытка обойти болото стороной вызвали бесцельную трату времени и не привели ни к каким результатам. 7 сентября их атака восточнее болота была сломлена огнем французской артиллерии. Тогда было решено, что единственным средством переломить ситуацию является штыковой удар, организованный на рассвете. Этот удар захватил врасплох правый фланг Фоша, и тот быстро подался. К счастью, германцы не смогли развить успех с той же быстротой, поэтому им удалось захватить только часть столь терзавшей их артиллерии.

Но даже в таком виде обстановка сложилась весьма серьезная, и Фош запросил помощи. Франшэ д’Эсперэ передал ему один корпус, чтобы поддержать его левый фланг, а Жоффр послал другой, чтобы заполнить зияющий теперь разрыв на правом фланге Фоша.

9 сентября германцы, встречая слабое сопротивление, продолжили наступление против правого фланга Фоша, причем оно развивалось довольно успешно. Незадолго до 2 часов ночи наступление было приостановлено вследствие получения ставшего теперь знаменитым приказа Бюлова об общем отступлении. Германцы отошли, не встречая при этом никаких помех. Их отход не был даже замечен французами. Чтобы справиться с положением, создавшимся ранее на его фронте, Фош снял 42-ю дивизию со своего левого не атакованного фланга и перебросил ее вдоль фронта на правый фланг. Дивизия эта прибыла к тому времени, когда германцы уже снялись. Орудия ее могли только послать свои снаряды вслед исчезнувшему противнику. Все это совершенно не вяжется с популярной легендой о решающем контрударе дивизии по флангу прорыва германцев.

В нашем обзоре фронта сражения мы теперь вернулись назад к решающему западному флангу. Сосредоточим наше внимание на различных штабах за линией фронта германцев и рассмотрим преобладавшие во время их отступления колебания во мнениях.

Главное командование вернулось 30 августа назад в Люксембург, куда оно перебралось из Кобленца и где располагало для связи с армиями только радиостанцией, дополнением к которой служили случайные визиты офицеров штабов, приезжавших на автомобилях. Не было организовано регулярной связи с войсками посредством автомобилей и мотоциклов. Связь по радио страдала не только от траты времени на зашифровку и расшифровку телеграмм — ей мешали также помехи, организуемые с Эйфелевой башни в Париже. Поскольку командующие армиями, верные традициям 1870 года, ревниво сосредоточивали все управление в своих руках, донесения поступали скупо и с опозданием — за исключением тех случаев, когда командующие могли донести об успехе. Тогда донесения, напрортив, оказывались раздуты. В течение всего кризиса сражения, с 7 по 9 сентября, с фронта не поступило ни одного более или менее значащего донесения, и даже к 12 сентября Мольтке не имел представления о случившемся с армией Клука и о том, где эта армия находится. Хотя, быть может, эта неосведомленность и не имела существенного значения. Ведь отметил же Фалькенгайн 5 сентября (когда он был в Люксембурге как военный министр) в своем дневнике:

 

«Можно быть уверенным только в одном — наш Генеральный штаб совершенно потерял голову. Шпаргалки Шлиффена больше не помогают; в итоге сообразительности Мольтке пришел конец».

 

Более того, Мольтке даже примирился с поражением. Уныние, царившее в Люксембурге, ясно иллюстрируется тем фактом, что когда 8 сентября подполковник Хенч, исполняя поручение Мольтке, выехал для посещения всех пяти армий, действовавших западнее Вердена, ему были даны безграничные полномочия для согласования отступления «в случае, если начался отход». Хенч нашел, что отход еще не начался, потому что в штабах 5-й, 4-й и 3-й армий к нему отнеслись недоверчиво. Он провел ночь с 7-го на 8-е у Бюлова и увидел здесь такое отчаянное настроение, что уезжая утром, по крайней мере мог быть уверен в одном — что приказы отступления скоро будут даны.

9 сентября в 9 часов утра донесения летчиков сообщили Бюлову, что шесть колонн противника (пять британских и одна французской конницы) приближаются к Марне и таким образом входят в разрыв между германскими армиями. В 11 часов утра Бюлов отдал приказы на отступление своей армии, назначив отход на 1 час дня и поставив Клука в известность о своих действиях.

Хенч, задержанный в пути заторами на дорогах, добрался до штаба Клука после полудня. Там, согласно его свидетельству, он, увидев, что приказы на отступление уже отданы и утверждены, только добавил направление отхода на северо-восток. Но Куль, начальник штаба Клука, утверждает, что эти приказы являлись ошибкой одного из его подчиненных и что он просто приказал оттянуть немного назад свой левый фланг, так как британцы почти нависли над ним. Далее он пишет, что Хенч, учитывая положение армии Бюлова, приказал ему отступить; но Хенча уже нет в живых, чтобы это опровергнуть. Однако факты (отступление началось в 2 часа дня, пути отхода были уже очищены, и ни Куль, ни Клук не позаботились испросить письменного приказания Хенча) скорее подтверждают свидетельство Хенча, показывая, насколько сильно было стремление обоих срочно отступить. Куль все же признает, что прорыв британцев и Франшэ д’Эсперэ, вероятно, делал отступление неизбежным. Благодаря же глубокому проникновению британцев армия Клука должна была отступить в северном направлении, ничем не заполнив разрыв.

 

* * *

 

Наиболее любопытным из многих происшествий на Марне является случайное воспроизведение точной схемы наполеоновских сражений — схемы, которую Наполеон неоднократно проводил в жизнь и которая, как полагает генерал Камон, всегда была в его голове. Можно указать следующие характерные черты этой схемы: в то время как противник сковывается с фронта, против одного из его флангов проводится маневр, который сам по себе не должен быть решающим, но который должен подготовить возможность нанесения решающего удара. Угроза охвата заставляет противника, предупреждая охват, вытягивать свой фронт и тем самым приводит к слабости одного из стыков, против которого и проводится решающий удар. На Марне Галлиени вызвал это вытягивание фронта, а британцы прорвали стык. Схема эта была воспроизведена точно, хотя и бессознательно.

Таким образом, мы ясно видим, что продолжавшийся 5 сентября отход британцев и их медленное наступление 6 и 7 сентября в стратегическом отношении имели громадное значение. В данном случае они действовали бессознательно, а Наполеон сделал бы это нарочно. Если бы «решающий» удар британцев разразился раньше, стык не был бы еще ослаблен, потому что фактически Бюлов отсрочил снятие оттуда двух последних корпусов Клука до 8 часов утра 8 сентября. А то обстоятельство, что удар армии Монури был окончательно сломлен, хотя эти два корпуса к нему еще не подошли, — достаточное доказательство того, что данный удар сам по себе не мог привести к получившемуся итогу.

Все же продолжавшаяся медлительность британцев 8, 9 и 10 сентября была полным отрицанием схемы Наполеона. И это оказалось роковым для возможности превратить отступление германцев в полный разгром. Тем самым была подготовлена почва для четырех долгих лет позиционной войны. Частично медлительность эта была вызвана наличием последовательного ряда водных преград — но в куда большей мере она обязана отсутствию инициативы и неумелому руководству. Сэр Джон Френч, видимо, мало доверял плану операции и еще меньше полагался на своего союзника. В результате он скорее топтался на месте, чем стремился ускорить свое движение. Кроме того, большую часть конницы он разместил на своем правом фланге и даже позади него, для обеспечения связи со своим французским соседом, а не в голове своих сил для преследования.[52] Только 11 сентября конница была по-настоящему брошена в преследование.

Наступление Франшэ д’Эсперэ шло еще медленнее: справа его тянул назад Фош, центр его медленно продвигался, но не смог быстро охватить отходящее крыло Бюлова, однако перед левым флангом дорога у него была полностью свободна.

Другая причина задержки лежит в тактике наступления. Старая идея выравнивания фронта все еще продолжала господствовать (фактически она держалась до 1918 года). В итоге, когда какой-нибудь корпус или какая-нибудь дивизия задерживались, то ради поддержания единообразного темпа наступления останавливались и ее соседи. Британцы и французы продолжали слепо придерживаться такой тактики. Лишь в 1918 году им пришлось понять, насколько глубоко они заблуждались. Германцы же использовали естественный и безыскусный метод действий — они следовали течению событий, заполняя пространство, где не встречали сопротивления, отыскивая свободные пути продвижения до тех пор, пока не упирались в усилившееся сопротивление.

Быть может, победа оказала бы более решительное влияние на сокращение срока войны, если бы ее создатель не был с самого начала отстранен от руководства операцией. Жоффр, ограничив мощь удара Галлиени, воспользовался первой возможностью, чтобы лишить его права руководить операцией. А ведь он имел возможность быстро использовать слабость противостоящей армии! Уже 11 сентября Жоффр сообщил Галлиени, что берет на себя непосредственное руководство армией Монури, предоставив Галлиени в Париже терзаться, видя, как плоды победы ускользают из рук его тугодума-начальника.

В течение всего сражения основным замыслом Галлиени было направление всех резервов на север — к тылам противника, хотя Жоффр неоднократно ему это срывал. Теперь, с устранением Галлиени, наступление приобрело чисто фронтальный характер, позволив германцам передохнуть, перегруппировать свои силы и прочно укрепиться на рубеже реки Эн. Только тогда (17 сентября) Жоффр сообразил, что, пожалуй, следует сосредоточить по железной дороге свежую группу войск за германским флангом для проведения нового маневра охвата. В результате операции, называемой «бег к морю», французы всегда оказывались «или слабее на один корпус, или опоздавшими на сутки» — пока позиционный фронт не вытянулся наконец до самого моря.

Но это было не единственным просчетом, не позволившим использовать временный беспорядок и нерешительность, господствовавшие за линией немецкого фронта. Печальный приговор генерала Эдмонда, официального английского историка, гласит:

 

«Если бы часть 14 британских территориальных дивизий и часть 14 конных бригад вместе с 6-й дивизией, все еще остававшейся в Англии, высадились на побережье канала и ударили по коммуникациям и тылу германцев, мог быть достигнут решающий тактический успех, и война была бы закончена».

 

Но как раз эта возможность при достижении рубежа реки Эн оказалась упущена. Даже официальная история отмечает, что «Перспективы прорыва никогда не были более яркими», нежели утром 13-го. Благодаря немецкой небрежности и инициативе различных младших командиров, пересечь реку удалось на обоих флангах. Но «ни в одном из донесений, поступивших генералу Хейгу, не был отмечен разрыв, образовавшийся между немецкими Первой и Второй армиями начиная с битвы на Марне…» Темп был потерян вследствие «нежелания Верховного командования оценить ситуацию». На 13 сентября «дивизии имели довольно осторожное и неторопливое продвижение», а «в указаниях главной квартиры не имелось вообще никакого намека на важность фактора времени».

«К вечеру 13 сентября ситуация полностью изменилась. Немецкие подкрепления, как было известно, уже прибыли, и на следующий день следовало ожидать резкого усиления сопротивления противника; однако указания Главной квартиры опять повторяли старую формулу, что „армия продолжит преследование“». «Не было никакого плана, никакой цели, не предусмотрено никаких мер для взаимодействия, когда дивизии вошли в сражение». А за их остановкой последовала кристаллизация фронта и позиционный тупик.

Но еще большая возможность была упущена Френчем восточнее: при достижении реки Эн кавалерийский корпус Конно и группа резервных дивизий оказались прямо напротив десятимильного разрыва в немецком фронте. Форсировав реку, конница продвинулась на 13 миль к северу от Суассона — но «ввиду опасности» была остановлена и «получила приказ отступить к мостам». Эта бессмысленная предосторожность лишила кавалерию последней возможности проявить себя — такая возможность никогда уже больше не появится на Западном фронте. А ведь под Суассоном кавалерийский корпус Конно оказался в 15 милях к северу от отступающего фланга немецкой Второй армии и в 40 милях позади позиций Третьей армии. «Нужно было только переместиться в восточном направлении через расположение противника и перехватить его коммуникации, чтобы обеспечить как минимум тревогу и беспорядок в его тылу».

Часто задавался вопрос, удалось ли бы избежать застоя позиционной войны, если бы Франция обладала Наполеоном? Хотя безграничная оборонительная мощь современного оружия и неповоротливость массовых армий 1914 года склоняют чашу весов скорее не в пользу подвижности и решительности маневра, однако пример вмешательства Галлиени говорит о другом. В 1914–1918 годах на Западном фронте Галлиени не только проявил одну из сторон чисто наполеоновской coup d’oeil . Его интуиция, смелость его маневра и его быстрота принятия решений столь резко отличали его от прочих французских, британских и германских командиров, что невольно приходишь к выводу — пожалуй, при помощи маневра в самом деле можно было вырвать решение из цепких лап позиционной войны раньше, чем военным профессионалам удалось бы затереть талантливого художника. Гипотеза эта подкрепляется тем фактом, что влияние Галлиени проводилось в самых неблагоприятных условиях.

Защита крепости всегда скована рядом правил и ограничений, которые предписывают чисто оборонительные действия и даже дают право коменданту крепости отказывать в поддержке полевым армиям, сужая его горизонт до непосредственной ответственности за свою крепость. Можно считать исключительно насмешкой судьбы, что главнокомандующий полевыми армиями пользовался старыми методами действий осадной войны — а комендант крепости наметил и организовал самый решительный маневр за всю войну. Если рассматривать войну как карточную игру, то Галлиени был важнейшим козырем Жоффра, тем самым джокером, который может изменить весь ход сражения. Позднее сам Галлиени полуиронически, полуогорченно заявил:

 

«Сражения на Марне не было вовсе. Инструкции Жоффра приказывали отойти к Марне и эвакуировать Верден и Нанси. Саррайль не послушался — и спас Верден; Кастельно держался за Гранн-Куроннэ — и спас Нанси. Я организовал наступление. А теперь утверждают, что главнокомандующий, отошедший далеко назад, когда я наступал, — руководил, предвидел и устроил все это… Трудно в такое поверить!»

 

Наиболее верна здесь первая фраза: «Сражения на Марне не было вовсе». Не было также в 1870 году и «сражения» под Седаном. Безумие Мак-Магона при столкновении с первым Мольтке оказалось уравновешено и даже превзойдено безумием второго Мольтке, испугавшегося только призрака.

 

---

Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 138; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!