Рудольф Абель: Портрет художника 3 страница
Во время судебного процесса одним из главных аргументов в оценке обвиняемого стал его профессионализм. Но, по иронии, этим аргументом, каждый в своих целях, пользовались и обвинение, и защита. И прокурор, и адвокат сходились в том, что если Абель был шпионом, то он был настоящим профессионалом.
Донован говорил: «Давайте представим, что этот человек на самом деле тот, кем его считает обвинение. Во‑первых, это значило бы, что такой человек должен служить своей стране, выполняя опаснейшую миссию. В нашей армии такие поручения даются только самым отважным, самым умным людям». Донован подвергал сомнению показания Родса и Хейханена. Он утверждал, что Абель, человек необычного таланта, был предан двумя отъявленными лгунами и негодяями.
Томпкинс пытался дискредитировать свидетелей защиты и письма, которые Абель получал из дому. Он говорил, что Абеля судят не за его семейные добродетели, а за то, что он был шпионом. На это Донован возражал так: «Международный шпион не может быть против закона, он вне его».
В полдень 23 октября присяжные удалились на совещание. Председателем был Джон Т. Даблин. Он вспоминал, что это дело было очень трудным. Многие симпатизировали Абелю как человеку.
Один из присяжных сказал: «Если бы я искал шпиона, я бы остановился именно на таком человеке». Однако они чувствовали, что доказательства были слишком очевидны. Даблин, понимая, что открытое голосование может привести к тому, что кто‑нибудь застенчивый проголосует не так, как хочет, предложил провести закрытое голосование. Когда после голосования он стал разворачивать листочки бумаги, то на одном из них увидел: «не виновен». В итоге Абеля признали виновным одиннадцать присяжных. Такая же ситуация описана в пьесе и воссоздана в фильме «Двенадцать рассерженных мужчин», рассказывающих о том, как один член суда присяжных сумел убедить остальных признать невиновным убийцу. В деле Абеля такого не случилось.
|
|
|
Человек, который написал «не виновен», сомневался в том, что удалось доказать первый пункт обвинения: заговор с целью передачи секретной информации Советскому Союзу. Он попросил еще раз изучить некоторые показания, в частности показания о «Квебеке». Но начался обеденный перерыв, и присяжные вернулись к рассмотрению дела только в 14.20. Они изучили дело «Квебека», что убедило сомневавшегося. Снова говорили о жалости к подзащитному, но ничто не могло пошатнуть убежденности судей в том, что они имеют дело с профессиональным шпионом. Присяжные презрительно отзывались о Хейханене и Родсе, но тем не менее они были убеждены, что на суде те сказали правду.
|
|
|
Не произвели впечатления и те свидетели, которые говорили о характере и репутации Абеля, потому что, как отмечал Даблин, эти свидетели говорили о другом человеке. Они знали застенчивого, мягкого художника, которого звали Голдфус. А показания они давали о высококлассном шпионе Абеле. Все было похоже на ошибку в опознании личности.
Присяжные знали, что адвокаты Абеля сделали все, что было в их силах, но этого оказалось мало. По их мнению, даже судья Байерс старался быть объективным. Не было во время суда и эмоций, о которых постоянно говорило телевидение.
После трех с половиной часов совещания присяжные вынесли вердикт «виновен по всем пунктам». Абель выслушал вердикт стоя. Он вышел из зала суда с высоко поднятой головой. Ничто в его облике не говорило о поражении.
Приговор не был вынесен до 15 ноября, в это время Донован написал судье Байерсу письмо, которое в свете дальнейших событий звучит как пророчество. Принимая верность вынесенного присяжными вердикта, адвокат в то же время перечисляет причины, по которым Абеля нельзя приговаривать к высшей мере наказания. Он писал, что оправданием приговора к смертной казни обычно становится то, что это средство устрашения, но, по его мнению, это не может остановить советскую разведку. Кроме этого, вынесение подобного приговора необходимо было обсудить с правительством США, чтобы предусмотреть возможные последствия для граждан США, находящихся на территории СССР. Говоря об этом, Донован намекал на американских агентов, работающих в Советском Союзе, и других граждан США, которые отбывают наказания в советских тюрьмах.
|
|
|
Хотя подсудимый и не согласился сотрудничать с правительством, продолжал Донован, в интересах государства было бы выгоднее не прибегать к подобным мерам в течение определенного времени. (Другими словами, он еще мог начать говорить).
Следующий аргумент Донована стал тем предвидением, о котором упоминалось ранее. Он писал: «Вполне возможно, что в ближайшем будущем в руках СССР или его союзников окажется американец такого же ранга, как и Абель, – в этом случае обмен пленными будет лучшим выходом для США». В мае 1960 года в самом сердце России был сбит самолет‑разведчик У‑2, а арест его пилота Фрэнсиса Гэри Пауэрса подтвердил слова Донована.
Благодаря его усилиям и решительности обмен пленными состоялся меньше чем через два года.
Говоря о сроке наказания, Донован отмечал, что в 20‑е годы французские суды приговаривали советских шпионов к трем годам заключения. В последнюю очередь адвокат говорил о возрасте и мотивах в действиях своего подзащитного: «Абелю 55 лет (в 1957). Он верно служил своей стране, и это его страна, не важно, права она или нет. Я также осмелюсь напомнить суду, что „де юре“ наши страны находятся в состоянии мира».
|
|
|
В день вынесения приговора судья Байерс согласился с просьбой Донована, но истинные причины этого решения были известны лишь ему самому. Судья сказал во время своего выступления: «Суд практически ничего не знает о личной жизни и характере этого человека. Не имея возможности лучше изучить человека, который известен нам как Абель, мы должны руководствоваться свидетельствами, которые требуют, чтобы мы обращались с ним как с человеком, выбравшим свою профессию, полностью осознавая ее опасность и цену, которую ему придется заплатить в случае ареста».
Если перевести эти слова в доллары и годы, то получалось следующее: 30 лет заключения и 5 тысяч долларов штрафа по первому пункту, 10 лет и 2 тысячи долларов по второму, 5 лет и тысяча долларов по третьему. Абель должен был отбывать сроки одновременно – в итоге он получал тридцать лет тюремного заключения.
Судье указали, что первый пункт обвинения не подразумевает уплаты штрафа, поэтому штраф в 5 тысяч долларов был отменен. Абеля перевели в федеральную тюрьму в Атланте, штат Джорджия, где он начал отбывать свой срок.
Процесс закончился для Абеля, но не для Донована, который начал работу над обжалованием приговора. Он обратился в кассационный суд США; его заявление основывалось на том, что некоторые личные вещи Абеля были незаконным путем изъяты из его номера и приобщены к делу. В июле 1958 года кассационный суд вынес свое решение, оставив приговор в силе. Следующим шагом Донована стало обращение в Верховный суд, решение которого от 28 марта 1960 года также оставило приговор в силе. Попытка Донована отправить дело на повторное слушание также не удалась, и дело было официально закрыто в июне 1960 года. В это время Абель выплатил штрафы.
В Атланте Абель был зарегистрирован под номером 80 016‑А. Официальные лица неохотно обсуждали условия его содержания. Д. М. Херитедж, начальник тюрьмы, объяснял, что «информация об условиях содержания заключенных не разглашается по традиции». «Это помогает, – сказал он, – защитить заключенных и не приукрасить жизнь того или иного из них. Можете быть уверены, что мы стараемся создать всем заключенным одинаковые условия. Видным заключенным не создают каких‑либо привилегий. Для них же нет и никаких особенных ограничений».
Из неофициальных источников стало известно, что Абель был самым известным заключенным в тюрьме и его положение было превосходным. Он пользовался уважением как военный, которому изменила удача. В его камере строгого режима было еще трое заключенных, он научил их играть в бридж. В тюрьмах обычно содержатся фальшивомонетчики, люди, занимавшиеся изготовлением фальшивых документов. Именно они более всего расположены к искусству. Абель помог им дать выход своим талантам. Он изобрел станок, на котором можно было печатать рождественские открытки для родственников заключенных. В 1958 и 1959 годах он нарисовал две открытки. На первой была изображена русская зима. В 1960 году он обратился к более подходящей теме, изобразив пастухов в Вифлееме.
Абель поддерживал связь с внешним миром, получая «Нью‑Йорк таймс» и «Сайентифик Америкен». Он также интересовался публикациями о себе, благодаря Доновану продолжал получать книги об искусстве.
Адвокат посетил своего клиента в Атланте и нашел его в прекрасном расположении духа. При упоминании о том, что Донован по пути в Нью‑Йорк заедет в Вашингтон, Абель немного оживился: «Вы когда‑нибудь были в музее ФБР?» Донован ответил, что он не был.
«Я слышал, что они открыли выставку, посвященную моему делу, – серьезно пояснил Абель. – Я хотел бы, чтобы Вы заехали туда и посмотрели ее. Они могли в чем‑нибудь ошибиться».
Донован был поражен, тем что Абель, находясь в камере строгого режима, был настолько хорошо информирован о действиях ФБР. Тем не менее пообещал заглянуть на выставку. Он присоединился к группе туристов, которые собирались изучить лучшие моменты работы ФБР, представленные фотографиями. Последний зал был знаком Доновану – в нем было представлено все, что относилось к делу Абеля: от фотографий его студии до монет и карандашей с тайниками. Донован написал Абелю, что экспозиция составлена с присущей ФБР тщательностью.
Человек, известный нам как Рудольф Иванович Абель, родился 2 июля 1902 года в Москве. Он был единственным ребенком в семье. Его дедушка в царское время занимал небольшую официальную должность. Отец Абеля много путешествовал, и ребенок еще в раннем детстве хорошо узнал свою страну. Он был трудолюбив и умен и хотел стать учителем. У него был необычный дар к языкам, и в возрасте двадцати лет он преподавал английский, немецкий и польский в одной из средних школ Москвы. В двадцать пять лет он принял два самых важных решения: женился и начал работать в ОГПУ, в управлении иностранной разведки.
Сначала он обучал курсантов английскому языку, но в тридцатых годах хорошее знание немецкого предоставило ему возможность выполнить первое задание за границей. Ему была поручена разведка на германском фронте, и ко времени окончания войны он уже был майором НКВД. В 1954 году, когда НКВД был разделен, Абель оказался в КГБ.
После войны Советский Союз усилил разведывательную деятельность в Западном полушарии. Излюбленный маршрут советского агента в США пролегал через Канаду, власти которой уделяли меньше времени изучению эмигрантов. В 1946 году Абеля поместили в один из лагерей для перемещенных лиц в Германии под именем Эндрю Кайотиса.
Он подал заявление на въезд в Канаду и приехал туда в 1947 году. В следующем году он переехал в Соединенные Штаты. Перед приездом в Нью‑Йорк Абель решил посетить остальную часть страны. Он побывал на северо‑западе и проехал по западному побережью США. Возможно, эта поездка была инспекцией «местных представительств», во время которой он встречался с агентами, которые теперь оказались под его руководством. Позднее он говорил другу, что путешествовал по северо‑западу под видом лесоруба и именно там научился играть на гитаре. Его рассказы о поездке очень точны, так же как и воспоминания о Лос‑Анджелесе, Сан‑Франциско, Чикаго.
В Нью‑Йорк он скорее всего прибыл в июне 1950 года, о чем свидетельствует первая отметка в его чековой книжке. Он жил в гостиницах на Бродвее, часто переезжал. В это время он познакомился с двумя людьми, которые стали его лучшими друзьями. Абеля считали человеком со стальными нервами. Тесты по проверке интеллекта, проведенные в тюрьме, показали уровень, близкий к гениальности. Для человека, находящегося с опасным заданием во враждебной стране, он обладал поразительным самообладанием. Но все же он не был машиной, которая требуется для такой работы. Шпионаж – работа одинокого человека, который готов пренебречь человеческими отношениями ради собственной безопасности. Но Абель, обладавший железной дисциплиной, не мог перенести абсолютного одиночества. Он находил себе друзей. Выбирал их тщательно, и обычно это были люди моложе его, художники, которые как правило не интересовались политикой.
Алан Уинстон прекрасно отвечал этим требованиям. Он учился в Колумбийском университете, затем порвал с родителями, пожелав стать художником. Он был единственным другом Абеля до 1954 года, когда полковник встретил Берта Сильвермана. Они снимали студии в одном здании в Бруклине.
В чековой книжке в разделе «известить в случае необходимости» был записан адрес Берта. Абель полностью доверял Сильверману и Уинстону, на чье имя положил в банке 15 тысяч долларов. Он объяснил, что эти деньги он скопил, работая фоторетушером. Абеля и Уинстона объединяла страсть к живописи и музыке, они часто ходили в музеи, кино, на концерты. Абель и Уинстон нередко обедали вместе, причем Абель всегда сам готовил и выбирал вина. Он был превосходным поваром и отлично разбирался в напитках.
Одновременно Абель занимался своей основной деятельностью, но в 1952 году он решил, что ему нужен помощник, и попросил Москву прислать подходящего кандидата. КГБ проверил всех своих сотрудников, работающих в нейтральных странах Европы, и остановился на Райно Хейханене, 32‑летнем лейтенанте КГБ.
Хейханен родился в Ленинграде, отлично знал финский язык. В ноябре 1939 года, через месяц после получения диплома учителя, Хейханен начал работать в КГБ, который отправил его переводчиком на фронт во время советско‑финской войны. В последующие восемь лет он занимался разведкой в Финляндии. В 1948 году прошел специальную подготовку и через год вернулся в Финляндию.
Хейханена отправили в Финляндию для того, чтобы подготовить легенду, с которой он в случае необходимости мог быстро переехать в Соединенные Штаты. По документам он был Юджином Николо Маки, уроженцем штата Айдахо, прожившим долгое время в Финляндии: Постоянно улучшая легенду, Райно работал помощником кузнеца и автомехаником. Когда в Москве решили, что его легенда стала достаточно надежной, он обратился в посольство США в Хельсинки, чтобы получить американский паспорт. Документы были готовы через несколько дней. Хейханену пришлось только предъявить свое свидетельство о рождении, выданное в Айдахо, и доказать, что Маки не служил в финской армии. В августе 1952 года, вскоре после просьбы Абеля, Хейханен был вызван в Москву для прохождения трехнедельной подготовки к новому заданию. Он пересек границу Финляндии в багажнике автомобиля. Во время подготовки он изучал микрофильмы, технику шифрования. Ему дали кодовое имя «Вик» и сообщили, что его руководителя в Нью‑Йорке зовут Марк.
В обязанности Хейханена входила встреча с Марком, помощь в вербовке агентов, поддержание связи с советскими представителями. Ему выдали 5 тысяч долларов на обустройство, он получал 500 долларов в месяц. Жена Хейханена получала его жалованье в России.
В Москве он встретился с человеком, под чьим руководством позднее проработал до 1954 года. Его Хейханен знал как Михаила. Позднее он опознал его на фотографиях ФБР – это был первый секретарь советского представительства в ООН. Кроме того, он встретился с руководителем «американского» отделения КГБ, который представился Павловым. Он провел с Хейханеном заключительную беседу и, напутствуя, сказал: «Разведчики всегда на войне. Если начнется война настоящая, они должны оставаться на своем посту. Даже если о нас ничего неизвестно, продолжайте выполнять свою работу».
Павлов объяснил, что информацию можно получить из разных источников. Сюда входила «вся информация, которую можно получить из газет или официальных сообщений, из письменных документов. Это может быть информация о мерах национальной безопасности, военных объектах, атомных разработках».
После подготовки Хейханен вернулся в Финляндию. Его жена осталась в России, но в целях безопасности он женился на финке Ханне Курикке, с которой и отправился в США. Господин и госпожа Маки приехали в октябре в Англию, откуда на борту «Куин Мэри» отправились в Нью‑Йорк. Прибыв в Нью‑Йорк, они остановились в отеле «Честерфилд» (потом снимали квартиры в Гарлеме и Бруклине), а на следующий день Хейханен отправился на прогулку в Центральный парк. Около ресторана «Грин» есть пересечение с дорожкой для верховой езды, рядом с которой стоит знак «Осторожно». Он приколол красную кнопку на забор, стоявший около знака. Это было одно из мест, выбранных Москвой для поддержания связи. Кнопка должна была известить начальство о его прибытии.
Позднее Хейханен узнал, что такие места нужно проверять ежедневно, чтобы знать, есть ли для него сообщения. Около тайников ставился знак мелом. Горизонтальная черта означала, что в тайнике есть сообщение, вертикальная – что сообщение забрали. За пять лет работы в Нью‑Йорке Хейханен пользовался более чем пятью тайниками. Один находился в трещине в бетонной стене, идущей от 165‑й до 167‑й улиц вдоль Джером‑авеню в Бронксе; один был за кирпичом под мостом в Центральном парке; один у памятника на углу Риверсайд‑драйв и 89‑й улицы. Другие располагались в фонарных столбах в парках Проспект и Форт‑Трайон. Под металлическими почтовыми ящиками, стоявшими на углу 74‑й и 79‑й улиц, был специальный магнитный тайник.
Однажды Абель и Хейханен использовали в качестве тайника трещину в лестнице в Проспект‑парке. Трещину заметили работники парка, и когда Хейханен приехал за сообщением, он обнаружил, что трещина зацементирована. Однако рабочие не нашли сообщения, поэтому несколько лет спустя агенты ФБР смогли достать его из‑под слоя цемента. Это была микропленка, в которой Хейханена спрашивали, почему он пропустил две встречи.
Эти предосторожности могут показаться излишними, особенно когда видишь, какими сообщениями обменивались разведчики. В таком городе, как Нью‑Йорк, можно часами разговаривать, стоя на углу улицы и не привлекая к себе внимания. Хейханен предпринимал особые меры, чтобы выяснить, нет ли за ним наблюдения, и только после этого убедился, что сумел попасть в США, не раскрыв себя. Зачем нужно было пользоваться сложной системой знаков и тайников для передачи безобидных писем и сообщений?
Ответ таков: для Абеля шпионаж был делом с «хорошими традициями». Он понимал, что даже в мелочах нужно быть очень осторожным. Он следовал этим строгим требованиям во всем, невзирая на то, что это отнимало много времени. Абель был убежден в том, что его первая ошибка будет фатальной. К тому же он и Хейханен были родом из тоталитарного государства, поэтому они могли преувеличить опасность наблюдения, под которое могли попасть в США.
Предосторожности, предпринимаемые Абелем, иногда были слишком серьезны, что косвенно привело к его провалу. В его шпионский инвентарь входили карандаши, а также батарейки со сделанными в них тайниками. Они использовались в качестве контейнеров для микропленок, и если их случайно находили в тайниках, они не вызывали подозрения. У Абеля также было несколько фальшивых монет по пять центов, которые открывались с помощью булавки.
На сигнал Хейханена Абель ответил письменным сообщением, которое он зашифровал и переснял на микропленку. Он положил сообщение в одну из монет. Оно содержало первые указания Абеля:
«Поздравляем Вас с успешным приездом. Подтверждаем получение Вашего первого сообщения. Нам поручено передать Вам 3 тысячи долларов на обустройство. Если Вы решите вложить эти деньги куда‑либо, сначала проконсультируйтесь с нами.
По Вашей просьбе мы передадим Вам формулу для изготовления пленок (это Хейханен должен был изучить в Москве) вместе с письмом матери. Еще рано присылать Вам бабушек (кем или чем были эти „бабушки“, до сих пор остается загадкой). Шифруйте короткие письма, в длинных делайте вставки. В одном сообщении нельзя отправлять данные о себе, о работе, адресе. Все вставки должны пересылаться отдельно. Посылка была доставлена лично Вашей жене. С семьей все в порядке. Желаем успеха. Привет от товарищей. 3 декабря. (Через полтора месяца после приезда Хейханена)».
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 127; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!