Глава VI. Конт как социальный реформатор
Отрицательное значение принципов великой французской революции. — Анархия. — Что такое религия по Конту. — Культ. — Социократия. — Личность. — Семья. — Правительство. — Жречество
За выставленными французской революцией всеобщими принципами Конт не признает положительного значения. Абсолютное право свободного исследования, как прямое последствие неограниченной свободы совести, неизбежно влечет за собой безусловную свободу печати, воспитания и вообще всякого рода общения между людьми. Но, как бы ни был плодотворен в свое время этот принцип, его ни в коем случае нельзя считать органическим, творческим началом; в конце концов, когда общество от разрушения переходит к созданию, к упрочению нового порядка вещей, он является даже помехой. Общественный порядок не может установиться там, где всякий человек пользуется безусловным правом беспрестанно оспаривать основные принципы общественной жизни. Точно так же Конт относится и к принципу равенства: по отношению к старому порядку это — прогрессивный принцип, так как он содействовал разложению уже отжившего строя; по отношению же к новому он неизбежно превращается в орудие анархии, мешая действительной способности получить надлежащее значение в общем ходе дел. Наконец относительно принципа верховенства народа Конт находит, что и он препятствует установлению правильного порядка вещей, подчиняя людей избранных, лучших произволу толпы. Господство упомянутых принципов оказалось чрезвычайно печальным для общества. Умственная анархия достигла крайних пределов. Теперь трудно найти нескольких человек, действительно согласных в своих политических, этических, вообще общественных взглядах. Беспрестанные же споры, не имея под собой реальных, всеми признаваемых принципов, спутывают и роняют обычные идеи нравственности, подвергая их сомнению. «Систематическое развращение, как организованное, необходимое средство управления», является неизбежным следствием такого положения общественного порядка, и так как его нельзя достигнуть путем убеждения, то обращаются к подкупу в узком и широком смысле слова И среди этой всеобщей расшатанности убеждений легко уже получают преобладающее значение вопросы материального и временного характера. Единственный выход из такого положения Конт видит в предлагаемом им социальном учении, получившем у него религиозную форму.
|
|
|
Религия, по мнению Конта, означает единство всех сторон жизни человека, физической, нравственной и умственной, жизни личной и общественной. Религия охватывает все наше существование и устанавливает во всех наших отправлениях полную гармонию. Она предполагает, во-первых, наличность известного мировоззрения; во-вторых, подчинение всех мыслей и действий этому воззрению, в силу чего устанавливается гармония человека с миром, с другими людьми и наконец с самим собой; в-третьих, чувство, которое делает возможным такое единство и направляет человека к одной цели. Слово «религия», говорит Конт, означало бы то же, что и синтез, если бы это последнее не приурочивалось обыкновенно к одной только умственной деятельности. Но такое единство или гармония не может получиться от свободной игры личных или эгоистических мотивов. Поэтому религия предполагает подчинение со стороны человека чему-либо находящемуся вне его, что охватывает его жизнь со всех сторон и по отношению к чему он становится в неприязненное отношение, как только начинает руководствоваться своим эгоизмом. «Конт верит, — говорит Милль, — в то, что разумеют под бесконечной природой долга, но обязанности, вытекающие отсюда так же, как и все чувства преданности, он относит к конкретному предмету, в одно и то же время идеальному и действительному. Этот предмет — род человеческий, понимаемый, как непрерывное целое, включающее в себя прошедшее, настоящее и будущее... Люди искренние, какого бы верования они ни придерживались, легко могут допустить, что человек, имеющий какой-либо идеальный предмет, к которому он питает привязанность и чувство долга, достаточно сильный, чтобы контролировать и направлять все прочие его чувства и наклонности и предписать ему известное правило жизни, что такой человек имеет религию. Далее, хотя человек естественно предпочитает свою собственную религию всякой другой, однако каждый должен согласиться, что если предмет указанной нами привязанности и чувства долга есть совокупность людей, то такая религия не может быть названа порочной по своему существу... Многие замечали власть, которую в обоих отношениях, и как источник чувства, и как двигатель поступков, может приобрести над нами мысль об общем интересе всего человечества. Но мы не знаем, чтобы кто-либо прежде Конта выставил так полно все величие, какого способна достигнуть эта идея. Он восходит до невидимых пределов прошлого, обнимает собою многостороннее настоящее и проникает в неопределимое и непредвидимое будущее. Представляя нашему уму коллективное существо, начало и конец которого нельзя обозначить, эта идея напоминает о чувстве бесконечного, которое глубоко коренится в природе человека и является необходимым элементом всех наших высших понятий». Человечество представляется Конту тем благодетелем, от которого всецело зависит жизнь отдельного человека. Жизнь человека есть то, что она есть в силу прогрессивного движения человечества, и чем позже человек появляется на свет Божий, тем большим он обязан всему человеческому роду. В состав человечества входят не только люди, оказавшиеся достойными своего назначения, но и животные, работающие наряду с людьми на общую пользу, привязывающиеся к ним и готовые жертвовать за них своей жизнью, как это бывает, например, с собаками. Каждый человек должен служить человечеству, или, иначе, «жить для других», стараясь вовсе забыть о себе. «Amen te plus quam me, nec me nisi propter te» («Люблю тебя больше, чем себя, и себя люблю только ради тебя») — таков девиз религии альтруизма (слово, введенное в употребление Контом). Под конец своей жизни, увлекаемый все боле' и более аллегориями, Конт создал еще два объекта поклонения: «Grand Fetiche» (землю) и «Grand Milieu» (пространство), как необходимые условия развития человечества, но он не упускал из виду, что это во всяком случае фикция, поэтические вымыслы, могущие восполнять недостаточность наших научных познаний и возбуждать симпатические движения сердца. В своем учении Конт различает догму, культ и regime, как. он называет, то есть само устройство жизни. К догматике относится установление тех социальных законов, статических и динамических, о которых речь была в предыдущей главе, причем Конт в дополнение к своему ряду наук прибавляет еще мораль, обосновывая ее на усовершенствованной теории Галля. Затем сюда же относится рассуждение о методе объективном и субъективном, учение о преобладании сердца над умом и наконец установление четырех провидений, руководящих человечеством: морального, умственного, материального и правящего. Что касается культа, то Конт, лишенный, по совершенно верному замечанию Милля, чувства комического, доходит в этом отношении до чрезвычайно смешных измышлений. Смешны, конечно, не сами стремления Конта дать символическое выражение чувствам, наполнявшим его душу, а эта мания все регламентировать, все предусматривать и таким образом живое, непосредственное чувство заковывать в мертвенный, неподвижный ритуал. Культ разделяется на личный, семейный и общественный. Сущность личного культа составляет поклонение женщине, как истинной представительнице человечества и благодетельному ангелу-хранителю; он выражается в молитвословиях. Молитва не заключает в себе просьбы. Она состоит из двух частей: воспоминания и излияния. В молитву допускается вставлять отрывки из лучших поэтов. Предметом молитвенного прославления, как сказано, является женщина, именно: мать, супруга и дочь, олицетворяющие прошедшее, настоящее и будущее и вызывающие три основных социальных чувства: почтение, привязанность и доброту. Молитва произносится три раза в течение суток: утром — самая продолжительная: она должна длиться час, среди дня — самая короткая и вечером, на сон грядущий — которая должна длиться около получаса, пока сон не сомкнет глаз. Культ семейный состоит главным образом из девяти таинств, которыми позитивизм освящает важнейшие моменты в жизни человека, именно: 1) представление — новорожденный представляется жрецу и при восприемниках принимается в число служителей человечества; 2) посвящение — дитя четырнадцати лет заканчивает воспитание в семье и поступает для дальнейшего образования под руководство жреца; 3) допущение — юноша двадцати одного года получает от жреца разрешение служить человечеству, от которого он до этого момента все получал, ничего не возвращая; 4) выбор призвания — молодой человек двадцати восьми лет определяет окончательно дело, которым он будет заниматься, и решение санкционируется жрецом; только в особых, исключительных случаях дозволялось переменить занятие; 5) брак — он признается нерасторжимым и связан с обетом вечного вдовства; мужчина может вступить в брак до тридцатипятилетнего возраста, женщина — до двадцати восьми лет; 6) зрелость — она наступает в сорок два года; жрец наставляет достигшего зрелости мужа, что проступки его против человечества с этого момента не будут прощены ему при окончательной оценке его жизни; 7) удаление — в шестьдесят три года мужчина удаляется от практических дел и сохраняет за собой только совещательный голос; 8) превращение, то есть смерть, по учению Конта, переход из состояния объективного в состояние субъективное и 9) причисление усопшего к слугам человечества или вообще оценка его жизни, что делается семь лет спустя после смерти. Общественный культ состоит из ряда праздников, посвящаемых помесячно прославлению, во-первых, самого человечества и главнейших связей, поддерживающих общество (как-то: брака, отношений отцовских, сыновних, братских и наконец прислуги), во-вторых, главных моментов подготовительного развития человечества (фетишизма, политеизма и монотеизма) и, в-третьих, провидения, руководящего нормальной, установившейся жизнью человечества (провидения морального в образе женщины, интеллектуального в образе жречества, материального в образе патрициата и общего в образе пролетариата).
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Общество, устроившееся на началах, проповедуемых Контом, получает название социократии. Этого совершенного состояния человечество достигает медленным и трудным путем подчинения эгоистических инстинктов социальным чувствам. Уже в борьбе с природой человек учится подчинению: он может узнать законы природы, только покорившись сначала природе, а узнав их, уже подчиняет себе и саму природу. Таким образом, человек привыкает подчинять свою волю условиям правильного труда и работать совместно с другими людьми. Можно представить себе и иной путь развития. Если бы все люди, подобно богам, были поставлены в условия, при которых всякое естественное желание удовлетворяется без усилий и борьбы, то социальные склонности скоро бы взяли верх над эгоистическими стремлениями. Так как если бы последние были вначале и чрезвычайно сильными, то они все-таки постепенно замерли бы за отсутствием всяких поводов к проявлению. Всего было бы в изобилии и хватало бы для всех. Поэтому интеллектуальная деятельность, не обостряемая борьбой за существование, приняла бы эстетическую окраску и направилась бы на изобретение форм для выражения социальных симпатий, а последние, наполняя всю жизнь человеческую, развились бы могущественным образом. Переход к позитивному совершился бы без всяких переходных ступеней; любовь, ограничивающаяся сначала семьей, распространилась бы сразу на все человечество, пропуская промежуточный момент — племя, нацию; сердце господствовало бы над разумом, духовная власть — над светской и женщина — над мужчиной. Но в действительности человечество развивалось далеко не таким мирным путем. Оно боролось, враждовало, страдало. И за этот свой мучительный путь оно найдет вознаграждение в том, что окончательное примирение человечества с самим собою и с миром будет гораздо совершеннее и полнее. Общежитие, устроенное на основе вполне развитой, но покоренной личности, много выше того воображаемого рая, в котором всякая борьба за существование была сделана излишней. Это не значит, однако, что человечество всем обязано борьбе эгоистических инстинктов. Из эгоизма не могли бы развиться социальные стремления. Последние проявляются уже с самого начала, но в чрезвычайно слабой степени, и они пользуются лишь внешними необходимостями человеческой жизни, как рычагом, сильно облегчающим их собственное поступательное движение. В конце концов слабейшее становится сильнейшим, последнее — первым.
Трем абстрактным элементам человеческой жизни, материальной, интеллектуальной и нравственной силе, соответствуют три душевных свойства: воля, ум и сердце, и затем три формы общежития: государство, церковь, семья. Это не значит, чтобы всякая из указанных частей общества воплощала в себе один только из упомянутых элементов и исключала два других. Части общества, как и само общество, представляют нечто целое и потому, наряду с известным преобладающим в каждой из них элементом, существуют и другие. Так, в семье, например, находят выражение все три стороны, но нравственная преобладает. Таким образом, можно сказать, что семью связывают в одно целое любовь, привязанность; государство — материальная цель, деятельность; человечество — умственная жизнь. И затем как характер и дух семьи зависят от женщины, так характер и склад государства определяются практическими деятельными классами, военными или промышленными, а характер и склад церкви — духовенством. Эти три великие социальные силы должны быть организованы надлежащим образом и поставлены в надлежащие отношения друг к другу. При этом следует руководствоваться двумя принципами. Во-первых, не может быть никакого общества без правительства. «Истинная социальная сила есть результат более или менее обширной кооперации, находящей себе выражение в каком-либо отдельном органе». Только одна физическая сила, и то в органическом смысле, имеет индивидуальный характер; всякого же рода умственная или нравственная сила, по существу социальная, зависит от кооперации многих. Но сотрудничество многих тогда только становится действительно плодотворным, когда оно имеет центр, к которому тяготеет и который направляет его к определенной цели. Иногда первоначально появляется личность, ставящая себе определенную цель и собирающая под свое знамя силы, необходимые для достижения этой цели. Чаще, однако, великие социальные движения бывают результатом непроизвольного стечения многочисленных частных стремлений, действующих вразброд, пока не явится человек, направляющий их к одному общему центру и связывающий их в одно целое. Но во всех случаях действительная социальная сила получается только тогда, когда корпорация найдет свое сосредоточие и индивидуализируется. Во-вторых, Конт считает всеобщим законом, что высшее должно подчиняться низшему. Органическая жизнь подчинена и ограничена условиями неорганического мира; человек может исполнять свое назначение, только подчиняясь физическим, химическим, физиологическим и другим условиям своего существования. Таким образом, высший может господствовать над низшим, только повинуясь этому последнему. То же самое применимо и к социальной жизни человека. На первом месте у людей стоит необходимость удовлетворения своих материальных потребностей; достигается это при помощи военной, а затем промышленной деятельности, представителям которой и должно принадлежать непосредственное управление общественными делами, не потому, чтобы этого рода деятельность была самая возвышенная, а потому, что она — необходимое условие всякой другой. Моральные и интеллектуальные влияния приходят позже, занимают второе место; они могут лишь смягчить грубую энергию практической жизни. Только действуя этим косвенным путем, они получают действительное значение. Вся сила их в самоотречении, в добровольном отказе от непосредственной власти. Присваивая себе последнюю, они теряют чистоту и перестают руководить людьми. Отсюда сама собой следует необходимость безусловного разделения двух властей — светской и духовной. Исходя из этих положений, Конт с удивительной последовательностью и нисколько не смущаясь действительностью начертывает план общественного устройства в ближайшем будущем, определяет характер и взаимные отношения трех главнейших учреждений: семьи, правительства и жречества.
Семья является первой школой, в которой начинается воспитание человека. Она захватывает человека на самой низшей ступени и поднимает его на самую высшую. Семья состоит из мужа и жены, детей их и родителей мужа. В центре семьи стоит женщина. Духовная власть принадлежит ей, но непосредственное управление домом находится в руках мужчины. Роль женщины состоит в том, чтобы влиять на мужчину советами, руководить его деятельностью, быть воплощением нравственной силы любви, но никоим образом не вмешиваться в непосредственные дела; затем на женщину возлагается еще воспитание детей до четырнадцатилетнего возраста. Для того, чтобы женщина могла всецело отдаться своему призванию, она освобождается от работы и получает средства существования от мужа или от родственников, или наконец от государства. Мать мужа, пока она жива, является таким естественным воплощением внутреннего смысла семьи и ее духовной руководительницей. Отец же его ведет материальные дела семьи и пользуется действительной властью; он отказывается от последней по достижении шестидесяти трех лет и передает ее сыну, а сам сохраняет за собой только совещательный голос. В образе этих стариков, пользующихся совещательным голосом, находит выражение третий элемент человеческой жизни — умственная сила. Итак, женщина в семье представляет нравственную силу, мужчина — деятельность материальную, старики — умственную, и первая должна господствовать над всеми остальными.
Государство (светская власть), по мысли Конта, получает следующее устройство. Прежде государства носили преимущественно военный характер и подчинение всех, ввиду общей опасности, одному руководительству достигалось сравнительно легко. Теперь же государства получили преимущественно промышленный характер и дело организации общества становится тем затруднительнее, что ясно сознаваемой всеми опасности нет уже в виду и что при крушении старых верований индивидуалистические стремления развиваются на полной свободе. Капиталистам, этим естественным руководителям всякого промышленного общества, часто недостает понимания своих социальных обязанностей. А рабочие или пролетарии, вдохновляемые революционными учениями, утрачивают всякое чувство преданности и подчинения и увлекаются разными утопиями равенства, которые представляют в сущности отрицание разделения труда и сотрудничества, то есть отрицание всякой социальной организации. Выйти из такого состояния общество может, только возвратившись к добровольному подчинению своим естественным руководителям, сознающим свои социальные обязанности, как это было в лучшие времена военного режима. Промышленная и вообще трудовая деятельность перестает быть делом исключительно личным и получает социальный характер. Во главе промышленности становятся богачи — хозяева, они — «начальники или предводители промышленности»: они управляют работами и надзирают за всем ходом дела. Праздным богачам, проводящим жизнь в удовольствиях и удовлетворении своих прихотей, в обществе Конта нет места. Вместе с тем Конт отрицает мелкое землевладение и мелкое производство. Развившееся разделение труда и сотрудничество свободно может расширять свои операции до таких размеров, пока он в силах руководить ими. Таким образом, общество будет состоять только из двух классов — богачей и бедняков. Но богач-предприниматель, как социальный деятель, является ответственным перед общественным мнением за употребление вверенного ему капитала и полученных барышей. Он не может расточать капитал, так как этот последний принадлежит не ему лично, а всему человечеству, и ему только вверяется для употребления на общую пользу. Точно так же и из доходов он пользуется лишь известной частью, определяемой им самим заранее и достаточно значительной для того, чтобы не отбить у предприимчивых людей охоты заниматься таким ответственным и трудным делом. Конечно, все эти обязательства и ответственность чисто нравственного характера. В каком же положении будет рабочий класс? Вознаграждение за труд остается по-прежнему делом полюбовного соглашения между предпринимателем и рабочим. В случае несогласия обе стороны могут прибегать к отказу от работы, стачкам и наконец к посредничеству духовной власти. Но полюбовное соглашение будет определяться уже не конкуренцией на рынке, «а надлежащим распределением продукта сообразно потребностям рабочих, с одной стороны, и потребностям и достоинствам предпринимателя, с другой». Часть материальных благ, приходящихся при этом на долю рабочего, определяется Контом следующим образом: рабочий должен располагать жилищем, состоящим из семи комнат, и пользоваться на правах полной собственности всем, что находится в нем, то есть всеми предметами обычного домашнего обихода. Воспитание и медицинская помощь должны быть организованы даровые. Заработная плата устанавливается двоякого рода: одна помесячная, неизменная, в 100 франков за 28 дней, другая — понедельная, пропорциональная продуктивности труда, но в среднем дающая около 7 франков за рабочий день. При таких условиях бедняки-рабочие не будут завидовать богачу-предпринимателю, который, хотя пользуется большим материальным достатком, но зато несет на себе гораздо большую нравственную ответственность. Что касается собственно политической организации общества, то она представлялась Конту в довольно простом виде. Современные обширные государства разбиваются на мелкие самоуправляющиеся единицы, величина которых не должна превышать Бельгии или Португалии. Правительственная власть сосредоточивается в руках триумвирата из выдающихся банкиров. Один из этих банкиров заведует иностранными делами, другой — внутренними, третий — финансовыми. Они пользуются диктаторской властью, но вместе с тем не получают никакого вознаграждения за исполнение этих своих обязанностей. Власть на всех ступенях, от высших до низших, переходит по «социократическому наследству». Конт решительно отвергал так называемое выборное начало. Он находил, что всякий, стоящий у власти, а также ведущий промышленное предприятие, должен сам избирать себе преемника из наиболее достойных людей, будут ли это его собственные дети или посторонние лица — все равно. Правительственные проекты и предположения, касающиеся существенных вопросов, заблаговременно опубликовываются во всеобщее сведение и подвергаются обстоятельному обсуждению, в интересах чего устанавливается полная свобода слова, печати и союзов. Отсюда мы видим, как далек был Конт от того, чтобы предоставлять действительную, фактическую власть в руки ученого сословия, как то проектировали некоторые позднейшие позитивисты. Царство ученых людей, педантократию, он ненавидел, можно сказать, и практически, по опыту личной жизни, и теоретически. Он находил, что житейскими делами лучше всего могут управлять те люди, которые стоят непосредственно у этих дел. Естественными представителями таких людей он и считает своих банкиров.
Духовная власть должна быть безусловно отделена от светской. Обе эти власти представляют такую же противоположность, как теория и практика. Теория всегда стремится к универсальности, а практика, напротив, — к частности; теория теряет свое беспристрастие и свободу, поставленная в непосредственное соприкосновение с жизнью, а практика теряет свою энергию и напряженность, попав в сферу отвлеченностей, и т.д. Человечество сделало величайший шаг в своем развитии, когда сознало необходимость решительного разделения между теорией и практикой. Духовная власть по своему складу и стремлениям должна совершенно отличаться от светской. Личные интересы тут не могут быть терпимы. Духовенство не располагает ни материальными богатствами, ни политической властью. Духовные лица не могут брать платы за свои сочинения или за уроки, даваемые ими, и т.д. Средства существования они получают в переходный период от добровольных жертвователей, а когда новое общество окончательно организуется — от государства, но в самых скромных размерах. Среди духовных не допускается ни специализации занятий, ни разделения труда. Они должны получать энциклопедическое образование и усвоить всю совокупность положительного знания. Желающие посвятить себя духовной миссии подвергаются испытанию из семи основных наук, начиная с математики и кончая этикой; кроме того, испытывается еще, само собой разумеется, их нравственная правоспособность посвятить себя служению человечеству. Главное назначение духовенства — влиять на волю людей, видоизменять ее и направлять ко всеобщему благополучию человечества, но отнюдь не предписывать само поведение. Духовенство развивает сознание, что всякое частное занятие есть собственно общественное дело, что все, чем пользуется данное поколение, добыто продолжительными трудами предшествовавших поколений и что мы не имеем права расточать общечеловеческое наследство, но должны передать его с известным приращением последующим поколениям. Оно проповедует и поддерживает собственным примером религию альтруизма, жизнь для других, подчинение ума сердцу, то есть делает только в более обширной сфере то же дело, которое делает женщина в семье. Понятно поэтому, что воспитание подрастающего поколения составляет дело исключительно духовенства. Как духовная власть не вмешивается в практическую деятельность общества, так светская не может иметь никаких притязаний на воспитание. Конт действительно верил, что верования руководят людьми, что они сильнее всякой внешней материальной силы. Его духовенство, лишенное богатства, власти, всяческого блеска и эффекта, производит небывалый общественный переворот и поддерживает новый, во многих отношениях чрезвычайно удивительный общественный строй, пользуясь единственным средством — воспитанием юношества! На духовенство Конт возлагает также оказание медицинской помощи и подачу всевозможного рода советов относительно вопросов как частной, так и общественной жизни, о чем я упоминал раньше. В особенности же оно должно заботиться о том, чтобы богатые и сильные мира сего исполняли свои нравственные обязанности по отношению к стоящим ниже их. Побудительными к тому средствами в руках духовенства служат: во-первых, частное увещание, во-вторых, публичный выговор и, в-третьих, отлучение. Отлученный богач при сильном и единодушном общественном мнении попадает в чрезвычайно неприятное положение: от него отворачиваются положительно все, и он оказывается вынужденным добывать себе кусок хлеба собственным трудом. Я не стану говорить здесь, что на обязанности духовенства лежит также и отправление культа.
Такова "утопия" Конта относительно грядущего социального строя — того строя, который должен сложиться на основах позитивизма. Я не могу входить здесь в критическую оценку Контова идеального общества ни в целом, ни в частях. Да едва ли читатель и нуждается в какой бы то ни было критике всех этих рассуждений о банкирах в роли правителей, о богачах в роли предводителей промышленности, о жрецах в роли духовных руководителей и т.д. Все это слишком фантастично, а местами прямо нелепо. Как бы странно оно нам ни казалось, не следует упускать из виду, какая идея вдохновляла философа. Разрушительные анархические стремления, развивающиеся все более и более в современном буржуазном обществе, вызывали в нем чрезвычайные опасения. Но он считал невозможным бороться с анархией одними только полицейскими, вообще насильственными мерами. Разрушение можно побороть только созиданием. Против отрицательного учения необходимо выставить положительное. Социально-реформаторские построения Конта интересны как одна из попыток в этом деле, и притом попытка человека, обладавшего громадными историческими и научными познаниями.
Глава VII. Заключение
Учение Огюста Конта, позитивизм, — весьма крупное явление в духовной жизни современной Европы. Конт пытался создать всеобщее учение: философское, научное, социальное, религиозное. Едва ли можно указать хоть один сколько-нибудь существенный вопрос из любой сферы, которого он не затронул бы. Естественно поэтому, что он должен был вызвать к себе самое разнообразное отношение. Приведем мнения некоторых писателей и попутно постараемся выяснить, насколько учение Конта в целом и в своих главных частях можно считать принятым или отвергнутым в настоящее время. При этом я обойду молчанием, как не представляющих для нас в данном случае интереса, писателей, стоящих на почве учений, уже поживших и отживающих свое время. Возьмем сначала собственно положительную философию Конта. Наряду с писателями, признающими ее от альфы до омеги, мы встречаем других, относящихся к ней довольно-таки скептически. Так, известный ученый Гексли писал еще в 1869 году: «Когда я изучал характеристические черты положительной философии, то нашел в ней весьма мало, я могу даже сказать, решительно ничего такого, что имело бы какую-нибудь научную ценность, и взамен того нашел много особенностей, столь же противных самой сущности науки, как и все, что есть противоположного в католическом ультрамонтанстве*».
* Направление в католицизме, добивающееся неограниченного вмешательства в религиозные и светские дела любого католического государства. — Ред.
Г. Лесевич, обладающий обширными познаниями относительно движения философской мысли в современной Европе, делает такую оценку Конта в своем последнем сочинении: «Конт, хоть и угадал, что впредь философия должна строиться на научных основах, но, взявшись за дело, с первого же шага пошел по старой тропе догматизма и вместо системы научной философии дал нам схему наук, в которую едва-едва вкраплены намеки на философский критицизм и которая слишком часто перегибается в наивный реализм, лишающий ее значительной доли того философского значения, какое она могла бы получить в руках мыслителя, соединяющего в себе с природной силой достодолжную философскую подготовку... Так как, к несчастью, философские знания Огюста Конта были скудны и философское его развитие поэтому стояло на уровне невысоком, то в результате оказалось, что, кинув бессознательно две-три беглых критических заметки, он все свои силы потратил сперва на построение схемы, долженствовавшей при развитии критического начала отойти на второй план, а потом и совсем сбился на бесплодную почву реабилитации мистицизма...»
Наряду с этим Милль говорит, что философия Конта: «...представляет простое признание традиций всех великих умов науки, открытия которых сделало человечество тем, чем оно является в настоящее время».
Льюис идет еще дальше.
«В "Курсе положительной философии" Конта, — говорит он, — мы находим величайшую по своей глубокой истинности философскую систему, которую когда-либо создавал человеческий ум; некоторые недостатки в деталях, впрочем, совершенно неизбежные, не должны мешать величию целого, и мы не должны забывать, чем мы обязаны великому основателю позитивной системы».
Несмотря, однако, на эти противоречивые заключения, казалось бы, что мысль, положенная Контом в основу своего учения, а именно, что философия должна представлять систематизацию научных обобщений, — вполне правильное утверждение. Но тут мы наталкиваемся на следующие любопытные слова Гексли: «Что же касается его (Конта) философии, — говорит он, — то я отделяюсь от нее, ссылаясь на его собственные слова, переданные мне старым контистом, ныне одним из знаменитых членов французского института Шарлем Робеном: "Философия есть непрерывное усилие человеческого ума достичь покоя, но ей тоже непрерывно мешали последовательные успехи наухи. Поэтому философ принужден каждый вечер переделывать синтез своих воззрений, и настанет время, когда у рассудительного человека не будет иной вечерней молитвы"».
Таким образом, стараясь свести философию на науку, не приходим ли к отрицанию и ненужности всякой философии и даже прямо невозможности ее? Едва ли. Может быть, ежедневный прибой научной мысли и заставляет передовых ученых ежедневно же «переделывать синтез своих воззрений». Но что касается обыкновенных смертных, той массы, которая в философии ищет руководящего начала для осмысленной деятельной жизни, то они успевают прожить целую жизнь прежде, чем свет действительно новых научных открытий успеет проникнуть до их сознания. И это не только потому, что «тьма» с трудом уступает свету. Тут и сами качества этого ежедневно возгорающегося света имеют значение. Пока дело происходит в маленьких кабинетах ученых, им может еще казаться необходимым ежедневно переделывать свои воззрения под влиянием ежедневных новых открытий; но как только эти ежедневные открытия начинают усваиваться всей массой мыслящего человечества, так и оказывается, что они сплошь и рядом могут спокойно уживаться с прежними воззрениями, которые всегда бывают (раз это действительно жизненные воззрения) достаточно широки и эластичны, чтобы усвоить и переработать массу ежедневных научных открытий. Философия, как синтез научных воззрений, как система миропонимания, как руководство к осмысленной жизни, — возможна и необходима. Если это так, то заслуга Конта, понявшего, что суть философии вовсе не в критике, и успевшего единичными усилиями своего ума обобщить всю массу современных ему научных знаний (конечно, не без промахов, даже грубых), поистине громадная. Труд его до сих пор остается единственным в этом роде трудом, как продукт работы одного ума. Затем Конт доказал и показал, что философия, стремящаяся не только разрушить старые традиционные верования, но и послужить руководством для положительной творческой деятельности человечества, должна перенести свой центр тяжести в сферу социальных явлений. К этой стороне его философии мы и обратимся теперь. Тут мы наталкиваемся на еще более противоречивые взгляды, чем при оценке Конта как автора собственно «Курса положительной философии». Что же касается, в частности, учения Конта относительно будущего социального строя и того пути, каким следует идти к достижению его, то в этом отношении почти все писатели, за исключением небольшой кучки последовательных контистов, отказываются следовать за ним.
Наш историк Кареев, делая оценку исторических взглядов Огюста Конта, считает его коренной ошибкой между прочим то, «что он взглянул на человечество не как на совокупность наций, развивающихся по одним законам, а как на нечто единое, в котором отдельные нации играют роль частей, соответствующих разным фазам, совсем как у Гегеля». Затем он находит, что Конт применяет к истории понятие закона «в весьма мало-научном смысле», что «он не умеет отделить в истории необходимое как момент развития от необходимого как такового вследствие случайных причин», что «он не понимает политеизма и односторонне смотрит на рели-гаю» и т.д. Но вместе с тем Кареев признает, что Конт «первый сформулировал необходимость изучать социальные явления ради открытия законов, ими управляющих, употребляя слово "закон" в строго научном смысле, и влияние Конта сказывается теперь даже в тех писателях, которые прямо отрекаются от духовного родства с отцом позитивизма».
В данном случае особенно интересно мнение Милля, который сам немало и чрезвычайно плодотворно потрудился над разработкой общественных вопросов и по складу своих политических убеждений резко отличался от Конта.
«В обоих томах, — говорит он относительно двух последних томов "Курса положительной философии", — едва ли найдется хоть одно положение, которое не прибавляло бы какой-либо идеи. Мы видим в этом обозрении величайшее произведение Конта после его обзора наук, в некоторых отношениях первое даже изумительнее последнего. Кто не верит, что из философии истории можно сделать науку, тот, вероятно, отказался бы от своего взгляда, прочитав эти два тома».
Однако Милль не считает Конта создателем социологии.
«Кроме исторического анализа, — говорит он ниже, — который во многом следует дополнить, но который, мы думаем, вряд ли может быть, вообще говоря, заменен чем-нибудь подобным, Конт в своей социологии не представляет ничего такого, что не требовало бы переделки». Но «его понимание метода, свойственного этому исследованию, до такой степени вернее и глубже понимания всех его предшественников в этом деле, что составляет эру в разработке социологии... Если о Конте нельзя сказать, что он создал эту науку, то по всей справедливости надо признать, что он первый сделал возможным ее создание. Это — великий подвиг».
Переходя затем к учению Конта о будущем социальном строе, Милль жестоко критикует его воззрения, отдавая, впрочем, должное отдельным блестящим мыслям. Другие писатели идут еще дальше и считают все писания Конта после «Курса положительной философии» прискорбными заблуждениями великого ума, впавшего в непроглядный мистицизм. Стоит, однако, сопоставить эти мнения с полной преданностью, с безграничным восхвалением доктора Робине, написавшего биографию Конта, и других конти-стов, даже с некоторыми заявлениями Льюиса, чтобы увидеть, какая пропасть разделяет еще людей, когда они берутся за решение нравственных и социальных вопросов. Вообще едва ли настало время для беспристрастной оценки социальных воззрений Конта. Как цельная система, они не могут рассчитывать на реабилитацию когда бы то ни было, но многие отдельные положения, и притом существенные, которые современным людям, не могущим отрешиться от своих буржуазных или исключительно критических теорий, кажутся неосновательными и нелепыми, могут получить в будущем иную оценку. Когда человечество приступит к осуществлению положительных идеалов общечеловеческого братства, как они мало-помалу вырабатываются вот уже в продолжение целых веков, то оно сумеет лучше оценить попытки отдельных мыслителей, стремившихся выработать основы будущего строя, чем поколения, занятые совершенно иной работой... Даже суровый Гексли замечает, что ему было бы неприятно, если бы читатель вывел из его слов такое заключение, что он не придает никакого значения сочинениям Конта и не питает «симпатии и уважения к людям, которых он (Конт) натолкнул на глубокие размышления об общественных вопросах и на благородную борьбу в пользу общественного обновления».
Приведем еще два заключительных отзыва о Конте. Один принадлежит Литтре, другой — Миллю, то есть людям, больше других потрудившихся над изучением и оценкой произведений великого позитивиста.
«Повторим в кратких словах, — говорит Литтре, — в чем, по нашему мнению, заключаются заслуги Конта. Среди умственной неурядицы, порожденной XVIII веком, он сумел в начале XIX века указать на тот субъективный и фиктивный характер, который свойственен метафизическим теориям; он задумал уничтожить это противоречие между умственным миросозерцанием человека и реальностью и понял, что для достижения этой цели ему необходимо открыть, на основании рационального изучения истории, точные законы развития человеческого, и он открыл их; сделав это важное открытие, он понял необходимость обобщить человеческое знание и обобщил его, подведя все частные науки под одну систему; наконец он понял неразрывную связь, существующую между всеобъемлющей философией и общественным строем, и сделал попытку (хотя и не увенчавшуюся успехом) найти основы рационального устройства человеческого общества. Тот, кто так много потрудился для человеческой мысли, заслуживает в истории человечества почтенное место наряду с величайшими деятелями, вписавшими свое имя в историю человеческой мысли».
«Из всех известных философов, — говорит Милль, — Декарт и Лейбниц представляют наибольшее сходство с Контом. Они были похожи на него и по серьезности умозрений, и по уверенности в себе, хотя в последнем отношении едва ли могут быть поставлены наравне с ним. Они обладали такой же, как и он, необычайной способностью сопоставления и соподчинения. Они обогатили человеческое знание великими истинами и великими идеями о методе. Из всех великих мыслителей они были наиболее последовательными и потому наиболее часто доходившими до нелепостей, так как они не отступали перед выводами — как бы эти выводы ни были противны здравому смыслу, — если только к ним вели первые посылки. Согласно этому, имена указанных философов дошли до нас в связи с великими идеями и замечательнейшими открытиями, но зато и в связи с некоторыми из самых уродливо-диких и самых смешно-нелепых понятий и теорий, какие только когда-либо предлагались людьми мыслящими. Мы считаем Конта столь же великим, как и этих философов, и едва ли более странным, нежели они. Если бы нам нужно было высказать нашу мысль вполне, мы должны были бы поставить его выше этих двух мыслителей, но не по внутренним достоинствам, а потому только, что, обладая равносильной умственной способностью, он действовал при более высоком состоянии человеческого развития».
Итак, осторожный Милль не побоялся сказать, что так называемые нелепости Конта (его мистицизм и т.д.) представляют последовательный вывод из принятых им основных посылок. Все же основные посылки Конта коренятся в той социально-философской системе, которую он изложил в «Курсе положительной философии». Неправильно, следовательно, обвинять Конта, что он одну половину своей жизни посвятил служению светлым началам, а другую — темным силам. Если он в чем виноват, так только в том, что не страшился доводить до логического конца свои выводы и не останавливался перед «нелепостями», противоречащими «здравому смыслу». Но, с другой стороны, неправильно было бы утверждать, что из учения Конта можно сделать только такие выводы, какие сделал он, и никаких иных. Социология (дело идет, само собой понятно, о социологических выводах Конта) — не математика. Тут нередко из одних и тех же основных посылок делаются прямо противоположные выводы. Латинянин по духу и расе, влюбленный в порядок, авторитет, ненавидевший анархию, относившийся с почтением к иерархии, обладавший громадным и удивительно механическим умом и непомерным самомнением, работавший среди сумерек, спустившихся на человечество, и с любовью оглядывавшийся на блестящую эпоху католичества, Конт фатально тяготел к своей религии человечества. Он подобно ядру, по сравнению одного писателя, следовал без остановки по своей траектории, повинуясь механическим законам, пока не достиг намеченной цели с математической точностью. Другие люди, с другими нравственными симпатиями, в другой момент воспользовавшись основными положениями Конта, но не ограничиваясь только ими, придут к другим окончательным выводам.
Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 115; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!