Глава 3. Творчество мастера в период великой октябрьской революции
Советская эпоха открывает новый значительный период в творчестве Петрова-Водкина. Его живописная и образная системы, эволюционируя по пути углубления реалистических тенденций, получают в это время значительно больший размах, черпая подтверждение в окружающей действительности. Раздвигаются тематические рамки творчества, все большее место в нем отводится социальным мотивам, появляется жанровое многообразие. Прежние тенденции, переосмысленные в свете нового миропонимания, наполняются иным жизнеощущением. В письме к матери он пишет: "Море расхлесталось волнами, буря пронесется; и люди примутся снова за честный, благородный труд, и то, что сейчас происходит, будет на пользу, умудрит людей и выяснит их возможные отношения"[47].
Окрыленность большими идеями давала ему возможность создавать образы высокой духовной красоты, наполненные новыми идеями. Статьи художника свидетельствуют о высоком строе его мыслей и чувств: "Каждый почувствовал, что солнце для него светит и деревья распускаются не в саду Ивана Ивановича, а на земле моей, земле каждого, на земле-родине. Так всколыхнулось сердце страны нашей, что вот-вот оно взлетит огромной птицей и подымет за собой все народы к радости общной жизни… и к последнему мятежу за человека, за самоопределение человека во вселенной"[48].
Кузьма Сергеевич полностью включился в бурную, горячую борьбу передовых сил за создание нового общества, новой культуры и искусства. Художник выполнял плакаты, оформлял журналы, делал иллюстрации. В эти годы он выполнил серию натюрмортов, в которых отыскивал художественные средства, способные с наибольшей полнотой передавать суть вещей: "каков есть предмет, где он и где я, воспринимающий этот предмет, в этом основное требование натюрморта. И в этом - большая познавательная радость, воспринимаемая от натюрморта зрителем"[49].
|
|
|
Натюрморты Петрова-Водкина програмны. В них он решал главнейшие вопросы, которые стояли перед ним в живописи: о существе предмета, его пространственном окружении, среде, движении, реализуемом в пространстве и времени, колористической системе трехцветия. "Натюрморты - это скрипичные этюды, - говорил художник, - которые я должен делать раньше, чем приступлю к концерту"[50]. И действительно, то, что в картине порой казалось сложным и трудновоспринимаемым, в натюрморте выступало со всей доступной обнаженностью и наглядностью. Здесь в своих истоках явно обнаруживалась глубокая продуманность и аналитичность метода художника, который экспериментировал, проверял в натюрморте верность своих теоретических посылок, своей живописной системы.
|
|
|
Таковы почти все его натюрморты - "Селедка" (1918), "Розовый натюрморт. Ветка яблони" (1918), "Утренний натюрморт" (1918), "Скрипка" (1918), "Натюрморт с пепельницей на зеркале" (1920), "Натюрморт. Бокал и лимон" (1922), "Черемуха в стакане" (1932) и другие.
"Он любит предметный мир, как добрый хозяин, изучив досконально все свойства, "повадки", особенности окружающих его вещей", - говорила о художнике искусствовед Е.Н. Селизарова[51]. Однако главное в них - желание автора понять реальное положение предметов в пространстве, почувствовать их взаимоотношение между собой, что не исключало, однако их поэтизации.
Тайна реального пространства, прерывистого и непрерывного, разъединяющего и связующего предметы, будоражит поэтическое воображение художника. Кажется, в его натюрмортах предметы напряженно связаны между собой силовыми линиями большого мира: "Вскрытие междупредметных отношений, - писал Петров-Водкин, - дает большую радость от проникновения в мир вещей… Закон тяготения из абстрактного, только познавательного, становится ощутимым… колебания встречных пересекающихся, сходящихся и расходящихся осей предметов, как в увеличительном стекле, проделывают перед нами законы движения, сцепления и отталкивания"[52].
|
|
|
Не менее поразительна способность художника преломлять натуру своим видением претворять предмет в образ: на большинстве натюрмортов 1918 года изображен голодный петроградский паек 1918 года. Но не элементарный документализм делает натюрморт поистине историческим, а именно взгляд художника на вещи. Перед нами возвышенная будничность, одухотворенная предметность. Горькую прозу дня Петров-Водкин превращает в высокую поэзию эпохи[53].
Углубленная работа над натюрмортами позволила художнику приступить к большим композиционным произведениям, уже во многом отличающимся от предреволюционных картин. Прежде всего, их пластически-образный строй стал более близок натуре и реальным формам жизни. Символические элементы, столь важные в ранних картинах, не исчезли совсем, но приобрели живую связь с конкретными явлениями революционной действительности. Первым таким произведением стала картина "1918 год в Петрограде" (1920). Женщина с ребенком, стоящая на балконе дома, изображена на фоне улицы со взбудораженными группами людей. Сама мать, охраняющая своего ребенка, еще более раскрывает тревожное настроение сцены. Однако совершенно очевидный историко-бытовой характер картины автор сумел расширить, создав не просто образ матери-пролетарки, а образ матери - хранительницы судьбы и счастья детей, в духе традиционных изображений на ранних итальянских фресках или на древнерусских иконах. Недаром картина имеет и второе название - "Петроградская мадонна".
|
|
|
Еще более прямым откликом художника на реальные революционные события стали картины "После боя" (1923) и "Смерть комиссара" (1928). Обе работы построены по принципу "сферической перспективы", где мастер смело совмещает разновременные события.
Вообще же, к войне художник относился очень не однозначно. Заканчивая очередное произведение на тему революции, Кузьма Сергеевич писал: "Война не дает мне покоя… в отвратительной духоте тогдашнего Питера я пишу первую "социальную" картину "На линии", как заказ, якобы заданный мне родной страной"[54]. Но понимая необходимость данной работы, художник принимал поставленные условия.
Одновременно с большими композиционными произведениями в течение всех 20-х и 30-х годов Петров-Водкин работал над портретами. В портрете художником была создана своя, совершенно оригинальная концепция. Его портретные произведения монументальны и по замыслу, и в осуществлении. Не ограничиваясь решением узкопортретных специфических задач, художник ставил и решал свою, особую "сверхзадачу", что делало его непохожим на то, что привычно укладывалось в русло традиции русского портрета. Иными словами, модель рассматривалась Петровым-Водкиным под особым углом зрения: не в живой непосредственности мгновенного состояния, выражающего изменчивое и зыбкое, и не с позиций психологически углубленного и обстоятельного анализа, а с желанием выявить и удержать нечто постоянно пребывающее в ней, неизменные ее черты. "Главное отличие портрета от прочих "сюжетов", мне кажется, в том, - говорит художник, - что "портрет" не требует окружающего, т.е. идеал окружающего в портрете - быть незаметным. Портрет тем строже, чем больше сосредоточен сам в себе…"[55].
В портрете Анны Ахматовой (1922), "Девушке в красном платке" (1925), "Девушке в сарафане" (1028), "Девушке у окна" (1928), "Дочери рыбака" (1934) и др. в полной мере выражена концепция художника, и более даже, чем в картинах, утверждаются пластически-обобщенная и монументальная форма и соответственное ей сосредоточенно-спокойное состояние моделей.
Иное, более напряженное психологическое содержание свойственно автопортретам мастера. В них он всегда предельно собран и строг. Суровость характера была сопряжена у Петрова-Водкина с чувством ответственности за труд художника, которую он сознавал и утверждал всем своим образом жизни, своим пониманием целей и задач искусства.
Изучая и анализируя все, что связано было с его работой, Петров-Водкин в то же время продолжает анализировать и сам процесс этой работы, подвергая строжайшему разбору все художественные приемы и средства, а также и технические свойства материалов, необходимых ему для достижения наибольшей глубины содержания своих картин. Говоря словами Е.Н. Селизаровой, "Яркая, неповторимость работ неоспорима… они заставляют нас углубленно размышлять не только над проблемами жизни, но и над вопросами мастерства"[56].
Это осмысление процесса творческой работы художника, пути становления мастера, как творческой личности содержательно раскрыл Петров-Водкин в своих основных литературно-биографических произведениях, повестях - "Хлыновск", "Пространство Эвклида", "Самаркандия".
В графических искусствах Петров-Водкин также сказал свое слово. Н. Баженов говорил по поводу его работ: "Что же касается его рисунков, то они обнаруживают такую фундаментальную эрудицию, такую высшую технику и виртуозность, что кроме слов одобрения ничего не найдешь по их адресу"[57]. И действительно, не говоря уже о сопровождающих текст иллюстрациях к своим повестям, он и почти все рисунки строил на основе "сферической перспективы", что придавало им неожиданную пластическую остроту и подчеркивало динамичность повествования. Таковы рисунки "Фантазия" и "Мать", где сцена обеда в бедной семье представлена как событие, имеющее не материальное, а духовно-человеческое значение.
Начиная с 1934 года, после тяжелой болезни, Кузьма Сергеевич, снова принялся за работу, и в первую очередь за новые историко-революционные композиции, которые он считал главнейшими в своем творчестве. На этот раз он вспомнил тревожные дни 1919 года, время гражданской войны, когда во многих городах власть переходила из рук в руки и горожане, особенно рабочие, обычно по ночам ожидая внезапного налета банд, бдительно следили за тишиной в городе. Взяв за основу свой ранний рисунок 20-х годов, воскрешающий эти тревожные ночи, художник сделал еще несколько эскизов, пока, наконец, не нашел наиболее верное решение картины "1919 год. Тревога" (1934).
Достаточно интересной является картина "Весна" (1935). Просматривая в это время свои старые работы, Петров-Водкин обнаруживает рисунок пером 1920 года, изображающий двух девушек, сидящих над обрывом. Ниже девичьих фигур и над ними художник нарисовал маленькие деревенские домики, реку, луга, окружающие холм с двумя фигурами. Этот рисунок и лег в основу новой картины, где на холме он поместил двух влюбленных, обозревающих мир с вершины своего счастья.
Последней большой картиной мастера стало полотно "Новоселье" (1937). На картине изображено вселение рабочей семьи в оставленный капиталистами особняк. Петров-Водкин строит рассказ на контрасте скромной рабочей одежды, их домашних вещей - и картин в золоченых рамах на стенах особняка, с зеркалами и креслами, оставленными сбежавшими от революции бывшими хозяевами. Однако, своей работой мастер был не доволен, о чем говорят его следующие записи: "У меня есть ошибка. Она заключается в том, что я не по тому пути повел развертывание сюжета - я слишком загрузил картину, чересчур много рассказывая, и это сбило меня с устремления на предмет и отвлекло в сторону рассказа, от которого зритель ничего хорошего не получит"[58].
Таким образом, в живописи Петрова-Водкина последних лет, как и в этой большой работе, появились новые особенности, связанные с общим движением в советской культуре конца тридцатых годов к полноте реалистического изображения явлений и фактов жизни. Для художника намечался выход к новым большим свершениям в связи с открывающимися в те годы возможностями работ в области монументального искусства, проектированием и началом работ по оформлению Дворца Советов, с постройкой многих дворцов культуры и т.д., но смерть прервала новые замыслы в самом их начале.
Заключение
Подводя итоги, мы можем отметить, насколько сложным и противоречивым был путь развития русской живописи в период между двух революций. Кризис буржуазной культуры, характерный для этого периода, выразился не только в решительном усилении субъективистских и формалистических тенденций в искусстве, но и в непрерывной смене отрицавших друг друга группировок, и, что особенно важно, в разладе художника с действительностью. Этот разлад порождал у одних мастеров настроения смятения, желание бежать от острейших противоречий жизни в свой внутренний мир, у других - потребность бунтовать, эпатировать, либо замкнуться в сфере чисто формальных исканий.
Вместе с тем все живое и творческое, что было в то время в искусстве, жаждало выхода из кризиса, мучительно искало новых путей, новых идеалов, совершая порой подлинные художественные открытия.
Одним из мастеров, совершивших такие открытия и был Кузьма Сергеевич Петров-Водкин. Его творчество предстает перед нами как искусство большого масштаба, идущее от традиций древнерусской живописи, классического искусства, тенденций А. Иванова и живописи современных ему Серова, Врубеля и Борисова-Мусатова. Он владел своеобразным, только ему присущим художественным языком, неожиданным и прекрасным. Он умел видеть дорогу к будущему искусству и открывал новые его дали. Своей творческой жизнью Петров-Водкин показал, что истинные достижения в искусстве возможны лишь в близости художника к истокам жизни своего народа и своего времени.
Вопреки процессу дегуманизации, поразившему мировое искусство, Петров-Водкин четко придерживался принципов гуманизма. Художник по самому духу творчества сугубо национальный, он озабочен общечеловеческими, "планетарными" проблемами. Именно на этой основе и расцвело творчество Кузьмы Сергеевича Петрова-Водкина, большого, философски мыслящего художника, новатора своего времени.
В одной из его статей есть замечательное высказывание, которое не теряет своей актуальности и в наши дни: "Крылья народа - есть его искусство"[59]. Эта мысль художника всегда была внутренним стержнем, который пронизывал и конкретные пластические искания художника, и его далекие замыслы. Именно эта особая "окрыленность" искусства Петрова-Водкина при всей его рациональности делает творчество мастера особенно значительным.
Петров-Водкин - художник-мыслитель; его искусство - это искусство больших обобщений, искусство синтеза. В эпоху кризиса искусства, в период, когда день сегодняшний отрицал день вчерашний, Петров-Водкин нашел возможности восстановления рвущейся связи времен. Имея прочные корни, художник сумел не только выстоять и урагане времени, но и воспринять, осмыслить то новое, что принес с собою XX век. Своим творчеством он связывает век нынешний с прошедшим и вместе с тем намечает пути в будущее. И не случайно М. Шашнян еще в начале двадцатых годов назвала его искусство "зрячим", а самого художника "думающим"[60].
И в заключение, если говорить словами Ю. Русакова, не смотря на забвение, произошедшее после смерти художника, на сегодняшний день уже ни у кого нет сомнений в том, что в лице Петрова-Водкина русское и советское искусство имело мастера огромного масштаба, глубоко самобытного и оригинального, художника-философа, стремящегося понять и претворить человека, предмет, явление, Вселенную во всей их сложности и глубине. Именно такие редкостные по самой природе их дарования люди более всех других продвигают вперед художестве6нное познание мира[61].
Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 139; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!