Механизм формирования усмотрения следователя
Анализ понятия «усмотрение» не может дать полное представление об этом явлении без выяснения места усмотрения в деятельности следователя, а также механизма его формирования.
Для деятельности следователя характерен определенный порядок. Он регламентируется соответствующими нормативными предписаниями. В теории права принято считать, что нормативно установленные формы упорядочивания юридической деятельности образуют юридический процесс.[53]
Поскольку юридический процесс – это всегда некая совокупность последовательно совершаемых действий и постановляемых актов, целесообразно разделить его на этапы, циклы, стадии. В уголовном судопроизводстве примерами такого деления служат дробление производства по делу на досудебное и судебное, существование (основных, факультативных, дополнительных) стадий,[54] разграничение предварительного расследования на определенные этапы (выполнение первоначальных следственных действий, предъявление обвинения и т.п.), наличие структуры судебного разбирательства (подготовительная часть, судебное следствие, прения сторон и т.д.).
Теория права оперирует еще одним сходным с рассматриваемым выше понятием – «правоприменительный процесс». В нем также выделяют этапы, стадии. В отличие от юридического процесса, который, применительно к нашему вопросу, можно отождествлять со всем уголовным судопроизводством или отдельной его стадией, правоприменительный процесс осуществляется в рамках конкретных правовых отношений. Поэтому, на наш взгляд, допустимо говорить, что правоприменительный процесс – это ячейки, образующие юридический процесс.
|
|
В науке нет единства мнений о наименовании и количестве стадий правоприменения. В частности, С.С. Алексеев именует их стадиями производства по юридическому делу.[55] П.А. Лупинская, рассматривая механизм принятия решения в уголовном процессе (по сути – правоприменительный процесс), выделяет два этапа: 1) установление фактических обстоятельств и их юридическая оценка, 2) принятие решения.[56] Г.М. Резник предлагает именовать первый этап юридическим анализом фактов.[57] А. Барак рассматриваемыми стадиями считает: 1) выбор фактов, 2) применение данной нормы, 3) установление самой нормы.[58] Наиболее распространенной является точка зрения о существовании трех основных стадий правоприменительного процесса: 1) установление фактической основы дела, 2) установление юридической основы дела, 3) принятие решения по делу. Преломляя данный подход к сфере уголовного судопроизводства, отметим следующее. Для первой стадии характерно то, что здесь производятся действия по осуществлению процесса доказывания (собирание, проверка, оценка доказательств), получения иной информации о фактах, т.е. идет процесс юридического познания. Вторую стадию образуют действия с самими юридическими нормами – выбор соответствующей нормы права, проверка ее действия в пространстве, по кругу лиц, толкование нормы права, в необходимых случаях – действия, связанные с восполнением пробелов в праве. В третьей стадии на основе анализа фактов и юридических норм выносится решение в рамках производства по делу, которое облекается в определенную форму и проводится в жизнь. В своих дальнейших рассуждениях мы будем ориентироваться на данную концепцию.
|
|
Совокупность рассматриваемых стадий можно представлять как отдельный фрагмент деятельности следователя, связанный с принятием решения. Именно с этого фрагмента необходимо начинать анализ формирования механизма усмотрения. Здесь важно учитывать следующие обстоятельства. Во-первых, применение права – сложная, специфическая деятельность, которая составляет единый взаимосвязанный процесс. Ее не всегда удается разделить на отдельные стадии. Так, чтобы выбрать и проанализировать норму права, подлежащую применению, следует опираться на конкретные факты. Круг же этих фактов может быть правильно установлен только тогда, когда уже известно, что они имеют юридическое значение. Поэтому вычленение рассматриваемых стадий производства по делу в определенной степени носит идеальный характер.
|
|
Установление юридической основы дела может потребовать уточнения фактических обстоятельств. В свою очередь, установление фактической основы ориентировано на юридические предписания (например, связанные с оценкой доказательств). Так, осуществляя проверку сообщения о преступлении, предусмотренном главой 23 УК, следователь усматривает возможность отказа в возбуждении уголовного дела в связи с отсутствием заявления руководителя коммерческой организации (не являющейся государственным или муниципальным предприятием). Но для окончательного вынесения такого решения необходимо установить наличие обстоятельств, указанных в ст. 23 УПК РФ: отсутствие вреда интересам других организаций, а также интересам граждан, общества или государства. Подобное нарушение очередности стадий производства по делу, их взаимопереплетение достаточно типично для практики уголовного судопроизводства. Кроме того, весьма сложно определить, на каком этапе в данный момент находится правоприменитель. Это, по нашему мнению, делает несколько неуместным именование указанных выше групп правоприменительных действий при производстве по делу стадиями. Стадийность предполагает последовательную смену одного этапа другим. Здесь для использования более удачным был бы термин «элементы правоприменительного процесса».
|
|
Во-вторых, элементы правоприменительного процесса, как отмечалось ранее, своей совокупностью входят в юридический процесс. В этой связи они представляют цепочку, выстроенную из фрагментов познавательной, оценочной, преобразовательной деятельности следователя.
Так, например, для принятия решения об избрании меры пресечения заключения под стражу необходимо выяснить и учесть три блока обстоятельств: 1) достаточно ли доказательств, уличающих лицо в совершении преступления и позволяющих, как правило, предъявить ему обвинение; 2) имеются ли данные, указывающие на наличие оснований (ч. 1 ст. 97 УПК РФ) для применения меры пресечения; 3) наличие сведений, подтверждающих вероятность ненадлежащего поведения обвиняемого ввиду тяжести обвинения, особенностей личности обвиняемого (подозреваемого), рода его занятий, состояния здоровья, семейного положения и др. (ст. 99 УПК РФ).[59] Поэтому принятие такого решения находится на стыке трех направлений развития правоприменительного процесса.
Более того, предложенную схему, на наш взгляд, необходимо рассматривать не в одной плоскости, а в виде спирали.
В качестве аргументов в пользу такого понимания выскажем следующие. На пути к окончательному разрешению дела следователь постоянно обращается к уже изученным и оцененным фактам, к тем, которые использовались при принятии каких-либо решений или в этом не участвовали. С учетом новых знаний он может дать им иную юридическую оценку или предпринять попытку повторного обращения к установлению фактической основы дела, может скорректировать принятые ранее решения. Но произойдет это уже на совершенно ином уровне, т.е. на новом витке спирали.
Далее. Связи между элементами правоприменительного процесса прослеживаются не только по горизонтали. Итоговое решение по делу принимается не на основе только последнего, предшествующего ему правоприменительного акта, а на основе всей совокупности выясненных и оцененных в процессе расследования обстоятельств, в том числе уточненных, дополненных, переосмысленных. Поэтому между фрагментами рассматриваемого процесса, входящими в производство по уголовному делу, имеют место и вертикальные связи.
Какое же место в данной системе занимает усмотрение? С учетом роли субъективного фактора в деятельности следователя, необходимости избирательного подхода в процессе познания, оценки, принятия решения, считаем, что возможность выбора существует постоянно. Рассмотрим это на примере отдельного отрезка деятельности следователя, в частности, в рамках правоприменительного процесса.
Как отмечалось ранее, познавательная деятельность следователя включает в себя общие элементы человеческого познания, но имеет и свою специфику. Мы говорили, что, получая сведения о преступлении, следователь действует избирательно. Так, его деятельность ограничена предметом познания (доказывания), формой получения фактических данных и т.д. Кроме того, в такую деятельность вторгается субъективное восприятие бытия. То же самое происходит и на этапе юридической оценки познанных фактов. В качестве доминирующих субъективных факторов здесь выступают правосознание, мировоззрение, опыт и др. Поскольку в первых двух элементах правоприменительного процесса – на этапах установления фактической и юридической основы дела – есть возможность выбора, то, надо полагать, что последняя предопределена и на третьем этапе – принятие решения, завершающем первые два. Убежденность в наличии выбора при принятии решения усиливается еще и тем, что уголовно-процессуальный закон содержит достаточно большое число относительно определенных предписаний, регулирующих данный этап, т.е. законодатель сам предписывает следователю действовать «по усмотрению», «в случае необходимости» и т.д. или предлагает выбрать один из указанных вариантов поведения.
Таким образом, возможность выбора постоянно присутствует в деятельности следователя. Она всегда сопровождает все производство по делу. Здесь, может быть, уместно еще раз напомнить, что мы рассматриваем, в основном, уголовно-процессуальный аспект усмотрения следователя. Но это не значит, что наши рассуждения оторваны от других сфер его деятельности. Мнение о постоянно существующей возможности выбора становится еще более убедительным, если учесть, например, избирательные возможности следователя при определении тактики производства отдельных следственных действий, методики расследования данного вида преступления, установлении уголовно-правовой квалификации деяния и т.д.
Как же осуществляется этот выбор? Считаем необходимым отметить, что познать в полном объеме процесс формирования усмотрения следователя не представляется возможным. Причин тому несколько. Назовем наиболее веские из них.
Во-первых, механизм формирования усмотрения – явление в высшей степени скрытое, причем не только от посторонних глаз, но нередко и от самого правоприменителя. В этой связи А. Барак говорит следующее: «В действительности судья иногда не осознает, что он осуществляет судейское усмотрение ... Судья должен разрешить спор, и осуществление судейского усмотрения – это только побочный продукт его решения. Иногда судья предполагает определенную нормативную ситуацию и основывает на ней свое решение по делу, не понимая, что его предположение включает тип выбора одной из ряда возможностей».[60] И далее: «Иногда также трудно знать, сознавал судья, что осуществляет усмотрение, или нет. Судья не всегда записывает в решение то, что осознает. По этим причинам я приемлю вывод, что невозможно обусловливать законность судейского постановления наличием осознания. Стабильность и надежность судебной системы могут требовать, чтобы даже если судейское усмотрение осуществлено без осознания этого или без возможности уяснить из решения, было ли такое осознание, это не наносило ущерба законности самого решения».[61]
Во-вторых, в формировании усмотрения участвует огромное количество факторов объективного и субъективного характера. Их влияние, воздействие друг на друга весьма сложное, многоаспектное. Составить полную четкую картину такого соотношения, взаимопроникновения не представляется возможным. В связи с этим наши рассуждения о механизме формирования усмотрения следователя будут направлены на создание общей картины с иллюстрациями отдельных фрагментов.
Выше обозначены плоскость процесса (механизма) выбора решения, где происходит соединение элементов тех факторов, которые обусловливают принятие последнего. Именно здесь рождается выбор варианта поведения следователя. Этот процесс не поддается не только описанию, но и достаточно четкому восприятию. Он относится к разряду неустойчивых систем, где малейшее изменение одного из параметров может изменить все. Образно он может быть сравним с ядерными реакциями, происходящими, например, в недрах Солнца, когда нашему обыденному восприятию доступны лишь результаты: свет и тепло.
Далее идут разноуровневые факторы, формирующие усмотрение следователя. Между ними мы обозначили соединительные линии, указывающие на наличие всевозможных связей.
Ближайшими к плоскости процесса выбора факторами являются мотивы, убеждение, индивидуальное прогнозирование, целесообразность, степень выясненности обстоятельств дела, наличие в законе относительно определенных предписаний и др. Второй уровень может быть представлен правосознанием следователя, полнотой правового регулирования, сложившейся правоприменительной практикой, ценностной ориентацией следователя и т.д. В третий уровень включаются социально-бытовые условия, в которых находится следователь, общее состояние правовой системы, обстоятельства конкретной жизненной ситуации и др. Не исключается существование факторов и более высоких уровней, влияющих (прямо или косвенно) на процесс формирования усмотрения. Кроме того, мы не настаиваем на том, что такая градация бесспорна.
В качестве иллюстрации взаимодействия обозначенных факторов рассмотрим фрагмент воздействия на процесс принятия решения факторов, связанных с правосознанием. Принято выделять несколько уровней правосознания: общественное, родовое (профессиональное), групповое (например, правосознание следователей), индивидуальное. Последнее формируется под воздействием предыдущих, но не всегда адекватно им. На правосознание воздействуют политические, философские, моральные и другие взгляды, которые также могут быть общественными, родовыми, групповыми, индивидуальными. Причем их влияние необходимо рассматривать не в отдельности, а в единстве, в котором проявляется целостность состояния общественного сознания,[62] а равно целостность индивидуального сознания и его взаимосвязи с общественным. Наряду с факторами, формирующими индивидуальное правосознание, принято выделять его структуру, состоящую, по мнению Ю.М. Грошевого, из следующих элементов: а) познавательный, содержанием которого является система знаний о праве; б) оценочный, куда входит система оценок и убеждений справедливости или несправедливости правовых запретов, эффективности правовых предписаний и др.; в) волевой, выступающий как осознанность юридических прав и обязанностей, возложенных на субъекта, готовность к осуществлению правомочий в соответствии с целями и задачами своей деятельности; г) поведенческий, регулирующий избирательность поведения при осуществлении профессиональных функций, а также профессиональную систему правил поведения; д) элементы социально-правовой психологии.[63] Правосознание (общее, профессиональное, индивидуальное) оказывает не только прямое, но и опосредованное воздействие на формирование усмотрения следователя. В частности, правосознание является одной из основ формирования убеждения следователя, а последнее также влияет на выбор поведения. Но убеждение формируется под воздействием и иных факторов. Не менее значимы здесь уровень знаний о событии преступления, информационный аспект, т.е. интерпретация смыслового содержания доказательств, с точки зрения их качественной определенности и доказательственной ценности и др.
Сложность в определении механизма формирования усмотрения следователя состоит еще и в том, что каждый из факторов, оказывающих влияние на выбор поведения, имеет свой механизм образования, свою структуру, которые до конца не исследованы. Например, в философской литературе процесс формирования убеждения передается формулой «познано – понято – пережито – принято как истина».[64] Но такое мнение разделяется не всеми. Так, В.Ф. Бохан вносит в эту формулу некоторые дополнения: «познано – понято -пережито – принято как истина – подготовлено решение»,[65] рассматривая ее составные части в качестве элементов судейского убеждения. Н.Л. Гранат и Ю.Н. Погибко считают, что приведенная выше формула должна иметь выражение «познал – определил ценность – принял как истину – принял решение».[66] Ю.М. Грошевой отмечает, что и эта концепция имеет уязвимые места, механически переносит социологическую структуру убеждения на убеждение как процессуальную категорию. «В буквальном понимании названной формулы выходит, что в основе судейского решения лежит только убеждение, чем умаляется роль закона, профессионального правосознания, социальной позиции судьи, наконец, установленной в судебном разбирательстве совокупности доказательств в механизме принятия решения. В такой постановке вопроса – это явная гиперболизация роли судейского убеждения в уголовном судопроизводстве. ... Иными словами, приведенные выше формулы отрывают познавательные элементы от элементов психологических и этических в структуре судейского убеждения, которые всегда выступают в диалектической взаимосвязи и взаимозависимости».[67] В связи с этим автор намечает свои этапы формирования убеждения: а) предварительное изучение материалов уголовного дела с целью решения вопроса о предании обвиняемого суду, б) планирование судебного разбирательства и выдвижение судебных версий, в) проверка материалов предварительного следствия в судебном заседании, г) судебные прения и сопоставление своих оценок с оценками обвинения и защиты и, наконец, д) окончательное формирование убеждение судьи в совещательной комнате при выработке коллективного убеждения.
Рассуждая о борьбе человечества за познание истины, американский писатель-фантаст Реймонд Ф. Джоунс отмечал: «Надо устанавливать себе какие-то пределы. Нужно признать, что у твоих возможностей есть граница, иначе можно потратить всю жизнь, пытаясь открыть секрет, как стать невидимкой или беспрепятственно пройти через кирпичную стену».[68] Согласимся с этим мнением. Надеемся, что нам удалось сформировать представление по рассматриваемому вопросу.
Сфера усмотрения следователя
В том, что усмотрение не может быть произвольным, сомнений не возникает ни у одного исследователя, занимающегося настоящей проблемой. «Усмотрение, осуществляемое в силу права, – отмечает А. Барак, – никогда не абсолютно».[69] Более того, ученые и практики настаивают на существовании его ограничений. Значение пределов усмотрения точно и лаконично обозначил судья Уильям Дуглас, сказав: «Право достигло своего апогея, когда оно освободило человека от неограниченного усмотрения любого правителя, любого гражданского или военного чиновника, любого бюрократа. Когда усмотрение абсолютное, человек всегда страдал... Абсолютное усмотрение – безжалостный хозяин. Оно больше разрушает свободу, чем любое из других изобретений человека».[70]
Как отмечалось ранее, усмотрения нет там, где выбор заключается между законной и незаконной возможностью. Мы не можем согласиться с высказыванием А.Б. Ярославского о том, что «негативные стороны усмотрения в деятельности следователя проявляются по причинам: 1) искаженного характера оценочной деятельности следователя; 2) пренебрежения следователя соблюдением процессуальной формы при проведении расследования; 3) способности следователя принимать решения по делу (промежуточные или окончательные) вопреки закону и служебному долгу, под воздействием местных влияний или заинтересованных лиц».[71] Представляется, что в данном случае речь идет не о негативных сторонах усмотрения, а о проявлениях (или причинах) произвола в деятельности следователя. Указанные обстоятельства, несомненно, влияют на выбор поведения правоприменителя, но пределы (грани-цы) усмотрения должны определяться не физическим критерием возможности осуществления выбора, а юридическим критерием законности исполнения.
Возникает сложный вопрос: как определить законность вариантов решения, из которых следователь производит свой выбор. Конечно, для этого не-достаточно, чтобы правоприменитель субъективно верил в то, что соответствующая альтернатива законна. Каков же тогда тест на законность варианта решения? «Это не легкое дело. У нас нет правовой лакмусовой бумажки, по которой можно было бы вычислить законность юридической возможности. Право не создало точных инструментов или передовых лабораторных приборов для решения того, что разрешено и что запрещено, что законно и что незаконно».[72]
Между тем рассматриваемый вопрос достаточно актуален. Ему посвящено значительное число исследований.[73] Вопросы законности были предметом обсуждения в рамках крупного события мирового значения – на X Конгрессе ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями.[74]
Понятие «законность» было сформулировано, как отмечает В.Н. Дубовицкий, буржуазными юристами.[75] Первоначально в теоретических публикациях этот термин по мере утверждения принципа «верховенства закона» звучал у правоведов как «закономерность», т.е. любое действие, любой акт должны быть основаны (измерены) на законе.[76] Позже научные воззрения на данную категорию различным образом трансформировались, при этом полного единодушия во мнениях не достигалось. Необходимо учитывать и многоаспектность рассматриваемого понятия. В частности, законность определяется и как метод государственного руководства обществом, и как принцип деятельности государственных органов, общественных организаций, должностных лиц и граждан, и как правовой режим, и как средство обеспечения и охраны общественных и личных интересов.[77]
В современной отечественной теории права наиболее распространенным является понимание законности как неуклонного исполнения законов и соответствующих им иных правовых актов органами государства, должностными лицами, гражданами и общественными организациями.[78] Такая формулировка представляется в высшей степени обобщенной и не дает возможности правоприменителю определить законность решения в конкретных жизненных обстоятельствах. Имеются попытки обстоятельного исследования рассматриваемого понятия. Так, И.М. Зайцев приходит к выводу, что законность – это «совокупность средств, обеспечивающих правильное отношение общества к действующему законодательству, уважение к праву», это «не собственно правовое явление, а социально-правовое начало в жизни общества».[79] Иное пони-мание термина «законность» предложено А.Т. Боннером: «Понятие законность дает представление о правовой действительности, взятой под углом зрения практического осуществления права, идейно-политических основ правовой системы, ее связи с основополагающими общественно-политическими институтами, с политическим режимом данного общества».[80]
Значительная доля дискуссий посвящена вопросу соотношения понятий «законность» и «справедливость».
В теории уголовного процесса также предпринимались попытки «приземлить» рассматриваемое понятие к деятельности по осуществлению судопроизводства. Однако они не всегда, на наш взгляд, были удачными. В частности, И.Ф. Демидов отмечает, что главное проявление принципа законности в уголовном процессе состоит в требовании, обращенном к органам расследования, прокурору и суду, все свои решения принимать при наличии достаточных оснований.[81] Но такое понимание законности также не вносит необходимой ясности. Более детальное изучение рассматриваемых вопросов процессуалистами позволило предложить критерии (требования), которые свидетельствуют о законности каждого следственного, прокурорского и судебного акта. Так, Ю.Н. Белозеров и В.В. Рябоконь считают, что процессуальный акт может быть признан законным только тогда, когда отвечает следующим условиям: а) вынесение такого акта предусмотрено уголовно-процессуальным законодательством; б) он вынесен компетентным органом либо лицом; в) он постановлен при наличии к тому условий, предусмотренных законом; г) его вынесению предшествовало производство необходимых процессуальных действий; д) он обличен в установленную законом процессуальную форму – постановление; ж) он содержит необходимые реквизиты.[82]
Представляется, что такие требования могут быть уместными при формальной оценке законности решения следователя, но они не лишены изъянов. Один простой пример. В некоторых случаях следователи выносят постановление о производстве следственного эксперимента. Делается это по разным причинам, но в основном для организационного обеспечения производства данного следственного действия (например, выделения необходимого автотранспорта, блокирования определенного участка дороги и т.п.). Если законность такого постановления рассматривать исходя из критериев, предложенных Ю.Н. Белозеровым и В.В. Рябоконем, то его явно нельзя признать допустимым, поскольку УПК не предполагает вынесение подобного постановления (не содержалось такого указания и в УПК РСФСР), а значит, не предусматривает условий, не устанавливает его форму и необходимые реквизиты. Аналогично можно рассуждать и об одном из наиболее распространенном в стадии возбуждения уголовного дела процессуальном действии – получении объяснений. УПК РСФСР не устанавливал ни порядка вызова граждан для дачи объяснений, ни процедуры их получения, ни форму, ни реквизиты такого документа, как объяснение. УПК РФ вообще не упоминает о получении объяснения как средстве (способе) проверки информации о преступлении. Список подобных ситуаций можно продолжать достаточно долго.
Предложенные условия не рассчитаны на применение следователем усмотрения. Что означает «вынесение такого акта предусмотрено уголовно-процессуальным законодательством», «он постановлен при наличии к тому условий, предусмотренных законом»? На наш взгляд, такие формулировки являются относительными. Должно ли присутствовать прямое предписание закона о выполнении данного акта или он может быть «выведен» из смысла, духа закона? Ответ на этот вопрос меняет многое в оценке законности правоприменительного акта.
А. Барак выдвигает следующую концепцию понимания законности: существуют возможности, которые каждый знающий юрист может легко определить как законные, и существуют другие возможные решения, которые любой юрист немедленно отвергнет как незаконные. Между этими двумя полюсами находятся возможности, в оценке степени законности которых знающие юристы могут не сойтись. Опираясь на стандарт «знающих» юристов, автор предлагает его в качестве критерия для определения законности возможностей. При этом делает оговорку: сообщество юристов – есть профессиональная точка зрения коллектива юристов в отдельном государстве. Вариант законен, если сообщество юристов считает его таковым и если оно реагирует на выбор этого варианта без ощущения шока и недоверия. Но сам ученый здесь же признает, что указанный стандарт неточен. Между двумя полюсами есть ряд ситуаций, в оценке которых само сообщество юристов разделяется: такие ситуации нельзя назвать незаконными так же, как о них нельзя сказать, что они законны. Разумеется, и термин «сообщество юристов» тоже неточен.[83]
Считаем необходимым отметить, что предложенная идея не нова. Еще в Институциях Гая (наиболее известном учебнике римского частного права) приводились следующие положения: «Ответы правоведов – это мнения юристов, которым позволено было устанавливать и творить право. Если мнения этих лиц сходятся, то приобретает силу закона то, в чем они согласны. Если же мнения юристов не согласны между собой, то судье предоставляется право следовать тому мнению, которое он считает самым лучшим».[84] Оригинальная точка зрения, в чем-то созвучная с рассматриваемой концепцией о сфере законности, излагалась в конце XIX в. русским теоретиком права П.В. Виноградовым. В частности, кроме традиционно выделяемых источников права (обычай, прецедент, юридический акт), он называл еще один – справедливость. По мнению автора, справедливость выполняет ряд функций. Во-первых, способствует реализации права в условиях индивидуализации дел. Во-вторых, восполняет имеющиеся в праве пробелы и, в-третьих, исправляет «слишком суровые последствия юридических норм». В то же время справедливость неотделима от сложной и отвечающей своей цели правовой системы. Поэтому сущность ее проявляется в том, что дело должно разрешаться в согласии с той нормой, которую правоприменитель установил бы сам, если бы он был законодателем, и при этом он должен был бы следовать взглядам, установленным юриспруденцией.[85] Высказывая свои суждения о справедливости, автор отмечает, что этим понятием оперировали юристы и законодатель еще с древних времен.
Достоинство предложенного А. Бараком подхода состоит в том, что здесь определяются не критерии законности, а ее сфера (В определении автора – зона). Свобода выбора требует, чтобы существовала область, в которой управомоченное лицо могло бы свободно выбирать между разными вариантами решений. Размер этой области выбора может варьироваться. Для этого существуют пределы – «пограничные столбы», которые очерчивают сферу законности. С одной стороны, предел усмотрения, наверное, может быть только односторонний – ведь не бывает слишком законных решений. А там, где нет возможности выбирать, где надо действовать только в строгом соответствии с законом, например, в сфере абсолютно определенных правовых предписаний, там нет усмотрения. Но, с другой стороны, категория «пределы» предполагает множественность, потому что в сфере законности всегда действует несколько ограничений.
Понимание сферы законности, предложенное А. Бараком, для практического работника, на наш взгляд, выглядит несколько абстрактно, хотя выполняет роль ориентира. Этот критерий имеет целью побудить следователя осознавать основные взгляды на законность в обществе, в котором он живет и действует. В этом смысле можно говорить о влиянии общественного правового сознания или одной из его форм – правосознания профессиональной общности людей (в нашем случае – юристов) на деятельность следователя. Значение такого влияния достаточно велико. Оно может иметь положительные и отрицательные стороны, которые мы рассмотрим позже.
Между тем, осуществляя производство по делу, следователь в большей степени ориентируется не на сообщество юристов, а на мнение отдельных из них – начальника следственного отдела, прокурора, адвоката, судьи (суда). Иначе и быть не может, поскольку уголовное судопроизводство у нас осуществляется коллегиально. В теории уголовного процесса принято распространять принцип коллегиальности только на один из этапов деятельности – рассмотрение дел судами. Действительно, в стадиях судебного разбирательства, кассационного, надзорного производства, возобновления дел по вновь открывшимся обстоятельствам действие данного принципа проявляется наглядно, поскольку решения в этих стадиях принимаются группой людей при их одновременном совещании, высказывании мнений.
На наш взгляд, сущность принципа коллегиальности может быть истолкована шире. Несмотря на предоставленную следователю процессуальную самостоятельность, его решение, например, о направлении уголовного дела с обвинительным заключением в суд, не является единоличным. Согласно п. 1 ч. 1 ст. 221 УПК РФ обвинительное заключение должно быть утверждено прокурором. Причем, рассматривая поступившее к нему дело, прокурор может не согласиться с мнением следователя и возвратить дело для дополнительного расследования, изменить обвинение, составить новое обвинительное заключение и т.п. (ст. 221 УПК РФ). По сложившейся повсеместно практике вопрос о направлении следователем дела в суд согласовывается с начальником следственного отдела, который на обвинительном заключении ставит свою резолюцию. Такую практику нельзя признать противоречащей закону. Она базировалась на полномочиях начальника следственного отдела, вытекавших из ст. 127 УПК РСФСР (а ныне предполагается положениями ст. 39 УПК РФ), требованиях ведомственных нормативных актов. Таким образом, в принятии решения о направлении уголовного дела с обвинительным заключением в суд участвуют, как минимум, три субъекта: следователь, начальник следственного отдела, прокурор. Значит, и решение об этом должно именоваться коллегиальным, исходя из семантики данного слова.[86]
Другое дело, что коллегиальность на предварительном следствии не выражена так ярко, как в судебных стадиях. Но это не должно умалять ее значения. Коллегиальностью пронизана вся деятельность следователя. Она может проявляться посредством контрольных и надзорных функций со стороны начальника следственного отдела и прокурора, дачи ими указаний о направлении расследования и производстве отдельных следственных действий, согласовании и санкционировании отдельных решений следователя и т.п. При этом, следует признать, что принимаемые решения носят коллективный характер. В отдельных случаях круг субъектов, участвующих в принятии решения, может быть более широким. Так, при прекращении уголовного дела в порядке ст. ст. 25, 26 УПК РФ необходимо учитывать мнение потерпевшего, обвиняемого; при возбуждении уголовного дела в отношении отдельных категорий лиц следует получать согласие соответствующих государственных органов (ст. 448 УПК РФ). Свой вклад в выбор решения может внести и защитник путем принесения ходатайств или жалоб.[87] Поэтому, осуществляя выбор варианта поведения, следователь не только согласует его с иными субъектами, но и как инициатор принятия конкретного решения ориентируется на возможную реакцию, мнение этих лиц, в том числе и на их понимание законности. В этом смысле рассматриваемая коллегиальность выполняет функцию обеспечения законности правоприменительного акта.
Мнение юристов для следователя может проявляться и через складывающуюся правоприменительную практику, т.е. ориентиром для него станет то, что не осуждается в реальной (конкретной) правовой действительности. Здесь мы опять выходим на уровень общественного правового сознания, а поэтому вынуждены обратиться к общетеоретическим положениям и, в частности, затронуть вопрос о современных подходах к пониманию права в отечественной юридической науке, что, несомненно, сказывается и на правоприменительной практике.
Десятилетия дискуссий о праве выявили три основных подхода к определению этого понятия: а) нормативный; б) социологический; в) философский.[88]
С точки зрения нормативного подхода, право – это система юридических норм, изданных государством и взятых под его защиту. Здесь оно отождествляется с законом (право – это нормы, изложенные в законах и подзаконных нормативных актах). Указанный подход долгие годы существовал в качестве базового в развитии советской юридической науки и практики. Не отвергнут он и сейчас. Основные его постулаты: примат государства над правом; примат нормы права над правоотношением, а также объективного права над субъективным; отсутствие возможности обсуждать в процессе реализации права, правильно ли по существу решение законодателя, насколько такие решения достигают поставленной цели, проводятся ли они вообще в жизнь.
Нормативисты всегда подвергались и подвергаются критике за апологетику созданного государством позитивного (положительного, объективного) права, в котором не всегда присутствуют начала разума, морали и иных ценностей.[89] Однако нормативный подход к правопониманию имеет и положительные аспекты. Он в большей, чем какой-либо другой, степени подчеркивает ет определяющее свойство права – нормативность, что органически связано с формальной определенностью права; косвенно ориентирует на необходимость возведения в закон надлежащей (справедливой) воли, на подзаконное нормативное регулирование общественных отношений в ходе юридической практики.[90] Историческое происхождение социальных норм (правил) поведения как объективно четких регуляторов общественных отношений имеет большую социальную ценность. «Парадигма, которая вырастает из нормативистской теории, охватывает широкий спектр правовых реалий: от приоритетов в подготовке качественных законопроектов, установления процедуры их обсуждения, принятия до идеалов законности, использования только правовых норм в решении споров, рассмотрении уголовных дел и иных правовых действиях. Идея закона, выраженная в разных формах, – это центральное звено нормативистской теории».[91] Нормативное понимание – самое пригодное для отражения инструментальной роли права. Определение его как совокупности охраняемых государством норм позволяет исполнителям правовых предписаний знакомиться с содержанием и сознательно избирать вариант своего поведения.[92]
Появление социологического направления понимания права в юриспруденции знаменовало ее выход за пределы изучения текста правовых норм. Наука обратилась к проблеме реализации норм, их претворению в реальные общественные отношения. Представители социологического подхода под правом понимают правоотношения в действии, а поэтому призывают к открытому судейскому правотворчеству. Отсюда тезис: «Право следует искать не в нормах, а в самой жизни». Уподобление писаного закона сосуду, который еще следует заполнить, – вот постулат социологического направления и, в частности, реалистической теории права в США, суть которой – недоверие к закону и к законности. «Наполнять» законы правом призваны судьи и администраторы.[93]
С учетом этого право трактуется как «вид деятельности, состоящей в создании и применении общеобязательных норм и ненормативных (индивидуальных) юридических средств при обеспеченности государственным принуждением, направленной на урегулирование производственной, обменной и иной взаимосвязанной деятельности людей для достижения необходимого результата».[94]
Несмотря на определенные удобства такого понимания для рассмотрения вопросов, связанных с усмотрением следователя, нельзя не согласиться с мнением о том, что этот подход менее предпочтителен, поскольку, скорее, дестабилизирует правовой порядок, а не укрепляет его, вносит неопределенность в отношения субъектов правового общения.[95] Подобные последствия мы ощутили на себе. Это и решение юридических дел в пользу экономически и политически сильного, в ущерб слабым, малообеспеченным; это и опасность некомпетентного решения, а то и откровенного произвола со стороны нечистоплотных должностных лиц, включая работников милиции.
Философский подход основывается на теории естественного права. С позиции естественно-правовой школы (Гроций, Гоббс, Монтескье и др.), различие между правом и законом – это различие между позитивным (писаным) и естественным (неписаным) правом. Основная идея заключается в том, что все люди равны от рождения и поэтому имеют одинаковые права. С.С. Алексеев подчеркивал, что основная ценность подхода к правовым явлениям с позиции естественного права заключается в том, что таким путем можно выйти из замкнутого круга одних лишь юридических явлений и непосредственно с ними связанных феноменов (этики, религии) и увидеть основы права. Причем такие основы, которые действительно имеют для законов, правосудия, всех юридических явлений определяющее значение.[96]
Критическое замечание в адрес естественно-правовой теории, на которой строится философский подход к ее пониманию, может состоять в том, что не всегда представления о праве как справедливом или несправедливом можно объективировать в правовой действительности.[97] В связи с этим С.С. Алексеев обращал внимание на то, что естественно-правовые требования и прообразы норм, при всей их важности, имеют и негативные стороны. Они самым непосредственным образом выражаются в морали, обычаях, религиозных и иных идеологических положениях и в этом качестве не конкретизированы в достаточной степени, не обладают строгой определенностью по содержанию, нередко понимаются по-разному, произвольно, сообразно представлениям и идеологическому настрою тех или иных лиц и, вообще, по самой своей сути не предназначены для непосредственной регламентации поведения людей. Между тем в реальных жизненных ситуациях как раз и возможны (в силу отмеченных особенностей естественного права) случаи прямого насилия, произвола, облагораживаемые ссылками на некое естественное право – действительное, вольно толкуемое или иллюзорное.[98]
Нами рассмотрены лишь основные воззрения на понимание права. Знакомство с ними показало, что наряду с недостатками в каждом подходе имеется много ценного. Произведенный экскурс позволяет вновь вернуться к пониманию сферы законности в усмотрении следователя, но уже на ином, более высоком уровне. И, самое главное, позволяет внести некоторую ясность в соотношение законного и целесообразного, законного и этически допустимого, писаного закона и естественного права и т.п.
По этому поводу Н.А. Громов и С.А. Полунин указывают, что условиями законности применения уголовно-процессуальных санкций являются:
1) компетентность должностных лиц, осуществляющих судопроизводство;
2) установление фактических обстоятельств, на которых основывается принимаемое решение. После выявления признаков нарушения конкретной правовой нормы управомоченное должностное лицо становится субъектом обязанности по совершению активных действий, направленных на устранение правонарушения или его последствий либо на наказание правонарушителя. Законодатель не имеет возможности строго формализовать ситуации, в которых действуют должностные лица, применяющие санкции, поэтому допускает возможность выбора, некую долю усмотрения. Вместе с тем должно быть принято решение, которое наиболее целесообразно в данном конкретном случае.[99] «Таким образом, – заключают авторы, – предоставленная свобода усмотрения в выборе решения ограничивается, с одной стороны, требованиями законности и обоснованности применяемых мер воздействия, а с другой стороны – их целесообразностью».[100]
Данные суждения в целом заслуживают поддержки, но, на наш взгляд, необходима большая степень конкретизации в соотношении законного и целесообразного. Попытаемся развить высказанную авторами позицию.
Ранее мы отмечали, что усмотрение предполагает выбор одного решения из двух и более альтернатив, каждая из которых законна. Разложим этот процесс на составляющие:
1. Есть несколько вариантов поведения, которыми может воспользоваться следователь. Все они должны быть законны.
2. Существует один выбранный вариант, который также является за
конным, но по каким-либо причинам оказавшийся предпочитаемым.
Представляется, что в первом случае законность вариантов должна определяться исходя из закрепления их в законе. Здесь мы – сторонники нормативного подхода к пониманию права и полностью согласны с высказыванием А.В. Венгерова: «Как бы не упрекали юристов в том, что они формалисты, «законники» и вместо того, чтобы учитывать дух закона, они, де, приверженцы буквы закона и потому просто крючкотворы, весь социально-правовой опыт человечества свидетельствует о полезности именно такого подхода к норме права, о приоритете буквы закона над субъективно толкуемым духом закона, о недопустимости подмены, а то и замены целесообразностью законности (пусть рухнет мир, но торжествует закон)».[101] При этом необходимо учитывать, что право представляет иерархическую систему норм, где верхняя ступенька обусловливает нижнюю, а последняя вытекает из верхней и ей подчиняется. А если верхней ступенью являются конституционные нормы, а далее идут нормы обыкновенного закона и иных нормативно-правовых актов (вплоть до инструкций министерств и ведомств и индивидуальных актов), то принцип соответствия одной нормы другой как раз и означает утверждение строгого режима законности.[102] В тех же случаях, когда требуется определить законность решения, принятие которого не прописано в праве, возможно толкование права или толкование закона, но таким образом, чтобы «выведенный» вариант поведения соответствовал смыслу, духу закона и укладывался в указанную выше иерархию.
Образцом использования такого подхода в настоящее время, по нашему мнению, является деятельность Конституционного Суда Российской Федерации и, в частности, в вопросах координирования уголовно-процессуальных и конституционных норм. Возможно, отдельные решения этого суда являются жесткими, иногда они ломали целые правовые институты, однако Конституционный суд сложно упрекнуть в том, что он поступил незаконно.
Но если в вопросах усмотрения использовать только нормативный подход к пониманию права, то выбор поведения, а соответственно и сфера допустимого, были бы минимальными.
Свобода усмотрения в большей степени проявляется на втором этапе, когда из отобранных законных альтернатив надо избрать одну. Почему следователь отдает ей предпочтение? Для объяснения здесь и пригодятся аргументы социологического и философского понимания права. Следователю необходимо ориентироваться на критерии справедливости, ценности, эффективности, учитывать естественные права человека, т.е., как отмечает А. Барак, действовать разумно.
Предложенная схема применения усмотрения как раз и устанавливает его существенные отличия от произвола. При выборе способа действия следователь не должен выходить за рамки закона, т.е. можно согласиться с утверждением, что усмотрение – это лишь особая форма применения права.[103]
По этому поводу С.С. Алексеев отмечал, что достаточно развитое правовое регулирование характеризуется тем, что в нем органически сочетается нормативное и индивидуальное регулирование. Первое – основное, исходное, юридически первичное; второе – дополнительное, зависимое от нормативного, юридически вторичное.
Но опять же, область разумного часто содержит ряд возможностей, и обязанность разумным образом выбирать из разнообразных возможностей не вынуждает правоприменителя делать какой-либо особый выбор; скорее, она открывает перед ним некий простор. «Таким образом, стандарт разумности, примененный в двух подобных случаях, не обязательно приводит к идентичным решениям».[104]
Представляется, что далее рассматривать вопрос о законности на общем уровне становится невозможным. Необходимо перейти на уровень единичного. Только там можно более или менее достоверно определить степень законности, но не законности вообще, а конкретного правоприменительного акта.
Для иллюстрации изложенных выше суждений обратимся к примерам.
Статья 28 УПК РФ предусматривает возможность прекращения уголовного преследования в связи с деятельным раскаянием. Следователь вправе прекратить уголовное дело в отношении лица, против которого впервые осуществляется уголовное преследование по подозрению или обвинению в совершении преступления небольшой или средней тяжести, при наличии обстоятельств, указывающих на деятельное раскаяние. Элементы деятельного раскаяния сформулированы в ч. 1 ст. 75 УК России: явка с повинной, способствование раскрытию преступления, возмещение ущерба или заглаживание иным образом вреда, причиненного преступлением.
В теории и на практике неразрешенным является вопрос: достаточно ли для констатации деятельного раскаяния одного из перечисленных в ч. 1 ст. 75 УК действий или необходима их совокупность? Буквальное толкование этой правовой нормы приводит к выводу, что для освобождения лица от уголовной ответственности необходимо выполнение им всех перечисленных в законе действий. К такому выводу пришли многие исследователи.[105] Но есть и полярные, противоположные взгляды. Проанализируем две ситуации.
1. Если исходить из предложенного выше подхода о соотношении законного и разумного при осуществлении усмотрения, то следователю в отдельно взятой ситуации необходимо рассуждать таким образом: «В законе есть перечень условий, и только установленная (доказанная) их совокупность позволит мне сделать выбор в решении вопроса об освобождении обвиняемого от уголовной ответственности». В таких суждениях и проявляется строгий подход к определению законности вариантов (в данном случае их два) решений и использование разумности при выборе одного из них.
2. Ученый или правоприменитель, склонный к социологическому пониманию права, может рассуждать, например, так: «Наличие всей совокупности означенных в ч. 1 ст. 75 УК обстоятельств желательно, и на практике оно иногда встречается, но было бы нереальным (и вредным) всегда возводить желаемое требование в абсолют».[106] Или несколько мягче: «Если обвиняемый совершил некоторые действия, указывающие на деятельное раскаяние, но другие выполнить не мог по каким-либо причинам (в том числе и объективным), он может быть освобожден от уголовной ответственности».
Какой же из этих ситуаций можно отдать предпочтение?
Первая – достаточно жесткая. Практикой она почти не воспринималась. Исследователи утверждают, что из 260 изученных прекращенных уголовных дел только четыре отвечали этим требованиям.[107] Вторая ситуация выглядит гибкой, учитывающей большее число жизненных обстоятельств, она в какой-то степени более гуманна и поддерживается правоприменительной практикой.
Но первая ситуация с большей вероятностью обеспечивает строгое соблюдение закона, его единообразие, дает меньший простор для «вольницы» и произвола. Вторая может еще раз подтвердить русскую народную пословицу «закон, что дышло ...». Справедливость при этом может использоваться с учетом узковедомственной и даже личной «целесообразности». Например, прекращение уголовного дела в случаях сомнений в достаточности доказательств для вынесения судебного решения (так называемое отсутствие судебной перспективы). При этом не исключается возможность еще более вольного толкования оснований для прекращения производства по делу. Исследование практики такую опасность подтверждает. Так, в 15% случаев прекращения уголовных дел не соблюдалось условие, согласно которому преступление должно относиться к категории небольшой или средней тяжести; почти во всех прекращенных делах отсутствовали доказательства, подтверждающие деятельное раскаяние; возмещение вреда, причиненного преступлением, имело место только по 40,9% дел.[108] Есть и оборотная сторона медали. Например, суд определил одинаковую меру наказания Б. – инициатору кражи, ранее судимому за такие же преступления, отрицавшему на предварительном следствии свою причастность к краже, и М. – впервые совершившему преступление, чистосердечно раскаявшемуся в содеянном, активно способствовавшему раскрытию преступления (на первом допросе он дал правдивые показания об обстоятельствах совершения преступления, назвал соучастника, изобличал его на очной ставке).
Конечно, многое в разрешении этого вопроса зависит от воли самого законодателя. Он в состоянии был обеспечить надлежащий режим контроля за применением ст. 7 УПК РСФСР. Представляется, что обозначенные выше проблемные вопросы были бы в значительной степени разрешены, если при принятии УПК РФ получила бы одобрение следующая редакция ч. 1 ст. 28: «Суд, прокурор, а также следователь и дознаватель с согласия прокурора при наличии совокупности условий, предусмотренных статьей 75 Уголовного кодекса Российской Федерации, вправе прекратить уголовное преследование лица, которое впервые совершило преступление небольшой или средней тяжести».
Если и при этом данная правовая норма окажется «нерабочей», можно изменить некоторые условия и вновь контролировать ситуацию. Однако такого не произошло в связи с принятием нового уголовно-процессуального закона. На то может быть и есть причины, однако рассматривать их мы не предполагали. Сложившуюся практику понимают и законодатель и правоприменитель. Но возражений по этому поводу не высказывают.
Таким образом, усмотрение следователя требует, чтобы существовала сфера законных возможностей, в которой правомочное лицо могло бы выбирать целесообразный способ поведения.
С позиции законодателя такая сфера должна определяться следующими условиями:
1. Сложностью обстоятельств, которые важно принять во внимание
при оценке конкретной жизненной ситуации.
2. Невозможностью найти общие формулы для выражения какого-
либо юридического правила, вследствие чего законодатель может дать
только наставление, а не строгую норму.
3. Невыясненностью в законе тех юридических фактов, в зависимости от которых должна быть принята ограничивающая права мера в тех
или других ее видах.
4. В первом случае законодательство может дать самые общие правила оценки, главным образом следить, чтобы оценка была обстоятельной, беспристрастной и разносторонней (например, оценка доказательств). Во втором случае законодатель сознает отдельные условия применения различных мер, но не может заключить их в общую норму, дать для примера перечисление некоторых условий, предоставляя усмотрению выводить точное значение каждого. В третьем – законодатель, имея, с одной стороны, сложность обстоятельств, которые должны быть приняты во внимание, и с другой – разнообразие могущих быть принятыми мер, способен установить целесообразно-справедливое соотношение между ними лишь в общих чертах, оставив более подробное соотношение усмотрению правоприменителя.
Сфера усмотрения следователя – это категория, фокусирующая дискреционное поведение в рамках законности, своего рода стандарт, используемый для оценки такого поведения, позволяющий считать выполненное действие или принятое решение законным. Любое решение, которое находится вне этой сферы, не может быть использовано. Эта сфера не очерчена достаточно четкой границей (пределами), однако разделительная черта здесь может быть проведена с помощью анализа ограничений (причем не только правовых) пределов усмотрения следователя.
Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 223; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!