Глава 7 Руины Древних Храмов (80) 14 страница
[H1 172] Я соединился со змеей потустороннего. Я принял все потустороннее в себя. Из него я построил свое начало. Когда эта работа была завершена, я был удовлетворен, и мне было любопытно знать, что еще может лежать за пределами меня. Потому я приблизился к своей змее и любезно спросил ее, не хочет ли она сползать для меня за новостями о том, что происходило по ту сторону. Но змея была изнуренной и сказала, что не расположена к этому.
{4} [1][239] Я: «Я не хочу никого принуждать, но кто знает? Мы еще можем найти что-нибудь полезное». Некоторое время змея колебалась, а затем исчезла в глубинах. Вскоре я услышал ее голос: «Думаю, я достигла Ада. Здесь повешенный». Уродливый человек с искаженным лицом стоит передо мной. У него торчащие уши и горб. Он сказал: «Я отравитель, приговоренный к виселице».
Я: «Что ты сделал?»
Он: «Я отравил родителей и жену».
Я: «Зачем ты это сделал?»
Он: «Чтобы прославить Бога».
Я: «Что? Прославить Бога? Что ты имеешь в виду?»
Он: «Во-первых, все, что происходит, во славу Бога, а во-вторых, у меня собственные идеи».
Я: «И что у тебя на уме?»
Он: «Я любил их и хотел быстрее доставить из несчастной жизни в вечное блаженство. Я дал им крепкий, слишком крепкий стаканчик на ночь».
Я: «И это не заставило тебя понять, в чем был твой собственный интерес?»
Он: «Теперь я был одинок и весьма несчастлив. Я хотел жить ради двух своих детей, которым предвидел лучшее будущее. Мое здоровье было лучше, чем у жены, потому я хотел жить».
|
|
|
Я: «Твоя жена согласилась с убийствами?»
Он: «Нет, она точно одобрила бы их, но ничего не знала о моих намерениях. К сожалению, убийство было раскрыто, и я был приговорен к смерти».
Я: «Ты встретил своих родственников по ту сторону?»
Он: «Это странная и невероятная история. Я подозреваю, что я в Аду. Иногда кажется, что моя жена тоже здесь, а иногда я не уверен, как не уверен и в самом себе».
Я: «Каково это? Скажи мне».
Он: «Время от времени она, кажется, говорит со мной, и я отвечаю. До сих пор мы не говорили ни об убийстве, ни о наших детях. Мы лишь говорим о том, о сем, только об обыденных вещах, небольших проблемах повседневности, но совершенно безлично, словно мы больше не имеем отношения друг к другу. Но истинная природа вещей ускользает от меня. Родителей я вообще не вижу; думаю, я еще встречу свою мать. Мой отец однажды был здесь и сказал что-то о своей трубке, которую где-то потерял».
Я: «Но как ты проводишь время?»
Он: «Я думаю, здесь с нами нет времени, так что нечего проводить. Вообще ничего не происходит».
Я: «Разве это ужасно скучно?»
Он: «Скучно? Я никогда об этом не думал. Скучно? Возможно, но здесь нет ничего интересного. На самом деле, тут все одно и то же».
|
|
|
Я: «Разве дьявол тебя не мучает?»
Он: «Дьявол? Никогда его не видел».
Я: «Ты пришел с той стороны, и тебе нечего сообщить? Мне трудно в это поверить».
Он: «Когда у меня еще было тело, я думал, как было бы интересно поговорить с кем-то из мертвых. Но теперь такая перспектива для меня ничего не значит. Как я сказал, все здесь безличное и исключительно фактическое. Насколько я знаю, вот что они говорят».
Я: «Уныло. Думаю, ты в глубочайшем Аду».
Он: «Мне все равно. Думаю, теперь я могу идти, не так ли? Прощай».
Неожиданно он исчез. Но я повернулся к змее[240] и сказал: «И что должен означать этот скучный гость с той стороны?»
З.: «Я встретила его там, беспокойно шатающегося вокруг, как и все остальные. Я выбрала его как одного из лучших. Он поразил меня как хороший пример».
Я: «Но неужели потустороннее столь бесцветно?»
З.: «Похоже, да; там не было ничего, кроме движения, когда я пробиралась. Все вздымается туда и сюда по мрачному пути. Там вообще нет ничего личностного».
Я: «Так что тогда с этим проклятым личностным качеством? Сатана недавно произвел на меня сильное впечатление, он был будто бы квинэссенцией личностного».
З.: «Еще бы, он ведь вечный противник, и к тому же ты никогда не сможешь примирить личностную жизнь с абсолютной».
|
|
|
Я: «Эти противоположности нельзя объединить?»
З.: «Это не противоположности, а просто различия. Настолько же день противоположен году, а бушель — локтю».
Я: «Это многое объясняет, но несколько скучно».
З.: «Так всегда, когда говорят о потустороннем. Оно продолжает опустошать, особенно с тех пор, как мы уравновесили противоположности и поженились. Я думаю, мертвые скоро исчезнут».
[H1 176] [2] Дьявол — это сумма тьмы в человеческой природе. Тот, кто живет в свете, стремится стать образом Бога; тот, кто живет во тьме, стремится стать образом дьявола. Поскольку я хотел жить в свете, солнце вышло для меня, когда я прикоснулся к глубинам. Они было темны и змееподобны. Я соединился с ними и не подчинил их. Я принял на себя унижение и покорность перед самим собой в том, что принял природу змеи.
Если бы я не стал подобным змее, дьявол, сущность всего змееподобного, сохранил бы эту часть власти надо мной. Это дало бы дьяволу господство, и он бы заставил меня заключить с ним пакт, как он уже ловко обманул Фауста.[241] Но я опередил его, соединившись со змеей, как мужчина соединяется с женщиной.
Так я лишил дьявола возможности повлиять, которая проходит только через змеиность,[242] которую обычно приписывают дьяволу, а не себе. Мефистофель — это Сатана с учетом моей змеиности. Сам Сатана — квинтэссенция зла, обнаженная и потому не соблазняющая, даже не умная, чистое отрицание без всякой убеждающей силы. Потому я защитился от его разрушающего влияния, схватил его и крепко опутал. Его потомки служили мне, и я принес их в жертву мечом.
|
|
|
Так я построил прочную структуру. Так я сам обрел стабильность и длительность и смог выдержать неустойчивость личного. Потому бессмертный во мне спасен. Вытащив тьму с той стороны к свету дня, я опустошил свое потустороннее. Потому требования мертвых исчезли, так как они были удовлетворены.
Мертвые мне больше не грозили, ведь я принял их требования, хотя принял змею. Но с этим я также привнес в свой день нечто от мертвых. И это было необходимо, ведь смерть — самая долгая из всех вещей, и ее нельзя отменить. Смерть дает мне длительность и твердость. Пока я хотел удовлетворить только мои собственные требования, я был личностен и потому жил, ощущая мир. Но когда я осознал требования мертвых во мне и удовлетворил их, я позабыл прежние личностные устремления и мир должен был принять меня за мертвеца. Ибо великий холод приходит ко всякому, кто в преизбытке своих личностных стремлений осознал требования мертвых и хочет удовлетворить их.
Хотя он чувствует, словно таинственный яд парализовал живые качества его личных отношений, голоса мертвых продолжают молчать в его потустороннем; угроза, страх и беспокойство прекращаются. Ибо все, что некогда жадно таилось в нем, больше не живет с ним в его дне. Его жизнь прекрасна и богата, потому что он стал самим собой.
Но каждый, кто постоянно хочет лишь удачу других, уродлив, ведь он калечит самого себя. Убийца тот, кто хочет принудить других к счастью, ведь он убивает собственный рост.[243] Дурак тот, кто истребляет свою любовь ради любви. Такой личностен к другому. Его потустороннее серо и безлично. Он принуждает собой других; потому он проклят на принуждение себя к холодному ничто. Тот, кто осознал требования мертвых, изгнал свое уродство в потустороннее. Он больше не давит на других в гордыне, а живет сам в красоте и говорит с мертвыми. Но приходит день, когда требования мертвых тоже удовлетворены. Если он продолжает пребывать в одиночестве, красота падает на потустороннее, и пустошь приходит на эту сторону. Черная стадия приходит вслед за белой, а Небеса и Ад навеки здесь.
{5} [1] [H1 179] Теперь, когда я нашел красоту во мне и с собой, я сказал своей змее:[244] «Я оглядываюсь назад, словно на завершенную работу».
Змея: «Еще ничего не завершилось».
Я: «Что ты имеешь в виду? Не завершилось?»
Зм.: «Это только начало».
Я: «Думаю, ты лжешь».
Зм.: «С кем ты споришь? Ты знаешь лучше?»
Я: «Я ничего не знаю, но я уже привык к мысли о том, что мы достигли цели, по крайней мере, временной. Если даже мертвые почти исчезли, что еще может произойти?»
Зм.: «Но тогда живой должен впервые начать жить».
Я: «Это замечание определенно может быть глубоко значимым, но кажется не более, чем шуткой».
Зм.: «Ты становишься невыносим. Я не шучу. Жизни еще предстоит начаться».
Я: «Что имеешь в виду под жизнью?»
Зм.: «Я говорю, жизни еще предстоит начаться. Ты не чувствовал сегодня опустошенности? Ты называешь это жизнью?»
Я: «Ты говоришь правду, но я пытаюсь относиться ко всему так хорошо, насколько могу и довольствоваться тем, что есть».
Зм.: «Это может успокаивать. Но ты должен выдвигать гораздо большие требования».
Я: «Этого я опасаюсь. Я не могу допустить, что способен удовлетворить собственные требования, но и не думаю, что их можешь удовлетворить ты. Хотя, может быть, я снова недостаточно тебе доверяю. Полагаю, это из-за того, что я стал к тебе ближе и нашел тебя столь изысканной».
Зм.: «Это ничего не доказывает. Только не думай, что сможешь когда-нибудь постигнуть меня и объять».
Я: «Так что это? Я готов».
Зм.: «Ты удостоился награды за то, что уже достигнуто».
Я: «Приятно думать, что за это может быть расплата».
Зм.: «Я дам тебе расплату в образах. Смотри».
[H1 181] Илия и Саломея! Цикл завершен и врата мистерий снова открылись. Илия ведет Саломею, видящую, за руку. Она краснеет и опускает глаза, мило хлопая ресницами.
И.: «Вот, я даю тебе Саломею. Да будет она твоей».
Я: «Ради Бога, что мне делать с Саломеей? Я уже женат и мы не среди турков».[245]
И.: «Ты, несчастный человек, какой ты нудный. Разве это не прекрасный подарок? Разве ее исцеление не твоих рук дело? Разве ты не примешь ее любви как заслуженной платы за неприятности?»
Я: «Это кажется мне довольно странным подарком, скорее ношей, чем радостью. Я счастлив, что Саломея благодарна мне и любит меня. Я тоже ее люблю – немного. Между прочим, забота, которую я ей оказал, скорее, была буквально выдавлена из меня, чем оказана свободно и намеренно. Если мое частично непреднамеренное суровое испытание имело столь славный исход, я уже полностью удовлетворен».
Саломея - Илие: «Оставь его, он странный человек. Одному небу известны его мотивы, но он, кажется, серьезно. Я не уродлива и уж конечно вообще желанна».
Саломея – мне: «Почему ты отвергаешь меня? Я хочу быть твоей служанкой и служить тебе. Я буду петь и танцевать перед тобой, отгонять для тебя людей, услаждать тебя, когда тебе грустно, смеяться с тобой, когда тебе весело. Я сохраню все твои мысли в сердце. Я буду целовать слова, которые ты мне говоришь. Я буду собирать для тебя розы каждый день, и все мои мысли будут лишь о тебе и будут окружать тебя».
Я: «Благодарю тебя за любовь. Прекрасно слышать, когда ты говоришь о любви. Это музыка и старая, далекая ностальгия. Смотри, мои слезы падают от твоих добрых слов. Я хочу встать перед тобой на колени и целовать твои руки тысячи раз, потому что они хотят дать мне любовь. Ты так прекрасно говоришь о любви. Слов о любви никогда не может быть много».
Сал.: «Зачем лишь говорить? Я хочу быть твоей, всецело и полностью твоей».
Я: «Ты как змея, обвившаяся вокруг меня и выдавливающая мою кровь.[246] Твои сладкие слова вьются вокруг меня и я стою, будто распятый».
Сал.: «Почему все еще распятый?»
Я: «Разве ты не видишь, что безжалостная необходимость швырнула меня на крест? Меня калечит невозможность».
Сал.: «А ты не хочешь прорваться сквозь необходимость? Действительно ли это необходимость?»[247]
Я: «Слушай, я сомневаюсь, что тебе суждено принадлежать мне. Я не хочу вмешиваться в твою предельно необыкновенную жизнь, потому что не смогу помочь тебе довести ее до конца. И чего ты добьешься, если однажды я отложу тебя, как ношеную одежду?»
Сал.: «Твои слова ужасны. Но я люблю тебя так сильно, что и сама отложу себя, когда придет твое время».
Я: «Я знаю, что для меня величайшим мучением будет дать тебе уйти. Но если ты можешь сделать это для меня, и я для тебя это сделаю. Я уйду без сожаления, ведь я не забыл сон, в котором видел свое тело лежащим на острых иголках, а бронзовое колесо катилось по моей груди, раздавливая ее. Я должен думать об этом сне всегда, когда думаю о любви. Если так должно, я готов».
Сал.: «Я не хочу такой жертвы. Я хочу принести тебе радость. Разве я не могу быть для тебя радостью?»
Я: «Я не знаю, может да, а может нет».
Сал: «Так по крайней мере проверь».
Я: «Попытка – то же, что действие. Такие попытки дорого стоят».
Сал.: «Ты не заплатишь такую цену ради меня?»
Я: «Я скорее слишком слаб, слишком истощен после всего, что вынес из-за тебя, чтобы принять на себя еще какие-то задачи для тебя. Я буду раздавлен».
Сал: «Если ты не хочешь принять меня, то и мне нельзя принять тебя?»
Я: «Дело не в принятии; если уж на то пошло, дело в даянии».
Сал.: «Но я отдаюсь тебе. Просто прими меня».
Я: «Если бы это что-то решало! Но быть опутанным любовью! Просто подумать об этом уже ужасно».
Сал.: «То есть ты требуешь, чтобы я была и не была в одно и то же время. Это невозможно. Что с тобой такое?»
Я: «Мне недостает сил возложить на свои плечи другую судьбу. На мне и так слишком много».
Сал.: «Но что если я помогу тебе нести эту ношу?»
Я: «А как ты можешь? Тебе придется нести меня, неприрученный груз. Не должен ли я нести его сам?»
И.: «Ты говоришь правду. Пусть каждый сам несет свой груз. Тот, кто хочет нагрузить своей ношей другого, его раб.[248] Каждый может тащить себя сам».
Сал.: «Но отец, не могу ли я помочь ему нести часть его ноши?»
И.: «Тогда он будет твоим рабом».
Сал.: «Или моим господином и хозяином».
Я: «Им я не буду. Ты должна быть свободным существом. Я не вынесу ни рабов, ни господ. Я жажду человека».
Сал.: «Разве я не человек?»
Я: «Будь своим господином и своим рабом, не принадлежи мне, а лишь себе. Так ты оставишь мне мою человеческую свободу, которая для меня ценнее права владения другим человеком».
Сал.: «Ты отсылаешь меня?»
Я: «Я не отсылаю тебя. Ты не должна быть далеко от меня. Но дай мне от своей полноты, а не от жажды. Я не могу удовлетворить твою бедность, как и тебе не успокоить моей жажды. Если твой урожай богат, пошли мне плодов со своего сада. Если ты страдаешь от изобилия, я изопью из переполненного кубка твоей радости. Я знаю, что она будет бальзамом для меня. Я могу удовлетворить себя только за столом удовлетворенных, а не за пустыми чашами тех, кто тоскует. Я не похищу своей платы. У тебя ничего нет, так как ты можешь давать? В той мере, в какой ты даешь, ты также и требуешь. Илия, старец, слушай: твоя благодарность необычна. Не отдавай свою дочь, научи ее стоять на ногах. Она полюбит танцевать, петь или играть на лютне перед людьми, и она полюбит их сверкающие монеты, брошенные к ее ногам. Саломея, спасибо за твою любовь. Если ты действительно любишь меня, танцуй перед толпой, радуй людей, чтобы они восславили твою красоту и твое искусство. И если твой урожай богат, брось мне одну из своих роз через окно, и если ключ твоей радости переполнен, станцуй и спляши для меня еще. Я жажду радости людей, их полноты и свободы, но не их нужды».
Сал.: «Какой ты сложный и непостижимый человек».
И.: «Ты изменился с тех пор, как я видел тебя в последний раз. Ты говоришь другим языком, и он мне не знаком».
Я: «Мой дорогой старец, хотел бы я верить, что ты нашел меня изменившимся. Но ты, кажется, тоже изменился. Где твоя змея?»
И.: «Она потерялась. Думаю, ее украли. С тех пор все для нас омрачилось. Потому я был бы счастлив, если бы ты хотя бы принял мою дочь».
Я: «Я знаю, где твоя змея. Она у меня. Мы достали ее из преисподней. Она дала мне твердость, мудрость и магическую силу. Она нужна нам в вышнем мире, иначе преисподняя получила мы преимущество, к нашему ущербу»
И.: «Прочь, проклятый вор, да покарает тебя Бог».
Я: «Твое проклятие бессильно. Тот, у кого есть змея, неподвластен проклятиям. Нет, будь благоразумен, старец: тот, кто обладает мудростью, не может быть жадным до власти. Только тот, у кого есть власть, отказывается использовать ее. Не плачь, Саломея, удача – это то, что ты создаешь сама, а не то, что к тебе приходит. Уходите, мои печальные друзья, уже поздняя ночь. Илия, сотри ложные проблески власти из своей мудрости, а ты, Саломея, ради нашей любви, не забудь о танце».
[2][249] Когда все для меня свершилось, я неожиданно вернулся к тайнам, к тому первому взгляду на иномировые силы духа и желания. Как я достиг удовлетворения собой и власти над собой, Саломея потеряла удовлетворение собой, но научилась любви к другому, а Илия потерял силу своей мудрости, но научился признавать дух другого. Так Саломея потеряла силу искушения и стала любовью. Добившись удовлетворения в себе, я также хотел любви к себе. Но это было бы слишком, она бы удушающе стянула меня железным обручем. Я принял Саломею как удовольствие, и отверг ее как любовь. Но она хочет быть со мной. Так как мне любить самого себя? Любовь, я думаю, принадлежит другим. Но моя любовь хочет быть со мной. Я страшусь этого. Да оттолкнет ее от меня сила моего мышления, в мир, к вещам, к людям. Ибо что-то должно соединять людей вместе, что-то должно быть мостом. Вот труднейшее искушение, если даже моя любовь хочет меня! Тайны, приподнимите вновь свои завесы! Я хочу довести эту битву до конца. Приди, змея темной бездны.
{6}[250] [1] Я слышу, что Саломея все еще плачет. Чего она хочет, или чего все еще хочу я? Это проклятая плата, плата, к которой не прикоснуться без жертвы. Плата, требующая еще большей жертвы после того, как ее коснешься.
Змея: «Ты намереваешься жить без жертвоприношения? Жизнь должна тебе чего-то стоить, не так ли?»
Я: «Я думаю, я уже заплатил. Я отверг Саломею. Этой жертвы не достаточно?»
Зм.: «Для тебя слишком мало. Как было сказано, тебе позволено требовать с себя».
Я: «Ты многое подразумеваешь своей проклятой логичкой: жертвенное требование? Этого мне не понять. Очевидно, моя ошибка обернулась мне пользой. Скажи, разве не достаточно, что я принуждаю свое чувство к окружению?»
Зм.: «Ты вообще его не принуждаешь; лучше было бы, если бы ты перестал мучаться из-за Саломеи».
Я: «Если ты говоришь правду, это не очень хорошо. Потому Саломея до сих пор плачет?»
Зм.: «Да, потому».
Я: «Но что делать?»
Зм.: «Ах, ты хочешь действовать? А можно еще и подумать».
Я: «Но о чем тут думать? Я признаю, что не знаю, о чем тут думать. Может, у тебя есть совет. У меня такое чувство, что я должен подняться выше головы. Я не могу этого сделать. Как ты думаешь?»
Зм.: «Я ничего и не думаю, и совета у меня нет».
Я: «Так спроси потустороннее, иди на Небеса или в Ад, может, совет там».
Зм.: «Меня вытягивают вверх».
Затем змея превратилась в маленькую белую птицу, которая вспорхнула в облака, где и исчезла. Я долго провожал ее взглядом.[251]
Птица: «Ты меня слышишь? Сейчас я далеко. Небеса так далеко. Ад гораздо ближе к земле. Я нашла для тебя кое-что, отвергнутую корону. Она лежит на улице в неизмеримом пространстве Небес, золотая корона».
И вот он уже лежит[252] в моей руке, золотой королевский венец, с буквами, выгравированными внутри; что там сказано? «Любовь никогда не перестает»[253]. Дар с Небес. Но что он означает?
Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 127; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!