Ты хоть что-то в этой мазне понимаешь?

КАЗИМИР МАЛЕВИЧ, КОРОЛЬ АВАНГАРДА

Развернутый анонс литературного гида, посвященного 140-летию

Со дня рождения советского художника - авангардист а , педагог а и философ а

(11.02.1879-15.05.1935)

Казимир Северинович Малевич - самый выдающийся, самый дорогой и самый ругаемый художник 20 века. Он - основоположник супрематизма - одного из наиболее ранних проявлений абстрактного искусства новейшего времени.

5 февраля 2019 года, в 14.00., в литературном клубе «Прикосновение» библиотеки «Фолиант» состоится арт - экскурс в историю авангардной живописи. Литературный гид «Трагедия жизни Каземира Малевича» будет посвящен 140-летию со дня рождения советского художника - авангардиста, педагога и философа (11.02.1879-15.05.1935). Пройдет мероприятие с участием Владимира Маркова, известного тольяттинского художника и давнего друга библиотеки.

На встрече читатели чуть ближе познакомятся с биографией К. Малевича. Узнают о том, что его творческий путь был непростым, долгим и извилистым. Что, погнавшись за искусством, он и о собственном семейном счастье вспомнил слишком поздно. Что фортуна часто поворачивалась к нему спиной, даже тогда, когда он стал известным.

Возможно, посмотрев документальный фильм «Казимир Малевич и русский авангард» из цикла «Третьяковка - дар бесценный!», нам удастся понять, в чем заключался бунт художника и что символизировал его «Черный квадрат».

Итак.

В 1934 году Каземиру Малевичу было пятьдесят пять. И, похоже, старость исподволь уже начала заявлять на него свои права. И тут вдруг на него, впервые в жизни, нахлынуло страстное желание семейного счастья. Того самого, от которого он так упорно бежал... Сколько было слез, скандалов, обидных слов. А ведь если разобраться, ни первая жена, ни вторая ни в чем не виноваты. Они хотели того же, о чем сейчас мечтал он сам – о настоящей большой семье, дружной и любящей, где его всегда поймут и радостно встретят. О семье, которая собирается по вечерам под абажуром и пьет чай с вареньем... Ему нужен, да что там нужен - просто жизненно необходим свой собственный уютный, добрый, тихий мир, чтобы хоть на какое-то время укрыться от всех невзгод, что в последние годы валятся на голову. Нужно переждать, отсидеться. Иначе не выдержать.

Теперь эти желания казались ему такими простыми и естественными. Но тогда...

Казимир и Казимира

Женившись в первый раз, Казимир просто бесился, проклиная свою похоть, толкнувшую его в объятия глупой маленькой гусыни! Как же он жалел, что не послушался отца с матерью, предостерегавших его от раннего брака.

Когда Казимир решился объявить родителям о своем намерении жениться на одной из дочерей курского врача Ивана Войцеховича Зглейца, эта новость само собой восторга ни у Северина Антоновича, ни у Людвиги Александровны не вызвала. Казику было чуть за двадцать, и жалованье чертежника в Управлении железной дороги никак не могло стать надежной материальной базой для будущей семьи.

К тому же немалую часть этих скудных средств, а заодно и все свободное время молодой чертежник тратил на занятия рисованием. Покупал краски, кисти, бумагу для акварели, холсты и грунтовки, выписывал из Москвы гипсовые слепки. Все выходные напролет бродил с такими же курскими канцеляристами, счетоводами и бухгалтерами, возомнившими себя живописцами, по полям и лесам: подыскивал подходящую натуру.

Да разве только по выходным? Даже в рабочее время прямо в конторе Казик мог бросить свои чертежи и начать зарисовывать облака за окном. Однажды чуть не вылетел за это со службы...

Ну какой из него глава семьи?! А это значит, что молоденькая невестка станет еще одним ртом в их доме, где и так едва сводили концы с концами. Из девяти детей супругов Малевич только старшие - Казимир и Мечислав кое-как сами обеспечивали себя. Остальное семейство существовало на жалованье отца и копейки матери, бравшейся за любую надомную работу.

И все же после долгих препирательств родительское благословение было получено. Казимира Зглейц сумела понравиться родне жениха, заявив, что вовсе не собирается быть им обузой, а деньги на свое пропитание заработает и сама. Разве не она шьет чудесные платья своим сестрам? Так что и заказы на стороне, если нужно, найдет. «Что ж, может, судьба, дав им одинаковые имена, предназначила этих детей друг другу?» - вздохнула Людвига Александровна. Хотя в глубине души в это не верила.

Конечно, ничего хорошего из такого брака не вышло. Обзаведясь женой, а вскоре и сыном, Казик ничуть не остепенился и по-прежнему продолжал свои воскресные пленэры. А молоденькая Казимира, метавшаяся между швейной машинкой и крошечным сыном Толиком, все чаще при возвращении мужа разражалась истерическими слезами, требуя поискать должность получше или хотя бы побольше времени проводить дома..

Людвига Александровна, пуская в ход весь свой такт, лавировала между сыном и невесткой. Но после того как скоропостижно умер Северин Антонович и все заботы о семье легли на ее плечи, у пожилой женщины оставалось все меньше сил, чтобы улаживать еще и отношения молодых. Поэтому когда Казимир объявил дома, что принял решение оставить службу и ехать в Москву учиться живописи, мать даже обрадовалась. Авось в разлуке по-новому оценит свою трудолюбивую и веселую жену.

Да и Казимира, поняв, что жизнь «соломенной вдовы» не такая уж завидная, научится терпимее относиться к увлечению мужа. Другого-то выхода у нее все равно нет.

Если уж покойный отец не смог сладить со страстью сына к живописи, то и никому это не под силу...

«Художники твои все социалисты. По тюрьмам сидят!»

С самого детства Казик всегда что-то рисовал. Вечно толок в ступке то синьку, то какие-то головешки, то дубовую кору. Разводил краски, вязал кисточки из куриных перышек, из ниток... Когда не было бумаги, мог начать малевать свои картинки прямо на беленой стене. Откуда в нем было это? Он и художников-то живых никогда не видел!

До поры до времени отец наблюдал за происходящим спокойно, лишь иногда устраивая сыну выволочки за испорченную побелку. Но когда Казя, став подростком, стал приставать к Северину Антоновичу с просьбой написать прошение о зачислении его в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, тот насторожился. То, что у сына есть талант, Северин Антонович, конечно, понимал. Но талант талантом, а для того чтобы заработать на кусок хлеба, нужно иметь дело посерьезнее. Вот хотя бы ремесло технолога-сахаровара, как у самого Малевича-старшего. А рисование... «Художники твои все социалисты. По тюрьмам сидят!» - бросил он как-то сыну в сердцах.

Впрочем, чтобы унять Казю, прошение Северин Антонович все же написал. И даже показал ему запечатанный конверт с марками. Но вместо того чтобы отправить бумаги по адресу, убрал их в ящик своего рабочего стола, где они и пролежали три месяца, по прошествии которых отец заявил, что получил ответ: ввиду отсутствия мест Казимиру Малевичу в зачислении отказано.

Конечно, после такого обмана он в глубине души чувствовал некоторую вину перед сыном. И чтобы ее загладить, разрешил Казимиру впервые в жизни купить в писчебумажном магазине все, что нужно для домашних занятий живописью. После этого Казик и в самом деле будто успокоился. Поступил на службу... Но, как оказалось, намерений сделать живопись главным делом своей жизни не оставил.

Ты хоть что-то в этой мазне понимаешь?

С семьей Михаила Фердинандовича Рафаловича Малевич познакомился в 1909 году. К тому времени его семейная жизнь с Казей Зглейц уже окончательно развалилась.

Уехав в Москву, он поначалу еще продолжал наведываться в Курск. Поработав летом в какой-нибудь конторе, оставлял немного денег домашним, а остальное забирал с собой, чтобы оплатить учебу в живописной школе Федора Рерберга и нанять комнатенку в Лефортово, где полуголодные молодые художники создали нечто вроде коммуны. В складчину покупали на рынке говяжьи кости, из которых варили в огромном котле бульон и пили его из пивных кружек. Впрочем, и на бульонные кости денег хватало не всегда.

Выручали случайные заказы, вроде подряда на эскиз флакона для духов, полученный в фирме Брокара. Иногда немного одалживал новый друг Иван Клюнков, с которым Казимир познакомился в классах у Рерберга. Клюнков приходил туда каждый вечер со службы и после долгих часов, проведенных в какой-то жалкой конторе, набрасывался на кисти и краски как голодный волк.

- Отчего вы эту службу не бросите? - искренне удивился Казимир.

- Дети и жена? Кто их кормить станет? - со столь же искренним удивлением ответил Иван Васильевич.

Казимир лишь неопределенно пожал плечами. Ему самому такой вопрос и в голову не приходил. Хотя детей-то было уже двое: после очередных «курских каникул» появилась на свет дочь Галя. Ее рождение заставило Людвигу Александровну действовать решительно: она сама привезла в Москву невестку с внуками. Даже основала на новом месте нечто вроде семейного бизнеса, взяв в аренду небольшую столовую. Чтобы выманить Казика из его богемной трущобы, сняла молодым небольшую квартирку.

Но было уже поздно. Расставались Казимир и Казимира почти спокойно: все, что можно сказать друг другу, давно было сказано. Казя Зглейц осталась верна данному слову и заявила, что сидеть на шее у свекрови, к тому же бывшей, не станет: она нанялась фельдшерицей в психиатрическую больницу в подмосковном селе Мещерском.

Именно в этой больнице и служил заведующим хозяйством Михаил Фердинандович Рафалович. Однажды проведать сына и дочь в Мещерское приехал Малевич. Там он и познакомился с Соней. В шумной эмоциональной семье Рафалович безраздельно властвовала не в меру своенравная мать - Мария Сергеевна. Но она была искренне предана детям и очень любила Соню - та была тихой заводью, в которую любой мог свернуть, чтобы переждать бурю.

Но когда тихоня-дочь объявила родителям, что переезжает к Малевичу, супруги Рафалович не спали всю ночь. Шутка ли, Соне едва сравнялось двадцать, а она собирается жить гражданским браком с отцом двоих детей. Заниматься разводом и оформить их отношения как положено Казик не имел времени. Чтобы выправить все бумаги, бог знает сколько порогов нужно обить, а ему некогда: он должен работать.

Работать... Смех один! Это их Сонечка работала не покладая рук - то секретаршей, то корректором, то машинисткой. Казя сидел на даче в Кунцево и с утра до вечера малевал свои странные картины. Поначалу на них можно было различить людей, хоть с трудом и изуродованных до неузнаваемости: полотеров, садовников, банщиков. А потом они пропали. Вместо этого пошли какие-то квадраты, кубы и треугольники. Когда не хватало холста, Казик мог рисовать на чем угодно, хоть на полках от разломанной этажерки.

Называл картины как будто взаправду: «Туалетная шкатулка», «Станция без остановки», «Корова и скрипка». Но сколько Мария Сергеевна, будущая теща, ни всматривалась, ничего взаправдашнего на них разобрать не могла.

- Скажи честно, Сонечка, ты хоть что-то во всей этой Казиной мазне понимаешь? - спросила она у дочери.

Соня в ответ пустилась было рассказывать о нерусских художниках, которые изобрели какой-то кубизм, но увидев недоумение в глазах матери, замолчала. Потом добавила с тихой улыбкой:

- Я его люблю, мама. А значит, и все, что он делает, тоже люблю.

-Ну и не спрашивай ее ни о чем больше, - строго сказал Михаил Фердинандович супруге, когда она передала ему этот разговор.

Так и стали жить.

Слухи о жизни Малевича-художника доносились до семьи редко и глухо, как морской прибой. То выйдет на прогулку по Кузнецкому Мосту с деревянной ложкой в петлице, то умчится в Петербург рисовать декорации к какой-то немыслимой опере «Победа над солнцем», то устроит скандал на и без того скандальной выставке футуристов. Вроде как срывал чьи-то картины, кричал, что не позволит красть его гениальные идеи.

Глядя на Казика, который по вечерам слушал Соню, читающую вслух Гамсуна, и тихо малюющешго у своего мольберта прямоугольники и круги, трудно было поверить в то, что все это и в самом деле о нем. Да и друзья Малевича при ближайшем знакомстве оказались вовсе не скандалистами, а милыми озорниками. А некоторые - так и вполне почтенными господами. Взять хотя бы милейшего Михаила Васильевича Матюшина или того же Ивана Васильевича Клюнкова. Остряки Володя Маяковский и Алеша Крученых тоже живали в Кунцево: все вместе возились с детьми, ходили гурьбой купаться и по грибы.

В 1914-м Михаил Фердинандович Рафалович, уйдя со службы, вложил все накопленные деньги в несколько домиков в подмосковной деревне Немчиновке. Место это тогда входило в моду, и по весне дачи разбирали как горячие пирожки. Три домика сдали, а самый большой, с мезонином и верандой, оставили для семьи. Друзья Казимира и Сони в первое же лето стали здесь своими.

Родители Сони так и не смогли до конца привыкнуть к зятю, считали его странным. Не в том дело, что художник, думала Мария Сергеевна. Вон Женя Кацман, муж дочери Наташи, тоже ведь пишет картины. А совсем другой человек. Может, и скуповат, может, и ворчлив другой раз. Но возле него ей, теще, как-то спокойно. И возле его картин тоже. А Казя... Вечно от него не знаешь, чего ждать. Вроде душа компании, любит вкусно поесть, может и рюмку опрокинуть и песню затянуть. А временами начнет нести такую чушь, такую заумь, что не поймешь: в себе ли? Примется наскакивать на Женю, кричать, что такие, как Кацман, губят живопись…

Скандальная слава

В 1915 году случилось то, о чем Малевич втайне ото всех мечтал долгие годы: к нему пришла слава. Скандальная, но зато громкая.

В декабре в Петрограде в художественном бюро Надежды Добычиной открылась выставка «0,10». В главном ее зале были развешаны тридцать девять картин Казимира Севериновича, исполненные в новой, изобретенной им живописной манере, которой автор дал странное название «супрематизм».

Одно из полотен, изображавшее черный квадрат на белом фоне, по решению художника, повешено было не на самой стене, а наискось, в дальнем от входа углу, там, где в деревенских избах вешают иконы. Под картиной красовалась подпись «Четырехугольник».

Остальные полотна, расставленные прямо на подрамниках, также представляли собой геометрические фигуры разных цветов на белом фоне. Автор был тут же и без устали вещал всем желающим о скрытых смыслах своей геометрии, о том, что супрематизм должен стать новой вехой в живописи, порогом, переступив который, искусство освободится от всего земного и устремится прямо в космос...

Но слушать его мало кто хотел. Большинство посетителей только крутили у виска пальцем и негодовали на устроителей выставки: им вместо картин подсовывают мазню, которая и пятилетнему ребенку под силу. На такое еще никто не отваживался.

Шок от наглой выходки Малевича был настолько силен, что на художника, еще вчера едва замечаемого критикой, обрушился сам Александр Бенуа. Плевать, что ругал нещадно, зато заметил! Это была победа!

К Малевичу потянулись коллеги, составившие группу «Супремус», стали появляться заказы... Композиции из разноцветных крестов, кругов и четырехугольников, так шокировавшие публику в холодном выставочном зале, неожиданно отлично поладили с прикладным искусством. Наволочки и шкатулки, коврики-гобелены и шарфы, пояса и сумки, изготовленные по супрематическим рисункам, покупали охотно. Художница Наталья Давыдова организовала под Киевом артель художественного труда «Вербовка». Как ни парадоксально, изделия художников из «Вербовки» искусствоведы хвалили!

Как только с деньгами стало немного полегче, и семья получила возможность существовать без ее заработков, Соня все упорнее начала заводить разговор о ребенке. Казимир знал, что она мечтает об этом с первой их встречи, но все же отнекивался. Ссылался на то, что не время: идет война, его могут призвать. Да и пришедший наконец успех надо бы побыстрее закрепить: всем и каждому рассказать о своем открытии - супрематизме.

Теперь он чаще проводил вечера уже не с женой, а со своими новыми подругами по «Супремусу» и «Вербовке»: Александрой Экстер, Любовью Поповой, Ольгой Розановой и откровенно влюбленной в него Надеждой Удальцовой. Говорили о новой живописи, спорили, готовили к выпуску первый номер журнала о супрематизме. А Соня... Соня, как и прежде, просто любила его.

Новое искусство

В 1916 году его и в самом деле призвали. Впрочем, под пули, которых Малевич ужасно боялся, послать не успели. Грянула сначала одна революция, потом вторая... Всю зиму 1917-го отсиживались в Немчиновке, но и там было голодно и холодно. Летом 1919 года Соня все же забеременела. Стало ясно, что еще одну зиму им в Немчиновке не протянуть.

Дочь родилась в далеком Витебске, Малевич отправился туда преподавать в Народном художественном училище. Ехали трое суток, сами собирали дрова для паровоза, но все-таки добрались. В Витебске на рынке можно было достать не только молоко и хлеб, но даже мясо, яйца и масло. Соня зарумянилась, повеселела.

Руководителем витебского училища был Марк Шагал, уроженец Витебска и в то время губернский уполномоченный по делам искусства. Свой родной город он любил отчаянно и мечтал прославить как кузницу прекрасного во всех его проявлениях.

У Малевича был другой подход: прославлять Витебск ему нужды не было. Гораздо больше его интересовало прославление супрематизма. Освоившись на новом месте, он принялся скликать под свои знамена студентов и преподавателей, всем и каждому рассказывая, что летающие козы и скрипачи Шагала - вчерашний день, будущее за беспредметностью.

Неожиданно для него самого дело пошло: мальчики и девочки, многим из которых не исполнилось и восемнадцати, как оказалось, жаждали вовсе не свободы, которую предлагал им Шагал, а отцовской опеки, на которую так щедр был Малевич. Он и в самом деле относился к ним как к родным детям: увидев студента в истрепавшихся брюках, не успокаивался до тех пор, пока каким-нибудь хитрым способом не добывал тому новые, всякий раз проворачивая их вручение так, что одариваемый и не догадывался, откуда эти дары.

К весне 1920 года в созданное Малевичем художественное общество вступили едва ли не все наиболее талантливые студенты: Коля Суетин, Илюша Чашник, Лева Юдин, Лазя Хидекель, Моисей Векслер. Почти сорок человек. В начале апреля на общем собрании решили присвоить обществу новое название «Утвердители нового искусства», сокращенно УНОВИС.

А спустя неделю Соня родила девочку. Казимир заявил, что это знак: его дочь родилась вместе с новым искусством. А значит - быть ей Уной. Соня, как всегда, во всем была с ним согласна. Оправлялась после родов она медленно, начала покашливать. Но, проведя с маленькой Уной лето в Немчиновке, вернулась будто бы здоровой.

Во главе ГИНХУКа

В мае 1922 года в училище прошел первый выпуск. Выпускались десять студентов, восемь из которых были уновисовцами. И он просто не мог бросить их на произвол судьбы. Ветры начинали задувать враждебные. Новая власть, справившись с военной угрозой, взялась за идеологию, начав все решительнее прибирать к рукам деятелей искусства. Ну когда же тут думать о тихом семейном счастье?

И он повез своих парней, а заодно и Соню с Уночкой в Петроград: там вот-вот должен был открыться Государственный институт художественной культуры (ГИНХУК)

Вот где поле для работы и борьбы! А Витебск - вчерашний день. Пересидели лихие времена - и хватит!

В 1923 году ГИНХУК был открыт, а Малевич назначен его директором. Квартиру дали неподалеку от расположившегося на Исаакиевской площади института, на улице Союза связи. Сырой, пронизывающий ветер дул с Невы иной раз сутками.

Впервые Малевич получил приглашение провести свою выставку за границей в 1924 году. Но было не до того: у Сони открылся туберкулез, в ГИНХУКе было полно дел.

...После похорон Сони он остался в Немчиновке на все лето. Хотелось побольше побыть с Уной перед грядущей разлукой. А летом 1925-гослучилась новая нежданная встреча. Странно, но и этот подарок, на который он и рассчитывать-то не смел, его Наташеньку, Наташонка-котенка, как нежно называл он потом третью жену, ему преподнесла именно Немчиновка.

Один из соседних домов снял старый знакомый Малевича Кирилл Иванович Шутко, возглавлявший советский кинематограф. Компания в доме собралась шумная: жена Шутко Нина Агаджанова дописывала сценарий «Броненосца «Потемкина», Исаак Бабель на той же даче заканчивал «Беню Крика», а Сергей Эйзенштейн приглядывал за сценаристами. Появлялись там и другие кинематографические персонажи. Двадцатипятилетнюю Наталью Манченко как-то привез к Шутко муж ее родной сестры Вася Воробьев.

Он и сам до сих пор не мог понять, чем Наташа так сразу привлекла его? Не было в ней ни Казиного бойкого кокетства, ни горячей Сониной жертвенности. Немногословная, даже в движениях экономная, говорит и ходит тихо. В самом деле кошечка: вроде и сама по себе, а дом с ней не в пример уютнее.

К Казимиру в Ленинград Наталья перебралась зимой 1925 года. А месяц спустя он, поехав в Немчиновку поздравлять Уну с Новым годом, уже по секрету показывал дочке Наташину фотографию, радовался как ребенок, что Уночка узнала «тетю», которую летом видела только мельком.

Первый год старался скрывать свои отношения с Наташей от Марии Сергеевны - боялся, что теща запретит ему видеться с дочерью. Но все, конечно же, открылось. Мария Сергеевна скандалить не стала. Только твердо заявила, что любовницу его она к Уне и близко не подпустит: «Хочешь взять дочку к себе, женись на этой своей Наташе, как положено. Хватит и того, что ты Соню мою до греха довел. Эту-то хоть пожалей!»

Впрочем, Казимир и такому повороту дела был рад до смерти. Пообещал, что оформит брак с Наташей, как только вернется из-за границы, куда его опять позвали.

Расставание с большевиками

Одна выставка Малевича должна пройти в Польше, другая - в Германии, где ему выделяли целый зал на ежегодной Большой Берлинской художественной выставке. Маячил и Париж..Деньги на командировку хоть и с великим трудом, но дали! Правда только после того как он пригрозил, что уйдет в Европу пешком, подробно расписав в письме чиновникам, как именно построит маршрут перехода Ленинград - Париж и сколько суток планирует на него потратить.

Жизнь, казалось, повернулась к лучшему. Даже закрытие любимого ГИНХУКа он принял стойко. Что ж, если большевикам больше не по дороге с новым искусством, он сумеет это пережить. За авангардной живописью будущее, хочет этого нынешняя власть или не хочет. Искусство - это стихия, космос. Бессмысленно диктовать ему свои условия. Все равно сломает все преграды и пойдет туда, куда ему следует. В это он твердо верит и сдаваться не собирается.

Пусть другие бегут с корабля: уходят в кино, в архитектуру, в «пролетарский быт», в полиграфию... Малевич был живописцем, живописцем и останется. Он вернется и еще всем им покажет! Пусть попробуют тронуть художника с мировой славой! А в том, что в Европу он уезжает именно за мировой славой, которая станет его охранной грамотой, Казимир Северинович ни секунды не сомневался.

ОГПУ не дремлет

В Берлине, ни слова не понимавший по-немецки, Малевич по ошибке вышел не на том вокзале. Думая, что кучер, зазывавший пассажиров по-русски, прислан организаторами выставки, поехал с ним. Но оказалось, что ни к какой выставке извозчик ни малейшего отношения не имеет. Отвозит всех русских в пансион, который держит вдова белого генерала, платящая ему по несколько монет за каждого доставленного гостя. И прожил-то Казимир Северинович в этом пансионе всего ничего - меньше суток, пока его не нашел немецкий скульптор Ханс фон Ризен, тот самый разминувшийся с ним встречающий от оргкомитета. Но, как видно, и этих нескольких часов для ОГПУ хватило.

Как только история с поездкой в белогвардейский пансион достигла СССР, Малевичу было отправлено срочное письмо с приказанием немедленно, не дожидаясь закрытия Берлинской выставки, вернуться на родину.

Полотна в своем зале он решил не снимать. Семейство фон Ризен, долгое время жившее в России и на этом основании считавшее всех русских земляками, обещало позаботиться и о картинах, и о рукописях, которые Казимир Северинович прихватил в Европу для издания. Прощаясь со своими новыми друзьями на берлинском вокзале, Малевич твердо верил, что вернется. Недоразумения разрешатся, и он продолжит вместе со своими картинами прерванный путь в Вену и Париж.

Поначалу все вроде бы и вправду разъяснилось. Пришлось, конечно, съездить в один казенный дом и ответить там на некоторые вопросы. Малевич было перепугался, но вопросы ему задавали вежливо, ответами вроде были удовлетворены. Постепенно испуг начал проходить, в голове уже зарождались новые планы.

В июле 1927 года они с Наташей официально поженились. Это значит, что теперь она тоже сможет поехать с ним в Европу. Разумеется, они и Уну возьмут. Марию Сергеевну он уломает. А там... Надо только подождать, пока дурацкая история с пансионом окончательно забудется.

Вот если бы перебраться в Берлин или Варшаву насовсем. Обосноваться в маленьком домике под красной черепичной крышей, нанять Унке гувернантку… В письмах к фон Ризенам он уже начал осторожно намекать на то, что, готов продать кое-что из оставленных картин и тем самым обеспечить себе на первое время возможность спокойной работы в Европе...

Пока жил тем, что преподавал в Киевском художественном институте, готовил выставку в Третьяковке. Она прошла с большим успехом, и часть полотен решено было свозить еще и в Киев.

В Европе, судя по письмам друзей, дела тоже шли неплохо: его книга «Мир как беспредметность», выпущенная при участии венгерского художника и издателя Ласло Мохой-Надя, расходилась, картины после Берлинской выставки так же хорошо приняли в Цюрихе и Вене. Авангард завоевывал мир, и он, Малевич, был в передовых рядах этой армии!..

К нему пришли 20 сентября 1930 года. Взяли при обыске тридцать долларов пятерками, польские и немецкие монеты, которые он хранил как сувениры после поездки

в Европу, несколько телеграмм, тексты которых бестолковые телеграфисты переврали самым причудливым образом, а Казимир оставил для смеха на память, да с десяток писем, в том числе корреспонденцию фон Ризенов. Чтобы зацепиться, этого было достаточно. Статью само собой пытались пришить пятьдесят восьмую, «шпионскую». Дурацкие телеграммы отлично сошли за шифровки...

Нудные, изматывающие, многочасовые допросы длились два с половиной месяца. Спрашивали разную чушь: почему не зарегистрировал вовремя паспорт в Варшаве, с кем и о чем говорил за границей... Будто не знали, что ни по-немецки, ни по-французски он и двух слов связать не в состоянии, а по-польски только и может, что обсудить ресторанное меню. Тем не менее каждый его ответ, даже самый абсурдный, следователь скрупулезно записывал. Иногда из соседних кабинетов доносились крики, и Малевич покрывался липкой испариной от ужаса, но его не трогали. Только в камере по ночам отвратительно пахло парашей.

А в самом начале декабря выпустили - так же неожиданно, как и посадили. Даже не выпустили, а просто выкинули на улицу в летнем пальто и с узелком в руках. Он даже не успел предупредить Наташу, что возвращается, и она куда-то ушла. Два часа продрожал в подъезде перед запертой дверью квартиры. С тех пор карусель вопросов день и ночь как заведенная крутилась у него в голове, доводя до тошноты. Кто донес? Зачем? Кто и почему дал команду взять? А кто приказал отпустить? Почему, если хотели узнать «про Европу», тянули так долго?

Кризис веры

Так упорно когда-то ратовавший за алогичность в искусстве, теперь Малевич мучительно искал логику в событиях собственной жизни.

- Ну что ты мучаешься, Казик, отпустили же, - утешала Наталья. И в самом деле: через аресты в те дни проходили многие, ну подумаешь два месяца в «Крестах». Отпустили же. Только надолго ли? Страх с трудом, но все же отпустивший три года назад, теперь наотрез отказывался уходить. Сбитая колея жизни никак не хотела восстанавливаться и выпрямляться.

Ночью он просыпался, часами бродил по квартире, утешая самого себя тем, что причина бессонницы - воспалившийся в тюрьме мочевой пузырь. Вот наладится здоровье, и все придет в норму, вернется на круги своя. Но нет. Впервые за много лет Малевич стал замечать, что супрематический космос, бездна беспредметности больше не увлекают его. Хотелось окружать себя не абстракциями, а знакомыми видами природы, которую он так любил, человеческими лицами, теплыми, родными. Он писал портреты - матери, жены, дочери, импрессионистические пейзажи...

И стесняясь собственного отступничества, ставил на картинах даты минувших лет. Или, тоскуя по Европе, бросался вдруг в стилизацию, изображая своих моделей и себя самого в странных средневековых костюмах. Алогичность и беспредметность теперь даже страшили его.

Но так не может продолжаться дальше! Ему нужно встряхнуться, дать новый решительный бой всем, кто хочет превратить искусство в «харчевое дело», заставить творцов обслуживать идеологию, все равно какую - монархическую или большевистскую. Вот только для этого боя ему нужно собраться с силами, напитаться энергией, родным домашним теплом...

В конце августа Казимир Северинович проводил жену и дочь в Ленинград. Сам остался в Немчиновке еще на несколько дней: разузнать про серию альбомов, которую должен был выпускать Изогиз. Авось и его включат в список. Деньги были нужны до зарезу. Но в Изогизе все тянули, темнили, и он день за днем маялся в Москве без гроша в кармане. Не было даже на трамвай: ходил всюду пешком.

С первых же дней сентября погода резко испортилась - полил холодный нудный дождь, прохудились ботинки, насквозь промокало пальто. Тяжкая боль внизу живота уже не отпускала ни на день. Однажды ночью стало совсем плохо, рвало. Думал, во всем виноваты грибы: с голоду набрал их в лесу, сварил похлебку и, кажется, переел. От захлестывающей тяжкой тоски спасали только письма к жене и дочери, которые он писал чуть ли не каждый день.

Наконец, в двадцатых числах, получив небольшой аванс, он все-таки уехал в Ленинград. К Наташе, маме, Уночке. Так закончилось последнее счастливое лето в его жизни

Вскоре после возвращения из Москвы у Малевича диагностировали рак. Мучения продолжались полтора года. Но именно в это страшное время мечты его последнего лета неожиданно сбылись. Каждую минуту, каждый час он был согрет теплом родных и близких. Приезжала дочь Галя, старый верный Клюнков, что ни день приходили Лева Юдин, Николай Суетин, Анна Лепорская, Владимир Стерлигов, Костя Рождественский. Наташа, Уна и Людвига Александровна не отходили от его постели. Даже в последние страшные дни и часы их дом был полон людей, которые несли ему свою любовь.

Пятнадцатого мая 1935 года Казимира Малевича не стало. Приложив фантастические усилия, дорогие ему люди выполнили его завещание, и похороны художника стали тем самым последним непримиримым боем за новое искусство, о котором он так мечтал.

По рисунку Николая Суетина и Константина Рождественского был сделан супрематический гроб, который они же расписали супрематическими абстракциями. В нем после прощания в Ленинграде тело художника перевезли в Москву и кремировали. Урну с прахом захоронили в Немчиновке, под одиноким дубом. Место это еще при жизни указал сам Малевич. На могиле установили куб с изображением черного квадрата. Сейчас поклонники художника борются за то, чтобы разоренную во время войны могилу восстановить в прежнем виде.

Курьез

После смерти художника его картины стали стоить миллионы, а его знаменитый «Черный квадрат» оценивается в 20 миллионов долларов. При этом, что интересно, таких квадратов Малевич нарисовал несколько.

В начале лихих 90-х потомки Малевича объявили, что у них случайно завалялся еще один «Черный квадрат» Малевича, помимо известных. Публика только посмеялась: «Ищите дураков». Действительно, нарисовать черный квадрат может любой кретин, почему мы должны верить, что эта мазня принадлежит кисти великого художника?

Однако на картине при внимательном ее изучении через лупу прямо на масляной краске был обнаружен чей-то отпечаток пальца. Не Малевича ли? На счастье наследников, в архивах КГБ сохранились отпечатки пальцев Малевича, потому что в тридцатые годы он сидел. Сравнили отпечатки и удостоверились: совпадают!

Эксперты и публика ахнули: это, оказывается, не просто черный квадрат, а черный квадрат самого Малевича! И картина мгновенно от нуля долларов выросла до миллиона, после чего была куплена «Инкомбанком». Известно же, что самые лучшие черные квадраты получались именно у Малевича. И если вам нужен самый хороший черный квадрат, извольте раскошелиться, чтобы поиметь настоящее качество.

Бунт художника против всего мира понятен. И мнений специалистов, натужно выдумывающих символику, зашитую Малевичем в свой квадрат, уйма. Каждый норовит накрутить вязь умных слов, дабы объяснить публике великую ценность черного квадрата Малевича.

Наиболее простое объяснение знаменитой картине Малевича дал скульптор Зураб Церетели.

- Э-э!.. Когда Малевич нарисовал черный квадрат и положил кисти на палитру, для него искусство умер. Это символ он сделал, понял, да? Мозги художника надо изучить! Малевич рисовал, как классик. Надо посмотреть его автопортрет, портрет жены. Реалист! Вах! Но не оценили. Его душили, мучили, травили, давили, он нарисовал квадрат и сложил кисти. Как сказать - искусство это, не искусство? Если сейчас в нашем разговоре, допустим, я обиделся, нарисовал на лист такой черный линий и сказал: больше не буду с тобой говорить - это что? И он так - нарисовал черный квадрат, положил кисти и сказал: для меня искусство умер.

Может быть, действительно в этом дело, и нет никакой сверхценной идеи в картине Малевича? Нет никаких «предтеч» и «стволовых клеток новых направлений», как кучеряво любят изъясняться кандидаты искусствоведческих недонаук. А есть простой и незатейливый смысл малоизвестного и никому не нужного в тот момент художника: «А пошли вы все на...»

ЛИТЕРАТУРА:

1. Азизян И. А. К. Малевич и И. Клюн: от футуризма к супрематизму и беспредметному творчеству //«0.10». Научно-аналитический информационный бюллетень Фонда К. С. Малевича. - 2001. -№ 2.

2. Азизян И. А. Тема единства в супрематической теории Малевича // Архитектура в истории русской культуры /Под ред. И. А. Бондаренко. - Вып. 3. Желаемое и действительное. - М.: «УРСС», 2002. - Желаемое и действительное.

3. Андреева Е. Казимир Малевич. Чёрный квадрат. - СПб.: «Арка», 2010. - 28 с. - (Серия «Тысяча и один шедевр»).

4. Амстердаме/ Предисл. Юрия Королёва, Евгении Петровой; вступление В. А. Л. Беерена. - Амстердам: «Stedelijk Museum Amsterdam», 1988. - 280 с.

5. Анисимов Г. Кумир поверженный - всё Бог. Повесть о художнике Казимире Малевиче/Григорий Анисимов.- М.: «Лира», 2001. - 280 с. – Тираж: 1500 экз.

6. Баснер Е. Живопись Малевича из собрания Русского музея (Проблемы творческой эволюции художника) /Елена Баснер//Казимир Малевич в Русском музее. - СПб.: «Palace Editions», 2000. - Стр. 15-27.

7. Букша К. С. Малевич. - М.: «Молодая гвардия», 2013. - 336 с. - (Малая серия «Жизнь замечательных людей»). - Тираж: 4000 экз.

8. Вакар И. Выставка К. С. Малевича 1929 года в Третьяковской галерее/Инна Вакар // Русский авангард: проблемы репрезентации и интерпретации: Альманах. – Вып. 5. - СПб.: «Palace Editions», 2002. - Стр. 121-137.

9. Варьяш А. Трагедия жизни Казимира Малевича/Антонина Варьяш//Караван историй. -2015. - № 9.

10. В круге Малевича: Соратники, ученики, последователи в России 1920-1950-х / Сост. Ирина Карасик; сост., подготовка текстов каталога и документов, писем и комментарии к ним Елена Баснер, Ирина Карасик, Татьяна Горячева, Антонина Марочкина, Татьяна Михиенко, Александра Шатских. - Б.м.: «Palace Editions», 2000. - 360 с.

11. Горячева Т. В. Казимир Малевич: «… Мы должны идти в неизведанные пути для того, чтобы в них открыть мир …» //«Нас будет трое…» Казимир Малевич. Илья Чашник. Николай Суетин. Живопись и графика из собрания Sepherot Foundation (Лихтенштейн). - М., 2012.

12. Горячева Т. В. Картина Малевича «Автомобиль и дама. Красочные массы в 4-м измерении». Рождение знака // Русский авангард. Проблемы репрезентации и интерпретации: Сборник по материалам конференции. - СПб.: «Palace Editions,» 2001.

13. Горячева Т. В. Круг Малевича. Учитель и ученики // Творчество. - 2001. - № 2.

14. Горячева Т. В. Малевич и метафизическая живопись //Вопросы искусствознания. - 1993. - № 1. - Стр. 49-59.

15. Горячева Т. В. Малевич и Мондриан //Искусство. - 1992. - № 1.

16. Горячева Т. В. Малевич и Ренессанс //Вопросы искусствознания. - 1993. - № 2-3. - Стр. 107-118.

17. Гурьянова Н.. «Декларация прав художника» Малевича в контексте московского анархизма 1917-1918 годов/ Нина Гурьянова // Искусство супрематизма / Ред.-сост. Корнелия Ичин. - Белград: Изд-во филологического факультета в Белграде, 2012. - Стр. 28-43.

18. Дуглас Ш. К вопросу о философских истоках беспредметного искусства/Шарлотта Дуглас // Малевич. Художник и теоретик. - М.: «Советский художник», 1990. - Стр. 56 -60.

19. Единоликий образ совершенства. Малевич о совершенном человеке. К. Малевич «О «Я» и коллективе» (публикация, комментарии, вступ. статья Т. Горячевой) // Совершенный человек. Теология и философия образа. - М., 1997.

20. Жадова Л. А. Малевич - цветопись, объемостроение // удожественные проблемы предметно-пространственной среды. - М., 1978.

21. Иванцова О. Казимир Малевич. - СПб.: «Амфора», 2011. - 48 с. - (Серия «Любимые художники»)

22. Ичин К. Супрематические размышления Малевича о предметном мире/Корнелия Ичин // Вопросы философии. - 2011. - № 10.

23. Казимир Малевич в Русском музее. - СПб.: «Palace Editions», 2000. - 450 с.

24. Майкапар А. Малевич/Александр Майкапар.- М.: «Директ-Медиа, Комсомольская правда», 2011. - 48 с. - (Серия «Великие художники»). – Тираж: 46 500 экз.

25. Казимир Малевич. До и после квадрата. Избранные произведения из собрания Русского музея / Ред. Евгения Петрова. –М.: «Государственный Русский музей, Palace Editions», 2013. - 168 с. - Тираж: 2000 экз.

26. Казимир Малевич: Каталог выставки.- Ленинград, Москва, Амстердам, 1988.

27. Карасик И. Н. Круг Малевича и проблема экспрессионизма // Русский авангард 1910-1920-х годов и проблема экспрессионизма /Отв. ред. Г. Ф. Коваленко; Государственный институт искусствознания Министерства культуры РФ. - М.: «Наука», 2003. - Стр. 195 -205.

28. Кацис Л. «Черный квадрат» Казимира Малевича и «Сказ про два квадрата» Эль-Лисицкого в иудейской перспективе // Кацис Л. Русская эсхатология и русская литература. - М.: «ОГИ», 2000. - Стр. 132-139.

29. Ковтун Е. Казимир Северинович Малевич//Огонек.- 1988.- №33.

30. Коккинаки И. Супрематическая архитектура Малевича и её связи с реальным архитектурным процессом //Вопросы искусствознания. - 1993. - № 2-3. - Стр. 119-130.

31. Королёв Ю. Петрова Е. Предисловие/Юрий Королёв. Евгения Петрова // Казимир Малевич. 1878-1935: Каталог выставок 1988-1989 гг. в Ленинграде, Москве, Амстердаме. - Амстердам: «Stedelijk Museum Amsterdam», 1988.

32. Курбановский А. Малевич и Гуссерль: Пунктир супрематической феноменологии // Историко-философский ежегодник. - 2006 / Институт философии РАН. - М.: «Наука», 2006. - Стр. 329-336.

33. Левкова-Ламм И. Лицо квадрата. Мистерии Казимира Малевича/Инесса Левкова-Ламм. - М.: «Пинакотека», 2004. - 208 с. .

34. Малевич. Художник и теоретик. - М.: «Советский художник», 1990. - 240 с. – Тираж: 20 000 экз. .

35. Малевич о себе. Современники о Малевиче: В 2-х т. / Сост., вступ. ст. И. А. Вакар, Т. Н. Михиенко. - М.: «RA», 2004.

36. Маркадэ Ж.-К. Гончарова, Ларионов и Малевич/Жан -Клод Маркадэ // Н. С. Гончарова и М. Ф. Ларионов: Исследования и публикации / Государственный институт искусствознания Министерства культуры РФ. - М.: «Наука», 2003. - Стр. 199 -207.

37. Маркадэ Ж.-К. Значение К. С. Малевича в современной живописи/Жан-Клод Маркадэ // Малевич. Классический авангард. Витебск. - Вып. 4. - Витебск, 2000. - С. 55-62.

38. Маркаде Ж.-К. Малевич. - Київ: «Родовід», 2013. - 304 с.

39. Маркадэ Ж.К. Малевич и православная иконография/Ж.К. Маркадэ // Малевич. Классический авангард. Витебск. - Вып. 4. - 2000. Стр. 97-104.

40. Маркадэ Ж.- К. Малевич - символист/Жан-Клод Маркадэ // Русский авангард: личность и школа. - СПб., 2003. - Стр. 6-10.

41. Нере Жиль. Малевич/Жиль Нере. - М.: «TASCHEN», «Арт-Родник», 2003. - 96 с.

42. Никонов А. Обиженный/Александр Никонов//Story. - 2012.- №8. - Стр. 94-99.

43. Раппапорт А. Утопия и авангард: портрет у Малевича и Филонова // Вопросы философии. - 1991. - № 11.

44. Робинсон Э. Апофатическое искусство Казимира Малевичаэдвард Робинсон // Человек. - 1991. - № 5.

45. Сарабьянов Д. С.Малевич между французским кубизмом и итальянским футуризмом // Малевич. Классический авангард. Витебск/Дмитрий Сарабьянов. Вып. 2. - Витебск, 1998. - Стр. 9-20.

46. Сарабьянов Д.С. Новейшие течения в русской живописи предреволюционного десятилетия (Россия и Зпапад)// Сов. Искусствознание. - Вып. 1.- М., 1981.

47. Сарабьянов Д. С. Сарабьянов А. Неизвестное произведение Казимира Малевича // Антиквариат. Предметы искусства и коллекционирования/дмитрий Сарабьянов. Андрей Сарабьянов. - 2003. - № 7-8 (9). - Стр. 58-67.

48. Сарабьянов Д. С. Шатских А. Казимир Малевич: Живопись. Теория. - М.: «Искусство», 1993. - 414 с.

49. Халтурин Ю. А. О технике живописи К. С. Малевича: от примитивизма к супрематизму // Русский авангард 1910-1920-х годов и проблема экспрессионизма / Отв. ред. Г. Ф. Коваленко; Государственный институт искусствознания Министерства культуры РФ. - М.: «Наук», 2003. - Стр. 369-386.

50. Хан-Магомедов С. О. Казимир Малевич. - М.: Фонд «Русский авангард», 2009. - 272 с. - (Серия: «Кумиры авангарда»). – Тираж: 150 экз.

51. Хрусталёва М. Как мы спасали могилу Малевича/Марина Хрусталева //Йополис. - 5 сентября 2013 года.

52. Шатских А. С. Витебск. Жизнь искусства. 1917-1922. - М.: «Языки русской культуры», 2001. - 256 с. – тираж: 2000 экз.

53. Шатских А. С. Казимир Малевич. - М.: «Слово», 1996. - 96 с.

54. Шатских А. С. Казимир Малевич и общество Супремус. - М.: «Три квадрата», 2009. - 464 с. – Тираж: 700 экз.

55. Шатских А. С. Малевич в Витебске // Искусство. - 1988. - № 11. - Стр. 38-43.

56. Шихирева О. Н. К вопросу о позднем творчестве К. С. Малевича// Альманах «Аполлон». Бюллетень № 1. Из истории русского авангарда века. - СПб., 1997. - Стр. 67-74.

57. Шихирева О.Н. Логика иррационального (К вопросу о позднем творчестве К. С. Малевича)/Ольга Шихирева //Малевич. Классический авангард. Витебск. -Вып. 4. - Витебск, 2000. - Стр. 86-96.

31.01.19. Россинская Светлана Владимировна, гл. библиотекарь библиотеки «Фолиант» МБУК «Библиотеки Тольятти»; e-mail: rossinskiye@gmail.com ; Страница группы Вконтакте http://vk.com/library_foliant ; Тел: 30-78-00

Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 144; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

Мы поможем в написании ваших работ!