АРНОЛЬД, БРИДЖИТ, МАРИЯ И СТАЛЛОНЕ 2 страница
Всю рабочую неделю Арнольда и Мейнарда поднимали с кроватей в шесть утра. Потом они ходили за молоком и, прежде чем направиться в школу, завершали все дела по дому. Иногда Густав подвергал мальчиков чуть ли не солдатской муштре, требуя, например, чтобы они ели, зажав подмышками по книге, и не могли тем самым класть локти на стол.
Есть, однако, основания полагать, что Арнольд временами восставал и небезуспешно. Например, когда взрослые задавали ему извечный вопрос "Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?", Арнольд громко объявлял: "Я не хочу ничему учиться и не хочу никем быть. Единственное, чего мне хотелось бы, так это ходить по миру с палкой, шляпой и обезьянкой". При этом он, вероятно, очень хорошо сознавал, что Густав, с его амбицией, меньше всего хотел бы услышать такой ответ.
Выходные дни не приносили мальчикам избавления от жестокого прессинга отца. Каждое воскресенье Арнольду и Мейнарду разрешалось выбрать между прогулкой по окрестностям, визитом на ферму и поездкой в Грац на спектакль, выставку или в музей. Если же Густва играл в полицейском оркестре, мальчики должны были обязательно слушать его. Каким бы приятным ни был выход в свет, все его радости меркли перед страхом последующего дня, когда оба мальчика должны были писать ненавистное сочинение, описывающее в мельчайших подробностях прошедшие экскурсии. И через многие годы Арнольд никак не мог избавиться от этого чувства и получить полное удовольствие от прожитого дня. Когда он побеждал в конкурсе культуристов, обычной реакцией было безрадостное: "Подождем до следующего года!"
|
|
|
Густав требовал, чтобы сочинения мальчиков были не меньше десяти страниц. В понедельник утром он проверял каждую страничку одну за другой, исправляя ошибки красным карандашом, пока мальчики с замиранием сердца наблюдали за отцом, зная, что даже одна ошибка в правописании повлечет за собой приказ переписывать это слово пятьдесят раз. Ошибки, какими бы незначительными они ни были, никогда не прощались. Мейнард всегда делал меньше ошибок, чем Арнольд.
Густав поощрял безудержное соперничество между сыновьями. Не лишенный способности быть обаятельным и обходительным, Густав радостно наблюдал, как двое мальчишек лезли из кожи вон в стараниях превзойти друг друга в беге, боксе, лыжный гонках и в учебе, отчаянно нуждаясь в его одобрении. Каждое состязание начиналось с ироничного возгласа Густава: "Ну-ка, посмотрим, кто у нас лучший!" Вне всякого сомнения, - и Арнольд подтверждал это позже, - оба мальчика выбивались из сил, стремясь показать отцу свое превосходство. Арнольд, конечно, должен был сражаться более яростно, чтобы как-то выделиться, поскольку знал, что Мейнард занимал в сердце отца куда большее место, чем он. Его бои были упорнее, его старание победить брата - более отчаянным, его потребность завоевать любовь своего отца - куда сильнее.
|
|
|
Когда какое-либо состязание заканчивалось, Густав награждал победителя. Проигравшему доставалась лишь презрительная усмешка. С инстинктивным стремлением унизить сыновей, которое таилось где-то в самой глубине его души, Густав заставлял потерпевшего поражение брата встать перед победителем и признать его верховенство. Затем спрашивал: "Итак, скажите мне, кто из вас лучший?" Слова эти бередили раны маленького неудачника.
Арнольд не всегда проигрывал. Однако он постоянно должен был ощущать, что отец не старается высказать ему свое одобрение и любовь, в которых он так нуждался. Даже если ему доводилось услышать столь желанные слова: "Да, теперь ты и в самом деле победил своего брата", бой вовсе не кончался. Впереди был следующий, другое состязание, очередная возможность обойти своего брата, завоевать любовь отца и доказать, что он лучший. На протяжении всей юности Арнольда состязания эти продолжались, выковывая в мальчике ту спортивную злость, про которую он потом как-то скажет, что она глубоко въелась в его сердце.
|
|
|
В десятилетнем возрасте наиболее примечательным талантом Арнольда стали успехи в рисовании, но, кроме этого, школа не приносила ему особого удовольствия и не была для него убежищем от всех невзгод его жизни с не знающим никаких компромиссов выпивающим отцом, озабитой матерью и куда более любимым, чем он сам, братом. Да, у него были друзья, и он часто ходил с ним на Талерзее кататься на коньках зимой, плавать и грести летом. Он освоил настольный теннис, ходил в походы по лесам, окружавшим Таль, иногда играл в полицейских и разбойников с Фредди Каттнером, который был примерно его возраста. При этом Фредди очень устраивало, что Арнольду было безразлично, кем быть - полицейским или разбойником. Кроме детских игр, в жизни Арнольда, собственно, и не было других радостей, и с его желаниями, как правило, никто не считался. Шварценеггеры, оба правоверные католики, всегда брали мальчиков в церковь по воскресеньям и отмечали религиозные праздники, однако никогда не придавали особого значения дням рождения братьев просто потому, что были не в состоянии позволить себе купить им подарки.
|
|
|
Мясо на столе - обычно венский шницель - появлялось только по воскресеньям. Оставлять пищу недоеденной считалось в доме преступлением, поскольку у Шварценеггеров не было холодильника. Одним из самых ярких моментов юности Арнольда был для него день, когда семья купила, наконец, холодильник. Все суетились вокруг него, охваченные ощущением происшедшего чуда. появление холодильника сразу же напомнило о других материальных благах, которых семья была лишена. Возможно, этот факт впервые пробудил в Арнольде желание зарабатывать деньги и приобретать вещи. Само собой разумеется, у Шварценеггеров не было телевизора. По иронии судьбы, Арнольд, который в более поздние годы успешно завоевывал американскую аудиторию именно благодаря телевидению, вырос без него, имея возможность слушать только радио. Однако Арнольд нашел уникальный выход из положения, благодаря которому обеспечил себя на всю последующую жизнь.
Сегодня бывшим одноклассникам Арнольда по школе Ганса Гросса уже перевалило за сорок и они испытывают благоговейный трепет перед своим знаменитым однокашником. Они охотно рассказывают о нем, но в то же время постоянно боятся выболтать что-нибудь лишнее. Моника Циммерман, тальская дама средних лет, еще и сейчас напоминающая сельскую школьницу с ее постоянными шуточками, вспоминая об Арнольде, отмечает его врожденное чувство юмора, умение развеселить друзей. И сразу же она наталкивается на предупреждающий взгляд дочери бывшего директора школы, которая что-то тоже хочет рассказать об Арнольде. Фрау Циммерманн сразу же прикусывает язык, но несколько поломавшись, с охотой вспоминает, как Арнольд однажды стоял у дверей кондитерской и выпрашивал у прохожего несколько шиллингов на пирожные. Затем, поразившись собственной смелости, с которой она обнародовала столь незначительную мелочь, Моника прикрывает рот руками, как бы заставляя себя замолчать. Хельга Фершинк, другая одноклассница по тальским годам, продолжает: "Арнольд всегда защищал меня как самую маленькую". А Франц Хорманн, также школьный приятель, произносит: "Арнольд был самый, самый, самый". Возможно. Да, уже в ранние школьные дни воспитание Густава наложило свой отпечаток на личность Арнольда и его брата.
В своей работе "Эго и механизмы защиты", в частности, в главе "Отождествление с нападающим", Анна Фрейд пишет о детях, которые боятся родителей и справляются ос своим страхом, ставя себя на их место. Маленький Арнольд пытался преодолеть страх перед отцом, одевая на себя его форму полицейского и представляя себя в этой роли. А когда он подрос, его любовь без взаимности к Густаву уже не ограничивалась примеркой формы, а перешла в подражание всем его действиям. Густав научил его больше ненавидеть и унижать, чем любить. Отец терроризировал его, и теперь вдохновляемый братом Арнольд стал терроризировать других.
Не без влияния Мейнарда, он начал дразнить и мучить своих товарищей точно так же, как Густав мучил его раньше и продолжал издеваться на ним теперь. Однажды сосед Густава увидел, как Мейнард и Арнольд стегали девочек жгучей крапивой. Возмущенный, он пожаловался Густаву, который вызвал Арнольда для объяснения. Тот все отрицал, и Густав, заявив во всеуслышанье, что он верит сыну, не стал разбираться дальше. После этого случая люди предпочитали сначала подумать, прежде чем идти жаловаться Густаву на его сыновей. Когда Арнольд покинул школу Ганса Гросса, чтобы поступить к Фребелю в Граце, ее директор герр Станцер сказал своему приятелю, что он молит Бога за избавление от юных Шварценеггеров.
Мейнард был отдан в школу Маршалла, однако вскоре был исключен за нарушение дисциплины и направлен в исправительное заведение. Он стал настоящим хулиганом, а Арнольд, хотя и избежал участи брата, но ничему так и не научился. Сосед, который уже жаловался на Арнольда, вскоре вновь стал свидетелем, как Арнольд, которому не исполнилось еще и пятнадцати, подошел на автобусной остановке к двенадцати-тринадцатилетней девочке, выхватил ее набитый книжками портфель и закинул его в реку.
Временами Густаву было непросто игнорировать проступки своих сыновей. Она был на вершине власти, полубог в маленьком мирке Таля, где, как начальник полиции, воплощал верховную власть. Но Арнольд и Мейнард стали наводить ужас на все местечко. В конечном итоге Густаву пришлось признать справедливость жалоб своих соседей. Один из них рассказывал про случай, свидетелем которого был: "Арнольд и Мейнард учились уже в старших классах, когда это случилось. Молочник ехал по улице, и тут братья перегородили ему дорогу и без всякой видимой причины не давали проехать. Они избили его до крови. Все же молочник ухитрился вырвать портфель у одного из мальчишек. Весь в крови подъехал он к полицейскому участку. Густав, прочитав на портфеле имя сына, не мог опровергнуть показания молочника. Он упросил его не давать делу ход. Однако и на этот раз Арнольда и Мейнарда не наказал".
Так Арнольд обучался тому, что такое власть. Этому уроку он нашел достойное применение в дальнейшей жизни. Да, он боялся отца, но власть отца оберегала его. Мейнард тоже привык использовать служебное положение Густава. Житель Таля, хорошо знавший братьев, вспоминал: "Когда Мейнарду было двенадцать или тринадцать лет, пожилая супружеская пара Шинерль, которым было уже за восемьдесят, встретилась с ним на улице. Мейнард плакал. Он подошел к ним и жалобным голосом сказал: "Моя бабушка умерла, мои мама и папа на похоронах. Я хочу купить венок для бабушки, но здесь не никого из родных, а у меня нет денег. Фрау Шинерль, не могли бы вы одолжить мне пятьсот шиллингов?" Шинерли жили на пенсию. Пятьсот же шиллингов были по тем временам огромные деньги. Рассказ о смерти бабушки был примитивным обманом, но Мейнард оказался хорошим актером. Когда отец узнал об этом, он пальцем о палец не ударил, чтобы наказать сына".
Казалось, Густав вообще не наказывал своих сыновей за проступки. "Именно поэтому Шварценеггеров в Тале ненавидели. Теперь каждый их любит, а сорок лет назад никто не хотел иметь с ними ничего общего", - закончил рассказчик.
Арнольд частенько участвовал с братом в его сомнительных проказах. Но он все равно был лишь вторым и никак не мог добиться похвалы от своего отца. Тогда он стал посещать атлетический клуб в Граце, где играл крайним нападающим в местной футбольной команде. К тринадцати годам Арнольд накопил достаточно спортивной злости, которую так упорно взращивал в нем Густав. Однако игра в команде уже не удовлетворяла Арнольда. Воспитанный эгоистическим отцом, он стремился выделиться только в одиночку. В то же время, если Густав увлекался искусством, то его сын возненавидел классическую музыку, живопись и театр. Несомненно, в не меньшей степени возненавидел он потом и Густава.
В этом возрасте, стремясь избавиться от страха перед Густавом, Арнольд стал погружаться в безудержную фантазию, мечтая о том, как он станет и выше, и сильнее, и мужественнее своего отца. Пример он видел в легендарных сверхлюдях. Сперва это был Зигурд, человек-мускул из комиксов, а затем и другие мифические персонажи, обитавшие будто бы в Черных Лесах Германии.
Вскоре, однако, он убедился, что у героев комиксов существуют реальные прототипы - кинозвезды. Он начал посещать дешевые кинотеатры, например, Гайдорфа в Граце, где билет стоил всего шесть шиллингов, и буквально пожирал глазами фильмы с Джоном Уэйном или Вайсмюллером в роли Тарзана, или со Стивом Ривсом и Рэгом Парком в "Геркулесе". Не считаясь с установившимся мнением, Арнольд отдавал предпочтение Парку, а не более популярному Ривсу, будучи убежденным, что Парк - это сила. Он смотрел "Геркулеса" неоднократно, часами изучая Парка, оценивая его, восхищаясь им и, в конечном итоге, внушив себе, что он, Арнольд Шварценеггер, пока еще бедный тринадцатилетний мальчишка, в конце концов станет похожим на Рэга Парка и даже превзойдет его. Арнольд интуитивно чувствовал, что избавится от страха лишь тогда, когда заберется на самый верх. Он дал себе слово, что никогда не будет похожим на других людей. Ведь он, Арнольд Шварценеггер, рожден, чтобы отличаться от других, быть могущественным, вращаться среди той маленькой части людей, которые повелевают, а не той большей части, которая следует за ними.
Короче, по его собственным словам, он выбрал в те далекие годы некий образ, объединивший в себе Зигурда, Геркулеса и Рэга Парка. Он и сейчас, по всей видимости, убежден, что сам решил свою судьбу. На самом же деле, весь его жизненный путь и даже внутреннее противостояние отцу определялись тем кредо, которое воспитал в нем его родитель: путь силы, состязания и победы превыше всего; он приведет к тем людям, которые стоят много выше других.
Но как бы сильно ни ненавидел Арнольд своего отца, казалось, две мрачные силы будут вечно бороться друг с другом в его душе: желание уйти от отца и подсознательное стремление быть похожим на него. Избранный им путь заставлял Арнольда отождествлять себя с отцом. Пусть он ненавидел Густава, но и убежать от него ему не удавалось.
Долгими вечерами в унылом кинотеатре Граца тринадцатилетний Арнольд, возможно, уверовал, что сумеет избавиться от накинутой отцом на его душу петли, вырвется из-под удушающей власти Густава и, став суперменом, укроется от него навсегда. В кинотеатре Арнольд создавал в себе, и был убежден в этом, сверхчеловека. Этой мечте подростка Арнольд Шварценеггер остался верен на всю свою дальнейшую жизнь.
* Твердый центр (нем.)
** Великий город (нем.)
*** Мое сердечко (нем.)
ПОБЕГ ИЗ ТАЛЯ
В тринадцать лет Арнольд решил покинуть Таль, оставив позади тиранию пьяницы-отца и нищету семьи. Но сначала надо было перебраться из Таля в Грац - недолгое путешествие в несколько миль, но фактически - в другой мир. Первое из трех путешествий, которые предстояли Арнольду, прежде чем он найдет дорогу к сегодняшнему успеху. Первое и, возможно, наиболее трудное. Таль с его извилистыми улочками без тротуаров, представлял собой типичную сельскую общину, столь тихую, что трудно было поверить, что Грац, крупный город, находится совсем рядом.
Стоило пять минут проехать на машине (Арнольд в те дни частенько ходил пешком), как сельский пейзаж начинал меняться: откуда ни возьмись возникали рекламные щиты, тротуары, уличное движение и дома. Затем, миновав торговый квартал, вы попадали на окраины Граца - в закопченные проулки с оранжево-розовыми, серыми и желтыми зданиями и множеством велосипедистов. Грац - город скорее Центральной, чем Западной Европы, и больше напоминает Вену из фильма “Третий человек”, чем Лондон или Париж.
В городе жило, однако, множество народу, которые никогда не видели Лондона, Парижа или даже Вены (всего в 134 милях отсюда), не говоря уже о Нью-Йорке и Голливуде. Даже сегодня, через тридцать лет после того, как Арнольд перебрался из Таля в Грац, женщины средних лет - его ровесницы - все еще ходят по улицам города в национальных костюмах с буфами на рукавах и платьях ниже колена, вполне довольные тем, что они никогда не покинут Граца, не говоря уже об Австрии. Витрины заставлены Mozart Kugeln *, цветочницы торгуют своим товаром прямо на улице, а туристы заполняют уличные кафе, лакомясь штирийскими деликатесами - пикантным чесночным супом, сырным супом и толстыми побегами белой спаржи, лопающимися от сока. Грац, сохранивший один из наиболее привлекательных в мире средневековый квартал, даже сегодня выглядит, так, будто двадцатый век прошел мимо него. И кажется невероятным, что тринадцатилетний Арнольд оказался способным не только высунуть нос из Таля, но и решиться навсегда покинуть Грац.
Мечта стать суперменом, похожим на Рэга Парка, настолько овладела всем его существом, что Арнольд твердо решил уехать из Таля. Рэг Парк был культуристом - следовательно, и ему надлежит им стать. До сей поры он все время приходил к финишу лишь вторым, был беззащитен перед тиранией отца и не мог рассчитывать на себя в жизни. Теперь у него была цель, открывался шанс. Сегодня культуристы, завидующие колоссальному успеху Шварценеггера, а таких много, зачастую обвиняют его в том, что ему все давалось легко, что он родился под невероятно счастливой звездой. Это не совсем так. Ибо уже к тринадцати годам Арнольду пришлось стать хозяином своей судьбы, режиссером своего собственного сценария. Тогда он впервые (потом ему не раз пришлось это повторять) наметил себе ту личность, на которую можно было опереться в осуществлении своих целей, и придумал план, как с этим человеком встретиться.
В начале шестидесятых годов Курт Марнул, “Мистер Австрия”, считался самым знаменитым культуристом в стране, своеобразным австрийским Рэгом Парком, которого так полюбил Арнольд. Марнул начал заниматься культуризмом в 1952 году, а в 58-м основал атлетический клуб Граца, место, где и сейчас тренируются лучшие культуристы Австрии. Арнольд, прослышав, что тренер по плаванию на Талерзее - один из приятелей Марнула, упросил, чтобы тот представил его культуристу. Уступив настойчивым просьбам Арнольда, тренер рассказал Марнулу о подающем надежды молодом культуристе, который горит желанием с ним встретиться. И вот, как-то, жарким воскресным утром (по воспоминания Марнула, это был июль 1961 года, хотя другие утверждают, что дело происходило в июле 62-го) Марнул, по какой-то необъяснимой прихоти - коренным образом изменившей жизнь Арнольда - решил поехать на Талерзее поплавать, а заодно и познакомиться с настырным молодым поклонником.
Арнольду, по воспоминаниям Марнула, было тогда почти четырнадцать. Тренера сразу же поразил его рост - 6 футов и 2 дюйма. Марнул отметил, что Мейнард, пришедший вместе с братом, отличался лучшим сложением, чем Арнольд и представлял из себя классический тип для занятий культуризмом - с более развитой мускулатурой и узкими бедрами. Но очевидным было и то, что Арнольд выглядел серьезнее. В то время как внимание Мейнарда то и дело отвлекали красивые девушки, купающиеся в озере, Арнольд был сосредоточен и всем своим видом показывал, что только и мечтает стать культуристом. Марнул пригласил обоих в свой клуб на тренировки.
История спорта, которому готов был посвятить себя Арнольд, восходит к временам Древней Греции, где молодые люди совершенствовали свое тело, наращивая мускулатуру. Он возродился в конце XIX века, когда силач Юджин Сэндоу показал такие великолепные силовые трюки, что заслужил покровительство некоторых европейских коронованных особ. Флоренц Зигфельд назвал его “Поразительным Сэндоу” и привез в Америку как сильнейшего человека в мире.
Зигфельд ангажировал Сэндоу на Всемирной ярмарке 1893 года в Чикаго, где тот продемонстрировал свою невероятную силу, поднимая тяжести, людей и даже животных. За Сэндоу последовал экс-борец Бернар “Бади Лав” Макфадден, который основал первый в Америке журнал по культуризму под названием “Физическая культура”. Он также провел в 1903 году в Мэдисон-сквер гарден первый в Америке спортивный конкурс среди мужчин, собравший толпы народа. Победитель - Эл Трелор - получил приз в тысячу долларов и титул “самого великолепно сложенного мужчины Америки”. По ту сторону океана, в Англии, первый британский конкурс культуристов состоялся в Альбер-холле в Лондоне в 1905 году. Следующим выдающимся культуристом стал Анджело Сицилиано, родом из Калабрии. Он взял себе псевдоним “Чарльз Атлас” и заработал состояние, продавая пособия по “динамическому напряжения” и завоевав титул “самого великолепно сложенного мужчины мира” в 1922 году. В 1939 году союз атлетов-любителей организовал свой первый конкурс на звание “Мистер Америка”.
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 147; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!