Численность мирного населения Советского Союза, преднамеренно истребленного на временно оккупированной территории
| Республики | Число истребленных жителей | |
| Всего | В т. ч. детей [ 32 ] | |
| РСФСР | 1800000 [ 33 ] | более 15000 |
| УССР | 3256000 [ 33 ] | более 75000 |
| БССР | 1 547000 [ 33 ] | 78600 |
| Литовская ССР | 370000 [ 34 ] | более 10000 |
| Латвийская ССР | 313798 [ 35 ] (в т.ч. 100 тыс. жителей Литвы) | 34831 |
| Эстонская ССР | 61 307 [ 33 ] | |
| Молдавская ССР | 64246 [ 36 ] | более 3000 |
| Карело-Финская ССР | 8028 [ 33 ] | |
| Итого | 7420379 [ 37 ] | 216431 |
Большой урон советскому населению, находившемуся под оккупацией, причинил насильственный угон наиболее трудоспособной его части на каторжные работы в Германию и сопредельные с нею промышленно-развитые страны, пребывавшие также под немецкой оккупацией. Советских невольников именовали там "остарбайтерами" (восточными рабочими). Количество угнанных по каждой республике показано в таблице 117.
Из общего числа советских граждан, насильственно вывезенных на работы в Германию (5269513 чел.), после окончания войны было репатриировано на Родину 2654100 чел. Не возвратились по разным причинам и стали эмигрантами -- 451100 чел. Остальные 2164313 чел. погибли и умерли в фашистской неволе. Причинами высокой смертности среди остарбайтеров являлись каторжный труд, плохое питание и жестокие наказания за малейшие отклонения от лагерного режима.
Кроме погибших на принудительных работах в Германии к числу общих потерь гражданского населения следует отнести умерших и погибших мирных граждан на оккупированной врагом территории. К началу 1943 г. под оккупацией фашистской Германии оказалось около 2 млн. кв. км советской территории, на которой проживало до начала войны, по данным Госплана СССР, 88 млн. чел. [ 38 ] В ходе организованной и стихийной эвакуации убыло на восток, а также было призвано в Вооруженные Силы около 15 млн. чел. Оставалось под властью немецких, румынских, венгерских и финских фашистов не менее 73 млн. чел., или 37 % от всего населения СССР, составившего на 22 июня 1941 г. 196,7 млн. чел.
|
|
|
Таблица 117
Численность населения, угнанного гитлеровцами с временно оккупированной территории СССР на работы в Германию
| Республики | Число угнанных на работы в Германию |
| РСФСР | 1906661 [ 39 ] |
| Украинская ССР | 2402234 [ 40 ] |
| Белорусская ССР | 399374 [ 39 ] |
| Литовская ССР | 160019[ 39 ] |
| Латвийская ССР | 279615 [ 41 ] |
| Эстонская ССР | 74226[ 39 ] |
| Молдавская ССР | 47242 [ 42 ] |
| Карело-Финская ССР | 142 [ 42 ] |
| Итого | 5269513 |
Для большинства мест, подвергшихся оккупации, этот кошмарный период продолжался 2-3 года. Захватчики ввели здесь для советских граждан в возрасте от 18 до 45 лет (для граждан еврейской национальности -- от 18 до 60 лет) жесткую трудовую повинность. При этом рабочий день даже на вредных производствах длился 14-16 часов в сутки. Лиц, уклоняющихся от работы, отправляли в каторжные тюрьмы или на виселицу. Непосильный труд, хронический голод, а также болезни и отсутствие элементарной медицинской помощи приводили к повсеместной гибели десятков и сотен тысяч людей.
|
|
|
По имеющимся данным, на оккупированной территории по этим причинам умерло 8,5 млн. чел. [ 43 ] Если вычесть из этого числа 6-процентную убыль населения оккупированных районов, рассчитанную для условий мирного времени и составившую 4,4 млн. чел., то число преждевременно умерших от жестокого воздействия оккупационного режима составит не менее 4,1 млн. чел. Общие итоговые данные о гибели гражданского населения СССР приведены в таблице 118, показатели которой позволяют сделать вывод о том. что количество погибших за годы войны мирных граждан в результате немецко-фашистской оккупации составляет больше половины всех людских жертв Советского Союза (сравните 13,7 млн. чел. и 26,6 млн. чел.). Следовательно, вся захваченная гитлеровцами советская земля была превращена ими в огромный лагерь смерти. При освобождении Красной Армией оккупированных территорий большинство из них оказывалось буквально обезлюдевшими в результате неслыханных злодеяний нацистов.
|
|
|
Таблица 118
Сведения о числе жертв среди гражданского населения СССР в период оккупации
| Методы истребления | Число жертв |
| Преднамеренно истреблено | 7420379 |
| Погибло на принудительных работах в Германии | 2164313 [ 44 ] |
| Погибло от преднамеренно жестоких условий оккупационного режима (голод, инфекционные болезни, отсутствие медицинской помощи и т.п.) | 4100000 |
| Итого | 13684692 |
Огромны людские потери России от оккупационного режима. По имеющимся данным, приведенным в таблице 119, только в десяти административных образованиях Российской Федерации убыль гражданского населения составила более 3,9 млн чел.
Если из общей убыли населения краев, областей и автономных республик, перечисленных в таблице 119 (3,9 млн чел.), исключить количество советских граждан, возвратившихся с немецкой каторги после окончания войны (0,45 млн чел.), и количество выселенных в 1944 г. с Северного Кавказа в восточные районы страны чеченцев, ингушей, балкарцев, калмыков, карачаевцев и людей других национальностей (0,6 млн чел.), не относящихся к демографическим потерям, то в результате получим общее число безвозвратных потерь гражданского населения в 10 указанных административно-территориальных единицах -- 2,85 млн чел.
|
|
|
Примерно столько же людей не досчитались в остальных 13 областях России (по административно-территориальному делению военных лет), подвергшихся гитлеровской оккупации (Ленинградская, Псковская, Великолукская, Смоленская, Брянская, Калужская, Новгородская, Калининская, Орловская и другие). Следовательно, варварские действия немецко-фашистских захватчиков по истреблению советских людей, особенно славянских народов и в первую очередь русского, унесли только в Российской Федерации 5,7 млн. человеческих жизней. А если к этому числу добавить еще почти 0,7 млн. погибших и умерших от голода жителей Ленинграда во время блокады города, то получим итоговую цифру безвозвратных потерь гражданского населения России -- 6,1 млн. человек.
Таблица 119 [ 47 ]
| Наименование краев, областей, | Численность населения (тыс. чел.) | Сокращение населения, на тыс. чел. | ||
| До оккупации по переписи 1939 г. | После освобождения от оккупации | Количество | % | |
| Краснодарский край | 2694,1 | 2203,4 | 490,7 | 18,0 |
| Ставропольский край | 1804,0 | 1399,9 | 404,1 | 22,4 |
| Воронежская область | 3472,8 | 2508,9 | 963,9 | 28,0 |
| Курская область | 2208,6 | 1671,5 | 537,1 | 24,3 |
| Ростовская область | 2345,6 | 1617,7 | 727,9 | 31,0 |
| Сталинградская область | 1848,0 | 1292,3 | 555,7 | 30,1 |
| Кабардино-Балкар. АССР | 349,5 | 284,4 | 65,1 | 18,6 |
| Калмыцкая АССР | 220,7 | 171,1 | 49,6 | 22,5 |
| Северо-Осетинская АССР | 302,5 | 250,6 | 51,9 | 17,3 |
| Чечено-Ингушская АССР | 444,4 | 365,7 | 78,7 | 18,0 |
| Итого | 15690,2 | 11765,5 | 3924,7 | 25,0 |
Наибольшей оказалась убыль в таких городах, .как Воронеж, Керчь, Новороссийск, Ростов-на-Дону, Сталинград. Например в Сталинграде и Воронеже, которые фашистам так и не удалось полностью захватить, отмечаются самые большие потери городского населения. В Сталинграде к моменту изгнания врага осталось всего 12,2 %, а в Воронеже -- 19,8 % от предвоенной численности населения, в большинстве своем нетрудоспособная его часть.
Отсутствие полных статистических материалов по рассматриваемым видам потерь гражданского населения не позволяет с достаточной точностью показать их по всем регионам страны, подвергшимся немецкой оккупации.
Нет также документальных сведений о потерях военизированных формирований различных гражданских ведомств (наркоматов путей сообщения, связи, морского и речного флотов, гражданской авиации, управления оборонительного строительства СНК СССР и НКВД СССР), о потерях ряда формирований народного ополчения, а также истребительных отрядов и батальонов городов и районов.
Превышение потерь советских войск связано, в основном, с первым периодом войны, в течение которого сказывались и фактор внезапности нападения фашистской Германии на СССР, и просчеты советского военно-политического руководства, допущенные накануне и в начале войны. На соотношение потерь повлиял и тот факт, что количество советских военнопленных, погибших и умерших в нацистских лагерях (более 2500 тыс. чел.) в пять с лишним раз превысило число военнослужащих противника, умерших в советском плену (420 тыс. чел.). Между тем общее количество попавших в плен с той и другой стороны было примерно одинаковым (4559 тыс. чел. составили советские военнопленные, а немецкие -- 4376,3 тыс. чел.)
Во-первых, необходимо учитывать цели противоборствующих сторон в войне. Советский Союз, как жертва агрессии, боролся против фашизма и германского порабощения и не преследовал цели уничтожения немецкого народа. В ходе военных действий советские люди отстаивали свою свободу и независимость, поскольку речь шла о существовании Советского государства и его народа. Гитлеровская же Германия, кроме военных планов, преследовала цель уничтожения славянских и других народов нашей страны. Настойчиво проводя в жизнь этот злодейский замысел, гитлеровцы истребили миллионы ни в чем не повинных людей на временно оккупированных землях.
Во-вторых, военные действия на территории нашей страны продолжались свыше трех лет, при этом беспощадный фронтовой "каток" прокатывался по ней дважды: сначала с запада на восток, до Москвы, Сталинграда, потом в обратном направлении. Все это явилось еще одной причиной огромных потерь гражданского населения. Они не идут ни в какое сравнение с аналогичными потерями Германии, на территории которой боевые действия противоборствующих сторон велись менее пяти месяцев.
В-пятых, в опубликованных источниках ФРГ и других западных стран людские потери фашистской Германии во второй мировой войне существенно занижены. Их точный подсчет на государственном уровне до сих пор не осуществлен. В обнародованных же по этому вопросу материалах, в связи с отсутствием единой методики подсчета, много противоречивых данных. Нередко учет германских людских потерь ограничивается только гражданами рейха в границах 1937 г.
При анализе безвозвратных людских потерь фашистской Германии во второй мировой войне нетрудно заметить, что более половины их составляет убыль военнослужащих, то есть только фронтовые потери.
В Советском Союзе аналогичная убыль равна одной трети всех людских утрат страны. Остальную же их часть (17,9 млн. чел.) [ 104 ] составили жертвы гражданского населения, загубленного в большинстве своем гитлеровскими палачами на оккупированной территории в результате проводимого ими геноцида. Всему миру известно, как жестоко "хозяйничали" немецко-фашистские захватчики на нашей земле, как морили, истребляли, угоняли в рабство наших соотечественников, где они гибли в великом множестве. Но весь спасенный мир знает и о том, как наши солдаты, придя победителями в Германию, кормили немцев из своих походных кухонь, помогали им налаживать мирную жизнь. Советские люди, разгромившие немецко-фашистских захватчиков, сломавшие хребет фашистскому зверю, не были одержимы жаждой мщения, не стремились к уничтожению немецкого народа ради того, чтобы сравнять счет немецких людских потерь с советскими. Это было чуждо нашим целям в Великой Отечественной войне и нашим нравственным принципам. Об этом всегда нужно помнить при сопоставлении людских потерь Советского Союза и фашистской Германии.
Мюллер Н. Вермахт и оккупация (1941-1944) — М.: Воениздат, 1974.
Варварские цели в отношении польского населения стали очевидны уже непосредственно в начале войны. Еще не были закончены военные действия против Польши, когда 12 сентября 1939 г. на совещании с участием Гитлера, Риббентропа, Кейтеля, Йодля и руководящих представителей управления зарубежной разведки и контрразведки верховного командования вермахта было принято решение об истреблении польской интеллигенции, евреев, а также всех тех, кого, по их мнению, надлежит рассматривать как потенциальные силы сопротивления{19}. [40]
Вермахт как главный военный инструмент фашистской государственно-монополистической господствующей системы был при этом в соответствии с его классовым назначением одновременно и важнейшим исполнительным органом ее варварского режима принуждения в отношении европейских народов. И это не только в том смысле, что с помощью военной силы создавались условия для осуществления этой политики. Военные органы и сами непосредственно принимали активное участие в грабеже, порабощении и истреблении народов других стран. Эта их роль и назначение еще задолго до начала второй мировой войны были отчетливо сформулированы в военной доктрине германского империализма, в которой исходя из агрессивных целей определялись основные положения о ее милитаристском характере, методах ведения войны и подготовки вооруженных сил. Главную, основную часть этой доктрины составляло выработанное [46] в двадцатых и тридцатых годах учение о тотальной войне.
Преследуемые при этом в каждом отдельном случае цели были многосторонними. С одной стороны, фашистское командование намеревалось запугать население и отвлечь его от сопротивления оккупантам. Этот момент еще раз особо подчеркивался в приказе Кейтеля от 23 июля 1941 г., который в подтверждение «приказа о подсудности» требовал не только преследовать любое сопротивление наказанием виновных по суду, но и наводить такой страх, который сам по себе способен отбить у населения всякое, желание к сопротивлению. Кроме этого, основой массового террора являлись планы истребления отдельных слоев советского населения, причем всенародное сопротивление служило лишь поводом для того, чтобы замаскировать осуществление этих планов. Гитлер заявил по этому поводу 16 июля: «Эта партизанская война имеет и свои преимущества: она дает нам возможность истреблять всех, кто восстает против нас»{129}.
Вопреки позднейшем утверждениям фашистского генералитета, открыто поддерживаемого буржуазной историографией от ее ультрареакционного до лжелиберального крыла, преобладающее большинство ведущих фашистских военных деятелей рассматривало осуществление планов уничтожения СССР и его населения как свою собственную задачу. Особенно наглядным примером этого является приказ командующего 6-й армией генерал-фельдмаршала Рейхенау от 10 октября 1941 г. «О поведении войск на восточном пространстве». Рейхенау заявлял в нем:
«Основной целью похода против еврейско-большевистской системы является полное уничтожение ее власти и истребление азиатского влияния на европейскую культуру... Солдат на Востоке не только воин, действующий по правилам военного искусства, но и носитель не знающей компромисса идеи нации... Поэтому солдат должен ясно понимать необходимость сурового, но справедливого возмездия по отношению к еврейскому недочеловеку... Снабжение продовольствием местного населения и военнопленных... является таким же неправильным пониманием человечности, как и раздаривание сигарет и хлеба... Следует также учесть, что устранение символов бывшего большевистского господства, в том числе зданий, отвечает задачам на уничтожение. Никакие исторические или художественные ценности на Востоке не имеют значения».
В заключение Рейхенау перечислил основные задачи фашистских войск:
«1) Полное уничтожение большевистского псевдоучения, советского государства и его армии.
2) Беспощадное искоренение чуждого нашей нации коварства и жестокости, чтобы обеспечить таким образом существование немецкой армии в России»{131}.
Этот приказ цитируется так подробно не только потому, что в нем, как ни в одном другом документе, суммированы политические, классовые цели германского империализма и милитаризма при нападении на Советский [139] Союз, но и из-за резонанса, который он нашел в высших военных кругах. Уже через два дня после его подписания начальник Рейхенау генерал-фельдмаршал Рундштедт ознакомил с ним всех командующих армиями и командиров корпусов группы армий «Юг», добавив при этом, что он «полностью согласен» с содержанием этого приказа, а также с тем, чтобы отдавать подобные приказы по мере необходимости.
28 октября 1941 г. генерал-квартирмейстер ОКХ Вагнер по приказу Браухича распространил эти положения на все группы армий, танковые группы и тылы германо-советского фронта. Следует заметить, что этот приказ, очевидно, настолько соответствовал собственным взглядам большинства командиров корпусов, что они, например Манштейн или Гудериан, взяли его за основу почти без изменений. Приказ и его распространение одновременно являются ярким примером роли генералитета в антисоветской пропаганде среди личного состава вермахта. Следует подчеркнуть, что проведенные на основе таких приказов военными и другими оккупационными властями террористические меры по отношению к советскому населению составляли главную часть фашистской программы уничтожения. Они были направлены в первую очередь против наиболее активных и сознательных сил — коммунистов, комсомольцев, а также руководящих работников в различных областях государственной и общественной жизни. Но фактически все население подвергалось жестокому террору.
Яркий свет на действия военных органов проливает распоряжение штаба 26-го армейского корпуса с характерным заглавием «Директивы по отношению к вредной и подозрительной части гражданского населения». В директивах советское население делилось на различные категории. К первой категории относились государственные и партийные деятели, члены местных и районных советов депутатов трудящихся, граждане, которые заслужили признание благодаря выдающимся достижениям, и «лица, внесенные в списки партизан». Ко второй категории относились члены и кандидаты в члены ВКП(б), а также комсомольцы, председатели или руководители колхозов и совхозов, «лица, не имеющие постоянного места жительства», лица, которые скрывают хозяйственные ценности, и жители, призывающие к «неподчинению» [140] оккупационным органам. К третьей категории относились жители, которые «открыто проявляли пассивное сопротивление», уклонялись от принудительных работ или участвовали во встречах и собраниях. В отношении первой категории директивы предусматривали немедленный расстрел, второй — заключение в концентрационный лагерь, третьей — «арест и избиение», а в случае повторных действий — также отправку в концентрационный лагерь{132}.
В имеющихся в нашем распоряжении отчетах о деятельности охранных дивизий, полевых и местных комендатур, отрядов тайной полевой полиции и групп управления контрразведки, а также в донесениях с фронта можно часто найти сведения, которые показывают, что на основании таких директив и указаний уже в первые недели и месяцы войны только военными оккупационными органами были расстреляны десятки тысяч советских граждан по самому незначительному поводу, зачастую просто потому, что они были «нежелательны» или «подозрительны». Иногда они передавались органам службы безопасности, что обычно также означало их уничтожение.
Упомянутые в отчетах концентрационные лагеря являлись дальнейшим звеном в цепи террористических акций и мероприятий по уничтожению со стороны оккупационных органов. Много таких лагерей было создано уже осенью 1941 г. в тыловых районах оккупированных областей. Брошенных туда советских граждан ожидала жестокая судьба. Нечеловеческие условия труда и жизни при катастрофически низких нормах снабжения вели к тому, что многие узники быстро погибали. Кроме этого, и гражданское население заключалось в конце 1941 г. по распоряжению командующего 4-й армией Клюге в лагеря военнопленных под Минском. Об условиях в этом лагере министерский советник Дорш докладывал Розенбергу: «В лагере военнопленных под Минском на территории размером с площадь Вильгельм-плац находится около 100 тыс. военнопленных и 40 тыс. лиц гражданского населения. Пленные, которые согнаны на эту маленькую территорию, почти не могут двигаться и [141] вынуждены отправлять свои естественные надобности на том месте, где они стоят». Далее Дорш докладывал, что пленные уже много дней не получают никакого питания и находятся «в связи с голодом в состоянии апатии, напоминая животных».
Одним из основных средств осуществляемого оккупационными властями массового террора являлась система заложников и их расстрел. Строгого применения в армии этого противоречащего международным соглашениям принципа особенно требовала известная директива Кейтеля «О коммунистическом партизанском движении в оккупированных областях».
Опубликованные документы дают представление о количестве расстрелянных заложников уже в первые месяцы фашистской оккупации. Характерно, что установленные ОКБ «нормы» зачастую значительно превышались и расстрелы в большинстве своем являлись актами произвола, так как между жертвами и «проступками», в силу которых их убивали, не было ни малейшей связи. Так, например, генерал-майор Эберхард, первый комендант Киева, в период оккупации расстрелял 400 граждан города, поводом для чего послужило повреждение узла связи вермахта, виновного не нашли.
Кроме того, оккупационные власти использовали заложников, чтобы заставить население выполнять свои распоряжения. Например, 14 ноября 1941 г. в Харькове по приказу коменданта города было расстреляно 50 человек и 1000 человек арестовано для того, чтобы заставить население принять участие в разминировании.
По мере усложнения положения фашистских войск на фронте и в их тылу поздней осенью 1941 г. система заложников приняла еще больший размах. Об этом наглядно свидетельствует приказ командира 30-го армейского корпуса подчиненным дивизиям в конце ноября 1941 г. Он требовал, чтобы в качестве возмездия за убийство или ранение «нескольких немецких и румынских солдат» во время нападения партизан во всех местах расположения корпуса тотчас же были взяты заложники из числа родственников партизан, все «подозрительные» лица, все члены и кандидаты в члены ВКП(б) и комсомольцы, все лица, занимавшие до прихода немецких или союзных войск государственные должности, и т. д. [142] Часть из них предписывалось расстрелять, остальных отправить в концентрационные лагеря. Одновременно расположенным в тылу фронта службам было приказано при совершении маршей всегда иметь с собой заложников{133}.
Осуществляемый вермахтом в районе операций массовый террор проводился частично во взаимодействии с подразделениями СС и военной полиции, использование которых в тыловых районах армий и фронтов было согласовано в апреле 1941 г. между генерал-квартирмейстером ОКХ и Гиммлером. Бригады СС, составляющие примерно до середины 1942 г. ядро этих сил, а также подразделения военной полиции были для этого временно непосредственно подчинены военному командованию в тылу. Так, части 1-й кавалерийской бригады СС в составе 162-й пехотной дивизии в августе 1941 г. по прямому указанию командующего тылом армий «Центр» генерала от инфантерии Шенкендорфа были брошены в район Припятских болот, где они отличались особенной жестокостью по отношению к местному населению. Командир 2-го кавалерийского полка СС, например, докладывал 12 августа о ходе акции на Припяти: «Нам не удалось полностью использовать приказ по уничтожению женщин и детей, так как болота, куда их загнали, были недостаточно глубокими для того, чтобы они могли утонуть. На глубине метра в большинстве случаев была твердая почва (очевидно, песок), так что болото не засасывало их». В заключение было отмечено, что акцию, в ходе которой согласно отчету было уничтожено 6526 человек, «следует считать удавшейся». Так же свирепствовали и другие подразделения СС. Так, командир 1-й пехотной бригады СС, сообщая о действиях своего 10-го пехотного полка СС 4 августа 1941 г, в районе Житомира, указывал, что только за один этот день было расстреляно 1385 евреев. «Благодарность и признание в связи с чрезвычайными успехами во время проведения операции», объявленные командующим 6-й армией в присутствии делегации вермахта и СС личному составу 1-й бригады СС, подтверждают лишь сделанный [143] выше вывод об отношении высшего командного состава к акциям по уничтожению.
Этот и подобные примеры разоблачают как грубую ложь утверждение Гальдера о том, что якобы до 1942 г., в зоне действия сухопутных войск войска СС не использовались для «особых акций».
Особенно, ярко видна роль вермахта как исполнительного органа по истреблению населения в его участии в систематических акциях массового уничтожения целых категорий советских людей. Для проведения этих акций руководство фашистской Германии, как уже было установлено при анализе планов агрессии и оккупации СССР, использовало специальные группы уничтожения, СС и службы безопасности. В этой связи следует указать на то, что специальное подразделение вермахта, пресловутый батальон «Нахтигаль» II отдела контрразведки ОКВ под командованием будущего боннского министра Оберлендера, осуществило первые массовые убийства советских граждан. Этот батальон, составленный преимущественно из тщательно подготовленных военной контрразведкой для диверсий, террора и убийств украинских буржуазных националистов, ворвался как передовой отряд немецких войск 30 июня 1941 г. в украинский город Львов. В течение семи дней продолжалась кровавая бойня, жертвой которой стали около 500 человек, среди них почти все представители интеллигенции. Фашистская контрразведка выбрала именно Львов — признанный культурный и научный центр Западной Украины, так как уничтожение интеллигенции в оккупированных восточноевропейских районах рассматривалось как существенная предпосылка для порабощения всех славянских народов.
Практикуемые здесь действия нашли свое непосредственное продолжение в поддержке и участии военных органов в акциях массового уничтожен», проводившихся отрядами СС и службы безопасности. Четыре боевые группы А, В, С и Д, каждая силой до батальона, с их отрядами следовали непосредственно за фашистскими войсками. Большая часть их злодеяний осуществлялась в спланированном взаимодействии с армией и ее тыловыми частями, которым они были приданы и частично подчинены. Тесное и «сердечное» взаимодействие боевых групп с военными штабами также неоднократно [144] подчеркивалось в донесениях. Характерным документом в плане отражения этого сотрудничества является распоряжение командующего тыловым районом группы армий «Юг» от 20 марта 1942 г. подчиненным ему частям и подразделениям. Генерал Рок требовал в нем оказывать действующему в его районе отряду службы безопасности под командованием Плата всяческое содействие и помощь в обеспечении оцепления при проведении всех акций.
Многочисленные документы свидетельствуют о массовом уничтожении советских граждан еврейской национальности местными военными комендатурами. Так, [147] комендант Армянска 26 ноября 1941 г. приказал расстрелять 14 местных жителей еврейской национальности. С беспримерным цинизмом комендатура Карасубазара (Крым) докладывала 14 декабря 1941 г.: «76 мужчин, женщин и детей — евреи деревни — четыре дня назад доставлены на свалку и оттуда не вернулись».
Следует добавить, что в докладах речь идет чаще всего об акциях по массовому уничтожению мирного населения, независимо от партийности или национальности отдельных лиц, так же как и в тех случаях, когда говорили о расстрелянных «партизанах», даже если это касалось детей и стариков.
Иногда военные инстанции жаловались на действия боевых команд. Но эти жалобы были направлены не столько против акций по убийству, сколько против методов их осуществления. Так, 11-я армия приказала действующей в ее районе боевой группе Д проводить ликвидацию людей лишь на значительном удалении от штаба армии и вообще «незаметно». Некоторые командиры воинских частей издавали специальные распоряжения подчиненным им частям, в которых запрещалось без приказа принимать участие в массовых экзекуциях, присутствовать на них или фотографировать, но сами одновременно оказывали этим боевым командам всяческую помощь.
К преступным методам, которые использовались немецким фашизмом как по отношению к собственному, так и к другим народам, относилась также так называемая «программа эвтаназии» (уничтожение больных). Эта программа убийств, в разработке «законных» основ которой принимал участие бывший боннский статс-секретарь Глобке и жертвами которой, по последним подсчетам, только лишь в немецких лечебных учреждениях и концентрационных лагерях были 95 тыс. человек, осуществлялась также и в захваченных советских областях. Участие органов вермахта в этих преступлениях ясно видно из целого ряда документов.
Так, например, под руководством гарнизонного врача, д-ра Раковского, находившегося в подчинении военного коменданта Киева, в октябре 1941 г. личным составом войск СС было расстреляно около 300 больных, находившихся в психиатрической клинике города. Остальные больные были уничтожены в последующие месяцы. [148] В Полтаве солдаты боевой группы С по договоренности с комендатурой в ноябре этого же года убили всех больных местной больницы, страдавших заболеваниями нервной системы. В ноябре 1941 г. командир 11-го танкового полка 6-й танковой дивизии полковник Колль, будучи комендантом Калинина, также приказал расстрелять 10 душевнобольных больницы в Бурашево на том основании, что для них нет ни помещения, ни питания.
Особенно ясно видно отношение штабов воинских частей к программе эвтаназии на примере судьбы больных лечебного учреждения в Макарьево (в полосе действий 18-й армии группы войск «Север»). В середине декабря 1941 г. 2-я пехотная бригада СС, действовавшая в тыловом районе этой группы армий, обратилась через своего бригадного врача штурмбанфюрера д-ра Элиеса к командованию 28-го армейского корпуса с предложением ликвидировать около 230 душевнобольных женщин, находившихся в больнице. В письме к командованию 18-й армии (Кюхлер) командир корпуса ответил На это предложение следующим образом:
«Оставлять этот чрезвычайно опасный очаг непосредственно за передовой линией зимних позиций и в районе дислокации войск нежелательно. Кроме того, обитатели этого учреждения, с точки зрения Германии, не являются ценными».
Успешное советское наступление зимой 1941/42 г. поставило фашистские войска в тяжелое кризисное положение. Около 50 немецких дивизий, в том числе значительное количество танковых и моторизованных, было разгромлено. Только благодаря большому напряжению сил и средств фашистскому командованию удалось временно предотвратить общую катастрофу.
Человеконенавистнический характер немецко-фашистского режима как откровенной террористической диктатуры проявился в наиболее отчетливой форме в развязанной им второй мировой войне. Эта война означала не только продолжение и усиление политики, проводимой господствующими классами Германии задолго до начала войны, расширение их империалистических позиций, стремление к завоеванию мирового господства. Ее основной целью было порабощение европейских народов, связанное со стремлением к ликвидации всех сил общественного прогресса, и прежде всего Советского Союза. Эта целевая установка определяла характер проходимой фашистской Германией войны и агрессивных действий оккупационного режима в занятых странах. Ее главная функция состояла в том, чтобы полностью использовать человеческие и материальные ресурсы этих стран как источник обогащения германского империализма и как средство дальнейшего ведения войны, чтобы грубой силой подавить любое сопротивление грабительской политике порабощения, уничтожить все революционные и прогрессивные силы и такими мерами окончательно поставить завоеванные страны и их население под власть германского империализма — его «нового порядка». Основной опорой и важнейшей составной частью этой политики был военный орган власти фашистской Германии — вермахт. Движимые в общем той же целью, которую преследовала государственно-монополистическая фашистская система, его руководители использовали вермахт как агрессивно-оккупационный инструмент, содействовали прежде всего началу осуществления преступных планов ограбления, порабощения и уничтожения.
Фашистский оккупационный режим был реакционным и варварским по отношению к завоеванным народам. Нападением на первое в мире социалистическое государство и временным учреждением на советской территории оккупационного режима были достигнуты новая ступень и никогда еще до этого не существовавшие масштабы преступлений империализма.
В соответствии с классовыми целями агрессивных кругов фашистский оккупационный режим в СССР был задуман и введен с самого начала как основное средство [347] ликвидации социалистического государственного и общественного строя, полного грабежа экономических сил страны, а также порабощения и истребления его населения в интересах колонизаторских планов фашистского германского империализма.
В этой связи возникает вопрос о непрерывности целей антисоветской экспансии германского империализма. Однако антисоветские агрессивные цели господствующих кругов фашистской Германии отличались от целей их предшественников прежде всего более высокой степенью тотальности и варварства.
В этом факте вместе со свирепствующим антикоммунизмом главарей Германии выразилось все более обостряющееся с углублением общего кризиса капитализма основное противоречие между империализмом и социализмом, между общественным прогрессом и реакцией. Стремясь разрешить это противоречие в свою пользу, фашистский германский империализм разработал и всеми силами старался осуществить реакционные и человеконенавистнические планы агрессии против СССР.
В эти планы не только был полностью посвящен вермахт, но он принимал в их разработке и осуществлении самое непосредственное участие. В соответствии с этим задачи военных органов оккупационного режима с самого начала состояли не только в обеспечении боевых операций и предотвращении актов сопротивления в тылу, но прежде всего в организации и осуществлении программы безраздельного господства нацистов в районе боевых действий вермахта.
Функции, предоставленные вермахту в оккупационном режиме, выразились уже в планировании войны и подготовке к ней. Военные власти стремились осуществить на практике политико-экономические цели, утвержденные нацистским руководством и монополистами в тесном сотрудничестве с другими органами руководящего фашистского аппарата, во всех важных сферах намеченных к оккупации стран. Их готовность содействовать военными силами и средствами достижению варварских целей оккупационной политики, включая массовое уничтожение советского населения, разрабатываемые фашистскими главарями методы террора и ликвидации любого сопротивления с самого начала свидетельствовали о существовавшем соглашении военных руководящих кругов [343] фашистской Германии с другими главными силами ее господствующей системы в осуществлении нападения на СССР. Как оккупационный режим в целом, так и роль его военных составных частей также характеризовались беспрерывной цепью противоречащих международному праву преступных действий против свободы, собственности и жизни советского населения, действий, которые распространились на все области его общественной и личной жизни на протяжении всего существования этого режима.
В частности, эта роль характеризовалась в первой главной фазе оккупационного режима, в период зимы 1941/42 г., прежде всего установлением фашистского насильственного господства над советским населением с помощью военных органов. Далее эта роль проявилась в ликвидации всех социалистических государственных и общественных учреждений, скрупулезном экономическом грабеже оккупированных районов фашистскими войсками, а также специально созданной для этой цели военной экономической организацией «Восток», в развернувшемся массовом терроре против населения и активном участии в физическом уничтожении миллионов советских граждан. В далеко идущих акциях фашистского оккупационного аппарата уже летом — осенью 1941 г. отразились характерные признаки фашистской оккупационной политики на территории СССР. Тем не менее ее полному осуществлению воспрепятствовал с первых же дней эффективный отпор оккупантам со стороны советского населения.
Окончательный провал стратегии молниеносной войны зимой 1941/42 г. и вызванные этим коренные изменения в военном положении фашистской Германии сказались также в значительной мере на режиме во временно занятых советских районах. При этом в 1942-1943 гг. выступили общие цели этого режима в еще более обостренной форме. Симптоматичными для них были стремления исчерпать еще сильнее, чем раньше, все материальные и человеческие ресурсы оккупированных районов для дальнейшего ведения войны. В осуществление этих стремлений активно включился вермахт. Это нашло свое выражение прежде всего в широком участии вермахта, и особенно его военно-хозяйственной организации, в интенсивном экономическом ограблении оккупированных областей, проводящихся в теснейшем взаимодействии [349] с военными монополиями попытках военно-экономического использования оставшегося индустриального потенциала «а занятых территориях. Военным органам принадлежала руководящая роль при угоне советских граждан на каторжные работы в Германию, в организации принудительных работ населения для военных целей в районе действий фашистских войск, а также в системе массовых репрессий при осуществлении этих мероприятий, организованных вермахтом совместно с остальными органами оккупационного аппарата.
Тем не менее, планам и действиям оккупантов все более препятствовала и частично срывала их растущая эффективность народного сопротивления, особенно партизанской войны. Хотя фашистское руководство, чтобы сломить это сопротивление, вынуждено было использовать значительные силы, в том числе дополнительные части и подразделения вермахта, и усилило массовый террор, ему не удалось стабилизировать свой режим. Напротив, с решающими победами советских войск на Волге и Курской дуге, а также с дальнейшим развертыванием народного сопротивления стал окончательно ясен провал фашистской агрессии и оккупационного режима.
При отступлении фашистских войск осенью 1943 г. оккупационный режим вступил в свою последнюю фазу, которая продолжалась до полного изгнания агрессоров с советской территории в течение лета 1944 г. Лишь там, где фашистские органы могли еще сконцентрировать крупные вооруженные силы, им удавалось продолжать свою варварскую оккупационную политику. Это положение сложилось в связи с тем, что район операций фашистских войск все больше перемещался на запад и осенью 1943 г. постепенно начал охватывать всю еще остающуюся оккупированной советскую территорию. Вермахт в этой обстановке все больше и больше становился общим носителем и главным исполнителем оккупационного режима. Прежде всего, он осуществлял политику «выжженной земли», широко применяемую при отходе гитлеровских войск, что вело к дальнейшему разорению советских районов. Вермахт проводил также массовый угон населения во время фашистской эвакуации. Кроме того, органы военной власти и командующие армиями и группами армий были виновны в осуществленных в последней фазе оккупационного режима убийствах [350] сетей тысяч советских граждан, находившихся в тюрьмах и концентрационных лагерях.
Во всех этих мероприятиях выразилось полностью поддержанное военным руководством стремление главарей Германии как можно больше навредить Советскому Союзу путем полного разрушения его материально-технической базы и нанесения урона населению оккупированных районов, тем самым осуществлялись преступные цели агрессивной войны даже при условии окончательного ее провала.
Исследование этой проблемы, результаты которого даны в настоящей книге, показывает, что вермахту — военному инструменту германо-фашистского империализма в его попытках осуществить с помощью оккупационного режима свои классовые задачи в СССР отводилась решающая роль. Основной опорой этого режима оказался военный аппарат — активный инструмент оккупационной политики, который в своих мероприятиях и методах был таким же беззастенчивым и жестоким, как и остальные органы власти фашистской Германии.
Широкое участие вермахта в преступлениях против первого социалистического государства и его народов при осуществлении оккупационных целей было неоспоримо. При этом собственная активность и относительная самостоятельность военных органов в рамках оккупационного режима показывают в полном объеме их ответственность за злодеяния в данной сфере, опровергают легенды об аполитичности вермахта и его руководителей.
Следующими функциями военных органов было их участие в создании каторжного режима для советского населения и тесная связь с другими фашистскими органами власти. Развивавшиеся при этом формы и методы взаимодействия также характеризовали вермахт и его руководителей как полностью интегрированную составную часть фашистской господствующей системы. Эти формы и методы подчеркивали, что оккупационный режим во всех его областях представлял собой в конечном счете единую, управляемую государственно-монополистическим аппаратом общую систему, определявшуюся общими целями, тесно переплетенными друг с другом. Они демонстрировали, в частности, теснейшую связь германских монополий с военной кликой в рамках антисоветских агрессивно-оккупационных целей. Данное исследование [351] позволяет установить, что союз вермахта с фашистской политикой во время второй мировой войны был самым тесным и имел единую направленность против Советского Союза. Это находило особенно характерное выражение в создании специальных органов монополий и военных главарей в государственно-монополистической системе руководства и оказывало решающее влияние на общий комплекс политических, экономических и военных мероприятий оккупационного режима.
Фашистский оккупационный режим преследовал главную цель: уничтожить в занятых советских областях социалистический порядок и превратить страну в огромнейшую колонию для эксплуатации. Одновременно он предпринимал настойчивые попытки сгладить в агрессивной войне против СССР путем применения бесчеловечных методов и средств несоответствие между разбойничьими и реакционными целями германского империализма и милитаризма и его военным, экономическим и морально-политическим потенциалом. Господствующие круги Германии после провала стратегии молниеносной войны увидели в ускоренном выкачивании значительных экономических ресурсов СССР, очутившихся в их руках, и в широком принудительном использовании населения для военных целей существенные факторы, делающие, по их мнению, возможным продолжение войны и победоносное ее завершение. Исходя из этого, они использовали в своей оккупационной политике все имеющиеся в их распоряжении силы и средства, безгранично расширяли аппарат насилия с тем, чтобы любой ценой сломить народное сопротивление.
Грубая сила и массовый террор, как характерные признаки этой политики, стали дополняться демагогическими политическими маневрами. Их применение выявлялось тем сильнее, чем тяжелее становилось положение фашистской Германии. В основе этого лежало стремление всеми средствами заставить население оккупированных советских районов служить фашистским целям. Тем не менее и то и другое оказалось одинаково нереальным. Ни террор, ни демагогия не способны были парализовать народное сопротивление или сломить его. Напротив, фашистский оккупационный режим с самого начала попал в постоянно обостряющийся кризис, от которого не было возможности освободиться путем карательных мер и который [352] закончился крахом вследствие героической борьбы всего советского народа и его Вооруженных Сил.
Оккупационная политика фашистской Германии, включая действия ее военных органов, не была конгломератом противоречивых концепций и методов, как утверждают историки — идеологи империализма. Она полностью соответствовала характеру этого режима в осуществлении его преступных целей. Провал фашистской агрессии вообще не был лишь следствием ошибочных политических или военных соображений при планировании и осуществлении планов. Он был обусловлен непостижимой для всех империалистических сил и их апологетов правдой, которую В. И. Ленин уже в апреле 1919 г. выразил в следующем тезисе: «Никогда не победят того народа, в котором рабочие и крестьяне в большинстве своем узнали, почувствовали и увидели, что они отстаивают свою, Советскую власть — власть трудящихся, что отстаивают то дело, победа которого им и их детям обеспечит возможность пользоваться всеми благами культуры, всеми созданиями человеческого труда» {282}.
Так же как и весь советский народ, население оккупированных районов защищало не только свою родину от вторжения и гнета агрессоров. Одновременно оно боролось за существование своего собственного, социалистического порядка, защищало прогрессивную общественную систему от нападения ультрареакционных сил империализма в лице фашистской Германии. Этот фактор сразу определил политический смысл борьбы и стал решающим для сопротивления оккупантам, которое с самого начала приняло массовый характер. В столкновении фашистского германского империализма с социалистическим государством, столкновении, которое для граждан оккупированных областей протекало в тяжелейшей форме из-за варварской фашистской оккупационной политики, выразилось также преимущество социалистического общественного порядка над империалистическим режимом.
Это была прежде всего основанная на освобождении человечества от эксплуатации и угнетения политическая сознательность и вытекающий отсюда социалистический [353] патриотизм, который позволил населению оккупированных районов устоять против всех пыток и мучений со стороны оккупантов и вести против них борьбу. При этом огромное значение имело то, что сопротивление в оккупированных районах являло собой крепкую составную часть возглавляемой и организованной КПСС борьбы всего советского общества за изгнание и уничтожение агрессоров. Героическая борьба советских войск и трудовой героизм населения советского тыла представляли собой решающий источник силы для сопротивления населения, находящегося в оккупации. Они укрепляли его надежду на победу и уверенность в освобождении и тем самым вселяли веру в успех его собственной тяжелой борьбы.
Глубоко справедливому, гуманистическому смыслу этой борьбы оккупанты не могли противопоставить ничего другого, кроме своих реакционно-преступных целей и соответствующих им средств и методов. Преодолеть этот кризис фашистский режим не мог никакими усилиями. Напротив, его варварский образ действий еще увеличивал у советского населения волю к сопротивлению, обострял ненависть к фашистским захватчикам и усиливал непреклонную решимость победить агрессоров.
Всестороннее народное сопротивление, и особенно партизанская война в тылу, все сильнее связывало вооруженные силы фашистской Германии и наносило им большой урон. Оно вело к уничтожению большого количества людей, оружия и военного аппарата противника и препятствовало в возрастающей степени операциям фашистских армий. В частности, оно перечеркивало в значительной мере планы и мероприятия оккупационного режима. В ходе этой борьбы все более явно проявлялась порочная концепция господствующих кругов Германии в области оккупационной политики. Возникли противоречия между выгодой ведения фашистской войны, достигнутой оккупантами на советской территории с помощью беззастенчивого применения всех средств этого режима, и факторами, препятствующими ведению войны. Таким образом, возник крах этой политики, важнейшая составная часть закономерного поражения фашистского германского империализма. Планировавшиеся и применявшиеся на практике средства для осуществления его агрессивных военных целей содействовали в то же время его скорейшему поражению. [354]
Опыт и уроки, извлеченные народами из фашистской оккупационной политики во время второй мировой войны, и особенно из акций оккупантов на временно занятых территориях СССР, имеют также большое значение для современной антиимпериалистической борьбы.
Развязываемые агрессивными ударными силами мирового империализма с 1945 г. войны для подавления национальных и социальных освободительных движений подчеркивают, что беззастенчивое насилие и варварство являются постоянной системой для империализма при преследовании им реакционных политических целей. Зверства американских оккупантов во время войны в Корее, их акции массового истребления в Индокитае и оккупационный террор израильских властей против арабского населения — вполне сопоставимы с образом действий главарей фашистской Германии и доказывают историческую обреченность империалистической системы в целом.
Вместе с тем эти уроки подтверждают, что ни сам оккупационный террор, ни другие массовые преступления не в состоянии сломить у народов, борющихся за свою национальную и социальную свободу, волю к сопротивлению и изменить соотношение сил в мире в пользу империализма.
Они подтверждают, в частности, тот факт, что все попытки империализма задержать общественный прогресс с самого начала обречены на провал, когда им противостоят народные силы, сплоченные под целеустремленным руководством марксистско-ленинских партий.
Благодаря мощи Советского Союза и связанных с ним социалистических государств, укреплению связей между социалистическим содружеством государств как главной силы антиимпериалистической борьбы и интернациональным рабочим и национально-освободительным движением сегодня сложились реальные возможности положить конец империалистической политике агрессии и преступлений{283}. И героическая борьбы советского народа против фашистского варварства создала для этого одну из решающих предпосылок. [355]
Издание: Дюков А. Р. За что сражались советские люди. — М.: Яуза, Эксмо, 2007
Во время Нюрнбергского трибунала выяснилась забавная, но весьма характерная деталь: вступая на территорию Франции, Бельгии и Нидерландов, каждый солдат вермахта имел памятку с «Десятью заповедями о ведении войны», в которой предписывалось вести себя лояльно по отношению к мирному населению и не нарушать международных правил ведения войны. Когда через год вермахт вторгся в Советский Союз, его солдаты были снабжены указаниями без раздумий применять оружие против мирных жителей.
И в том, в другом случае речь шла не об отдельном казусе, а о системе.
«Я уверен, — рассуждал фюрер, — конец войны положит начало прочной дружбе с Англией. Мы будем жить с ними в мире. Это тот народ, с которым мы можем заключить союз»{101}. Слова не расходились с делом: в июне сорок первого германский посол в Турции Франц фон Папен получил из Берлина распоряжение: в первый день нападения на Советский Союз обсудить с британским послом вопрос о союзе против большевизма{102}.
С нашей же страной никто заключать союзов не собирался; ее название должно было исчезнуть с карты мира, ее богатства должны были быть поставлены на службу Германии, ее граждане — те немногие, которые уцелеют, — должны были превратиться в рабов, обслуживающих представителей высшей расы.
«Мы, национал-социалисты, совершенно сознательно ставим крест на всей немецкой иностранной политике довоенного времени. Мы хотим вернуться к тому пункту, на котором прервалось наше старое развитие 600 лет назад. Мы хотим приостановить вечное германское стремление на юг и на запад Европы и определенно указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке. Мы окончательно рвем с колониальной и торговой политикой довоенного времени и сознательно переходим к политике завоевания новых земель в Европе.
Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены. [71]
<...>
Это гигантское восточное государство неизбежно обречено на гибель. К этому созрели уже все предпосылки. Конец еврейского господства в России будет также концом России как государства. Судьба предназначила нам быть свидетелем такой катастрофы, которая лучше, чем что бы то ни было, подтвердит безусловно правильность нашей расовой теории.
Наша задача, наша миссия должна заключаться прежде всего в том, чтобы убедить наш народ: наши будущие цели состоят не в повторении какого-либо эффективного похода Александра, а в том, чтобы открыть себе возможности прилежного труда на новых землях, которые завоюет нам немецкий меч»{103}.
«Моя миссия, если мне удастся, — уничтожить славян, — объяснял фюрер румынскому министру Антонеску. — В будущей Европе должны быть две расы: германская и латинская. Эти две расы должны сообща работать в России для того, чтобы уменьшить количество славян. К России нельзя подходить с юридическими или политическими формулировками, так как русский вопрос гораздо опаснее, чем это кажется, и мы должны [72] применять колонизаторские и биологические средства для уничтожения славян»{104}.
Между тем 6 мая на стол командующего сухопутными войсками фельдмаршала фон Браухича наконец легли подготовленные в соответствии с мартовскими указаниями фюрера проекты приказа «О комиссарах» и указа «О ведении военного судопроизводства и особых действиях войск» — пожалуй, самые известные из «преступных директив».
Приказ «О комиссарах» гласил: [92]
«1. Ответственные политические работники и политические руководители (комиссары) должны устраняться.
2. Поскольку они будут захватываться войсками, решение о том, должны ли они устраняться, принимается офицером, имеющим право накладывать дисциплинарные взыскания. Для решения достаточно установления того, что данное лицо является руководящим политическим работником.
3. Политические руководители в войсках не считаются пленными и должны уничтожаться самое позднее в пересыльных лагерях. В тыл не эвакуируются.
<...>
6. В тылу войск руководящих политических работников и комиссаров (за исключением политических руководителей в воинских частях) передавать айнзатцкомандам полиции безопасности»{138}.
Уже цитировавшийся нами историк Кристиан Штрайт замечает, что «подобным решением военное руководство изъявило готовность возложить на действующую армию задачу истребления целой категории политических противников. Это была задача, которой до тех пор занималась лишь полиция безопасности Гейдриха»{139}. И если предыдущие «преступные директивы» еще оставляли какое-то пространство для маневра, то, приняв приказ «О комиссарах», военное командование переходило Рубикон, окончательно включаясь в войну на уничтожение.
По-видимому, в ОКХ это прекрасно понимали; косвенным свидетельством тому является указ «О ведении военного судопроизводства и особых действиях войск», представленный на подпись фон Браухичу одновременно с приказом «О комиссарах». И если в предыдущей директиве речь шла об уничтожении одной из категорий [93] военнопленных, то в указе о военном судопроизводстве речь шла об уничтожении мирного населения.
Именно этот приказ в ночь на 22 июня зачитывали на всем протяжении Восточного фронта; в нем немецким солдатам давался карт-бланш на любые преступления против советских недочеловеков. Часть указа, в первые же дни войны приведшую к массовой вспышке жестоких убийств и изнасилований, мы уже цитировали.
Второй пункт указа касался подсудности уже не немецких военнослужащих, а советских мирных жителей, оказавшихся на оккупированной территории:
«Преступления враждебных гражданских лиц вплоть до дальнейших распоряжений изымаются из подсудности военных и военно-полевых судов...
Нападения враждебных гражданских лиц на вооруженные силы, входящих в их состав лиц и обслуживающий войска персонал также должны подавляться войсками на месте с применением самых крайних мер для уничтожения неприятеля...
В отношении населенных пунктов, в которых вооруженные силы подверглись коварному или предательскому нападению, должны быть немедленно применены распоряжением офицера, занимающего должность не ниже командира батальона, массовые насильственные меры, если обстоятельства не позволяют быстро установить конкретных виновников...
Категорически воспрещается сохранять заподозренных для предания их суду после введения этих судов для местного населения»{140}.
Как видим, речь шла уже не о комиссарах и даже не о партизанах. Речь шла о произвольном уничтожении гражданских лиц; только так можно истолковать положение о «массовых насильственных мерах». Никогда еще германская армия не занималась ничем подобным.
Размах убийств военнопленных непосредственно после боя превосходит всякое разумение. Уже упоминавшийся западногерманский историк Кристиан Штрайт замечает, что количество советских военнопленных, уничтоженных непосредственно после пленения частями вермахта, измеряется «пяти-, если не шестизначным [124] числом»{187}. Таким образом солдаты германской армии избавлялись от омерзительных советских недочеловеков.
25 июля 1941 года высший руководитель СС и полиции на Юге России обергруппенфюрер Фридрих Еккельн издал приказ:
«Пленных комиссаров после короткого допроса направлять мне для подробного допроса через начальника СД моего штаба. С женщинами-агентами или евреями, которые пошли на службу к Советам, обращаться надлежащим образом»{188}.
Как видим, три категории пленных подлежали уничтожению: комиссары, евреи и женщины. К этим трем категориям следует прибавить четвертую, не упомянутую обергруппенфюрером Еккельном по той причине, что входящих в нее солдаты вермахта уничтожали сразу.
Речь идет о раненых.
С ранеными все было просто; их добивали прямо на поле боя или в госпитале, если таковой удавалось захватить. Как мы помним, на то солдатам вермахта были даны специальные указания; так, например, рыцарственный генерал Гудериан в приказе по 2-й танковой группе указывал, что «с ранеными русскими нечего возиться — их надо просто приканчивать на месте»{189}.
Не следует, однако, считать, что «Быстроходный Гейнц» был исключением из правил: в то время, когда в далекой Казани улыбчивые советские парни делились с пленными немцами едой и папиросами, части 112-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Фридриха Мита вошли в деревню около белорусского городка Болвы. Русские [125] войска только-только оставили деревню; в одной из изб немцы нашли пятнадцать тяжелораненых красноармейцев. Лейтенант Якоб Корцилас увидел, как раненых выбрасывают из избы; потом их раздели догола и, беспомощных, не способных передвигаться, закололи штыками. Пораженный, Корцилас спросил у лейтенанта Кирига, чьи солдаты добивали пленных, по какому указанию совершено это убийство. «Это сделано с ведома командира дивизии генерала Мита», — был ответ{190}.
Подобные преступления совершались на всем протяжении от Черного до Балтийского моря в течение всей войны. 1 августа 1942 года после боя в станице Белая Глина Краснодарского края осталось много раненых красноармейцев. По словам местной жительницы В. Иващенко, сразу же после боя немецкий офицер пристрелил всех раненых, лежащих возле ее дома. Всего в станице немцы убили около 50 раненых{191}.
С точки зрения нацистов, это было даже гуманно. В конце концов, речь шла о представителях низшей расы, заведомо потерявших трудоспособность; их уничтожение становилось почти что эвтаназией, избавлением от мучений.
Еще перед нападением на СССР солдат вермахта инструктировали:
«Если вы по пути встретите русских комиссаров, которых можно узнать по советской звезде на рукаве, и русских женщин в форме, то их немедленно нужно расстреливать. Кто этого не сделает и не выполнит приказа, тот будет привлечен к ответственности и наказан»{193}. [127]
Таким образом, женщины-военнопленные были поставлены вне закона, по своей вредоносности приравнены к воплощению зла — комиссарам. Разве можно было этим не воспользоваться? Тем более что у каждого солдата вермахта в кармане лежало два презерватива{194}.
Для носивших военную форму советских девчонок — связисток, врачей, медсестер, телефонисток — попасть в плен к немцам было много хуже смерти.
Писательница Светлана Алексиевич многие годы собирала свидетельства прошедших войну женщин; в ее пронзительной книге — вероятно, одной из лучших в [128] жанре «устной истории» — мы найдем свидетельства и об этой по-настоящему страшной странице войны.
«В плен военных женщин немцы не брали... Сразу расстреливали. Водили перед строем своих солдат и показывали: вот, мол, не женщины, а уроды. Русские фанатички! И мы всегда последний патрон для себя держали — умереть, но не сдаться в плен, — рассказывала писательнице одна из респонденток. — У нас попала в плен медсестра. Через день, когда мы отбили ту деревню, нашли ее: глаза выколоты, грудь отрезана... Ее посадили на кол... Мороз, и она белая-белая, и волосы все седые. Ей было девятнадцать лет. Очень красивая...»{195}
«Когда нас окружили и видим, что не вырвемся, — вспоминала другая, — то мы с санитаркой Дашей поднялись из канавы, уже не прячемся, стоим во весь рост: пусть лучше головы снарядом снесет, чем они нас возьмут в плен, будут издеваться. Раненые, кто мог встать, тоже встали...»{196}
Об этом впоследствии вспоминала и сержант-связист Нина Бубнова: «А девушек наших, семь или восемь человек, фашисты на колы сажали»{197}.
Только на третий год войны, в марте 1944 года, когда многим в командовании вермахта стало понятно, что война проиграна, а за свои преступления придется держать ответ, было издано распоряжение ОКВ, согласно которому захваченных «военнопленных русских женщин» следовало после проверки СД направлять в концлагеря. До этого наших связисток, шифровальщиц и медсестер до концлагерей практически не доводили{202}.
С самого начала еврейская угроза была навязчивой идеей нацистов. Сразу после прихода Гитлера к власти еврейское население Германии начало подвергаться гонениям. Один за другим выходили все новые законы, ограничивающие права евреев. Евреям не разрешалось иметь германского гражданства. Евреям запрещалось состоять в браке с лицами германской национальности. Евреи лишались права голоса. Евреи не могли состоять на государственной службе. На евреев накладывались огромные налоги, их собственность экспроприировалась{282}.
Чем дальше, тем больше было этих ограничений; евреев принуждали к эмиграции из страны. Именно в эмиграции нацисты видели решение «еврейского вопроса»: Германия должна была стать чистой в расовом отношении страной. Но европейские страны принимали эмигрантов, только если они имели достаточно денег; чтобы решить эту проблему, «еврейский» отдел IV управления РСХА (гестапо) планировал изощренные комбинации, в результате которых богатые евреи финансировали эмиграцию бедных, а Рейх избавлялся от тех и от других, не затратив ни пфеннига{283}.
Казалось, решение «еврейского вопроса» было найдено; однако после начала новой мировой войны каналы эмиграции евреев оказались перекрыты. Когда же большая часть Европы оказалась под контролем Берлина, вопрос о евреях снова встал перед нацистским руководством. «Еврейский» отдел гестапо, переименованный в «отдел по борьбе с мировоззренческим противником», строил планы, как бы выселить всех оказавшихся на подконтрольных Рейху территориях евреев куда-нибудь подальше — например, на Мадагаскар{284}. Настроенный [172] более прагматично рейхсфюрер СС Гиммлер приказал изолировать евреев в гетто на территории Польши; туда же стали свозить евреев из Рейха. «Антисемитизм — это точно то же самое, что и санитарная обработка, — объяснял своим подчиненным Гиммлер. — Избавление от вшей — это не вопрос идеологии, это вопрос гигиены. Скоро мы избавимся от «вшей». У нас осталось только 20 тысяч «вшей», и затем с этим вопросом будет покончено по всей Германии»{285}.
При планировании истребительной войны против Советского Союза столь удачно найденный способ «решения еврейского вопроса» было решено использовать и на вновь оккупированных советских территориях. В специальной директиве, изданной незадолго до нападения на Советский Союз, Альфред Розенберг — один из главных антисемитов в нацистской верхушке — писал:
«После того как евреи будут отстранены от работы во всех гражданских учреждениях, еврейский вопрос будет разрешен созданием гетто»{286}.
К весне сорок первого года нацистское руководство еще не пришло к идее полного уничтожения целого народа. Поэтому, вступая на территорию СССР, нацисты первоначально не имели намерения целенаправленно заниматься уничтожением евреев — по крайней мере в масштабах, превосходящих уничтожение мирного населения прочих национальностей.
В «преступных директивах», в изобилии разработанных нацистами в преддверии нападения на Советский Союз, евреи практически не упоминаются. [173]
Первое упоминание мы встречаем в изданных в апреле сорок первого «Директивах о поведении немецких войск в России», где евреи вместе с партизанами и «коммунистическими подстрекателями» намечены для уничтожения. Этот подход положен в основу и специального распоряжения начальника ОКВ от 19 мая 1941 г., в котором евреи были приравнены к «партизанам и саботажникам»{287}.
Приблизительно в это же время глава РСХА Гейдрих отдал командованию айнзатцгрупп устный приказ ликвидировать всех евреев, в том числе и не состоявших в партии, потому что «иудаизм стал источником большевизма и, следовательно, должен быть уничтожен»{288}.
Вскоре, впрочем, Гейдрих пошел на попятный. В изданной им 2 июля специальной директиве уже указывалось, что уничтожению подлежат не все евреи, а лишь «члены партии и занятые на государственной службе, а также прочие радикальные элементы (диверсанты, саботажники, пропагандисты, снайперы, убийцы, поджигатели и т.п.)»{289}.
Это разъяснение было в своем роде уникальным, поскольку не расширяло, а ограничивало круг подлежащих уничтожению евреев членами партии и бойцами советского сопротивления.
Таким образом, войска вермахта, вступавшие на территорию СССР, руководствовались распоряжением, согласно которому все евреи являются партизанами и саботажниками и как таковые должны уничтожаться. В то же время согласно директиве, которой руководствовались айнзатцгруппы СД, уничтожению подлежала лишь некоторая часть еврейского населения, а для остальных предназначались гетто{290}. [174]
...Сначала через захваченный город проходили германские войска. Солдаты вермахта законодательно разрешили убивать кого угодно и за что угодно; они, однако, готовы были повременить с уничтожением русских свиней — лишь бы сперва расправиться с евреями.
Убийства евреев с первых дней стало для наступавших немецких войск таким же любимым развлечением, как насилие и убийства женщин, как уничтожение раненых красноармейцев.
Горели синагоги, на улицах лежали расстрелянные евреи, а по деревне Зеленцово возили захваченного в плен красноармейца-еврея: медленно умирающего, с забитым в горло колом{291}.
В Виннице немецкий офицер убил четырехмесячного младенца, ударив его головой о чугунную плиту.
Возле Одессы пьяный румынский полковник устроил учения: солдаты должны были стрелять в убегавших еврейских детей.
В Прилуках немцы связали шестерых еврейских девушек, изнасиловали их и оставили голыми с надписями: «Уборная для немецких солдат»{292}.
Потом войска уходили дальше, а вслед приходили оккупационные власти.
Время индивидуальных развлечений заканчивалось; наступал новый порядок.
Сначала в дело вступали айнзатцкоманды СД.
Ими двигала не ненависть, не жажда развлечений, а четкий расчет. Несмотря на то что действия против евреев были достаточно строго регламентированы: уничтожению подлежали лишь члены партии и радикальные элементы, главный принцип, положенный в основу деятельности айнзатцгрупп, — возможность уничтожать любого, кто покажется подозрительным, — делал любые ограничения фикцией. [175]
Евреев было достаточно объявить подрывными элементами, чтобы уничтожить. Один из первых опытов был проведен 4 июля под Лиепаей; там расстреляли 47 евреев и пять латышских коммунистов. Через три дня комендант увеличил число подлежавших расстрелу до 100 человек{293}.
Вскоре расстрелы мужчин-евреев стали обыденностью. «Под чертовски чувственную музыку пишу я сейчас первое письмо моей Труде, — записывал в дневнике один из эсэсовцев. — И пока я пишу, раздается команда: «Выходи строиться!» Карабины, каски, боекомплект по 30 патронов... Скоро возвращаемся назад. Там уже были построены 500 евреев, готовых к расстрелу»{294}.
Это вселяло ужас; однако точно так же расстреливали русских, белорусов и украинцев — за лояльность к советской власти. В отчетах СД можно увидеть, что если сначала каратели расстреливали больше евреев, чем представителей других национальностей, то постепенно соотношение выравнивалось{295}.
И когда сходила первая волна оккупационного террора, начиналось то, что нацисты изящно называли «изоляцией евреев», то, что уже произошло в Польше.
...Толпы людей стекались в гетто; тех, кого ловили снаружи, немедленно расстреливали. «Грустное это зрелище, — вспоминал позже Сидни Ивенс, — толпы мужчин, женщин и детей, стариков и инвалидов. Люди тащили с собой, что могли унести, — кто в тележках, кто даже в детских колясках»{296}.
Гетто, создаваемые в крупных и средних городах, представляли собой огороженные колючей проволокой городские кварталы под двойной охраной: контролируемой оккупантами еврейской «службой порядка» [176] внутри и местными полицейскими снаружи. Для управления согнанными в гетто людьми из их числа создавались «органы самоуправления» — юденраты.
В гетто людям приходилось существовать в условиях жуткой скученности и недостатка пищи; получить работу означало стать «полезным евреем». «Полезным евреям» давали еду, выводили на работы и даже могли разрешить жить вне гетто — в каких-нибудь бараках рядом с местом работы. «Полезный еврей» мог тешить себя надеждой, что его не расстреляют просто развлечения ради. [177]
Впрочем, из гетто можно было попасть на работы и в трудовые лагеря, режим которых был так же жесток, как в лагерях советских военнопленных, а возможность выжить — так же призрачна. Однако в сорок первом году таких лагерей было еще немного{299}.
О поголовном уничтожении не шло и речи — да и зачем? Ведь воюющему Рейху нужны рабочие руки, а евреи трудятся ничуть не хуже тех же русских или поляков.
Другое дело, что нацисты считали полезным, чтобы число евреев (как и, к примеру, славян) значительно уменьшилось.
Для этого был выбран довольно нетривиальный подход.
Нацисты проявили странную щепетильность. Залив кровью захваченные территории, оставляя за собой обезображенные трупы изнасилованных женщин и замученных красноармейцев, они тем не менее предпочли перепоручить уничтожение евреев местным националистам, вылезшим из подполья.
По подсчетам исследователей, всего за шесть месяцев 1941 года на оккупированной нацистами территории было уничтожено около 1,2 миллиона советских евреев{341}.
Мужчин, женщин, стариков, детей.
Дождливым осенним днем в деревню Яскино под Смоленском пришли немецкие солдаты. Они окружили деревню и согнали жителей на площади. Потом отобрали всех мужчин и расстреляли за околицей. Мужчин — это громко сказано; к тому времени в деревне остались лишь глубокие старики и подростки. Их тела лежали в грязи, вокруг страшно выли женщины, а деревня пылала, подожженная с трех концов.
В деревне Починок, стоявшей неподалеку, плакать было некому. Немецкие каратели загнали всех жителей в помещение правления колхоза, подперли двери кольями и подожгли. Старики и старухи, женщины и дети метались в огне; жуткий крик сжигаемых заживо людей разносился окрест, каратели бесстрастно смотрели на дело своих рук, и лишь небо плакало о погибших{342}.
Много лет спустя командующий 9-м армейским корпусом генерал пехоты Герман Гейер, описывая боевые действия своих частей под Смоленском, между прочим заметит: «Вообще трудностей с населением не возникало, так как мы своевременно издали строгие приказы»{343}. [208]
Эти слова — квинтэссенция истребительной политики, проводившейся нацистами по отношению к населению оккупированных областей.
С самого начала войны немецким войскам было разрешено совершать любые преступления против жителей оккупированных территорий. Одним параграфом указ «О военном судопроизводстве» освободил немецких военнослужащих от ответственности за убийства и изнасилования; другим лишил всяких прав оказавшихся под оккупацией советских граждан. Теперь их можно было произвольно расстреливать за любой реальный или мнимый проступок.
После начала войны германское командование стало выражаться еще более откровенно. «У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны, — говорилось в одном из обращений к солдатам вермахта. — Уничтожь в себе жалость и сострадание — убивай всякого русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик — убивай, этим ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее твоей семьи и прославишься навеки»{344}.
Неудивительно, что с первых же дней войны войска вермахта проявляли должную беспощадность по отношению к мирному населению. «Захват сел и городов обычно начинается с постройки виселиц, на которых германские палачи убивают первых попавшихся под руку мирных жителей. При этом фашисты оставляют виселицы с повешенными на много дней и даже на несколько недель. Так же они поступают с теми, кого расстреливают на улицах городов и сел, оставляя трупы по многу дней неубранными», — доносила в Москву партизанская разведка{345}. А один из германских генералов в докладе командованию так объяснял действия своих подчиненных: [209]
https://ria.ru/20180127/1513287431.html
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 311; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!