ФИЗИОЛОГИЯ ЭМАНСИПИРОВАННОЙ ЖЕНЩИНЫ 9 страница
Это наводит меня на иного рода мысли.
Каждый мужчина может отличиться чем–нибудь, может удовлетворить свое самолюбие и приобрести уважение, если только он пожелает этого. Труд, прилежание, постоянство, ученье, строгая честность, верность в дружбе доступны каждому, при всевозможного рода житейских условиях, даже и в наш век всеобщего разложения. Но, скажут мне, в обществе, состоящем из честных людей, отличиться гораздо труднее. На то я отвечу: сделаемся честными, и нам не нужно будет отличия, мы будем пользоваться тогда всеобщим счастьем, взаимным уважением, преданностью и братством. Мы будет вполне обновлены.
Журналы стали предлагать свои услуги разного рода двусмысленными объявлениями в энигматической форме. Мне указали на {\sl Office de publicité u etoile belge}[148].
В Америке нет обладателя мало–мальски хорошеньких негритянок, который не был бы сводней. Негритянка, зарабатывая полевыми работами 2 доллара в неделю, приносит пятьдесят, если торгует собой.
Все пороки цивилизации находят полнейшее удовлетворение в Нью–Йорке.
Во всей Европе существуют кафе–шантаны, игорные дома, снабженные женщинами.
Всякая роскошь вырождается в сластолюбие; всякое богатство вовлекает в излишество.
Чтение любовного романа и следующее за ним посещение дома терпимости приносит гораздо более вреда, чем целая неделя усидчивого труда.
Отсутствие стыдливости и религии крайне развращает семьи. Спросите женщин. Вы услышите нескончаемые анекдоты, полные бессмыслицы и бесстыдства. Посмотрите на семью рабочего, и вы увидите, что такое сами мужчины.
|
|
|
Строгость полиции, критики, артистов, литераторов, отцов семейств положит предел безнравственности.
Все развратилось, кончая даже древними пуританами якобинства. Поблекшая молодость; ничто не говорит у ней о совести; отступники веры отцов.
Нужно организовать пропаганду против безнравственности молодых людей и своеволия женщин. Первое условие власти заключается в умении управлять своими чувствами и желаниями.
Лучше обладать деревянной ногой на дому, чем кринолином в опере.
Наше время производит только похабные фотографии, портреты лореток {\sl inter duas}[149].
Нужно уничтожить дурные натуры и возобновить породу исключением из нее негодных индивидов, по примеру англичан, улучшающих посредством питания породы быков, овец и свиней.
Благовоспитанной девушкой называют женщину, получившую весьма скверное воспитание или же совершенно бесполезную.
Нужно изучать расы, обладающие наилучшими хозяйками. Фламандку, швейцарку, русскую. Любопытны в этом случае результаты скрещиванья.
Нужно безжалостно выживать женщин ленивых и порочных, сотворенных для роскоши, туалета и любви.
|
|
|
Право силы — Вы говорите о ней, как слепой о красках, по привычке, в силу известных предрассудков, по примеру детей, женщин и всех людей, не умеющих мыслить. Право это древнее и на практике важнее других. Все пароды принуждены исповедовать его и заставлять уважать его под страхом собственной гибели………………………………
……………………………………………………………………………
Только семья способна дать жизнь нашему уму и сердцу, внушить нам любовь, преданность и благоговение, дать нам благочестивое спокойствие и глубокое нравственное чувство.
Я хотел бы водворить среди людей новый патриархат или патрициат .
В них мужчина обретает власть и уважение к самому себе — женщина становится скромною и достойною уважения; в подобного рода союзе есть нечто таинственное, божественное, не противоречащее разуму, но превосходящее его.
В конце концов справедливость, как бы мы и ни объясняли ее, остается тайною, как сама жизнь ; супружеская любовь, любовь, облагороженная правом, лишенная чувствительности и идеала, — тоже тайна; женщина таинственна как воспроизведение или красота.
Построим на этом основании непреклонную справедливость, строгую мораль, неприкосновенность свободы воли, стремление к истине, знанию, равенству и стыдливости; отнесемся осторожнее к семье: у нас будет религия.
|
|
|
Мы потеряли привычку углубляться в самих себя, — мы не умеем жить сами с собою, быть счастливыми, благодаря своей совести. Мы бежим от самих себя; мы непрестанно ищем сообщества других: наша жизнь — толкотня. У нас нет семейной религии. Отец и мать скоро надоедают друг другу; они скучают вместе, как люди, не обладающие ни совестью, ни нравственностью, в прежнее время они проводили час в церкви — и целый день проходил мирно и спокойно. Теперь же им нужны балы, вечера, театры, опьянение. Они обретают мир только в труде, в усталости.
Думаю (Яффи: опечатка, скорее всего: думают) помочь горю, развенчивая мужчину и эмансипируя женщину, делая из супругов товарищей, членов общины, акционеров воспроизводительного предприятия.
Мужчина пал; женщина сделалась надменна. Что за жизнь?
Уничтожая личную свободу, вы уничтожаете общество.
Уничтожая брак, отцовскую власть, семью, вы уничтожаете общество, государство, народ. Вы устанавливаете искусственный порядок, санкционируемый силою.
Подрывая уничтожением свободы и уродованием семьи основы общества, вы ослабляете все общественные связи.
|
|
|
В настоящее время мы почти уверены в прогрессе. Мы стремимся к высшему порядку вещей, к вечному миру, к солидарному труду, к более справедливо распределенному благосостоянию, к всеобщей добродетели. Неужели мы думаем достичь всего этого уничтожением уважения к браку?
Или хотят уничтожить человека?
Бывают времена, когда упадок нравственного чувства переходит от лиц к целым массам: мы свидетели подобного рода явления начиная с 1848 года. Велико было разложение во времена Директории, но оно скорее было личное, чем общее. Внезапно произошел взрыв: масса развратилась и начала воздействовать на остальных. Где остановится это разложение? Не знаем.
Народ в упадке похож на тело, пораженное раком: болезнь начинается в пальце, хирург отрезает ногу. Шесть месяцев спустя болезнь появляется в колене, нужно резать дальше; наконец она доходит до живота — все кончено!
Существует принцип жизни растительной.
Существует принцип жизни животной.
Существует принцип жизни общественной.
Принцип этот проявляется в религии, в справедливости, в политике, в поэзии, в литературе, в труде и в нравах.
Порнократия во Франции . Уничтожение общинной свободы и провинциальной жизни — уничтожение брака и семьи.
Нет более индивидуальностей: этого равно достигают преобразованием брака в конкубинат, свободою любви и всевластием государства. Собственность сильно поражена: проекты закона о наследии; нет более отцов .
Отвращение к семье в женщине; отвращение к труду в мужчине; развитие функциономании .
Отель–гарни[150], рабочие предместья — таково отныне жилище; мужчине нужна должность, рамка.
Наполеоны хвалились уничтожением общественных прав и свободы и истощением вследствие этого страны; порнократия довершит начатое дело истощением и оскоплением мужей, заменив брак конкубинатом.
Наполеон III, глава государства, свободы, собственности, должностей и пр.; Анфантен, со своей конкубинкой, глава семей, исповедник мужей и пр.. император, первосвященник.
Не надо теорий, идей, доктрин, систем! Прочь разум, да здравствует неожиданное! да здравствует произвол? Мнение испытывается; его пробуждают, направляют; и потом vox populi, vox Dei[151].
С одной, как и с другой, стороны организуется война против семьи и индивидуальности.
Никто не хочет более ни брака, ни права.
Существует стремление к всеобщей проституции. Это очевидно.
Признания и теории женщин–авторов вполне подтверждают это.
ЛЮБОВЬ РАДИ ЛЮБВИ — таков их девиз….
Подобного рода любовь исключает брак, заботу о детях, она хочет разнообразия, т. е. ПРОСТИТУЦИИ. Вот до чего мы дошли.
Идеи вяжутся между собою.
Кто хочет уничтожения брака, эмансипации женщины, тот хочет также уничтожить право и свободу; тот стремится к мужеложству.
Личность ничтожна в конкубинате, поставленном на равную ногу. В торговом предприятии более сильный компаньон всегда увлекает другого: равенство их неудобно, тогда, чаще всего, происходит разлучение.
Или же власть разделяется, и каждый устраивает себе маленькое государство.
Настоящий муж PATER FAMILIAS[152] — человек наиболее сильный.
Государство, состоящее из подобного рода глав семьи, не допустит у себя тирании.
Сегодня, oguid? Отцы подали пример трусости сыновьям своим, которые презирают их.
Если твоя личность будет раздроблена, то лучше не жить.
Тот, кто не хочет слышать, хуже глухого.
Я говорил: куртизанка или экономка, между ними нет середины; и еще: лучше сделать из женщины затворницу, чем эмансипировать ее.
Я говорил здесь, очевидно, о женщине распутной . Я говорил, как Бланка Кастильская: пусть лучше сын мой умрет, нежели провинится.
ПУСТЬ ДОЧЬ МОЯ УМРЕТ, НО НЕ БУДЕТ ОБЕСЧЕЩЕНА.
В самой прелестной и в самой добродетельной женщине есть частица вероломства, т. е. зверства. Она — прирученное животное, возвращающееся по временам к дикому состоянию.
Нельзя сказать того же о мужчине.
Мужчина со всей своею волею, мужеством, умом, погружаясь ежедневно в любовную бездну, никогда не смог бы покорить и овладеть женщиною; ему помогают болезни и недуги, которые осаждают эту львицу: беременность и роды, кормление грудью, все вытекающие отсюда немочи, разлучающие на время мужчину от женщины и позволяющие первому передохнуть; страдающая и униженная женщина принуждена тогда покориться — таков источник семейного мира.
Я беру женщину, какова она от природы , не в усовершенствованном ее виде. Воспитание рассеивает пороки и усмиряет ее бешенство; при продолжительном приручении совершенно видоизменяет ее. Но. для того чтобы управлять ею, нужно знать, каковы ее природные свойства.
Женщина с летами делается все хуже и хуже.
Мужчина, в своих отношениях к женщине, должен ежеминутно давать ей чувствовать, что он не только ее любовник, но также и отец, начальник и властелин, в особенности же властелин!
Мишле не сумел вывести все последствия обыкновенно болезненного состояния женщин: это состояние имеет своей целью покой мужчины и подчинение женщины. Дикари понимали это: из дикого зверя они превратили женщину в вьючное животное; у варваров работает женщина. Женщина пашет, а мужчина отдыхает, скрестив на груди руки. Позднее он также будет работать для нее, но тогда труд все более будет превышать силы женщины и давать ей чувствовать ее подчинение мужу.
Он будет зарабатывать ежедневно по четыре франка, она — один по той причине, что мужчина сделает в четыре раза лучше и скорее.
Помни, молодой человек, что поцелуи, получаемые тобою, сосчитаны; что они — оковы, налагаемые на тебя, и что три дня воздержания способны незаметно для тебя превратить женщину из кроткой и влюбленной в тирана.
Капризы женщины всегда пропорциональны испытываемому ею наслаждению. Любовь с ее играми далеко не смягчает ее, напротив. Потому–то муж и жена скорее всего готовы поссориться именно в ту минуту, когда они предаются ласкам; подождите до той минуты, когда муж и жена удовлетворятся. Тогда–то между ними возникнет раздор, обнаруживая весь эгоизм, всю грубость и резкость нрава, всю черствость сердца, все зверство женщины.
Женщина раздражает, вызывает мужчину; она отвращает и злит его: еще, еще и еще!
Руссо ошибался, когда советовал замужней женщине быть осторожной и скромной с мужем. Женщина никогда не скажет: довольно! Мужчина сам должен быть настороже. Конечно, стыдливая, скромная, отказывающая из нежности, предвидения, уважения к мужу и самой себе женщина может назваться идеальною; но, к несчастью, таковой не существует, существует наоборот.
Мужчина должен быть воздержанным и строгим; иначе женщина, разгадав его слабость, осмеёт и пожрет его.
Женщина — хорошенькое животное. Она любит поцелуи, как козы любят соль.
Почему же не сказать правду о том, что мы думаем о женщине и ее влиянии? Неужели мы постоянно будем жить воображением? Да и позволительно ли писателю, моралисту давать ложное свидетельство о женщине, вводить молодого человека в заблуждение и тем готовить ему в жизни много разочарования, а в браке много неприятностей? Разве ложь может возвеличить женщину? Разве женщина, ввиду своих немощей, не должна держаться в повиновении? К тому же ей нечего опасаться быть покинутою и нелюбимою, она скорее должна избегать излишней и глупой любви.
Пусть она сознает, даже во время самых страстных ласк мужа или любовника, что она имеет дело не с простаком или глупцом. Сознание силы любимого мужчины всегда доставляет тайную радость женщине, противное было бы ей неприятно.
Женщина любит грубость и даже насилие. Романисты и романистки лицемерят, описывая, в свадебный вечер, грубость мужчины и невинность отданной ему молодой девы. В девяноста случаях на сто оказывается простаком муж.
Нет ничего сильнее эгоизма женщины: медовый, тонкий, острый, как вымоченное в масле жало; артистический эгоизм.
Они знают и скрывают это; но ищи, и ты найдешь его.
Все сказанное мною принадлежит к области естественных наук.
Мне случалось встречать в течение моей жизни добрых существ.
Любовь к ним, если они молоды, соединялась с уважением, и я постоянно чувствовал к ним сильную привязанность.
Воспитание, религия, продолжительная культура совершенно переродили их точно так же, как и долгий уход перерождает животное. Подобные переделанные создания способны внушить к себе некоторое доверие; нелишне, однако, быть настороже — дремать одним глазом. Предоставленные сами себе, они скоро возвращаются к первобытному дикому состоянию, как те животные, о которых я только что упоминал.
Часть женской добродетели обусловливается зверством. Женщина — самка, ищущая самца, но боящаяся его силы и выпускающая когти прежде, нежели отдаться ему.
Все это бывает незаметно во времена строгой нравственности и семейных добродетелей. Женщина является тогда хранительницей добродетели. Подобная критика произвела бы скандал. Поэтому–то понятно негодование, возбужденное некоторыми сатирами, отцов церкви и моралистов. Во времена же всеобщего разложения, когда женщины, следуя примеру мужчин, обращаются к первобытной животности, каждый может удостовериться в справедливости подобного изображения.
Отцы церкви, гремя против женщин, имели перед глазами точно такие же примеры, как и мы в настоящее время. Возьмите женщину сераля или же свободную — это будет все равно.
Я сказал слишком много хорошего о женщине, я сожалею об этом, но не отказываюсь от своих слов: я изображал идеальную женщину; женщина всегда идеальна, если только она недурна. Я изображал также женщину нормальную.
Мы же находимся ниже нормы.
Нужно постараться осудить все, сказанное мною о красоте женщин.
ПРИЛОЖЕНИЕ
К. МАРКС
О ПРУДОНЕ
(письмо И. Б. Швейцеру)[153]
Лондон, 24 января 1865 г.
Милостивый государь!
Я получил вчера письмо, в котором Вы требуете от меня подробной оценки Прудона . Недостаток времени не позволяет мне удовлетворить Ваше желание. К тому же здесь у меня нет под рукой ни одного из его произведений. Однако в доказательство своей готовности пойти Вам навстречу, я наскоро сделал краткий набросок, Вы его можете потом пополнить, сделать к нему добавления, сократить его, словом, делать с ним, что Вам заблагорассудится[154] .
Первых опытов Прудона я уже не помню. Его ученическая работа о «Всемирном языке »[155] показывает, с какою бесцеремонностью брался он за проблемы, для решения которых ему недоставало даже самых элементарных знаний.
Его первое произведение «Что такое собственность?» [156] является безусловно самым лучшим его произведением. Оно составило эпоху если не новизной своего содержания, то хотя бы новой и дерзкой манерой говорить старое. В произведениях известных ему французских социалистов и коммунистов «propriété»[157], разумеется, не только была подвергнута разносторонней критике, но и утопически «упразднена ». Этой книгой Прудон стал приблизительно в такое же отношение к Сен–Симону и Фурье, в каком стоял Фейербах к Гегелю. По сравнению с Гегелем Фейербах крайне беден. Однако после Гегеля он сделал эпоху, так как выдвинул на первый план некоторые неприятные христианскому сознанию и важные для успехов критики пункты, которые Гегель оставил в мистической clair–obscur[158].
Если можно так выразиться, в этом произведении Прудона преобладает еще сильная мускулатура стиля. И стиль этого произведения я считаю главным его достоинством. Видно, что даже там, где Прудон только воспроизводит старое, для него это самостоятельное открытие; то, что он говорит, для него самого было ново и расценивается им как новое. Вызывающая дерзость, с которой он посягает на «святая святых» политической экономии, остроумные парадоксы, с помощью которых он высмеивает пошлый буржуазный рассудок, уничтожающая критика, едкая ирония, проглядывающее тут и там глубокое и искреннее чувство возмущения мерзостью существующего, революционная убежденность — всеми этими качествами книга «Что такое собственность?» электризовала читателей и при первом своем появлении на свет произвела сильное впечатление. В строго научной истории политической экономии книга эта едва ли заслуживала бы упоминания. Но подобного рода сенсационные произведения играют свою роль в науке, так же как и в изящной литературе. Возьмите, например, книгу Мальтуса «О народонаселении» [159]. В первом издании это было не что иное, как «sensational pamphlet» [160] и вдобавок — плагиат с начала до конца. И все–таки какое сильное впечатление произвел этот пасквиль на человеческий род!
Будь книга Прудона у меня под рукой, легко было бы показать на нескольких примерах его первоначальную манеру писать. В тех параграфах, которые он сам считал наиболее важными, он подражает в трактовке антиномий Канту , — это единственный немецкий философ, с которым он был тогда знаком по переводам, — и создается определенное впечатление, что для него, как и для Канта, разрешение антиномий является чем–то таким, что лежит «по ту сторону» человеческого рассудка, то есть что для его собственного рассудка остается неясным.
Несмотря на всю кажущуюся архиреволюционность, уже в «Что такое собственность?» наталкиваешься на противоречие: с одной стороны, Прудон критикует общество с точки зрения и сквозь призму взглядов французского парцелльного крестьянина (позже — petit bourgeois [161]), а с другой стороны, прилагает к нему масштаб, заимствованный им у социалистов.
Уже само заглавие указывало на недостатки книги. Вопрос был до такой степени неправильно поставлен, что на него невозможно было дать правильный ответ. Античные «отношения собственности» были уничтожены феодальными , а феодальные «буржуазными» . Сама история подвергла таким образом критике отношения собственности прошлого. То, о чем в сущности шла речь у Прудона, была существующая, современная буржуазная собственность . На вопрос: что она такое? — можно было ответить только критическим анализом «политической экономии» , охватывающей совокупность этих отношений собственности не в их юридическом выражении как волевых отношений , а в их реальной форме, то есть как производственных отношений . Но так как Прудон спутал всю совокупность этих экономических отношений с общим юридическим понятием «собственность» , «la propriété» , то он и не мог выйти за пределы того ответа, который дал Бриссо еще до 1789 г. в тех же словах и в подобном же сочинении[162]: «La propriété c'est le vol»[163].
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 188; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!