Золото Найдено, Сокровище Утеряно.

Наконец снова наступил день раздачи пайков. Я вышел на улицу с желанием начать работу пораньше, и меня засыпало чем-то сверкающе-белым. Пришла зима. Сначала я обрадовался, потому что под одеялом из только что выпавшего снега мир казался безмятежным и обновленным, но, когда холод пронзил меня насквозь, я тут же вспомнил, что, на самом деле, означал приход зимы.

Приход зимы означал, что доступ к горе в скором времени будет закрыт. Никто не сможет пробраться, чтобы обменять золото на еду. Это означало медленную, изнурительную работу на заледеневшем прииске. Это означало холод и голод, в основном, преобладал голод.

У Молочка почти не было молока, оставшаяся курица не несла яйца, а Ничто мычал на меня, потому что его копытца примерзли к земле. Когда я, наконец, освободил его, он лягнул меня сзади, и я упал лицом в снег.

Ненавижу зиму.

Когда я пришел на прииск, Фредерик кинул снежком мне в лицо. Бруно схватил меня сзади, а затем с ветки, прямо мне за шиворот, свалилась куча снега.

Зима, похоже, ненавидит меня в ответ.

Это был долгий рабочий день. Я старался не сойти с ума и придумывал стишки.

Озябли пальцы рук и ног

Золото, где ты, ответь?

Сшей шляпу ты, спряди носок.

Никто не знает тех мест.

А ты пушистую кошку свяжи,

Спряди крылатую мышь.

А потом рагу ты их всех преврати.

Золото, где ты? Услышь.

Мне нравилось, как это звучит!

Я пошел на мельницу за пайком. Пока я ждал, стоя в длинной очереди, мой живот урчал. На этой неделе мне удалось найти чуть больше золота, чем обычно. Я думаю, что стало только лучше от того, что феи улеглись в зимнюю спячку. Если золото означало «еда», значит, мельнику придется выдать мне паек. Но, когда подошла моя очередь, он просто посмотрел на меня из-за своего огромного живота и сказал:

— Нет золота — нет еды, — в глазах его светилась жадность. Он знал.

Теперь я понял, что значил мой сон. Я сплел не так-то много золота, а оно уже душило меня.

Когда я вернулся домой, бабуля всё ещё была в постели. Её глаза были открыты, но взгляд её был направлен на потолок.

— Бабуля?

Она моргнула, но не взглянула на меня и ничего не сказала.

— Бабушка! С тобой всё в порядке? — я подошел к ней и положил руку ей на щеку. Я тотчас же отдернул руку, она была такая горячая, что я обжег ладошку.

Я отпрянул назад и упал, затем я выбежал на улицу и побежал вниз по дороге к дому Краснушки. Я не знал, куда бы ещё мог пойти, я стал колотить в дверь, в надежде, что кто-то был дома.

Женщина распахнула дверь, размахивая деревянной ложкой. Выглядела она сурово, совсем как Краснушка, но, увидев, что я захлебывался рыданиями, она вздрогнула.

— Румп? — выглянула Краснушка.

— Моя бабуля... с ней что-то не так... пожалуйста…

Мать Краснушки бросила ложку, схватила накидку:

— Идем, — сказала она.

Краснушка последовала за нами, и мы побежали к дому.

Когда мы вошли, мама Краснушки сразу направилась к бабуле.

— Элсбит, — она тихонько коснулась бабушкиного лба. — Краснушка, иди на улицу и принеси ведро снега.

Я стоял возле кровати, пока мама Краснушки осматривала бабулю. Та открыла глаза, попыталась что-то сказать, но вместо этого послышалось какое-то бульканье, будто слова были очень тяжелыми и цеплялись ей за язык.

— Что с ней такое? — спросил я.

— Она старенькая, — ответила мама Краснушки, не поднимая на меня глаз.

— Но, что с ней?

— Дитя моё, — теперь она смотрела на меня глазами, полными жалости; мне показалось, что меня сейчас стошнит. — Никто не вечен. Она больна. Её разум уже не может полноценно работать.

Разум? Но мне так нужен был бабушкин разум!

— Вы можете ей помочь? Она поправится?

— Остается только ждать, — она печально улыбнулась. — Всё будет хорошо, — сказала она, дотрагиваясь до моего плеча. От этого прикосновения всё моё тело прогнулось.

Краснушка с матерью положили мокрую холодную тряпочку на лицо бабушки, а ноги обмотали тёплым пледом. Они сварили бульон из оставшихся косточек цыпленка и с ложечки попытались накормить бабушку. В основном, всё стекало по её щекам и подбородку, но, казалось, бабушка потихоньку приходила в себя, пока её кормили. Она взглянула на меня, ну, по крайней мере, мне так показалось, а потом уснула.

— Она должна проспать до утра, — сказала мама Краснушки. Она взяла свою накидку и направилась к двери. — Я вернусь утром, пойдем, Краснушка!

— Я сейчас!

Мама Краснушки кивнула и закрыла дверь снаружи.

Краснушка помедлила всего несколько секунд, а потом, как я и предполагал, начала меня поучать.

— Я прекрасно знаю, о чем ты думаешь, но даже не смей!

— Как ты можешь знать, о чем я думаю? Я же дурачок, не забыла? Я вообще мало думаю.

— Я не думаю, что ты дурачок, Румп, — глаза Краснушки стали грустными.

— Ну, тогда ты одна такая, кто так не думает.

Точно, я был дурачком. Ну, зачем надо было прясть золото из соломы? Надо было послушаться бабушку. Но, может, если обменять золото на еду, бабушка поправится?

— Румп, не обменивай золото.

— С чего ты взяла, что я собираюсь? — я посмотрел на Краснушку, она немного попятилась. Краснушка попятилась от меня!

— Всё будет хорошо, — сказала она, — но не обменивай золото, это небезопасно.

Я сел у огня, поднял несколько соломинок и бросил их в пламя:

— Просто уйди.

— Румп...

— Оставь меня в покое! — закричал я.

Краснушка резко вздохнула и открыла дверь. Я содрогнулся от ворвавшегося порыва ветра.

— Беру свои слова обратно. Ты — дурачок! — она с силой хлопнула дверью.

Я сидел перед камином, пока угли не остыли.

Я не спал всю ночь. Когда зазвонил деревенский колокол, обозначая начало дня, я никуда не пошел. Я остался возле бабушки и покормил её супом. Она всё ещё ничего не говорила и не смотрела на меня, но я наливал суп ей в рот и она глотала.

Ей нужна была ещё еда. Она не могла поправиться без еды.

Когда бабуля уснула, я подошел к своей кровати и достал три мотка золота. Я завернул их в грязную тряпку и запрятал в куртку. Затем я вышел и направился к мельнице.

Говорим «золото» — подразумеваем еду.

Дверь открыла Опаль. Она уставилась на меня, не выражая никаких эмоций.

— Мне нужно увидеть мельника, — сказал я.

Она облизнула губы:

— Зачем ещё? — спросила она. Я впервые услышал её голос; казалось, она была раздражена.

— У меня для него кое-что есть. То, что он захочет обменять.

— День раздачи пайка был вчера. В другие дни отец не меняет.

— Сейчас он захочет поменяться, поверь мне, — ответил я.

Она снова высунула язык:

— Приходи, когда будет следующий день раздачи.

Она начала закрывать дверь, как вдруг позади неё раздался громкий голос:

— С кем ты разговариваешь, Опаль?

Она отпрыгнула от дверного проема, и мельник Освальд полностью закрыл его своим огромным телом. В ширину он был почти такой же огромный, как и в длину. Ремень его был застегнут на последнюю дырочку.

— А, это ты, не так ли? Для тебя пайка нет, все мы затягиваем пояса потуже. Убирайся.

Я попытался заговорить, но язык во рту стал таким тяжелым, будто он распух и затвердел. Я сообразил, что то, что я принес, несомненно, прозвучит гораздо громче слов, поэтому я достал сверток из куртки и показал золото.

Мельник быстро сделал шаг вперед, загораживая золото от Опаль. Он посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что вокруг никого не было, затем опустил свой носище в мой узелок. Его жирное лицо расширилось, и в его жадном взгляде заблестело золото.

Он потянулся за одним из мотков, но я отшатнулся. Я подумал о том, что мог потребовать у него: о еде! Я попросил бы его отвести меня на склад и позволить мне выбрать столько, сколько я захочу: мед, пшеница, яблоки, лук, морковь. Он бы перемолол пшеницу в муку высочайшего качества. Но мой язык отяжелел, и я не мог произнести ни слова.

— Что вы мне дадите? — мой голос был сдавлен. — Что вы мне за это дадите?

Мельник улыбнулся, словно ощущая мою внутреннюю борьбу.

— Хитрый малый! — сказал он. — Опаль, иди и принеси мешок муки и мешок пшеницы, каждого по десять фунтов.

Я хотел сказать, что это было несправедливо. У меня же было три мотка золота, а это стоило куда больше двадцати фунтов еды. Мне причитались соль, мед, хотя бы немного мяса, но я не мог ничего сказать. Ощущение было такое, как будто золото затыкало мне рот.

Когда Опаль вернулась с продуктами, она поставила всё к моим ногам. Она посмотрела сначала на отца, потом на меня. Затем уставилась на сверток в моих руках, он был завязан.

— Оставь нас, Опаль, — сказал Освальд.

Она облизнула губы и поспешила прочь.

Я держал сверток с золотом, как бессловесный болванчик, мельник выхватил его из моих рук:

 — Какой смышленый мальчик, — сказал он, добавляя сладости своему масленому голоску, хотя вместо этого в нем ощущалась тухлятина.

Я взвалил провизию на плечо и отнес всё это домой. Я сварил жидкую кашу из пшена, зачерпнул полную ложку и поднес её ко рту бабушки. Она дернулась, когда ложка коснулась её губ и отвернулась.

— Бабуля, это еда. Тебе нужно поесть.

— Откуда... — она не смогла закончить фразу.

— Тише, просто поешь, — я покормил её с ложечки, в надежде, что ей станет лучше.

Следующие три дня у бабушки не спадала температура. Я приготовил пшенную кашу, печенье, размоченный в молоке хлеб, но она ничего не ела. Она так похудела, что, казалось, вот-вот сольется с матрасом. Если так и дальше пойдет, она превратится в соломинку.

Я всё время вслух разговаривал с бабулей, прижимая прохладную тряпочку к её лбу, в надежде, что она ответит мне. Изо дня в день я рассказывал ей истории, все те истории, которые она рассказывала мне: про ведьм, про троллей, про орков и волков. Я рассказывал их до самой ночи, пока не пересказал все, какие знал, по несколько раз. И вот сегодня я рассказал ей правдивую историю. Историю обо мне. Я рассказал ей точно так же, как она когда-то поведала мне о том, как я родился, и про моё имя и про мою неизвестную судьбу.

— А теперь у меня есть прялка, — рассказывал я, подбираясь к концу истории. — Эта прялка досталась мне от моей матери. И я могу прясть золото. Могу из соломы спрясть золото, как и мама. Она показывала тебе золото? Рассказывала тебе о своем даре? Это дар перешел ко мне.

Внезапно до меня дошло, каким бы всё было, если бы мама была жива. Всё, что сейчас шло не так, было бы устроено по-другому. Я бы знал своё полное имя и понимал бы, какая мне уготована судьба.

Глаза бабушки расширились, и она крепко схватила меня за руку. Голос её забулькал, она попыталась заговорить.

У меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди: неужели бабушке становилось лучше?!

— Бабуля, что?!

Прилагая неимоверные усилия, она сказала:

— Ма... а... мальчик мой.

— Да, бабуля, я здесь,—  я держал её тонкие, грубые руки, которые впивались в мои.

Глаза бабули были неподвижны и наполнились слезами, которые стекали по её морщинистым щекам.

— Ты продолжай прясть, — она медленно подняла дрожащую руку и положила её мне на грудь, прямо на сердце. — Пряди золото здесь, — она легонько постучала по моей груди. — Золото... здесь, — она закрыла глаза, продолжая бормотать: «Пряди, пряди, пряди».

Я попытался ещё её покормить, но она отказывалась от еды, продолжая бормотать: «Пряди, пряди, пряди».

Вскоре она снова уснула.

Утром она больше не проснулась.

 

Глава 10

Несправедливые Сделки

Зазвонил колокол, и по всей деревне побежали гномы, крича:

— Элсбит, бабушка Румпа, покинула землю!

Гномы извещали о смерти ровно так же, как и обо всем остальном, с визгливым восторгом. И этим утром я презирал этих низкорослых пухлых созданий, передвигающихся вразвалочку, как никогда. Я вышел на улицу и стал кидать снежки в каждого пробегающего мимо гнома, но ни в одного не попал.

Более подходящего времени для слез не было, но я не мог плакать. Всё внутри меня высохло и опустело, я был как засохшее дерево. Я не заплакал, когда понял, что бабуля не проснется. Я не плакал, когда пришли гномы, накрыли её и забрали. Я не плакал и тогда, когда её опустили в твердую, замерзшую землю. Я не заплакал, когда мама Краснушки дотронулась до моего плеча и вложила ломоть ещё теплого хлеба мне в руки.

Когда я вернулся домой, он был похож на курятник, в котором только что побывала лиса. Повсюду валялись перья и косточки. Пшено и мука были рассыпаны по всему полу. Солома, грязь, посуда, тряпки, кучи растаявшего снега стекали по земле, образуя маленькие грязные реки. Всё выглядело ровно так же, как я себя чувствовал: разорванным на клочки.

Постель бабули была пуста, а матрас всё ещё сохранял отпечаток её маленького тельца.

В тот самый момент я расплакался. Я рыдал с такой силой, пока все слёзы не вытекли из моих глаз и все эмоции не покинули меня, я был полностью опустошен. Бабули больше не было. Она больше никогда не подарит мне приветствие в стихах и не утешит меня, когда я почувствую себя маленьким. Она никогда больше не будет сидеть у огня, рассказывая мне свои истории.

Я сидел посреди этого беспорядка. В руке я до сих пор держал ломоть того хлеба, который дала мне мама Краснушки. Пребывая в растерянности, я отрывал большие куски и ел, глотая не прожевав. Я ел, ел и ел. Я разделался с целым ломтем, но по-прежнему был опустошен.

Рядом с выгоревшим камином стояла прялка. Колесо, будто гигантский глаз смотрело на меня. Я подошел к кровати и распорол матрас, из которого на пол посыпалось золото, жестоко и ледяно поблескивая.

Я ненавидел это золото, я не хотел даже рядом с ним находиться, поэтому выгреб всё до последнего мотка и отнес его на мельницу. На этот раз мельник уже поджидал меня.

— Какой печальный день для тебя, — сказал он с фальшивым сочувствием, — но такое ощущение, что счастье обрушилось на тебя с другой стороны.

Его глаза сузились, он смотрел на мой тяжелый сверток. Я швырнул его к ногам мельника, и золото разлетелось по всему порогу. Мельник отпрыгнул, а потом улыбнулся:

— О, ты был очень занят.

— Что вы дадите мне? — спросил я.

— Вот, — он протянул мне небольшой мешок картошки, не больше пяти фунтов. — Еда всегда дороже зимой, но продолжай работать. Я всегда готов предложить тебе честный обмен.

Кипя от ярости, я уставился на мельника. Мне очень хотелось сказать ему, что он лжец, мошенник, что он подлый, бессердечный подлец. Я так хотел швырнуть ему картошку в лицо и забрать свое золото обратно. Но я сжал челюсть, а руки крепче сжали мешок.

Мельник наклонился и собрал золото. Потом он захлопнул дверь перед моим безмолвным лицом.

Это не волшебство. Это проклятие. Я почти ощущал, как оно оборачивается вокруг меня и затягивается все туже.

Я думал, что никогда больше не стану прясть, но, в конечном итоге, еда закончилась. Я заколол последнюю курицу, а Молочко не давала достаточно молока, чтобы даже утолить жажду. В рудниках было бессмысленно искать золото. Но даже, если бы я и нашел, я знал, что мельник мне ничего не даст. Ему было нужно мое золото.

Так что время шло, и я был вынужден снова сесть за прялку. Я собрал немного соломы с пола и из курятника, но все, что получил, — немного ссохшейся репы и лука. Когда последняя репа была съедена, я разорвал матрас бабули и начал прясть из этой соломы.

Я соткал золото из всего матраца, который когда-то принадлежал бабуле. Сначала я плакал. Я предавал бабулю и прял ее память. Но потом я перестал плакать. Я перестал переживать, что случится что-нибудь плохое, я перестал переживать, что случится что-нибудь хорошее. Я думаю, я перестал вообще что-то чувствовать. Я просто прял.

На протяжении четырех месяцев я прял и продавал золото мельнику. Сделки никогда не были честными, но я никогда и не спорил. Однажды, я продал десять мотков золота за мешок муки и немного гнилой моркови. Вскоре я обнаружил, что мне нет никакого дела до честности сделок вообще. Продажа золота стала скорее привычкой, нежели необходимостью.

Я больше не ходил в шахты. Я даже больше не выходил наружу, если только не шел на мельницу, но, казалось, никто этого даже не замечал, никому не было дела, кроме Краснушки. Она порой приходила ко мне, хоть и разговаривали мы совсем мало. Время от времени она приносила мне буханку хлеба от своей мамы. Это было единственное время, когда я хоть что-то чувствовал. Сложно не чувствовать вины, когда голодающие приносят тебе еду.

Я думал, что просто проживу так остаток всей своей жизни, прядя золото и никогда не становясь богатым, поедая пищу и никогда не наедаясь. Или не становясь выше, или умнее, или добрее, или что там еще.

Возможно, так и осталось бы навсегда, если бы определенный посетитель не приехал на Гору в поисках определенного вида золота.

 

Глава 11

Король Барф

С окончанием зимы жители Горы начали выходить из спячки. Однажды утром я проснулся с феей на носу. По всему, феи прочно обосновались в моем камине, и теперь, когда они просыпались, дом походил на одно большое гнездо, кишащее феями. Я попытался было отогнать их от золотых нитей, путающихся на полу, но они завизжали и покусали меня. Пришлось выбежать наружу. Воздух был еще прохладным, но, по крайней мере, нос уже не замерзал.

Тут я заметил нечто странное. В это время жители должны были работать на прииске, но все, напротив, собирались на деревенской площади. Народ толпился от моего дома вниз по улице и напротив мельницы. Казалось, вся деревня собралась: шум и гвалт стоял не меньше, чем создавали феи внутри.

Я нашел Краснушку — она шагала с матерью к площади.

— Что происходит? — спросил я.

— Перевал на Горе открыт, — ответила она.

— И что?

Она указала к подножию Горы.

— Кто-то приезжает.

Открытый высокий звон прорезал воздух, он походил на деревенский колокол, но был глубже и длиннее. Звон звучал снова и снова в определенном ритме.

— Это королевская процессия, — сказала какая-то женщина.

— Коро...что? Для чего это?

Самым влиятельным человеком, посещавшим нас, был сборщик податей, но его никогда не сопровождала процессия.

Я взглянул на дорогу, огибающую Гору, и увидел потрясающее зрелище. Дюжина лошадей, две дюжины! Не низкорослых лошадей с Горы, а огромных боевых коней из Королевства, которые несли одетых в красные с золотом туники воинов с копьями, мечами, луками и стрелами.

Мы ждали. Все оживленно перешептывались, гадая, кто же это мог быть, и какова цель визита.

— Может, началась война, — предположил Фредерик. — И они собирают солдат.

— Возможно, мы посылали недостаточно золота, чтобы снискать расположение короля, — сказала женщина, чье предположение выглядело более правдоподобным.

Наконец, процессия добралась до деревни. Один из воинов поднял рог ко рту и выдул три высокие ноты. Феи крутились возле рога.

— Представляем Его королевское величество, короля Бартоломея Арчибальда Реджинальда Флейту!

Вся деревня одновременно выдохнула, все начали шептаться. Король никогда прежде не посещал Гору. Когда солдаты расступились, и он выступил вперед, все зашикали.

В течение всей жизни, когда я слышал упоминание этого имени — король Бартоломей Арчибальд Реджинальд Флейта — я воображал кого-то очень большого, привлекательного и умного, наверное, как и все. Теперь, когда я увидел его, "король Барф" казалось более подходящим.

Полагаю, я мог бы быть впечатлен, просто взглянув на его королевское одеяние, хотя золото не производило больше на меня сильного впечатления. Король Барф носил золотую корону, золотые цепочки на шее, доспехи из золота на груди, золотые перстни на пальцах. Даже его седло было позолоченным, а на ботинках сверкали золотые пряжки. Если бы я мог видеть подковы его коня, они наверняка оказались бы золотыми. Золото, золото, сверкающее золото. По обе стороны от короля стояли слуги с огромными опахалами, отбрасывая прочь фей, стекающихся к королю и всему этому золоту.

Но король Бартоломей Арчибальд Реджинальд Флейта...

... был круглолицым малым…

… со вздернутым носом и оттопыренными ушами.

И выглядел он, как розовенький поросеночек с короной на голове.

— Мои люди Горы, — произнес он, тряся двойным подбородком. Голос его походил на визг поросенка с заложенным носом. — Ваша работа столь полезна для Королевства.

— Я лично приехал в вашу деревню, потому что мне стало любопытно, — Король Барф вытащил что-то из седельной сумки, и кровь прилила к моему лицу. Он держал катушку ниток. Золотые нитки. Мое золото!

— Вот уже на протяжении нескольких лет я получал от вас совсем мало золото для уплаты налогов. Я щедрый король и поддерживал вас, и вот я нахожу это золото, которое принес мне один из советников. Отменное золото. Тонкой работы. И все же никто в Королевстве не знает, откуда оно взялось.

Мое золото. Мельник. Когда я продавал его, я не задумывался над тем, что он с ним сделает, где оно, в конечном итоге, окажется. Но почему я не подумал об этом раньше? Конечно же, он станет торговать золотом в Королевстве. А король, любящий золото, как и он, немедленно наложит на него свои лапы, а потом, конечно же, ему станет интересно. Это ведь не обычное золото, добываемое в Горе из камня и глины, перемешанное с грязью. Ни один ремесленник не сможет преобразовать золото в такую тонкую нить. Такое золото мог спрясть только я.

В поросячьих глазках короля Барфа появился лед и подозрительность.

— Мои солдаты обыщут ваши дома и шахты, чтобы убедиться, что вы не крадете у меня мое же золото в моем королевстве. Если я узнаю, что вы воруете у меня, обманываете меня... — он крепче сжал золото в своей руке. Он не раздавил его и не заставил исчезнуть, но мы все поняли.

По толпе побежал ропот, пока солдат не задул в свой горн снова:

— Всем жителям Горы вернуться в свои дома и ждать инспекторов!

Все засуетились, заторопились, натыкаясь друг на друга, поскольку двигались в разные стороны.

Я стоял неподвижно. Почти ощущал, как на меня смотрит Краснушка. Наконец, я взглянул на нее и впервые с тех пор, как мы работали бок о бок в шахте, Краснушка ударила меня. Она стукнула меня прямо по голове и сказала:

 — Ты и впрямь тупица, — и ушла.

Имело ли смысл спорить?

Я был обречен. У меня на полу валялись перепутанные нити, словно вместо соломы. Я даже не пытался прятать их. А что на счет мельника? Золото все еще у него дома? Конечно, он-то его хорошо припрятал, или у него был какой-то план. Я тоже должен спрятать свое, в Лесу. Может, в полое бревно рядом с ульем Краснушки. Мне было наплевать на золото, но мне не хотелось всю оставшуюся жизнь провести в подземелье или же сидеть на лобном месте, чтобы люди могли бросать в меня грязь и гнилые помидоры.

Я поспешил домой. Собрал все клубки, спутанные нити и кусочки золота, что смог найти, завернул их в тряпку и выбежал через заднюю дверь. Несколько фей, что летали снаружи, подлетели, понюхали сверток и начали трещать, летая вокруг пакета. Не отгонять их. Не привлекать внимание. Если позволить им быть рядом, никто и не заметит.

Я пробрался через деревья и прижался к скале, подальше от дорог и тропинок, где ходили солдаты в дома и обратно. По округе с сообщениями бегали гномы от солдат к королю. Только у гномов были трудности с произношением длинных имен и посланий, поэтому имя короля Барфа всегда выходило несколько искаженным:

— Сообщение для короля Барто-хью Арчи-бальди Реджи-нальди Флейты!

— Золота здесь нет!

— Золота здесь нет!

— Золота нет!

— Золота нет!

— Золота нет!

Я шел медленно. Поскольку я был маленьким, никто не обращал на меня внимания (пока я не поддавался панике). Я пересек деревенскую площадь и подошел к мельнице, возле которой стоял мельник со своими девятью сыновьями и Опаль. Трое солдат собирались зайти внутрь, но мельник не казался встревоженным. Может, он уже продал все золото. Но когда он заметил меня, крадущегося в сторону деревьев с подозрительным свертком в руках, у него в глазах проступил ужас. Я покачал головой и постарался показать в направлении Леса. Я мог бы проскользнуть. Если он оттянет на себя внимание солдат, они меня не заметят.

Но меня заметили феи. У меня в свертке было слишком много золота, чтобы его удалось от них спрятать. Они подлетели ко мне одна за одной, и шум возрастал. Все началось с тихого щебетания, словно чириканье далеких птиц, а потом громкость стала нарастать, превращаясь в равномерный гул.

Потом стало абсолютно тихо.

Это такой род тишины, который длится лишь секунду или две, но тебе кажется вечностью, потому что ты ждешь, что вот-вот произойдет что-то ужасное.

Я помню, когда у меня родилась идея, что я умею летать. Я смастерил себе крылья из палок и куриных перьев, взобрался на высокую скалу и спрыгнул. Я не взлетел. Я сломал руку. Но это было не самой худшей частью. Худшее случилось лишь минуту назад, когда в полете мой восторг от того, что я парю в воздухе, перешел в страх осознания того, что я упаду на твердую землю. Я понял, что сильно ударюсь, и мне будет больно.

И сейчас был тот самый момент. Мгновение перед тем, как все станет очень плохо.

Когда феи напали, я раскинул руки и начал от них отмахиваться. Так что я раскачал свой сверток с золотом. Впившись когтями в землю, я начал мазать себя грязью вперемешку со снегом. Наконец, феи улетели, и все опять стало тихо. Даже тише, чем до этого.

Я осмотрел себя. Сверток с золотом все еще был у меня в руках. Я обернулся. Мельник, его девять уродливых сыновей и прекрасная дочурка, а также трое солдат, все сначала пялились на меня, а потом перевели взгляд на что-то, лежащее на земле. Я проследил за их взглядами и у меня внутри все сжалось. Земля была покрыта золотом, клубки которого размотались в сторону солдат.

Катушка разматывалась все дальше и дальше, а жизнь моя разваливалась все больше прямо у меня перед глазами: один оборот мотка — один год. Я схватил золото, прижав его к груди, повернулся и рванул к Лесу. Я не знаю, почему решил, что смог убежать, но я старался до тех пор, пока мне дорогу не перегородила огромная лошадь, а перед лицом не замаячили блестящие черные сапоги. Сапоги с огромными золотыми пряжками.

Король Барф посмотрел на меня сверху вниз, его поросячьи глазки сощурились, глядя на золото, которое я все еще сжимал в руках. Он принюхался, словно почуял оставшееся золото в моем свертке.

— Так, так, — сказал он. — Кажется, феи находят тебя более очаровательным, чем меня. Как это мило.

 

Глава 12

Вранье Мельника

— Отдай мне то золото, что у тебя в руках, — сказал король Барф.

Мельник встал передо мной и одарил меня предупреждающим взглядом:

— Золото мое, Ваше Величество, — ляпнул он.

— Твое? — спросили мы с королем в унисон, но никто, кажется, меня вообще в тот момент не заметил.

— Я попросил мальчишку принести его. Это мой прислужник. Пойди сюда, парень, быстро. Принеси все остальное! — рявкнул он.

Я не сдвинулся с места. Какую игру он затеял? Его накажут за то, что он прячет золото. Зачем ему подставлять свою шею ради меня?

— Шевелись, мальчишка! Простите его, Ваше Величество. Он у нас тугодум. Имени своего собственного не знает! — мельник рассмеялся и следом заколыхался его большой живот.

— Нет, — сказал король. — Дай золото мне. Все, полностью.

Я попытался пошевелиться, но ноги словно вросли в землю. Язык разбух, а мозг затуманился. Я не знаю, почему сказал это, но слова просто вылетели наружу.

— А что вы дадите мне? — я закрыл рот, а все ахнули. Воздух замер и похолодел. Король Барф подвел лошадь так близко ко мне, что кончик его меча оказался на уровне моего носа.

— Отдай мне золото, и я оставлю тебе жизнь, — сказал король. Его гортанный голос звучал тихо и таил опасность.

Медленно, дрожа, я протянул королю Барфу золото, и он выхватил его у меня. Король осмотрел клубок, потом открыл сверток и долго изучал содержимое. Наконец, он достал еще один клубок. Барф положил золото на ладонь и водил рукой туда-сюда, наблюдая за тем, как играют на нем отблески солнечного света.

— Как это сделано? — спросил король Барф, протягивая золото в сторону мельника. Я же снова стал невидимкой.

— Ну, видите ли... Ваше Величество... тут немного странные дела. Полные тайн и... и... и волшебства.

Король застыл. Не многие люди были терпимы к магии, а король Барф и подавно. Ему не нравилось то, чтобы было более могущественным, чем он сам.

— Это не ведьмовское колдовство, — быстро добавил мельник. — Оно хорошего свойства... волшебство, которое создает хорошие вещи. Видите ли, моя дочь... она не просто красавица, она еще и талантлива, прядет, соприкасаясь с магией. Она может спрясть из соломы золото!

У меня от удивления открылся рот, да и у Опаль тоже. На ее пустом лице отразился ужас. Она переводила взгляд с отца на короля, туда и обратно, облизывая губы снова и снова.

Король Барф даже не взглянул на Опаль. Он просто держал золото на солнце таким образом, что на него падал свет и улыбался:

 — Я слышал о тех, кто может прясть не только шерсть и хлопок. Но никогда не видел, как это делают. Покажи мне. Покажи мне процесс. Покажи, как она превращает солому в золото.

— Ну, видите ли, — мельник нервно рассмеялся, словно не ожидал подобного. — Это же часть волшебства, Ваше Величество. Даже я этого не видел, а она проделывает это в моем доме. Но, поверьте мне, дайте ей кучу соломы, полную комнату соломы, и на следующее утро она спрядет из нее золото! Это просто чудо!

 Мельник мельком на меня взглянул, а потом сказал:

— Мы можем спрясть для вас еще, прямо сегодняшним вечером.

Король Барф наконец-то оценивающе посмотрел на Опаль. Та побледнела и застыла на месте, даже язык не показывался. Она была так хороша, что я мог бы поверить в то, что она прядет золото, но я-то знал, что она на подобное неспособна. И она знала. Опаль задрожала.

— Почему я раньше не слышал о чудесном даре твоей дочери? — спросил король Барф. — Подобные таланты доставили бы мне великое удовольствие и были бы вознаграждены, только если бы я не подумал, что вы обманываете. Если только я не решил бы, что вы пытаетесь у меня красть.

Мельник затараторил:

— О нет, Ваше Величество... Да, Ваше Величество... Конечно же, нет... Да, не стоит волноваться. Мы не имели в виду никакого обмана. Мы скромные, честные граждане. Мы живем лишь для того, чтобы служить вам. Этот дар совсем недавно проявился у моей дочери. Просто что-то росло вместе с ней, выросло вместе с ее красотой. Мы принесли это золото на торговлю просто, чтобы убедиться, что оно имеет хоть какую-то ценность, чтобы понять, что оно настоящее. Чтобы потом мы смогли принести его вам в дар и знали, что оно достойно вас, Ваше Величество. Мы и не думали обманывать вас, Ваше Величество.

Король махнул одному и своих солдат, чтобы тот приблизился, и что-то приказал тому на ухо. Солдат отошел и встал рядом с Опаль.

— Мне очень приятно, что твоя дочь будет сопровождать меня в мой замок, — сказал король.

Опаль подняла взгляд, ее глаза были наполнены ужасом.

Мельник разинул рот.

— Ну, я... я... ну, да... почту за честь, Ваше Величество, но, видите ли...

— Если ты сказал правду, — ответил король Барф, — ты и твоя семья, да и вся Гора, будете вознаграждены. Если нет, наказание за обман короля будет суровым. Подземелье или смерть.

Опаль посадили на лошадь и увезли с королевской свитой. Король Барф прижимал к груди сверток с золотом, словно младенца. Он оглянулся на мельника с триумфальной ухмылкой. Лица Опаль я так и не увидел.

Мельник покачнулся, и вокруг него собрались его сыновья:

— О, что я наделал? Что я наделал? Что я наделал? — он закрыл руками лицо.

Мельник Освальд мне никогда не нравился. Он был лжецом, жуликом и жадиной. Это его вина, это он обрек свою дочь на гибель. Но, нет, это неправда. Это моя вина. Я тоже оказался жадиной. Это я сплел золото. Это я продал золото. Это я замешкался, споткнулся и рассыпал золото. И теперь в это втянута Опаль, хоть и ничего не сделала. Бедная, красивая Опаль. Эта мысль меня окатила холодной водой. Невинная девушка погибнет из-за меня.

Ко мне подлетела фея, тряся кулачками и визжа, словно ругая меня. Фея укусила меня за нос, и он моментально раздулся, отчего я мог теперь дышать только ртом. Нос стал больше моего лица.

Полагаю, я это заслужил.

Все еще было утро, но в шахтах никто не работал. Все разбрелись по городу и судачили о короле Барфе и его солдатах. У меня под ногами вниз по дороге пробежал гном, голося:

— Король уехал! Король уехал! Он забрал с собой дочку мельника!

Бабуля как-то сказала, что у меня в жизни будут такие времена, когда я окажусь загнанным в ловушку, вокруг меня вырастут стены такой высоты, что я не смогу через них перебраться, и выхода тоже не будет. И мне потребуется кто-то, кто снаружи скинет мне веревку и вытащит меня. Я поверил бабуле; только вот я всегда считал, что именно она будет той, кто бросит мне веревку.

Мне нужна была помощь. Мне нужен был совет. Но на Горе я мог вспомнить ни одного человека, кто мог бы мне помочь. Краснушка все еще злилась на меня. Мельник, наверное, хотел меня придушить. Ни Молочко, ни Ничто предложить мне ничего не могли. А волшебство и золото спряли для меня такие неприятности, о которых я и подумать не мог.

И вот тогда я понял, кто сможет мне помочь, единственный, кто будет способен дать мне ответы на вопросы о моей маме, прялке и волшебстве.

Мне была нужна Лесная Ведьма.

 

Глава 13

Лесная Ведьма

Я схватил гнома за ноги и потащил его в Лес. Обеими руками я держал его вниз головой. Он ворчал на меня и хлопал руками, но, когда я сказал ему, что у меня есть сообщение, которое нужно доставить, он хлопнул в ладоши и улыбнулся, показав крошечные желтые зубки. Я усадил его и зачитал сообщение:

«Для Краснушки.

 Я знаю, ты злишься на меня, а это разозлит тебя еще больше, но я собираюсь встретиться с ведьмой. Если я не вернусь, пожалуйста, позаботься о Молочке и Ничто.

Румп»

— А теперь повтори и веди себя тихо. Это должна услышать только Краснушка.

Гном повторил сообщение хриплым голоском, а потом умчался прочь, чтобы доставить его, голося: «Послание для Краснушки! Послание для Краснушки!» Снова и снова.

Я стоял на краю Леса. Там было так темно, хоть глаз выколи, несмотря на то, что был день. Весеннее тепло казалось таким далеким. Земля была покрыта чистым белым снегом, было неестественно тихо. Лес должен был казаться спокойным, но он казался жутким. Мое сердце колотилось так сильно, что его биение отдавалось в ушах и горле.

Я посмотрел на дорожку, которую Краснушка показала мне раньше, когда мы ходили за медом. Что-то в этой тропинке заставляло меня чувствовать себя безопаснее, но ни одного признака этого не наблюдалось. Может, эти признаки были скрыты под снегом. А может быть, ведьма не хотела, чтобы ее нашли.

Я начал задумываться, что это была очень плохая идея.

Как только я собрался повернуть назад, обломилась ветка и появилась Краснушка. Ее щеки и нос порозовели от холода, дыхание было хриплым от бега.

— Что ты имел в виду, когда сказал, что собираешься встретиться с ведьмой? — спросила Краснушка.

— Я должен, — ответил я.

— Румп, ведьмы не помогают с подобными вещами. Не то, чтобы они не могут. Они не любят этого делать. А даже если и делают, это порой вызывает только большие проблемы.

— Опаль в беде из-за меня, — у меня задрожал подбородок.

— Опаль забрали, потому что ее отец — жадная свинья!

— Нет, — сказал я. — Потому что я спрял все то золото. А потом я продал его мельнику, несмотря на то, что ты просила этого не делать. А потом я пытался спрятать золото, но уронил его прямо перед королем! — я задержал дыхание, чтобы сдержать душившие меня слезы.

Краснушка молча застыла. Она, вероятно, подумала, что я больший тупица, чем есть на самом деле. Я решил, что она может стукнуть меня по голове или по носу еще раз. Вместо этого она схватила меня за руку и потащила в Лес.

— Ты что делаешь? — спросил я.

— Веду тебя к Лесной Ведьме.

— Ты? Ты знаешь, где она живет? Откуда?

— Просто не сходи с дорожки.

— Да, но там нет никак... — я замолчал, когда глянул вниз и снова увидел тропинку, уходящую в Лес. Теперь я был уверен, что дорожка появлялась только тогда, когда рядом была Краснушка.

Мы шли по тропинке, пока деревья не окружили нас, а деревня не исчезла позади. Дорожка особо не петляла. Она была узкой, но ее было четко видно, поскольку с обеих сторон она была обложена камнями.

Краснушка шла быстро и решительно, все еще таща меня за руку. Прямо у меня над головой застрекотала белка.

— Белка! — взвизгнул я, приседая и закрывая голову руками.

Фицджеральд, мальчик помладше, но намного крупнее меня, однажды на спор сбегал в Лес, где на него напали сумасшедшие белки. У него все еще есть на лице и шее отметины от их зубов.

— Они не станут на тебя нападать, — сказала Краснушка. Я медленно поднял взгляд и увидел, что белки исчезли. — И на Фицджеральда они тоже никогда не нападали. Это его выдумки, но, на самом деле, все его шрамы оттого, что он сильно расчесывал оспины.

Теперь мы поднимались в гору. И чем дальше мы заходили, тем на Горе становилось холоднее. Вскоре начал падать снег, несмотря на то, что в Деревне было тепло. Большие толстые снежинки прилетали и падали, угрожая засыпать тропинку и скрыть ее от нас, если мы не поторопимся. У меня онемели ноги.

Затем, как будто совсем внезапно, передо мной появился домик, построенный среди деревьев. Из трубы шел дым.

Я замер на минуту и уже был готов дать деру обратно, но открылась дверь, и кто-то вышел, облокотившись на палку.

Я молча таращился на человека, а челюсть у меня отвисла до пола.

— Краснушка, детка, это ты? — спросила пожилая женщина.

— Привет, бабуля, — сказала Краснушка. — С тобой хочет увидеться Румп.

У меня во рту все пересохло. Бабушка Краснушки! Лесная ведьма! Бабушка Краснушки была Лесной ведьмой!

Мой язык заплетался о зубы:

— Т-т-тв-твоя бабушка! Твоя бабушка в-в-в...

— Вообще-то, она не совсем ведьма, — защищаясь, сказала Краснушка. — Она прорицательница.

Ведьма рассмеялась:

— Да, это я, — сказала она, подмигнув.

— У тебя отлично развиты органы чувств, бабуля. Уши, глаза и нос. Да и все остальное. Это часть твоей судьбы.

— О, какой праздник для моих чувств услышать это. Ну, заходите, — бабушка Краснушки не выглядела так, как я себе обычно представлял ведьму. Она, конечно же, была стара, но у нее не было бородавок или зеленых зубов, а улыбка была искренней и привлекательной. Может, ведьмы как раз и должны быть привлекательными, чтобы они могли заманить тебя, изрубить на куски и бросить в свое рагу.

— Давайте же. У меня на огне готовится рагу.

Я сделал еще один шаг назад:

— Рагу...? Это какое такое рагу?

— Она не собирается тебя есть, Румп. — Краснушка подтолкнула меня вперед. А потом я учуял запах рагу. У меня потекли слюнки: так вкусно пахло. Я шагнул за порог.

Сначала я увидел то, что и ожидал увидеть в логове ведьмы. Везде стояли бутылочки, от крошечных до гигантских. Было достаточно темно, чтобы разглядеть, что у них внутри, но я-то представил, что в них содержатся глазные яблоки, кровь, змеи или тараканы. Может, маленькие пальчики. В углу в своей клетке кудахтала курица. С потолка свисали травы, растения и цветы. Они выглядели очень свежими, и я удивился, как она их вырастила, если земля вся мерзлая, не говоря уже о том, что лес часто посещали. Возле камина стоял большой котел. Вот именно там, без сомнений, ведьма и покромсает меня на кусочки.

Ведьма или бабушка Краснушки (я не знал, как мне сейчас стоит ее воспринимать) поманила меня к огню. Котел был наполнен бульоном с овощами, которых я не видел уже несколько лет, хоть и ел много. Запах базилика, сельдерея, лука, мяса и других вкусностей пробрался до моего носа, и животе у меня заурчало.

— Итак, — сказала ведьма, преграждая дорогу к рагу, — неприятности начались.

— Начались? — спросил я.

— О да, ты только начал, мальчик мой, — рассмеялась она хриплым смехом. — Прядешь золото? Продаешь его мельнику? Великие горы, парень, кто ж тебя надоумил-то? Что бы сказала твоя мама? Ох, все вращается по кругу! — она снова рассмеялась.

— Это не смешно, — сказал я.

— Нет, не смешно, — согласилась ведьма. — Это чудовищно. Настолько ужасно, что это смех сквозь слезы.

Я начал сердиться, ведь пришел я сюда не затем, чтобы меня дразнили:

— А что вы знаете о моей маме?

— Садись, — ведьма показала на стул возле прялки. Я замер.

— Не хочу, — сказал я. Никогда больше я не сяду за прялку. Никогда.

Ведьма наполнила миску дымящимся рагу и поднесла к моему лицу:

 — Я не прошу тебя прясть.

— Я не хочу, — сказал я.

— Так и не надо. А теперь, сядь.

Я сел на пол, она хихикнула и отдала мне миску. Я понюхал содержимое. Вы сможете унюхать яд? Отравленное или нет, но пахло оно великолепно. Я наполнил ложку и положил ее в рот. Я втягивал в себя весь вкус рагу, прежде чем проглотил его. Никогда прежде я не ел такого замечательного рагу, наполненного ароматами, которые я даже и назвать-то не мог.

— Хорошо, — сказала ведьма. — Твоя бабушка когда-нибудь говорила тебе, почему твоя мама уехала из ВонТам?

Я покачал головой:

— Я никогда и не знал, что она была из ВонТам, пока мне Краснушка не сказала об этом.

— Хм. С чего бы начать... Хорошо, полагаю, что лучше всего начать сначала. Твоя мама была прирожденной пряхой. Здесь, на Горе, мы искали золото. В Долине есть фермы, а в ВонТам выращивают овец и собирают с них шерсть. Они ее красят, ткут из нее, вяжут и прядут. Твоя мама была одной из лучших, она была необычной пряхой. У нее был... особый дар.

— Вы хотите сказать, что она была ведьмой? — сказал я.

— Ну, не думаю, что в это слово люди вкладывают верное значение. Магия — это не что иное, как превращение чего-то во что-то из того, что уже существует. В этой Горе золото сплетается со скалой и грязью. Откуда оно взялось это золото? Земля полна тайн и волшебства, так и твоя мама. Да, в таком смысле она была ведьмой. У нее в крови была способность прясть, используя магию.

Я опустил взгляд на свои руки, гадая, смогу ли увидеть ткацкую кровь, текущую по венам.

Но всякая сила может обернуться слабостью. Твоя мать по-глупому использовала свою магию.

— Моя мама не была глупой... — сказал я.

— Она была наивной дурочкой, — сказала ведьма, прерывая меня, — она не понимала всю силу волшебства и не осознавала, что оно вытягивает из нее жизнь. Когда она пришла на гору, она была почти при смерти. Это просто чудо, с моей точки зрения, что она прожила достаточно долго, чтобы выйти замуж и родить тебя.

— Но почему? Что было не так с ее прядением?

— Ну, конечно же, ты догадался о последствиях этой магии, — сказала ведьма.

Я на мгновение задумался:

— Что-то, связанное с торговлей этим золотом?

— Правильная догадка. Когда ты отдал свое золото мельнику, ты совершил сделку, так?

— Глупую сделку, — сказала Краснушка.

— Тише, девочка.

Краснушка притихла.

— Он дал мне еды, — сказал я.

— Сколько еды?

Я помедлил:

— Для меня достаточно.

— А если подумать о сделке в целом?

Я стоял неподвижно. Я понимал, что это были необычные сделки, но я не хотел верить, что кроме обычной торговли там было что-то еще.

— Мельник никогда не был справедлив. Когда он вообще торговал честно?

— Прясть из соломы золото — это совершенно радикальное преобразование, — сказала ведьма. — Это отнимает очень много у человека, даже его способность контролировать волшебство. Ты был неспособен потребовать справедливой сделки за свое золото. Ты ведь даже не был способен назвать цену.

По мне пробежал озноб. Это не может быть правдой.

— А как же король? — спросил я. — Он забрал мое золото, но ничего не дал взамен.

— В самом деле?

Я мысленно вернулся в то время, когда король Барф потребовал себе мое золото. Я не отдал ему его сразу. Сначала я спросил его, что он даст мне взамен. «Отдай мне золото, и я пощажу тебя». И я отдал.

— Так что... они могут предложить мне взамен пустоту? Что если они предложат мне грязь, или слизней, или ... или что-то мерзкое?

— Ну, я предполагаю, что это может быть что-то не очень приятное. Но раз уж они обещали, что это будет иметь свою цену и они смогут это дать, то сделка все-таки состоится.

— Но что, если я не хочу того, что они мне предложат?

— Ага. Вот именно это и делает подобный бизнес опасным. Твоя мать никогда не пришла бы ко мне, если бы могла отказаться от сделки. Именно по этой причине она и нашла меня. Когда предложение было сделано, она была обречена. Она должна была отдавать им золото и брать то, что они предлагали, даже если она в этом не нуждалась.

Мое желание. Мой контроль. Вот цена, последствия этого волшебства.

Я подумал о тех случаях, когда приносил золото мельнику.

— Что вы дадите мне? — спросил безнадежно я, словно притащил мусор вместо золота. Я никогда не высказывал ни требований, ни пожеланий. Никогда не отказывался от его предложений и никогда не видел смысла что-то спрашивать или удивляться.

Все это время волшебство скручивало меня, лишая контроля. Я подумал о маме, тонущей во всем этом золоте.

— Вы совсем не смогли помочь моей маме?

— Ну, хочется верить, что я все-таки ей помогла, хоть и не в том виде, в каком она ожидала.

— Но она мертва! — как горячие искорки внутри меня вспыхнула злость. — Если бы вы и вправду помогли ей, она бы не умерла!

— Ее судьба был предрешена задолго до того, как она пришла ко мне, — сказала ведьма. – Но, пока она была жива, я говорила ей о том, как она может освободиться от своей привязанности.

— И как? — спросил я с долей надежды.

— Ты когда-нибудь слышал о штильцхене?

Штильцхен. Звучало для меня знакомо, но я не знал, что это значит или где я это слышал.

— Штильцхен — самая великая магия. Чистая магия, более могущественная, чем любые другие чары или заклинания. Ее ни с чем нельзя смешать: она особенная.

— Где мне ее взять? Как она выглядит?

— Ну... полагаю, она может быть где угодно и выглядеть может как угодно. Это может быть дерево, скала или гора. Магия штильцхен растет вместе с предметом, становится его частью. Это тип магии, вросшей в самую кость. Ее нельзя забрать, нельзя отменить или ею злоупотребить. Она сильнее, чем самое сильное проклятие. Я сказала твоей матери, что это единственный способ распутать ее клубок проблем. Но она ее так и не нашла. По крайней мере, до тех пор, пока не стало слишком поздно.

— Значит, она нашла ее? Где она? Она у вас?

Ведьма выглядела испуганной, но потом улыбнулась:

— Хороший вопрос, но лучше спросить: а у тебя она есть?

— Откуда? Я никогда до сих пор даже не слышал о штильцхене

— Что ж, тогда штильцхен — это что-то, что каждый должен отыскать самостоятельно. Ее нельзя взять взаймы или украсть. Она должна быть именно твоей.

— И как мне найти свою магию?

— Ну… —  ведьма медлила, а я ждал, уверенный, что сейчас она откроет мне великую тайну, даст совет, который все объяснит. Но она всего лишь произнесла:

— Тебе нужно смотреть внимательно.

Ведьмы абсолютно бесполезны.

— А ее семья? Моя мама рассказывала что-нибудь о своей семье из ВонТам? Они тоже прядут?

— Вероятно. Она лишь упоминала несколько сестер, но никогда не вдавалась в подробности, возможно, они даже не знали о ее проблемах. Она могла сбежать еще до того, как все открылось.

— Но они могли знать, — сказал я. Семья моей матери могла бы мне помочь, если бы я нашел их.

— Опаль, — произнес я. — Дочь мельника. Я должен помочь ей.

Краснушка фыркнула.

— Помочь ей? В смысле напрясть ей золота из всей соломы?

— Почему нет?

— Румп, ты хоть слышал, что бабушка только что говорила о пряже и сделках? Что если Опаль пообещала что-то, в самом деле, глупое?

— Насколько глупое? Вряд ли она пообещала что-то ужасное.

— Отчаяние может породить странные обещания, — заметила ведьма. — Иногда лучше предоставить других своей собственной судьбе.

— А что насчет моей судьбы? — спросил я.

Острый взгляд ведьмы пронзил меня насквозь.

— Ты должен найти ее, вместе с твоим именем, — ответила она.

— Становится темно, — сказала Краснушка. — Нам нужно идти, мама будет волноваться.

Бабуля бы тоже стала волноваться. Как бы мне хотелось, чтобы она сейчас дома волновалась за меня.

Мы двинулись к выходу, когда ведьма сказала:

— Стойте.

Я повернулся. Она подошла, зажав что-то в кулаке.

— Протяни руку.

На мгновение я подумал, что она собирается дать мне нечто необычное, возможно, волшебное, что могло бы мне помочь. Маленькая крупинка упала мне в руку, и все надежды рассеялись.

— Ох... спасибо...

Семечко. Она дала мне маленькое семечко. Что хорошего оно может принести мне на горе, где не растет ничего, кроме сосен и дикого кустарника?

— И маленькое становится большим, — сказала ведьма.

Я просто положил семечко в карман и кивнул, слишком измученный, чтобы спорить.

— И последнее, — добавила она. — Гляди под ноги.

Мы с Краснушкой шли обратно по снегу, путь указывали только камни на обочине. За весь путь мы ни разу не заговорили друг с другом. Мы оба думали, и хотя, возможно, об одних и тех же вещах, но по-разному. Я думал, что нужно помочь Опаль, Краснушка была уверена, что мне не следует этого делать. Я размышлял о сделках и смерти, Краснушка думала, что я идиот.

И опять мои мысли вернулись к судьбе и моему имени. Было что-то, чего я не знал, такое чувство, что это витает прямо над головой, а я никак не могу схватить эту мысль. У меня было полное имя. Моя мама прошептала мне его, и оно существовало где-то в мире, иначе меня бы здесь не было. Вот то, о чем я думал. Но прямо сейчас меня интересовало, связана ли та судьба, которой я следую, с моим настоящим именем или той его частью, которая была мне известна.

Когда мы были почти возле моего дома, я оступился и растянулся в канаве.

Вот она, расплата за мудрый совет.

 

Глава 14

Румп спешит на помощь

До дома мы добрались только к полудню. Краснушка встала возле меня и наконец-то поделилась своими размышлениями:

— Собираешься идти спасать Опаль, не так ли?

На самом деле, это не было вопросом, это было подтверждением моих сомнений. Я должен был идти.

Краснушка тяжело вздохнула. Её брови нахмурились, а уголки губ скривились, но она не выглядела злой. Ей было грустно? Я никогда не видел Краснушку грустной. Вот тут-то я понял, что, если Краснушка и называла меня дурачком, то только потому, что ей не было всё равно. Она была моим единственным настоящим другом.

— Ты позаботишься о Молочке вместо меня? Иногда она даже дает молоко.

Она кивнула:

— А что насчет твоего осла?

— Я беру его с собой, — я не хотел сильно нагружать Краснушку, и хотя Ничто был очень упрям, он мог бы везти меня или мои вещи, если бы только удалось заставить его шевелиться.

— А как ты найдешь Опаль? — спросила Краснушка.

Я пожал плечами.

— А что, если она взаперти?

Я снова пожал плечами.

— Что, если тебя поймают или отравят, или пустят в тебя стрелу...

— Ну, тогда я умру, — я улыбнулся, потому что ответ получился в рифму, хотя и не очень веселую.

Краснушка одарила меня улыбкой, на которые не была щедра.

— Хоть ты и дурачок, Румп, но всё же самый умный из всех дурачков, каких я знаю.

Я засунул руки в карманы, достал семена, которые дала мне бабушка Краснушки, и поднял их к солнцу. Я подумал, какие препятствия уготованы этому маленькому зернышку и мне, маленькому мальчику, запутавшемуся между настоящей жизнью и волшебством.

— Маленькое может перерасти в большое,— сказал я.

— При соблюдении определенных обстоятельств, — сказала Краснушка, потом она наклонилась и вскопала кусочек холодной земли; я положил маленькое зернышко в землю, и мы вместе его закопали.

После ухода Краснушки я сложил немного вещей в сумку: буханку черствого хлеба, немного печенья, флягу с водой и катушку с прялки моей матери. Я знал, что не в ней заключена магия, но всё равно мне захотелось взять её с собой. Это была как часть матери, часть моего дома. Я очень бы хотел взять что-то, что напоминало бы бабушку, но взять было нечего. С собой я мог взять только воспоминание о ней.

Когда я вышел из деревни на дорогу, которая вела к горе, день уже клонился к вечеру. По пути я остановился и обернулся, чтобы взглянуть на Деревню. Я никогда её не видел отсюда. Дома были нагромождены друг на друга на склоне горы, некоторые из них настолько покосились, что, казалось, они вот-вот соскользнут вниз. Из труб домов поднимался дым, а в окнах горели свечи. Мельница стояла на возвышении и была самой высокой постройкой в деревне. Высоко над Деревней находились прииски, на которых я проработал всю свою жизнь. Я никогда никуда из деревни не выбирался. И хотя я знал, что в мире были другие королевства, другие деревни и даже горы, эта деревня была моим миром. Я представил, как моя мама покидала деревню ВонТам с теми же чувствами, которые я сейчас испытывал.

Умом я понимал, что я буду отсутствовать не очень долго, но сердцем предвкушал, что отправляюсь в великое путешествие и что если когда-то вернусь назад, то совсем другим, во всяком случае, я на это очень надеялся.

Наконец, я покидал пределы Горы. На самом деле, мой уход был бы куда более значительным, если бы я покидал место, которое носило бы имя, как, например, Очинеф или Астерия.

Всё казалось таким значительным, полным приключений, однако мои возвышенные переживания растворились ещё на полпути на спуске с горы. Ничто ничего не хотел тащить на себе. Вместо него всё волок на себе я. Это было примерно так же весело, как играть с феями. Когда я пробовал сесть на него верхом, он либо стоял как вкопанный, либо несся с такой скоростью, что я не в силах был удержаться. Затем он спотыкался, и я падал. Кончилось всё тем, что я тащил его за собой всю дорогу, пока он мычал и плевался мне в ухо.

Когда я, наконец, добрался до подножья Горы, наступила ночь. К счастью, светила луна, иначе бы вообще ничего не было видно. По пути я встретил человека в повозке и спросил у него, далеко ли до Королевства и в каком направлении двигаться.

Он указал мне то же направление, по которому как раз я и шел и сказал, что идти добрых двенадцать миль. Моё сердце ёкнуло.

— Я бы с удовольствием тебя подвез в своей телеге, — сказал человек, — но мне кажется, твой осел не угонится за лошадью.

— Да уж, это точно, — ответил я, остро желая пнуть Ничто. Может мне стоило его просто где-нибудь тут привязать, а самому поехать, но тогда кто-нибудь мог его украсть. Как бы он ни был бесполезен, он всё же был моим единственным спутником. Я дернул его, и мы поплелись вниз по дороге.

Спустя час я умирал от голода и съел всё печенье, что у меня было. Мы нашли ручей, из которого можно было попить, и немного молодой травы для Ничто. Наевшись, Ничто уселся на траве, не желая двигаться с места. Сколько бы я ни тянул его, он только мычал. Я взобрался ему на спину и со всей силы лягнул его обеими ногами. Он по-прежнему не двигался. Я достал мамину катушку и сильно ткнул ей ему в бок. Он тут же замычал и поднялся и засеменил вниз по тропинке, а я болтался на нем из стороны в сторону.

Ничто провез меня всего несколько миль, а потом мне снова пришлось тащить его и спустя ещё час я начал задумываться: уж не ошибся ли тот человек, когда сказал, что до Королевства было не двенадцать, а двадцать или даже тридцать миль! У меня не было чутья на расстояния. Что, если я не доберусь туда к вечеру, и к утру произойдет нечто ужасное. Что король может сделать с Опаль и её семьей, если она не спрядет золото из соломы? Как мне вернуться домой, если я не смогу ей помочь?

Дорога становилась шире, и начали появляться небольшие домики, в которых было темно и тихо. Должно быть, было уже очень поздно, но присутствие домов давало мне надежду на то, что я приближался к Королевскому Городу. Домов становилось всё больше, они всё ближе располагались друг к другу, почти громоздились друг на друге. Они были похожи на маленькие замки, сделанные из щебенки, выглядели они настолько непрочными, что, казалось, порыв ветра может сдуть их. Затем расстояние между домами увеличилось, а сами дома были больше, намного больше. Дорога стала извилистой, пошла вверх на крутой холм, а на самой вершине холма показалась гигантская каменная стена. За этой стеной стоял замок Короля Барфа. Опаль была там.

Ничто не хотел подниматься вверх. Подъем был почти таким же крутым, как и на Гору и, сколько бы я ни лягал его, ругался и тыкал в него катушкой, он и не думал шевелиться. Никто не смог бы заставить его. Я оставил его на обочине у дерева, надеясь, что стайка фей искусает его упрямый костлявый зад!

На полпути к вершине холма энергия моя начала испаряться, а вместе с ней и моя храбрость. Все это — моя героическая бравада, я ведь ничего не продумал. Я отправлялся в путешествие с чувством, что все препятствия на моём пути были всего лишь незначительными помехами. Но, когда я добрался до вершины холма, я осознал, что это были препятствия, притом очень большие. Замок был окружен стеной, ворота были закрыты, на страже ворот стояли солдаты, вооруженные копьями и стрелами.

Был бы я трусом, если бы развернулся и пошел обратно? Что бы сделала на моем месте бабуля? Глупый вопрос. Бабуля, во-первых, никогда бы в такое не вляпалась. Как бы мне хотелось с ней сейчас поговорить!

Мне нужно было всё обдумать.

Я подумал о том, какие препятствия были на моем пути, и о том, как их преодолеть. Мне нужно было пробраться в замок к Опаль, но там были солдаты, стрелы, копья, каменная стена и неизвестно, что ещё меня ожидало за стеной. А что было у меня?

Упрямый осел, застрявший у подножья холма, засохшая буханка хлеба и старая прялка. И ещё кое-что. И в тот самый момент свершилось чудо.

К воротам подъехала повозка, и с неё спрыгнул погонщик, заговоривший со стражниками.

— Доставка сена для конюшен — с другой стороны замка, — сказал один из стражников.

— Это сено не для конюшен, это приказано доставить сюда, в палаты.

— Сегодня?

-У меня письмо.

Солома в покои! Это наверняка для Опаль! Стражник посмотрел на письмо, которое показал ему погонщик. Пока они разговаривал, я незаметно забрался в повозку. Закопался поглубже в сено, чтобы меня было невидно, и тут же услышал скрип открывающихся ворот; повозка тронулась вперед. Я чуть не рассмеялся от восторга.

Через минуту повозка остановились, и я услышал, как погонщик отвязал мула. Он ещё поговорил со стражей и тогда я полностью убедился, что мы заехали в замок, потому что все звуки начали отдаваться эхом.

Солома царапала мне руки, шею, всё тело. Я изо всех сил старался не шевелиться, а зуд по всему телу вызвал неприятные воспоминания, в которых так же присутствовала солома. Это случилось несколько лет назад. Я прятался от Бруно и Фредерика в амбаре, за большим стогом сена. Они разозлились на меня, потому что я громко высморкался во время свадебной церемонии их старшего брата, как раз в момент тишины. И вот Фредерик и Бруно гонялись за мной, пытаясь поджечь мне штаны. Надо было мне понимать, что сеновал не самое удачное место, где можно спасаться от огня. Весь амбар выгорел дотла, а я насилу выбрался оттуда живым. Не стоит упоминать, что штаны мои всё-таки загорелись. Эти воспоминания кинули меня в дрожь. Мне вдруг стало удивительно, что я с такой готовностью зарылся в этот стог сена.

Наконец, повозка остановилась, и я услышал стук в дверь, затем последовала неразборчивая речь, после чего я услышал голос женщины, возможно, это была Опаль. Вдруг я вывалился из повозки вместе с сеном, на полу сено скрывало меня, и я услышал, как повозка выехала и дверь закрылась.

 

Я только собрался высунуться, как вдруг ощутил чьи-то руки, выгребающие пучки соломы. Я замер, как вдруг кто-то схватил меня за волосы и потащил. Я завопил и выскочил из сена, звонко ударившись головой об пол.

— Ой, — сказал кто-то. Я поднял глаза и увидел над собой женщину, но это была не Опаль.

В руках у неё была щетка для чистки пыли, сделанная из перьев, а за юбку была заткнута тряпка. Она была немолода, но тщательно скрывала это под слоем румян. В одной руке у неё был большой кусок ткани, а в другой пучок соломы.

Эта солома предназначалась для набивки матраса, а не для прядения.

Удивление служанки быстро сменилось на гнев. Она отпрянула назад, схватила кочергу и направила её на меня:

— Пошел прочь, маленький негодяй! Тут нечего воровать!

— Да я и не...

— Вор! — завизжала женщина. — Вор! Вор в замке!

Я наклонился, пытаясь увернуться от кочерги.

Она размахивала кочергой, пока не прижала меня к окну. Окно! Так, по лестнице я не поднимался, значит, земля сразу под ним. Я пошарил рукой в поисках щеколды. Окно распахнулось, и я выпал из него прямо на спину. Я не мог вздохнуть, от удара искры из глаз посыпались, но надо было бежать, поскольку вопли служанки могли привлечь стражу в любой момент.

Я бежал вдоль стены замка до тех пор, пока не нашел кусты, в которых можно было спрятаться; я буквально занырнул в них. Ааа! Там было полно шипов! Я старался не шевелиться и не дышать. Шипы вонзались в меня со всех сторон, но я прикусил язык и наблюдал, как стража подходит к окну, из которого я только что выпал. Несколько их стражников отправились на мои поиски, один даже подошел прямо к тем кустам, в которых я прятался, но было так темно, а я сидел так неподвижно, что он меня не заметил. Вскоре они все ушли.

Я с трудом заставил себя ещё подождать в кустах; пока я там сидел, я прочувствовал боль до мозга костей. Голова и спина болели от падения, а плечи горели от побоев служанки. Шипы, будто иглы, вонзались мне в голову и в руки, но особенно в зад. Судьба может быть очень жестокой.

Я поднял глаза к небу, размышляя далеко ли ещё до рассвета. Небо было всё ещё темным, но, скорее всего, до рассвета оставалось несколько часов, возможно, даже меньше. Интересно, сколько соломы дал король Опаль? И сколько времени ей отвел? Лучше бы мне поскорее её найти.

Я медленно выполз из кустов и постарался вынуть все шипы. Земля подо мной была мокрой и липкой, поэтому каждый шаг отдавался хлюпаньем. Я замер в ожидании звука или шороха. Всё было спокойно. Отважные спасатели, на самом деле, не так привлекательны, как представляют себе люди, думал я, хлюпая ногами в навозе.

Далее нужно было найти башню. Я был уверен, что Опаль была заперта именно там. В рассказах бабули бедные девицы всегда томились в башнях. Обычно в самой вершине башни, чтобы никто не мог их спасти, если только их волосы не были длиной в милю. Волосы у Опаль не были настолько длинными. И как же тогда попасть внутрь?

В замке было много башен. В какой именно была Опаль? Думай, думай. Почти во всех окнах, кроме двух, которые я мог видеть, свет был погашен. Я прикинул месторасположение каждой из башен. Обе они располагались по разные стороны замка. С одной стороны находились главные ворота замка, куда прибывали король, королева и прочие королевские гости. С другой — располагались конюшни и кузница, и где было полно соломы. Если нужно было наполнить комнату соломой, удобнее, если комната располагается неподалеку.

Я приблизился к замку со стороны конюшни. Вокруг никого не было, даже стражи, что показалось мне странным. Я ощупал стену башни вокруг. Несколько камней неплотно прилегали друг к другу так, что я смог просунуть руку в отверстие между ними. Я полностью смог вытащить один камень. Казалось бы, такому богатому королю как Барф следует лучше следить за состоянием своего замка. Но, полагаю, что ему нет дела до внешних стен замка, его больше беспокоит то, что внутри, ведь там находится золото.

Я полез наверх. Это было не очень сложно, почти то же самое, как карабкаться на дерево. Только мне приходилось проверять каждый захват на прочность, выдержат ли камни мой вес. То, что я был мал и худосочен, в данный момент было мне выгодно. Если бы я был огромным рыцарем в доспехах, то башня рассыпалась бы, как сухарь, под моим весом.

Изможденный и выдохшийся, я, в конце концов, добрался до окна. К счастью, оно было открыто. Я услышал всхлипы. Кто-то плакал, должно быть, Опаль. Из последних сил я проскользнул на подоконник и тяжело повалился на пол.

— Ой, — Опаль поспешила к камину за кочергой. Она возвышалась надо мной, замахнувшись кочергой. Я вздрогнул. Опаль опустила своё оружие и уставилась на меня своими огромными голубыми глазами:

— Что ты здесь делаешь?

— Я здесь, чтобы спасти тебя, — ответил я.

Она безучастно смотрела на меня, настолько безучастно, что мне показалось, она меня не расслышала, как вдруг она рассмеялась. Она смеялась так сильно и визгливо, что, в конце концов, захрюкала.

— Не тебя ли зовут Задом?

Приветствие было не столь почетным, как я ожидал.

— Румп, — ответил я, — меня зовут Румп.

— Румп, — сказала она, давясь от смеха. — Румп, мой герой!

И она расхохоталась ещё сильнее. Она наклонилась вперед, держась за живот. Опаль хи-хи-хикала и ха-ха-хакала и хо-хо-хокала, упала и каталась по соломе, совсем как её брат. И тут вдруг она расплакалась. Не просто стала всхлипывать и шмыгать носом, а всё её тело содрогалось от рыданий, сопли текли по её лицу, но ей было всё равно.

— П-п-помочь м-мне? Т-ты? — спросила она, всхлипывая. — Предполагается, что я превращу всю эту солому в золото, потому что мой о-отец сказал к-королю, что я м-могу это сделать.

От неё было столько шума, что я забеспокоился. Что, если кто-то войдет в комнату проверить всё ли с ней в порядке? Опаль снова всхлипнула:

 — Почему он так сказал?

— Потому что я могу спрясть золото из соломы, — ответил я. — Твой отец это знает. Думаю, поэтому он так сказал королю. Вряд ли он думал, что тебя могут забрать. Скорее всего, он думал, что король просто потребует больше золота.

Опаль перестала плакать и вытерла лицо рукавом:

— Т-ты? З-золото? Ты можешь ткать золото?

Я поразился её удивлению. Она что до этого момента не видела у меня золота? Её что, не интересовало, что я обменивал на еду все эти месяцы?

— Да, я могу прясть золото.

Опаль сморщила нос, будто запахло тухлятиной.

— Докажи! Спряди всю эту солому в золото! — она указала на кучу соломы в углу комнаты. Я никогда раньше не прял столько соломы за один раз: там было столько, что можно было набить ею три или четыре матраса. Перед кучей соломы стояла прялка, огромная и сверкающая, только что вырезанная из дерева и отполированная.

— Ну? — сказала Опаль, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения. — Чего же ты ждешь?

Она уже не казалась такой милой или невинной девочкой.

Я сел за прялку и взял несколько соломинок. Теперь я смотрел на происходящее глазами Опаль, насколько же глупо всё выглядело. Куда уж мне, маленькому глупенькому мальчишке, спрясть из соломы золото? Я выдумал себе, будто бы я великий герой, но тут я понял, насколько глупо выглядел. Дрожащими руками я продел солому в прялку и начал прясть, не дыша, в готовности, что она вот-вот выскользнет и упадет на землю, только чтобы поиздеваться надо мной.

Жух жух жух.

Опаль воскликнула и закрыла рот руками. Её глаза излучали тот же жадный блеск, который я так хорошо знал: такой же блеск был в глазах мельника. Она потянулась к золоту, но я остановил её своей рукой.

— Что я получу за это?— спросил я.

— Что ты получишь? Я должна что-то тебе за это дать?

— Ты хочешь, чтобы я спрял столько соломы в золото бесплатно?

— Чего же ты хочешь?

Перед глазами пронеслось всё то, чего я хотел: больше еды на Горе, лошадь взамен Ничто, больше кур, семью, полное имя. Но сама необходимость просить чего-либо плотно запечатала мой рот. Ведьма точно сказала, что я не мог требовать чего-либо, я мог только умолять и довольствоваться тем, что дадут:

— Что ты мне за это дашь? — повторил я.

Опаль облизнула губы с безучастным взглядом. Она приложила палец к губам, а потом подбоченилась. Боже, что ей пришло в голову?! Я начал подозревать, что имя Опаль сулило красоту, но не ум.

Наконец, она дотронулась до шеи.

— Я дам тебе своё ожерелье, — сказала она. Я вздохнул с облегчением. — Мне его подарил отец, оно сделано их чистого золота.

Даже, скорее всего, оно сделано из того золота, которое сделал я. Я взял ожерелье и положил его в карман, глубоко дыша. Ну, не так уж и плохо.

— Закрой окна, — сказал я, приступая к делу. Они всё ещё были распахнуты.

— Мне нравится, когда открыты. От соломы я чихаю.

— Я собираюсь спрясть кучу золота. Феи со всей округи слетятся и будут роиться здесь, если оставить окна открытыми, а они похуже чихания.

— Она нахмурилась и закрыла окна, я снова принялся прясть.

Жух жух жух.

Потихоньку куча соломы превращалась в золотой стог. Опаль некоторое время внимательно наблюдала за происходящим, а потом уснула на полу с мотком золота в руках

Я спрял последнюю солому в золото по мере того, как небо становилось пурпурным. Вылез из окна, глаза слипались, всё тело ломило от усталости, мне приходилось напрягаться вдвойне, чтобы спуститься вниз по стене.

Я выполнил свой долг и мог отправляться домой, но сначала мне нужно было поесть и немного отдохнуть. Я пробрался к конюшне, где съел остатки хлеба, который достал из сумки. Мне так захотелось пить, что я попил воду, которая предназначалась лошадям. Им не было дела. Затем я обнаружил пустое стойло и соорудил себе там гнездо из соломы. Мне начинала нравиться солома: в ней удобно было спать, и феям она не нравилась. Мне подумалось, что солома куда лучше золота.

Засыпая, я поклялся себе, что никогда больше не буду прясть. НИКОГДА. И на золото мне больше не хотелось смотреть. Но я был настолько уставшим, что не мог разумно мыслить.

 

Глава 15

Солома, Солома, Солома

Я проснулся от ржания лошадей и кряканья уток. Когда я открыл глаза, то обнаружил, что нахожусь в опасном положении. Прямо возле моей головы маячил лошадиный зад.

Люди перекрикивались, открывали ставни, хватая ведра и веревки. Кто-то подошел к моему стойлу и вывел коня, что стало огромным для меня облегчением, но потом пришел другой человек и воткнул вилы в сено, едва не попав мне в глаз. Я пискнул и прикрыл рот. Слуга пробормотал что-то о крысах и ушел.

Я не знал, что делать. Если я выйду из конюшни, остановит ли меня кто-нибудь? Ищут ли они все еще ночного воришку? Я решил, что будет лучше, если я пока останусь на месте, пока все не стихнет, может быть, до самой темноты, а потом я пойду домой.

Я ждал. Считал солому, гадая, сколько золота из него может получиться. Мне хотелось есть. Я уже отвык голодать длительное время с тех пор, как начал торговать золотом с мельником. Теперь я был так голоден, что жевал соломинки. А потом мне захотелось пить. Во рту стало горячо и сухо, так что я снова попил из лошадиного корыта.

Трудно сказать, сколько прошло времени, когда ты голоден и тебе нечем заняться. Говорят, что минута все равно остается минутой, неважно, где ты находишься и что делаешь, но мой мозг отказывался это понимать. Мне кажется, что время — это просто аферист. Когда у меня дел невпроворот, оно сжимается, но, когда мне нечего делать, оно потягивается и зевает, посмеиваясь над моей пыткой. Порой минуты тянутся часами. И это был один и таких случаев.

Я не находил себе места, переживал. Гадал, что случилось с Опаль. Пришел ли король за золотом? Отправится ли Опаль теперь домой?

Наконец, в конюшню проникло красно-оранжевое закатное солнце. В конюшне опять стало шумно и оживленно. Слуги распрягали лошадей, кормили и чистили их. Все слуги громко болтали. Мне было скучно от того, что им казалось интересным. Лорд Так-и-так женился на Леди Такой-то-Такой-то. Служанка опрокинула на кого-то бокал вина. Барон Какой-то-Там опять нес бред о троллях в Восточных Лесах.

— Иди и помоги мне с этой кучей соломы. Король желает, чтобы ее всю отнесли в западную башню.

В мою кучу соломы погрузились вилы.

— Зачем? Мы же только что набили матрасы свежей соломой.

— Не знаю. Он хотел, чтобы прошлой ночью туда отнесли лишь кучу, а теперь желает, чтобы всю солому из конюшен до последней соломинки отнесли в восточную башню. 

Их вилы втыкались в солому одни за другими, и я был вынужден сдвигаться и ворочаться, чтобы они не прокололи меня.

— Король что, корзины плетет?

Слуги рассмеялись. Они наполнили тележку соломой и ушли. К счастью, они не заметили моей головы, торчащей над оставшейся кучей.

Я спрятался за большие баки, пока не стало темно и все не затихло. Меня трясло. Я не мог пойти домой. Не теперь, когда Опаль по-прежнему в беде. О, как бы мне хотелось, чтобы я их не слышал! Но с чего же я удивляюсь? Почему я об этом не подумал? Вчерашняя ночь была всего лишь проверкой. Конечно, король Барф прикажет принести еще больше соломы, всю солому, которая есть, и заставит Опаль прясть ему золото. Но даже после этого будет ли он удовлетворен? Остановится ли он вообще?

Мне не хотелось сейчас думать о будущем. Я должен подумать о настоящем. Опаль все еще в беде, и это была, больше, чем моя вина. Я не мог ее бросить.

Мне оставалось лишь вернуться в башню.

Когда я выпал из окна на этот раз, Опаль, казалось, ждала меня:

— О, я знала, что ты придешь, Роберт!

Роберт?

— Я Румп, — сказал я.

— О, не думай об этом. Я знаю, что Фредерик с Бруно обзывали тебя всякими разными дурацкими именами. Но я не стану. Я буду звать тебя Робертом. Это подобающее имя.

Она улыбнулась, словно это добрейший поступок, но я не мог улыбнуться в ответ. Я с открытым ртом глазел на всю эту солому. Ее было в два, нет, в три раза больше, чем до этого. Ее свалили у стен почти до потолка.

— Дыхание тролля, — пробормотал я.

— О, все не так уж и плохо, да? — сказала Опаль. — Ты ведь такой умный, можешь спрясть это все, не моргнув и глазом.

Мне поплохело, да и выглядел я, пожалуй, неважно. У Опаль глаза наполнились слезами, когда она заговорила, подбородок ее дрожал:

— Ты должен! Король говорит, если все до последней соломинки не превратится в золото, я умру! Они у-убьют меня! — она стонала, хоть я и не думал, что это было также искренне, как прошлой ночью. Не было никаких розовых соплей. Но искренне она рыдала или нет, был ли у меня выбор?

— А что ты мне дашь? — спросил я.

Опаль надула нижнюю губку так, как бывает у малыша, когда он готов расплакаться.

— Я уже отдала тебе свое ожерелье. Оно сделано из чистого золота, ты, болван! Ты вообще представляешь, сколько оно стоит?

— Это был расчет за прошлую ночь. Ты должна дать мне что-то за сегодняшнюю. Кроме того, я ведь для тебя гору золота сооружаю, — сказал нетерпеливо я. И кто из нас болван?

Опаль отчаянно озиралась. Я нервничал от того, что мне приходилось наблюдать за тем, как она размышляет. Она, казалось, ничего не понимала и была заинтригована. Опаль провела рукой по волосам, облизала губы, покопалась в платье и, наконец, обратила внимание на свои пальцы.

— Я дам тебе свое кольцо, — сказала она, стягивая колечко с пальца. Оно не было ни золотым, ни серебряным, скорее всего, сделано из дешевого олова, но у него был небольшой камушек, отсвечивающий белым с завитками фиолетового и синего. Опал.

— Его дала мне мама, — сказала она, — перед тем как умерла.

Она вложила мне его в руку, и я почувствовал угрызения совести. Я не думал, что у нее было что-то ценнее золота, что она может дать мне или пообещать, но теперь я видел, что это был бесценный знак внимания. Я начинал по-настоящему ненавидеть эти сделки и обещания. Впрочем, ничего ужасного тут не было.

— Закрой окна, — сказал я и принялся прясть. Мое тело все еще болело с предыдущей ночи. В ноге пульсировала боль каждый раз, когда я нажимал на педальку. Но я не останавливался. Жух, жух, жух. Золото, золото, еще больше золота. Я искал его всю свою жизнь и вот оно, течет, словно вода. Мне был ненавистен его вид.

На этот раз Опаль провалилась в сон гораздо раньше, одна рука обвита золотом, другая — соломой. Когда первые лучи восходящего солнца появились на небе, я забрал у нее остатки соломы и спрял их тоже. Везде валялось золото, но для меня оно выглядело как сверкающая солома. Я не понимал, почему люди настолько сильно его любят.

Как только я спустился с башни, открылась двери, и король Барф проговорил своим протяжным голосом:

— Ах, моя милая девочка, ты просто сокровище несравненное.

Мои пальцы одеревенели и болели. Ногу сводило судорогой, спина и голова раскалывались от боли. Спуск по стене превратился в агонию, но все, о чем я мог думать, — это добраться домой. Кров и еда. В животе заурчало, когда ноги коснулись земли. Но потом я услышал другое урчание. Оно становилось все громче, и это, определенно, урчало не в моем животе.

Я стоял посреди дворцовых земель, даже не заботясь о том, чтобы спрятаться. Я не мог ни шевельнуться, ни заговорить, несмотря на то, что рот у меня был широко открыт, а язык почти выпал из него. У меня аж слюни потекли.

Через замковые ворота катила процессия из телег. Одна, две, три... больше десятка телег размером с дом.

И все они были битком набиты соломой.

Я присел у дерева и наблюдал за тем, как слуги разгружают солому, поддевая вилами наверх и занося внутрь. С каждой партией, которую они заносили, я ощущал, как на меня давит весь груз этой соломы, тяжелый, словно золото. Мне было тяжело дышать, и я понял то, что должно было быть ясно для меня с самого начала. Вот моя судьба — прясть золото для капризного жадного короля всю оставшуюся жизнь.

Я-то думал, что когда находишь свою судьбу, то становишься счастливым. Но, возможно, я ошибался. Может быть, это нечто, что нужно просто принять как должное. Поддаться ему. Разве я не видел жителей Горы, которые отдавались на милость своей судьбы? Они приняли ее, потому что всегда знали, как их зовут и знали то, какая судьба им уготована. А еще они знали, что ничего изменить нельзя. Может, мне просто нужно принять то, что лежало прямо передо мной.

Я ощущал навалившуюся тяжесть и сонливость. Нужно было так много спрясть. Я должен был вернуться к Опаль прямо сейчас, но мне нужно было хотя бы чуть-чуть поспать. Я двинулся по направлению к конюшням, но кто-то меня остановил:

— Эй, парень, куда это ты идешь?

— В конюшни, — сказал я сонно. Мне плевать, что он подумал.

— Не сейчас, парень, у нас много работы, — и он бросил к моим ногам солому. — Неси внутрь за остальным.

 Я посмотрел вверх и увидел цепочку людей, несущих за спиной солому в замок.

Глубоко вздохнув, я взвалил тюк соломы на спину. Колени прогнулись под его тяжестью. Я последовал за цепочкой в замок по ступенькам и далее в покои. Мы, должно быть, были в другой башне, поскольку размеры этой комнаты превышали предыдущую раза в три. Солома лежала по углам и поднималась по стенам, закрывая гобелены, картины, окна. Это никогда не прекратится. Пока в Королевстве есть солома, король Барф будет готов всю ее превратить в золото.

Я беспомощно посмотрел на всю эту солому и зарылся в нее. Никто меня не заметил, работники продолжали носить солому, куча становилась все выше и выше, пока полностью не закрыла окна, и свет не погас.

 

Глава 16

Одной Сделки Много

Я вздрогнул и проснулся. Сколько же я проспал?

Кто-то всхлипывал. Слишком поздно? Я барахтался в соломе, пока не выкатился из стога прямо под ноги Опаль. Она ныла, а ее лицо было мокрым от слез и красным. Когда она сердито нахмурилось, оно стало еще краснее, а глаза превратились в узкие щелки.

— И где же ты был? — подбоченившись, вопрошала Опаль.

— Разгружал солому.

Снопы соломы в комнате почти достигали потолка, они были сложены вплотную к камину, где опасно потрескивал огонь. Опаль стояла между очагом и прялкой.

— Ты только посмотри на эту комнату, — говорила она, как будто была моей матерью и бранила меня за беспорядок.

— Имей в виду, король обещал сделать меня королевой после этой партии, и если ты где-то напортачишь, то станешь первым, кого я прикажу обезглавить!

Я хотел было сказать, что если напортачу, то она вряд ли станет королевой и сможет кого-нибудь обезглавить, но я слишком устал для споров. Моим единственным утешением было то, что если что-то пойдет не так, то Опаль и ее отец тоже будут наказаны. Я представлял их обоих в темнице закованными в цепи.

Я склонился над прялкой и бросил солому на колени. Снопы закрывали окно, и я не мог увидеть, было ли еще светло или уже наступила ночь. Заснул я уже ранним утром, но оставалось все еще очень много соломы. Неважно, сколько было времени, мне нужно было работать, и быстро. Глубоко вздохнув, я закрутил солому пальцами и нажал ногой на педаль. Боль и спазмы снова вернулись.

Я прял так быстро, как только мог, но Опаль ходила по кругу, нетерпеливо потирая руки и спрашивая:

— Ты можешь быстрее?

— Нет.

— Держи солому поближе! Не разбрасывай ее! — она схватила пару упавших соломинок, упавших с моих коленей, и бросила мне в лицо. — Разве ты не знаешь, что произойдет, если завтра утром все до последней соломинки не превратится в золото? Неудивительно, что мои братья говорят про тебя,что ты болван.

Я остановился.

— Хочешь продолжить?

Опаль поджала губы и посмотрела на меня:

— Пряди, иначе...

Иначе мы оба будем мертвы. Я работал быстро как никогда, завалившись с головой соломой, и нажимая на педаль так, словно от этого зависел мой следующий вздох.

Шли часы. Все тело ныло от сидения в неудобной позе и долгой работы. Несмотря на растущую кучу золота, солома высилась надо мной, словно дикий зверь, готовый проглотить меня целиком.

Я заработал быстрее. Вскоре я мог различить гобелены на стенах, а затем окна. Снаружи было темно, а значит, еще было время.

Светало, когда я уже заканчивал прясть. Все стены были покрыты мотками золота, я оставил только пространство между собой и окном, чтобы иметь возможность уйти. Оставалось только надеяться, что на эти стены не труднее вскарабкаться, чем на предыдущую башню.

Оставалось лишь несколько пучков соломы у моих ног. Опаль спала у огня, положив голову на моток золота и пуская слюни. Пальцы одной руки ощупывали другую, как если бы там чего-то недоставало. Ее кольца.

Я прекратил прясть.

Мы не заключили сделку с Опаль. Я был так сосредоточен, чтобы успеть в срок, что забыл спросить, что она мне даст взамен. Я спрял золото, но что, если сделка не состоится? Что, если оно превратится обратно в солому? Кто-то пострадает? Может, я не смогу покинуть замок?

— Опаль, — громко зашептал я. — Опаль, проснись.

— А? — она села. На лице виднелись красные полосы от мотка золота, на котором она спала. Ее волосы были смешно взъерошены. Она вытерла слюни рукой и, зевнув, спросила:

— Ты закончил?

— Почти, но ты забыла дать мне что-то взамен.

— Ты и не спрашивал, — ответила она с милой улыбкой.

— Ну, я спрашиваю сейчас. Что ты мне дашь?

— Ничего, — ответ прозвучал надменно, она уже чувствовала себя королевой. — Ты почти закончил, а у меня нечего больше тебе дать, я уже отдала обе самые ценные вещи, которые у меня были.

И она снова потерла безымянный палец.

— Слушай, — сказал я, закручивая последнюю соломинку, — я не могу отдать тебе золото, пока ты не дашь мне что-то взамен, я даже уйти не могу. Разве король не удивится, войдя сюда и увидев меня, сидящего за прялкой?

Ее лицо исказилось от гнева и стало уродливым.

— Убирайся! Отойди от прялки! — проворчала она. — Никто не поверит, что такой болван, как ты, мог это сделать! Это мое золото!

Она наклонилась, чтобы поднять моток золота, но не смогла. Она пробовала тянуть его, вытащить и выцарапать, но золото как будто было все размыто по полу и скреплено между собой.

— Что ты сделал? Ты, маленький негодяй! — зарычала она. — Ты лишишься головы за это!

— Золото не твое, — спокойно произнес я. — Оно не твое, пока ты мне что-нибудь не дашь. И король не сможет его взять.

 Я улыбнулся. Магия ловка и разумна.

Угрожающее выражение сошло с лица Опаль. Казалось, она съежилась и без конца облизывала губы.

— Отдать тебе что-то, — пробормотала она.

Она почесывалась, теребила свои волосы и платье. Господи, она что, собирается отдать мне свое платье?

— Ты не обязана давать мне что-то сейчас, — в отчаянии сказал я. — Ты можешь пообещать мне что-то в будущем. Я понятия не имел, сработает ли это, но Опаль заставила меня нервничать, и в голове эхом пронеслись слова ведьмы. Отчаяние может породить странные обещания.

— Пообещать тебе что-то? — она думала вслух. — Ну, я же стану королевой. Думаю, я смогу дать тебе практически все, что угодно. Но я не смогу дать тебе золота: король, мой будущий муж, не позволит. Что бы такое я могла тебе отдать? Не знаю, что именно будет принадлежать мне.

Мое нетерпение нарастало. Солнце поднималось из-за конюшен.

— Просто пообещай мне что-нибудь, что угодно, наверняка, твое. Я не прошу твоего первенца.

— Моего ребенка? Тебе нужен ребенок?

— Нет, я совсем не то...

— Конечно, своих детей у тебя так может и не быть. А у меня, возможно, будет больше, чем я смогу воспитать, — она бессвязно бормотала вслух. — У моей матери был десяток детей, а у бабушки — дюжина, наверняка, я пошла в них. Что такого, если я отдам одного тому, у кого никогда не будет своих детей? А если у меня их не будет, то отдавать никого не придется. Ничего не случится, если пообещать то, чего может не быть.

— Опаль... — снаружи послышались шаги. Я не имел в виду, что мне нужен ребенок. Да что угодно: пирожное, яблоко, ее платье! Но мой язык будто окаменел. — Просто дай мне что-нибудь, — попросил я. — Что ты мне дашь?

Шаги приближались, и Опаль напряглась.

— Убирайся, выметайся отсюда! Тебя не должно здесь быть, когда он войдет! — она подтолкнула меня к окну.

— Что ты мне дашь? Ты же не сможешь взять золото! — я уже стоял на подоконнике.

Опаль оглянулась на дверь и на золото позади нее. В замке звякнул ключ.

— Опаль!

— Отдам тебе своего первенца, обещаю, — она схватила моток золота и прижала его к груди. Затем она торжествующе улыбнулась мне и погладила золото, словно пушистого зверька.

Дверь распахнулась.

Я выпал из окна.

Было бы здорово, если бы прямо сейчас подо мной оказался сноп соломы. Но из всей соломы, с которой я имел дело в моей жизни, не находилось и пучка, когда я нуждался в ней больше всего. Я упал на землю, прыгнул и покатился, остановившись в колючем кустарнике.

— Ай, — вскрикнул я и зажмурился. Боль разлилась по всему телу, шипы кололи кожу, оставляли синяки и порезы, и...

— Ай, — было больно дышать. Должно быть, я сломал ребра, возможно, руку. Я не был уверен, чувствую ли свои ноги.

На меня обрушился шквал суеты и шума, но все было размытым и нечетким.

— Что такое?

— Он только что свалился с башни!

— Он помер?

— Думаю, жив.

Кто-то наклонился надо мной:

— Ты живой?

— Живой, — сказал я, едва дыша. — И скоро у меня будет ребенок.

— Что он только что сказал?

— Что-то на счет ребенка.

— Ребенок, — сказал я и отключился.

 

Глава 17

Бесконечные Сказки Марты

— Король завтра женится? На простолюдинке?

— Так говорят, на очень богатой простолюдинке. Поговаривают, что она может ткать золото из соломы. Поговаривают, что она ведьма.

Мужчина с женщиной разговаривали тихо, но очень выразительно. Я попытался открыть глаза, но веки были тяжелыми.

— Но как же, король не может жениться на ведьме!

— Может, если она превращает солому в золото. Ничто король не любит так, как золото, думаю, он на всё способен ради того, чтобы его заполучить.

У меня было ощущение пробуждения от очень плохого сна, в котором мне пообещали младенца, и попадания в другой плохой сон, в котором всё моё тело ныло так, как будто я выпал из окна башни. Вскоре я вспомнил, что всё так и было на самом деле. Я застонал.

— Смотри, он просыпается. Бедняжка!

Я открыл глаза и увидел женщину, склонившуюся надо мной. Она была довольно пухленькой и, хотя она была взволнована, мне она показалась очень доброй женщиной. Щеки её были красными и круглыми, словно яблоки, казалось, что все морщинки на её лице появились исключительно от искренних широких улыбок и смеха от всей души.

— На, вот, парнишка, возьми выпей, — она поднесла чашку с горячим бульоном к моему рту, и я отпил. Это помогло мне немного прийти в себя и осмотреться.

Комната была большой, и в ней царила неразбериха. Всех звуков я не различал, но видел, как входили и выходили слуги, приносили посуду, подносы, ведра и тряпки. В двух больших каминах горел огонь, в них стояли большие горшки. Стены были серые и потертые. Я находился в королевских кухнях. Это было совсем не то место, где мне хотелось бы быть.

— Здорово ты свалился, малец!

Ко мне подошел мужчина в красно-золотой форме с мечом. Я отпрянул назад.

— Не волнуйся, я не причиню тебе вреда, хоть ты и напроказничал, — усмехнулся он. Казалось, он не обвиняет меня, а потешается. Он был намного моложе той доброй женщины, но у него было такое же смеющееся лицо, которое скрывала борода.

— Да ладно тебе, Хельмут, он всего-навсего любопытный мальчишка, — сказала женщина, посмеиваясь. — Вспомни себя в его возрасте. Постоянно сновал по углам в поисках чего-нибудь интересного. А помнишь, как однажды глотнул лучшего королевского вина, и всё оно оказалось на чистом кухонном полу?

— Да, мне за это хорошенько от тебя досталось, — сказал солдат, —  вот именно поэтому я вырос и стал здесь хранителем покоя от таких хулиганов как...

— Ему просто было любопытно, какое в том преступление. Услышал, должно быть, сплетни и прибежал сам посмотреть. Я бы и сама залезла на эту башню, да, боюсь, она подо мной рухнет, — она засмеялась, и всё её пухлое тело засмеялось вместе с ней, совсем как у Освальда, только эта женщина мне нравилась, и смех её мне нравился куда больше. Мне тоже хотелось было засмеяться, но всё тело свело от боли, и я сильно закашлялся.

— Ну что ты, тише, выпей ещё. Ты себе всё отбил. Прослойки-то на косточках нету, а иногда полезно её иметь, — она похлопала себя по бедрам.

— Ну, теперь говори, как тебя зовут? Всем нравится, когда к ним по имени обращаются, не так ли?

Не всем.

— Роберт, — ответил я. Как только ложь соскользнула с моего языка, я осознал, что этим именем меня называла Опаль. Но я был доволен, что не назвал этой женщине своего настоящего имени. На мою беду, о происхождении моего имени все знали, не нужно было ничего объяснять, а сейчас что-то объяснять у меня просто не было сил.

— Хорошо, Роберт, — ответила женщина. — Меня зовут Марта, я одна из поварих в королевстве, а это мой сын, Хельмут. Я дала ему это имя, чтобы он стал стойким солдатом, крепким и бесстрашным.

— Я таким и стал, — сказал Хельмут.

— Но, на самом деле, он и мухи не обидит, можно было с тем же успехом назвать его Пушистик.

— Ладно, хватит уже, зануда! — одернул её Хельмут, улыбаясь.

— Для тебя — Мама, Пушистик. Давай уже свои носки!

Хельмут протянул ей пару изношенных до дыр носок, и Марта принялась их штопать. Это зрелище до боли напомнило мне бабулю, которая тоже частенько штопала мне носки. Теперь они уже были все дырявые, я чувствовал, как пальцы вылезают через дырки и трутся об изношенные сандалии.

— Ну что же, — сказал Хельмут, — сейчас мне лучше отправиться на свой пост. Похоже, что нам придется быть предельно бдительными, чтобы защитить будущую королеву от глаз всяких хулиганов, желающих на неё полюбоваться. Король приказал удвоить охрану башни, где она находится.

Он подмигнул мне и ушел. Марта проводила его взглядом, было видно, что она им очень гордилась, даже несмотря на то, что поддразнивала его за мягкость характера. Мне стало интересно, а смотрела бы на меня так же моя мама, если бы была жива?

— Ну что, Роберт, рассказывай, как ты тут оказался, я же вижу, что ты не здешний.

Я огляделся по сторонам, чтобы понять, с кем она говорит, но потом вспомнил, что Роберт — это я. От её вопроса я замер, судорожно пытаясь придумать какое-нибудь объяснение, но Марта не дождалась ответа:

— О, ну не рассказывай. Вижу, что это секрет, так что лучше храни его, потому что я всем разболтаю.

— Странные дела творятся, девушка с этим золотом. Ничего хорошего из этого не выйдет, скажу я вам. Никогда ничего хорошего не выходит, если в деле замешана магия, знаешь ли. Всегда приходится за это платить. Знала я одну женщину, она на кухне тоже работала, так вот она пошла к ведьме, чтобы та дала ей снадобье для красоты. Да, снадобье ей помогло, она стала красивой, но у неё начались страшные проблемы с дыханием, что же хорошего? И всё равно она состарилась. А снадобья от старости нет, насколько я знаю. Охохо.

Марта болтала без умолку, она выдавала по десять слов на один стежок, а шила она быстро, но меня это не раздражало, наоборот, мне не нужно было ничего объяснять самому.

— А эти дела с золотом... Если король Бартоломей Арчибальд Реджинальд Флейта так же мудр, как и его имя, в чем я лично сомневаюсь, он перестанет безобразничать и начнет выращивать хлеб. Золотом королевство не прокормишь.

 Разве нет? На Горе слово «золото» всегда означало еду. И мельник Освальд всегда так говорил: «Золото — значит еда». Чем больше ты находил, тем больше еды у тебя было. Но потом я понял, что сама еда откуда-то должна была браться.

— А что, в Королевстве мало еды? — спросил я Марту.

— Боже мой, а ты не знал? Хотя ты ещё такой молодой, тебе, наверно, не больше десяти лет, — я очень удивился, хотя мне было двенадцать, я не выглядел старше восьми, и был приятно удивлен, что мне дали десять.

— В общем, — продолжила Марта, — зерно в Долине пострадало от непогоды и вообще. Голод в этом году нам пока не угрожает, но если и в следующем году будет неурожай... что ж, тогда нам всем придется добавить чуть больше воды в рагу, — так, значит, нехватка продовольствия, действительно, была. Возможно, я судил мельника Освальда слишком строго.

— Дефицит сейчас во всем, — продолжала Марта, — с Горы теперь приходит куда меньше золота, а это, знаешь ли, наш главный источник торговли. А золото это все, о чем думает король. Боже мой, ты бывал в замке? Там всюду золото, не на кухне, конечно, но в других комнатах золотые зеркала, золотые вазы, даже полы позолоченные, да и король увешивает себя золотом каждый божий день.

Пока Марта говорила, она не прекращала шить.

— Он мог бы обменять золото на еду в соседнем королевстве, но нет, это же радость его жизни. Слуги тратят половину своего времени, отгоняя фей. Что за зануда! Я знаю девушку: она все время опухшая от постоянных укусов. Но вряд ли ты когда-нибудь услышишь, что это заботит короля. Даже теперь, когда мы на грани голода, — она вздохнула, это была первая пауза за десять минут.

— Ну, нельзя пренебрегать зерном, ожидая пира. Может, эта девушка спасет нас всех, в конце концов. Вдруг она умеет превращать золото в молоко и картофель.

Марта продолжала, рассказывая о различных неприятностях, к которым приводит магия, и слухи о девушке, которая прядет из соломы золото. Она знала все детали предстоящей свадьбы вплоть до того, какие цветы будут на торте и в волосах невесты и как король планирует бросить в толпу золотые монеты.

— Ну... я...

— А, я понимаю, — рассмеялась она, — она не знает, куда ты отправился. Ах ты, проказник! Ну не могу сказать, что Хельмут такое не вытворял, постоянно куда-нибудь да влипнет. Но она с ума сойдет от беспокойства за тебя, надо ей сообщить, где ты. Скажем, что ты немного поцарапался. Не стоит её посвящать во все подробности, но надо сказать, что ты в порядке и Марта позаботится о тебе, пока ты окончательно не поправишься и сможешь пойти домой. Ну, так как зовут твою маму, дорогуша?

— Краснушка, — заплетающимся языком сказал я. Если послание должно было быть отправлено, она так же должна была его получить. Таким образом, мне ничего не пришлось бы объяснять Марте.

— Странное имя, должно быть, она весьма занятный человек.

Я молча согласился.

— Последнее время я не придаю большого значения именам. Знавала я одну девушку по имени Гладиола. Предполагалось, что она вырастет красавицей, но, на самом деле, она выросла скрюченной, вдобавок ещё и косоглазой. Или взять хотя бы моего Хельмута, ай, да что тут говорить, — она засмеялась и отправилась к окну. — Эй, сообщение! — прокричала она нараспев, хватая толстенького маленького гномика, извивающегося от волнения.

— Итак, Роберт, что ты хочешь ей передать?

— Ну... передайте, что мне очень жаль, что заставил её волноваться, скоро буду дома.

Марта выпалила длиннющее послание гному, со всеми подробностями моих ран, четкое описание места, где я находился и рассказ о том, кто была Марта и её сын. Когда она попросила гнома всё повторить, он всё перепутал, и ей пришлось ещё раз всё повторить, а в этот раз получилось ещё длиннее. Гном снова всё перепутал, в конце концов, Марта потеряла терпение и выкинула гнома из окна. Гном засеменил прочь, напевая: «Сообщение для Краснушки! Сообщение для Краснушки!»

Я размышлял, сколько времени ему понадобится, чтобы разыскать Краснушку и какое послание он ей передаст в итоге. Скорее всего, она поймет всё, что нужно. И я знал, что она подумает: подумает, что предупреждала меня об этом.

Да, наткал я себе кучу проблем. Опаль пообещала мне своего первенца! От этой мысли меня настиг приступ тошноты. Опаль не понимала смысла магии. Она же не могла всерьез думать, что я могу забрать её ребенка, а, может, она думала, что сможет отказаться от обещания. Она не понимала, что мне-то придется ребенка забрать! Краснушка объясняла мне, что правила есть правила, магия обязывает их соблюдать. Опаль пообещала ребенка за золото. Я должен был его получить, если он когда-нибудь у неё родится.

Но это было только частью моих проблем. Было ещё веретено и золото. Разумеется, что король захочет, чтобы Опаль ещё пряла. Будет ли он угрожать смертью собственной королеве, если она не спрядет ещё золота из соломы? Может быть, мне придется остаться здесь навсегда... всегда быть подле королевы, когда ей понадобится прясть золото из соломы?

Нет, я не мог остаться тут навсегда.

Я думал о том, что Опаль опрометчиво могла бы мне пообещать. Свой правый глаз, руку или ногу. Ещё детей. Теперь я отчетливо видел свою судьбу. Я держал на руках дюжину плачущих детей, пытаясь спрясть гору соломы в золото, пока Опаль криками понукала мной, потому что была королевой. Я почувствовал головокружение, у меня разболелась голова. Я не мог идти домой. Мне нужно было убраться отсюда как можно дальше, туда, где я больше не услышу об Опаль, или о короле, или о ребенке.

Но в основном я должен был отыскать штильцхен. Штильцхен — вот единственный способ все исправить. Именно это и искала моя мама. И Лесная Ведьма сказала, что я нуждаюсь в нем.

Но где мне найти его? Ведьма сказала, что я должен искать, но искать где? Под камнями? Под землей? На дереве? В небесах? В ВонТам и ЗаПределами?

Утром во всем замке зазвонили колокола и колокольчики, но не одним ударом как деревенский колокол на Горе, а десятком разных голосов. Звук должен был быть приятным, но у меня голова раскалывалась от боли.

— Ладно, Роберт, — сказала Марта, — мне пора на свадьбу. Мне думается, сегодня я принесу немного золота. Разве это не замечательно? Ты лежи, отдыхай, а я принесу тебе монетку, сотворенную твоей королевой. Может быть, случится хоть что-то хорошее. На столе хлеб и пирожки, дорогой. Бери и ешь, ешь, ешь! Не люблю, когда растущий мальчик такой костлявый.

Когда Марта ушла, я сел и отбросил одеяло. Потом соскользнул с кровати, морщась от боли во всем теле. У меня закружилась голова, и я на мгновение замер, приходя в себя. Все мои вещи Марта аккуратно разложила у огня. Мои туфли, маленькая сумка с катушкой и бурдюк.

Я съел еще пирожок с мясом и кусочек хлеба, потому что Марта сказала, чтобы я ел. Я положил хлеб и пирожок в сумку, отчего почувствовал укол вины, но мне нужна была еда. Мне хотелось бы сделать что-то для Марты за ее доброту (спрясть ей катушку золота или целую стопку), но со всей своей добротой она не предложила мне сделку. Кроме того, у нее не было прялки.

И, честно говоря, я завязал с прядением. Пора оставить это в прошлом. Навсегда.

 

Глава 18

В Поисках Штильцхена

Выбраться из замка оказалось гораздо проще, чем войти в него, особенно из-за свадьбы. Через ворота меня практически вынесла толпа народа, кричащая и бросающая горсти зерна. Они особо о голоде не переживали. Но, полагаю, если у вас есть королева, способная ткать золото из соломы, вы ни о чем не станете переживать.

День был теплым и солнечным — идеальным для свадьбы. Среди толпы метались и прыгали гномы, повизгивая от замечательной новости дня.

Свадьба у короля! Свадьба у короля,

С девушкой, что из соломы золота напряла!

Я последовал за толпой вниз по склону, и что бы вы подумали? Ничто был именно на том самом месте, где я его оставил, жуя травку и выглядя скучающим. Я думаю, что никто не стал тратить время на то, чтобы его забрать. Или же он не пошел бы с ними, даже если бы кто-то и постарался его увести. Я почти был чуточку горд за Ничто, когда взял его за веревку и потащил прочь.

Вскоре из ворот замка, что были позади меня, появилась королевская карета, направляющаяся по Королевству, чтобы продемонстрировать новую королеву. Дороги были переполнены знатью, солдатами, слугами и крестьянами. Все они победоносно кричали, когда карета появлялась в их поле зрения. В карете была Опаль, Королева Опаль, на голове которой была надета золотая корона, а платье было расшито золотой нитью. Она улыбалась, но была бледнее, чем обычно, а язык, как и раньше, вился по губам. Я задавался вопросом, неужели она до сих пор нервничала.

На короле Барфе золотая корона была больше, чем его голова, а одет он был в такое количество золота, которого я не видел на нем в первый раз. Доспехи из золота, нарукавные повязки, покрытый золотом меч и ножны, золотые кисточки и пряжки и повсюду вышивка золотом. Потрясающе, но на обоих не нападали феи, но потом я увидел окружающих их слуг, отмахивающихся от фей и брызгающихся на тех грязью. Да и карета была завешена сеткой.

Несколько несчастных слуг бросали монеты из чистого золота на улицу, отмахиваясь от фей, как только могли. Народ ползал по земле и выцарапывал лежащее золото. Мельник с сыновьями тоже были в толпе, они толкались больше остальных и рычали, пытаясь добраться до монет. Все выглядело так, словно дикие животные дерутся за куски мяса. Животные. Вот, кто они все.

Пока я проталкивался сквозь раздувшуюся толпу, то увидел еще кое-кого знакомого. Разносчик Кесслер сидел сам по себе на обочине дороги. Его пятнистый мешок лежал обмякшим и пустым сбоку от него. Кесслер был босым и грязным, его яркие рыжие волосы свалялись от грязи и жира. Но, по крайней мере, рядом с ним не было мышей. Я удивился, как же ему удалось от них избавиться. Может, он мне подскажет, что нужно сделать, чтобы исчезли все неприятности, которые я учудил.

Возле лица Кесслер держал какой-то небольшой предмет. Потом он зажал его между рук, прикрыл глаза и что-то прошептал. Когда он раскрыл руки и заглянул внутрь, то зарычал от злости и разочарования. А потом повторил ритуал.

— Привет, Кесслер, — сказал я.

— Что? — он торопливо огляделся, пытаясь понять, кто с ним заговорил, потом его взгляд остановился на мне. — Ах, да. Привет. Прекрасного дня вам, сэр, — он взглянул вниз на свои руки и что-то еще пробормотал. Я наклонился поближе, чтобы увидеть, что он там держал и углядел золотой отблеск. Одна из пухленьких монет со свадьбы.

— Что делаете?

— Размножить, размножить, — сказал он и почесал голову. — Больше золота. Больше, больше, больше, — он снова принялся бормотать и тереть монету пальцами.

— Что случилось с мышами? Как вы прогнали их? — спросил я.

— Что? Мыши? О. Их нет. Я могу заставить исчезнуть всякую всячину, ты же знаешь. Хочешь на кое-что посмотреть? Но, о... я забыл, я забыл. О чем я забыл? — он почесал голову и потянул за волосы. Потом он вернулся к своей золотой монете, поднеся ее к лицу и что-то ей шепча.

Я в ужасе уставился на него. Бедняга Кесслер! Его свела с ума его собственная магия, и он не мог теперь остановиться. Случится ли подобное со мной?

Я потянул на себя Ничто и мы свернули на дорогу, которая вела прочь от толпы, короля с королевой и Кесслера.

Я прошел по мосту через речку и подошел к указателю, направленному в сторону, на котором было написано:

ВОНТАМ и ЗАПРЕДЕЛАМИ

ВонТам. Моя мама была родом оттуда. ВонТам находилось далеко от Королевского Города. Если ее семья все еще там, может, они знают что-нибудь о прядении и о том, как мне выбраться из всех этих неприятностей. Может, я даже узнаю свое имя.

Мы едва ли прошли милю, когда сгустились сумерки.

Я хотел убраться подальше от Королевства, но Ничто развернулся и направился в другом направлении. А потом, когда я попробовал повести его правильной дорогой, он решил попастись на травке. Мы шли очень медленно. Так медленно, что муравьишки под нашими ногами бежали гораздо быстрее. Я придумал о Ничто стишок:

Ничто у меня глупый такой,

Что пускает он только слюни.

Да и из меня возница совсем никакой,

Ведь я наступил в его нюни.

На Восточный Лес опускалась темнота. Я весь вымотался, несмотря на то, что прошли мы всего две мили после того, как Ничто выбрал неправильное направление. Все мое тело ныло и болело от падения.

На дороге, повизгивая, показался гном:

— Послание для Румпа! Послание для Румпа! — гном скатился мне прямо под ноги. — Послание для Румпа! Послание для Румпа!

— Я Румп, — раздраженно сказал я.

Гном, тяжело дыша, подпрыгнул от радости. Он, должно быть, искал меня очень долго. У этих существ вообще энергия когда-нибудь иссякает? Гном прочистил глотку и приготовился зачитать послание, наполовину крича, наполовину повизгивая:

«Дорогой Румп,

Ты просто идиот. Чем ты занимался, с башни падал? Мы знаем, что Опаль теперь станет королевой. Бабуля говорит, что, если ты продолжишь для нее прясть, ни к чему хорошему это не приведет (если уже не привело). Никаких больше сделок. Уходи от нее, как можно скорее и прячься. Опаль сама должна со всем разобраться.

Твой друг,

Краснушка.

P.S. Бабуля попросила меня напомнить тебе: гляди под ноги».

Ну, надо же! Такие полезные советы после того, как я уже упал с башни.

Гном с нетерпением прыгал вокруг меня в надежде заполучить другое сообщение. Я схватил его за уши и крепко держал.

— Послание для Краснушки в ответ:

«Дорогая Краснушка,

Я выпал из башни, потому что Опаль пообещала мне отдать своего первенца в обмен на золото. Как бы ты поступила? Я уже последовал твоему совету убраться как можно дальше. Я иду в ВонТам, если только дойду и не умру с голода или меня не съедят феи, или тролли, или гномы до смерти меня не замучают своими воплями.

Твой друг,

Румп».

— А теперь повтори, — сказал я гному.

Гном, повизгивая от волнения, повторил сообщение, даже ту часть, где я говорил о том, что гномы меня раздражают. Мне пришло в голову, что у гномов действительно нет мозгов, есть лишь немного места, в котором хранятся наши слова и то, что помогает им добраться до получателя. Ради собственного восторга они были готовы терпеть оскорбления.

Гном поспешил переключиться на визг:

— Послание для Краснушки! Послание для Краснушки!

Я задумался, он вообще поспит или поест, прежде чем доберется до нее. Я же знал, что поесть нужно мне и найти место для ночлега. Мне нужно было где-то остановиться на ночь, потому как я не мог рассчитывать на то, что смогу добраться до какой-нибудь фермы или деревни.

На обочинах дороги росло множество деревьев и кустарников. Может, я смогу найти там ранние ягоды или съедобные грибы, чтобы сохранить хлеб и пирожок Марты. Кто знает, сколько мне еще топать по дороге? Я потянул Ничто к деревьям, но он не шевельнулся.

— Лучше пастись там, — сказал я. Я сильнее потянул его, но Ничто не сдвинулся с места. Я хлопнул его по заду, потянул, потом попробовал тащить. Он же двинулся вперед, чтобы толкнуть меня в спину. Из меня со свистом вышел весь воздух. Я показал Ничто язык и оставил его пастись на дороге.

Я зашел за деревья. Была ранняя весна, так что растения только начали всходить и распускать почки, но съестного пока ничего не было. Я переворачивал листья и порылся в грязи, но все, что нашел, — улитку. Я прошел дальше, и внезапно справа от меня возникло великолепное зрелище. Яблоня! Огромная яблоня, ветви которой до земли склонились под весом плодов. Красные спелые сочные яблочки звали меня впиться в них зубами.

У меня потекли слюнки. Я шагнул вперед и потянулся за яблоком.

ЩЕЛК!

Швип!

Шланк!

Мгновенно меня что-то дернуло за лодыжку, и я взлетел в воздух. Я вскрикнул и начал извиваться, но мои лодыжки были крепко связаны чем-то на подобии веревки. А в следующий момент я услышал, как что-то большое, неуклюжее продирается сквозь ветки.

— Мы поймали одного! Мы поймали одного! — существо прорывалось сквозь деревья. — Мы поймали... мальчишку?

Через деревья ко мне спешили и другие существа. Они были огромными и звероподобными. Их руки, свисающие до колен, были толстыми, как мой желудок. У них были вдавленные звероподобные лица с носом в форме луковицы. А еще у них были желтые глаза и зубы.

Тролли!

 

Глава 19

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 162; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!