XXVIII. Путь в царствие небесное 3 страница



— За вами следят, — начал Каров, садясь возле Эммы, — я пришел предостеречь вас.

— Кто же?! Уж не полиция ли?

— Нет, еврей, известный агент ордена иезуитов, беспрестанно снует вокруг дома Сергича.

— Его подослал патер Глинский.

— Вероятно… Я советую вам не приходить больше в Красный кабачок и не принимать у себя Рахиль.

— Пожалуй, вы правы. Очень вам благодарна.

Не успела Эмма сделать нескольких шагов по направлению к дому Сергича, как ее догнал мнимый крестьянин и положил руку ей на плечо.

— Эмма, — послышался знакомый ей голос.

Гордая девушка невольно содрогнулась.

— Это вы, граф? — проговорила она, мгновенно овладев собой. — Скажите, с какой целью вы меня преследуете?

— К чему эти вопросы, вы ведь знаете, как я вас люблю?

— Следовательно, причиной является чувство ревности? — и красавица захохотала.

— Кто этот молодой человек, которому вы назначали свидание в Красном кабачке? Я слышал, что вы влюблены в Ядевского, но я вижу, что у вас масса обожателей!.. Назовите мне имя этого красивого незнакомца. Я вызову его на дуэль… Один из нас двоих должен умереть.

— Даю вам честное слово, что я совершенно равнодушно отношусь к этому молодому человеку — он мне не друг и не поклонник.

— Если это правда, то друзья мои не напрасно предостерегали меня. У вас какие-то загадочные знакомые… Какую тайну скрываете вы от меня и от всего света?

— Это похоже на допрос, — заметила Эмма, — но я вовсе не обязана отвечать вам. Вас предостерегают… Разве я искала вашего доверия или старалась завлекать вас?.. Нисколько!.. Вы совершенно свободны… Идите своей дорогой, я не удерживаю вас.

— Эмма, чем заслужил я эти упреки, этот суровый тон? Вы знаете… вы должны знать, что ничто на свете не разлучит нас. Я не салонный шаркун и не мимолетный поклонник. Я человек серьезный, который не перестанет любить вас даже тогда, когда узнает, что вы участвуете в политическом заговоре.

— Я не заговорщица.

— Кто же вы, Эмма? Снимите же наконец маску… Доверьтесь мне… Примите меня в число ваших сообщников… Я сделаюсь слепым орудием в ваших руках… Буду повиноваться вашей воле… Пойду вслед за вами, куда бы вы ни потребовали… Меня не страшит никакая опасность… Я готов умереть за вас!

Девушка устремила на графа долгий, испытующий взгляд и потом подала ему руку.

— Благодарю вас, — сказала она, — я верю вам и знаю, что вы меня не предадите, но в настоящую минуту не могу открыть вам своей тайны. Подождите еще три дня, и вы узнаете все. Довольны ли вы моим ответом?

Солтык молча поклонился и проводил Эмму до угла улицы, где они расстались.

На следующий день рано утром сектантка надела крестьянское платье, села в простую повозку и вместе с Каровым уехала в Мешково к апостолу.

 

XXXIII. Еще один шаг вперед

 

Три дня показались графу Солтыку вечностью. На третий день вечером, когда он был в дворянском клубе, Борис принес и лично вручил ему письмо от Эммы Малютиной.

— Скажите, что я сейчас приеду, — сказал он, пробежав глазами долгожданные строки и, сунув в руку лакею ассигнацию, поспешно спустился по лестнице, сел в карету и отправился домой, чтобы переодеться.

Час спустя он уже входил в гостиную молодой хозяйки.

— Вы одна? — спросил граф, целуя ее руку.

— Одна, — отвечала красавица, садясь против него у камина.

Солтык пристально смотрел на нее, стараясь прочесть хоть что-нибудь в ее взгляде, но прекрасные синие глаза были по-прежнему холодны. Тем не менее, он обратил внимание, что хозяйка тщательно готовилась к его приезду. При кажущейся небрежности ее туалет был тщательно продуман. До сих пор граф еще не видел ее в домашнем платье. На ней был голубой шелковый пеньюар, отделанный белым кружевом, поверх него — коротенькая жакетка из темно-красного бархата на собольем меху. Роскошные белокурые волосы густыми прядями спадали на плечи, за ухом как будто нечаянно прицепилась красная камелия; на руке — узенький золотой браслет, на ногах — прелестные, вышитые бисером туфли. Все было продумано до тонкостей.

Эмма со своей стороны мысленно смеялась над завитыми волосами графа, над его тонкими духами и странным галстуком, неизвестно почему видя в этом проявление его слабости и чувствуя свою власть над ним.

— Разрешите ли вы мне, наконец, интересующую меня загадку? — начал Солтык.

— Да, — равнодушно ответила красавица.

— Я никогда не видывал женщины красивее вас, но вместе с тем и страннее. Вы так же таинственны и жестоки, как древние сфинксы.

— Это правда. У меня нет сердца.

Тонкие пальчики Эммы машинально перебирали пушистый мех на жакетке, а взор ее был задумчиво устремлен вдаль.

— Не уверяйте меня, что вы демон, я вам не поверю.

— Я не особенно добра, но и не зла… повинуюсь властям без ненависти и без любви.

— Кто же эти власти?

— Вы узнаете это, граф, хотя сегодня я заметила в вас один недостаток…

— Какой именно?

— Вы тщеславны и всеми силами стараетесь мне понравиться, а это смешит меня, — и Эмма захохотала.

Граф покраснел до корней волос.

— Жестокая женщина, вы играете со мною, как тигрица со своей беззащитной жертвой!

— Несмотря на открытый мною в вас недостаток, я готова довериться вам и высказать мою тайну. Во многих отношениях вы лучше других молодых людей; вы мужчина, а не салонная кукла, вот почему я решаюсь говорить с вами откровенно.

— Ваша власть надо мной неограниченна… Вы необыкновенное создание, Эмма! С вами нельзя, как с другими девушками вашего возраста, объясняться в любви. Вам известны самые сокровенные движения человеческого сердца; вы угадываете все помыслы… Сознайтесь, вы давно уже угадали, что я люблю вас?

— Угадала…

— И знаете, до какой степени я вас люблю?

— Знаю.

— Я мечтаю о вас и днем, и ночью… Для вас я готов отказаться от всего… Нет жертвы, которой бы я не принес вам!.. Но ваша холодность и ваши насмешки доводят меня до безумия.

— Насмешки? — повторила Эмма. — Возможно ли это? Напротив, меня радует ваша пылкая страсть, я так искренно желаю возбудить ее в вас.

— С какой целью?

— Вы это узнаете.

— Я готов сделаться слепым орудием в ваших руках, готов служить вам для достижения ваших таинственных целей, но не раньше, как вы станете моей женой.

— Я никогда не стану вашей женой.

— Почему же? Сжальтесь надо мной! — и граф упал на колени перед Эммой и прижал ее к своему сердцу. Девушка вырвалась из его объятий и, откинувшись на спинку кресла, сказала строгим голосом:

— Не смейте прикасаться ко мне, иначе мы навсегда расстанемся с вами.

— Простите меня! — умолял Солтык. — Я не желал оскорбить вас, клянусь вам!

— Напрасные клятвы. Между вами и мной зияет бездна. Я не полюблю никого и никогда не выйду замуж.

— Это невероятно!

— Я говорю вам совершенно серьезно.

— Неужели вы так неумолимы?

— Встаньте же, граф! Вы не тронете меня вашими мольбами. Встаньте и выслушайте меня со вниманием.

Солтык повиновался.

— Не смотрите на эту обстановку, эту дорогую мебель, это шелковое платье и кружева. Представьте, что на мне длинная белая одежда, на ногах сандалии, а лицо мое закрыто покрывалом — и тогда вы поймете, кто я.

— Весталка?

— Нет, — жрица.

— В самом деле… Здесь недостает только жертвенного ножа, а жертва уже готова.

Что заставило содрогнуться эту мраморную красавицу? Какой огонек блеснул в ее гордых, холодных глазах? Так, вероятно, стоя посреди арены, смотрели голодные львицы на отданных им на съедение беззащитных жертв. Граф не понял этого взгляда и спросил:

— Что с вами?

— Ничего, ничего, — ответила Эмма и, откинувшись на спинку кресла, закрыла глаза.

— Вы принадлежите к религиозной секте? — начал Солтык после довольно продолжительной паузы.

— Нет, я член небольшой общины миссионеров великих святых подвижников… Мы переживаем эпоху сильного брожения умов… С одной стороны, слепая бессмысленная вера, чтение молитв, которых никто не слушает, исповедь у священников, заботящихся исключительно о своем личном благосостоянии; с другой стороны, абсолютное безверие. У этой последней категории людей нет ничего святого. Безнравственные материалисты определяют наклонности людей по устройству их черепа, следят за произрастанием трав и кустарников, наблюдают за движением планет, но не веруют в Бога, потому что не видят Его даже посредством усовершенствованных телескопов. Представьте себе, что посреди этой ни во что не верящей массы людей встречаются, хотя и очень редко, такие личности, которые верят в загробную жизнь и стараются войти в общение с душами умерших.

— И вы полагаете, что это возможно?

— Я в этом твердо убеждена.

— Следовательно, вы спиритка?

— Нет, граф, такими вещами не шутят… Горе тому, кто дерзновенно поднимает завесу, отделяющую нас от невидимого мира! Непоколебимая вера ведет человека к познанию истинного, вечного света!

— Вы обладаете этой верой, Эмма?

— Обладаю.

— И верите, что вы Божья избранница?

— Да, верю.

— Не сомневаетесь в том, что вам открыты тайны, о которых остальные смертные и подозревать не могут?

— Да.

Солтык побледнел как мертвец; в глазах его сверкнул какой-то таинственный огонек, и он продолжал глухим, дрожащим от волнения голосом:

— Я начинаю понимать вас… Вы добиваетесь моей любви и моего полного доверия для того, чтобы направить меня на путь спасения?..

— Вы угадали.

— Докажите же мне существование Бога.

— Это не в моей власти.

— Докажите мне, что за пределами видимого нами мира существуют бесплотные духи, повинующиеся воле Предвечного Бога, и докажите мне это наглядно, осязательно, так как вы посредством вашей веры можете входить с ними в общение.

— Это я могу сделать.

— Заклинаю вас, Эмма, не обманывайте меня! Шутки тут вовсе неуместны!

— Я не шучу, — строго ответила девушка, — и готова исполнить ваше желание.

— Когда же?

— Быть может, даже завтра.

— Честное слово?

— Я сдержу его… но тогда?..

— Я буду вполне принадлежать вам, Эмма!

 

XXXIV. Призраки

 

На следующий день граф Солтык получил от Эммы Малютиной записку такого содержания:

«Сегодня вечером я буду у Монкони, там у нас будет возможность переговорить наедине. Придите непременно».

Монкони затеял домашний спектакль, и в этот вечер была назначена репетиция одной из новелл даровитого Мюссе. Так как ни Эмма, ни граф не были в числе участвующих, то они остались в гостиной одни, и никто не обратил на это внимания.

— Что же вы мне скажете? — начал Солтык.

— Я готова ввести вас в таинственный мир, — отвечала сектантка, — но для этого необходима своего рода нравственная подготовка. Вы должны удалиться на несколько дней от шумного света и обратить все ваши помыслы к Богу. Советую вам употребить это время на говенье, исповедь и приобщение к святым тайнам.

Все эти предписания были буквально исполнены графом, и несколько дней спустя Эмма пригласила его к себе в одиннадцать часов вечера. Борис доложил молодой хозяйке о приезде ожидаемого ею гостя. Она встретила его в зале и, взяв под руку, вышла вместе с ним из дому. Дойдя до площади, они сели в наемную карету, поехали в одну из самых отдаленных частей города и остановились перед старым, одиноко стоящим домом, окруженным высокой стеной. Седой старик в овчинном полушубке и с фонарем в руке отворил им ворота и повел их через сад к дому, который, казался необитаемым. Стены его поросли мхом и во многих местах дали трещины, ставни были закрыты, вокруг царила глубокая тишина, не было даже цепной собаки на дворе. Полуразрушенная лестница вела в длинный коридор, на одной из стен которого висел женский портрет без рамы. Старик ввел посетителей в небольшую комнату, где местами на потолке еще сохранились следы лепных украшений, зажег свечи в канделябрах, подбросил несколько поленьев в топившийся камин и остановился у дверей, ожидая дальнейших приказаний.

— Ты можешь уйти, Аполлон, — сказала ему Эмма, — я позвоню, когда ты мне понадобишься.

В комнате пахло сыростью. Кроме стола, комода и двух стульев не было никакой мебели. На окнах висели гардины из шерстяной материи темного цвета, двери в смежные комнаты были затворены, на камине стояли старинные часы, на стене между иконами Богородицы и Св. Ольги висело распятие. Один из углов комнаты был отделен белой занавеской.

Эмма, не снимая ни шубки, ни башлыка села на стул у камина, а граф с любопытством принялся рассматривать странную обстановку комнаты.

— Что скрывается за этой белой занавеской? — спросил он.

— Посмотрите сами, — ответила девушка, — теперь там никого нет, но ровно в полночь появятся бесплотные духи.

Солтык приподнял занавеску и удостоверился, что за ней действительно никто не был спрятан.

Часы показывали три четверти двенадцатого. Эмма сняла с себя шубку и башлык; на ней было черное бархатное платье без всяких украшений. Лицо ее было бледно, большие синие глаза горели лихорадочным огнем. Долго и усердно молилась она, стоя на коленях перед распятием, затем взяла графа за руку и поставила его рядом с собой у камина.

Наступила полночь. Послышался дребезжащий монотонный бой часов. Не успел еще последний звук замереть в воздухе, как свечи погасли сами собой, и водворился непроницаемый мрак. Затем по комнате начало витать что-то странное, непонятное: это было в одно и то же время и слабое мерцание света, и нежные, чуть слышные звуки, и необыкновенно приятный запах. На полу образовалось пустое белое облако; не принимая никакого определенного очертания, оно вытянулось, поднялось к потолку и исчезло.

— Что это значит? — тихонько спросил Солтык.

— Я не знаю.

— Каким образом могу я войти в общение с дорогими мне умершими людьми?

— Вы должны сосредоточить все ваши мысли и желания на одной известной вам личности, душу которой вы хотите вызвать сюда.

После довольно продолжительной паузы приподнялась белая занавеска и показалась тень мужчины высокого роста.

— Отец мой! — воскликнул граф.

— Поговорите с ним.

— Могу ли я к нему приблизиться?

— Вы можете делать все, что вам угодно.

— Позволите ли вы мне выстрелить в этот призрак? — спросил Солтык, вынимая из кармана револьвер.

— Почему же нет… Стреляйте.

Грянул выстрел. Когда дым рассеялся, Солтык увидел, что призрак стоит на том же самом месте.

— Скептик! — проговорил он глухим голосом.

Граф протянул руки с намерением обнять тень своего отца, но она мгновенно испарилась.

— Невозможно не верить тому, что сам видишь и слышишь, — в раздумье произнес Солтык и прибавил, обращаясь к Эмме: — Если я не сойду с ума, то готов сделаться членом вашего общества.

Снова поднялась занавеска, и явилась тень женщины, взоры которой с выражением неземной любви устремились на графа.

— Моя мать! — вскричал он, вне себя от испуга и изумления.

— О дитя мое, — проговорила тень, — зачем уклоняешься ты от Бога? Опомнись и покайся, пока еще есть время. Я буду молиться за тебя у престола Всевышнего и Он смилостивится над тобой.

— Скажи мне, откуда ты пришла?

— Из далекой неведомой тебе страны.

— Куда ты стремишься?

— В высокие надзвездные сферы… Туда влечет меня непреодолимая сила… Прощай, дитя мое, прощай!

Призрак исчез, и комната снова погрузилась в глубокий мрак.

— О ком вы думаете в эту минуту? — спросила Эмма.

— О моей сестре.

Комната внезапно озарилась сверхъестественным светом, в воздухе возник нежный аромат цветов. Легкое белое облачко приняло образ прелестной девочки в белом платье, с вьющимися волосами и большими синими глазами.

— Это ты, Богуслав! — произнес нежный, мелодичный голос. — Я так давно с тобой не играла… Пойдем! Я не смею здесь долго оставаться.

Слова эти произвели на графа потрясающее впечатление. Он сделал два шага вперед, упал на колени, закрыл лицо руками и зарыдал, как ребенок. Его обняли две бесплотные маленькие ручки, свежие и душистые, как лепестки розы. Ощущение это было до такой степени приятно, что граф пролепетал, задыхаясь от восторга:

— Не покидай меня!

— Не могу, — отвечал призрак, — вот эта девушка останется с тобой навсегда.

— Кто? Эмма?

— Да… Она укажет тебе путь к вечному блаженству… Прощай!.. Не забывай меня… Я часто о тебе думаю…

Милый призрак с улыбкой на устах поднялся вверх. Напрасно граф старался поймать его руками — он упорхнул, как резвая птичка. Дивные звуки вихрем пронеслись по воздуху и умолкли, аромат цветов исчез бесследно, в комнате снова воцарилась темнота.

— Довольно! — воскликнул Солтык. — Иначе я сойду с ума! Умоляю вас, Эмма, прекратите этот опыт!

— Это не от меня зависит.

— Прикажите зажечь свечи.

Девушка позвонила. В комнату вошел Аполлон и зажег свечи.

— Отдерни занавески, — приказал ему граф.

Старик обменялся с Эммой быстрым выразительным взглядом и немедленно исполнил приказание. Снова раздались нежные, жалобные, неземные звуки; вдали показался неясный призрак в виде белого туманного облачка и спросил торжественным, как струна звучащим голосом:

— Неужели ты и теперь еще сомневаешься?

— Нет, нет! — возразил граф.

Призрак исчез, как дым.

— Убедились ли вы, наконец? — спросила Эмма.

Вместо ответа Солтык упал перед ней на колени и покорно склонил голову, а сектантка смотрела на него с невозмутимым равнодушием, без насмешки, но и без сострадания.

 

XXXV. Маску долой

 

Огинский с прискорбием начал замечать, что дочь его бледнеет, не шутит, не смеется, не поет, а сидит постоянно одна в глубокой задумчивости.

Он переговорил об этом с женой, и оба они очень обрадовались, когда Анюта попросила у них позволения брать уроки рисования у старого живописца-поляка.

«Это послужит развлечением для бедной девочки, — решили заботливые родители, — ее будет провожать к учителю наш добрый, верный старик Тарас».

Огинские и не подозревали, что урок этот был только предлогом для того, чтобы отлучаться из дома, и что Анюта вместе с Тарасом следят за таинственным поведением Эммы Малютиной.

Однажды вечером, когда они шли за ней по направлению к Красному кабачку, сектантка, подозревая в них шпионов патера Глинского, вдруг остановилась и спросила:

— Что вам нужно? Вы следуете за мной по пятам… — и прибавила, всплеснув руками: — Анюта!.. Вы ли это?

— Да, я, — дрожащим голосом отвечала Анюта. — Теперь я вас узнала… Я думала, что вы кокетка, но убедилась, что вы преследуете какие-то таинственные цели, переодеваетесь в мужское платье и ходите по ночам.

— Как вы это узнали? — воскликнула Эмма, схватив Анюту за руку.

— Я вас не боюсь, — воскликнула та, отталкивая от себя соперницу. — Я знаю, что жизнь Казимира Ядевского находится в опасности. Вы завлекли в свои сети и его, и графа Солтыка… Этого последнего я вполне предоставляю вам, но будьте уверены, что вам не удастся сделать Казимира своей жертвой!

— Вот как! — ядовито усмехнулась сектантка. — Вы дарите мне графа, будто он ваш невольник, и взамен его требуете, чтобы я подарила вам Ядевского, но я не имею на него никаких прав, так же как и вы.

— Не отговаривайтесь, — строго перебила ее Анюта. — Вы очень хорошо понимаете мои слова… Я требую, чтобы вы отказались от Ядевского, — не в мою пользу, о нет! — я чувствую, что вы его погубите, каким образом — это для меня тайна… Но жизнь его находится в опасности, пока он дышит одним воздухом с вами.


Дата добавления: 2019-02-13; просмотров: 113; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!