Великая Матерь (Из книги «Шамбала») 8 страница
Большая и прекрасная ответственность заключается в том, чтобы, мудро использовав силомеры, не допустить со своей стороны небрежность и неуважение к тому, что мы сами считаем в пределах желанной Культуры. Если мы возьмем историю целых государств, что же мы увидим: терпели ли они ущерб лишь от внешних врагов или же, прежде всего, содействовали умалению и разрушению своими собственными внутренними мерами? «Ищите ближе» – так сказано самыми Мудрыми. Зачем возлагать столько надежд и обвинений на силомеров, нет ли в доме у самого очага каких‑то способствующих затруднениям обстоятельств?
Когда древние заповедовали: «Держите очаг чистым, держите его священным», ведь это не было только кухонное соображение! Ведь это было одно из мудрых указаний о значении всего внутреннего, которое многими наслоениями, часто в отдельности почти незаметными, ведет к несмываемым и часто суровым последствиям.
Итак, прежде всего, ищите ближе! Если же кто‑либо вместо того, чтобы заставить «турку» высунуть язык, безрезультатно разобьет о него свой кулак, пусть пеняет не на силомер, а на неправильность или на недостаточность удара своего; даже на ярмарках более опытные прохожие, прежде нанесения удара, присматриваются, чтобы соизмерить и не сделаться посмешищем гуляк. Когда воины обучаются рубке меча на глиняных чурбанах, сколько раз можно видеть, как неопытный рубака ломал оружие свое о мягкую глину без всякого результата. При этом опытный наблюдатель замечал: «Эх ты, простак, чего рубишь, как дровосек, не в силе дело, но в ее искусном приложении». А сломавший оружие новичок долго недоумевает, как это могло случиться, чтобы его отточенный клинок преломился о такое мягкое вещество? Но скоро он узнает, насколько труднее рубить гнущиеся прутья, нежели сухую дубовую ветку. Итак, в мирных настроениях памятуйте и военные примеры. Ведь стратегия была изобретена из жизни, а вовсе не извне. И, в конце концов, опять – ищите ближе. А в особенности тогда, когда хотите посмотреть вдаль.
|
|
|
Благо – не бесформенность, не мягкотелость, не день вчерашний. Благо – устремленность, построение, но не мозговое только, а сердечное, во всей сердечной Беспредельности. И в этой Беспредельности столько находит себе новые места. Именно сердце в широком понимании оценит, где неоспоримое строение и творчество.
Агни насыщает сердце! Искра – от удара! Удары – двигатели!
Окончим из книги «Мир Огненный»:
«Зерно духа как бы нуждается в ударах укрепляющих. Мертвенное благополучие и прожигание бесцельное жизни – действо, противное природе. Люди не могут постигать целительного свойства подвигающих ударов, как бы разрядов двигателей. Вспышки энергии двигают человечество. Нужно познать, насколько начинает действовать Агни лишь при движении энергии. Можно наблюдать много примеров в природе, но люди предпочитают изъять себя из закона единства. Правда, что без понимания будущего удары‑двигатели непонятны. Они могут порождать сетования и уныние. Потому так нужно постижение основ самоусовершенствования для великого будущего. Устремление к будущему уже будет означать проявление Агни. Не думайте, что излишне твердить об Агни и о будущем. Нужно примирить младенца с его первой болью. Явление сетования уже значит непонимание задачи жизни. При ударах‑двигателях особенно трудно познать их истинное значение. Но начало подвига есть уже признание ударов‑двигателей. Пусть не забудем формулу ударов‑двигателей».
|
|
|
1932 г.
Гималаи
Закрытый глаз
Вспоминается из области археологии характерный эпизод. Когда двадцать пять лет тому назад в пределах Новгородской и Тверской губерний были нами впервые найдены человекообразные изображения каменного века, то проф. Н. Веселовский в собрании Императорского Русского Археологического общества объявил представленные предметы фальшивыми. Не имея никаких доказательств для своего утверждения, проф. Веселовский ссылался на то, что подобных находок столь важного значения никогда находимо не было и что рабочие во время раскопки могли их подкинуть. Ни изысканная техника самих предметов, ни мое соображение о том, что вещи могут быть подкинуты лишь с корыстной целью, а рабочие даже вообще и не рассматривали и не понимали смысла находимых предметов, не могло повлиять на старшего члена Императорской Археологической комиссии проф. Веселовского, и он остался при своем мнении.
|
|
|
Но на будущий год, даже не стесняясь обычно принятой этикой, проф. Веселовский с группою археологов побывал на местах моих изысканий и обнаружил подобные же человекообразные фигуры среди предметов каменного века. Когда же в собрании Археологического общества проф. Веселовский сообщил об этих своих замечательных находках, то я, следуя его примеру, спросил, не думает ли почтенный профессор, что и его находки фальшивы? Конечно, проф. Веселовский начал возмущенно доказывать подлинность и высокое значение этих находок, и мне оставалось только еще раз спросить его, когда же его мнение было правильно, теперь или же в прошлом году?
|
|
|
Вспоминаю и другой эпизод, уже из мира коллекционирования картин. Однажды мне была принесена картина не только по подписи, но и по технике напоминавшая Рембрандта. Сомневаясь в ней, я показал ее известному знатоку голландской школы, члену Государственного Совета Семенову‑Тян‑Шанскому, который не только признал эту картину за оригинал, но и выразил самое горячее желание купить ее. Такое же определение этой картины дал и другой известный собиратель С. В то время владелица картины потребовала спешного решения, и, не задумываясь дальше, пришлось картину купить. Но сомнение шевелилось, и, произведя еще раз подробнейший осмотр картины, я пришел к убеждению, что доска не отвечает времени, да и сама живопись, несомненно талантливая по существу, не принадлежит имеющейся на картине подписи. Картина не была повешена на стену. Но мои друзья не забыли о ней, и собиратель С. настойчиво спрашивал, где же картина? На что я ему сказал: «К сожалению, она неподлинна». «Отлично, – сказал мне друг, – если вы полагаете, что она неподлинна, то продайте ее мне. Ведь я знаю, сколько вы за нее заплатили». «Доска недостаточно стара, – сказал я, – и вообще я не могу продавать картину, если считаю ее неподлинной». Мой друг сказал: «Во‑первых, картина может быть перенесена на новую доску, а во‑вторых, до свиданья, я тороплюсь». Не прошло и двух часов, как явился человек от моего друга с письмом и двумя голландскими картинами. Мой друг писал: «Прошу вас принять от меня в подарок на память две посылаемые при сем картины. Если же вы хотели бы взаимно отдарить меня, то не откажите дать мне ту самую картину, которую вы считаете неподлинной. Я хотел бы иметь лишь этот подарок». Ничего не оставалось сделать, как исполнить упорное желание, и собиратель очень гордился новым членом своей коллекции, о чем и заявлял всем на собраниях друзей у него. При этом, подмигивая мне, он всегда оповещал: «А эту картину Н. К. считает неподлинной», и при этом сожалительно разводил руками.
Таких эпизодов и из области картин, как, например, однажды на моих глазах прекрасный Ян Викторс, имевший полную подпись, превратился в Рембрандта с письменным сертификатом, так и из мира археологического, когда однажды в кургане был найден бронзовый идол с номером музея, – таких эпизодов можно приводить множество во всех странах. Одна эпопея тиары Сайтаферна и Клюзельских находок или надписей неизвестного языка из Афганистана – достаточно характерна.
Вспоминаю это не к тому, чтобы сказать, что проф. Веселовский, или Семенов‑Тян‑Шанский, или Соломон Рейнак, или Орель Стейн были плохими знатоками. Вовсе нет. Не осуждениями живем. Хочется только напомнить о неисчерпаемой возможности ошибок, которая особенно неизбежна там, где ревность и страстность берут верх над беспристрастным изучением и суждением. Только что газеты оповестили об экспедиции, нашедшей халдейское племя в Гималаях. Сколько же таких крылатых небывальщин порхает по свету, смущая умы и увлекая за собою то, что, может быть, действительно ведет к крупным нахождениям. Нельзя нарушать доверчивость, ибо каждый энтузиазм должен иметь в себе элемент доверия, но как же нужно взвешивать это доверие с истиною, чтобы даже малейшим оскорблением истины не подрывать действительности.
Вот мистер Х‑р и тому подобные «знатоки искусства» считают, что я не мог написать все мои картины. По ошибочности в невежестве своем это заявление и смешно и глупо. Но если мы посмотрим в прошлое, то, к удивлению нашему, найдем, что нечто подобное применялось не раз. Конечно, все эти курьезы и остаются в степени исторических анекдотов, но они показывают, насколько неизобретательно мышление клеветников, издревле действующих одними и теми же формулами. Курьезнее всего то, что не только Х‑р и вдохновители его изобрели такую идею, но я должен сказать, что подобное же изобретение выдумывалось неоднократно, и, что курьезнее всего, уже со времен моего пребывания в Академии художеств. Уже тогда кто‑то неведомый будто бы писал за меня картины. Уже тогда мне, слыша эту легенду, приходилось сказать: «Конечно, зачем беспокоиться самому, когда можно заказывать картины выдающимся художникам». Яремич в своей статье «У истоков творчества» приводит любопытный факт, как один из писателей искусства утверждал, что я воспользовался одною картиною Васнецова, но фактически оказалось, что моя картина была написана ранее картины Васнецова, о чем, конечно, ни Васнецов, ни я и не предполагали, что и было установлено Яремичем.
Помню, как улыбался всегда учитель мой Куинджи, когда подобные россказни доходили до него. Он‑то имел полное право снисходительно улыбаться этим легендам, ибо о нем самом кем‑то была изобретена совершенно невероятная история. Шепталось, что он убил известного художника Куинджи и завладел всеми его картинами, но сам он вряд ли вообще знает живопись и сам он вовсе не Куинджи. Конец этой легенды так же коснулся меня, когда в Лондоне в 1920 году «достоверные люди» мне сообщили, что я умер в Сибири, а ровно через десять лет там же один ученый спрашивал меня как великую тайну: «Ведь фамилия ваша не Рерих, а К..?». И такие ошибки бывают! Даже жаль, что мы не можем проследить первоначальное возникновение подобных вымыслов. Вероятно, можно бы было подивиться странице своеобразного творчества. Оно вовсе не далеко от тибетского намтара о мужестве нашем, воспевшего, как мы невредимо шли против всех пуль, расстегнув на груди рубашки. Даже эта подробность предусмотрена, чтобы показать отсутствие защитного панциря. И не необычными путями узнается творчество это. Британский полковник сообщает такое сведение из Лхасы.
Так заостренно соприкасаются – злоумышление, ошибка, легенда, поверие. Иногда невозможно бывает различить границу доброжелательного поверия от изысканного злоумышления. Вспоминаются гофманские «Ошибки» с их фантастическим добрым юмором. Ладно, пусть процветает творчество. В конце концов мякина отсеивается, но пусть сознание остерегает от ошибок, которые могут лишь загрязнять пространство.
Оборачиваясь на корни ошибок, не забудем, что одним из самых существенных среди них будет «закрытый глаз». Примеры закрытых глаз бывают прямо поразительны, и если бы они не происходили в жизни, то часто было бы трудно прямо допустить такую возможность.
Закончим примером из археологических экскурсий. Исследуя старинный монастырь, лежавший вне обычных дорог, мы нашли посреди монастырского двора древний каменный крест, полузасыпанный, но сохранивший прекрасную резьбу свою. Я обратился к игумену монастыря с просьбой отпустить этот крест для музея, тем более что хотя он и находился на срединном месте, но, видимо, не привлекал ничьей заботы о себе. Игумен очень удивился и прежде всего сказал мне: «Никакого древнего креста на монастырском дворе не имеется». Я продолжал настаивать и пригласил игумена пройти со мной на двор. Игумен, в сопровождении казначея и еще кого‑то из братии, прошел во двор и остановился перед крестом в нескрываемом изумлении. При этом игумен произнес незабываемые слова: «Крест! Действительно крест! Господи, двадцать лет хожу по этому месту, а креста‑то и не заметил». Если монастырь и глава его креста не заметили, то разве это не будет замечательным знаком «закрытых глаз».
Так же точно, как в одном очень знатном доме мне пришлось указать на одну картину, явно висевшую вверх ногами. Но почтенный хозяин долго отрицал такую возможность, говоря: «Ручаюсь, что уже десять лет здесь никто картин не перевешивал». В другом месте владелица отличных голландских портретов на мое замечание о том, что на одном из них, к сожалению, совершенно стерты глаза, также заметила, что это не может быть, ибо никто этих портретов со стены не снимал. Впрочем, когда я настоял снять портрет со стены и указал на непоправимую порчу, владелица, вздохнув, допустила очевидность со словами: «Верно, к празднику песком вычистили». Во всех этих случаях и во множестве подобных не было никакой злонамеренности и даже не было небрежения, как такового, ибо картинами дорожили, но был просто «закрытый глаз».
И вот когда мы говорим о культуре, то прежде всего в действиях культуры будет открываем глаз, чтобы увидеть действительность. Может быть, одни из самых крупных и непоправимых вандализмов совершались даже не злоумышленно, но именно в силу закрытого глаза и всех ошибок, которые порождала эта искусственная слепота.
Слепота и глухота – действительно не там они, где отсутствует глаз и ухо, но там, где незнание их закрыло. И Бетховен был глух, и Гомер был слеп, и эти особенности не помешали остаться их именам в почетном ряду светочей культуры. Если в школах будет уделен момент, когда напомнят о «закрытом глазе» и о всех тех непоправимых несчастьях, порожденных этим свойством, то еще одна опасность уничтожения сокровищ духа человеческого будет устранена.
1932.
Гималаи
Терпимость
Надпись царя Ашоки гласит: «Не унижение других верований, не беспричинное обесценивание других, но надлежит воздание почитания всем верованиям за все, что в них достойно почитания». Великий Акбар с мудрой Джод‑бай, создавая храм Единой Религии, мыслили о том же великом вмещении, преисполняясь терпимости.
Когда Бхагаван Рамакришна принимал участие во всех религиях и выполнял работы всех каст, он делал это для того же великого чувства уважения ко всему сущему, во имя великой терпимости, которая открывает Врата к светлым построениям Будущего. И Преподобный Сергий, предлагая великому князю прежде военных действий истощить весь запас мирных предложений и дружественной находчивости, делал это во имя того же великого Завета. Разве не оставляет во всех нас одно и то же тягостное чувство всякое проявление тупой нетерпимости? Разве не довольно всех бесчисленных примеров истории, когда величайшие наследия разрушались невежественной нетерпимостью? Ведь это темное порождение можно связывать мысленно лишь с невежественностью, дочерью тьмы.
«Агни‑Йога» в отделе «Сердце» говорит: «Нетерпимость есть признак низости духа. В нетерпимости заключаются задатки самых дурных действий. Нет места явлению роста духа, где гнездится нетерпимость. Сердце неограничено, значит, какое же скудное сердце должно быть, чтобы лишить себя беспредельности! Нужно искоренять каждый признак, который может вести к идолу нетерпимости. Человечество изобрело разные преграды к восхождению. Темные силы всячески пытаются ограничить эволюцию. Конечно, первым натиском будет действие против Иерархии.
Слышали все о силе Благословения, но по невежеству превратили это благодатное действие в суеверие. Между тем, сила магнита и есть усиление Благословением. Много говорят о сотрудничестве, но при каждом созидании нужно утвердить сознание. И что же непосредственнее укрепляет мощь, нежели луч Иерархии!»
Действительно, поучительно видеть, против чего прежде всего устремляется тупая нетерпимость. Прежде всего ненавидит она сотрудничество и Иерархию. В ее низком понятии мощное слияние сотрудничества с Иерархией делается совершенно несовместимым, между тем на чем же ином можем мы строить преуспеяние? Особенно странно видеть, как, преисполненные нетерпимости, сами того не замечая, они устанавливают свою Иерархию. Если даже она будет Иерархией разрушения, то все же она останется как таковая. Иерархия темных есть тирания, тогда как Иерархия Света прежде всего основана на сознательном сотрудничестве. Тирания – насилие, страх, ужас, рабство. В истинной Иерархии созидательство, в котором каждая положительная способность находит свое применение и растет в постоянном совершенствовании.
Не подумает ли кто, что и мы допускаем нетерпи‑… <…> [5] …мечено является основою разложения, становится вратами к хаосу. Кроме того, терпимость вовсе не означает терпимость зла и преступности, но, конечно, будет распространяться по всем бесчисленным отраслям созидания.
И не будем относить понятия терпимости или нетерпимости в какие‑то высшие, абстрактные сферы. Не будем сопричислять их и к чему‑то громадному, великому, за пределами обыденности. Зачем так далеко, когда оба свойства выражаются именно в обиходе каждодневности. В малых обыкновенных действиях следует искать выражения нашей сущности.
«На это сказал Иисус: «Некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставивши его едва живым.
По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо.
Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо.
Самаритянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился и, подошед, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два динара, дал содержателю гостиницы и сказал ему: позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе.
Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам?»
Он сказал: оказавший ему милость. Тогда Иисус сказал ему: иди, и ты поступай так же» (Евангелие от Св. Луки, 10, 30–37).
Не с престола возливал милосердный самаритянин свой целебный бальзам в раны неизвестного путника. Нет, библейский пример дан в окружении обычности. Пустынная дорога, погибающий одинокий раненый. Немало людей обошло раненого и поспешили скрыться. Ведь кто знает, кто он таков? Может быть, не нашего вероисповедания? Может быть, помощь ему вовлечет в неприятную историю? Один из служителей церкви признался, что не мог помочь больной, ибо не знал, к какой вере принадлежит она. Но самаритянин своим примером укорил всех ханжей в нетерпимости. Да и Святой Мартин, когда отдал плащ свой нагому нищему, вряд ли предварительно учинил допрос о вере и общественном положении.
Примеры всех Заветов говорят о высшей, прекраснейшей терпимости.
Нетерпимый человек, прежде всего, и не милосерден, значит, и не великодушен и не знает доверия. Всякий зачаток нетерпимости должен быть искореняем с детства, с первых дней пробуждения сознания. Опытный воспитатель должен подмечать, в чем проявится первое отрицание, и немедля заменить его действенным вмещением. Какое множество предрассудков и суеверий будет изъято из жизни! Сколько новых приветливых взглядов и сердечных сочувствий будет создано! Сколько домашних драм будет разрешено благостными заветами всевмещения!
В каждой школе, по любой специальности, с первого же дня терпеливо и заботливо будет вводиться просвещенное всевнимание и вмещение. Безысходность, исчадье нетерпимости, заменится беспредельностью познавания и созидания. Темное «нельзя» заменится светлым «можно», облагороженным истинным просвещением.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 112; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!