СТАЛИН ПРИНИМАЕТ НАСЛЕДСТВО ЛЕНИНА

 

Пока шла партконференция, ее делегаты получали последние новости о состоянии здоровья В.И. Ленина от его сестры М.И. Ульяновой, которая была аккредитована на конференции от «Правды». М.И. Ульянова сообщала, что незадолго до начала конференции состояние Ленина улучшилось и он знакомился с содержанием материалов XIII партконференции. По словам Н.К. Крупской, «суббота и воскресенье ушли на чтение резолюций. Слушал Владимир Ильич очень внимательно, задавая иногда вопросы. Чувствовалось, что содержание материалов очень его огорчило. Наблюдавшие его в эти последние часы отметили, что он перестал смеяться, шутить, погрузился в какие-то думы». Возможно, что состояние Ленина объяснялось приближением очередного приступа

379

болезни. 21 января Микоян находился на квартире у Сталина, когда туда ворвался Бухарин и сообщил, что из Горок позвонила М.И. Ульянова и сказала: «Только что в 6 часов 50 минут скончался Ленин».

По воспоминаниям В.Д. Бонч-Бруевича, Сталин шел впереди всех руководителей партии, прибывших в Горки: «Он идет грузно, тяжело, решительно, держа правую руку за бортом своей полувоенной куртки. Лицо его бледно, сурово, сосредоточенно. Порывисто, страстно вдруг подошел Сталин к изголовью. «Прощай, прощай, Владимир Ильич... Прощай!» И он, бледный, схватил обеими руками голову В.И., приподнял, нагнул, почти прижал к своей груди, к своему сердцу и крепко поцеловал его в щеки и в лоб... Махнул рукой и отошел резко, словно отрубил прошлое от настоящего».

Смерть Ленина поставила в повестку дня вопрос о том, кто будет руководителем партии и страны. В дни похорон Ленина Троцкий был в Сухуми. Он знал, что со времен Древнего Рима триумвираты заключаются между политическими деятелями, не желающими признать единоначалия, но готовыми временно объединиться против общей опасности. Единство триумвирата и политбюро могло легко разрушиться! как только их участники пришли бы к выводу, что Троцкий не представляет для них реальной опасности. Поэтому он не спешил вернуться в Москву.

На пост председателя Совета народных комиссаров был назначен А.И. Рыков, но было очевидно, что новый «премьер-министр» не может претендовать на роль преемника Ленина. Лишь с апреля 1923 года он стал членом политбюро. На только что закончившейся партконференции А.И. Рыков сделал доклад «Очередные задачи экономической политики», и это могло означать, что после смерти Ленина Совнарком будет заниматься сугубо хозяйственными задачами.

После смерти Ленина иных перемещений в руководстве не произошло и не было сделано никаких заявлений относительно политического курса партии и страны, кроме общих деклараций верности делу Ленина. Выступления Сталина после смерти Ленина полностью отвечали духу этих деклараций. Вместе с тем они были отмечены, с одной стороны, стремлением Сталина говорить от лица всей партии, а с другой его собственной интерпретацией ленинской теории и практики.

Казалось, что после смерти Ленина Сталин по-новому взглянул на теоретические работы и практические дела Ленина, а также деятельность большевистской партии, выделил в них главное и изложил их в упорядоченном, четко классифицированном виде. Сталин постарался сформулировать основные идейно-политические принципы большевизма и изложил их на заседании съезда Советов СССР 26 января 1924 года.

Весьма примечательно, что, характеризуя положение СССР в современном мире, Сталин использовал те же образы, к которым прибег Федор Тютчев в своем стихотворении «Море и утес», написанном в

380

1848 году. Русский поэт и дипломат изобразил царскую Россию в виде непоколебимого утеса, противостоявшего «бешеным» волнам тогдашней западноевропейской буржуазной революции («Спокойный и надменный, дурью волн не обуян, неподвижный, неизменный, мирозданью современный, ты стоишь, наш великан!»). Сталин же изображал революционный СССР в виде утеса, а волнами являлись буржуазные страны. С трибуны съезда Сталин провозглашал: «Громадным утесом стоит наша страна, окруженная океаном буржуазных государств. Волны за волнами катятся на нее, грозя затопить и размыть. А утес все держится непоколебимо». Социалистический строй, который Сталин намеревался построить в России, выглядел в этой образной системе антиподом общественного хаоса и хозяйственной анархии, который восторжествовал после буржуазных революций в Западной Европе.

Речь Сталина представляла собой клятву верности идейно-политическим принципам ленинизма. Он открыл свою речь словами: «Мы, коммунисты, — люди особого склада. Мы скроены из особого материала... Не всякому дано выдержать невзгоды и бури, связанные с членством в такой партии». Сталин подчеркивал, что «членами такой партии» должны быть прежде всего «сыны рабочего класса, сыны нужды и борьбы, сыны неимоверных лишений и героических усилий». Завершил он клятву словами: «Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам держать высоко и хранить в чистоте великое звание члена партии. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним эту твою заповедь!»

Объявив первым принципом высокую требовательность к членам партии, Сталин последовательно перечислил и другие — единство партии, диктатура пролетариата, «союз рабочего класса и крестьян», «союз трудящихся национальностей нашей страны», укрепление вооруженных сил страны, укрепление и расширение Коммунистического интернационала, всякий раз повторяя как рефрен фразы, начинавшиеся словами: «Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам...» и завершавшиеся словами: «Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним эту твою заповедь!» Сталин заявил, что смерть Ленина не оставила партию без четкой программы действий. Торжественный тон клятвы укреплял веру в провозглашенные семь принципов, в их исполнение, внушал доверие к автору «Клятвы».

В начале апреля 1924 года Сталин прочитал в Коммунистическом университете им. Я.М. Свердлова цикл лекций «Об основах ленинизма», в котором изложил принципы ленинской теории и практики. Лекции были опубликованы в «Правде» в апреле—мае 1924 года, а затем изданы в брошюре «О Ленине и ленинизме». Впоследствии эта работа открыла сборник «Вопросы ленинизма», содержавший все наиболее значительные статьи и выступления Сталина с 1924 по 1939 год и постоянно переиздававшийся при его жизни.

381

Сталин посвятил свои лекции «ленинскому призыву», таким образом предложив новым членам партии учебное пособие по «ленинизму». Несмотря на существенное отличие от «Клятвы», лекции Сталина были также посвящены основополагающим принципам большевизма. Как и в «Клятве», он особо выделил здесь принципы, которыми руководствовалась РКП(б) и Советское государство (диктатура пролетариата, союз рабочих и крестьян, союз народов СССР, единство партии), и посвятил им отдельные главы. (Сталин не посвятил отдельные главы высокой требовательности к коммунистам, Коминтерну и вооруженным силам страны, о чем он говорил в «Клятве».) Зато здесь он особо остановился на таких вопросах, как «исторические корни ленинизма», «метод», «теория», «стратегия и тактика» и «стиль в работе».

Определяя ленинизм как «марксизм эпохи империализма и пролетарской революции», Сталин таким образом объявлял ленинские высказывания высшим достижением современной общественной мысли. Объясняя исторические корни ленинизма, Сталин убеждал своих слушателей и читателей в том, что Россия оказалась в центре трех основных противоречий современного мира (противоречия между трудом и капиталом, между различными финансовыми группами и империалистическими державами, между развитыми капиталистическими странами и колониальными и зависимыми странами). По этой причине, утверждал Сталин, «центр революционного движения» переместился в Россию. «Мудрено ли после этого, — ставил риторический вопрос Сталин, — что страна, проделавшая такую революцию и имеющая такой пролетариат, послужила родиной теории и тактики пролетарской революции? Мудрено ли, что вождь российского пролетариата, Ленин, стал вместе с тем творцом этой теории и тактики и вождем международного пролетариата?» Из этого следовало, что Советская страна находится в авангарде важнейших мировых процессов, а теория, рожденная в этой стране, является самым верным учением для всего мира.

Излагая суть «метода ленинизма», Сталин противопоставлял ему догматический метод «оппортунистов II Интернационала». «Оппортунисты уверяют, — писал Сталин, — что пролетариат не может и не должен брать власть, если он не является сам большинством в этой стране... Разве не ясно, — утверждал Сталин, — что практика революционной борьбы масс бьет и побивает эту обветшалую догму?»

Аналогичным образом Сталин показывал, как ленинизм и практика российской революции опровергла «вторую догму» II Интернационала о том, что пролетариат не может «удержать власть, если у него нет в наличии достаточного количества готовых культурных и административных кадров, способных наладить управление страной». Сталин утверждал, что опыт Ленина и его партии доказал огромные возможности для совершения революции в такой стране, как Россия, что неверие в по-

382

тенциал России характерно для тех, кто ориентируется на устаревшие догматы западноевропейской социал-демократии, что революция в России является примером для остального мира.

Подчеркивая вклад Ленина в развитие теории пролетарской революции, Сталин приводил его высказывания, которые свидетельствовали о возможности в современных условиях перерастания буржуазно-демократической революции в пролетарскую. При этом Сталин обратил внимание на критическое отношение Ленина к теории перманентной революции, которую выдвинули Парвус и Троцкий.

В этой работе Сталин впервые изложил свою идею о построении социализма в одной стране: «Свергнуть власть буржуазии и поставить власть пролетариата в одной стране — еще не значит обеспечить полную победу социализма. Упрочив свою власть и поведя за собой крестьянство, пролетариат победившей страны может и должен построить социалистическое общество». (Вадим Кожинов, ссылаясь на Валентинова, утверждал, что автором этой идеи был Бухарин. Однако даже лучший специалист по творчеству Бухарина и его ярый апологет Стивен Коэн признавал, что, выступая против «перманентной революции», Сталин первым выдвинул эту идею». Впоследствии идея о построении социализма в одной стране была поддержана и развита Н.И. Бухариным в работе «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз» (1925) и «О характере нашей революции и о возможности победоносного социалистического строительства в СССР» (1926). Поэтому Коэн имел определенное основание утверждать, что «именно Бухарин развил» ее в теорию и дал, таким образом, официальное обоснование «социализма в одной стране». И все же в 1920-е годы никто не сомневался в том, что Сталин был автором теории построения социализма в одной стране. Об этом косвенно свидетельствует и высказывание Троцкого о том, что «самой крупной ошибкой Сталина является его теория о возможности строительства социализма в одной стране».)

Правда, Сталин делал оговорку: «Но значит ли это, что он тем самым достигнет полной, окончательной победы социализма, т.е. значит ли это, что он может силами одной страны закрепить окончательно социализм и вполне гарантировать страну от интервенции, а значит, и от реставрации? Нет, не значит. Для этого необходима победа революции по крайней мере в нескольких странах. Поэтому развитие и поддержка революции в других странах является существенной задачей победившей революции. Поэтому революция победившей страны должна рассматривать себя не как самодовлеющую величину, а как подспорье, как средство для ускорения победы пролетариата в других странах».

Сталин утверждал, что мысль Ленина о возможности построения социализма в одной стране была выражена «в двух словах», и привел его высказывание о том, что задача победившей революции состоит в проведении «максимума осуществимого в одной стране для развития,

383

поддержки, пробуждения революции во всех странах». Логическая натяжка была очевидна.

Хотя можно усомниться в правильности интерпретации им высказываний Ленина и его политической деятельности, не согласиться с системой его доказательств и подвергнуть критике правомерность его оценок, работа Сталина помогала членам партии, особенно новичкам, увидеть стройный порядок в учении Ленина, понять политику партии, ее цели и методы. В этой работе Сталин пытался также обосновать, что СССР занимает центральное место в современном мире. Он писал, что СССР не случайно, а в силу глубоких исторических закономерностей, стал первой страной, открывшей новую эру человеческого развития. Сталин доказывал, что революционная практика российского пролетариата позволила России стать родиной самой передовой революционной теории, пригодной для всего мира. Более того, Сталин призывал коммунистов и беспартийных стать участниками беспримерного строительства нового общественного строя социальной справедливости, не дожидаясь победы революции в других странах.

Выступление Сталина не в роли докладчика по его «специальности» (проблемы межнациональных отношений) или по оргвопросам, а в качестве интерпретатора Ленина по основополагающим принципам коммунизма не могло не вызвать раздражения у Зиновьева, Троцкого, Бухарина и других руководителей партии, считавших себя оракулами коммунистической теории. Не меньшее беспокойство вызвало у ряда лидеров и то, что Сталин поставил задачу построения социализма в одной стране. Реакцией на выступления Сталина в роли главного истолкователя Ленина явилась интрига, цель которой состояла в том, чтобы доказать неправомочность Сталина играть главную роль в партии.

18 мая 1924 года, когда в «Правде» была опубликована последняя глава работы И.В. Сталина «Об основах ленинизма», за пять дней до открытия XIII съезда, Н.К. Крупская передала в ЦК конверты со всеми работами Ленина, которые он надиктовал с 23 декабря 1922 года по 23 января 1923 года. Повторялась интрига, которую уже разыгрывали на XII съезде. Крупская уверяла, что «Письмо к съезду» Ленин просил огласить на съезде партии после своей смерти. Нотариально это никак не было подтверждено, и ей поверили на слово. Правда, было очевидно, что актуальность «Письма», в котором Ленин бил тревогу по поводу раскола партии, провоцируемого отношениями между Троцким и Сталиным, уже пропала. Раскол не состоялся. Революция в Германии также провалилась, и расчеты Ленина на Троцкого как руководителя Красной Армии, которые могли бы прийти на помощь восставшему германскому пролетариату, теперь уже были несвоевременны. Авторитет Троцкого в партии после дискуссии был сильно подорван. Поэтому все предложения и туманные намеки Ленина полуторагодичной давности уже теряли свою

384

актуальность. Однако посмертный культ Ленина способствовал тому, что любые высказывания покойного вождя воспринимались как великие откровения, вне зависимости от того, когда они были сделаны и в каком состоянии был вождь. Никто не стал расспрашивать Крупскую, почему она не передавала эти документы раньше, а она сама об этом умалчивала. Слова «посмертная воля Ленина» производили магическое воздействие.

Как и год назад, когда Фотиева передавала статью «О национальностях», в новой интриге участвовали видные деятели партии. Не исключено, что участники «пещерного совещания» Зиновьев и Бухарин при поддержке Каменева решили преподать Сталину «урок» и «показать» ему его «место». Возможно, им хотелось напомнить Сталину, который клялся в верности Ленину и обосновывал каждое свое умозаключение с помощью ленинских цитат, о том, что тот предлагал снять его с должности генсека. В то же время, прекрасно зная о содержании «Письма к съезду», они не желали лишиться надежного генерального секретаря, выполнявшего огромный объем работы и способного решать самые трудные вопросы.

Разыгравшиеся затем события отвечали этим целям. Состоявшийся перед съездом пленум ЦК 21 мая заслушал сообщение Каменева от имени комиссии по приему бумаг Ленина. Пленум 30 голосами против 10 принял постановление: «Перенести оглашение зачитанных документов, согласно воле Владимира Ильича, на съезд, произведя оглашение по делегациям и установив, что документы эти воспроизведению не подлежат и оглашение по делегациям производится членами комиссии по приему бумаг Ильича». Одновременно было рассмотрено предложение Ленина полуторагодичной давности «обдумать способ перемещения Сталина» с поста генсека. Выступивший на пленуме Зиновьев заявил: «Товарищи, Последнюю волю, каждое слово Ильича мы, безусловно, должны считать законом... В одном вопросе, однако, мы с радостью можем сказать, Что опасение Ильича не подтвердилось. Я имею в виду вопрос, касающийся генерального секретаря. Вы все были свидетелями нашей совместной работы в последние месяцы». Пленум не стал обсуждать посмертное предложение Ленина.

Вновь к вопросу о пребывании Сталина на посту генерального секретаря вернулись после того, как на заседаниях делегаций съезда было оглашено ленинское «Письмо к съезду». (Вспоминая через 3 года эти события на заседании объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) 22 июля 1926 года, Сталин говорил: «Делегации XIII съезда этот вопрос обсуждали, и я не считаю нескромностью, если сообщу, что все делегации без исключения высказались за обязательное оставление Сталина на посту генсекретаря. У меня имеются здесь эти резолюции, я могу их прочесть, если желаете».)

385

Сталин явно был раздосадован происшедшим и на пленуме ЦК, состоявшемся после XIII съезда, он обратился к его участникам с заявлением: «Я думаю, что до последнего времени были условия, ставящие партию в необходимость иметь меня на этом посту как человека более или менее крутого, представлявшего известное противодействие оппозиции. Сейчас оппозиция не только разбита, но и исключена из партии. А между тем у нас указание Ленина, которое, по-моему, нужно провести в жизнь. Поэтому прошу Пленум освободить меня с поста Генерального секретаря. Уверяю вас, товарищи, что партия от этого только выиграет». Через три года Сталин так рассказывал о событиях, последовавших после его заявления: «Съезд обсуждал этот вопрос. Каждая делегация обсуждала этот вопрос, и все делегации единогласно, в том числе и Троцкий, Каменев, Зиновьев обязали Сталина остаться на своем посту. Что же я мог сделать? Это не в моем характере, ни с каких постов я никогда не убегал и не имею права убегать, ибо это было бы дезертирством. Человек я... подневольный, и когда партия обязывает, я должен подчиниться. Через год после этого я вновь подал заявление в пленум об освобождении, но меня вновь обязали остаться. Чтo же я мог еще сделать?»

Очевидно, что деятельность Сталина на посту генерального секретаря устраивала и делегатов съезда, и членов вновь избранного ЦК. Кроме того, присутствие на съезде Троцкого и его выступление лишний раз напомнило всему партийному руководству, что важно сохранять единство перед лицом общего противника. Хотя выступление Троцкого было предельно осторожным, он, стараясь поддержать свой авторитет в глазах сторонников, отказался признать справедливость обвинений в его адрес. Вследствие этого 15 ораторов один за другим атаковали Троцкого, а в его защиту выступила лишь Крупская. Выступая на съезде, Сталин обращал внимание на целый ряд принципиальных различий в позиции Троцкого и ЦК и обвинял троцкистскую оппозицию в «мелкобуржуазном уклоне». В то же время некоторые выступавшие говорили об опасности слишком быстрого «развенчания» Троцкого. Так, Е.М. Ярославский замечал: «Тов. Троцкий все-таки остается и останется в наших рядах, он остается в ЦК партии, у него остается авторитет... Мы создали авторитет тов. Троцкому и мы поэтому вправе требовать, чтобы он этот авторитет употребил на то, чтобы наша партия, сейчас нуждающаяся в наибольшем единстве, не подвергалась опасностям новых шатаний».

Стремление «не раскачивать лодку» привело и к тому, что в положении триумвиров ничего не изменилось. На XIII съезде партии Зиновьев, как и на предыдущем съезде, выступил с отчетным докладом от имени ЦК, и, таким образом, создавалось впечатление, что он является главным лицом в руководстве партии и страны. Каменев был одним из док-

386

ладчиков по вопросу о внутренней торговле и кооперации. Как и на предыдущем съезде, Сталин выступил с организационным отчетом ЦК, который по своей структуре мало отличался от отчета предыдущего года.

Сталин рассказал о численности, социальном, национальном и половом составе членов партии, их партстаже, представил детальную картину о состоянии политических и общественных организаций в стране. Казалось, что Сталин был прекрасно информирован о самых разных сторонах жизни советского общества, и он сурово осуждал тех партийных руководителей, которые видели себя лишь политическими лидерами и гнушались организационной работы: «Обычно у нас делят партийную работу на две категории: категорию высшую — это чисто партийная работа в губкомах, обкомах, ячейках, в ЦК, и категорию низшую, называемую партийной работой в кавычках, это — работа во всех советских органах».

Сам Сталин был готов заниматься разными вопросами жизни советского общества. Об этом свидетельствует его деятельность в 1924—1925 годы. Он участвует в обсуждении вопросов внутренней торговли и потребительской кооперации и выступает по вопросам о состоянии Красной Армии, проводит несколько совещаний с учеными по вопросу о сохранении тела Ленина и занимается подготовкой «Плана семинара по ленинизму», пишет письмо руководителям Всесоюзной ассоциации пролетарских писателей (ВАПП) и беседует с делегациями ВАПП и «Пролеткульта». Он не оставляет без внимания и проблемы межнациональных отношений и неоднократно беседует с делегациями Туркмении, Узбекистана, Южной и Северной Осетии, Таджикистана, Казахстана, Дагестана, не раз обращается с письмами в руководство союзных и автономных республик. В июне 1925 года он пишет статью «Еще раз к национальному вопросу».

Поскольку в ходе борьбы с оппозицией стало ясно, что троцкисты делали ставку на молодежь, то Сталин придавал особое значение политико-воспитательной работе. 4 августа 1924 года он выступает на оргбюро по вопросу о развитии пионерского движения. В 1924—1925 годах он беседует с юными корреспондентами журнала «Юный строитель», делегатами конференции пролетарского студенчества, руководящими работниками ЦК и МК РЛКСМ, выступает на оргбюро с речью «О комсомольском активе в деревне». 11 августа и 8 декабря 1924 года Сталин делает доклады на оргбюро по вопросу «о воспитании ленинского призыва». По поводу заявления Троцкого о том, что «молодежь — это барометр партии», Сталин говорил: «Барометр нужно искать не в рядах учащейся молодежи, а в рядах пролетариата... партия должна ориентироваться не на учащуюся молодежь, а на пролетарское ядро партии. 200 тысяч новых членов партии — вот барометр». Сталин выражал удовлетворение притоком новых членов партии и особенно процедурой приема, когда беспар-

387

тийные рабочие выдвигали своих товарищей в члены партии. Он заявлял, что «партия стала по сути дела выборным органом рабочего класса» и подчеркивал, что форма приема свидетельствует о «глубокой демократичности нашей партии». В этом Сталин видел преодоление партией наследия «военного коммунизма».

В эти годы одной из главных проблем страны была признана так называемая проблема смычки между городом и деревней. Смысл этого понятия Сталин разъяснял в докладе на XIII съезде партии: «Смычка есть постоянный обмен между городом и деревней, между нашей индустрией и крестьянским хозяйством, между изделиями нашей индустрии и продовольствием и сырьем крестьянского хозяйства». Кризис «смычки» в 1923 году поставил под угрозу стабильность советского строя. Сталин старался взглянуть на проблему «смычки» глазами крестьянина, признавал объективные причины недовольства крестьян политикой партии и обращал внимание на отрыв партии от деревни и ее нужд. Поэтому в 1924— 1925 годы Сталин активно участвовал в разработке политики партии в деревне. 12 июня 1924 года Сталина избирают членом комиссии пленума ЦК по работе в деревне, а через две недели — включают в состав комиссии по работе среди работниц и крестьянок. Во второй половине 1924 года Сталин не раз выступал с докладами «О задачах партии в деревне», участвовал в совещании секретарей деревенских ячеек, разрабатывал план действий ЦК РКП(б) по борьбе с засухой и ее последствиями. Он не раз беседовал с председателями губисполкомов Тамбовской, Орловской, Воронежской и Курской губерний о мерах восстановления черноземной полосы. В сентябре 1925 года Сталина ввели в состав комиссии по земельно-водной реформе в Средней Азии.

После XIII съезда Сталин стал активно заниматься и международными делами. Он не раз выступает с докладами о международном положении. 20 июня 1924 года Сталина избирают председателем польской комиссии Коминтерна, а 3 июля он выступает с речью на заседании этой комиссии. 21 марта 1925 года Сталина избирают членом политической и чехословацкой комиссии Коминтерна. Он проводит беседы с делегациями Компартий Чехословакии, Франции, выступает на заседаниях чехословацкой подкомиссии ИККИ и югославской комиссии ИККИ, пишет ряд писем ЦК компартии Германии и беседует с деятелями КПГ о перспективах развития этой партии.

В ходе этих бесед Сталин мог убедиться в том, что влияние зарубежных коммунистов в подавляющем большинстве стран невелико, а состояние самих компартий оставляет желать лучшего. В статье «К международному положению и задачам компартий», опубликованной в «Правде» от 22 марта 1925 года, Сталин писал о том, что компартиям еще предстоит много сделать для укрепления своих позиций в массах. Явно вспомнив свой опыт работы в Баку. Сталин замечал: «Нельзя овладеть

388

миллионными массами пролетариата, не овладев профсоюзами, а овладеть профсоюзами невозможно, не работая в них и не приобретая там доверия рабочих масс месяц за месяцем, год за годом. Без этого нечего и думать о завоевании диктатуры пролетариата».

В то же время Сталин видел, что компартии могут сыграть значительную роль в защите СССР от внешних врагов, и считал, что люди, солидарные с СССР или хотя бы симпатизирующие Советской стране, смогут нейтрализовать антисоветскую пропаганду и таким образом сорвать планы нападения на нашу страну. Он считал необходимым расширять сотрудничество с такими людьми и положительно отзывался о посещениях Советского Союза рабочими делегациями, «которые тщательно осматривают каждый уголок нашего строительства, чтобы убедиться, что мы способны не только разрушать, но и строить новое... не столько разрушать капитализм, но и строить социализм».

Широкий круг вопросов, которыми занимался Сталин, свидетельствовал о том, что он не на словах, а на деле был верен своей «Клятве». Создавалось впечатление, что Сталин уверенно принимал наследство, оставленное Лениным.

Глава 34

ВТОРАЯ СХВАТКА СО ЛЬВОМ

 

Активность генерального секретаря стала вызывать раздражение у тех руководителей страны, в сферы деятельности которых тот невольно вторгался. Зиновьева беспокоил растущий интерес Сталина к деятельности руководимого им Коминтерна и его активное участие в работе ряда комиссий III Интернационала. Каменева тревожило ослабление его позиций в руководстве Московской партийной организации, по мере того как в ней укреплялись сторонники Сталина. Как и всякий временный союз политических лидеров, сложившийся для борьбы с общим врагом, триумвират Зиновьев — Каменев — Сталин после очередного разгрома Троцкого на XIII партсъезде переживал кризис. Трения в руководстве достигли такого накала, что 19 августа 1924 года Сталин опять подал в отставку.

389

В своем заявлении на пленум ЦК РКП(б) Сталин писал: «Полуторагодовая совместная работа в Политбюро с тт. Зиновьевым и Каменевым после ухода, а потом и смерти Ленина сделала для меня совершенно ясной невозможность честной и искренней совместной политической работы с этими товарищами в рамках одной узкой коллегии. Ввиду этого прошу считать меня выбывшим из состава Пол. Бюро ЦК. Ввиду того, что ген. секретарем не может быть не член Пол. Бюро, прошу считать меня выбывшим из состава Секретариата (и Оргбюро) ЦК. Прошу дать отпуск для лечения месяца на два. По истечении срока прошу считать меня распределенным либо в Туруханский край, либо в Якутскую область, либо куда-либо за границу на какую-либо невидную работу. Все эти вопросы просил бы Пленум разрешить в моем отсутствии и без объяснений с моей стороны, ибо считаю вредным для дела дать объяснения, кроме тех замечаний, которые уже даны в первом абзаце этого письма. Т-ща Куйбышева просил бы раздать членам ЦК копию этого письма. С ком. прив. И. Сталин

19.VIII.24.»

Хотя конфликт, породивший отставку Сталина, был улажен довольно быстро, нет сомнений в том, что о нем было осведомлено все руководство страны. Не исключено, что сведения о разногласиях в триумвирате послужили Троцкому сигналом к действию. В связи с публикацией его собрания сочинений он написал вступительную статью к третьему тому под названием «Уроки Октября». В этой статье он постарался рассказать о событиях 1917 года таким образом, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, что без него, Троцкого, никакой бы революции в России не случилось. Таким образом, он давал понять, что лучшей политической фигуры, способной вывести страну из любой трудной ситуации, не найти. А кроме того, он вспомнил все наиболее неприятные моменты в политическом поведении всех других советских лидеров в 1917— 1918 годы. Однако эти воспоминания были выборочными. Троцкий намекнул на «ошибочную оборонческую» позицию Сталина в марте 1917 года, но не стал упоминать его фамилии, ограничившись цитированием редакционных статей «Правды». Огонь своей критики Троцкий сосредоточил на Зиновьеве и Каменеве. Троцкий вспомнил и споры Ленина с Каменевым в апреле 1917 года, и статью Ленина о двух «штрейкбрехерах революции», и требование Ленина изгнать из партии Зиновьева и Каменева. Проводя аналогию с революционными событиями в Германии в 1923 году, Троцкий подводил читателей к мысли, что если бы в ЦК большевиков возобладала линия Зиновьева и Каменева, то российскую революцию ждал такой же плачевный финал, как и германскую. Вероятно, используя компромат семилетней давности, Троцкий рассчитывал получить поддержку других членов политбюро, недовольных Зиновьевым и Каменевым.

390

Ошибка Троцкого состояла в том, что своим выступлением он создавал условия для сплочения триумвирата и всего политбюро в новой кампании против него. Он также не учитывал того, что другие члены политбюро не только могли сказать немало по поводу истории партии, но знали, как превратить такой рассказ в убойное политическое оружие против Троцкого. Зиновьев выступил с циклом лекций по партийной истории до февраля 1917 года. Упомянув Троцкого всего пять раз на протяжении более 300 страниц и тем самым подчеркнув его «невидное место» в истории партии, Зиновьев поведал о его связях с меньшевиками и Парвусом, о теории перманентной революции и «августовском блоке».

В своей атаке на Троцкого Зиновьев был не одинок. В кампанию включился и обиженный Троцким Каменев. Вопреки расчетам Троцкого, против него выступили и другие члены советского руководства: И.В. Сталин, М.И. Калинин, А.И. Рыков, Н.И. Бухарин, В.М. Молотов, Г.Я. Сокольников. Присоединился к кампании и бывший сторонник Л.Д. Троцкого Ф.Э. Дзержинский. Критика Троцкого не ограничивалась событиями до февраля 1917 года. Большое внимание было уделено событиям, связанным с брестскими переговорами, а также с профсоюзной дискуссией.

Выступая на пленуме ЦК и ЦКК РКП(б) 17 января 1925 года, Сталин подчеркивал, что воспоминания Троцкого преследовали те же цели, что и кампания Троцкого в 1923 году: «О чем говорил Троцкий перед XIII съездом? О негодности кадров и необходимости коренного изменения партийного руководства. О чем говорит он теперь в «Уроках Октября»? О негодности основного ядра партии и необходимости его замены... Поэтому обвинение в попытке коренного изменения партийного руководства остается в силе».

Сталин воспользовался дискуссией для того, чтобы сплотить руководство страны вокруг предложенного им курса на построение социализма в одной стране. В статье «Октябрьская революция и тактика русских коммунистов» Сталин писал, что Троцкий не верил во внутренние возможности Советской страны. Сталин ссылался на послесловие, написанное Троцким в 1922 году к своей старой работе «Программа мира», в нем говорилось: «Подлинный подъем социалистического хозяйства в России станет возможным только после победы (курсив И.В. Сталина) пролетариата в важнейших странах Европы». Этому утверждению Троцкого Сталин противопоставлял целый ряд высказываний Ленина, в которых говорилось о возможности победы социализма: «Неравномерность экономического и политического развития есть безусловный закон капитализма. Отсюда следует, что возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой капиталистической стране. Победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капиталистов и организовав у себя социалистическое производство, встал

391

бы против остального капиталистического мира, привлекая к себе угнетенные классы других стран, поднимая в них восстание против капиталистов, выступая в случае необходимости даже с военной силой против эксплуататорских классов и их государств». (Это высказывание Ленина лучше подтверждало утверждение Сталина о том, что основатель большевистской партии допускал возможность построения социализма, чем та цитата, к которой Сталин прибег в лекциях «Об основах ленинизма».)

Сталин старался убедить членов партии в том, что неверие Троцкого в возможности российской революции ведет его к пораженчеству: «Так как победы нет еще на Западе, то остается для революции в России «выбор»: либо сгнить на корню, либо переродиться в буржуазное государство. Недаром Троцкий говорит уже два года о «перерождении» нашей партии. Недаром Троцкий пророчил в прошлом году «гибель» нашей страны».

Одновременно Сталин старался доказать, что истоки неверия Троцкого в возможности российской революции заложены в теории перманентной революции. Сталин ставил риторический вопрос: «Чем отличается теория Троцкого от обычной теории меньшевизма о том, что победа социализма в одной стране, да еще отсталой, невозможна без предварительной победы пролетарской революции «в основных странах Западной Европы»?» и давал ответ: «По сути — ничем. Сомнения невозможны. Теория «перманентной революции» Троцкого есть разновидность меньшевизма».

Подобные обвинения выдвигал не один Сталин. Троцкого осуждали все партийные организации, и на сей раз более сурово, чем год назад, и «без хвостиков». Говоря о резолюциях, принятых различными партийными организациями страны в связи с дискуссией по работе «Уроки Октября», Сталин разбивал их на «три категории. Одна категория этих резолюций требует исключения Троцкого из партии. Другая категория требует снятия Троцкого с Реввоенсовета и вывода из Политбюро. Третья категория резолюций, к которой принадлежит и последний проект резолюции, присланный сегодня в ЦК товарищами от Москвы, Ленинграда, Урала, Украины, требует снятия Троцкого с Реввоенсовета и условного его оставления в Политбюро».

На самом деле, как позже признавал Сталин, Ленинградский губком принял решение об исключении Троцкого из партии, поскольку его руководитель Зиновьев и поддерживавший его Каменев хотели довести борьбу с Троцким до конца. Впоследствии, на XIV съезде, Сталин говорил, что «мы имели некоторую борьбу с ленинградцами и убедили их выбросить из своей резолюции пункт об исключении. Спустя некоторое время после этого, когда собрался у нас пленум ЦК и ленинградцы вместе с Каменевым потребовали немедленного исключения Троцкого из Политбюро, мы не согласились и с этим предложением... получили большинство в ЦК и ограничились снятием Троцкого с поста наркомвоена». Вме-

392

сто Л Д. Троцкого 26 января 1925 года председателем Реввоенсовета СССР и наркомом по военным и морским делам был назначен кандидат в члены политбюро М.В. Фрунзе. Хотя Троцкий был оставлен в составе политбюро, ему теперь было поручено руководить лишь тремя комиссиями, входившими в состав ВСНХ (председателем ВСНХ был Ф.Э. Дзержинский).

Глава 35

ПРОТИВ ГРИГОРИЯ ЗИНОВЬЕВА

И ЛЬВА КАМЕНЕВА

 

Поражение Троцкого было не только разгромом властолюбивого политика, но и еще одним поражением троцкистов, ожидавших скорого начала мировой революции. В апреле 1925 года XIV партийная конференция поддержала идею Сталина о возможности построения социализма в одной стране. Демонстрируя первостепенное внимание к внутренним проблемам страны, а не внешним, партконференция взяла курс на «смычку с деревней». Подводя итоги XIV партконференции, Сталин подчеркивал, что «изменение международной обстановки и замедленный темп революции» диктовали «выбор наименее болезненных, хотя бы и длительных, путей для приобщения крестьянства к социалистическому строительству, для строительства социализма вместе с крестьянством».

Вместе с тем крестьянство не было готово поддерживать социалистические цели и порядки. Признавая, что итоги выборов в Советы показали, что «в целом ряде районов нашей страны середняк оказался на стороне кулака против бедняка», Сталин ставил задачу: «Главное теперь состоит в том, чтобы сплотить середняков вокруг пролетариата, завоевать их вновь». «Чтобы руководить нынче, надо уметь хозяйничать, надо знать и понимать хозяйство. На одной лишь трескотне о «мировой политике», о Чемберлене и Макдональдс теперь далеко не уедешь... Руководить может тот, кто понимает толк в хозяйстве, кто умеет дать мужику полезные советы по части хозяйственного развития, кто умеет придти на помощь мужику в деле хозяйственного строительства. Изучать хозяйство, сомк-

393

нуться с хозяйством, войти во все детали хозяйственного строительства — такова теперь задача коммунистов в деревне. Без этого нечего и мечтать о руководстве». Первоочередными для Сталина являлись не дискуссии о международном положении и мировой революции, а актуальные проблемы хозяйства страны, только начинавшей оправляться после Гражданской войны.

При этом Сталин считал, что можно быстро перейти от восстановления довоенного уровня развития к индустриализации страны. Приведя факты о росте производства в металлургической промышленности, содержавшиеся в докладе Ф.Э. Дзержинского на XIV партконференции, Сталин заявил: «Рост металлической индустрии есть основа роста всей индустрии вообще и народного хозяйства вообще... Тов. Дзержинский прав, говоря, что наша страна может и должна стать металлической».

«Сейчас у нас около 4 миллионов индустриального пролетариата... — говорил Сталин. — Нам нужно миллионов 15—20 индустриальных пролетариев, электрификация основных районов нашей страны, кооперированное сельское хозяйство и высоко развитая металлическая промышленность. И тогда нам не страшны никакие опасности. И тогда мы победим в международном масштабе».

Сталин выражал позицию руководства партии и страны. Троцкисты же имели иную точку зрения. «Закон первоначального социалистического накопления», сформулированный одним из их лидеров, Преображенским, подразумевал ускоренный рост государственной промышленности за счет крестьянства. Руководство партии резко критиковало позицию Преображенского. Особую активность в этом отношении проявил Бухарин. Он заявил, что в настоящее время Советская страна заинтересована во всемерном укреплении крестьянского хозяйства и, обращаясь к крестьянам, бросил лозунг: «Обогащайтесь!» Это заявление было расценено как свидетельство игнорирования классового расслоения в деревне. Осудил это высказывание и Сталин. Однако когда в ходе конференции Ларин пожелал выступить с осуждением Бухарина, Зиновьев не дал ему слова. На какое-то время вопрос о лозунге «обогащайтесь!» был снят.

Однако отношение к этому высказыванию Бухарина вскоре изменилось. Летом 1925 года Зиновьев расценил этот лозунг как призыв к кулакам и говорил о крайнем вреде этого лозунга в обстановке, когда «кулак в деревне стал гораздо опаснее, чем нэпман в городе». В июне 1925 года Крупская написала статью, в которой подвергала резкой критике высказывание Бухарина. Бухарин не остался в долгу и написал не менее резкий ответ. Правда, ни та ни другая статья не увидела свет, так как политбюро выступило против их публикаций.

К этому времени политбюро увеличилось до 7 членов и после XIII съезда состояло из Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева, ИВ. Сталина, Л.Д. Троцкого, НИ. Бухарина, А.И. Рыкова, М.П. Томского. Многим на-

394

блюдателям в 1925 году казалось, что на первый план стали выдвигаться разногласия между триумвиратом, состоявшим из «ветеранов» (Зиновьев, Каменев, Сталин) и «новичками» политбюро (Бухарин, Рыков, Томский). Идейным лидером тройки новых членов политбюро стал Н.И. Бухарин. Его основным полем деятельности было международное марксистское движение, с которым он был тесно связан еще со времен эмиграции. Считая становление Советской страны важным, но все же не главным этапом мировой революции, Бухарин постоянно менял свое мнение относительно темпов развития СССР. Так, в течение 1925 года он то говорил, что «мы будем расти очень быстро», то «мы будем плестись черепашьими шагами». Бухарин считал, что поддержание рыночных отношений — наиболее верный способ сохранить Советскую власть на одной шестой части света в качестве резерва для мировой революции. Тем не менее Троцкий видел в Бухарине, выступавшем за то, чтобы поощрять развитие крестьянского хозяйства, представителя «национально-крестьянского уклона». Поэтому Бухарин, который был вождем левых коммунистов в 1918 году, теперь считался лидером правых. Правыми считались и его постоянные союзники по политбюро Рыков и Томский.

Именно из этого исходил Троцкий, составляя аналитическую записку за четыре дня до открытия XIV съезда партии. Троцкий решил, что у него появилась возможность доказать партии правоту своей платформы 1923 года и заодно сыграть роль арбитра между борющимися группировками. Однако Троцкий не учел важного обстоятельства: семеро членов политбюро разделилось не на две «тройки» и «незаменимого» Троцкого. Неожиданно для него Зиновьев и Каменев выступили не только против «правых» «новичков», но и против Сталина. Через 13 лет, оказавшись в Мексике, Троцкий говорил, что «был поражен, когда увидел столкновение Зиновьева, Каменева и Сталина». Дейчер вынужден был признать, что Троцкому «не хватало наблюдательности, интуитивности и аналитического подхода».

Дело было не только в просчете Троцкого, но и в том, что позиция Зиновьева и Каменева в значительной степени была обусловлена борьбой за власть, а не защитой идейных принципов. На XIV партийной конференции Зиновьев и Каменев поддержали сталинский курс на построение социализма в одной стране и одобрили политику «смычки с деревней». Однако, как справедливо отмечал С. Коэн, «позднее, изменив свое мнение о последствиях этой политики и завидуя растущей позиции Сталина, они перешли в оппозицию осенью 1925 года. Подобно троцкистским левым... они атаковали методы сталинского руководства через партийный аппарат, а также экономическую политику большинства и официальную интерпретацию нэпа, включая идею построения социализма в одной стране». При этом они атаковали Сталина за попустительство правому уклону Бухарина, Рыкова и Томского.

395

Свою особую позицию Зиновьев выразил в статье «Философия эпохи», написанной им для «Правды». В ней содержались, по словам Сталина, «выпады против Бухарина». В начале сентября 1925 года Молотов переслал эту статью Сталину, который отдыхал на юге, и он раскритиковал ее. Зиновьев узнал о реакции Сталина, и это лишь подлило масла в огонь борьбы в триумвирате.

Еще в начале 1925 года Григорий Зиновьев и Лев Каменев попытались убрать Сталина с поста генерального секретаря, предложив ему возглавить Реввоенсовет вместо Троцкого. Осенью того же года Зиновьев и Каменев предприняли еще одну попытку сместить Сталина. По воспоминаниям Микояна, Зиновьев и Каменев уговорили кандидата в члены политбюро Рудзутака занять пост генерального секретаря, и тот согласился. Однако на заседание ЦК, на котором Зиновьев и Каменев решили поставить этот вопрос, Рудзутак не явился. На этом заседании председательствовал Рыков и обсуждалась статья Зиновьева «Философия эпохи». По словам Микояна, «в ходе дискуссии Рыков выступил неожиданно очень резко и грубо против Зиновьева и его группы, заявив, что они раскольники, подрывают единство партии и ее руководства. В этом случае, говорил он, чем раньше они уйдут из руководства партии, тем лучше».

Микоян писал: «Выступление Рыкова прозвучало настолько резко, обидно и вызывающе, что Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Харитонов, Лашевич и некоторые другие — к ним присоединилась Надежда Константиновна Крупская... — заявили: «Если нас игнорируют, то мы уходим». И демонстративно ушли с этого заседания. Микоян подробно описал и возмущение Орджоникидзе поведением Рыкова, и негодование Дзержинского, вызванное поведением Крупской, и свое собственное удивление, когда он, отправившись с другими членами ЦК успокаивать обиженных руководителей, застал их всех в кремлевском кабинете Зиновьева хохочущими над какими-то рассказами и бодро поглощавшими фрукты, чай и закуски. Микоян возмущался: «Зиновьев артистически сыграл удрученность и возмущение, а здесь, поскольку сошел со сцены, перестал притворяться. Но, видимо, все же они были очень рады, что мы за ними пришли — сразу согласились вернуться. На этот раз разрыв удалось залатать. Примирились. Договорились не обострять положение, сохранять единство».

Однако примирение было недолгим. В сентябре 1925 года Зиновьев и Каменев вместе с Крупской и Сокольниковым выдвинули «платформу четырех». Четверка осуждала игнорирование руководством партии опасности кулачества и «примиренческое» отношение к «правым» силам внутри партии, готовым пойти на сближение с «капиталистическими элементами» страны. В «платформе» говорилось о «кулацком уклоне» в партии. Четверка потребовала на октябрьском пленуме ЦК ВКП(б) открытой дискуссии на съезде, но пленум отверг это предложение.

396

Главной опорой Зиновьева стала ленинградская партийная организация. На Ленинградской партконференции, созванной перед съездом, сторонники Зиновьева Сафаров, Саркис, Шелавин и другие атаковали ЦК с позиций «платформы четырех». На конференции утверждалось, что московская партийная организация приняла резолюцию, осуждающую ленинградскую организацию. Делегация на съезд партии была составлена таким образом, что туда не попали сторонники руководства партии.

В обстановке, когда в политбюро разгорались конфликты между Зиновьевым и Каменевым, с одной стороны, и между Бухариным и Рыковым — с другой, Сталин мог играть роль примирявшего всех лидера. Очевидно это обстоятельство способствовало тому, что ему впервые после VI съезда партии было поручено сделать отчетный доклад ЦК на XIV съезде. Однако также очевидно, что Зиновьев и Каменев решили воспользоваться кризисом, чтобы вновь попытаться убрать Сталина с поста генсека. Предложение заменить Сталина Дзержинским было выдвинуто накануне съезда во время неформальной встречи ряда видных деятелей партии на квартире у старого большевика Петровского. Присутствовавший там Орджоникидзе так энергично выступил против этого предложения, что оно было снято.

Тем временем Сталин пытался сгладить разногласия. За 10 дней до начала съезда, 8 декабря, Сталин обратился с письмом в президиум XXII Ленинградской партийной конференции, в котором опровергал слухи об «антиленинградской» резолюции, якобы принятой Московской XIV партийной конференцией. Для этого Сталин предлагал «ленинградцам» ознакомиться не только с резолюцией Московской партконференции, но и с содержанием ее стенограммы. Сталин высказывал беспокойство по поводу выступлений «некоторых товарищей» на Ленинградской партконференции «с речами, призывающими к открытой борьбе на партийном съезде. В настоящих условиях единство ленинцев, — даже если между ними и имеются некоторые расхождения по отдельным вопросам, — является необходимым более, чем когда-либо».

Через неделю, 15 декабря, Сталин, Калинин, Дзержинский, Молотов направили письмо ленинградскому руководству, в котором предлагался компромисс. «В целях единства, мира внутри партии» Сталин и его сторонники предлагали «членам Политбюро... не выступать друг против друга на съезде» и не публиковать письмо Ленинградской конференции и ответ ЦК на это письмо. Они соглашались ввести в состав секретариата одного представителя из Ленинграда и, приняв за основу резолюцию Московской конференции, «смягчить отдельные формулировки». Авторы письма лишь настаивали на том, чтобы в речах на съезде были осуждены позиции ленинградцев Саркиса и Сафарова, был отправлен в отставку редактор «Ленинградской правды», а три сторонника ЦК были бы введены в состав ленинградской делегации на съезд. Настойчивые по-

397

пытки большинства в политбюро предотвратить раскол в партии пользовались широкой поддержкой коммунистов, не желавших дестабилизации в партии и стране. По этой причине Зиновьев и «ленинградцы» оказались изолированными перед съездом партии.

В отчетном докладе ЦК Сталин постарался не обострять внутрипартийных противоречий. Он сразу же заявил, что у него нет глубоких разногласий ни с кем из руководителей партии: «За последние две недели вы имели возможность слышать доклады о деятельности ЦК от XIII до XIV съезда со стороны членов ЦК и членов Политбюро, пространные доклады, в основном правильные. Я полагаю, что повторять эти доклады едва ли есть смысл. Я думаю, что это обстоятельство облегчает мою работу в данный момент, и я бы считал целесообразным ввиду этого ограничиться постановкой вопросов о деятельности ЦК нашей партии от XIII до XIV съезда».

В то же время Сталин постарался ясно определить суть своей позиции. С трибуны съезда он заявил, что «генеральная линия» партии исходит «из того, что мы должны приложить все силы к тому, чтобы сделать нашу страну страной экономически самостоятельной, независимой, базирующейся на внутреннем рынке, страной, которая послужит очагом для притягивания к себе всех других стран, понемногу отпадающих от капитализма и вливающихся в русло социалистического хозяйства. Эта линия требует максимального развертывания нашей промышленности, однако в меру и в соответствии с теми ресурсами, которые у нас есть». Сталин противопоставил «генеральной линии партии» «другую генеральную линию»: «она исходит из того, что наша страна должна остаться еще долго страной аграрной, должна вывозить сельскохозяйственные продукты и привозить оборудование... Эта линия ведет к тому, что наша страна никогда, или почти никогда, не могла бы по-настоящему индустриализироваться, наша страна из экономически самостоятельной единицы, опирающейся на внутренний рынок, должна была бы объективно превратиться в придаток общей капиталистической системы». Правда, Сталин не сообщал, кто отстаивал такую «генеральную линию».

Сталин призвал «вести работу: а) по линии дальнейшего увеличения продукции народного хозяйства; б) по линии превращения нашей страны из аграрной в индустриальную; в) по линии обеспечения в народном хозяйстве решительного перевеса социалистических элементов над элементами капиталистическими; г) по линии обеспечения народному хозяйству Советского Союза необходимой независимости в обстановке капиталистического окружения».

Определив главные направления политического и хозяйственного развития страны, Сталин подробно рассказал об экономическом положении. Вместе с тем он, не называя никого персонально, достаточно определенно высказался по многим вопросам, которые активно обсужда-

398

лись накануне съезда. Прежде всего он решительно отмел обвинения «платформы четырех» о «кулацком уклоне» в партии. Признав справедливым критику некоего Богушевского, который, по словам Сталина, допустил «уклон в сторону недооценки кулацкой опасности», Сталин в то же время не счел этот «уклон» серьезным. Однако тут же он решительно осудил «другой уклон — в сторону переоценки кулацкой опасности, в сторону растерянности перед кулацкой опасностью, в сторону паники: «кулак идет, караул!» «Вы спросите: какой уклон хуже? Нельзя так ставить вопрос. Оба они хуже, и первый и второй уклоны».

И все же Сталин делал вывод, что, поскольку почти никто не сомневается в «кулацкой опасности», первый «уклон» не оказывает серьезного влияния на партию. «А вот что касается того, чтобы не раскулачивать, а вести более сложную политику изоляции кулака через союз с середняком, то это дело не так легко переваривается. Вот почему я думаю, что в своей борьбе против обоих уклонов партия все же должна сосредоточить огонь на борьбе со вторым уклоном». Из этого следовало, что Сталин объявлял «платформу четырех» «опасным уклоном», против которого надо было «сосредоточить огонь».

Однако попытки Сталина ограничиться в полемике завуалированными намеками не были поддержаны Зиновьевым, Каменевым и их сторонниками, которых вскоре стали именовать «новой оппозицией». Выступая на съезде, Каменев выдвинул весь набор обвинений, которые были изложены в «платформе четырех». При этом он заявил, что Сталин «целиком попал в плен... неправильной политической линии, творцом и подлинным представителем которой является т. Бухарин». В завершение он сказал: «Именно потому, что я неоднократно говорил товарищу Сталину лично, именно потому, что я неоднократно говорил группе товарищей-ленинцев, я повторяю это на съезде: я пришел к убеждению, что товарищ Сталин не может выполнять роль объединителя большевистского штаба... Мы против единоличия, мы против того, чтобы создавать вождя».

Эти слова Каменева были встречены аплодисментами ленинградской делегации и бурей возмущения остальных. Раздавались крики осуждения («Неверно! Чепуха! Вот оно в чем дело! Раскрыли карты!») и возгласы в поддержку Сталина («Сталин! Сталин! Большевистский штаб должен объединиться!»). В защиту Зиновьева и Каменева трижды выступала Крупская. Однако ее усилия не помогли Зиновьеву и его сторонникам. Они были в явном меньшинстве.

После столь острой дискуссии Сталин в своем заключительном слове перешел к открытой полемике против Зиновьева, Каменева и других. Сталин обратил внимание на разнобой в их суждениях по разным вопросам, за исключением вопроса о личной власти: «Каменев говорил одно, тянул в одну сторону, Зиновьев говорил другое, тянул в другую сторо-

399

ну, Лашевич — третье, Сокольников — четвертое. Но несмотря на разнообразие, все они сходились на одном. На чем же они сошлись? В чем же состоит их платформа? Их платформа — реформа Секретариата ЦК. Единственное общее, что вполне объединяет их, — вопрос о Секретариате. Это странно и смешно, но это факт». Сталин верно определил основную цель Зиновьева и Каменева — добиться превращения секретариата в их послушный инструмент, а генерального секретаря — в вечно трудящегося на них исполнителя: «Что же, если превращение Секретариата в простой технический аппарат представляет действительное удобство для Каменева, может быть, следовало бы и согласиться с ним. Боюсь только, что партия с этим не согласится». (Голос: «Правильно!»).

Хотя Сталин заявил, что он «против отсечения», он тут же предупредил: «Партия хочет единства, и она добьется его вместе с Каменевым и Зиновьевым, если они этого захотят, без них — если они этого не захотят». На состоявшемся после съезда пленуме ЦК Г.Е. Зиновьев был вновь избран в политбюро. Не было произведено и «отсечение» Троцкого, который весь съезд промолчал, со злорадством наблюдая «избиение» своих недавних оппонентов. Однако статус других участников «новой оппозиции» был понижен. Л.Б. Каменев был переведен из членов политбюро в кандидаты, а Г.Я. Сокольников перестал быть кандидатом в члены политбюро. Новыми членами политбюро стали М.И. Калинин, К.Е. Ворошилов, В.М. Молотов. Новыми кандидатами в члены политбюро стали Г.И. Петровский и секретарь МКН.А. Угланов.

По оценке Троцкого, как и многих других, Калинин, Ворошилов, Петровский и Угланов были сторонниками Бухарина, а поскольку Бухарина считали лидером «правого, кулацкого уклона», то Троцкий назвал это победой «национально-деревенской ограниченности». Назначение же Ворошилова на пост председателя Реввоенсовета и наркомвоенмора вместо М.В. Фрунзе, скончавшегося 31 октября 1925 года во время хирургической операции, по мнению Троцкого, открывало «правым» те возможности, которыми обладал недавно он сам. Позже он считал, что по мере сдвига вправо Ворошилов или Буденный могли совершить военный переворот, который в конечном счете увенчался бы контрреволюцией. Троцкий считал Сталина лишь пешкой в руках Бухарина и не брал в расчет многолетнее знакомство Сталина с Ворошиловым и Буденным, Калининым и Петровским. Троцкий недооценивал и растущий авторитет Сталина в партии. Кажется, подобные ошибки допускал Бухарин и его сторонники. С. Коэн считал, что после XIV съезда положение Бухарина в партии не уступало положению Сталина, и писал о «дуумвирате Сталина — Бухарина», который сменил триумвират Зиновьева — Каменева — Сталина.

Впечатление о победе Бухарина подкрепляла и активная деятельность группы видных пропагандистов из так называемой школы Бухарина

400

(А. Слепков, Д. Марецкий, В. Астров, А. Стецкий, П. Петровский, А. Айхенвальд, Д. Розит, Е. Гольденберг, Е. Цейтлин, А. Зайцев и другие). Как писал С. Коэн, эта группа помогла «Бухарину посадить своих людей как раз в тех учреждениях, где формировалась политика и идеология, готовились будущие кадры; они с большой эффективностью популяризировали и отстаивали его политику... В сотнях книг, брошюр, газетных статей и публичных выступлений — в учебных заведениях, на партийных собраниях и других общественных форумах — они пропагандировали и защищали (а иногда развивали и дополняли) политику и идеи Бухарина. Они рецензировали его книги, написали его биографию и шумно прославляли его». «Школа Бухарина» превозносила своего учителя как виднейшего теоретика партии и Коминтерна, готовясь провозгласить Бухарина главным руководителем партии и страны.

В то же время съезд несомненно упрочил позиции Сталина. Съезд подтвердил курс на построение социализма в одной стране, который отстаивал Сталин. В резолюции, принятой съездом, говорилось, что СССР «имеет все необходимое для построения полного социалистического общества», что налицо «экономическое наступление пролетариата на базе новой экономической политики и продвижение СССР в сторону социализма». На основе отчетного доклада Сталина съезд дал директиву «держать курс на индустриализацию страны, развитие производства средств производства и образование резервов для экономического маневрирования». Съезд вновь избрал Сталина в ЦК, а 1 января 1926 года пленум ЦК опять избрал Сталина в политбюро и оргбюро. Кроме того, пленум постановил продлить Сталину полномочия делегата в Исполнительном комитете Коммунистического интернационала.

Глава 36

ПРОТИВ ДВУХ ЛЬВОВ И ГРИГОРИЯ

 

В первые же дни нового 1926 года Сталин активно включился в работу высших органов партии, которая по решению XIV съезда стала именоваться Всесоюзной коммунистической партией (большевиков), или ВКП(б), и Коминтерна. Одним из первых решений, принятых в 1926 году,

401

было постановление ЦК ВКП(б) «о фракционной деятельности Ленинградского губкома». Суть этого постановления Сталин изложил по телефону группе ЦК ВКП(б), прибывшей в Ленинград для того, чтобы разгромить сторонников «новой оппозиции». (В группу входили члены президиума съезда Г.К. Орджоникидзе, С.М. Киров, А.И. Микоян, Н.А. Кубяк.) В январе Сталин не раз выступал в Исполкоме Коминтерна с осуждением «правого» и «ультралевого» уклонов в коммунистическом движении.

Одновременно Сталин дал теоретическое обоснование противоборства с «новой оппозицией» в брошюре «К вопросам ленинизма». Развивая ряд положений, которые были изложены в лекциях «Об основах ленинизма», Сталин придал этой теоретической работе острую политическую направленность, написав на первой же странице: «Ленинградской организации ВКП(б) посвящаю.

И. Сталин».

Каждому теоретическому положению, которое он выдвигал, Сталин противопоставлял высказывания Зиновьева, Каменева или Троцкого, которые он старался опровергнуть ссылками на Ленина. Критика Сталиным лидеров «новой оппозиции» и троцкизма сводилась к тому, чтобы показать их неверие в возможности Советской страны. Критикуя определение ленинизма, предложенного Зиновьевым («Ленинизм есть марксизм эпохи империалистических войн и мировой революции, непосредственно начавшейся в стране, где преобладает крестьянство»), Сталин утверждал, что таким образом Зиновьев принижал международное значение Советской власти, давал «национально-ограниченное определение ленинизма».

Кроме того, Сталин осуждал Зиновьева и его сторонников за подмену понятия «диктатура пролетариата» понятием «диктатура партии». Сталин писал: «Формула «диктатура партии»... может создать целый ряд опасностей и политических минусов в нашей практической работе. Этой формулой, взятой без оговорок, как бы подсказывают: а) беспартийным массам: не смейте противоречить, не смейте рассуждать, ибо партия все может, ибо у нас диктатура партии; б) партийным кадрам: действуйте посмелее, нажимайте покрепче, можно и не прислушиваться к голосу беспартийных масс, — у нас диктатура партии; в) партийным верхам: можно позволить роскошь некоторого самодовольства, пожалуй, можно даже зазнаться, ибо у нас диктатура партии, а «значит», и диктатура вождей».

Осуждая игнорирование мнения масс под лозунгом «диктатуры партии», Сталин писал: «Нельзя не вспомнить золотых слов Ленина, сказанных им на XI съезде нашей партии: «В народной массе мы (коммунисты. — И. Ст.) все же капля в море, и мы можем управлять только тогда, когда правильно выражаем то, что народ сознает. Без этого коммунистическая партия не будет вести пролетариата, а пролетариат не

402

будет вести за собою масс, и вся машина развалится». Сталин заявлял: «Правильно выражать то, что народ сознает», — это именно и есть то необходимое условие, которое обеспечивает за партией почетную роль основной руководящей силы в системе диктатуры пролетариата».

Свою критику «новой оппозиции» Сталин венчал осуждением высказываний Зиновьева относительно перспектив построения социализма в одной стране. Сталин приводил слова Зиновьева: «Под окончательной победой социализма следует понимать, по крайней мере: 1) уничтожение классов и, стало быть, 2) упразднение диктатуры одного класса, в данном случае диктатуры пролетариата»... Чтобы еще точнее уяснить себе, — говорит дальше Зиновьев, — как стоит вопрос у нас в СССР в 1925 году, надо различать две вещи: 1) обеспеченная возможность строить социализм, — такая возможность строить социализм вполне, разумеется, может мыслиться и в рамках одной страны и 2) окончательное построение и упрочение социализма, т.е. осуществление социалистического строя, социалистического общества».

Комментируя это заявление Зиновьева, Сталин писал: «Что все это может означать? А то, что под окончательной победой социализма в одной стране Зиновьев понимает не гарантию от интервенции и реставрации, а возможность построения социалистического общества. Под победой же социализма в одной стране Зиновьев понимает такое строительство социализма, которое не может и не должно привести к построению социализма. Строительство на авось, без перспективы, строительство социализма при невозможности построить социалистическое общество — такова позиция Зиновьева. Строить социализм без возможности построить его, строить, зная, что не построишь, — вот до каких несообразностей договорился Зиновьев».

Хотя критикуя неверие в возможность победы социализма в одной стране, Сталин на сей раз не упомянул имени Троцкого, он посвятил специальную главу критике теории перманентной революции в ее интерпретации Троцким и тем самым дал понять, что позиция троцкистов совпадала с позицией Зиновьева — Каменева и их сторонников. Стараясь доказать антиленинский характер «новой оппозиции», Сталин допускал очевидные логические натяжки, а его обвинения Зиновьева и Каменева в капитулянстве перед «капиталистическими элементами», основанные на их высказываниях о перспективах социалистического строительства, были сильно преувеличенными. В то же время очевидно, что стремление Сталина доказать чуждость взглядов «новой оппозиции» политике партии и принципам ленинизма было вызвано не только политической борьбой, но и тем обстоятельством, что в позициях Зиновьева, Каменева, Троцкого Сталин усматривал сходство с позициями тех своих политических противников, с которыми он боролся большую часть свой революционной жизни.

403

Еще в 1907 году в статье «Лондонский съезд РСДРП» Сталин упрекал меньшевиков в недооценке революционной роли крестьянства, готовности уступать буржуазии лидерство в революции. Неудивительно, что, против «новой оппозиции» он выдвинул те же обвинения в мелкобуржуазном уклоне, что и против меньшевиков".

А в 1909 году в статье «Партийный кризис» он осуждал руководство РСДРП за отрыв от рабочих масс России, их нужд и чаяний. Теперь же, критикуя Зиновьева за тезис о «диктатуре партии», Сталин обвинял его в отрыве от масс и одновременно в политике, ведущей к расколу партии. Как и меньшевиков и иных противников большевизма, Сталин осуждал «новую оппозицию» за «идейные шатания» и «колебания» ее лидеров.

В определенной степени использование схожих обвинений было следствием того, что в 1926 году против Сталина выступали многие из тех, чью позицию он осуждал в 1907—1909 годы. Еще в 1907 году после Лондонского съезда он писал о чуждой большевикам позиции Троцкого. Известно, что, когда в 1909 году он критиковал позицию руководства РСДРП в своих статьях и проектах резолюций Бакинского комитета, Зиновьев и Каменев были в ближайшем эмигрантском окружении Ленина и несли ответственность за политику ЦК РСДРП.

Хотя на сей раз Сталин, в отличие от 1907 года, не указывал на преобладание в рядах оппозиции представителей национальных меньшинств, а в рядах сторонников большинства — представителей русского народа, это обстоятельство бросалось многим в глаза. Например И. Дейчер, находившийся тогда в СССР, замечал, что «евреи были очень заметны среди оппозиции... В то же время мало евреев было среди сталинцев и еще меньше среди бухаринцев». Пока Сталин искал идейно-политическую природу позиций Зиновьева, Каменева, Троцкого и других в истории партии, некоторые коммунисты, особенно молодые, не обремененные опытом дореволюционной борьбы, видели сходство между позицией Зиновьева-Каменева и платформой троцкистов и старались разоблачить классовую чужеродность и тех и других. В то время широкую известность получил протокол заседания кандидатской группы ВКП(б) поселка Сохондо Читинского округа. В нем было запечатлено мнение одного из членов группы Ивана Русака: «Троцкий давно начал вести раскольническую линию. Троцкий не может быть коммунистом, сама его национальность указывает, что ему нужна спекуляция. Зиновьев одно время, я помню, Троцкого осаживал на пленуме, но, видно, Зиновьев с Троцким покумились. Они ошиблись в русском духе, за этими нэпачами русский рабочий и крестьянин не пойдет».

Утверждая, что национальные предрассудки помогали борьбе против оппозиции, израильский ученый И. Недава писал о том, что «член ЦК Юрий Ларин (Михаил Залманович Лурье) руководил в Москве семинаром по антисемитизму и оставил любопытный отчет о нем... Вот какие

404

вопросы задавали ему пытливые представители пролетариата: «Почему оппозиция на 76 процентов состоит из евреев? Как евреям удается занимать все хорошие должности? Почему евреи не хотят выполнять тяжелую работу? Почему так много евреев в университетах? Не подделывают ли они свои документы? Не станут ли евреи предателями в случае войны? Не избегают ли они военной службы? Не кроется ли причина антисемитизма в самих евреях, в их психологии, этике, традициях?»

Несмотря на наличие таких вопросов, вряд ли в партии, в которой интернационализм был основой мировоззрения, национальные предрассудки могли сыграть решающую роль. Кроме того, надо учесть, что многие видные сторонники курса Сталина были евреями (например Ярославский, Каганович, Землячка). В «школе Бухарина» было также немало лиц еврейской национальности. Однако сторонники оппозиции стали активно использовать тему антисемитизма для самообороны.

В марте 1926 года Троцкий написал Бухарину: «Мыслимое ли это дело, чтобы в нашей партии, в Москве, в рабочих коллективах, безнаказанно велась злостная антисемитская и одновременно клеветническая пропаганда?..» Вскоре Троцкий поставил вопрос об антисемитизме на политбюро, обвинив руководство в пассивности по отношению к антисемитским настроениям. Поскольку революционеры в течение многих лет повторяли, что антисемитизм присущ «черносотенной» реакции, Троцкий мог теперь утверждать, что «национал-крестьянское» «перерождение» партии приняло крайние формы и торжество контрреволюции не за горами. В то же время жупел антисемитизма мог заставить большинство политбюро проявлять сдержанность в выпадах как против него, так и против вождей «новой оппозиции».

С целью нейтрализовать провокационные утверждения о том, что в основе критики оппозиционеров лежит антисемитизм, Сталин выпустил специальное заявление о том, что ЦК борется с Троцким, Зиновьевым и Каменевым не потому, что они евреи, а потому, что они оппозиционеры. Однако это заявление было также истолковано как часть антисемитской пропаганды. В своей работе «Термидор и антисемитизм» Троцкий писал: «Каждому политически мыслящему человеку была совершенно ясна намеренная двусмысленность этого заявления, по видимости, направленная против крайностей антисемитизма, фактически же питающая их. «Не забывайте, что руководители оппозиции — евреи», — вот настоящий смысл слов Сталина, опубликованных во всех советских газетах». Получалось, что Троцкий был готов критиковать Сталина и его сторонников и за их пассивность, и за их активность в борьбе против антисемитизма.

О том, что в идейной борьбе использовалась демагогия и клевета, свидетельствовала публикация в майском номере журнала «Новый мир» за 1926 год «Повести непогашенной луны» Бориса Пильняка. Хотя в

405

предисловии автор утверждал, что в повести не следует искать аналогий с обстоятельствами смерти М.В. Фрунзе, сходство между историей болезни предреввоенсовета и сюжетом произведения Пильняка было очевидным. Фактически Пильняк возлагал ответственность за смерть Фрунзе на Сталина, который якобы принудил пойти председателя Реввоенсовета на операцию, а затем с помощью верных ему врачей умертвил его.

На самом деле Фрунзе был тяжелобольным человеком, но упорно не слушал врачей, давно настаивавших на интенсивном лечении, а потом, в связи с ухудшением его здоровья, предлагавших операцию. В 1925 году политбюро в специальном решении обязало Фрунзе согласиться с мнением врачей (помимо Сталина за это решение голосовали и другие его члены, включая Зиновьева и Каменева). Подобные решения уже не раз принимались партийными инстанциями. В своих мемуарах А.И. Микоян довольно подробно описал, что Сталин вместе с ним и Кировым беседовал с врачами, советовавшими сделать операцию. По словам Микояна, Сталин расспросил хирурга Розанова о предполагавшейся операции, и тот убедил Сталина в необходимости таковой, сославшись на то, что иначе Фрунзе не вылечить, так как он не будет соблюдать необходимого режима.

Однако, комментируя эти события через полвека, Микоян приводил слова А.В. Снегова, утверждавшего, что «Сталин разыграл с нами спектакль... Розанова он мог и не вовлекать, достаточно ГПУ «обработать» анестезиолога. Готовясь к большим потрясениям в ходе своей борьбы за власть, говорил А.В. Снегов, Сталин хотел иметь в Красной Армии под надежным командованием верного ему человека, а не такого независимого и авторитетного политического деятеля, каким был Фрунзе. После смерти последнего наркомом обороны стал Ворошилов, именно такой верный и в общем-то простодушный человек, вполне подходящий для Сталина».

Помимо того что версия об убийстве Фрунзе не подтверждена никакими фактами, устранение человека, который полностью поддерживал Сталина и других в их борьбе против Троцкого, было бы нелепо. Этой версии противоречит и отсутствие каких-либо свидетельств о том, что в конце 1925 года ОГПУ было послушным инструментом Сталина. В то время ОГПУ находилось под властью Ф.Э. Дзержинского, лица весьма самостоятельного в своем политическом поведении, а среди руководителей ОГПУ было немало политических противников Сталина. Кроме того, известно, что Ворошилов колебался между Сталиным и Бухариным, а потому убивать Фрунзе Сталину, чтобы «опереться» на Ворошилова, было опасно.

Нелепость этой живучей версии очевидна для всех серьезных исследователей. Адам Улам писал: «Это было клеветой, и возможно, что Пиль-

406

няку кто-то подсказал эту историю, чтобы нанести удар по Сталину». Комментируя неудачную операцию, А. Улам замечал: «Эта история не является из ряда вон выходящей. Если почитать партийные газеты этого периода, то часто можно найти жалобы на некомпетентность кремлевской медицинской службы, шокирующие истории о том, как врачи объявляли старого революционера здоровым, в то время как он терял сознание и умирал сразу же после выхода из больницы, и многие подобные истории. Можно заподозрить, что, как и все прочее, российская медицина была разрушена революцией и все еще не оправилась от потрясений. В случае серьезных заболеваний или даже при необходимости совершить небольшую операцию многие партийные деятели обращались за медицинской помощью за границу (как это сделал Троцкий, поехав в Берлин для удаления полипов в носоглотке)».

Фрунзе был не единственным, кому неудачно сделали операцию. У Ленина после операции по удалению пули, проведенной в апреле 1922 года, начались параличи, которые закончились инсультом. К замечаниям Улама можно добавить, что ошибки врачей не редкость. В 1999 году президенту США Б. Клинтону был представлен доклад о том, что в Америке ежегодно до 50 000 смертей вызвано ошибочными диагнозами врачей и неверно проведенными операциями. Если такое творилось в самой богатой и развитой стране мира в конце XX века, то что же можно было ожидать от разоренной России в начале XX века?

Хотя экземпляры журнала «Новый мир» с повестью Пильняка были конфискованы, «примечательно, — отмечал А. Улам, — что для Пильняка и редактора в то время не было никаких последствий... То ли из презрения ко лжи, то ли из-за расчетливой сдержанности, а может быть, и от того, и другого Сталин предпочел не реагировать на клевету, которая даже в демократическом обществе обеспечила бы достаточные основания для уголовного судебного преследования ее автора и издателя». Сталин предпочел не ввязываться в очередную интригу, а продолжал атаковать оппозицию за ее отход от ленинизма в его интерпретации, что предполагало прежде всего веру в возможность построения социализма в одной стране.

Свой доклад «О хозяйственном положении Советского Союза и политике партии», который он сделал по итогам апрельского (1926) пленума ЦК ВКП(б) перед активом ленинградской партийной организации, Сталин целиком посвятил вопросам экономического развития страны. Он объявил, что начался второй этап развития нэпа. По его словам, первый этап был связан с восстановлением сельского хозяйства, что позволило создать внутренний рынок в стране, наладить производство сельскохозяйственного сырья для промышленности и обеспечить население продовольствием. Второй этап нэпа — это «прямое развертывание индустриализации».

407

Развитие промышленности, отмечал Сталин, позволит решить проблему товарного голода. Вместе с тем Сталин подчеркивал, что индустриализация страны будет по-настоящему эффективной, если она будет сопровождаться приоритетным производством средств производства. Он говорил: «Индустриализация должна пониматься прежде всего как развитие у нас тяжелой промышленности и, особенно, как развитие собственного машиностроения, этого основного нерва индустрии вообще. Без этого нечего и говорить об обеспечении экономической самостоятельности нашей страны».

Отмечая, что страна не может следовать тем путем, которым следовали другие страны при накоплении средств для индустриализации (ограбление колоний или побежденных стран, сдача в концессии своих естественных богатств и предприятий), Сталин подводил к выводу, что СССР может изыскать средства для развития промышленности лишь путем собственных сбережений, путем «социалистического накопления». В этих целях Сталин призывал энергично бороться с расхищением государственной собственности. Пересказав содержание публикации в «Комсомольской правде» о расхитителе, Сталин подчеркивал: «Заслуживает тут внимания не столько сам вор, сколько тот факт, что окружающая публика, зная о воре, не только не боролась с ним, а, напротив, не прочь была хлопать его по плечу и хвалить его за ловкость, ввиду чего вор стал в глазах публики своего рода героем... Когда ловят шпиона или изменника, негодование публики не знает границ, она требует расстрела. А когда вор орудует на глазах у всех, расхищая государственное добро, окружающая публика ограничивается смешками и похлопыванием по плечу. Между тем ясно, что вор, расхищающий народное добро и подкапывающийся под интересы народного хозяйства, есть тот же шпион и предатель, если не хуже... Таких воров у нас сотни и тысячи. Всех не изведешь с помощью ГПУ».

Сталин осудил и чрезмерное расточительство при расходовании государственных средств: «У нас царит теперь разгул, вакханалия всякого рода празднеств, торжественных собраний, юбилеев, открытий памятников и т.д. Десятки и сотни тысяч рублей ухлопываются на эти «дела». При этом Сталин замечал: «Знаменательнее всего то, что у беспартийных замечается иногда более бережное отношение к средствам нашего государства, чем у партийных. Коммунист действует в таких случаях смелее и решительнее... Объясняется это, пожалуй, тем, что коммунист иногда считает законы, государство и т.п. вещи делом семейным. Именно поэтому иному коммунисту не стоит большого труда перешагнуть, наподобие свиньи (извиняюсь, товарищи, за выражение), в огород государства и хапнуть там или показать свою щедрость за счет государства».

Критикуя лидеров оппозиции, Сталин как рачительный хозяин обращал внимание на то, что они были готовы рассуждать о мировой рево-

408

люции и «термидоре», но уходили от будничной, нелегкой работы по управлению сложной государственной машиной. Однажды Сталин предложил Микояну заменить Каменева на посту наркома внутренней и внешней торговли. Уговаривая Микояна принять новое назначение, от которого тот долго отказывался, Сталин приводил следующие аргументы: «Новое дело — трудное, это правильно. Но скажи, вот Каменев работает. Чем и как он может лучше вести дело? Ничем. Почему? Потому что во многих вопросах внутренней экономической политики Каменев не разбирается, работает поверхностно, ничего не знает о заготовках, плохо разбирается в сельском хозяйстве и других вопросах... А в этих вопросах ты много развит... Во внешней торговле Каменев также не понимает и не имеет опыта... Каменев вел мало практической работы в наркомате — он больше был занят своей политической оппозиционной деятельностью, а ты будешь работать по-настоящему и дело пойдет».

Забросив государственные дела, вожди оппозиции готовили новое наступление. В начале июня 1926 года в подмосковном лесу состоялось тайное собрание сторонников оппозиции, организатором которого был заместитель военного наркома М.М. Лашевич. Было известно, что Зиновьев использовал коминтерновский аппарат для подготовки и распространения материалов оппозиции.

Летом 1926 года «новая оппозиция» и троцкисты объединились. Программным документом так называемой объединенной оппозиции стало «Заявление 13-ти», подписанное Троцким, Зиновьевым, Каменевым, Крупской, Пятаковым, Лашевичем, Мураловым и другими. Несмотря на целый ряд обоснованных замечаний о наличии острых проблем в стране (отставание в развитии промышленности, рост безработицы и розничных цен и т.д.), о невнимании правительства к нарастанию кризисных явлений в экономике, растущей бюрократизации в партии, «Заявление» по сути повторяло вывод «Письма 46» 1923 года о том, что решение этих сложных проблем требует прежде всего смены руководства.

Зиновьев, Каменев, Лашевич и другие, которые еще два года назад клеймили Троцкого и его сторонников за нападки на руководство и аппарат партии, теперь подписали заявление, в котором говорилось: «Сейчас уже не может быть никакого сомнения в том, что основное ядро оппозиции 1923 года, как это выявила эволюция руководящей ныне фракции, правильно предупредило об опасностях сдвига с пролетарской линии и об устрашающем росте аппаратного режима». В свою очередь Троцкий тоже выступил с заявлением: «В «Уроках Октября» я связывал оппортунистические сдвиги политики с именами Зиновьева и Каменева. Как свидетельствует опыт идейной борьбы в ЦК, это было грубой ошибкой. Объяснение этой ошибки кроется в том, что я не имел возможности следить за идейной борьбой внутри семерки и вовремя установить, что

409

оппортунистические сдвиги вызывались группой, возглавляемой Сталиным против тт. Зиновьева и Каменева».

Бывшие противники отрекались от обвинений в адрес друг друга, объединяясь против нового общего врага — Сталина. В этих целях было вновь использовано ленинское «Письмо к съезду». Авторы «Заявления» подчеркивали: «Вместе с Лениным, который ясно и точно формулировал свою мысль в документе, известном под именем «Завещания», мы на основании опыта последних лет глубочайшим образом убеждены в том, что организационная политика Сталина и его группы грозит партии дальнейшим дроблением основных кадров, как и дальнейшими сдвигами с классовой линии».

Дискуссия на июльском пленуме 1926 года приобрела исключительно острый характер. Сталин выступал трижды. В ответ на требования оппозиции он предал огласке ленинское «Письмо к съезду» и еще три неизданных письма Ленина. В свою очередь, оппозиции было предъявлено обвинение в создании подпольных организаций в ряде городов страны. Резкой критике была подвергнута статья Я. Оссовского, опубликованная в журнале «Большевик», в которой он ставил вопрос о невозможности сохранения единства в ВКП(б). Дискуссия была настолько напряженной, что после одной из своих эмоционально насыщенных речей против оппозиции Ф.Э. Дзержинский умер от сердечного приступа.

Как ни старался Сталин и его сторонники сосредоточить внимание на актуальных проблемах развития страны, оппозиция, обвинявшая руководство партии в «национал-крестьянском» уклоне и измене делу мировой революции, навязывала дискуссии по международным вопросам, которые в значительной степени носили схоластический характер. Бурные дебаты вызвал вопрос об отношении руководства партии к так называемому Англо-русскому комитету, представлявшему собой контактную организацию между британскими профсоюзами и ВЦСПС. Оппозиция утверждала, что, поддерживая отношения с Англо-русским комитетом, руководство ВКП(б) сотрудничает с ренегатами рабочего движения и тем самым обрекает на провал классовую борьбу английского пролетариата. В ответ Сталин осуждал «теорию перепрыгивания через неизжившее себя движение» и проводил параллели между отношением оппозиции к текущим событиям в Англии и позицией Каменева в апреле 1917 года, а также с поведением Троцкого в Бресте. Правда, эти сравнения трудно назвать обоснованными. Жаркие споры разгорелись по вопросу, который был явно вне сферы влияния советских коммунистов: исход классовых баталий в Англии и поведение британских профсоюзов вряд ли зависели от позиции ВКП(б).

Пленум укрепил позиции Сталина. В состав кандидатов в члены политбюро были введены многие его сторонники: Г.К. Орджоникидзе, А.И. Микоян, С.М. Киров (каждый из них подолгу работал в Баку), уче-

410

ник Сталина по работе в орготделе ЦК Л.М. Каганович, а также бывший троцкист, но затем активный борец против оппозиции А.А. Андреев. По решению пленума организатор тайного собрания в подмосковном лесу Лашевич был исключен из ЦК, а еще до этого снят с поста заместителя военного наркома. Зиновьев был выведен из политбюро и вскоре снят с поста председателя Коминтерна.

Однако «объединенная оппозиция», потерпев поражение в июле 1926 года, не сложила оружие. Уже в августе Зиновьевым и Троцким было подготовлено «Обращение в ЦК», в котором утверждалось, что «верхушка сталинской фракции» пожелала «обеспечить перевес Сталина над Томским, Рыковым, Бухариным». Очевидно, что оппозиция, которая еще в конце 1925 года пугала Сталина и его сторонников угрозой подчинения Бухарину, теперь рассчитывала добиться раскола среди победителей, запугивая Бухарина, Рыкова и Томского угрозой подчинения Сталину. Одновременно лидеры оппозиции решили обратиться к партийным массам.

На гектографах, стеклографах и пишущих машинках оппозиционеры размножали свои призывы и обращения. 1 октября 1926 года Троцкий, Зиновьев, Пятаков, Радек, Смилга, Сапронов и другие выступили с пропагандой своих взглядов на собрании партийной ячейки московского завода «Авиаприбор». Однако собрание приняло резолюцию (78 голосами за, 21 против), осуждавшую оппозицию, и потребовало от МК ВКП(б) принять решительные меры по борьбе с оппозицией, «не останавливаясь перед мерами организационного характера». Зиновьеву, который пытался выступить на ленинградском заводе «Красный путиловец», не дали завершить свою речь. С 1 по 8 октября в партийных ячейках Москвы и Ленинграда, на собраниях которых присутствовало 87 388 человек, за оппозиционеров проголосовало лишь 496.

Попытки Троцкого использовать гипнотическую силу своего красноречия провалились. Дейчер писал: «Впервые за почти тридцать лет, впервые с тех пор, как он начал свою карьеру как революционный оратор, Троцкий обнаружил, что он стоит беспомощно перед толпой. Его самые неоспоримые аргументы, его гений убеждения, его мощный, звенящий металлом голос не помогали перед лицом возмущенного рева, который его встретил. Оскорбления, которым подверглись другие ораторы, были еще более грубыми. Ясно, что первое совместное обращение оппозиции к партийному мнению кончилось провалом».

Рабочая аудитория, симпатии которой пытались завоевать лидеры оппозиции, могла откликнуться на разоблачение растущего бюрократизма и критику нэпа, который привел к возрождению социального расслоения. Однако эта аудитория не могла не видеть, что нэп вывел страну из разрухи. Заявление Сталина на XIV партсъезде о том, что сельское хозяйство страны в 1925—1926 годы достигнет 91% довоенного уровня, а

411

промышленность — 93% довоенной нормы, оправдывалось. В то же время провозглашение Сталиным начала второго этапа нэпа — периода «прямой индустриализации» и постановка им задачи построения социализма в одной стране внушали новые надежды трудящимся на улучшение жизни и одновременно отражали стремление народов СССР к экономической и политической независимости.

«Поход в массы» оппозиции не был еще завершен, когда ее лидеры осознали провал своей очередной кампании. 4 октября 1926 года Троцкий и Зиновьев направили в политбюро письмо с предложением прекратить полемику. На заседании политбюро 11 октября Сталин констатировал: «Не подлежит сомнению, что оппозиция потерпела жестокое поражение. Ясно также, что возмущение в рядах партии против оппозиции растет». Теперь Сталин мог диктовать оппозиции свои условия, и он поставил вопрос значительно резче, чем в декабре 1925 года, когда выступал против «отсечения» лидеров оппозиции: «Можем ли мы сохранить лидеров оппозиции, как членов ЦК, или нет? В этом теперь главный вопрос». Условия, которые поставил Сталин вождям оппозиции, включали их безусловное подчинение решениям руководства, признание их действий ошибочными, разрыв со сторонниками оппозиции в Коминтерне. В качестве уступок оппозиции Сталин согласился смягчить тон критики, признать право оппозиционеров отстаивать свои взгляды в партийных ячейках и излагать свои взгляды на съезде партии в дискуссионном листке. 16 октября лидеры оппозиции в коллективном письме обязались прекратить полемику.

Однако публикация Максом Истменом в «Нью-Йорк таймс» ленинского «Письма к съезду», подозрение, что публикация была осуществлена по совету Троцкого, публичное объявление Троцким Сталина «могильщиком революции» не способствовали разрядке в отношениях между руководством и оппозицией. Провалился и расчет на раскол между Сталиным и Бухариным. 26 октября 1926 года на партконференции Бухарин, который, очевидно, не забыл обвинений оппозиции в его адрес в связи с лозунгом «обогащайтесь!», подверг очень резкой критике лидеров оппозиции.

На этой конференции доклад об оппозиции и внутрипартийном положении сделал 1 ноября 1926 года И.В. Сталин. В докладе, получившем название «О социал-демократическом уклоне в нашей партии», Сталин подробно разобрал историю создания «объединенной оппозиции», а также историю многих теоретических вопросов (о возможности победы социалистической революции в одной стране, о перманентной революции, о неравномерности развития капитализма и т.д.). Этот историко-теоретический анализ был необходим Сталину для того, чтобы доказать беспринципность «объединенной оппозиции» и ее разрыв с ленинизмом.

412

Как и во всех своих предыдущих выступлениях и статьях этого периода, Сталин подчеркивал, что «основной вопрос, разделяющий партию с оппозиционным блоком, — это вопрос о том, возможна ли победа социализма в нашей стране, или, что то же, каков характер и каковы перспективы нашей революции». «В чем состоит эта разница?» — ставил вопрос Сталин и отвечал: «В том, что партия рассматривает нашу революцию как революцию социалистическую, как революцию, представляющую некую самостоятельную силу, способную идти на борьбу против капиталистического мира, тогда как оппозиция рассматривает нашу революцию как бесплатное приложение к будущей, еще не победившей пролетарской революции на Западе, как «придаточное предложение» к будущей революции на Западе, как нечто, не имеющее самостоятельной силы».

Сталин потребовал «отказа оппозиционного блока от его принципиальных ошибок» и недопущения «наскоков» на ленинизм и «попыток ревизии» ленинизма. Он призывал: «поменьше болтовни, побольше творческой положительной работы, вперед за социалистическое строительство». И выражал надежду, что «в ходе отражения наскоков оппозиции партия сплотилась, как никогда, на основе социалистических перспектив нашего социалистического строительства».

Заслушав выступления Зиновьева, Каменева, Троцкого и других в ходе дискуссии по его докладу, Сталин был более резок. В заключительном слове он выдвинул «объединенной оппозиции» ультиматум из восьми пунктов, в каждом из абзацев которого были такие слова: «Партия не может и не будет больше терпеть...»

Состоявшийся накануне XV партконференции объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) исключил Троцкого из политбюро, а Каменева освободил от обязанностей кандидата в члены политбюро. Правда, они, как и Зиновьев, остались членами ЦК. Однако, поскольку ЦК к этому времени превратился в довольно большое собрание (63 члена и 42 кандидата), очевидно, что впервые после Октябрьской революции Каменев, Зиновьев и Троцкий утратили статус высших руководителей страны.

Формально признав «волю партии», члены «объединенной оппозиции», имевшие многолетний опыт подпольной работы, брали на вооружение старые методы борьбы, которыми они пользовались в ходе подготовки русских революций. По словам И. Дейчера, «они собирались небольшими группами на кладбищах, в лесах, на окраинах городов и т.д.; они выставляли охрану и патрули для защиты своих митингов». В стране была создана параллельная оппозиционная компартия «большевиков-ленинцев», действовавшая в подполье. Оппозиционеры собирали партвзносы, создавали свои обкомы, райкомы, ячейки. У них имелись местные комитеты в Москве, Ленинграде, Харькове, Одессе, в городах Гру-

413

зии, Урала, Сибири. Во время XV конференции оппозиционеры провели параллельную конференцию. В Москве, Ленинграде и Харькове были созданы подпольные типографии. Как и в годы дореволюционного подполья, «большевики-ленинцы» под руководством Троцкого, Зиновьева, Каменева и других готовились к затяжной борьбе.

Оценивая перспективы оппозиции, Сталин заявлял: «Я думаю, что они рассчитывают на ухудшение положения в стране и партии... Но раз они готовятся к борьбе и ждут «лучших времен», чтобы возобновить открытую борьбу с партией, то и партии зевать не полагается». Сам Сталин не складывал оружия. 7 декабря 1926 года он выступил на VII расширенном пленуме ИККИ с очередным развернутым докладом, посвященным оппозиции, под названием «Еще раз о социал-демократическом уклоне в нашей партии».

Поскольку на сей раз Сталин обращался к международной аудитории, менее знакомой с подоплекой текущих событий, то он постарался представить более глубокие исторические и теоретические обоснования борьбы против «объединенной оппозиции». Сталин показал конфликт с Троцким, Зиновьевым и другими в контексте истории внутрипартийной борьбы среди большевиков начиная с 1903 года и попытался объяснить идейно-политическую платформу оппозиции классовыми факторами (влияние непролетарских классов на пролетариат, наличие разных слоев в пролетариате).

В то же время Сталин обратил особое внимание на международные аспекты полемики с оппозицией. Он решительно отвергал обвинения оппозиции в измене советского руководства международному пролетариату. «Дело изображается так, как будто стоит пролетариат СССР и перед ним два союзника — мировой пролетариат, который готов опрокинуть немедля свою буржуазию, но ждет нашего предпочтительного согласия на это, и наше крестьянство, которое готово помочь пролетариату СССР, но не вполне уверено, что пролетариат СССР примет эту помощь. Это, товарищи, детская постановка вопроса». Считая, что строительство социализма в СССР — это лучший способ поддержать международный пролетариат, Сталин говорил представителям зарубежных компартий, что неверие в построение социализма в одной стране открывает дорогу капиталистической альтернативе: «Строим ли мы для того, чтобы унавозить почву для буржуазной демократии, или для того, чтобы построить социалистическое общество, — в этом теперь корень нашей строительной работы».

414

Глава 37

НА ФРОНТЕ «ОТ ЧЕМБЕРЛЕНА

ДО ТРОЦКОГО»

 

Внимание Сталина к международной жизни было оправданным. В начале 1927 года бурные события развернулись в Китае. Там революционные силы под руководством партии Гоминьдан, в состав которой входили тогда коммунисты, овладели Шанхаем, а затем Нанкином. Однако 12 апреля командующий революционными армиями Чан Кайши совершил переворот, а коммунистов стали арестовывать и расстреливать. Сталин комментировал эти бурные события в своих выступлениях, а несколько своих работ и речей специально посвятил вопросам китайской революции.

Не оставил Сталин без внимания и кризис в отношениях между СССР и Великобританией. Нота министра иностранных дел Великобритании О. Чемберлена от 23 февраля 1927 года, содержавшая угрозы денонсации торгового соглашения с СССР и разрыва англо-советских дипломатических отношений вызвала разговоры о возможной войне. Выступая 1 марта 1927 года, Сталин обратил внимание, что большинство записок, посланных ему из аудитории, сводились «к одному вопросу: будет ли у нас война весной или осенью этого года? Мой ответ: войны у нас не будет ни весной, ни осенью этого года».

Однако в то время казалось, что Сталин ошибся, так как в последующие месяцы международная обстановка продолжала обостряться. 6 апреля в Пекине полиция совершила налет на советское полпредство и несколько дипломатических сотрудников были арестованы. 12 мая в Лондоне полиция вторглась в помещение англо-советского акционерного общества «Аркос», а 27 мая правительство Великобритании разорвало отношения с СССР. 7 июня в Польше был убит советский полпред Войков. Создавалось впечатление, что Советский Союз исключают из международного сообщества и международное право не защищает более советских представителей за рубежом. 15 июня в Женеве состоялась секретная встреча министров иностранных дел Великобритании, Германии, Франции, Бельгии, Японии, на которой обсуждался «русский вопрос». Лишь Германия отказалась поддержать антисоветские ме-

415

роприятия, на которых настаивал английский министр иностранных дел О. Чемберлен.

Против СССР была развернута шумная пропагандистская кампания, которую организовал хозяин «Ройял Датч Шелл» сэр Генри Детердинг, потерявший после 1920 года богатейшие нефтепромыслы в Баку, и Лесли Уркварт, владевший до революции предприятиями на Урале и в Сибири. Они финансировали заговоры против Советской страны, в которых наряду с видными деятелями Великобритании участвовали французский маршал Фердинанд Фош, глава американской миссии в Берлине Дризел (его помощником был будущий шеф ЦРУ Аллен Даллес). На конференции, организованной Детердингом в 1927 году, обсуждался «план Гофмана», предусматривавший военную интервенцию стран Западной Европы против СССР.

Эти международные события подтолкнули оппозицию к активным действиям. 9 мая 1927 года, выступая по случаю 15-летия «Правды» в Колонном зале Дома союзов (выступление транслировалось по радио), Зиновьев подверг резкой критике внешнюю политику СССР в Англии и деятельность Коминтерна в Китае. Зиновьев утверждал, что причиной возросшей враждебности Великобритании к СССР стало сотрудничество ВСЦПС с «соглашательскими» британскими профсоюзами, а руководство партии и Коминтерна виновато в перевороте Чан Кайши. 25 мая 1927 года в ЦК ВКП(б) было направлено письмо, подписанное 83 оппозиционерами во главе с Троцким и Зиновьевым. «Заявление 83» открывалось обвинением руководства партии в неверной политике в Китае и в отношении английских профсоюзов. Корень зла оппозиционеры видели в «теории социализма в одной стране», она объявлялась «неверной», «мелкобуржуазной», «не имеющей ничего общего с марксизмом». «Неправильная политика», основанная на этой теории, утверждалось в «Заявлении», «ускоряет рост враждебных пролетарской диктатуре сил: кулака, нэпмана, бюрократа». Оппозиционеры требовали созыва пленума ЦК, на котором следовало добиться «единодушных решений». В противном случае предлагалось развернуть широкую дискуссию, в ходе которой оппозиции должны были быть представлены такие же возможности, что и большинству, для изложения своих взглядов. Оппозиция организовала сбор подписей под «Заявлением 83».

Отреагировал на обострение международной обстановки и Сталин, резко изменив свое мнение о возможности войны. В «Заметках на современные темы», опубликованных в «Правде» 28 июля 1927 года, он писал: «Едва ли можно сомневаться, что основным вопросом современности является вопрос об угрозе новой империалистической войны. Речь идет не о какой-то неопределенной и бесплотной «опасности» новой войны. Речь идет о реальной и действительной угрозе новой войны вообще, войны против СССР — в особенности». Более того, в своей речи на

416

пленуме ЦК ВКП(б) 1 августа он сурово осуждал Зиновьева за то, что в его статье «Контуры будущей войны» не нашлось «ни одного слова о том, что война стала неизбежной».

Летом 1927 года почти ни у кого в Советской стране не было сомнений в том, что война неизбежна. Именно по этой причине письмо Троцкого к Орджоникидзе от 11 июля о том, что такое «пораженчество» и что такое «оборончество», выглядело как программа действий, которые он намерен предпринять в случае войны. Отвергая обвинение в том, что борьба оппозиции против руководства равносильна пораженческой позиции, Троцкий объявлял, что пораженчеством можно называть лишь борьбу против правительства антагонистического класса, и ссылался на действия лидера французской радикальной партии Жоржа Клемансо во время Первой мировой войны. Хотя Клемансо представлял те же буржуазные классы, что и критикуемые им правительства, он требовал их отставки. Троцкий писал: «Несмотря на войну и военную цензуру, несмотря даже на то, что немцы стояли в 80 километрах от Парижа (Клемансо говорил, «именно поэтому»), он вел бешеную борьбу против мелкобуржуазной дряблости и нерешительности». Эта борьба увенчалась тем, что «группа Клемансо пришла к власти».

Троцкий явно проводил аналогию между этой ситуацией и положением в СССР. Поэтому он заявил, что «политическая линия невежественных и бессовестных шпаргальщиков должна быть выметена, как мусор, именно в интересах победы рабочего государства». Троцкий утверждал, что тот, кто выметет этот мусор, не становится пораженцем, а является подлинным выразителем революционного оборончества: «идейный мусор победы не дает!» Эти высказывания Троцкого Сталин в своей речи 1 августа истолковал так: «Что это за «мусор»? Это, оказывается, большинство партии, большинство ЦК, большинство правительства. Так вот, оказывается, что, когда враг подойдет на расстояние 80 километров к Кремлю, этот опереточный Клемансо будет заниматься не тем, чтобы оборонять СССР, а свержением нынешнего большинства партии. И это называется у него обороной!»

Высмеивая претензии Троцкого, напоминая ему, что под заявлением оппозиции подписалось не более тысячи человек, Сталин в то же время осознавал опасность, исходившую от оппозиционеров. Он заявил: «Перед нами имеются две опасности: опасность войны, которая превратилась в угрозу войны, и опасность перерождения некоторых звеньев нашей партии. Идя на подготовку обороны, мы должны создать железную дисциплину в нашей партии. Без этой дисциплины оборона невозможна». Еще раньше Сталин поставил на одну доску действия крупных капиталистических держав против СССР и выступления оппозиции. 24 мая на пленуме ИККИ Сталин заявил: «Я должен сказать, товарищи, что Троцкий выбрал для своих нападений на партию и Коминтерн слишком

417

неподходящий момент. Я только что получил известие, что английское консервативное правительство решило порвать отношения с СССР. Нечего и доказывать, что теперь пойдет повсеместный поход против коммунистов. Этот поход уже начался. Одни угрожают ВКП(б) войной и интервенцией. Другие — расколом. Создается нечто вроде единого фронта от Чемберлена до Троцкого».

На объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), продолжавшемся с 29 июля по 9 августа 1927 года, развернулась острая полемика между оппозицией и руководством по всему спектру международных проблем. Сталину приходилось оправдываться за события в Австрии, Польше, Англии, Китае. Эти обвинения в адрес Сталина А. Улам комментировал так: «Нам представляется, что эти обвинения были еще более нечестными, чем заявления американской оппозиции, которая винит правительство США в том, что число стран «свободного мира» сокращается. Но каким образом Советский Союз мог отвечать за то, что коммунизм не одерживал побед в 1926 году? Как Сталин мог стать причиной экономического возрождения Германии, или неудач коммунистов Франции на выборах, или провала британской всеобщей забастовки?»

Помимо международных проблем, снова поднимались вопросы теории и истории партии, снова вспоминали, кто и как себя вел с 1903 года. Пытаясь изобразить себя и своих сторонников истинными революционерами, Троцкий провел историческую аналогию между событиями в России после 1917 года и французской революцией XVIII века. Троцкий утверждал, что в стране происходит термидорианское перерождение, а Сталин и его сторонники — это «термидорианцы», уничтожающие подлинных революционеров, таких как Троцкий, Зиновьев, Каменев и другие. Дискуссия становилась все более жесткой. 5 августа Сталин предъявил оппозиции очередной ультиматум, потребовав от нее под угрозой исключения Троцкого и Зиновьева из состава ЦК «отказаться решительно и бесповоротно от «термидорианской» болтовни и несуразного лозунга насчет клемансистского эксперимента», осудить своих сторонников в партиях Коминтерна и порвать с ними, «отказаться от всякой фракционности и от всех тех путей, которые ведут к созданию новой партии в ВКП(б)».

8 августа Троцкий, Зиновьев, Каменев, Пятаков, Смилга, Раковский, Муралов и другие направили в ЦК покаянное письмо, второе после осени 1926 года. Выразив удовлетворение тем, что оппозиция «по всем... вопросам, нами поставленным, в известной мере отступила», Сталин заявил: «То, что предлагает нам оппозиция, нельзя считать миром в партии. Не надо поддаваться иллюзии... Это временное перемирие, которое может при известных условиях явиться некоторым шагом вперед, но может и не явиться». В то же время было очевидно, что Сталин не хотел идти на окончательный разрыв с оппозицией в условиях, когда

418

над страной нависла угроза войны. Обращаясь к тем своим сторонникам, которые требовали от оппозиционеров полной и безоговорочной капитуляции, Сталин говорил: «Нет, товарищи, нам перемирие нужно, вы тут ошибаетесь. Если уж брать примеры, лучше было бы взять пример у гоголевского Осипа, который говорил: «Веревочка? — давайте сюда, и веревочка пригодится». Уж лучше поступать так, как поступал гоголевский Осип. Мы не так богаты ресурсами и не так сильны, чтобы могли пренебрегать веревочкой».

Однако второе перемирие было еще более коротким, чем первое. Не исключено, что активизации деятельности оппозиции опять способствовало очередное обострение международной напряженности. Осенью 1927 года во Франции развернулась кампания за разрыв отношений с СССР. Эту кампанию направлял и финансировал Детердинг, прибывший в Париж. 2 сентября в Варшаве было предпринято очередное покушение на жизнь советского дипломата. В этой обстановке 3 сентября 13 членов ЦК и ЦКК во главе с Троцким, Зиновьевым и Каменевым представили в ЦК подготовленный к XV съезду партии проект «Платформы большевиков-ленинцев (оппозиции)». Через три дня Троцкий, Зиновьев, Муралов и Петерсон, ссылаясь на сокращение сроков предсъездовской дискуссии до одного месяца, потребовали созыва пленума ЦК 15—20 сентября.

Очевидно, на сей раз руководство страны решило не допускать новой дискуссии. 13 сентября ОГПУ сообщило, что в ходе обыска на квартире некоего Щербакова, сына бывшего фабриканта, была обнаружена подпольная типография. Расследование установило связь Щербакова с рядом членов партии — сторонников оппозиции (Грюнштейн, Гердовский, Мрачковский, Охотников и другие). В сообщении приводились слова арестованного Щербакова: «В военных кругах существует движение, во главе которого стоят тт. Троцкий и Каменев... О том, что организация предполагает совершить переворот, не говорилось, но это само собой подразумевалось».

Кроме сообщений о разговорах по поводу «движения», участники которого «подразумевали» совершение «переворота», ОГПУ не могло предъявить ничего существенного, а «классово чуждое» происхождение Щербакова необязательно свидетельствовало о «белогвардейской» природе типографии. Однако уже 15 сентября секретариат ЦКК заслушал доклад Е.М. Ярославского «Об участии членов ВКП(б) в деятельности нелегальной контрреволюционной организации вместе с беспартийными», в котором было приведено это сообщение ОГПУ. 22 сентября политбюро и президиум ЦКК известили все партийные организации об обнаружении подпольной типографии и о том, что «часть арестованных беспартийных действительно связана с некоторыми лицами из военной среды, помышляющими о военном перевороте в СССР по типу перево-

419

рота Пилсудского». Эти утверждения легли в основу одного из главных обвинений в адрес оппозиции.

Выступая на объединенном заседании президиума ИККИ и ИКК 27 сентября 1927 года, Сталин заявил: «Оппозиция до того запуталась, так ловко загнала себя в тупик, из которого нет выхода, что она очутилась перед выбором: либо Коминтерн и ВКП(б), либо... ренегаты из нелегальной антипартийной типографии. Нельзя болтаться между этими двумя лагерями. Пора сделать выбор. Либо с Коминтерном и ВКП(б) и тогда — война... против всех и всяких ренегатов. Либо против ВКП(б) и Коминтерна, и тогда — скатертью дорога... ко всяким ренегатам и перерожденцам, ко всяким Щербаковым и прочей дряни». Аргументы Сталина повторяли и другие ораторы, и после недолгой дискуссии Троцкий был исключен из Исполкома Коминтерна.

21—23 октября 1927 года объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) вновь рассмотрел вопрос об оппозиции, и вновь в дискуссии выступил Сталин. На сей раз Сталин начал с «личного момента». Он так объяснил, почему стал главной мишенью оппозиции: «Вы слышали здесь, как старательно ругают оппозиционеры Сталина, не жалея сил. Это Меня не удивляет, товарищи. Тот факт, что главные нападки направлены против Сталина, этот факт объясняется тем, что Сталин знает лучше, может быть, чем некоторые наши товарищи, все плутни оппозиции, надуть его, пожалуй, не так-то легко, и вот они направляют удар прежде всего против Сталина. Что же, пусть ругаются на здоровье».

Сталин вновь вернулся к ленинскому «Письму к съезду», в частности к замечанию Ленина о том, что «Сталин слишком груб...» и т.д. На этот раз Сталин фактически отверг ленинскую критику: «Да, я груб, товарищи, в отношении тех, которые грубо и вероломно разрушают партию». Пользуясь тем, что оппозиция многократно возвращалась к словам Ленина о «грубости» Сталина, он постарался показать, что эта характеристика является чуть ли не единственным аргументом в арсенале оппозиции и с его помощью нельзя объяснить многие проблемы идейной борьбы в партии. Он вспоминал борьбу Троцкого с Лениным до 1917 года, позицию Троцкого в вопросе о Брестском мире и его участие в профсоюзной дискуссии и всякий раз заключал эти напоминания словами: «Может быть, тут виновата грубость Сталина?» или «При чем же тут грубость Сталина?»

Сталин постарался показать, что не он, а Ленин был непримирим к фракционности, и обратил внимание, что многие в ЦК ругали его за мягкость по отношению к оппозиции. В ответ на это замечание раздался чей-то голос из зала: «Правильно, и теперь ругаем!». На этот раз Сталин не был настроен миролюбиво: «Теперь надо стоять нам в первых рядах тех товарищей, которые требуют исключения Троцкого и Зиновьева из ЦК». Это предложение было поддержано пленумом.

420

Очевидно, что Сталин отказался от нового компромисса не из-за сомнительной истории о типографии и сообщений председателя ОГПУ В.Р. Менжинского, а потому что угроза войны была устранена. Еще летом Советское правительство не только не опровергало слухи о неизбежной войне, а даже осуждало тех, кто им не верил, но 23 октября 1927 года Сталин заявил: «У нас нет войны, несмотря на неоднократные пророчества Зиновьева и других... А ведь сколько у нас было пророчеств насчет войны! Зиновьев пророчил, что война будет у нас весной этого года. Потом он стал пророчить, что война начнется, по всей вероятности, осенью этого года. Между тем мы уже перед зимой, а войны все нет».

Сталин утверждал, что разрядка напряженности произошла главным образом благодаря усилиям СССР. Для такого заявления были определенные основания. Напряженность в отношениях с Францией была смягчена после начала переговоров с СССР о частичной компенсации за царские долги. В 1927 году были подписаны договоры о ненападении с пограничными с СССР странами — Латвией и Ираном (договор с Ираном имел особое значение ввиду планов Детердинга о нападении на Баку). СССР принял активное участие в разработке соглашения о разоружении, а в конце 1927 года советская делегация на этих переговорах выступила с декларацией об основных принципах всеобщего и полного разоружения.

Помимо усилий советской дипломатии, ослаблению угрозы войны способствовало и нежелание многих влиятельных кругов в капиталистических странах поддерживать заведомо авантюристические планы. Наряду с Германией Франция, Италия и другие страны Западной Европы не поддержали антисоветскую кампанию Великобритании. В самой Англии также не было единства в отношении этих антисоветских затей. Лидер британских либералов Ллойд Джордж заявил в палате общин, что разрыв отношений с СССР — это одно из «самых рискованных и азартных решений, когда-либо принимавшихся английским правительством».

На решительные действия Сталина и его сторонников подтолкнуло и улучшение положения в стране. Сталин подчеркивал, что это улучшение произошло «за два года», то есть в тот период, когда Зиновьев и Каменев перешли в оппозицию. Сталин констатировал, что партия «добилась умиротворения деревни, улучшения отношений с основными массами крестьянства... А что такое умиротворение деревни? Это есть одно из основных условий для строительства социализма. Нельзя строить социализм, имея бандитские выступления и восстания среди крестьян. В настоящее время мы имеем расширение посевной площади до размеров довоенного уровня (95%), умиротворенную деревню, союз с середняком, более или менее организованную бедноту, окрепшие Советы в деревне, возросший авторитет пролетариата и его партии в деревне». Сталин напоминал, что Зиновьев и Каменев на XIV съезде «попытались

421

подорвать эту политику партии, предлагая заменить ее, по сути дела, политикой раскулачивания, политикой восстановления комбедов. Это была, по сути дела, политика восстановления гражданской войны в деревне».

Сталин говорил и об успехах в развитии промышленности страны. Он напоминал, что «еще в апреле 1926 года на пленуме ЦК оппозиция утверждала, что своих внутренних накоплений не хватит у нас для того, чтобы подвинуть вперед переоборудование промышленности. Оппозиция пророчила тогда провал за провалом. А между тем на поверку оказалось, что нам удалось за эти два года двинуть вперед дело переоборудования нашей промышленности... Мы добились того, чего не добивалось еще ни одно государство в мире: мы подняли нашу промышленность, мы начали ее переоборудовать, мы двинули вперед это дело за счет своих собственных накоплений».

Благодаря успехам в сельском хозяйстве и промышленности население стало получать больше товаров.

Успехи в развитии промышленности позволили Советскому правительству ввести семичасовой рабочий день на промышленных предприятиях. Оппозиция допустила грубейшую ошибку, осудив решение ЦИК СССР о переходе на семичасовой рабочий день. Сталин не мог не воспользоваться этим: «Весь рабочий класс, вся передовая часть пролетариев всех стран... дружно аплодирует идее перехода на семичасовой рабочий день, — а оппозиция голосует против Манифеста... Я не думал, что оппозиция может дойти до такого позора». Как справедливо замечал Дейчер, решению правительства о сокращении рабочего дня оппозиция могла противопоставить вопросы, «которые для рабочих казались абстрактными: Гоминьдан, англо-русский комитет, перманентная революция, термидор, Клемансо и т.д. Единственный вопрос, по которому язык оппозиции не был труден для понимания, было требование улучшить положение рабочих». Теперь после ее выступления против семичасового рабочего дня «вокруг оппозиции возникла стена безразличия и враждебности», писал Дейчер.

Однако Троцкий, Зиновьев и другие упорно не замечали этой стены отчуждения. Их самоослепление усилилось после событий в Ленинграде. Там 17 октября после юбилейной сессии ЦИК состоялась праздничная демонстрация, посвященная X годовщине революции. Когда демонстранты миновали трибуну, на которой стояли представители руководства страны, они неожиданно обнаружили открытый грузовик, в кузове которого стояли Троцкий, Зиновьев и другие лидеры оппозиции. По словам Дейчера, демонстранты «узнали двух вождей оппозиции и остановились». Некоторые помахали им шапками, платками. Поведение толпы, стоявшей перед Троцким и Зиновьевым, по мнению Дейчера, «было двусмысленным». Очевидно, в реакции людей преобладало любопытство.

422

Однако, как писал Дейчер, «лидеры оппозиции неверно истолковали настроения демонстрантов», решив, что массы идут за ними.

Поэтому, выступая на октябрьском пленуме ЦК и ЦКК, Троцкий заявил, что «рабочий класс Ленинграда... выразил в форме яркой демонстрации 17 октября... свое законное недовольство ростом бюрократизма и зажима». Оппозиционеры стали готовить контрдемонстрации в Москве и Ленинграде в день празднования X годовщины Октябрьской революции под лозунгами: «Выполним завещание Ленина», «Повернем огонь направо — против кулака, нэпмана, бюрократа». Однако попытки Троцкого, Зиновьева, Смилги, Преображенского и других лидеров оппозиции обратиться к колоннам демонстрантов были сорваны активными действиями представителей Московского комитета партии и московских райкомов партии. Было также очевидно, что «рабочие массы» не поддержали оппозицию. Контрдемонстрации превратились в цепь скандалов, сопровождавшихся драками, потасовками и швырянием друг в друга разных предметов.

14 ноября 1927 года на совместном заседании ЦК и ЦКК после обсуждения событий 7 ноября было принято решение об исключении Троцкого и Зиновьева из партии; остальные активные деятели оппозиции были выведены из состава ЦК и ЦКК.

Итоги предсъездовской дискуссии показали, что политику ЦК поддерживают 738 тысяч членов партии, не поддерживают — немногим более 4 тысяч, а менее 3 тысяч воздержались. В партии сторонники оппозиции составляли лишь около 0,5% от общего числа членов. Выступая 23 ноября на Московской губернской партконференции, Сталин заявил: «Провал оппозиции объясняется ее полной оторванностью от партии, от рабочего класса, от революции. Оппозиция оказалась кучкой оторвавшихся от жизни, кучкой оторвавшихся от революции интеллигентов, — вот где корень скандального провала оппозиции».

Напомнив, что оппозиция дважды нарушила свои покаянные заявления, Сталин сообщил о ее третьем покаянном заявлении и заявил, что обмануть партию в третий раз не удастся. Он предложил оппозиции жесткую альтернативу: «Либо оппозиция сама уничтожит эту вторую, троцкистскую партию, отказавшись от своих антиленинских взглядов и заклеймив открыто перед всей партией свои собственные ошибки; либо оппозиция этого не сделает, — и тогда мы сами уничтожим троцкистскую партию без остатка. Либо одно, либо другое».

Состоявшийся в декабре 1927 года XV съезд партии подтвердил решение ЦК и ЦКК о Троцком и Зиновьеве, а также исключил из партии еще 75 активных членов оппозиции, в том числе Каменева, Пятакова, Радека, Раковского, Сафарова, Смилгу, И. Смирнова, Н. Смирнова, Сапронова, Лашевича. Выступая на съезде партии, Сталин говорил, что руководство поступило мягко с оппозицией: «По правилу, за такие попыт-

423

ки активных деятелей оппозиции мы должны были бы переарестовать 7 ноября. (Голоса: «Правильно!» Продолжительные аплодисменты.) Мы не сделали этого только потому, что пожалели их, проявили великодушие и хотели дать им возможность одуматься».

Вскоре Троцкий и многие другие видные оппозиционеры были высланы из Москвы. Как и грозил Сталин, троцкистская партия была политически и организационно уничтожена.

Глава 38

КУРС НА РЕВОЛЮЦИОННОЕ

ПРЕОБРАЗОВАНИЕ СТРАНЫ

 

Разгром оппозиции совпал не только с X годовщиной Октябрьской революции, но и достижением страной довоенного уровня экономического развития. В своем докладе XV съезду партии Сталин констатировал, что «продукция сельского хозяйства составляет 108,3%, а продукция промышленности — 100,9%» от довоенного уровня.

Сравнивая темп прироста национального дохода в СССР (11,4% за 1926/27 хозяйственный год и намеченный Госпланом прирост дохода на 7,3% в 1927/28 году) со средним ежегодным приростом национального дохода США (3—4%), Англии и Германии (1—3%), Сталин заявлял: «Нужно признать, что темп роста национального дохода СССР за последние годы является рекордным по сравнению с крупными капиталистическими странами Европы и Америки. Вывод: народное хозяйство нашей страны растет быстрым темпом. Задача партии: двигать дальше развитие народного хозяйства нашей страны по всем отраслям производства».

Ссылаясь на сведения за последние годы и наметки Госплана относительно производства в 1927/28 хозяйственном году, Сталин говорил, что на протяжении пяти лет среднеарифметический ежегодный прирост промышленной продукции составит 15%. Сравнивая эти данные с темпами развития промышленности в США и в царской России в периоды про-

424

мышленного бума, Сталин утверждал: «Процент ежегодного прироста продукции нашей социалистической промышленности, а также продукции всей промышленности есть рекордный процент, какого не имеет ни одна крупная капиталистическая страна в мире».

Рассказав об успехах Советской страны, Сталин указал и на множество недостатков, особенно в деятельности партии. Одним из главных недостатков Сталин считал «безудержное желание видеть везде праздничное настроение, эта тяга к декорациям, ко всякого рода юбилеям, нужным и ненужным, это желание плыть, пока плывется, не оглядываясь, куда же это нас несет, — все это и составляет... основу наших недочетов в нашем партийном быту».

Это замечание свидетельствовало о том, что сведения об успехах скрывали многочисленные проблемы, которые могли обернуться катастрофическим развитием событий. Однако несмотря на предчувствия, которые явно беспокоили Сталина, он, как и другие руководители страны, упустил развитие кризиса хлебозаготовок, который начался уже в августе 1927 года. К январю 1928 года государство сумело заготовить лишь 300 миллионов пудов хлеба, в предыдущий же год было заготовлено 428 миллионов пудов.

Позже Сталин писал, что кризис был порожден как стремлением крестьян, прежде всего богатых, попридержать хлеб, так и ошибками государственных заготовительных организаций, которые, конкурируя друг с другом, увеличивали цену на хлеб, ослаблением борьбы с кулачеством местных партийных организаций в деревне и недостаточным количеством промтоваров, направленных в деревню. «Все это, соединенное с такими ошибками в нашей работе, как запоздалый подвоз промтоваров в деревню, недостаточность сельхозналога, неумение извлечь денежные излишки из деревни и т.п., — создали условия, приведшие к кризису в хлебозаготовках». Позже Сталин признавал и «ошибки ЦК», а фактически — свои собственные: в конце 1927 года Сталин и другие руководители страны проглядели нараставший кризис хлебозаготовок, и о нем ничего не говорилось в отчетном докладе ЦК.

Первые директивы ЦК ВКП(б) о хлебозаготовках от 14 и 24 декабря 1927 года не дали результата. Тогда политбюро 6 января 1928 года издало директиву, являвшуюся, по характеристике Сталина, «совершенно исключительной как по своему тону, так и по своим требованиям». Сталин писал, что эта директива «кончается угрозой по адресу руководителей партийных организаций в случае, если они не добьются в кратчайший срок решительного перелома в хлебозаготовках... Тем не менее ЦК счел уместным пойти на этот шаг ввиду тех исключительных обстоятельств, о которых говорилось выше».

О том, что кризис был действительно исключительным, свидетельствовало то, что в различные края страны для контроля за хлебозаго-

425

товками были направлены Микоян, Каганович, Жданов, Шверник, Андреев и другие видные партийные деятели. В Сибирь, на Алтай, отправился и Сталин. Эта поездка продолжалась три недели. Выступая на совещаниях в Новосибирске, Барнауле, Рубцовске, Омске и других городах, Сталин говорил о необходимости принять жесткие меры для выполнения плана хлебозаготовок. Он настаивал: «а) потребовать от кулаков немедленной сдачи всех излишков хлеба по государственным ценам; б) в случае отказа кулаков подчиниться закону, — привлечь их к судебной ответственности по 107 статье Уголовного Кодекса РСФСР и конфисковать у них хлебные излишки в пользу государства с тем, чтобы 25 процентов конфискованного хлеба было распределено среди бедноты и маломощных середняков по низким государственным ценам или в порядке долгосрочного кредита». Сталин требовал отстранения от работы представителей прокурорских и судебных властей, которые «не готовы к этому делу».

Кризис заставил его отказаться от позиции, которую занимал в декабре 1927 года, когда в отчетном докладе заявлял: «Неправы те товарищи, которые думают, что можно и нужно покончить с кулаком в порядке административных мер, через ГПУ: сказал, приложил печать и точка. Это средство — легкое, но далеко не действительное. Кулака надо взять мерами экономического порядка и на основе советской законности».

Теперь Сталин говорил: «Нет никаких гарантий, что саботаж хлебозаготовок со стороны кулака не повторится в будущем году. Более того, можно с уверенностью сказать, что пока существуют кулаки, будет существовать и саботаж хлебозаготовок».

Кризис хлебозаготовок послужил для Сталина доказательством необходимости коренного переустройства экономики страны, о чем он говорил еще после окончания Гражданской войны. Такая политика неизбежно вела к глубоким социальным переменам. При этом Сталин теперь считал, что осуществлять этот курс следует немедленно и в кратчайшие сроки. По сути дела, речь шла об осуществлении не эволюционных, а революционных преобразований, но на сей раз для этого не надо было захватывать власть, а осуществить «революцию сверху».

Успехи, достигнутые в восстановлении хозяйства, разрушенного Гражданской войной, Сталин рассматривал как стартовую площадку для быстрого движения вперед. Выступая на ноябрьском (1928) пленуме ЦК ВКП(б), Сталин заявил: «Мы догнали и перегнали передовые капиталистические страны в смысле установления нового политического строя, Советского строя. Это хорошо. Но этого мало. Для того, чтобы добиться окончательной победы социализма в нашей стране, нужно еще догнать и перегнать эти страны также в технико-экономическом отношении. Либо мы этого добьемся, либо нас затрут». «Это верно не только с точки зрения построения социализма. Это верно также с точки зрения отстаива-

426

ния независимости нашей страны в обстановке капиталистического окружения. Невозможно отстоять независимость нашей страны, не имея достаточной промышленной базы для обороны».

В своем докладе «Об итогах июльского пленума» на собрании актива ленинградской организации ВКП(б), Сталин, говоря о внешней уязвимости страны, напоминал о главных реалиях современности: «противоречие между капиталистическим миром и СССР, ...не ослабевает, а усиливается. Нарастание этого противоречия не может не быть чревато опасностью военной интервенции... Опасность новых империалистических войн и интервенций является основным вопросом современности». Выступая на ноябрьском (1928) пленуме ЦК ВКП(б), он говорил, что «мы имеем чрезвычайно отсталую технику промышленности», в то время как «мы имеем вокруг себя целый ряд капиталистических стран, обладающих гораздо более развитой и современной промышленной техникой, чем наша страна... Там техника не только идет, но прямо бежит вперед, перегоняя старые формы промышленной техники».

В конце 1927 года страна все еще отставала от довоенного уровня металлургического производства. На XV съезде нарком по военным и морским делам К.Е. Ворошилов рассказал о плачевном состоянии тяжелой промышленности: «70,5% чугуна, 81% стали, 76% проката по сравнению с довоенным уровнем — это, конечно, недостаточно для нужд широко развивающегося хозяйства и обороны». Модернизация же вооружений, особенно активно развернувшаяся в ведущих странах мира в годы Первой мировой войны, требовала не просто восстановления былых позиций в тяжелой промышленности, но и создания принципиально новых отраслей производства. Между тем Ворошилов признавал: «Алюминия, этого необходимого металла для военного дела, мы у себя совсем не производим... Цинка и свинца, весьма ценных и необходимых металлов для военного дела, мы ввозим из-за границы в 7 раз больше, чем производим у себя в стране. Даже меди, которой у нас бесконечное множество в недрах, мы ввозим 50% по сравнению с тем, что производим в стране».

Особую озабоченность руководства страны вызывала оборонная промышленность. По числу танков СССР (менее 200 вместе с броневиками) отставал не только от передовых стран Запада, но и от Польши. В Красной Армии имелось менее тысячи самолетов устаревших конструкций и лишь 7 тысяч орудий разных калибров, что в 1927 году было совершенно недостаточно для защиты такой огромной страны, как СССР. Однако состояние оборонной промышленности не позволяло надеяться на быстрое создание мощного арсенала современных вооружений. О предприятиях оборонной промышленности Ворошилов говорил, что «когда их видишь, берет оторопь... Нельзя индустриализировать страну и одновременно в качестве тягловой силы опираться на недостаточный и не-

427

доброкачественный конский состав и на наших отечественных быков. Тракторостроение у нас почти отсутствует».

Несмотря на успехи в сельскохозяйственном производстве, Сталин в отчетном докладе на XV съезде констатировал: « Темп развития нашего сельского хозяйства нельзя признать достаточно удовлетворительным». Сталин объяснял это обстоятельство «как чрезмерной отсталостью нашей сельскохозяйственной техники и слишком низким уровнем культурного состояния деревни, так и, особенно, тем, что наше распыленное сельскохозяйственное производство не имеет тех преимуществ, которыми обладает наша крупная объединенная национализированная промышленность».

Деревня не только отставала от города по темпам развития, но и тормозила развитие промышленного производства. Низкая товарная продуктивность мелких крестьянских хозяйств мешала развитию промышленных отраслей, потреблявших сельскохозяйственное сырье. Руководитель Центросоюза И.Е. Любимов говорил на съезде: «Мы удовлетворяем примерно на 60—65% потребности населения по хлопчатобумажным тканям, на 30—35% — по сукну». Между тем необходимость в ускоренном развитии тяжелой промышленности, особенно в связи с нуждами обороны, не позволяла успешно развивать легкую промышленность. Выступая с докладом на съезде, председатель Совнаркома А.И. Рыков признавал: «Развить тяжелую индустрию в наших условиях можно только при суровом режиме на первое время в области товарооборота и при некоторой нехватке в отдельных случаях тех или иных товаров широкого потребления».

«Нужно ли уничтожить «ножницы» между городом и деревней, все эти недоплаты и переплаты? Да, безусловно нужно уничтожить, — говорил Сталин. — Можем ли мы их уничтожить теперь же, не ослабляя нашу промышленность и наше народное хозяйство? Нет, не можем». «Это значит затормозить индустриализацию страны, в том числе индустриализацию сельского хозяйства, подорвать нашу неокрепшую молодую промышленность и ударить, таким образом, по всему народному хозяйству». «Нужно иметь в виду, что наши города и наша промышленность растут и будут расти с каждым годом. Это необходимо для индустриализации страны, — продолжал он. — Следовательно, будет расти с каждым годом спрос на хлеб, а значит будут расти и планы хлебозаготовок. Поставить нашу индустрию в зависимость от кулацких капризов мы не можем».

Объясняя на июльском пленуме ЦК ВКП(б), почему необходимо создать надежные резервы хлеба, Сталин выделил четыре обстоятельства: 1) «мы не гарантированы от военного нападения»; 2) «мы не гарантированы от осложнений на хлебном рынке»; 3) «мы не гарантированы от неурожая»; 4) «нам абсолютно необходим резерв для экспорта

428

хлеба». Со времен изучения Ветхого Завета Сталин усвоил, что Иосиф обеспечил могущество и процветание Египта, а также спасение населения от гибели в годы «тощих коров», благодаря тому, что своевременно создал огромные государственные запасы зерна. Сталин указывал на то, что существовавшее тогда сельское хозяйство не обеспечивает страну необходимыми зерновыми резервами, потому что не производит в достаточном количестве товарного хлеба, то есть хлеба на продажу.

Понимая, что Красная Армия не сможет защитить страну без высокоразвитой оборонной промышленности, а стало быть, без высокоразвитой тяжелой промышленности и значительно большего числа промышленных рабочих, Сталин также понимал и то, что для обеспечения Красной Армии и увеличивающегося числа городских промышленных рабочих требуется больше продовольствия, чем производило тогда сельское хозяйство.

Выступая 28 мая 1928 года перед студентами Института красной профессуры, Комакадемии и Коммунистического университета им. Я.М. Свердлова, Сталин приводил данные о производстве хлеба до войны и в 1926/27 хозяйственном году. Согласно таблице, составленной членом коллегии ЦСУ известным экономистом Немчиновым, до войны наибольшая доля товарности хлеба приходилась на помещичьи хозяйства — 47%. Следом шли кулацкие хозяйства — 34%. Затем — хозяйства середняков и бедняков — 14,7%. В 1926/27 годы первое место по товарности занимали колхозы и совхозы — 47,2%. Второе — кулацкие хозяйства — 20%. На последнем месте по товарности находились хозяйства середняков и бедняков — 11,2%. Из таблицы следовало, что товарность всех индивидуальных крестьянских хозяйств снизилась, а колхозы и совхозы, которые собирали всего 1,7% урожая зерна и давали 6% товарного зерна, не заменили помещичьи хозяйства по производству товарного хлеба, так, до революции они давали стране 12% урожая и 21,6% товарного зерна. Поскольку сократилось и число кулацких хозяйств, которые давали 50% товарного зерна до войны, то количество товарного зерна сократилось в 2 раза, а экспорт зерна упал в 20 раз.

Сталин справедливо указывал, что мелкие крестьянские хозяйства, количество которых резко выросло после революции (с 15—16 миллионов до 24—25 миллионов), не могли «применять машины, использовать данные науки, применять удобрения, подымать производительность труда и давать, таким образом, наибольшее количество товарного хлеба». Такие хозяйства Сталин назвал «полупотребительскими», «малотоварными».

Таким образом, для того чтобы поднять товарное производство хлеба и других сельскохозяйственных продуктов, надо было или возродить Помещичье землевладение, или поощрять развитие кулацких хозяйств, Или развивать колхозы и совхозы. Для Сталина, как и для всех коммуни-

429

стов, было очевидно, что единственно верным путем является коллективизация мелких деревенских хозяйств и превращение их в колхозы или их огосударствление и превращение в совхозы.

«Где выход для сельского хозяйства? Может быть, в замедлении темпа развития нашей промышленности вообще, нашей национализированной промышленности в частности? — рассуждал Сталин. — Ни в коем случае!.. Выход в переходе мелких распыленных крестьянских хозяйств в крупные и объединенные хозяйства на основе общественной обработки земли, в переходе на коллективную обработку земли на базе новой, высшей техники. Выход в том, чтобы мелкие и мельчайшие крестьянские хозяйства постепенно, но неуклонно, не в порядке нажима, а в порядке показа и убеждения, объединять в крупные хозяйства на основе общественной, товарищеской, коллективной обработки земли, с применением сельскохозяйственных машин и тракторов, с применением научных приемов интенсификации земледелия. Других выходов нет».

По мнению Сталина, увеличить производство товарного хлеба можно путем: «1) организации колхозов» (он полагал, что «мы могли бы добиться того, чтобы года через 3—4 иметь от колхозов до сотни миллионов пудов товарного хлеба»); «2) создания крупных совхозов» (Сталин рассчитывал «иметь от старых и новых совхозов года через 3—4 миллионов 80—100 пудов товарного хлеба»); «3) обеспечения подъема урожайности мелких и средних индивидуальных крестьянских хозяйств» (Сталин планировал «иметь года через 3—4 дополнительно не менее 100 миллионов пудов нового товарного хлеба от мелких и средних индивидуальных крестьянских хозяйств»). Выполнение этой программы «через 3—4 года» должно было обеспечить «дополнительно новых 250—300 миллионов пудов товарного хлеба, более или менее достаточного для того, чтобы должным образом маневрировать как внутри страны, так и вне ее».

Еще на XV съезде Сталин настоял на включении в его резолюцию положения, которое гласило: «В настоящий период задача объединения и преобразования мелких индивидуальных крестьянских хозяйств в крупные коллективы должна быть поставлена в качестве основной задачи партии в деревне». (Позже этот съезд партии был объявлен «съездом коллективизации».) Напоминая в 1928 году об этой резолюции съезда, Сталин подчеркивал, что советский строй не может долго держаться «на разнородных основах» — «на объединенной социализированной промышленности и на индивидуальном мелкокрестьянском хозяйстве, имеющем в основе частную собственность на средства производства». Сталин указывал: «Нужно постепенно, но систематически и упорно переводить сельское хозяйство на новую техническую базу, на базу крупного производства, подтягивая его к социалистической промышленности. Либо мы эту задачу решим, — и тогда окончательная победа социализма в нашей стране

430

обеспечена, либо мы от нее отойдем, задачи этой не разрешим, — и тогда возврат к капитализму может стать неизбежным».

Развивая положения резолюции съезда, Сталин выдвинул программу действий по «социализации всего сельского хозяйства»: «во-первых... нужно постепенно, но неуклонно объединять индивидуальные крестьянские хозяйства, являющиеся наименее товарными хозяйствами, — в коллективные хозяйства, в колхозы, являющиеся наиболее товарными хозяйствами»... «во-вторых... покрыть все районы нашей страны, без исключения колхозами (и совхозами), способными заменить, как сдатчик хлеба государству, не только кулаков, но и индивидуальных крестьян»... «в-третьих, ликвидировать все источники, рождающие капиталистов и капитализм, и уничтожить возможность реставрации капитализма»... «в-четвертых, создать прочную базу для бесперебойного и обильного снабжения всей страны не только хлебом, но и другими видами продовольствия с обеспечением необходимых резервов для государства». Сталин подчеркивал, что «это значит... создать единую и прочную социалистическую базу для Советского строя, для Советской власти. Это значит... обеспечить победу социалистического строительства в нашей стране».

Признавая верной предшествующую политику, Сталин в то же время предлагал новый курс на ускоренное развитие страны, предусматривавший глубокие общественные и хозяйственные преобразования в стране и принципиально отличавшийся от новой экономической политики. Победу, которую коммунисты одержали в ходе Октябрьской революции и отстояли в Гражданской войне и период нэпа, Сталин предлагал поставить на прочную материальную основу, наглядно показав преимущества социалистической общественной организации. Несмотря на новизну этих задач, Сталин подчеркивал преемственность проводимой им политики и не отрекался от нэпа. Однако его интерпретация нэпа фактически означала свертывание рыночных отношений. Он утверждал: «Нельзя рассматривать нэп, как только лишь отступление... Нэп предполагает победоносное и систематическое наступление социализма на капиталистические элементы нашего хозяйства». На деле такое наступление было связано с принципиально новым сталинским курсом на революционное преобразование страны сверху.

Теперь Сталин иначе интерпретировал лозунг «смычки с деревней». Он говорил, что не столько производство изделий легкой промышленности, сколько производство товаров для удовлетворения производственных возможностей крестьян должно лечь в основу «смычки с середняком». «Мы даем крестьянству не только ситец. Мы даем ему еще машины всякого рода, семена, плуги, удобрения и т.д., имеющие серьезнейшее значение в деле поднятия и социалистического преобразования крестьянского хозяйства. Смычка имеет... своей основой не только текстиль, но и металл. Без этого смычка с крестьянством была бы непрочной... Смыч-

431

ка по металлу... касается... производственной стороны крестьянского хозяйства, его машинизации, его коллективизации, и именно поэтому должна иметь своим результатом постепенную переделку крестьянства, постепенную ликвидацию классов, в том числе и класса крестьян». Совершенно очевидно, что «смычка по металлу» была направлена не столько на рост производительности индивидуальных хозяйств, сколько на преобразование их в коллективные.

Но если нэп предполагал наступление социализма на капиталистические элементы в сельском хозяйстве, если «смычка по металлу» должна была увенчаться ликвидацией класса крестьян, то неудивительно, что Сталин заявлял о том, что «нэп ecть своеобразное выражение и орудие диктатуры пролетариата... есть продолжение классовой борьбы». Правда, он оговаривался, что «нашу политику никак нельзя считать политикой разжигания классовой борьбы», так как такая политика «ведет к гражданской войне», но предупреждал, что «это вовсе не означает, что тем самым отменена классовая борьба или что она, эта самая классовая борьба, не будет обостряться».

Выступая 9 июля 1928 года на пленуме ЦК ВКП(б), Сталин произнес свою знаменитую формулу: «По мере нашего продвижения вперед, сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет обостряться, а Советская власть, силы которой будут возрастать все больше и больше, будет проводить политику изоляции этих элементов, политику разложения врагов рабочего класса, наконец, политику подавления сопротивления эксплуататоров, создавая базу для дальнейшего продвижения вперед рабочего класса и основных масс крестьянства». Это означало, что «революция сверху» будет связана со столь же острой социальной и внутриполитической борьбой, какая была характерна и для «революции снизу».

Сталин исходил из того, что фронт классовой борьбы проходит не только в деревне. Арест работниками ОГПУ 50 с лишним инженеров, работавших в городе Шахты, и обвинение их во вредительской деятельности позволили Сталину сделать далеко идущие умозаключения. Ссылаясь на данные следствия, Сталин утверждал, что «шахтинское дело есть экономическая контрреволюция, затеянная частью буржуазных спецов, владевших раньше угольной промышленностью». Существует мнение, что Сталин был чуть ли не инициатором «шахтинского дела», так как якобы ненавидел техническую интеллигенцию. На самом деле эти события были для него неожиданными, о чем он не раз говорил в 1928 году. Говоря в отчетном докладе на XV съезде партии о «недовольстве среди известных слоев интеллигенции», Сталин отнюдь не призывал к борьбе против этого слоя. Более того, он считал, что «было бы ошибочно думать, что весь служилый элемент, вся интеллигенция переживает состояние недовольства, состояние ропота или брожения против Советс -

432

кой власти». В этой связи он особо отмечал позицию технической интеллигенции, ее сдвиг «в сторону Советской власти». Он высоко оценил роль технической интеллигенции в таких стройках, как «Волховстрой, Днепрострой, Свирьстрой, Туркестанская дорога, Волго-Дон, целый ряд новых гигантов-заводов». При этом он подчеркнул, что «это есть не только вопрос о куске хлеба для них. Это есть вместе с тем дело чести, дело творчества, естественно сближающее их с рабочим классом, с Советской властью».

Однако данные следствия по «шахтинскому делу», очевидно, убедили Сталина не только в виновности арестованных, но и в том, что среди технической интеллигенции есть немало таких, кто враждебно настроен к Советской власти. Угрозу, исходившую от «буржуазных контрреволюционных специалистов», Сталин видел прежде всего в том, что их настроения могут быть использованы зарубежными врагами СССР. Ссылаясь на утверждения следствия по «шахтинскому делу» о наличии связей между «шахтинцами» и зарубежными странами, Сталин говорил, что «мы имеем здесь дело с экономической интервенцией западноевропейских антисоветских капиталистических организаций в дела нашей промышленности». Исходя из того, что внутренняя контрреволюция получала поддержку со стороны внешней контрреволюции, Сталин считал, что перед страной стоит альтернатива: «либо мы будем вести и впредь революционную политику, сплачивая вокруг рабочего класса СССР пролетариев и угнетенных всех стран, — и тогда международный капитал будет нам всячески мешать в нашем продвижении вперед; либо мы откажемся от своей революционной политики, пойдем на ряд принципиальных уступок международному капиталу, — и тогда международный капитал, пожалуй, не прочь будет «помочь» нам в деле перерождения нашей социалистической страны в «добрую» буржуазную республику».

Решительно отвергая второй вариант политики, Сталин заявлял: «Мы не можем пойти на... уступки, не отказавшись от самих себя, — именно поэтому мы должны быть готовы к тому, что международный капитал будет нам устраивать и впредь все и всякие пакости, все равно, будет ли это шахтинское дело или что-нибудь другое, подобное ему».

Исходя из перспективы обострения борьбы с внутренней и внешней контрреволюцией, Сталин делал четыре «практических вывода» из «шахтинского дела». Он обращал внимание на то, что коммунисты, занимая посты директоров предприятий, фактически отстранены от контроля над производством из-за своей некомпетентности. «Говорят, что невозможно коммунистам, особенно же рабочим коммунистам-хозяйственникам, овладеть химическими формулами и вообще техническими знаниями. Это неверно, товарищи. Нет в мире таких крепостей, которых не могли бы взять трудящиеся, большевики». В его докладе «Об итогах июль-

433

ского пленума» говорится: «Урок, вытекающий из шахтинского дела, состоит в том, чтобы ускорить темп образования, создания новой технической интеллигенции из людей рабочего класса, преданных делу социализма и способных руководить технически нашей социалистической промышленностью». «Революция сверху» Сталина предполагала создание максимально благоприятных условий для социального роста лучших представителей пролетариата.

Призывая усилить техническую подготовку коммунистов, работающих на производстве, Сталин указывал на недостатки существующей системы подготовки специалистов: «Многие наши молодые специалисты не идут в дело, оказались непригодными для промышленности... потому, что они учились по книжке, они спецы от книжки, у них нет практического опыта, они оторваны от производства, и они, естественно, терпят поражение... Необходимо изменить их обучение, причем изменить надо таким образом, чтобы молодые спецы с первых же лет своего обучения во втузах имели неразрывную связь с производством, с фабрикой, с шахтой и т.д.».

Сталин считал, что не только получившие высшее образование специалисты, но и рабочие предприятий должны активно участвовать в управлении производством. «Шахтинское дело», по его словам, показало, что вследствие недостаточного вовлечения трудящихся в управление предприятиями и исключительного терпения рабочих, законы об охране труда нарушаются. Сталин предупреждал, что «держаться долго на старом моральном капитале и растрачивать его так безрассудно — нельзя!»

Наконец, из «шахтинского дела» Сталин делал вывод о плохой проверке исполнения: «Руководить, это еще не значит писать резолюции и рассылать директивы. Руководить — это значит проверять исполнение директив, и не только исполнение директив, но и самые директивы, их правильность или их ошибочность с точки зрения живой практической работы». Сталин предлагал посылать «наших руководящих товарищей на временную работу на место не в качестве командующих, а в качестве обычных работников, поступающих в распоряжение местных организаций». Он считал, что такая практика стала бы «лучшим способом обогатить опыт наших уважаемых руководителей... Уверяю вас, что законы, которые мы пишем здесь, и директивы, которые мы вырабатываем, были бы куда жизненней и правильней, чем это имеет место в настоящее время». Как и всегда, Сталин видел в хорошо организованном контроле со стороны надежных и преданных делу людей гарантию исполнения принятых решений.

Важным составным элементом сталинской программы «революции сверху» стал лозунг «самокритики». Хлебозаготовительный кризис и «шахтинское дело», по мнению Сталина, стали возможными потому, что вовремя не поступили сигналы о неблагополучном положении. В то же

434

время Сталин обращал внимание на то, что лозунг «самокритики» стал актуальным после разгрома оппозиции: «Ввиду легкой победы над оппозицией, которая (т.е. победа) сама по себе представляет серьезнейший плюс для партии, в партии может создаться опасность почить на лаврах, предаться покою и закрыть глаза на недостатки нашей работы». Сталин делал вывод, что «у нас создалась группа руководителей, поднявшихся слишком высоко и имеющих большой авторитет». Понимая, что «без наличия такой авторитетной группы руководителей руководить большой страной немыслимо», он указывал, что «вожди, идя вверх, отдаляются от масс, а массы начинают смотреть на них снизу вверх, не решаясь их критиковать, — этот факт не может не создавать известной опасности отрыва вождей от масс и отдаления масс от вождей. Опасность эта может привести к тому, что вожди могут зазнаться и признать себя непогрешимыми... Ясно, что ничего, кроме гибели для партии, не может выйти из этого».

Сталин говорил, что трудящиеся страны боятся высказывать критические замечания в адрес руководителей «не только потому, что им может «влететь» за это, но и потому, что их могут «засмеять» за несовершенную критику. Где же простому рабочему или простому крестьянину, чувствующему недостатки нашей работы и нашего планирования на своей собственной спине, где же им обосновать по всем правилам искусства свою критику?» Сталин призывал «внимательно выслушивать всякую критику советских людей, если она даже является иногда не вполне и не во всех своих частях правильной». Он требовал, чтобы «бдительность рабочего класса развивалась, а не заглушалась, чтобы сотни тысяч и миллионы рабочих впрягались в общее дело социалистического строительства, чтобы сотни тысяч и миллионы рабочих и крестьян, а не только десяток руководителей, глядели в оба на ход нашего строительства, отмечали наши ошибки и выносили их на свет Божий». Эти призывы Сталина критически относиться к руководителям становились все более актуальными по мере обострения разногласий в руководстве страны.

435

Глава 39

«КТО ТАМ ШАГАЕТ ПРАВОЙ?»

 

Разногласия между Сталиным и его сторонниками, с одной стороны, и Бухариным и его сторонниками — с другой, существовали давно, но долгое время сдерживались необходимостью борьбы против общих врагов — сначала против Троцкого и его сторонников, затем против Зиновьева и Каменева и наконец против «объединенной оппозиции». Коэн справедливо отмечает, что в отличие от столкновений с оппозицией Троцкого, Зиновьева и Каменева, конфликты между этими группировками носили более скрытый характер. Очевидно, сторонники Сталина и сторонники Бухарина опасались, что троцкисты и зиновьевцы могут воспользоваться внутренней борьбой наверху в своих целях.

Разногласия в руководстве страны возникли еще на XV съезде партии, на котором была одержана победа над троцкистско-зиновьевской оппозицией. При подготовке резолюции по отчету ЦК Бухарин, Рыков, Томский и кандидат в члены политбюро Угланов выступали против провозглашения коллективизации в качестве основной задачи партии. Отголоском этого конфликта явилось заявление Сталина об отставке, сделанное 19 декабря 1927 года на послесъездовском пленуме ЦК: «Прошу освободить меня от поста генсека ЦК. Заявляю, что не могу больше работать на этом посту, не в силах больше работать на этом посту». Но, как и прежде, это заявление не было принято участниками пленума.

Хотя все в руководстве страны признавали необходимость чрезвычайных мер, после возвращения Сталина из поездки по стране в феврале 1928 года в политбюро произошло новое столкновение. Бухарин и его сторонники возмущались тем, как проводились чрезвычайные меры, а Сталин и его сторонники оправдывали их острой ситуацией. Правда, в конце концов, с одной стороны, была признана необходимость принятых чрезвычайных мер и важность коллективизации, а с другой — были осуждены «перегибы» в ходе изъятия излишков хлеба и подчеркнута верность принципам нэпа.

Однако весной 1928 года разногласия относительно политики в деревне вспыхнули с новой силой. В позициях Сталина и Бухарина было много общего. Они оба поддерживали курс на построение социализма в одной стране, принятый XIV партийной конференцией в апреле 1925 года,

436

решения XIV и XV съездов партии об индустриализации и коллективизации, чрезвычайные меры в начале 1928 года. И Сталин совершенно искренне говорил, что он «принял девять десятых» рекомендаций Бухарина. Но Сталин и Бухарин имели разные мнения о том, какой политики следует придерживаться в дальнейшем. Если Бухарин исходил из необходимости сохранения рыночного механизма нэпа во имя стабильности страны, то Сталин считал, что сохранение тех методов, на основе которых до сих пор развивалась страна, делает невозможным как построение социализма в одной стране, так и ее индустриализацию, и, наконец, ставит под угрозу ее внутреннюю стабильность и внешнюю безопасность.

Выступая 6 мая на VIII съезде комсомола, Бухарин осудил призывы к «классовой войне» и «рывку в области сельского хозяйства».

Через 10 дней Сталин, выступавший на этом же съезде, почти не коснувшись вопросов сельского хозяйства, отверг мнение о том, что «у нас нет уже классовых врагов, что они побиты и ликвидированы». Не называя Бухарина, Сталин фактически отвечал ему: «очередная задача партии, политическая линия ее повседневной работы: подымать боевую готовность рабочего класса против его классовых врагов».

27 мая Бухарин осудил анонимных проповедников «индустриального чудовища», паразитирующего на сельском хозяйстве, а 28 мая в беседе со студентами Института красной профессуры, Комакадемии и Коммунистического университета им. Я.М. Свердлова Сталин произнес речь «На хлебном фронте». Он говорил: «Может быть, следовало бы для большей «осторожности» задержать развитие тяжелой промышленности с тем, чтобы сделать легкую промышленность, работающую, главным образом, на крестьянский рынок, базой нашей промышленности? Ни в коем случае! Это было бы самоубийством, подрывом всей нашей промышленности, в том числе и легкой промышленности. Это означало бы отход от лозунга индустриализации нашей страны, превращение нашей страны в придаток мировой капиталистической системы хозяйства».

Хотя центральным пунктом программных выступлений Сталина явилась его верность курсу на строительство социализма в одной стране, нельзя было не увидеть в них отход от ряда положений последнего съезда партии и сближение с платформами оппозиции. В октябре 1927 года Сталин критиковал одного из лидеров оппозиции, Преображенского, за то, что он рассматривал крестьянство как «колонию» для промышленности, и осуждал оппозицию за намерение повышать цены на промышленные товары. Теперь, весной 1928 года, Сталин говорил о том, что снизить цены на промышленные товары в ближайшее время невозможно, и, мало того, необходим «добавочный налог на крестьянство в интересах подъема индустрии... Это нечто вроде «дани», нечто вроде сверхналога». Если осенью 1927 года Сталин осуждал Зиновьева и Троцкого, наста-

437

ивавших на «политике раскулачивания, политике восстановления комбедов», то теперь он защищал чрезвычайные меры, которые по сути были методами этой самой политики. Если недавно Сталин атаковал оппозицию за призывы к пролетарским массам бороться против «переродившихся» руководителей, то теперь он сам призывал рабочих и крестьян смелее критиковать руководителей, зазнавшихся и оторвавшихся от масс. Как и оппозиционеры на контрдемонстрации 7 ноября 1927 года, он фактически предлагал повернуть «огонь направо — против кулака, нэпмана, бюрократа». Наконец, Сталин высказал сожаление по поводу того, что в партии нет оппозиции, которая постоянно критиковала бы руководство.

На этом основании, как писал Коэн, «Бухарин стал в частных разговорах называть Сталина представителем неотроцкизма». В свою очередь и троцкисты вместе с зиновьевцами стали находить сходство между своими взглядами и высказываниями Сталина. Часть из них была готова поддержать Сталина, а потому Троцкий из ссылки в Алма-Ате уговаривал своих сторонников проявлять твердость и не идти на компромиссы со Сталиным. Однако в октябре 1928 года Троцкий изменил свою позицию и в «Письме к другу», которое он разослал в различные адреса, заявил, что в борьбе против бонапартизма (угрозу которого он видел в Ворошилове, Буденном или ином военачальнике) «троцкисты и сталинисты будут сражаться по одну сторону баррикады».

Оппозиционеры увидели в сталинских заявлениях 1928 года новые возможности для своих политических комбинаций. Но изменение Сталиным задач объяснялось вовсе не желанием пойти навстречу оппозиции или его «запоздалым прозрением», а быстро менявшейся обстановкой, особенно в хозяйственной сфере. Перечислив резкие перепады в экономическом положении страны в течение 1920-х годов («экономический крах в 1921 году, голод зимой 1921—1922 года, бесконтрольная инфляция 1922— 1923 годов, постепенная стабилизация цен в 1923 году, забастовки летом 1923 года, быстрое возрождение промышленности в 1923—1924 годы, засуха и неурожай 1924 года, рост цен на сельскохозяйственную продукцию в 1924—1925 годы, отличный урожай 1926 года, хороший урожай 1927 года, но резкое сокращение хлебозаготовок, очереди за хлебом весной 1927 года, сокращение производства зерна и новые проблемы на рынке в 1928 году»), американский советолог Джерри Хаф справедливо подчеркивал, что «для любого советского руководителя было бы глупо проповедовать все время одну и ту же политику...»

Откликаясь на изменения в хозяйственной конъюнктуре, правительство было вынуждено постоянно корректировать свою экономическую политику. Обращала внимание на обострение тех или иных проблем и оппозиция и резко критиковала правительство за их игнорирование или неадекватное реагирование на них. Хотя предложения оппозиции по вы-

438

ходу из кризисных ситуаций зачастую носили демагогический характер, они не всегда были ошибочными, и руководство не раз фактически признавало их правоту. Поэтому в 1923 году Сталин фактически принял критику оппозиции об усилении бюрократизма и нарушении норм внутрипартийной демократии. Поскольку же на протяжении нескольких лет оппозиция строила свои платформы на критике рыночных отношений, которые, по ее оценке, угрожали завоеваниям пролетариата, то фактический призыв Сталина свернуть нэп совпадал с лозунгами оппозиции.

Однако о каком-либо политическом сближении Сталина с троцкистами и зиновьевцами не могло быть и речи. Верность Сталина строительству социализма в одной стране являлась непреодолимым барьером для его объединения с теми, кто рассматривал нашу страну лишь как второстепенный придаток к мировой революции. Поэтому неудивительно, что даже в самый разгар борьбы против Бухарина и его сторонников в конце 1928 года Сталин не стал искать поддержки у оппозиции, а в аналитической записке «Докатились», написанной в конце 1928 года, объявил, что своим выступлением 7 ноября 1927 года «троцкистская оппозиция показала, что она порывает не только с партийностью, но и советским режимом». Сталин утверждал: «В течение 1928года троцкисты завершили свое превращение из подпольной антипартийной группы в подпольную антисоветскую организацию». Исходя из этого, Сталин объявлял, что «между бывшей троцкистской оппозицией внутри ВКП(б) и нынешней антисоветской троцкистской подпольной организацией вне ВКП(б) уже легла непроходимая пропасть... Поэтому совершенно недопустимо то «либеральное» отношение к деятелям подпольной троцкистской организации, которое проявляется иногда отдельными членами партии». Вскоре после написания этой записки Сталин настоял в политбюро на высылке Троцкого из СССР.

Иным же было отношение к оппозиции у Бухарина. 11 июля 1928 года, за день до закрытия июльского пленума, Бухарин вступил в тайные переговоры с Каменевым. (Впоследствии были еще две тайные встречи Бухарина и Каменева. Видимо, узнав об этих встречах, Троцкий решил в своих планах политического реванша сделать ставку на Бухарина. В письме «Откровенный разговор с доброжелательным партийцем», которое он написал 12 сентября и распространял среди своих сторонников, он объявил о своей готовности сотрудничать с Рыковым и Бухариным «в интересах внутрипартийной демократии».) Эти встречи означали, что разногласия между Бухариным и оппозицией по поводу политики в отношении крестьянства и строительства социализма в одной стране отошли для него на второй план.

Из содержания июльской беседы с Каменевым следовало, что Бухарин не столько защищал свою политическую линию, сколько старался дискредитировать Сталина в глазах собеседника. Объясняя свое обраще-

439

ние к политическим противникам, Бухарин утверждал, что главная опасность для страны исходит от Сталина и обусловлена его характером: «Сталин — это Чингисхан и беспринципный интриган, который все подчиняет сохранению своей власти. Сталин знает одно средство — месть и в то же время всаживает нож в спину. Поверьте, что скоро Сталин нас будет резать». Между тем было очевидно, что Сталин не мог измениться кардинальным образом за полгода, с момента идейно-политического разгрома оппозиции на XV съезде. Единственным изменением в политическом поведении Сталина за это время, на что обратил внимание и Бухарин, и многие деятели оппозиции, было сходство его оценок с заявлениями оппозиции. Однако в этом случае Бухарин должен был бы во всеуслышание, а не в «частных разговорах» клеймить Сталина как «неотроцкиста», но никоим образом не жаловаться на Сталина одному из вождей троцкистско-зиновьевской объединенной оппозиции.

Сам Бухарин объяснял свое обращение к Каменеву тем, что «политическая линия Сталина» «ведет к гражданской войне». Разумеется, если бы Бухарин считал, что курс Сталина фатально ведет к гражданской войне, то его обращение к политическим антагонистам было бы оправданным, так как тем самым он протягивал руку всем коммунистам, озабоченным нависшей над страной катастрофой. Однако очевидно, что Бухарина не устраивали ни поражение сталинского курса, чреватого гражданской войной, ни победа Сталина. Бухарин говорил: «Если страна гибнет, мы гибнем. Если страна выкручивается, Сталин вовремя поворачивает и мы тоже гибнем». Таким образом, если бы ход событий подтвердил правильность сталинской политики для всей страны, то он был бы также неблагоприятным для Бухарина. Получалось, что личные интересы Бухарин ставил выше интересов страны.

Впрочем, Бухарин не сумел скрыть чисто политиканской подоплеки своего обращения к Каменеву, когда стал рассуждать о возможности Сталина обратиться за помощью к лидерам оппозиции: «Сталин распускает слухи, что имеет вас с Зиновьевым в кармане. Он пробует вас «подкупить» высшими назначениями или назначит вас на такие места, чтобы ангажировать... Я просил бы, чтобы Вы с Зиновьевым одобрениями Сталина не помогали ему душить нас. Прошу Вас сказать своим, чтобы они не нападали на нас». Таким образом, не стремление сплотить партию и страну против «Чингисхана и беспринципного интригана», а страх, что он сам и его сторонники окажутся изолированными блоком сталинцев и троцкистов-зиновьевцев, был главной причиной того, что Бухарин пошел на контакт с лидерами оппозиции. Бухарин беспринципно отрекался от своих обвинений в адрес оппозиции, заявляя: «Было бы гораздо лучше, если бы мы имели сейчас в Политбюро вместо Сталина Зиновьева и Каменева... Разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших у нас разногласий».

440

Бухарин не скрывал, что теперь главной целью его политической деятельности стало смещение Сталина с поста генерального секретаря. Он говорил Каменеву: «Свою главную политическую задачу я вижу в том, чтобы последовательно разъяснить членам ЦК губительную роль Сталина и подвести середняка-цекиста к его снятию». Бухарин сожалел, что настроения в ЦК не позволяют осуществить намеченный им переворот, но не собирался прекращать свои интриги: «Снятие Сталина сейчас не пройдет в ЦК. Однако подготовка к этому идет. Планирую опубликовать в «Правде» статью с критикой Сталина, а также доклад Рыкова, в котором поставим все точки над «и». Комментируя планы Бухарина сместить Сталина с поста генерального секретаря, Коэн писал: «Очевидно, на эту должность претендовал Томский, хотя по логике вещей кандидатом на нее мог быть и Угланов, активно добивавшийся смещения Сталина».

Бухарин и его сторонники, как замечал Коэн, «в состоявшем из девяти членов Политбюро... опирались на поддержку принадлежавшего к правым Калинина и нейтралитет или нерешительность Ворошилова, Куйбышева и Рудзутака и надеялись заручиться большинством против Сталина и Молотова. Ощутимое представительство москвичей и профсоюзников также обеспечивало им большинство в Оргбюро и достаточно сильное меньшинство — двое против трех сталинистов в самом Секретариате. В случае решающего голосования в ЦК картина была бы менее ясной: Бухарин, по всей видимости, рассчитывая вначале разделить 30 голосов из 71 примерно поровну со Сталиным, если остальные останутся нейтральными».

Хотя Бухарин обвинял Сталина в интриганстве, содержание его беседы с Каменевым свидетельствует о том, что сам он строил борьбу против Сталина именно на интригах. Он подробно характеризовал настроения не классов и социальных слоев общества, членов партии и местных парторганизаций, а отдельных лиц, на которых можно или нельзя было положиться в ходе намечавшегося им переворота: «Наши потенциальные силы огромны. Рыков, Томский, Угланов абсолютно наши сторонники. Я пытаюсь оторвать от Сталина других членов Политбюро, но пока получается плохо. Орджоникидзе не рыцарь. Ходил ко мне и ругательски ругал Сталина, а в решающий момент предал. Ворошилов с Калининым тоже изменили нам в последний момент. Я думаю, что Сталин держит их какими-то особыми цепями. Оргбюро ЦК ВКП(б) наше. Руководители ОГПУ Ягода и Трилиссер — тоже. Андреев тоже за нас».

Коэн обращал внимание также на поддержку, которую Бухарин и его сторонники имели в профсоюзах благодаря тому, что Томский был их руководителем, в ряде центральных наркоматах, благодаря тому, что Рыков занимал пост председателя Совнаркома, а также в центральном органе партии — газете «Правда», которой руководил Бухарин. Представители «школы Бухарина» возглавляли главный партийный теоретичес-

441

кий журнал «Большевик», «Ленинградскую правду», Московскую промакадемию, Институт красной профессуры, Коммунистическую академию, Академию коммунистического образования, важные посты в Госплане СССР, Госплане РСФСР, в ЦКК.

Одной из главных политических опор Бухарина являлось руководство московской партийной организации. Как отмечал Коэн, «Угланов и его помощники в бюро Московского комитета ревностно и безоговорочно поддерживали Бухарина, Рыкова и Томского, используя свое положение в столице, обеспечивали организационную базу кампании против сталинской политики и поведения. Они договаривались со своими союзниками в партийных и правительственных органах, обрабатывали нерешительных и боролись со сталинскими аппаратчиками методами их же собственного аппарата. Кроме того, в министерствах (правильнее, «в наркоматах». — Прим. авт.), профсоюзах, центральных партийных органах и учебных заведениях Бухарин, Рыков и Томский взялись за укрепление своего контроля, объединение сторонников и обуздание кампании самокритики, которая, как жаловался один из их союзников, являлась «для Сталина таким же громоотводом, каким когда-то для царизма был еврейский погром...» Подспудная борьба сопровождалась словесной войной».

Те «девять десятых» бухаринской позиции, которые устраивали Сталина и исходили из верности нэпу, быстро утрачивали свою актуальность. В то же время та часть бухаринской позиции, которую не принимал Сталин, быстро увеличивалась в размерах, подобно трещине в весенней льдине, которая в конце концов ее раскалывает. Новым поводом для разногласий явилось письмо заместителя наркома финансов М. Фрумкина в политбюро и ответ на это письмо Сталина.

В своем ответе Фрумкину, направленному членам политбюро, Сталин осуждал утверждения замнаркома о том, что положение СССР существенно ухудшилось вследствие чрезвычайных мер по хлебозаготовкам. Он подчеркивал большое значение осуществленных чрезвычайных мер. Соглашаясь с Фрумкиным в том, что необходимо поднять цены на хлеб, открыть хлебный рынок и воздерживаться от раскулачивания, Сталин в то же время заявлял, что автор письма не предложил ничего нового и все эти установки уже давно согласованы и претворяются в жизнь. Одновременно Сталин истолковал заявления Фрумкина о том, что следует вернуться к решениям XIV съезда партии и проявлять осторожность по отношению к кулаку, как игнорирование решений XV съезда о «более решительном наступлении на кулака».

Бухарин не критиковал ответ Сталина по существу, но выразил возмущение формой ответа, так как первоначально предполагалось, что политбюро подготовит коллективный ответ Фрумкину. Коэн писал: «Взбешенный Бухарин обвинил его (Сталина) в том, что он обращается с

442

Политбюро как с совещательным органом при генсеке... Бывшие дуумвиры больше друг с другом не разговаривали, и личные их отношения были полностью порваны... Политические разногласия снова обернулись борьбой за власть в большевистском руководстве».

Позже Сталин рассказывал: «Первая вспышка разногласий обнаружилась у нас перед июльским пленумом ЦК (1928). Разногласия касались тех же вопросов: о темпе развития индустрии, о совхозах и колхозах, о полной свободе частной торговли, о чрезвычайных мерах против кулачества». Однако члены политбюро договорились воздержаться от взаимных обвинений и действовать на основе единой позиции. Было подготовлено «известное заявление, подписанное всеми членами Политбюро (в июле 1928 года), о единстве Политбюро и отсутствии в нем разногласий». Исходя из этого решения, Сталин, выступая на пленуме МК и МКК ВКП(б) 19 октября, заявил: «В Политбюро нет у нас ни правых, ни «левых», ни примиренцев с ними. Это надо сказать здесь со всей категоричностью. Пора бросить сплетни, распространяемые недоброжелателями партии и всякого рода оппозиционерами, о наличии правого уклона или примиренческого отношения к нему в Политбюро нашего ЦК».

Декларации о мире в политбюро прикрывали острую борьбу между сторонниками Сталина и сторонниками Бухарина в самых различных учреждениях, организациях и органах печати. Как отмечал Коэн, «в конце лета и осенью 1928 года Сталин, заручившись санкцией большинства в Политбюро, перешел в наступление и безжалостно двинулся на устранение политической базы правых... Был уволен ряд сочувствовавшим правым работников московского и республиканского правительств». В отставку был отправлен редактор «Ленинградской правды» бухаринец П. Петровский. «Примерно в то же самое время... молодые бухаринцы — редакторы «Правды» и «Большевика»: Слепков, Астров, Марецкий, Зайцев и Цейтлин были смещены со своих должностей и заменены сталинистами»... На Угланова и поддерживавших его секретарей райкомов обрушился огонь кампании «самокритики», направленной против «правого оппортунизма»... В первые недели октября Угланов столкнулся с повальным неповиновением в партийных низах, оказался не в состоянии сменять и перемещать работников в своей собственной организации и вынужден был сместить двух своих наиболее активных секретарей райкомов, Рютина и Пенькова».

На заседании Московского комитета 18—19 октября Угланова критиковали за «терпимое отношение к правому уклону». 19 октября на заседании выступил Сталин. Он категорически отказывался «заострять вопрос на лицах, представляющих правый уклон», но впервые резко поставил вопрос о «правом уклоне» и его опасности: «Правый уклон в коммунизме в условиях советского развития, где капитализм уже свергнут, но где еще не вырваны его корни, означает тенденцию, склонность одной

443

части коммунистов, правда, не оформленную и, пожалуй, еще не осознанную, но все же склонность к отходу от генеральной линии нашей партии в сторону буржуазной идеологии».

При этом Сталин давал понять, что «правым уклоном» является позиция тех, кто выступает против провозглашенного им нового курса развития страны: «Когда некоторые круги наших коммунистов пытаются тащить партию назад от решений XV съезда, отрицая необходимость наступления на капиталистические элементы деревни; или требуют свертывания нашей индустрии, считая нынешний темп быстрого ее развития гибельным для страны; или отрицают целесообразность ассигновок на колхозы и совхозы, считая их (ассигновки) выброшенными на ветер деньгами; или отрицают целесообразность борьбы с бюрократизмом на базе самокритики, полагая, что самокритика расшатывает наш аппарат; или требуют смягчения монополии внешней торговли и т.д. и т.п., — то это значит, что в рядах нашей партии имеются люди, которые пытаются приспособить, может быть, сами того не замечая, дело нашего социалистического строительства ко вкусам и потребностям «советской» буржуазии. Победа правого уклона в нашей партии означала бы громадное усиление капиталистических элементов в нашей стране... Это значит ослабление пролетарской диктатуры, усиление шансов на восстановление капитализма. Стало быть, победа правого уклона в нашей партии означала бы нарастание условий, необходимых для восстановления капитализма в нашей стране».

Теперь, объясняя разницу между двумя уклонами в партии, Сталин утверждал, что носитель «левого» (троцкистского) уклона... переоценивает силу наших врагов, силу капитализма, видит только возможность восстановления капитализма, но не видит возможности построения социализма силами нашей страны, впадает в отчаяние и вынужден утешать себя болтовней о термидорианстве в нашей партии». В то же время, по мнению Сталина, «опасность правого, откровенно оппортунистического уклона в нашей партии» состоит «в том, что он недооценивает силу наших врагов, силу капитализма, не понимает механики классовой борьбы в условиях диктатуры пролетариата и потому так легко идет на уступки капитализму, требуя снижения темпа развития нашей индустрии, требуя облегчения для капиталистических элементов деревни и города, требуя отодвигания на задний план вопроса о колхозах и совхозах, требуя смягчения монополии внешней торговли и т.д. и т.п.».

Утверждая, как и прежде, что оба уклона «хуже», Сталин тем не менее указал, что на сей раз (в отличие от своей оценки на XIV съезде партии) необходимо сделать акцент на борьбу с правым уклоном. Если в декабре 1925 года Сталин считал, что правый уклон не оказывает серьезного влияния на партию, то через четыре года он изменил свое мнение. Он говорил: «Партия за годы борьбы с «левым», троцкистским уклоном

444

научилась многому и ее уже нелегко провести «левыми» фразами. Что касается правой опасности, которая существовала и раньше и которая теперь выступает более выпукло ввиду усиления мелкобуржуазной стихии в связи с заготовительным кризисом прошлого года, то она, я думаю, не так ясна для известных слоев нашей партии».

Опираясь на большинство в политбюро, Сталин расценил как проявление правого уклона и опубликованные в «Правде» 30 сентября 1928 года бухаринские «Заметки экономиста», в которых содержалась скрытая критика сталинского курса. 8 октября политбюро осудило публикацию статьи Бухарина «без ведома ЦК». Позже Сталин заявил: «Для нас, для большинства членов Политбюро, во всяком случае не подлежало сомнению, что «Заметки экономиста» являются антипартийной эклектической статьей, рассчитанной на замедление нашей политики и изменение нашей политики в деревне в духе известного письма Фрумкина».

Во время разгрома своих сторонников Бухарин, как отмечал Коэн, «апатично наблюдал за всеми этими событиями со стороны... Он отправился из Москвы в Кисловодск в начале октября. Он вел себя примерно так же, как Троцкий в 1924 году: сидел на Кавказе, пока громили его союзников и друзей, и не только не оказывал открытого сопротивления, но (насколько об этом можно судить по документам) даже не сделал ни одного символического жеста, чтобы придать им воодушевления. Его олимпийское спокойствие было наконец нарушено в первую неделю, когда он узнал, что Рыков идет на попятную в дискуссии, ведущейся в Политбюро по поводу плана индустриализации на 1928—29 гг.» И тогда Бухарин вернулся к ноябрьским праздникам в Москву.

Он включился в дискуссию в политбюро о контрольных показателях развития народного хозяйства на 1928—1929 годы. Бухарин, а затем под его влиянием и Рыков настаивали на снижении заданий по индустриализации. Для того чтобы добиться своей цели, Бухарин, Рыков, Томский подали в отставку со своих должностей. Согласившись в конечном счете на намеченные показатели развития промышленности, Бухарин и его сторонники выдвинули условие: прекратить борьбу с правым уклоном и предоставить им возможность распространять свои взгляды. В конечном счете был достигнут новый компромисс, о котором писал Сталин — «известное решение Политбюро о том, чтобы все члены Политбюро декларировали как на ноябрьском пленуме, так и вне его, единство и отсутствие разногласий внутри Политбюро».

Поэтому на ноябрьском пленуме борьба между двумя группами в политбюро велась «эзоповым языком». Рыков как главный докладчик был вынужден зачитать контрольные цифры плана, с которыми не был согласен, и лишь высказал сомнения в реальности выполнения плановых заданий. Он заявил, что при существующих трудностях страна не

445

сможет выдержать не только «взятого темпа индустриализации, но может быть даже меньшего».

В свою очередь, Сталин, критикуя позиции «правых», избегал упоминания Бухарина и его сторонников в политбюро, а сосредоточился на позиции Фрумкина. Он даже постарался показать, что позиция Фрумкина существенным образом отличалась от взглядов Бухарина, выраженных в «Заметках экономиста». Даже говоря об «ошибках» Угланова, Сталин обвинял его не в правом уклоне, а в «примиренчестве с правым уклоном». И все же, говоря о правом уклоне, Сталин вновь повторил, что борьба с ним является главным направлением, и предупредил, что его победа означала бы «разгром нашей партии, развязывание капиталистических элементов, нарастание шансов на реставрацию капитализма...» Сталин мог так характеризовать «правых», то есть Бухарина и его сторонников, потому что знал о поддержке своего курса подавляющим большинством руководства.

Сопротивление Сталину пытался оказать Томский на VIII съезде профсоюзов, проходившем в декабре 1928 года, но он остался в меньшинстве и подал в отставку с поста руководителя ВЦСПС, который занимал с 1918 года, но отставка не была принята. В отставку с постов редактора «Правды» и политического секретаря ЦК ВКП(б) подал и Бухарин. Как писал С. Коэн, «к ноябрю—декабрю Бухарин, Рыков и Томский перестали быть ведущими членами разделенного руководства, принимавшего решения путем компромисса, и стали оппозиционным меньшинством сталинского Политбюро, безгласным и оказывающим все меньше влияния на политические решения. Если не считать Рыкова, роль их стала меньше, чем минимальной». По этой причине Сталин и его сторонники игнорировали отставки Бухарина и Томского, продолжая следовать принятому курсу. Бухарину даже не помешали выступить с докладом на торжественном собрании по случаю 5-й годовщины со дня смерти Ленина (доклад назывался «Политическое завещание Ленина»), в котором он вопреки основным положениям сталинского курса утверждал, что индустриализация должна проводиться на основе расширяющихся рыночных отношений. Этот доклад был опубликован в «Правде» и в ряде других центральных газет.

Отношение к Бухарину и его сторонникам резко изменилось после 20 января 1929 года, когда вышла в свет подпольная троцкистская брошюра, содержавшая запись переговоров Бухарина с Каменевым. Разбору этих переговоров было посвящено объединенное заседание политбюро ЦК и президиума ЦКК ВКП(б), открывшееся 30 января и продолжавшееся до 9 февраля. Бухарин и его сторонники выступили 30 января с декларацией, в которой обвиняли Сталина в проведении гибельной политики «военно-феодальной эксплуатации крестьянства», разложении Коминтерна, насаждении бюрократии и предрекали: «Все наши планы

446

грозят рухнуть». И все же и на этот раз, 7 февраля, Сталин предложил Бухарину компромисс на следующих условиях: 1. Признание им ошибкой переговоры с Каменевым; 2. Признание им, что утверждения в заявлении от 30 января «сделаны сгоряча, в пылу полемики», и отказ от них; 3. Признание им необходимости дружной работы в Политбюро; 4. Отказ от отставки с постов в «Правде» и Коминтерне; 5. Отказ от заявления 30 января.

Лишь отказ Бухарина от компромисса заставил Сталина покончить с попытками «не выносить сор из избы». 9 февраля он заявил, что до сих пор терпимое отношение к ним объяснялось незнанием об их сговоре с оппозицией: «Могли ли мы знать... что в архиве Каменева имеется некая «запись», из которой ясно, что мы имеем внутри ЦК особую группу со своей платформой, пытающуюся сблокироваться с троцкистами против партии?.. Не пришло ли время положить конец этому либерализму?»

На этом заседании переговоры Бухарина с Каменевым были расценены как «фракционный шаг, рассчитанный на организацию блока с целью изменения партийного курса и смены руководящих органов партии». Было принято обращение к членам ЦК с просьбой рассмотреть вопрос о внутрипартийном положении. В период подготовки пленума ЦК по всей стране проводились собрания, пленумы партийных комитетов, конференции, участники которых принимали резолюции с осуждением «правого уклона».

Состоявшийся 16—23 апреля 1929 года объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) подвел итог конфликту, который тянулся уже более года. С большой речью на пленуме выступил Сталин. Впервые за пределами политбюро он открыто говорил о своих разногласиях с Бухариным и его сторонниками. Хотя он остро критиковал Томского и Рыкова, главный удар был направлен против Бухарина. При этом большая часть выступления Сталина была посвящена развенчанию репутации Бухарина как ведущего марксистского теоретика партии. Сталин объявил, что Бухарин «нагромоздил целую кучу ошибок по вопросам партийной теории и политики», «ошибки по линии Коминтерна, ошибки по вопросам о классовой борьбе, о крестьянстве, о нэпе, о новых формах смычки». Сталин посвятил особые разделы «шести ошибкам» Бухарина, завершив их разделом «Бухарин как теоретик». Часто ссылаясь на Ленина, в том числе и на строки о Бухарине из «Письма к съезду», Сталин утверждал, что Бухарин — это «теоретик без диалектики», «теоретик-схоластик».

Приведя высказывание Бухарина о том, что «кулацкие кооперативные гнезда будут... врастать в эту же систему» социалистического хозяйства, Сталин утверждал, что «теоретической основой... слепоты и растерянности» Бухарина являлся его «неправильный, немарксистский подход... к вопросу о классовой борьбе в нашей стране. Я имею в виду немарк-

447

систскую теорию Бухарина о врастании кулачества в социализм, непонимание механики классовой борьбы в обстановке диктатуры пролетариата». На этом основании Сталин доказывал, что у Бухарина есть теория о мирном врастании капиталистов в социализм. Сталин ставил пленум перед выбором: «либо марксова теория борьбы классов, либо теория врастания капиталистов в социализм; либо непримиримая противоположность классовых интересов, либо теория гармонии классовых интересов».

Сталин напомнил и о прежних «уклонах» Бухарина, обратив особое внимание на поведение Бухарина в период дискуссий по поводу Брестского мира: «Бухарин в период Брестского мира, при Ленине, оставшись в меньшинстве по вопросу о мире, бегал к левым эсерам, к врагам нашей партии, вел с ними закулисные переговоры, пытался заключить с ними блок против Ленина и ЦК. О чем он сговаривался тогда с левыми эсерами, — нам это, к сожалению, еще неизвестно. Но нам известно, что левые эсеры намеревались тогда арестовать Ленина и произвести антисоветский переворот».

Обрушив на Бухарина обвинения в нынешних и былых теоретических ошибках, напомнив о компрометировавших его фактах и высказав зловещие подозрения о его сговоре с эсерами в 1918 году, Сталин уделил особое внимание практическим разногласиям между ним и Бухариным. При этом Сталин теперь иначе, чем в ноябре на пленуме ЦК, оценивал поведение правых уклонистов. Если тогда Сталин противопоставлял «правых» «левым», которые впадают в отчаяние при виде опасностей в ходе строительства социализма (в то время как «правые» лишь недооценивают врагов), то теперь он, не снимая с «группы Бухарина» обвинений в недооценке силы капитализма, утверждал, что она находится в состоянии «полной растерянности, она готова бежать от трудностей, отступить перед ними, сдать позиции». (Здесь Сталин привел притчу о енисейских рыбаках, растерявшихся во время бури.)

В то же время Сталин постарался объяснить, чем отличается его курс от бухаринской альтернативы. Он так описал «план Бухарина»: «1. «Нормализация» рынка, допущение свободной игры цен на рынке и повышение цен на хлеб, не останавливаясь перед тем, что это может повести к вздорожанию промтоваров, сырья, хлеба. 2. Всемерное развитие индивидуального крестьянского хозяйства при известном сокращении темпа развития колхозов и совхозов... 3. Заготовки путем самотека, исключающие всегда и при всех условиях даже частичное применение чрезвычайных мер против кулачества... 4. В случае недостачи хлеба — ввоз хлеба миллионов на 100 рублей. 5. А если валюты не хватит на то, чтобы покрыть и ввоз хлеба и ввоз оборудования для промышленности, то надо сократить ввоз оборудования, а значит и темп развития нашей индустрии, — иначе у нас будет «топтание на месте», а то и «прямое падение вниз»

448

сельского хозяйства. Вывод: ключом реконструкции сельского хозяйства является развитие индивидуального крестьянского хозяйства».

«Плану Бухарина» Сталин противопоставлял «план партии», по сути свой план революционного преобразования страны: «1. Мы перевооружаем промышленность... 2. Мы начинаем серьезно перевооружать сельское хозяйство... 3. Для этого надо расширять строительство колхозов и совхозов, массовое применение контрактации и машинно-тракторных станций, как средства установления производственной смычки между индустрией и сельским хозяйством. 4. Признать допустимость временных чрезвычайных мер, подкрепленных общественной поддержкой середняцко-бедняцких масс, как одно из средств сломить сопротивление кулачества и взять у него максимально хлебные излишки, необходимые для того, чтобы обойтись без импорта хлеба и сохранить валюту для развития индустрии. 5. Индивидуальное бедняцко-середняцкое хозяйство играет и будет еще играть преобладающую роль в деле снабжения страны продовольствием и сырьем», но его «надо дополнить... развитием колхозов и совхозов, массовой контрактацией, усиленным развитием машинно-тракторных станций для того, чтобы облегчить вытеснение капиталистических элементов из сельского хозяйства и постепенный перевод индивидуальных крестьянских хозяйств на рельсы крупных коллективных хозяйств, на рельсы коллективного труда. 6. Но чтобы добиться всего этого, необходимо прежде всего усилить развитие индустрии, металлургии, химии, машиностроения, тракторных заводов, заводов сельскохозяйственных машин и т.д. Без этого невозможно разрешение зерновой проблемы, так же как невозможна реконструкция сельского хозяйства. Вывод: ключом реконструкции сельского хозяйства является быстрый темп развития нашей индустрии».

Выступавшие на пленуме А.А. Андреев, К.Е. Ворошилов, С.М. Киров, ВВ. Куйбышев, Г.К. Орджоникидзе, Я.Э. Рудзутак — то есть все те, кто, по расчетам Бухарина, занимал либо колеблющуюся позицию, либо сочувствовали ему, — единодушно осудили «правых». Резолюция пленума «По внутрипартийным делам» объявила платформу правого уклона «знаменем, под которым группировались все идейные противники и классовые враги Советского государства».

Правда, даже после этого грозного решения ни Бухарин, ни его союзники не были выведены из политбюро. Решающим оказалось мнение Сталина, который заявил на пленуме: «Некоторые товарищи настаивают на немедленном исключении Бухарина и Томского из Политбюро ЦК. Я не согласен с этими товарищами. По-моему, можно обойтись в настоящее время без такой крайней меры». Кроме того, были приняты меры для того, чтобы не разглашать содержание дискуссий и персональных решений на пленуме. Сталин потребовал: «Надо установить специальные меры, вплоть до исключения из ЦК и из партии, против тех,

449

которые попытаются нарушить секретность решений партии, ее ЦК, ее Политбюро». В то же время Сталин настаивал на снятии Бухарина и Томского с занимаемых ими постов, и вскоре Бухарин был освобожден от должности ответственного редактора «Правды» и выведен из состава ИККИ, а Томский снят с поста председателя ВЦСПС. А.И. Рыков же был оставлен на посту председателя Совета народных комиссаров.

Теперь в руководстве партии и страны не осталось людей, которые могли бы открыто выступить против Сталина. Являясь членом высших коллегиальных органов партийной власти — политбюро, оргбюро и секретариата, Сталин, будучи генеральным секретарем ЦК, стал руководителем этих коллегий и фактически единоличным руководителем правящей коммунистической партии. А поэтому хотя формально Сталин и не занял высший государственный пост в стране, подобно тому как впоследствии поступали Брежнев, Андропов, Черненко и Горбачев, и не возглавил правительственный кабинет, как Ленин, а потом Маленков и Хрущев, он фактически стал верховным правителем Советской страны.

 

ПОЧЕМУ ПОБЕДИЛ СТАЛИН?

(ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)

 

В апреле 1929 года из состава ленинского политбюро, сформировавшегося в начале 1920-х годов, в этом высшем органе власти правящей партии остался лишь Сталин. Почему же Сталину удалось одержать верх над всеми другими обитателями советского политического Олимпа?

С точки зрения некоторых побежденных получалось, что их поражение было случайным, так как у Сталина не было никаких достоинств. Один из видных троцкистов, И. Смирнов, в беседе с Троцким сказал, что Сталин — это «совсем серый и ничтожный человек», Л.Б. Каменев считал Сталина «вождем уездного масштаба», а Троцкий называл Сталина «самой выдающейся посредственностью».

В своей незавершенной книге о Сталине Троцкий писал: «Ни теоретического воображения, ни исторической дальнозоркости, ни дара предвосхищения у него нет... В области познания, особенно лингвистики, малоподвижный ум Сталина всегда искал линии наименьшего сопротивления... Сила воли Сталина не уступает, пожалуй, силе воле Ленина. Но его умственные способности будут измеряться какими-нибудь десятью—двенадцатью процентами, если принять Ленина за единицу измерения. В свою очередь, в области интеллекта у Сталина новая диспропорция: чрезвычайное развитие практической проницательности и хитрости за счет способности обобщения и творческого воображения». Троцкий уверял, что «примитивность ума» Сталина соединялась и с множеством душевных недостатков, проявлявшихся в его поведении: «Он чувствует себя провинциалом, продвигается вперед медленно, ступает тяжело и завистливо озирается по сторонам». «Грубость представляет органическое свойство Сталина». Из рассуждений Троцкого, который весьма высоко оценивал себя, довольно нелогично получалось, что он потерпел поражение от человека, отличавшегося множеством умственных и душевных изъянов.

Чтобы каким-то образом объяснить свое поражение, его противники часто повторяли, что Сталин добился побед над ними благодаря тай-

451

ным закулисным интригам. Бухарин говорил об «интриганстве» Сталина. Троцкий уверял: «Аппарат создал Сталина». Нет сомнения в том, что, усвоив еще в духовных училищах завет «будьте мудры, как змии», Сталин проявлял исключительную изобретательность, когда ему нужно было изолировать своих политических оппонентов и лишить их рычагов управления. Однако вряд ли можно объяснить его успех исключительно аппаратными играми.

Такое объяснение отвергал и Стивен Коэн: «Триумф Сталина был обеспечен не только политической машиной. В том, что касается ЦК, то он мог рассчитывать на преданность или благожелательный нейтралитет делегатов низшего и среднего ранга, выдвинувшихся благодаря сталинской протекции... Однако, несмотря на то, что эти младшие партработники состояли членами ЦК, в 1928—1929 годах их роль была второстепенной. По сути дела, они лишь утверждали решения, принятые более узкой, неофициальной группой старших членов ЦК — олигархией из двадцати — тридцати влиятельных лиц, таких как высшие партийные руководители и главы важнейших делегаций в ЦК (представляющих, в первую очередь, Москву, Ленинград, Сибирь, Северный Кавказ, Урал и Украину)... Как администраторы и политические деятели они были часто связаны с генеральным секретарем, однако в большинстве своем не были бездумными политическими креатурами, а сами являлись крупными, независимо мыслящими руководителями... К апрелю 1929 года эти влиятельные люди предпочли Сталина и обеспечили ему большинство в высшем руководстве».

Не в последнюю очередь выбор в пользу Сталина был сделан потому, что он гораздо ответственнее относился к работе и гораздо лучше с ней справлялся, чем его оппоненты. Пока они отдыхали на курортах и писали статьи об искусстве, он был вынужден в одиночку заниматься трудными вопросами народного хозяйства. Оппоненты Сталина часто уходили от решения сложных вопросов, предпочитая им яркие декларации с трибун.

Люди, привыкшие видеть Троцкого, Зиновьева, Бухарина и других не только на трибунах, а там, где принимались важнейшие для Советского государства решения, не имели иллюзий относительно их деловых качеств. Им было известно, что шумная репутация Троцкого была в значительной степени преувеличена, а его организационные «таланты» проявлялись главным образом в приказах с угрозами расстрелов. Рой Медведев привел отрывок из письма армейского работника В. Трифонова, который в разгар Гражданской войны называл Троцкого «бездарнейшим организатором» и подчеркивал: «Армию создавал не Троцкий, а мы, рядовые армейские работники. Там, где Троцкий пытался работать, там сейчас же начиналась путаница. Путанику не место в организме, а военное дело именно такой организм и есть».

452

Зиновьев также характеризовался как слабый работник. Троцкий не сильно преувеличивал, когда говорил: «В благоприятные периоды... Зиновьев очень легко взбирался на седьмое небо. Когда же дела шли плохо, Зиновьев ложился на диван, не в метафорическом, а в подлинном смысле». Эту характеристику Троцкий подтверждал словами Свердлова: «Зиновьев — это паника». Суммируя эти и другие оценки Зиновьева, Рой Медведев, отнюдь не склонный к очернительству противников Сталина, писал: «Многие люди, хорошо знавшие Зиновьева, не без основания отмечали не только его большую активность, но и отсутствие выдержки, неразборчивость в средствах, склонность к демагогии, а также исключительное честолюбие и тщеславие. Это был человек, который мало у кого вызывал искреннюю симпатию».

Низко оценив деловые качества Зиновьева, Медведев еще ниже оценивал способности Каменева, замечая, что тот «уступал им (Зиновьеву и Сталину) как администратор». Хотя Ленин полагался на его исполнительность, Каменев не отличался деловым рвением и не раз заявлял в кругу друзей о том, что было бы гораздо лучше, если бы большевики не брали власть, а ограничились пребыванием в парламентской оппозиции. Склонный к сибаритству, Каменев считал, что для него было бы легче произнести обличительную речь в Думе и затем отдыхать от трудов праведных, чем решать нескончаемые дела по управлению страной, не дававшие ни минуты покоя.

По поводу того, почему члены партийного руководства предпочли Сталина Бухарину, С. Коэн писал: «В какой-то степени их выбор безусловно определялся тем, что они ощущали родство с генсеком, как с волевым «практическим политиком», тогда как мягкий, погруженный в теорию Бухарин по сравнению с ним мог, возможно, показаться «просто мальчиком». Сталин имел огромное преимущество перед Бухариным, который характеризовал себя как «худшего организатора в России». Комментируя это замечание Бухарина о себе, Коэн писал: «Хотя это, вне сомнения, преувеличение, Бухарин, по всей видимости, сильно манкировал своими организационными обязанностями».

Люди, постоянно наблюдавшие высших советских руководителей, не могли не замечать, что в отличие от своих соперников, Сталин брал на себя огромный груз поручений, исполнение которых было зачастую сопряжено с напряженной и нередко неблагодарной работой. Именно за эти качества ценил Сталина Ленин.

Увлеченность Сталина работой органично соединялась с его деловитостью и готовностью обсуждать сложные государственные вопросы с людьми разного положения. Дейчер писал: «Его облик и поведение олицетворяли скромность. Он был более доступен для среднего служащего или партийного работника, чем другие лидеры... Будучи замкнутым, он был непревзойденным мастером в умении терпеливо слушать других.

453

Иногда можно было видеть, как он сидит в углу, попыхивая трубкой и не шелохнувшись, слушает взволнованного рассказчика час, а то и два часа, лишь порой прерывая свое молчание парой вопросов. Это одно из его качеств, которое демонстрировало отсутствие эгоизма».

О высокой требовательности Сталина к себе и в личной жизни свидетельствовали многие. Дейчер отмечал, что «личная жизнь Сталина была безупречной и не вызывала подозрений». Его личный секретарь, сбежавший за границу, Бажанов писал: «У этого страстного политика нет других пороков. Он не любит ни денег, ни удовольствий, ни спорт, ни женщин. Женщины, кроме его жены, не существуют».

Хотя положение Сталина не позволяло ему уделять много времени семье и воспитанию детей, как это почти всегда случалось у крупных государственных деятелей, он был примерным семьянином и как умел старался выполнять родительские обязанности и после самоубийства Надежды Аллилуевой в 1932 году. Доброе и нежное отношение Сталина к детям не мешало ему проявлять строгость в отношении своих чад, особенно когда он видел, что они как должное воспринимают блага, положенные их семье. В июне 1938 года он направил письмо В.В. Мартышину, преподавателю летной школы, в которой обучался его сын Василий. Сталин сожалел, что его сына «избаловали всякие «кумы» и «кумушки», то и дело подчеркивающие, что он «сын Сталина». Он дал преподавателю «совет: требовать построже от Василия и не бояться фальшивых, шантажистских угроз капризника насчет «самоубийства». Будете иметь в этом мою поддержку».

Его племянник Владимир Аллилуев вспоминал, как возмущался Сталин, когда, навещая своих родственников, обнаружил, что шоколадные конфеты в коробке покрыты плесенью. «Тогда досталось всем — детям за то, что «зажрались» и не едят даже такие конфеты, взрослым — за то, что плохо занимаются детьми и гноят продукты, которых в стране еще не изобилие». Сталин считал, что его дети и дети его родственников не должны осознавать себя «особыми» в силу положения своих родителей.

Образ жизни Сталина отвечал расхожим представлениям о пролетарском вожде, в отличие, например, от Троцкого, любившего устраивать в Кремле шумные вечеринки, которые венчались коллективными выездами на охоту в Подмосковье. Дейчер писал, что Сталин и Аллилуева «жили в небольшой квартире в доме, который был предназначен для прислуги в Кремле... Печать обыденности и даже аскетизма лежала на личной жизни генерального секретаря, и это обстоятельство производило благоприятное впечатление на партию, члены которой руководствовались пуританскими нравами и поэтому были озабочены первыми признаками коррупции и распущенности в Кремле».

То, что такой стиль поведения супругов сохранился и после того, как Сталин стал первым вождем партии и страны, подтверждает пере-

454

писка между Надеждой Аллилуевой и Сталиным. Так, в сентябре 1929 года Аллилуева, которая в это время обучалась в Промакадемии, писала из Кремля: «Иосиф, пришли мне, если можешь, руб. 50, мне выдадут деньги только 15/IX в Промакадемии, а сейчас я сижу без копейки. Если пришлешь, будет хорошо. Надя». Через десять дней Сталин отвечает ей из Сочи: «Забыл прислать тебе деньги. Посылаю их (120 р.) с отъезжающим сегодня товарищем, не дожидаясь очередного фельдъегеря. Целую. Твой Иосиф». Поскольку речь идет о сумме, составлявшей около месячной заработной платы квалифицированного рабочего, совершенно ясно, что у супругов не было никаких денежных накоплений. И судя по всему, супруга Сталина даже не помышляла о том, чтобы приобретать что-либо в «кредит».

Из переписки понятно, что во многих случаях супруги привыкли обходиться без посторонней помощи. Так, находясь в Сочи, Сталин просил не обслуживающих его секретарей, а Аллилуеву, чтобы та подыскала ему самоучитель английского языка, учебник по металлургии и учебник по электротехнике, а та, не обращаясь ни к кому за помощью, сама искала эти книги. При этом Сталин посылал свои письма жене обычной почтой. Однажды письмо Сталина из Сочи пропало, и розыск его ни к чему не привел.

Разумеется, материальное положение супругов было несравнимо лучше, чем рядовых советских граждан. И все же многие стороны жизни семьи не отличались от жизни большинства москвичей. Из писем Аллилуевой следует, что члены семьи Сталина пользовались общественным транспортом, а не персональными машинами для перемещения по Москве, как и остальные жители столицы. Аллилуева делилась со Сталиным впечатлениями от своих поездок в московском трамвае. Она сообщала Сталину и о возникших в конце 1929 года очередях за молоком, и о настроениях людей осенью 1930 года, о строительстве в Москве и состоянии московских улиц. Писала она Сталину в Сочи и о том, что, несмотря на минусовую температуру в начале октября 1930 года, московские власти распорядились не топить дома до 15 октября и ей, как и остальным студентам Промакадемии, приходилось сидеть на занятиях в пальто.

После гибели Аллилуевой Сталин не изменил образ жизни. Он, как и прежде, обходился минимумом обслуги. Охранник М. Старостин вспоминал: «Я работал при Сталине с 1937 по 1953 год... Заявляю, что у Сталина никогда не было денщика». А. Рыбин свидетельствует: «Сталин обычно не утруждал других, обслуживая себя сам. Брился безопасной бритвой, усы подстригал ножницами». Он упомянул лишь Матрену Бутузову, которая «ведала на ближней даче посудой в шкафу, следила за обувью Сталина, гладила его китель и убирала кабинет. Сталин очень уважал ее за трудолюбие и даже подарил ей свой портрет с надписью».

455

Маршал Жуков вспоминал: «Как известно, Й.В. Сталин вел весьма скромный образ жизни. Питание было простое — из русской кухни, иногда готовились грузинские блюда. Никаких излишеств в обстановке, одежде и быту у И.В. Сталина не было». Подобное же впечатление сложилось и у главного маршала авиации Голованова: «Мне довелось наблюдать Сталина и в быту. Быт этот был поразительно скромен. Сталин владел лишь тем, что было на нем надето. Никаких гардеробов у него не существовало».

Сталин был совершенно непритязателен в своей одежде. В своем дневнике М.А. Сванидзе записала 4 ноября 1934 года о Сталине: «Он с трудом всегда меняет по сезонам одежду, долго носит летнее, к которому, очевидно, привыкает, и та же история весною и также с костюмами, когда они снашиваются и надо одеть новый». А. Рыбин рассказал, на какие хитрости приходилось идти обслуживавшему персоналу сталинской дачи, чтобы сменить развалившуюся мебель или хотя бы заставить генералиссимуса надеть новые полуботинки. В ответ Сталин сурово требовал вернуть ему старую, изношенную обувь, и горничным с трудом «удавалось блеском крема скрыть ветхость обуви».

Ссылаясь на воспоминания начальника правительственной охраны генерала B.C. Рясного, Феликс Чуев писал, что после его смерти «выяснилось, что хоронить Сталина не в чем. Рясной открыл шкаф, а там всего четыре костюма — два генералиссимусских и два гражданских, серый и черный. Черный сшили, когда приезжал Мао Цзэдун, специально сшили, насильно, и Сталин его так ни разу и не надел. Да еще бекеша висела — старинная, облезлая, выцветшая. «Лет сто ей, наверно, было, ей-богу, — говорит Рясной. — Бекеша или архалук вроде шубейки — наденет, бывало, и по саду гуляет. (Видимо, Рясной имел в виду знаменитую туруханскую доху. — Прим. авт.) Один генералиссимусский китель был весь замазанный, засаленный, а другой — обштрипанный... Новый костюм не шили. Сталин лежал в гробу в своем стареньком, но сносном: рукава подшили, китель вычистили».

Вряд ли такую непритязательность в одежде можно было объяснить стремлением культивировать аскетизм напоказ, хотя бы потому, что личная жизнь руководителей в советское время была скрыта от общественности. Сталин вел тот образ жизни, который в основном отвечал потребностям человека, воспитанного в бедности и приученного в духовных училищах к умеренности и скромности, чем очень отличался от многих руководителей, получивших возможность в силу своего положения удовлетворять любые желания. Считая самым главным в своей жизни свою работу, Сталин не придавал большого значения тому, как он выглядит со стороны и соответствует ли его наряд представлениям о моде или нет. Так, например, его нежелание приобретать новую обувь объяснялось его хроническими болями в ногах. Поэтому он, вероятно,

456

предпочитал разношенные ботинки. Он даже проделывал сам дырки в сапогах, чтобы не травмировать больные ноги.

Он предпочитал дешевое и простое удобство. Рыбин писал о «ближней» даче Сталина: «Никаких бассейнов или массажных на даче не имелось. Никакой роскоши — тоже». Хотя Сталин пользовался государственными автомашинами и жил на различных дачах, они не были его личной собственностью. Ни один из дорогих подарков, преподнесенных ему как руководителю страны, ни один из предметов домашнего быта кремлевской квартиры или дач не остался в собственности его детей. Небольшими оказались и денежные накопления Сталина, доставшиеся в наследство его детям. А. Рыбин рассказывал, что после смерти Сталина сотрудник его личной охраны Старостин «обнаружил сберегательную книжку. Там скопилось всего девятьсот рублей — все богатство вождя (тогда подобная сумма составляла примерно около полумесячной заработной платы квалифицированного рабочего. — Прим. авт.). Старостин передал сберкнижку Светлане».

Суммируя свои впечатления о быте и личной жизни Сталина, главный маршал авиации Голованов замечал: «В его личной жизни не было чего-либо примечательного, особенного. Мне она казалась серой, бесцветной. Видимо, потому, что в привычном нашем понимании ее у него просто не было».

Однако Сталина ценили не только как скромного и добросовестного труженика, отдававшего всего себя без остатка работе. Видные руководители СССР видели в нем автора оригинальных и нужных государственных решений. С. Коэн писал: «Представляется очевидным, что они поступили так не из-за его бюрократической власти, которой он обладал, сколько потому, что они предпочитали его руководство и его политику».

Это мнение разделяли и другие советологи. Не сбрасывая со счетов значимости поста генерального секретаря для успеха Сталина, Роберт Таккер указывал, что лишь этим обстоятельством «нельзя объяснить события того времени. Претенденту на роль руководителя понадобилось бы предложить привлекательную программу и сделать ее убедительной для высших партийных кругов». Соглашаясь с ним, Джерри Хаф обращал внимание на то, «всего лишь 45 процентов из членов Центрального комитета были партийными функционерами, в то время как программа индустриализации, предложенная Сталиным, была привлекательна для растущего числа хозяйственных руководителей в составе Центрального комитета. (Их было 20 процентов от общего числа членов ЦК в 1927 году.)»

Следует учесть, что борьба на советском политическом Олимпе требовала немалых познаний в марксистской теории и хорошего владения текущей информацией по различным внутри- и внешнеполитическим вопросам. К тому же ориентиры во внутрипартийной борьбе постоянно менялись. Сначала Зиновьев, Каменев и Сталин клеймили Троцкого за

457

измену ленинизму, а Троцкий обвинял в той же крамоле членов триумвирата, но вскоре Зиновьев, Каменев и Троцкий отреклись от своих обвинений в отношении друг друга. Сначала Бухарин обвинял Каменева и Зиновьева в отступничестве от ленинизма, а те видели в Бухарине опасного «уклониста» от ленинского курса, но потом эти бывшие оппоненты создали общий блок против Сталина.

В ходе внутрипартийной борьбы Сталин также не раз менял свою позицию. То он осуждал Троцкого за его нападки на Зиновьева и Каменева накануне октябрьского восстания, то говорил о справедливости ленинских обвинений Зиновьева и Каменева в «штрейкбрехерстве». То Сталин защищал Бухарина от обвинений Зиновьева и Каменева в «кулацком уклоне» и говорил, что не даст им «крови Бухарина», то сам обвинял Бухарина в поощрении кулачества и требовал его отставки с видных постов. То Сталин осуждал Преображенского за его призывы к ограблению деревни, то объявлял о необходимости обложить крестьянство «данью». Чтобы разобраться в этих спорах, надо было не только обладать большими обще культурны ми знаниями и быть хорошо информированным, но и понимать подлинную подоплеку позиций политических руководителей. А для этого надо было быть членом ЦК, как считал Д. Хаф, или входить в узкий круг наиболее влиятельных лиц в партийном руководстве, как полагал С. Коэн.

И все же были вопросы, которые одинаково остро стояли и для партийной элиты, и для рядовых членов партии. С самого ее начала история большевистской партии была отмечена непрекращавшейся внутрипартийной борьбой, чреватой расколом. Перспектива раскола партии, преодолевшей огромные трудности подпольной жизни, а после прихода к власти оказавшейся в окружении подавляющего беспартийного большинства страны, вызывала тревогу всех ее членов, а потому «раскольники» решительно осуждались ее большинством. «Раскольниками» считались меньшевики, отзовисты, ликвидаторы, ультиматисты, левые коммунисты, военная оппозиция, рабочая оппозиция, децисты, всевозможные «национальные уклонисты», авторы различных «писем» и «платформ», то есть все, кто на протяжении нескольких десятилетий выступал против «генеральной линии» партии.

С начала 1920-х годов таким возмутителем спокойствия был Троцкий, и неудивительно, что подавляющее большинство членов партии на разных уровнях выступило против него и его сторонников. Зиновьев и Каменев первыми выступили против Сталина, Бухарина и других членов политбюро и организовали «бунт» ленинградской организации против большинства делегатов съезда. Их объединение с Троцким, этим вечным бунтарем против Ленина, а затем против Сталина, отречение от решений, за которые они голосовали, отказ от своей же яростной критики Троцкого лишь укрепили впечатление о них как о раскольни-

458

ках партии и беспринципных политиканах, стремящихся узурпировать власть, не считаясь с волей большинства.

Аналогичным образом Бухарин, Рыков и Томский выступили первыми против решений политбюро о чрезвычайных мерах, за которые они недавно голосовали. Создавалось впечатление, что они саботируют слаженную работу, направленную на решение государственных вопросов, втягивая партию в неконструктивную дискуссию. Переговоры же с Каменевым показали беспринципность Бухарина и его сторонников в его борьбе за личную власть. Нарушение оппонентами Сталина согласованных решений, противопоставление ими своих «платформ» «генеральной линии» партии, их союзы с бывшими политическими противниками препятствовали привлечению на их сторону колеблющихся членов политбюро и Центрального комитета, а затем и остальных членов партии.

В противовес своим противникам Сталин для подавляющей части руководства партии и рядовых ее членов олицетворял единство в партии. Такая позиция органично вытекала из всей его партийной деятельности. Он твердо стоял на позиции ленинского большинства с 1903 года. В 1909 году в Баку он забил тревогу в связи с угрозой раскола партии «на отдельные организации». Затем он постоянно поддерживал ленинское большинство, даже в тех случаях, когда явно не был согласен с восторжествовавшим мнением.

Чтобы обеспечить единство партии в ходе дискуссий 1920-х годов, Сталин не раз демонстрировал готовность к преодолению разногласий, поиску компромисса и способность забыть былые острые споры во имя общего дела. Дейчер писал, что «в то время многим людям казалось, что, по сравнению с другими большевистскими лидерами, Сталин не обладал наибольшей нетерпимостью. Он был менее злобен в своих атаках на противников, по сравнению с другими триумвирами. В его речах всегда звучали нотки добродушного и немного бодряческого оптимизма, что отвечало преобладавшим благодушным настроениям. В Политбюро, когда обсуждались важные политические вопросы, он никогда не навязывал коллегам свои взгляды. Он внимательно следил за ходом дискуссии, чтобы увидеть, куда ветер дует, и неизменно голосовал с большинством, если он только не добивался заранее того, чтобы большинство действовало так, как он считал нужным. Поэтому он всегда был приемлем для большинства. Для партийной аудитории он не казался человеком, имевшим личную корысть или затаившим личную обиду. Он казался преданным ленинцем, хранителем доктрины, который критиковал других исключительно во имя дела. Он производил такое впечатление даже в тех случаях, когда он говорил за закрытыми дверями Политбюро».

Проявляя активность в борьбе против Троцкого, Сталин в то же время возражал против жестких мер, которые могли бы спровоцировать

459

ненужные волнения среди членов партии, и, вопреки позиции Зиновьева и Каменева, настаивал на том, чтобы оставить Троцкого в политбюро. С первых же дней возникновения «новой» оппозиции Сталин старался остановить развитие конфликта, предлагая компромисс до начала XIV съезда. В своем отчетном докладе на этом съезде он игнорировал возникшие разногласия и обращал внимание на то общее, что объединяло партию. Хотя Сталин был резок в своих оценках и обвинениях, на протяжении двух лет полемики с «новой», а затем «объединенной» оппозицией он не раз выступал за компромиссные решения, возражая против немедленного исключения Троцкого, Зиновьева, Каменева из партии.

Члены партии видели, что Сталин поступал со своими противниками примерно так же, как всегда поступали с «уклонистами» в прошлой истории партии. После сурового осуждения и признания ими своих ошибок лидеры оппозиции могли рассчитывать на то, что их оставят на прежних постах. На первых порах Сталин воздерживался от «отсечения» видных деятелей, и лишь затяжная борьба с Троцким, Зиновьевым и их сторонниками привела к изменению способов их наказания. Кроме того, было очевидно, что какие бы обвинения ни бросали ему в лицо, Сталин готов был закрыть на это глаза, если дискуссия носила келейный характер и «сор не был вынесен из избы». По этой причине он был готов простить Бухарину и «Чингисхана», и «интригана» и предложить ему компромисс.

Позже эти действия Сталина были расценены как проявление иезуитского коварства, направленного на то, чтобы разбить своих соперников по частям, а затем уничтожить. Однако в противовес этому утверждению можно привести примеры того, что Сталин был готов проигнорировать былое участие в оппозиции, колебания, закулисные интриги и резкие слова в свой адрес и оставить людей на высоких постах, если они прекращали внутрипартийную борьбу. Несмотря на то, что Н.С. Хрущев был троцкистом, а А.А. Андреев играл видную роль в троцкистской оппозиции, Сталин способствовал избранию их в политбюро. И хотя Андреев обещал поддержку «правым», как следовало из беседы Бухарина с Каменевым, он оставался в политбюро до 1952 года, пока не утратил трудоспособности. И Калинин, считавшийся «правым», и «колебавшийся» между Сталиным и «правыми» Куйбышев оставались руководителями страны до самой смерти. Не стремился Сталин избавиться ни от Орджоникидзе, который не раз «ругательски ругал» его и настаивал на смещении Сталина с поста генсека, ни от Ворошилова, имевшего репутацию то «правого», то «колеблющегося» (а Троцкий даже видел в нем потенциального Бонапарта, который свергнет Советскую власть). Только иезуитским коварством нельзя объяснить, почему Рыков, который вместе с Бухариным участвовал в оппозиционных выступлениях 1928—

460

1929 годов, остался на посту председателя Совета народных комиссаров до конца 1930 года. Разумеется, этот пост могли уже в начале 1929 года занять многие из последовательных сторонников Сталина.

Вряд ли готовность Сталина пойти на компромисс со вчерашними противниками или забыть былые колебания и резкие слова в свой адрес объяснялась его добротой или мягкостью. Скорее всего это был трезвый политический расчет. Во-первых, для Сталина было очевидно, что в случае провала «генеральной линии» партии те, кто не был причастен к ее проведению, получили бы в руки козыри. Поэтому было важно добиваться не низвержения своих противников с политического Олимпа, а их отречения от политических взглядов, добиваться, чтобы они поддерживали «генеральную линию» партии и даже активно участвовали в работе единой «команды». Во-вторых, Сталин отдавал себе отчет в том, что изгнание из руководства всех, кто когда-либо проявил колебания или высказывался против него, могло превратить нетвердых сторонников в яростных врагов не только его лично, но и правительства, а затем и строя. В-третьих, частые и широкомасштабные низвержения с политического Олимпа прославленных руководителей страны свидетельствовали бы о неустойчивости «генеральной линии» и дискредитировали бы партию. Положение партии в стране никогда не было абсолютно незыблемым, и разлад в руководстве мог бы стать поводом для выступлений против строя. Поэтому даже в тех случаях, когда расставание с бывшими коллегами по политбюро было неизбежным, Сталин старался сделать его постепенным и не превращать в групповое изгнание.

В-четвертых — как бы это ни противоречило наиболее устойчивым представлениям о Сталине, — он не был заинтересован в том, чтобы оказаться окруженным теми, кто во всем с ним соглашался. Вопреки расхожим представлениям, Сталин не только не подавлял инакомыслие в процессе обсуждения различных вопросов, но активно его поощрял. Это признавали даже такие его противники, какими стали после его смерти Микоян и Хрущев. Описывая ход заседаний политбюро при Сталине, А.И. Микоян свидетельствовал: «Каждый из нас имел полную возможность высказать и защитить свое мнение или предложение. Мы откровенно обсуждали самые сложные и спорные вопросы (в отношении себя я могу говорить об этом с полной ответственностью), встречая со стороны Сталина в большинстве случаев понимание, разумное и терпимое отношение даже тогда, когда наши высказывания были ему явно не по душе. Он был внимателен и к предложениям генералитета. Сталин прислушивался к тому, что ему говорили и советовали, с интересом слушал споры, умело извлекая из них ту самую истину, которая помогала ему потом формулировать окончательные, наиболее целесообразные решения, рождаемые, таким образом, в результате коллективного обсуждения. Более того, нередко бывало, когда,

461

убежденный нашими доводами, Сталин менял свою первоначальную точку зрения по тому или иному вопросу».

Даже такой нерасположенный к Сталину мемуарист, как Хрущев, признавал: «И вот что интересно (что тоже было характерно для Сталина): этот человек при гневной вспышке мог причинить большое зло. Но когда доказываешь свою правоту и если при этом дашь ему здоровые факты, он в конце концов поймет, что человек отстаивает полезное дело, и поддержит... Бывали такие случаи, когда настойчиво возражаешь ему, и если он убедится в твоей правоте, то отступит от своей точки зрения и примет точку зрения собеседника. Это, конечно, положительное качество».

Забота Сталина о единстве партии обеспечивала ему широкую поддержку у рядовых коммунистов. Джерри Хаф имел основания признать Сталина «выразителем могучих тенденций в большевизме (особенно националистического направления и стремления к индустриализации)».

Поражение же лидеров оппозиции объяснялось тем, что они не поняли этих тенденций и настроений в партии, противопоставив им теоретические схемы мировой революции и сугубо личные политиканские интересы. Объясняя поражение Троцкого, Сталин, в отличие от своего оппонента, прежде всего говорил о его достоинствах: «Разве у Троцкого нет воли, желания к руководству?.. Разве он менее крупный оратор, чем нынешние лидеры нашей партии? Не вернее ли будет сказать, что, как оратор, Троцкий стоит выше многих нынешних лидеров нашей партии? Чем объяснить в таком случае, что Троцкий, несмотря на его ораторское искусство, несмотря на его волю к руководству, несмотря на его способности, оказался отброшенным прочь от руководства великой партией, называемой ВКП(б)?» Сталин полагал, что все достоинства Троцкого перечеркивались его отрывом от рядовых членов партии. Оценивая надменные высказывания Троцкого о партийных массах, Сталин говорил: «Так могут говорить о нашей партии только люди, презирающие ее и считающие ее чернью. Это взгляд захудалого партийного аристократа на партию, как на голосующую баранту».

Сталину же всегда были чужды «аристократы», оторванные от жизни, но мнящие себя «верховными жрецами». Будучи выходцем из народа, Сталин со времен своей подпольной революционной деятельности старался учитывать чаяния трудящихся людей, откликаться на них. (Троцкий с презрением замечал: «Только в кругу людей первобытных, решительных и не связанных предрассудками он становился ровнее и приветливее».)

Разумеется, оппоненты Сталина, которых он клеймил за «уклон» от пролетарских позиций, а позже — за измену делу рабочего класса, также считали себя выразителями интересов пролетариата. Однако в отличие от Сталина, Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин восприни-

462

мали пролетариат во многом по-книжному, в отрыве от российской реальности. Этому в немалой степени способствовало и то обстоятельство, что они подолгу жили за рубежом и сформировались как видные деятели партии в заграничной эмиграции, где они были также оторваны от реальной жизни рабочих. В соответствии с их чисто теоретическими представлениями лишь пролетариат высоко развитой капиталистической страны, составлявший большинство ее населения и накопивший многовековой опыт классовой борьбы, мог совершить социалистическую революцию и, опираясь на помощь пролетариев таких же развитых стран, построить социализм. Российский пролетариат не отвечал этим представлениям.

Зная теоретические положения марксизма и обладая книжной информацией о рабочем движении стран Запада, наиболее видные оппоненты Сталина не имели опыта борьбы за права российских трудящихся. Они плохо знали проблемы российских рабочих, более абстрактно представляли себе особенности российского пролетариата, а потому недооценивали его возможности. В значительной степени по этой причине Троцкий и Бухарин в период переговоров в Бресте исходили из того, что судьба российской революции будет решаться международным пролетариатом. Неверие в способность трудящихся Советской страны построить развитое социалистическое общество лежало в основе платформ объединенной оппозиции Троцкого, Каменева, Зиновьева.

Троцкий писал, что российский пролетариат «сформировался в варварских условиях царизма и отсталого капитализма, а потому никоим образом не соответствовал задачам социалистической революции». «Отсталый» пролетариат России, по утверждению Троцкого, исчерпал свой потенциал в Октябрьской революции, после которой наступил «долгий период усталости, упадка и разочарования в результатах революции».

В отличие от Троцкого и других оппозиционеров, Сталин видел в рабочем классе страны огромный созидательный потенциал. Он объявлял «вопрос о культурных силах рабочего класса... одним из решающих вопросов», а «поэтому всякое средство, могущее поднять уровень развития культурных сил рабочего класса, всякое средство, могущее облегчить дело выработки навыков и уменья в рабочем классе управлять страной, промышленностью, — всякое такое средство должно быть использовано нами до дна». Рабочий класс страны, на который старался опираться Сталин, представлял собой меньшинство населения, но быстро растущее меньшинство. Как отмечал Сталин в отчетном докладе на XV съезде, только за два года (с 1924/25 хозяйственного года по 1926/27 хозяйственный год) число наемных тружеников выросло с 8 215 000 до 10 346 000. «Прирост в 25 процентов», — резюмировал Сталин. За этот же период число занятых физическим трудом, включая сельскохозяйственных и сезонных рабочих, выросло с 5 448 000 до 7 060 000 — «прирост в 29,6 про-

463

цента». За эти же годы количество рабочих крупной промышленности возросло с 1 794 000 до 2 388 000, и Сталин суммировал: «Прирост в 33 процента».

В быстро растущие города и новые предприятия страны приходили миллионы недавних обитателей крестьянских общин. Они приносили с собой в города и на заводы многие отжившие и ошибочные представления о мире, нелепые предрассудки в отношении «чужаков». Вместе с тем они были носителями могучих «культурных сил», о которых говорил Сталин. В новую советскую жизнь они вступали, обладая огромным потенциалом физического и душевного здоровья, обладая мощной силой духа. Сталин способствовал развитию «культурных сил» рабочего класса, поощряя «ленинский призыв», учебу партийцев этого призыва, выдвигая наиболее талантливых выходцев из народа на ответственные посты. Новые начальники, так же как и новые служащие и рабочие, были свободны от многих косных и консервативных привычек, но в то же время, будучи выходцами из народа, они приносили в городскую жизнь любовь к народной культуре, приверженность к традиционным моральным устоям, глубокий патриотизм.

Вряд ли можно считать, что АС. Ратиев, потомок русской ветви старинного грузинского рода Ратишвили, сильно исказил слова Л.Д. Троцкого в речи, с которой он выступил в декабре 1918 года в Курске: «Патриотизм, любовь к родине, к своему народу, к окружающим, далеким и близким, к живущим именно в этот момент, к жаждущим счастья малого, незаметного, самопожертвование, героизм — какую ценность представляют из себя все эти слова-пустышки!..»

Особую неприязнь вызывала у Троцкого гордость русских людей за достижения своей национальной культуры. Он писал, что Россия «приговорена самой природой на долгую отсталость», что дореволюционная культура России «являлась лишь поверхностной имитацией высших западных моделей и ничего не внесла в сокровищницу человечества». Хотя Бухарин выступал как противник Троцкого, он также был склонен принижать значение русского народа и его потенциала, что ярко проявилось и в его атаках на творчество Есенина, и в его тезисе о необходимости поставить русский народ, то есть большинство населения страны, в неравноправное положение на том основании, что до революции великороссы были «угнетающей нацией».

Будучи признанным специалистом партии по национальному вопросу, Сталин понимал роль и значение национального фактора и осуждал нигилистическое отношение к национальной культуре, патриотизму. Сталин отвергал пренебрежительное отношение к русскому историческому и культурному наследию, столь широко распространенное в стране после 1917 года, видя в этом унижение и оскорбление русского пролетариата. В письме к поэту Демьяну Бедному от 12 декабря 1930 года Сталин писал:

464

«Весь мир признает теперь, что центр революционного движения переместился из Западной Европы в Россию... Революционные рабочие всех стран единодушно рукоплещут советскому рабочему классу, и прежде всего русскому рабочему классу, авангарду советских рабочих, как признанному своему вождю... А Вы? Вместо того, чтобы осмыслить этот величайший в истории революции процесс и подняться на высоту задач певца передового пролетариата, ушли куда-то в лощину и, запутавшись между скучнейшими цитатами из сочинений Карамзина и не менее скучными изречениями из «Домостроя», стали возглашать на весь мир, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения, ...что «лень» и стремление «сидеть на печке» является чуть ли не национальной чертой русских вообще, а значит и — русских рабочих, которые, проделав Октябрьскую революцию, конечно, не перестали быть русскими». Ценность этих замечаний усиливалась тем, что их писал грузин, обращаясь к русскому интеллигенту.

Будучи носителем традиций народной культуры, Сталин прекрасно сознавал, что гордость за свой народ, за его культуру, за историю его страны является могучей движущей силой, более действенной, чем мечта о мировой революции. Такими же выходцами из народной среды были партийцы «ленинского призыва», сталинские выдвиженцы. Их мысли и настроения были созвучны настроениям Сталина, а потому они поддерживали курс на построение процветающего общества социальной справедливости в своей стране, не дожидаясь победы мировой революции.

Их крестьянское социальное происхождение и их нынешний социальный статус городских рабочих и служащих отражались в противоречиях и зигзагах политики партии в крестьянском вопросе. Как вчерашние крестьяне они поддерживали Сталина, когда он осуждал курс на эксплуатацию деревни, выступал за «смычку с деревней», за бережное отношение к крестьянскому хозяйству и внимательное отношение к крестьянам. В то же время, покидая деревню, они выходили из притяжения собственности и рыночных отношений. Становясь горожанами, они обретали чувство превосходства над крестьянами, оставшимися в замкнутом круге своих деревенских представлений и тягот крестьянского труда. Они охотно принимали советскую идеологию, убеждавшую их в превосходстве городского рабочего над сельским собственником, и быстро превращались в сторонников глубоких социалистических преобразований в деревне.

Зигзаги генеральной линии партии, которую проводил Сталин, а также противоречивые обоснования для ее проведения в конечном счете отражали переменчивую и противоречивую реальность тех лет. Политика «военного коммунизма», нэп, а затем переход от нэпа к построению социализма в одной стране воспринимались значительной частью населения страны как необходимые способы укрепления положения

465

Советской власти и решения важных проблем общества в конкретной исторической обстановке.

Когда нэп помогал выйти из разрухи после Гражданской войны, он устраивал всех трудящихся страны. Однако в конце 1920-х годов для Сталина и его сторонников стало очевидным, что интересы быстро растущего рабочего класса вступили в противоречие с новой экономической политикой. Перебои с продовольствием во многих городах в 1927 году усилили недовольство нэпом со стороны рабочего класса. Вспоминая свою юность в 1920-е годы, член брежневского политбюро К.Т. Мазуров рассказывал: «Нэп принес процветание торговле и мелкому предпринимательству, получше стали жить крестьяне. А рабочим было по-прежнему очень тяжело. У них на столе часто не бывало хлеба. Росло их недовольство... Рабочие считали: пускай прижмут тех, кто прячет хлеб, и он у нас появится». Как отмечали историки Г.А. Бордюгов и В.А. Козлов: «Рабочий класс не стал той социальной силой, которая за принципы нэпа держалась и боролась... Когда в 1927 году обострились социальные проблемы, возникли продовольственные трудности, когда в 1928 году были введены «заборные книжки» (карточная система снабжения продуктами), рабочих к нэпу уже ничто не привязывало». Впрочем, и значительная часть крестьянства не поддерживала нэп и рыночные отношения. Бордюгов и Козлов писали, что «35% крестьян, освобожденных от уплаты сельхозналога, пролетарские, полупролетарские и бедняцкие элементы деревни — были ли они заинтересованы в сохранении нэпа? Те льготы, классовые гарантии, которыми пользовалась деревенская беднота в 1920-е годы, гарантировалась ей непосредственным государственным вмешательством в экономику».

Переход руководства партии от защиты нэпа в борьбе против троцкистов, а затем и зиновьевцев, к отказу от нэпа был воспринят положительно большинством рабочего класса страны, когда начался кризис нэпа. Предложив радикальный выход: построить социализм в одной стране в кратчайшие сроки, Сталин получил поддержку наиболее динамичных и наименее обеспеченных слоев населения. Успехи Сталина в этой деятельности были успехами этих слоев, его неудачи и провалы — во многом были следствием классовой и социальной психологии тех, кто представлял его главную общественную опору.

Сталина поддерживали не только партия и пролетариат, но и патриотически настроенные представители крестьянства, научной и творческой интеллигенции, военные специалисты, гражданские служащие, которые видели в Сталине последовательного и решительного защитника национальных интересов страны.

В этом можно усомниться, сославшись на то, что в ту пору в СССР не существовало реальных возможностей для выражения общественных взглядов путем представительных выборов. Однако это сомнение опро-

466

вергает мнение такого противника Советской власти, как Питирим Сорокин, который считал, что устойчивость любого строя служит лучшим свидетельством того, что он пользуется поддержкой наиболее политически активной части населения. Он писал: «Наивно полагать, что так называемый абсолютный деспот может себе позволить все, что ему заблагорассудится, вне зависимости от желаний и давления его подчиненных. Верить, что существует такое «всемогущество» деспотов и их абсолютная свобода от общественного давления — нонсенс». При этом Питирим Сорокин ссылался на Герберта Спенсера, который утверждал: «Как показывает практика, индивидуальная воля деспотов суть фактор малозначительный, его авторитет пропорционален степени выражения воли остальных». Ссылался П. Сорокин и на Ренана, замечавшего, что каждый день существования любого социального порядка в действительности представляет собой постоянный плебисцит членов общества, и если общество продолжает существовать, то это значит, что более сильная часть общества отвечает на поставленный вопрос молчаливым «да». Комментируя эти слова, П. Сорокин заявлял: «С тех пор это утверждение стало банальностью». Фактически Сталин был избран с молчаливого согласия «более сильной части» советского общества.

Следует учесть, что Сталин был выбран правящей партией и политически активными силами советского общества, когда возникла угроза нового мирового конфликта и в странах капитализма началась гонка вооружений. В этой обстановке на политическую авансцену стали выходить политические лидеры, поднявшиеся на волне Первой мировой войны.

Несмотря на свой частичный паралич, вернулся к активной политической жизни Ф.Д. Рузвельт, который в ноябре 1928 года, получив мощную финансовую поддержку миллиардера Б. Баруха, победил на выборах губернатора штата Нью-Йорк. Вскоре он стал самым вероятным претендентом на пост президента США, и это означало, что ведущие финансовые магнаты мира делают ставку на Рузвельта как на потенциального руководителя самой могучей страны мира. Как многие политики, рожденные Первой мировой войной, Ф.Д. Рузвельт видел свою цель в нанесении поражения коммунизму. В середине 1930 года он писал: «Нет никакого сомнения в том, что коммунистические идеи наберут силу в нашей стране, если мы не сумеем поддержать старые идеалы и первоначальные цели демократии».

Активизировал свою политическую деятельность ярый враг Советской власти и коммунистов всего мира У. Черчилль, призывавший к жестким методам укрепления Британской империи, которая продолжала оставаться крупнейшей в мире. По приглашению Бенито Муссолини Черчилль посетил Италию (и не скрывал своего восторга от фашистского режима). Позже по приглашению Б. Баруха он прибыл для чтения лекций в США.

467

В это же время в штабах и военных академиях разрабатывались планы новой мировой войны. Одним из видных теоретиков грядущих танковых сражений стал Шарль де Голль, служивший в это время в штабе вице-председателя Высшего военного совета Франции Анри Петена и преподававший в различных военных учебных заведениях. Теоретические работы де Голля, посвященные созданию маневренной ударной армии, стали широко известны за пределами Франции и особенно в Германии. Вскоре идеи де Голля были подхвачены Гудерианом и другими теоретиками молниеносной войны — «блицкрига».

Политические деятели ряда держав не скрывали своих намерений перекроить мир в свою пользу за счет нашей страны. В 1927 году премьер-министром Японии бароном Гиити Танака был подготовлен меморандум, в котором говорилось, что в течение ближайших десяти лет «Япония должна принять политику Крови и Железа». Это означало, что Япония намерена покорить всю Азию или значительную ее часть, половина которой находилась в пределах СССР.

Незадолго до этого меморандума в декабре 1926 года в Мюнхене вышел в свет второй том книги А. Гитлера «Майн кампф», в котором провозглашалось: «Мы прекращаем вечное германское движение на юг и запад Европы и поворачиваем наши взоры к землям на востоке... Когда мы сегодня говорим о территории в Европе, мы можем думать прежде всего о России и пограничных государствах, являющихся ее вассалами». В мае 1928 года на выборах в рейхстаг национал-социалистическая партия Гитлера, которую до сих пор никто не принимал всерьез, получила 800 тысяч голосов. При поддержке влиятельных промышленников Германии нацисты превратились к июлю 1932 года в ведущую политическую силу страны, заняв первое место по числу поданных за них голосов и числу мест в рейхстаге.

Эти внутриполитические процессы в ведущих странах мира и внешнеполитические заявления их лидеров свидетельствовали о том, что мир стоит на пороге новой, еще более разрушительной войны, которая не обойдет СССР стороной. Со времен Крымской войны 1853—1856 годов Россия имела возможность убедиться в готовности ведущих стран мира сплотиться против нее, выступая под знаменем борьбы против «русского деспотизма». Ведущие западноевропейские страны, которых Россия не раз спасала от внешней агрессии или внутренних мятежей, неизменно изъявляли готовность нанести удар в спину в «благодарность» за русскую помощь. Моральная поддержка мировыми державами японской агрессии 1904 года, их нежелание помогать России в годы Первой мировой войны, стремление этих стран воспользоваться Гражданской войной в России для ее разграбления и ослабления, — все это оставило неизгладимый след в сознании политически активных людей России. Свержение монархии ничего не изменило в отношении к нашей стране ведущих

468

стран мира, которые переадресовали советскому революционному строю извечные обвинения в деспотизме, угрожающем всему миру.

Очевидно, что выбор Сталина определялся тем, что все патриоты нашей страны, вне зависимости от своего классового происхождения, социального положения и политических взглядов, видели в нем руководителя, способного противостоять наиболее воинствующим и беспощадным политическим руководителям ведущих стран мира и сорвать планы их похода против нашей страны. От того, сумеет ли Сталин превратить нашу страну в мощную индустриальную державу, обладающую высокой обороноспособностью, зависели сохранение ее независимости и само существование миллионов советских людей.

БИБЛИОГРАФИЯ

 

Аллилуев Владимир. Хроника одной семьи. Аллилуевы — Сталин. М., 1995. Аллилуева Светлана. Двадцать писем к другу. М., 1990.

Архив Троцкого. Коммунистическая оппозиция в СССР. 1923—1927.

(в 4 томах), М., 1990.

Байбаков Н.К. От Сталина до Ельцина. М., 1998.

Безыменский Лев. Гитлер и Сталин перед схваткой. М.: Вече, 2000.

Берти, Лорд. За кулисами Антанты. М— Л., 1927.

Бубнов А. ВКП(б). Отдельный оттиск из XI тома Большой советской энциклопедии. М., 1930.

Буденный СМ. Пройденный путь. М, 1958.

Бурцев Вл. В погоне за провокаторами. М., 1989.

Бухарин Н.И. Избранные произведения. М., 1988.

Бухарин Н.И. Экономика переходного периода. Часть 1. М., 1920.

Был ли Сталин агентом Охранки? /Редактор-составитель Ю. Фельштинский. М., 1999.

Василевский A.M. Дело всей жизни. М., 1973.

Владимир Ильич Ленин. Биография. М., 1960.

Волкогонов Дмитрий. Ленин. Политический портрет: В 2 кн. М., 1994.

Волкогонов Дмитрий. Триумф и трагедия. Политический портрет И.В. Сталина: В 2 кн. М., 1990.

Ворошилов К.Е. Рассказы о жизни. М., 1971.

Восемнадцатый съезд ВКП(б). 10—21 марта 1939 года. Стенографический отчет. М., 1939.

Восьмой съезд РКП(б). Март 1919 года. Протоколы. М., 1959.

Гапон Георгий. История моей жизни. М., 1990.

Гендлин Леонард. Исповедь любовницы Сталина. Минск, 1994.

Гордиенко А.Н. Иосиф Сталин. Минск, 1998.

Громов Евгений. Сталин: власть и искусство. М., 1998.

Громыко А.А. Памятное: В 2 кн. М., 1988.

Двенадцатый съезд РКП(б). 17—25 апреля 1923 года. Стенографический отчет. М., 1963.

Девятый съезд РКП(б). Март—апрель 1920 года. Протоколы. М., I960.

470

Десятый съезд РКП(б). Март 1921 года. Стенографический отчет. М., 1963.

Деникин А.И. Очерки русской смуты. Борьба генерала Корнилова. Август 1917 г. — апрель 1918 г. М., 1991.

Деникин А.И. Очерки русской смуты. Поход на Москву. Минск, 1991.

Дорошевич В.М. Рассказы и очерки. М., 1962.

Емельянов B.C. О времени, о товарищах, о себе. М., 1974.

Емельянов Ю.В. Заметки о Бухарине. Революция. История. Личность. М., 1989.

Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М., 1969.

Записки отдела рукописей Гос. биб-ки им. Ленина. Выпуск 48. М., 1990.

Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография. М., 1947.

Иосиф Виссарионович Сталин. Сборник /Составитель Маркова Л.В. М., 1994.

И.В. Сталин. Штрихи к биографии. М., 1995.

Иосиф Сталин в объятиях семьи. Из личного архива. М., 1993.

История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. М., 1950.

История Коммунистической партии Советского Союза: В 6 т. М., 1964— 1970.

Каганович Л.М. Памятные записки рабочего, коммуниста-большевика, профсоюзного и советско-государственного работника. М., 1996.

Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте: Мемуары. М., 1993.

Кожинов Вадим. Россия. Век XX. 1901—1939. М., 1999.

Косолапое Ричард. Слово товарищу Сталину. М., 1995.

Коэн Стивен. Бухарин. Политическая биография. Энн Арбор, 1980.

Куманев В.А., Куликова И.С. Противостояние: Крупская — Сталин. М., 1994.

Куманев Г.А. Рядом со Сталиным: Откровенные свидетельства. Встречи, беседы, интервью, документы. М., 1999.

Ленин В.И. Сочинения. 4-е издание. М., 1949—1951.

Ленин В.И. Полное собрание сочинений. М., 1960—1965.

Ленин В.И. Последние письма и статьи. М., 1975.

Леонидзе Георгий. Сталин. Детство и отрочество. М., 1947.

Ллойд Джордж Дэвид. Военные мемуары. М, 1934.

Матасов Василий. Белое движение на Юге России. 1917—1920. Монреаль, 1990.

Медведев Рой. О Сталине и сталинизме. М., 1990.

Микоян АИ. Так было. М., 1999.

Недава И. Вечный комиссар. Иерусалим, 1988.

Одиннадцатый съезд ВКП(б). Март 1922 года. Стенографический отчет: В 2т. М, 1961.

Песни о Сталине. М., 1950.

471

Пятнадцатый съезд РКП(б). Декабрь 1927 года. Стенографический отчет. М, 1963.

Радзинский Эдвард. Сталин. М, 1997.

Рафаил, архимандрит. Церковь и мир на пороге Апокалипсиса. М., 1999.

Седьмой экстренный съезд РКП(б). Март 1918 года. Стенографический отчет. М., 1962.

Семанов Сергей и Кардашов Владислав. Иосиф Сталин: Жизнь и наследие. М., 1997.

Собрание писем преподобного оптинского старца иеросхимонаха Амвросия к монашествующим. Издание Введенской Оптиной Пустыни. 1995.

Сорокин Питирим. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992.

Сталин: в воспоминаниях современников и документах эпохи /Сост. Лобанов. М. М., 1995.

Сталин И.В. Вопросы ленинизма. М., 1953.

Сталин И.В. Об оппозиции. Статьи и речи 1921—1927 гг. М.—Л., 1928.

Сталин И.В. Сочинения: В 13 т. ОГИЗ. М., 1946-1951.

Сталин И.В. Сочинения. (14, 15 и 16 тт.) М: Писатель, 1997.

Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М., 1991.

Суворов В. (Резун В.) Очищение. М., 1999.

Тринадцатый съезд РКП(б). Май 1924 года. Стенографический отчет. М., 1963.

Троцкий Л.Д. К истории русской революции. М., 1990.

Троцкий Л.Д. Политические силуэты. М., 1990.

Троцкий Л.Д. Сталинская школа фальсификаций. М., 1990.

Трухановский В.Г. Уинстон Черчилль. Политическая биография. М., 1968.

Фейхтвангер Лион. Москва 1937. Отчет о поездке для моих друзей. М., 1937.

Фест И. Адольф Гитлер. Биография: В 3 т. М., 1993.

Хрущев Никита. Воспоминания. М., 1997.

Четырнадцатый съезд ВКП(б). Декабрь 1925 года. Стенографический отчет. М.—Л., 1926.

Чехов А. П. Собрание сочинений. Том 10. (Из Сибири. Сахалин. Статьи.) М., 1956.

Чуев Феликс. Солдаты империи. М., 1998.

Шестой съезд РСДРП(б). Август 1917 года. Протоколы. М., 1958.

Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920. М., 1990.

Яковлев Н.Н. Франклин Рузвельт — человек и политика. М., 1965.

Bullock Alan. Hitler and Stalin. Parallel Lives. London, 1993.

Cameron K.N. Stalin. Man of Contradiction. Toronto, 1987.

Carr E.H. The Bolshevik Revolution. 1917—1923. London, 1975.

Carr E.H. The Interregnum. 1923—1924. London, 1975.

472

Carr E.H. Socialism in One Country. 1924—1926. London, 1975

Conquest Robert. Stalin. Breaker of Nations. London, 1991.

Deutscher Isaac. The Prophet Armed. Trotsky: 1879—1921. Oxford, 1987

Deutscher Isaac. The Prophet Unarmed. Trotsky: 1921—1929. Oxford, 1987

Deutscher Isaac. Stalin. A Political Biography. London, 1966.

Jonge de, Alex. Stalin and the Shaping of the Soviet Union. New York, 1986.

Hough Jerry. How the Soviet Union is Governed. Harvard University Press, 1979.

Smith Denis Mack. Mussolini. New York, 1983.

Smith Edward Ellis. The Young Stalin: The Early Years of an Elusive Revolutionary. New York, 1967, p. 67—76.

Taylor A.J.P. The Origins of the Second World War. New York, 1969.

Tucker Robert. Stalin as revolutionary, 1879—1929. A Study in History and Personality. 1973.

Wolfe Bertram. Three Who Made the Revolution. New York, 1948.

Ulam Adam S. Stalin. The Man and the Era. Boston, 1987.

Периодические издания:

«Известия ЦК КПСС»

«Московская правда»

«Наш современник»

«Правда»

«The New York Times Book Review»

Содержание

 

МОЖНО ЛИ РАЗГАДАТЬ СТАЛИНА?

(ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ)......….........................………………..……..5

Часть 1

СЫН ГРУЗИИ..........................................................……………………....19

Глава 1

СКРЫВАЛ ЛИ СТАЛИН ПРАВДУ

О ПЕРВЫХ ГОДАХ СВОЕЙ ЖИЗНИ?....................................……........ 19

Глава 2

НАСЛЕДСТВО, ПОЛУЧЕННОЕ МАЛЬЧИКОМ ИЗ ГОРИ..….............31

Глава 3

«НАШ ОТЕЦ РАНЬШЕ БЫЛ ГРУЗИНОМ»...........................….......…....46

Часть 2

НА ЖИЗНЕННОМ ПЕРЕПУТЬЕ.................…............…………………...64

Глава 4

ЦЕРКОВНОЕ ПОПРИЩЕ....................................................................…..64

Глава 5

ТРОПА К ПАРНАСУ.............................................................................….86

Глава 6

ДОРОГА В РЕВОЛЮЦИЮ, КОТОРАЯ УВЕЛА ОТ ХРАМА................94

Глава 7

НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКАЯ РАБОТА............................................…...... 114

Глава 8

«НЕПОБЕДИМОЕ СТРЕМЛЕНИЕ

К РАЗ НАМЕЧЕННОЙ ЦЕЛИ».................................................…….….. 120

Часть 3

УНИВЕРСИТЕТ РЕВОЛЮЦИИ...............................………….….……...129

Глава 9

НАЧАЛО УЧЕБЫ...........................................................................…....... 129

Глава 10

«КАК ХРИСТОС ПО ВОДЕ»......................................................….….... 137

Глава 11

ПЕРВАЯ САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ РАБОТА............................….…...... 143

474

Глава 12

ИСПЫТАНИЯ НЕВОЛЕЙ ................................................................... …151

Глава 13

БЫЛ ЛИ СТАЛИН АГЕНТОМ ЦАРСКОЙ ПОЛИЦИИ?...........…..…. 158

Глава 14

НАУЧНЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ СТАЛИНА.................................…....... 168

Глава 15

В ГОДЫ ПЕРВОЙ РЕВОЛЮЦИОННОЙ БУРИ........................…...…. 178

Глава 16

СТАЛИН И «ЭКСЫ».....................................................................….….. 191

Глава 17

ПОДМАСТЕРЬЕ РЕВОЛЮЦИИ.................................................…........ 199

Глава 18

ПРОЛЕТАРСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ «БАКИНЦЕВ»

В ПАРТИИ ПРОЛЕТАРИАТА..............................…......................……. 208

Глава 19

ДИПЛОМНАЯ РАБОТА.................................................................…..... 223

Глава 20

ЛЕГЕНДЫ И ПРИТЧИ МЕДВЕЖЬЕГО КРАЯ................….............…. 232

Глава 21

МАСТЕР РЕВОЛЮЦИИ...................................................…..........…..... 243

Глава 22

КАК СПАСТИ ПАРТИЮ ОТ ГИБЕЛИ..............................….........….....255

Часть 4

АКАДЕМИЯ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ..................…………..….…...277

Глава 23

БРЕМЯ РЕВОЛЮЦИОННОЙ ВЛАСТИ..................….............…..….... 277

Глава 24

НА ЦАРИЦЫНСКОМ ФРОНТЕ.............................…..................….......286

Глава 25

НАВЕДЕНИЕ ПОРЯДКА В ХАОСЕ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ....… 301

Глава 26

ОБОРОНА ПЕТРОГРАДА...............................................................…... 307

Глава 27

РАЗГРОМ АРМИЙ ДЕНИКИНА......…..........….................................... 310

Глава 28

ПОЛЬСКИЙ ПОХОД.......................................…...........................….....315

Глава 29

УРОКИ «АКАДЕМИИ» ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ .................…...... 323

475

Часть 5

НА СОВЕТСКОМ ОЛИМПЕ....................…..............…………….……332

Глава 30

КАК СТАЛИН «СОСРЕДОТОЧИЛ

В СВОИХ РУКАХ НЕОБЪЯТНУЮ ВЛАСТЬ»............................…….. 332

Глава 31

«ЗАВЕЩАНИЕ» ЛЕНИНА..............................................................…......348

Глава 32

СХВАТКА СО ЛЬВОМ ТРОЦКИМ.................................................…...365

Глава 33

СТАЛИН ПРИНИМАЕТ НАСЛЕДСТВО ЛЕНИНА........................….. 379

Глава 34

ВТОРАЯ СХВАТКА СО ЛЬВОМ.......................................................... 389

Глава 35

ПРОТИВ ГРИГОРИЯ ЗИНОВЬЕВА И ЛЬВА КАМЕНЕВА..........…....393

Глава 36

ПРОТИВ ДВУХ ЛЬВОВ И ГРИГОРИЯ.........................................….....401

Глава 37

НА ФРОНТЕ «ОТ ЧЕМБЕРЛЕНА ДО ТРОЦКОГО».......................…..415

Глава 38

КУРС НА РЕВОЛЮЦИОННОЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЕ СТРАНЫ.…...424

Глава 39

«КТО ТАМ ШАГАЕТ ПРАВОЙ?»..................................................….....436

ПОЧЕМУ ПОБЕДИЛ СТАЛИН?

(ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ).................................………………..….….451

БИБЛИОГРАФИЯ...................................................………………….....470

 

Емельянов Ю.В.

Е60 Сталин: Путь к власти. — М.: Вече, 2003. — 480 с, илл. (32 с.) (Досье без ретуши)

ISBN 5-7838-1197-1

В дилогии, состоящей из книг «Сталин: Путь к власти» и «Сталин: На вершине власти», известный российский историк Ю.В. Емельянов, автор книг о Бухарине, секретных протоколах 1939 г., на основе многочисленных документальных свидетельств и воспоминаний очевидцев разоблачает мифы о жизни и деятельности одного из самых выдающихся и противоречивых государственных деятелей XX века.

Какую роль в становлении Сталина сыграли его грузинское происхождение и учеба в семинарии? Был ли Сталин агентом царской охранки? Каким образом Сталин оказался в составе большевистского руководства? Проследив политическую эволюцию Сталина, автор предлагает убедительные объяснения причин, почему именно он возглавил страну в годы самых суровых испытаний за всю ее историю.

ЕМЕЛЬЯНОВ Юрий Васильевич

СТАЛИН: ПУТЬ К ВЛАСТИ

 

Генеральный директор Л.Л. Палъко

Ответственный за выпуск В. П. Еленский

Главный редактор С.Н. Дмитриев

Редактор И. И. Никифорова

Корректор СИ. Смирнова

Верстка М.Ю. Евдокимов

Разработка художественного оформления и подготовка к печати—

«Вече-графика» — О.Г. Фирсов

129348, Москва, ул. Красной сосны, 24.

ЗАО «ВЕЧЕ» ЛР № 040410 от 16.12.1997 г.

ООО «Издательство «ВЕЧЕ 2000»

ИД № 01802 (код 221) от 17.05.2000 г.

ЗАО «Издательство «ВЕЧЕ»

ИД N№ 05134 (код 221) от 22.06.2001 г.

E-mail: veche@veche.ru http://www.veche.ru

Подписано в печать 14.10.2002. Формат 60x901/16 Гарнитура «Таймс». Печать офсетная. Бумага газетная. Печ. л. 30. Тираж 10 000 экз. Заказ №0213580.

Отпечатано на MBS в полном соответствии с качеством предоставленного оригинал-макета в ОАО «Ярославский полиграфкомбинат» 150049, Ярославль, ул. Свободы, 97.

 

ДОСЬЕ БЕЗ РЕТУШИ

СТАЛИН

ПУТЬ К ВЛАСТИ

После десятилетий непомерного возвеличивания, а вслед за ними оглушительной кампании разоблачений одной из крупнейших фигур в истории XX столетия, наступает время взвешенных и беспристрастных оценок историками, не отягощенными политической конъюнктурой. Исследуя огромный массив документов, и в том числе архивных, автор создает объективный исторический портрет Сталина, который предстает перед читателем как личность, чьи масштабы не укладываются в привычные рамки и стереотипы биографий вождей и диктаторов.

 

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 124; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!