РАСЦВЕТ СИРЕНИ КУЛЬТИВИРОВАННОЙ 16 страница
Внести в очередной свой том!)
Уайльда, Шоу, Метерлинка -
У каждого своя тропинка
В душе к дороге столбовой,
У каждого художник свой.
Эстетность, мистика, сатира
И индивидность – из частиц
Всех этих русских, с сердцем птиц,
Плоть автора “Войны и мира”,
Уже формировался, но
Сформироваться не дано…
22
В те дни, когда сверкала Больска,
Как златоиглый Cordon rouge[44]
Иллиодором из Тобольска
Зло ископаем некий муж.
И у Игнатьевой в салоне,
Как солнышко на небосклоне,
Взошел сибирский мужичок.
И сразу невских женских щек
Цвет блеклый сделался пунцовым,
Затем, что было нечто в нем,
Что просто мы не назовем,
Не пользуясь клише готовым,
И – родине моей на зло -
Гипнотизеру повезло…
23
И как бы женщине ни биться,
Его не свергнуть нипочем:
К несчастью ключ ей дан Вербицкой
И назван счастия ключом!..
И что скрывать, друзья-собратья:
Мы помогали с женщин платья
Самцам разнузданным срывать,
В стихах внебрачную кровать
С восторгом блудным водружали
И славословили грехи,-
Чего ж дивиться, что стихи -
Для почитателей скрижали,-
Взяв целомудрия редут,
К фокстротным далям нас ведут?
24
И привели уже, как роту,
Как неисчисленную рать
К международному fox-trott'y
На вертикальную кровать!..
Нас держит в пакостном режиме
Похабный танец моды – Shimmi,
От негритянских дикарей
Воспринятый вселенной всей:
В маразм впадающей Европой
И заатлантным “сухарем”,
|
|
В наш век финансовым царем,
Кто счел индейца антилопой,
Его преследуя, как дичь,
Чего я не могу постичь…
25
Америка! злой край, в котором
Машина вытеснила дух,
Ты выглядишь сплошным монтером,
И свет души твоей потух.
Твой “обеспеченный” рабочий,
Не знающие грезы очи
Раскрыв, считает барыши.
В его запросах – для души
Запроса нет. В тебе поэтом
Родиться попросту нельзя.
Куда ведет тебя стезя?
Чем ты оправдана пред светом?
В марионетковой стране
Нет дела солнцу и луне.
26
А и в тебе, страна Колумба,
Пылал когда-то дух людской
В те дни, когда моряк у румба
Узрел тебя в дали морской.
Когда у баобаба ранчо
Вдруг оглашал призыв каманча,
И воздух разрезал, как бич,
Его гортанный орлий клич,
Когда в волнистые пампасы
Стремился храбрый флибустьер,
Когда в цвету увядших эр
Враждебно пламенели расы
И благородный гверильяс
Жизнь белому дарил не раз…
27
Но, впрочем, ныне и Европа
Америке даст сто очков:
Ведь больше пользы от укропа,
Чем от цветочных лепестков!
И уж, конечно, мистер Доллар
Блестит поярче, чем из дола
Растущее светило дня -
Для непрактичных западня…
Вот разве Азия… Пожалуй,
Она отсталее других…
Но в век летящих паровых
Машин, век бестолково-шалый,
|
|
Ах, не вплетать ей в косы роз,
Да и Китай уже без кос…
28
Невежество свое культура
Явила нам нежданно в дни,
Когда в живущем трубадура
Войны (война зверям сродни!)
Нашла без затрудненья: в груде
Мясной столкнулись лбы и груди,
За “благо родины” в бою
На карту ставя жизнь свою.
Мясник кровавый и ученый,
Гуманный культор и эстет -
Их всех сравнял стальной кастет,
И, в атмосфере закопченной
Сражений, блек духовный лоск
И возвращался в зверство мозг…
29
Да, сухи дни, как сухи души,
А души сухи, как цветы,
Погибшие от знойной суши…
В чем смысл культурной суеты?
В политике вооружений?
В удушье газовых сражений?
В братоубийственной резне?
В партийных спорах и грызне?
В мечтах о равенстве вселенском?
С грозящим брату кулаком?
В нео-философах с их злом?
В омужественном поле женском?
В распятьи всей землей Христа,
За мир закрывшего уста?
30
Тогда долой культуру эту,-
И пусть восстанет та пора,
Когда венки плели поэту
И чли огонь его пера!
Когда мы небо зрели в небе -
Не душ, зерно живящий в хлебе,
Когда свободный водопад,
Не взнузданный ярмом преград,
Не двигателем был завода,
А услажденьем для очей,
Когда мир общий был ничей,
Когда невинная природа,-
|
|
Не изнасилена умом,-
Сияла светлым торжеством.
31
Прошли века, и вот мы – в веке,
Когда Моэта пена бьет,
Когда, как жаворонок некий,
Моя Липковская поет!
Когда, лилейностью саронской
Насыщенный, пью голос Монской
И славословлю твой талант,
Великолепная Ван-Брандт!
В эпохе нашей сонм отличий
От раньше прожитых эпох,
Но в общем всюду тот же вздох,
Все тот же варварский обычай:
Жизнь у другого отнимать,
Чем обрекать на муки мать.
32
Все нарисованное было
В девятисотые года,
Когда так много в душах пыла,
В поступках – еще больше! – льда…
Прошу простить за утружденье
Вниманья эрой вырожденья,-
Не все в ней, мнится мне, мертво:
Искусства явно торжество,
И этого вполне довольно,
Дабы с отрадой помянуть
Свершенный нами с вами путь,
А если спутал я невольно
Событий ход, виднее вам:
Мой справочник в глуши – я сам!
33
Легко судить о человеке,
Но быть им, право, тяжело…
Освободим же от опеки
Нам ближнего свое чело:
Никто друг другу не подсуден,
По меньшей мере, безрассуден
Иной к живущему подход.
Пусть он живет за годом год,
Как указуют грудь и разум,
Как может жить и хочет он:
Ведь чувство – лучший камертон.
Поверим же глазам и фразам,
|
|
И настроеньям, и всему,
Что жизнь его дает ему…
34
…Приехав в город, Lugne рыдала
Неудержимо, как дитя,
Чем изумила генерала
И возмутила не шутя.
Он попытался знать причину,
Но, побоясь попасть в пучину
Несдержанности, отошел
В сторонку, холоден и зол.
Неделю просидела в спальне,
К себе впуская лишь Riene,
Потом утихла. Нити вен
Висковых сделались печальней,
И ранним утром в день восьмой
Вновь стала Lugne сама собой.
35
Наружной выдержки порою
Достаточно, чтоб в колею
Жизнь встала, и я сам, не скрою,
Тем способом чинить люблю
Прорехи собственных ненастий,
Рассудку подчиняя страсти.
Я мыслил в юности не так,
Затем, что был большой чудак.
Теперь же здесь, в стране нерусской,
И хорошенько постарев,
Давлю в себе и страсть, и гнев,
Вполне довольствуясь закуской,
Какую мне дает судьба:
Мудра эстонская изба!..
36
И пусть Фостирий – мудрый хандрик,
И пусть поэзия – в селе,
Lugne вечно грезит о Леандре,
Кто дал ей грезу на земле,
Кто встретился ей очень кстати
Там, на оранжевом закате,
На озере монастыря…
Свою судьбу благодаря
За встречу, чуждую измены
Телесной – дух ее без ков:
Он волен на века веков,-
Что очень важно для Елены,
Она не ищет новых встреч
С тем, кто сумел ее зажечь.
37
Наоборот, когда ей Кира
Дала намек на встречу с ним,
Не донося до рта пломбира,
Бровей движением одним,
Соединивши брови туго,
Ее сконфузила подруга.
И часто говоря о нем
С неугашаемым огнем,
О встречах каждый день молчали
И ждали писем от него.
Уж приближалось Рождество,
Уже зима была в начале,
И хоть была уже зима,
Он им ни одного письма…
38
Ежевечерне выезжая
В театры, в гости, на балы,
Неизменимо всем чужая
(Как эти глупы! как те злы!..),
Тая в душе любовь к прекрасным
Глазам, своей печалью ясным,
И от любви похорошев,
Хотя немного побледнев,
Она в лице своем являла
Вполне счастливую жену,
И даже зависть не одну
Будила в дамах, чем нимало
Не смущена, смущала тех,
Кому ее был внове смех…
39
– Как пел сегодня Баттистини!
Как соловьила Боронат! -
Взяв провансаля к осетрине
И мужу передав шпинат,
Сказала Lugne в очарованьи
И от любимого Масканьи,
И от полета рысака…
Муж ел, смотря чуть свысока,
Налив стаканчик Кантенака.
Окончен ужин. Муж к руке
Ее подходит. По щеке
Скользит губами Lugne. Однако
Она к себе. Пред ней трюмо.
Стол в зеркале. На нем – письмо.
ЧАСТЬ III
1
Письмо Леандра: “Как ни странно,
Я, видевший Вас краткий раз,
Душою с Вами постоянно.
Я вижу Вас. Я слышу Вас.
Я ощущаю Вас повсюду.
Я, вероятно, не забуду
Вас никогда. Вы обо мне -
Сон в яви или явь во сне?-
Немного помните: тот вечер
На озере монастыря,
Залитая водой заря,
И речи глаз, уста без речи,
И следующий день – леса,
Вы, Кира, я и небеса?…
2
Я не писал – мне не хотелось
Нарушить новью вашу старь,
Что соловьем в душе распелась…
Я слушал пенье, на алтарь
Любви воздвинув нежный образ,
Какой судьба с улыбкой, сдобрясь,
Найти мне в жизни помогла.
Вы – свет, все остальное мгла…
Я не писал день, две недели,
Четыре месяца. Я ждал
Чудес каких-то. Я не знал,
Порою, были ль в самом деле
Вы посланы навстречу мне,-
Не видел ли я Вас во сне?
3
Да и теперь, взыскатель были,
Я не надеюсь на ответ
Не потому, что Вы забыли,
А потому что… вдруг Вас нет?!
И тем ожиданнее это,
Что первый раз не в это лето
Я встретил небо Ваших глаз…
Со сном действительность слилась:
Мне сны до встречи предвещали
Ваш голос, очи, кудри, лик.
Я к Вам давно в мечтах привык,
К запросам Вашим и к печали,
Когда ж теперь Вас наяву
Узнал – проснулся и живу.
4
И вдруг, что мне блеснуло явью,
Окажется обманным сном?
И пустоту познав аравью,
И день и ночь все об одном
Терзаться стану я, что – нежить
Вы та, кого привык я нежить
В своих возлюбленных мечтах,
Что Вы, живительная в снах,
Лишь смутный призрак в этой яви…
А если и оплотен дух,
К моим призывам будет глух,
Что женщины Вас нет лукавей,
Что Вы совсем, совсем не та,
Кем быть должна моя мечта…
5
Так кто же Вы – ответьте прямо,
Когда Вы знаете сама:
Пустая взбалмошная дама,
Кем русские полны дома,
Бесплодный призрак, дух мертвящий,
С душою ли животворящей,
Мне предназначенной судьбой,
Сопутник ясно-голубой?
Я знать тревожусь – кто Вы? кто Вы?
Простите странный тон письма,-
Я, кажется, схожу с ума,-
Такой кошмарно-бестолковый…
А если в средние века
Вы… впрочем, умолчу пока…”-
6
“Утешьтесь – я живу на свете,
Не бред, не сказка, не мираж…
Я Ваша целый ряд столетий…
Мне дух больной понятен Ваш:
Ведь Вы типичный неврастеник,
Вы человек, в чьей жизни тени
Коснулись ясного чела.
Я получила и прочла”
Душою, – не глазами, – строки.
Я Вам сочувствую вполне.
Вы дороги и близки мне.
Как я, Вы в жизни одиноки…
Я замужем двенадцать зим.
Мой муж мне чужд: мне трудно с ним”.
7
Леандр ответил: “Бросьте мужа,
Придите: я Вам счастье дам,-
Вас замораживает стужа.
Я Вас моложе по годам:
Мне двадцать два. Я очень беден.
Но гений мой, Hй lй ne, победен,
И вскоре славен и богат
Я буду. От моих сонат
Уже теперь в кружке интимном
Все меломаны без ума,
И не пройдет еще зима,
Меня страна приветит гимном,
И композиторский венец
Приемлет гений наконец”.
8
И Lugne сказала Кириене:
– О радость: друг мой – музыкант!
Но шатки лестницы ступени:
Зачем он хвалит свой талант?
Его погубит эта свита…
Мой долг – сказать ему открыто
Свой взгляд, его предостеречь:
Самоуверенная речь
Меня пугает. С этой целью
Увидеться я с ним должна.
Его душа поражена
Опасным самомненьем. В келью
Грез композитора влетел
Дух тьмы: безрадостный удел…
9
И встретились они на Мойке,
У Поцелуева моста.
Леандра мысли были стойки,
И замкнуты его уста.
Как руки ласково дрожали!
Какую муку выражали
Слиянные две пары глаз!
Какой мучительный экстаз
Объял их крыльчатые души!
Какой огонь расцвел в крови!
Но не сказалось о любви,
И настороженные уши
Не уловили нежных слов:
Шел час гуляющих ослов…
10
Она сказала: “Друг мой – скромность -
Удел талантливых людей…”
Он отвечал: “Но я огромность:
Я выше всех в стране своей!
Я это чувствую, я знаю…
Я собираю звуки в стаю,
И эта стая в свой полет
Всех маловерных вовлечет.
Чего же должен я стыдиться?
Зачем талант мне умалять?
Вы для меня – подруга, мать,
Жена бесплотная, царица,-
Все в свете, но… спросить Вас жаль:
Вы слышали ли мой рояль?
11
Конечно, нет. Так отчего же
Про скромность говорите Вы?
На пенье птички не похоже
Жужжанье гордой тетивы!
И я не птичка, – я охотник,
Заботящийся беззаботник,
И восторгаться для меня
Собой – как Вам сиянье дня.
Я оттого исполнен силы
И вдохновенья, и мечты,
Что сознаю себя. Кроты,
Скопцы и выходцы могилы,
Живые трупы, жалкий сброд,
Понятно, это не поймет…
12
И не поняв, того осудит,
Кто сознает в себе себя,
Над силою глумиться будет.
В великом мощи не любя,
От зависти в негодованьи…
Такое жалкое созданье
Я презираю. Мне оно
Отвратно. И еще одно
Заметить Вам я должен: в наше
“Санженистое” время, в век
Кривляк и нравственных калек,
Когда фальсификаты в чаши
Священные налил наглец,
С таланта истого венец
13
Стараясь на себя напялить,
В век псевдо-умных дураков,
Стремящихся умы ужалить,
Художник должен быть таков,
Как я: не скромничать (осилит
Бездарь иначе!), должен вылит
Быть как из стали – тверд и смел,
В боях с рутиною умел,
Не поддаваясь вздорной брани
И не пьянея от похвал.
Подъяв талант, как бурный вал,
Он должен хлынуть через грани
И все препятствия с пути
Волною хлынувшей смести”.
14
Он замолчал, разгоряченный,
Потупился и как-то сник:
Ведь Lugne с улыбкою смущенной
Не поняла его язык…
Был полон нежный взор укора.
Она не выносила спора
И прошептав: “Не правы Вы”,-
Пошла от Арки вдоль Невы
За Эрмитаж, по Миллионной.
Он молча шел за нею вслед
И думал: “Сколько нужно лет,
Чтоб в ней, наивной и влюбленной,
Все предрассудки превозмочь?”
Раскланялся, и вскоре – прочь.
15
Неведомые встали стены
Меж ними с первой же поры,
И вкралась боль в мечты Елены…
Рубили где-то топоры
Сады волшебные… И тяжко
Стволы валились… Вяло кашка
Чуть розовела у пенька…
Присела на бревно Тоска
В чепце и траурной мантилье…
Цветы поблекли, трепеща…
Свернулись листики плюща…
Познали птицы гнет бескрылья…
Сияло солнце без тепла…
И жизнь на животе ползла…
16
Любовь не терпит ссор и трений,
Непониманья и обид.
Но любит кто без преткновений?
Кто из влюбленных не скорбит?
И для любви порой не нужно,
Чтоб люди рассуждали дружно.
Напротив – часто легкий спор
Живит наш утомленный взор,
В нас бодрость новую вливая,
И вслед за ссорою опять
Нам нежно хочется обнять
Того, чья радостность живая
Способна в нас ответ будить:
Без споров, право, скучно жить!
17
На рысаках отцовских серых,
Под синей сеткой, в Главный штаб,
Будя восторги в офицерах,
Lugne едет с мужем. И Агап
Роскошен в четырехугольной
Зеленой бархатной-корольной!-
Российской шапке кучерской…
Молодцевато-щегольской
Имея вид в кафтане ватном,
Вплетясь в одну из невских лент,
Он правит. Шапки позумент
Блестит на солнце. На обратном
Пути Lugne едет к Вейсу: там
Ботинки, близкие мечтам!
18
Оттуда надо бы к княгине:
Сегодня, кажется, среда,
Когда жует кусочек дыни,
Как дыня, скучная среда…
Но как не хочется! А надо:
Муж требует… – “Я очень рада”,-
Princesse[45] скрипит: “О, mon enfant![46]”
И пудру хвалит Houbigant,
Браня L'Orsay'a и Piver'a,-
“Не тот нюанс… vous comprenez?[47]”
Про заграничное турне
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 104; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!