ОТВЕТ Л. АФАНАСЬЕВУ НА ЕГО ПОСЛАНИЕ

Сегодня я плакал: хотелось сирени,-

В природе теперь благодать!

Но в поезде надо, – и не было денег,-

И нечего было продать.

Я чувствовал, поле опять изумрудно,

И лютики в поле цветут…

Занять же так стыдно, занять же так трудно,

А ноги сто верст не пройдут.

Гулять же по городу, видеть автобус,

Лицо проститутки, трамвай…

Но это же гадость! Тогда я взял глобус

И, в грезах, поехал в Китай.

1912. Май

СПб

МОНОЛОГ

Не правда ль? позорно дать руку тому,

Кто гибнет и верит, что можешь помочь ты…

Позорно и скучно, и странно… К чему -

Когда есть “летучие почты”,

Конфетти и шпоры, и танцы, и лесть?

Вот в том-то и ужас, что все это есть!

Когда же умрет он – бессильный, больной -

И в церковь внесут его прах охладелый,

Ты плакать, пожалуй, посмеешь!.. Иной

Подумает: “слезы души опустелой”…

Будь я мертвецом, я покинул бы гроб,

Согнул бы законов природы кольцо

И все для того, для того это, чтоб -

Тебе плюнуть в лицо!..

1909. Декабрь

РОНДОЛЕТ

Смерть над миром царит,  

а над смертью – любовь!  

Мирра Лохвицкая

“Смерть над миром царит, а над смертью -

любовь!”

Он в душе у меня, твой лазоревый стих!

Я склоняюсь опять, опечален и тих,

У могилы твоей, чуждой душам рабов.

У могилы твоей, чуждой душам рабов,

Я склоняюсь опять, опечален и тих,

“Смерть над миром царит, а над смертью -

любовь!”

Он в душе у меня, твой скрижалевый стих:

Он в душе у меня, твой скрижалевый стих:

“Смерть над миром царит, а над смертью -

любовь!”

У могилы твоей, чуждой душам рабов,

Я склоняюсь опять, опечален и тих.

Я склоняюсь опять, опечален и тих,

У могилы твоей, чуждой душам рабов,

И в душе у меня твой надсолнечный стих:

“Смерть над миром царит, а над смертью -

любовь!”

1910. Февраль

СОНАТА

Каждый вечер вы веете мимо

В темном платье и с бледным лицом,

Как гетера усладного Рима,

…

Я всегда вижу только ваш профиль,

Потаенно-печальный овал

И в Магдалах ли вас, на Голгофе ль,

Только, помню, когда-то знавал.

На меня никогда, никогда вы

Не взглянули, не смели взглянуть:

Вашу память душили удавы,

И медянки окольчили грудь.

И пока полносердно с балкона

Я, лелея, смотрел вам во след,

Богоматери меркла икона,

И дрожал я войти в кабинет:

Мне казалось, что гасла лампада,

И пустел, закрываясь, киот…

Все я ждал, что из росного сада

Кто-то девно меня позовет…

И на миг несказанным обманут,

Я спешил на несказанный зов,

И не видел, как ландыши вянут

От моих недостойных шагов.

1911. Ноябрь

РОМАНС III

За каждую строку, написанную кровью,

За каждую улыбку обо мне,-

Тебе ответствую спокойною любовью

И образ твой храню в душевной глубине.

Не видимся ли миг, не видимся ль столетье -

Не все ли мне равно, не все ль равно тебе,

Раз примагничены к бессмертью цветоплетью

Сердца углубные в медузовой алчбе?…

О, да: нам все равно, что мы с тобой в разлуке,

Что у тебя есть муж, а у меня – жена.

Ищи забвения в искусстве и в науке.

И в сновидениях, и в грезности вина.

Работай и мечтай! читай, переживая!

Живи себе вовсю, отчаянно греша!

Ведь ты же человек! Ты – женщина живая!

Ведь не без тела же – она, твоя душа!

Я тоже не святой… Но со святой любовью

– Благодарю тебя, отвоенный вполне,

За каждую мечту, проникнутую кровью,

За каждую твою слезинку обо мне!

1914, Март

ВЕСЕННИЕ РОНДЕЛИ

1

Опять Вы бродите в лесах,

Опять Вы бегаете в поле,

Вы рады солнцу, ветру, воле,

Вы снова в смутных голосах

Очарования и боли.

Опять Вы бродите в лесах,

Опять Вы бегаете в поле.

Я к Вам спешу на парусах

Своих экстазных своеволий,

Плету венки из центифолий,

И сердце – твердо на часах,

Пока Вы бродите в лесах.

2

Я вас не видел года два,

Но никогда не забываю,

Как выходил встречать к трамваю

И как кружилась голова.

Какие нежные слова,

Какое устремленье к маю!

Я Вас не видел года два,

Но никогда не забываю.

Два раза уж росла трава -

Я уходил к иному краю,

Но все по-прежнему сгораю

Желаньем видеть Вас у рва,

Где не встречал Вас года два!

3

Вы не видали средь осин

По направленью пятой горки

Сухие сморщенные корки

Того, что было – апельсин?

С другою женщиной, чей сын

Был создан мной на том пригорке,

Вы нас встречали средь осин,

По направленью к пятой горке?

Я спасся, спасся от трясин,

И вот опять один я в норке,

Мой разум ясен, взоры зорки,

И, что поэт опять один,

Вы не слыхали шум осин?

4

Вы мужу верная жена,

Но вам от этого не слаще

Грустите Вы все чаще, чаще,

Душа тоской поражена.

Мечта светла, мечта нежна,

Когда Вы с ней в ольховой чаще.

Вы мужу верная жена,

Но Вам от этого не слаще.

Как жизнь угрозна и страшна

В своей бездарности кричащей,

И где же выход настоящий

Тому, кто в ночь не знает сна,

Кто мужу верная жена?

5

Зажгла малиновый фонарь

И плачет на груди кузины.

Закат. Лиловые долины.

Томленье. И луна – янтарь.

Ей вспоминается январь.

Концерт и взор его орлиный.

Зажгла малиновый фонарь

И плачет на груди кузины.

Как обманул ее алтарь!

Грустит. Из небольшой корзины

На блюдечко кладет малины

И апатично, впредь как встарь,

Горит малиновый фонарь.

6

Ах, барышня, я Вас виню,

Что вы сестры не окрылили,

Что вместо каталога лилий

Позволили взглянуть в меню…

Я слов Своих не изменю

И, без особенных усилий,

Ах, барышня, я Вас виню,

Что Вы сестры не окрылили.

Муж хочет есть? ну, дать свинью;

Глядишь, цыпленком угостили;

Но вы же сами – в “новом стиле”,

И вдруг – не допустить к огню?…

Да, барышня, я Вас виню…

1913

Мыза Пустомержа

ОНА И ОНИ

Ночеет парк, отишен весь бесстыжей тьмой.

Я прохожу, брожу во тьме, во тьме.

Я знаю я, что ждет меня ее письмо.

И хорошо мне оттого, и сон – в уме.

Здесь нет ее, но здесь они, и много их.

Что ты шипишь, хрипишь, скрипишь, ворчишь,

скамья?

Да, я сидел на трухло-злых столбах твоих.

Да, до нее и не она была моя.

И много их. И мне не счесть. Ну да, ну да.

Все знаю я. Все помню. Хочу забыть,

Как на траве, как на скамье, как у пруда

Случайных дев хотел в мечту я осудьбить…

Душа вне тела, ты – мечта! А груда тел,

Тел вне души – возмездье жизни за мечту.

Пока я ею до конца не овладел,

Души другой (и ни одной) я не прочту…

1911. Ноябрь

Гатчина

ТАК УЖ СКАЗАЛОСЬ…

О своей любви Вы мне не говорите:

Я люблю мужа, у меня дети;

Не трудитесь расставлять сети,

А если пылаете, – сгорите!

Меня коробят ваши признанья,

Вы меня не уважаете. Оставьте.

От сантиментальностей избавьте,

Или – я скажу: “до свиданья”.

Ах, я хотела сказать: “прощайте”,

А сказалось отчего-то: “до свиданья”…

Ну что же делать? В наказанье

И вы можете сказать мне: “прощайте…”

И дождетесь моего прощенья…

(Все должно прощаться до свиданья…)

О, не правда ли: мое оправданье -

Ваше наслажденье?

1911. Ноябрь

КОРРЕКТНОЕ ПИСЬМО

Тебе доверяюсь: сочувствуй иль высмей,

Но выслушай несколько строк.

Читая твои укоризные письма,

Я снова печален и строг.

Во многом права ты, мне данная Богом,

Сберечь от опасного рва,

Но, критик суровый, во многом, во многом,

Прости, не совсем ты права.

Тебя все смущает: но кто же он, кто он?

Нахал? сумасшедший? больной?

Новатор в глазах современников, клоун,

В глазах же потомков – святой.

Я разве не мог бы писать примитивно,

Без новых метафор и слов?

Я так и пишу иногда. Но наивно

Порой от запетых стихов.

Твой ласковый голос когда-то мне вырек

(Ты помнишь, мой друг дорогой?),

Что я не новатор, что я – только лирик,

Дитя с мелодичной душой…

Сужденье твое – мне закон: твой поклонник

Я весь, – с головы и до ног.

Допустим, я лирик, но я – и ироник…

Прости. Я подавлен и строг.

1912

ТИАНА

Тиана, как странно! как странно, Тиана!

Былое уплыло, былое ушло…

Я плавал морями, садился в седло,

Бродил пилигримом в опалах тумана…

Тиана, как скучно! как скучно, Тиана!

Мадлэна – как эхо… Мадлэна – как сон…

Я больше уже ни в кого не влюблен:

Влюбляются сердцем, но – как, если – рана?…

Тиана, как жутко! как жутко, Тиана!

Я пил и выплескивал тысячи душ

И девьих, и женских, – все то же; к тому ж

Кудесней всех женщин – ликер из банана!..

Тиана, как дико! мне дико, Тиана,

Вложить вам билеты в лиловый конверт

И ждать на помпезный поэзоконцерт:

Ведь прежде так просто – луна и поляна.

И вдруг – вы, снегурка, нимфея, лиана,

Вернули мне снова все миги тех лет,

Когда я был робкий, безвестный поэт,

О славе мечтавший, – без славы дурмана…

Тиана, как больно! мне больно, Тиана!

1913. Ноябрь

КЛАДБИЩЕНСКИЕ ПОЭЗЫ

I

Да, стала лирика истрепанным клише.

Трагично-трудно мне сказать твоей душе

О чем-то сладостном и скорбном, как любовь,

О чем-то плещущем и буйном, точно кровь.

И мне неведомо: хочу сказать о чем,

Но только надобно о чем-то. Быть плечом

К плечу с любимою, глаза в глаза грузя.

Там мало можно нам, а сколького нельзя.

Какою нежностью исполнена мечта

О девоженщине, сковавшей мне уста

Противоплесками чарующих речей,

Противоблесками волнующих очей!

Не то в ней дорого, что вложено в нее,

А то, что сердце в ней увидело мое,

И так пленительно считать ее родной,

И так значительно, что нет ее со мной…

Мадлэна милая! Среди крестов вчера

Бродя с тобой вдвоем, я думал: что ж, пора

И нам измученным… и сладок был озноб,

Когда – нам встречные – несли дубовый гроб.

И поворачивали мы, – плечо к плечу,-

И поворотом говорили: “не хочу”.

И вновь навстречу нам и нам наперерез,

И нагоняя нас, за гробом гроб воскрес.

И были мертвенными контуры живых,

Под завывания о мертвых дорогих,

И муть брезгливости, и тошнота, и страх

Нас в глушь отбросили…

Живой на мертвецах,

Как я скажу тебе и что скажу, когда

Все всяко сказано уж раз и навсегда?!

1914. Декабрь

II

Вы на одиннадцатом номере, из Девьего монастыря,

Домой вернулись в черной кофточке и в шляпе

беломеховой,

С лицом страдальческим, но огненным,

среброморозовой мечтой горя,

И улыбаясь смутно-милому, чуть вздрагивая головой.

И было это в полдень солнечный, в одну из наших

зимных встреч

На парковоалейных кладбищах, куда на час иль

полтора

Съезжались мы бесцельно изредка, – давнишние ль

мечты сберечь,

Глаза ль ослёзить безнадежностью иль в завтра

претворить вчера…

Как знать? Да и зачем, любимая? Но “незачем”

больней “зачем”:

“Зачем” пленительно безвестностью, а “незачем”

собой мертво.

Так мы встречались разнотропные, наперекор всему

и всем,

Мы, не встречаться не сумевшие во имя чувства

своего…

Ни поцелуя, ни обручия – лишь слезы, взоры и слова.

Слегка присев на холм оснеженный, а часто – стоя

тайный час.

Какой озлобленною нежностью зато кружилась голова!

Какою хлесткой деликатностью звучало – “Вы”,

и “Вам”, и “Вас”.

Назвать на “ты” непозволительно; и в голову мне

не придет

Вас звать на “ты”, когда действительно Вам дорог

Ваш привычный муж.

Особенно Вы убедительна, что легче не встречаться

год,

Что эти встречи унизительны, что надобность

скрывать их – ужас!..

О, любящая двух мучительно! Вам муж как мне моя

жена:

Ни в мужа, ни в жену влюбленные, и ни в друг

друга – в Красоту!

Пленительнейшая трагедия! Душа, ты скорбью

прожжена!

Зато телесно неслиянные, друг в друге видим мы

Мечту!

1914. Декабрь

ВАРИАЦИЯ

Весна – и гул, и блеск, и аромат…

Зачем мороз снежинки посыпает?

Наряд весны нежданной стужей смят,

Асад еще весной благоухает!..

Но солнце вновь дробит лучистый звон

И лед в лучах певучих растопляет -

Опять весна взошла на пышный трон,

И снова сад весной благоухает!

1908. Ноябрь

ПОЭЗА МАЙСКИХ ДНЕЙ

Какие дни теперь стоят!

Ах, что это за дни!

Цветет, звенит, щебечет сад,

Господь его храни!

И нет кузнечикам числа,

Летящим на восток,

Весна себя переросла,

И рост ее – жесток…

У моря, в липовой тени,

Стада на берегу.

Я не могу в такие дни

Работать, не могу!..

Ах, что же делать мне с собой?

Я весь сплошная лень:

В такие дни я сам не свой,

Ведь в эти дни – сирень!

Безволно море. Синегладь.

А небо – как оно.

Нельзя ни грезить, ни желать,

Чего-то не дано…

Чего-то жду, кого-то жду…

Так страстно жду весь день…

Сирень, сирень в моем саду!

В моем саду – сирень!

Цвети, звени, пылай, мой сад,

Господь тебя храни!

Какие дни теперь стоят!

Ах, что это за дни!

1914. Май

Эст– Тойла

БАЛТИКА

БАЛТИИСКАЯ ПОЭЗА

1

О, море нежное мое, Балтийское,

Ты – миловиднее всех-всех морей!

Вот я опять к тебе, вот снова близко я,

Тобой отвоенный, для всех ничей…

2

О, Сканда-Балтика, невеста Эрика!

Тебе я с берега

Дарю венок…

Ты, лебедь белая, голубка сизая,

Поешь капризово

У барда ног.

3

В цветах апрелести,

В улыбках весени,

В алмазах юности,

В мечтах любви

Пою я прелести

И тоны плесени,

И среброструнности,

Мое, твои!

4

О дева-женщина!

Ты овселенчена

Своими предками,

Родивши их…

Клич орлий викингов

Зыбучих митингов

Словами меткими

Вмещаешь в стих.

5

Фатой венечною

Туман опаловый

Тебя изласкает

И задраприт,

И негой вязкою

Закат коралловый

Лазурно-млечное,

В тебе сгорит.

6

Да, я опять к тебе! Да снова близко я

И вновь восторженно тебя пою,

О, море милое мое, Балтийское,

Ты, воплотившее Мечту мою!

БАЛТИЙСКИЕ КЭНЗЕЛИ

В пресветлой Эстляндии, у моря Балтийского,

Лилитного, блеклого и неуловимого,

Где вьются кузнечики скользяще-налимово,

Для сердца усталого – так много любимого,

Святого, желанного, родного и близкого!

И в час ранне-утренний, и в полдень обеденный,

И в сумерки росные в мой сад орезеденный

В пресветлой Эстляндии, у моря Балтийского,

Столпляются девушки… Но с профилем Эдиным

Приходит лишь изредка застенчиво-рисково…

О, с профилем Эдиным! Мне сердце обрызгала

Косою – оволнила. И к берегу южному

Залива Финляндского, сквозь девушек дюжину,

Все ближе ледяная сафирно-жемчужная

Пресветлой Эстляндии царица Балтийская!

1914. Май

Эст– Тойла

ЭСТЛЯНДСКАЯ ПОЭЗА

Андрею Виноградову  

Распахните все рамы у меня на террасе, распахните

все рамы -

Истомило предгрозье. Я совсем задыхаюсь. Я совсем

изнемог.

Надоели мне лица. Надоели мне фразы. Надоели мне

“драмы”

Уходите подальше, не тревожьте. Все двери я запру

на замок.

Я весь день, и весь вечер просижу на террасе,

созерцая то море,

То особое море, нет которому равных во вселенной

нигде.

Помню Ялту и Дальний, и Баку с Таганрогом. На

морях, – я не спорю.

Но Балтийское море разве с теми сравнится при

Полярной звезде?…

Это море – снегурочка. Это море – трилистник.

Это – вишен цветенье.

Это призрак бесчертный. Эрик принц светлоокий.

Это море Лилит.

Ежецветно. Капризно. Несказанна больное. Всё порыв.

Все – мгновенье.

Все влеченье и зовы. Венценосная Сканда. Умоляя -

велит.

Оттого-то и дом мой – над отвесным обрывом

любимого моря.

Миновало предгрозье. Я дышу полной грудью.

Отдыхаю. Живу.

О, сказанья про Ингрид! О, Норвегии берег!

О, эстляндские зори!

Лишь в Эстляндии светлой мне дано вас увидеть

наяву! наяву!

1914. Май

Эст-Тойла

ОСЕНИ ПРЕДЧУВСТВИЕ

Заалеют клены и залимонеют, будут ало-желты.

Побуреет в бурях море голубое, голубое небо,

Будет в зорях холод, в вечерах – угрозье, в полднях -

хлаже золото.

Хочешь иль не хочешь – сердцем затоскуешь

от немого гнева.

Ах, земле сочувствуй, – осудить опасно: после

жатвы тяжко.

Надо же на отдых: хлеб свой оправдала

труженица-матка.

Всех она кормила: и крестьян, и птичек, травку,

и барашка.

Смертно вы устали: ты, земля и лошадь, рыжая

лохматка,

Отдохните осень, отдохните зиму. Пробудитесь

к марту.

С помощью Господней, помощью надежной, снова

за работу.

Приходи, старуха, в старой желтой кофте!

Вымечи-ка карту

На свою погибель, предсказавши солнцу к маю

позолоту.

1914. Май

Эст– Тойла

ПИСЬМО НА ЮГ

Наш почтальон, наш друг прилежный,

Которому чего-то жаль,

Принес мне вашу carte-postale

В лиловый, влажный, безмятежный

Июньский вечер. Друг мой нежный,

Он отменил мою печаль -

Открытки вашей тон элежный.

Мы с вами оба у морей,

У парусов, у рыб, у гребли.

Вы в осонетенном Коктэбле,

А я у ревельских камней,

Где, несмотря на знои дней,

Поля вполную не нахлебли,

Но с каждым днем поля сильней.

…Скажи, простятся ль нам измены

Селу любезному? Зачем

Я здесь вот, например? И с кем

Ты там, на юге? Что нам пены

В конце концов?!.. что нам сирень?!..

Я к нам хочу! и вот – я нем

У моря с запахом вервэны…

1914. Июнь

Эст– Тойла

ЭКСТАЗА

О, ландышевая сирень! оранжевые облака!

Закатно-лимонное море безвольное!

Несбыточная Мадлэн! О, веровая тоска!

О, сердце, – минувшим, как будущим, полное.

И только. И больше ни чувства, ни слова.

Все живо, как прежде.

Как прежде, все ново.

Как прежде!..

Бессмертные настроения:

Сирень ландышевая…

Облака оранжевые…

В надежде

Да святится мгновение!

1914. Июнь

Эст– Тойла

ВЕРВЭНА

Как пахнет морем от Вервэны

И устрицами, и луной!

Все клеточки твои, все вены

Кипят Вервэновой волной.

Целую ли твои я веки,

Смотрюсь ли в зеркала очей,

Я вижу сон чаруйный некий,

В котором море все свежей.

Неистолимою прохладой

Туда, где крапчатый лосось.

Где чайка взреяла Элладой,

Влекусь я в моревую сквозь.

Но только подойду я к морю,

Чтоб тронуть шлюпки бичеву,

Со сном чаруйным впламь заспорю,

К тебе у моря воззову!

Повеет от волны Вервэной,

Твоею блузкой и косой.

И, смутным зовам неизменный,

Я возвращусь к тебе с тоской.

1914. Июнь

Эст-Тойла

ПИСЬМО ХОРОШЕЙ ДЕВУШКИ

Милый, добрый! пожалейте

Бедную свою пичужку:

Мельницу сломали нашу,

Нашу честную старушку.

Больно. Тяжко. Бестолково.

Все былое рушат, губят.

Люди ничего святого,

Дорогого нам, не любят!

Знали б вы, как я тоскую!..

Потоскуемте же вместе…

Может быть, теперь пивную

Выстроят на этом месте?!..

Пустыне смеют, – я сломаю!

Отомщу за честь старушки!

Добрый, милый! вы поймите:

Няня!.. мельница!.. игрушки!..

1914. Июнь

Эст-Тойла

РОНДЕЛЬ БЕЛОЙ НОЧИ

Сегодня волны не звучат,

И облако – как белолилия.

Вот английская эскадрилия

Плывет из Ревеля в Кронштадт.

Ты на балконе шоколад

Кусаешь, кутаясь в мантилии.

Сегодня волны не звучат,

И облака – как белолилии.

Я у забора. Горный скат.

Ах, ленно сделать мне усилия -

Сбежать к воде: вот если б крылия!

Я странной немотой объят

И жутью: волны не звучат.

1914. Июнь

Эст-Тойла

ОКТАВА

Татьяне Краснопольской  

Заволнуется море, если вечер ветреет.

Если вечер ветреет, не слыхать мандолин.

А когда вечер сонен, заходи, – и зареет

И зареет над морем голубой Вандэлин.

Вандэлин околдует, Вандэлин обогреет,

Обогреет живущих у студеных долин.

У студеных долин, где приют голубей,

Замиражится принц бирюзы голубей!

1910. Август

ПОЭМА МЕЖДУ СТРОК

1

Мечты мои всегда у моря -

Того, откуда я бежал,

Себя безвольем опозоря,

Боясь любви, как змейных жал…

Я помню: сумерки лиловы…

Да, север, сумерки и май…

Идем втроем, Их две. Как новы!

Как неисчерпанны! – познай!

Олесенное побережье

И повороты, и холмы…

Какая нега! фразы реже…

И нет ли нас? И есть ли мы?

Ах, я не знаю, не узнаю,

Как я не знал тогда, тогда!..

Но к северу, но к морю, к маю!-

Всегда не здесь, всегда туда!

Не от того, что здесь мне плохо:

Мне лучше, мне милее здесь,

Но не сдержать о прошлом вздоха,

И я, – так что ж? – я в прошлом весь…

2

Стояли в полночь у обрыва

Я, мой Перунчик и жена…

Как Эда Финского залива,

Светила бледная луна…

О той   я думал. У рыбачьих

Хибарок, лодок и сетей

Сверкнули глаза два горячих,

Меня зовущих из ветвей…

Я вздрогнул, – я шагнул для спуска!

Смелей с уступа на уступ!

Звала батистовая блузка

И очерк тех, – вервэнных, – губ…

Но тихо мне жена сказала

С неизменившимся лицом:

“Пусть подождет дочь адмирала,

Не торопись, – мы все сойдем”…

Как можно было в силуэте

Среди деревьев, сверху вниз,

Узнать соперницу, – в ответе

Нуждается такой сюрприз…

3

Дни, лепестковые как розы!..

Вдыхали счастья впопыхах!..

…Елены Яковлевны слезы,

И мой перед слезами страх…

Забуду ли и вас, профессор,

Анатом, сводник и хитрец,

Ползун по скалам и повеса,

Рогатых жен родной отец?…

Забуду ли террасу с пивом,

Ваш разговор с моей женой,

И тут же фразу: “под обрывом”,

Закушенную ветчиной?…

Забуду ли и нашу шлюпку

И бурноволновый волан?

Скидаемую быстро юбку,

На пляже позы “под Дункан”?…

А после звука Берлиоза -

Ее призыв в ночных полях!..

…Елены Яковлевны слезы,

И мой перед слезами страх?…

1914. Август

Мыза Ивановка

ЯБЛОНЯ-СОМНАМБУЛА

Спит белая вешняя яблоня.

Ей любо, как девушке, грезить.

Что, в зеркале неба корабль луня,

Восходит тоскующий месяц.

Плывет над землею он алчною,

Во влажном скользит малахите.

Он дышит дыханием яблочным

И сердце ее он похитил.

О грезы! К нему вы зареяли…

Вас месяц приветливо встретил…

Вам знойно, – просите о веере,-

И жар вам овеерит ветер.

1910. Ноябрь

ИЗ ЦИКЛА “СИРИУС”

СОНЕТНЫИ ВАРИАНТ

О ты, звезда лазоревого льда,

Ты, Сириус сверкательно-кристальный,

Есть на тебе дворец, – он весь хрустальный!

Вокруг него серебрится вода;

Повсюду снег; но снег тот не печальный:

Лазурно-бел и бархатно-пушист;

Он вид всегда хранит первоначальный

И до сих пор, как в день созданья, чист.

Я покажу тому, чей взор лучист,

Все чудеса открытой мной планеты.

Вы слышите? – поют мои сонеты.

Ледяный стих серебрян и душист.

Лети, корабль, на Сириус, – туда,

В кольцо волшбы лазоревого льда!

1909. Декабрь

ВЕЧЕРОМ ЖАСМИНОВЫМ

Сонным вечером жасминовым, под лимонный плеск

луны,

Повстречалась ты мне, грешница, с белой лилией в

руке…

Я приплыл к очам души твоей по лунящейся реке…

Берега дремали хлебные – золотые галуны.

Распустила косу русую, – проскользнула в рожь коса

И скосила острым волосом звездоликий василек.

Улыбнулась, лепестковая, и завился мотылек -

Не улыбка ль воплощенная?… Загудело, как оса…

Сердце тихо очаровано… Сердце ранено чуть-чуть…

Захлебнулся ум в забвении… Вдалеке – виолончель…

Сонным вечером жасминовым сядь на лунную качель:

Будет с лилиями грешница и чарующая чудь…

1910. Март

ЭТО ТОЛЬКО В ЖАСМИН…

Это только в жасмин… Это только в сирень…

Проклинается город надрывно…

Заночеет бело, – и в простор деревень

Окрыляется сердце порывно…

И не хочется сна… И зачем ты один?…

Кто-то бродит в ничем… Что-то в ком-то…

Это только в сирень… Это только в жасмин…

Это только узоры экспромта…

1912. Весна

И ОНА УМЕРЛА МОЛОДОЙ…

Я хочу умереть молодой…  

Мирра Лохвицкая

И она умерла молодой,

Как хотела всегда умереть!..

Там, где ива грустит над водой,

Там покоится ныне и впредь.

Как бывало, дыханьем согреть

Не удастся ей сумрак густой,

Молодою ждала умереть,

И она умерла молодой.

От проезжих дорог в стороне

Есть кладбище, на нем – островок,

И в гробу, как в дубовой броне,

Спит царица без слез, без тревог,

Спит и видит сквозь землю – насквозь -

Кто-то светлый склонился с мечтой

Над могилой и шепчет: “Сбылось,-

И она умерла молодой”.

Этот, грезой молящийся, – кто?

Он певал ли с почившей дуэт?

Сколько весен душой прожито?

Он поэт! Он поэт! Он поэт!

Лишь поэту она дорога,

Лишь поэту сияет звездой!

Мирра в старости зрила врага,-

И она умерла молодой.

1909. Май

НЕТ НИЧЕГО

Молодость кончилась как-то сразу.

Ночью увяла в саду сирень.

Я не влюбляюсь больше ни разу.

Даже лениться, лениться – лень!

Было когда-то все голубое:

Негодованье, порыв, тоска.

Было когда-то все молодое,

И безразличье – теперь, пока…

Но если “пока” – навек, без срока?

Удастся ль в “опять” претворить его?

Надеюсь безумно! хочу жестоко!

И нет ничего, как нет ничего!..

1914. Сентябрь

Мыэа Ивановка

ЗАГОРНОЙ…

В столице Грузии загорной,

Спускающейся по холмам

К реке неряшливо-проворной,

Есть милое моим мечтам.

Но тем странней мое влеченье

В те чуждые душе края,

Что никакого впечатления

От них не взял на север я.

И тем страннее для рассказа

Что не смутила ни на миг

Меня загадочность Кавказа

(Я Лермонтова не постиг)…

Однако в Грузии загорной

Есть милое моим мечтам:

Я вижу женщину, всю черной,

Кому я имени не дам.

Она стройна, мала и нервна,

Лицо бескровно, все – вопрос,

Оно трагически безгневно

И постоянно, как утес.

Уста умершей; уголками

Слегка опущены; сарказм

И чувственность – в извечной драме;

В глазах, – угрозье горлоспазм.

Не встретите на горных шпилях

Ее “с раздумьем на челе”:

Она всегда в автомобилях,

Она всегда навеселе!

Я не пойму – ты явь иль пена

Прибоя грёз моих, но ввек

Ты в памяти запечатленна,

Нечеловечий человек.

1918. Октябрь

СЕГОДНЯ НЕ ПРИДУ

Сегодня не приду; когда приду – не знаю…  

Ее телеграмма

“Сегодня не приду; когда приду – не знаю…”

Я радуюсь весне, сирени, солнцу, маю!

Я радуюсь тому, что вновь растет трава!

– Подайте мой мотор. Шоффэр, на Острова!

Пускай меня к тебе влечет неудержимо,

Мне хочется забыть, что я тобой любима,

Чтоб чувствовать острей весенний этот день,

Чтоб слаже тосковать…

– В сирень, шоффэр! в сирень!

Я так тебя люблю, что быть с тобою вместе

Порой мне тяжело: ты мне, своей невесте,

Так много счастья дал, собой меня впитав,

Что отдых от тебя среди цветов и трав…

Пощады мне, молю! Я требую пощады!

Я видеть не могу тебя и мне не надо…

– Нельзя ли по морю, шоффэр?… а на звезду?…

Чтоб только как-нибудь: “Сегодня не приду…”

1914. Июнь

Эст-Тойла

АМУЛЕТЫ

Звенели ландыши во мху,

Как серебристый колокольчик,

И белки в шубках на меху,

Сгибали хвостики в колечки.

О, красота пушистых кольчек!

О, белок шустрые сердечки!

И было красочно везде

В могучий, бравый полдень мая;

И птички трелили в гнезде,

Кричали утки, как китайцы,

И, хворост радостно ломая,

Легко попрыгивали зайцы.

Была весна, был май – сам сон!

Любилось пламенно, но строго…

Был пышнокудр еще Самсон!..

Коляска, тройка и бубенчик…

К тебе знакомая дорога…

О май! о белочка! о птенчик!

1910. Февраль

ВЕСЕННИЙ МАДРИГАЛ

В душистом белорозовом горошке

Играют две батистовые крошки.

Постукивают ножки по дорожке.

Показывает бонна детям рожки.

О, фрейлейн! Вы и пара ваших крошек -

Душистый белорозовый горошек.

1911. Май

СЕРДЦУ ДЕВЬЕМУ

Сонке  

Она мне принесла гвоздику,

Застенчива и молода.

Люблю лесную землянику

В брильянтовые холода.

Рассказывала о концерте

И о столичном том и сем;

Но видел поле в девьем сердце,

Ручьи меж лилий и овсом.

Я знаю: вечером за книгой,

Она так ласково взгрустнет,

Как векше, сердцу скажет: “прыгай!”

И будет воль, и будет гнет…

С улыбкою, сомкнув ресницы,

Припомнит ольхи и родник,

И впишет четкие страницы

В благоуханный свой дневник.

1913

ЗАКЛИНАНИЕ

Татиане Краснопольской  

На клумбе у меня фиалка

Все больше – больше с каждым днем.

Не опали ее огнем,

Пчела, летучая жужжалка.

Тебе ее да будет жалко,

Как мне тебя: мы все уснем.

1914. Май

Эст-Тойла

ОДНО ИЗ ДВУХ

Ты в жизнь вошла в колье жемчужном

Горда, сверкательна, строга.

Глаза, проникнутые южным,

Омраченные жемчуга.

И встреченному незнакомцу,

Который так безбрежно жил,

Ты поклонилась, точно солнцу,

И встречный близок стал и мил.

Сердца улыбно укачали

И утомились до зерна.

Но жемчугов твоей печали,

Как прежде, матовость черна.

Твой черный жемчуг целомудрен,

Невинна темная душа,

И девственный твой лик окудрен.

Ты отрицаньем хороша.

Ты ждешь со страстностью упорной

Иного встречного, когда

Зарозовеет жемчуг черный,

А нет – погаснет навсегда!

1913. Январь

ПЕСЕНКА ГОРНИЧНОЙ

Пошла бродить я по полю

И прислонилась к тополю…

Смотрю: а рядом перепел

Всю воду в луже перепил…

Смотрю, лягушек дюжина

На солнышке сконфуженно

Присела и не прыгает,

Ногами только дрыгает…

Залюбовалась пчелками

С взлохмаченными челками

И восхитилась осами

С расчесанными косами…

Глазами жадно-прыткими

Любуясь маргаритками,

Я собрала букетики

Себе и другу Петьке…

В лесу, у муравейника,

Связала я три веника

И поспешила вечером

Я на свиданьем с кучером…

1911. Июль

Дылицы

ПОЭЗА ТРЕХ ПРИНЦЕСС

Моя дежурная адъютантэсса,-

Принцесса Юния де Виантро,-

Вмолнилась в комнату бодрей экспресса,

И доложила мне, смеясь остро:

– Я к вам по поводу Торкватто Тассо…

В гареме паника. Грозит бойкот…

В негодованьи княжна Инстасса,

И к светозарному сама идет.

Мне даже некогда пригубить жало,

И взор сиреневый плеснуть в лазорь:

Бегу – мороженое из фиалок

Вам выльдить к празднику Лимонных Зорь…-

И фиолетовая, как черника,

Фигурка Юнии газелит в сад.

Дверь раскрывается, и Вероника

Уже готовится журчать доклад:

– Я к вам по поводу Торкватто Тассо…

В гареме паника. Грозит бойкот…

В негодовании княжна Инстасса,

И к светозарному сама идет.

Но-ах! мне некогда к Вам на колени.

“Кальвиль раздорная” среди принцесс:

Варить приходится ликер сирени

Для неисчерпываемых поэз.-

И точно ласточка в окно порхнула,

Слегка вервэною проколыхав…

Виолончелили от меццо-гула

В саду наструненные души трав.

И в этих отгулах рванулись двери,-

И изумительнейший гастроном,

Знаток изысканнейших эксцессерий,

Инстасса въехала на вороном.

– Мы, изучавшие Торкватто Тассо

По поведению, по твоему,-

Все перессорились… Но я, Инстасса,

Всех оправдаю я и всё пойму.

Утишу бешенство и шум базарный,

Всех жен разрозненных объединя,

Лишь ты, мечтанный мой, мой светозарный,

Впусти не в очередь к себе меня!

1915. Январь

ПИСЬМО-РОНДО

С курьерским, в пять, я радостно приеду

К тебе, Олег, и будешь ты опять

Встречать меня. Везу тебе победу

С курьерским, в пять.

Что хочешь, делай все со мной. Распять

Ты, может быть, свою захочешь Эду

За годы те, что нам пришлось страдать.

Простишь ли, нет – неважно мне. Но “Леду”

Изволь к пяти на станцию прислать:

Имей в виду, что буду я к обеду,

С курьерским, в пять.

1915. Январь

МЕТЁЛКА-САМОМЁЛКА

С утра ушел Ермолка

К елани по грибы.

Метелка-самомелка

В углу его избы.

Ермолкина светелка

Углами не красна.

Метелка-самомелка,

Изба тебе тесна!

Вдруг ощетинясь колко,-

Без цели, без пути,-

Метелка-самомелка

Пошла себе мести!

Окурок и иголку,

Опорки, самовар

Метелка-самомелка

Гребет, войдя в ковар.

Сгребает все без толка

В Ермолкиной избе

Метелка-самомелка

Смеется, знай себе.

Айда на двор! глядь, елка!

А там и целый лес…

Метелка-самомелка

Сильна, как Геркулес.

Как будто богомолка

В мужском монастыре,

Метелка-самомелка

Ширеет на дворе.

Глядь, мельня-мукомолка,-

И тотчас же мука

Метелкой-самомелкой

Взвита под облака.

Сметает рощи, волка,

Деревни, города.

Метелка-самомелка

Метением горда.

Такая уж весёлка:

На нивы, хоть мала,

Метелка-самомелка

Все реки намела!

Всё в кучу: слон и кролка!

Америка, Китай!

Метелка-самомелка

Мети себе, катай!

…Метелка-самомелка,

Где, бывшее Землей?…

Живи в веках, Ермолка,

Прославленный метлой!

1914. Июль

Мыза Ивановка

Мы поможем в написании ваших работ!