Свято-Покровский храм в селе Козья Гора.
Сланцевский район Ленинградской области.
21 августа резолюцией Владыки Григория батюшка был утвержден настоятелем Покровской церкви и служил в Козьей Горе еще около года (к Пасхе 1945 г. Патриарх Алексий I наградил его наперсным крестом с украшениями). Весной 1945 г. архиеп. Григорий пригласил о. А. Кибардина быть преподавателем готовившихся к открытию в Ленинграде Богословско-пастырских курсов, но этому назначению помешал посланный 15 мая прот. Павлом Тарасовым уполномоченному Совета по делам Русской Православной Церкви резко негативный отзыв о политической неблагонадежности отца Алексия: «...был близок до революции к царскому дому. После революции встал на непримиримую позицию по отношению к советской власти. Когда возник иосифлянский раскол, Кибардин примкнул к нему и был одним из самых активных руководителей в районе г. Пушкина. В этот самый период активно с церковного амвона выступал против советской власти…»25
Уже летом 1944 г. у супруги о. Алексия резко ухудшилось здоровье, и она была помещена в ленинградскую больницу. 23 сентября батюшка просил прот. Павла Тарасова прислать вызов на проезд в Ленинград для доклада о церковных делах архиеп. Григорию и в связи с необходимостью взять из больницы жену. А 12 июня 1945 г. о. Алексий подал прошение архиепископу о переводе на приход, расположенный в окрестностях города, так как Фаина Сергеевна находилась под постоянным врачебным наблюдением ленинградских профессоров (она скончалась в 1947 г.). Владыка благосклонно отнесся к рассмотрению вопроса и 3 августа назначил прот. А. Кибардина настоятелем церкви Казанской иконы Божией Матери в пос. Вырица26. В это время МВД снова устроило проверку батюшке и, не найдя ничего предосудительного, разрешило поселиться в Вырице.
|
|
|
Здесь с осени 1945 г. до кончины преподобного старца иеросхи-монаха Серафима Вырицкого — 3 апреля 1949 г. — о. Алексий был духовником святого. Пастыри взаимно окормляли друг друга и вели долгие духовные беседы. Около трех с половиной лет продолжалась их дружба и братская любовь. Позднее, в письме благочинному от 17 января 1956 г., протоиерей А. Кибардин так писал об отце Серафиме: «Я чту его как великого старца. Конечно, я небольшой человек, чтобы предлагать свое суждение... Но я знаю, и свидетелем был отношения к старцу Святейшего Патриарха Алексия, которого старец благословил заочно своим родовым образом Спасителя. Образ этот находится у Святейшего. Это было в 1948 году... Митрополит Григорий (Чуков) вызвал меня для представления Патриарху Алексию. Я был на приеме у Святейшего и передал Ему от старца: «Иеросхимонах Серафим из Вырицы — в миру Муравьев Василий Николаевич — просит Вашего, Ваше Святейшество, благословения и земно Вам кланяется», — и при этом я земно поклонился.
|
|
|
«Знаю, знаю его, — ласково сказал Патриарх, — а как он здравствует?» Я ответил, что духом он бодр, а телом изнемогает, так как очень много у него бывает посетителей с горем и скорбями... Святейший меня благословил и сказал медленно и раздельно: «Передайте ему от меня, что я прошу его святых молитв». Кончился прием, слышу в публике голос: «Вот ведь за Патриарха вся Церковь молится, а он просит молитв схимонаха...» — "Ну, это не простой схимонах, а старец», — произнес неизвестный...»27
Старец Серафим и митрополит Григорий понимали, что советские власти не оставят прот. А. Кибардина в покое, как ревнителя памяти Императорской Семьи. Ведь отец Алексий по своей детской вере и непосредственности со многими делился рассказами о пребывании в Царском Селе и служении при Феодоровском Государевом соборе. Умудренные Богом старшие пастыри прекрасно знали, что самое лучшее для него решение — удалиться от мира в тишину монастырских келлий. В дальнейшем они видели батюшку в числе кандидатов на епископский сан.
Обращаясь к епископу Лужскому Алексию (Коноплеву), сам отец Алексий 21 сентября 1957 г. писал: «По милости Божией, я был близок к приснопамятному иеросхимонаху Серафиму, бывшему духовнику Александро-Невской Лавры, который последние дни своей жизни жил и скончался в Вырице. Я с 1945 г. до дня его кончины — 3 апреля 1949 г. — был его духовником.
|
|
|
Он мне дважды сказал: «Ты будешь архиереем», в первый раз — при начале знакомства — в 1945 г., а вторично пред своей кончиной. Мне слова старца были очень неприятны — предсказывали смерть супруги — в 1947 г. она скончалась...
В 1949 году, после кончины иеросхимонаха Серафима, был в Вырице благочинный, покойный прот. Мошинский. Он передал мне благословение и привет от митр. Григория и сказал: «Владыка меня спрашивал, что думает о. Алексий об архиерействе?» «Что вы ответили?» — спросил я. Ответил, что «о. Алексий о монашестве не помышляет и о епископстве тоже, считает себя недостойным.» «Правильно, — ответил я, — так и передайте Владыке». Как видите Ваше Преосвященство, к монашеству я не стремился и никогда бы не поверил и не согласился бы, если бы кто стал мне говорить, что мое настроение изменится»28.
Отец Алексий причастил иеросхимонаха Серафима перед его кончиной Святых Тайн, служил первую панихиду и провожал старца в последний путь на земле. Преподобный Серафим завещал своему духовнику четыре серебряных позолоченных предмета: небольшую чашу, дароносицу, крест и Евангелие в окладе. Они были переданы о. Алексию внучкой старца, но хранились в Казанской церкви.
|
|
|
После кончины о. Серафима протоиерей Алексий еще почти 10 месяцев прослужил в Вырице. О том, каким он был священнослужителем, говорит докладная записка благочинного Пригородного округа прот. Александра Мошинского от 27 мая 1949 г.: «Протоиерей Алексий Кибардин свое пастырское служение при вырицкой Казанской церкви проходит с должным благоговением, истово совершает богослужения и сопровождает их поучениями. В то же время заботится о благолепии храма и умело ведет хозяйственную часть храма...»29
Видимо, благодаря ходатайству митр. Григория, определением председателя Верховного Совета СССР от 18 ноября 1948 г. с о. Алексия была снята судимость 1931 г. Однако активная деятельность протоиерея, его растущее влияние на верующих вызывали раздражение властей. Перед кончиной прп. Серафим сказал батюшке: «Я назвал тебя архиереем и смутил тебя. Похоронишь меня, а на пасхальной неделе и не захочешь, а тебя возьмут и дадут 25 лет — это архиерейская почесть. Далеко будешь служить, и тебя будут слушаться как архиерея. А как побудешь архиереем, встретимся — будешь ходить ко мне на могилку и на могилку жены своей — мы будем рядом лежать. Я умру, а ты после меня еще 15 лет проживешь»30.
И действительно, арестовали о. Алексия 21 января, а осудили в день Пасхи — 17 апреля 1950 г. В постановлении на арест говорилось, что он занимается в Вырице антисоветской агитацией, призывает в церковных проповедях верующих молиться за заключенных и арестованных лиц. Но в дальнейшем на следствии эти темы никак не фигурировали, видимо, органы госбезопасности решили ограничиться казавшимся им «беспроигрышным» обвинением священника в пособничестве немецко-фашистским оккупантам.
Храм в Козьей Горе.
Рис. В.И. Будько.
Бумага, тушь.
Проходивший шесть часов обыск в доме батюшки на ул. Кирова, 45, ничего не дал, многодневные допросы о. Алексия во внутренней тюрьме Управления Министерства государственной безопасности СССР по Ленинградской области с 22 января по 18 марта 1950 г. также желаемого результата следователям не принесли. Протоиерей категорически отрицал все обвинения в сотрудничестве с СД, немецкой военной разведкой и т.п. Тогда органы госбезопасности стали оказывать давление на свидетелей, что дало свои плоды. Угрожая двумя годами тюрьмы, следователям удалось запугать монахиню Евфросинию (Дмитриеву), которая согласилась подписать сочиненные за нее показания об антисоветских и прогерманских проповедях о. Алексия в годы войны. Видимо, таким же методом обработали кучера И.П. Старухина, заявившего, что он два-три раза отвозил письма А. Кибардина немецкому коменданту в Осьмино. А бывший староста Новожилов показал, что он слушал на собрании районных старшин доклад о. Алексия о его лагерной жизни, и в нем якобы были антисоветские заявления. В составленном 22 марта обвинительном заключении говорилось, что прот. А. Кибардин был «завербован комендантом Военной немецкой комендатуры для контрреволюционной работы в пользу гитлеровской Германии»31.
Состоявшееся 17 апреля 1950 г. закрытое судебное заседание Военного трибунала войск МВД Ленинградского округа было далеко от объективности. На него не вызвали ни одного из запрошенных о. А. Кибардиным в заявлении от 8 апреля свидетелей: его домработницу Е.Я. Масальскую и бывшего командира партизанского отряда И. В Скурдинского, которые могли подтвердить постоянную помощь священника партизанам, а также членов приходского совета Покровской церкви Е.А. Кузнецову и А. К. Прокофьеву, которые знали, что в военных проповедях батюшки не было ничего пронемецкого и антисоветского.
Судебное заседание оказалось недолгим, но и его протокол свидетельствует о фальсификации дела. Стала отказываться от «своих» показаний мон. Евфросиния, начали путаться в излагаемых фактах Старухин и Новожилов. Относительно слов последнего о. Алексий заметил: «Эти показания не Новожилова, он и на очной ставке со мной мялся, не зная, что сказать, это редакция следователя. Новожилов не был тогда и на собрании». Священник по-прежнему отрицал свою вину и в последнем слове заявил: «Мне трудно оправдаться в предъявленном мне обвинении, хотя я и не виноват. Я оказывал помощь партизанам, следовательно, я оказывал помощь советской власти, а оказывая помощь советской власти, я не мог идти против нее. Я уже старик, моя участь в ваших руках, и я прощу взвесить все и вынести справедливый приговор»32.
Однако приговор был абсолютно несправедливым — 25 лет исправительно-трудовых лагерей с конфискацией всего имущества и поражением в правах на 5 лет. В кассационной жалобе о.А. Кибардин указывал, что его свидетели не были вызваны в суд, и просил хотя бы не конфисковывать изъятые при аресте церковные предметы и деньги прихода — 5,5 тыс. рублей, а также вещи внуков. Но определением Военного трибунала от 8 мая 1950 г. приговор был оставлен в силе, и во всех просьбах священнику отказали. Отца Алексия отправили отбывать срок в так называемый Ангарлаг, или по-другому, Озерлаг. Этот лагерь представлял собой около 30 отделений в отдаленном районе Иркутской области на границе с Красноярским краем, в бассейне реки Бирюсы и вокруг строящейся трассы Тайшет — Братск.
Ко времени приговора батюшке уже было почти 70 лет, и он страдал рядом заболеваний. В его врачебной тюремной справке от 21 января 1950 г. говорилось: «Годен к легкому труду, этапом следовать может — возрастные изменения, гипертония, нервно- и атеросклероз». За годы заключения состояние здоровья о. Алексия существенно ухудшилось. В лагерных документах 1954 г. указывалось, что он является инвалидом и в трудовой деятельности участия не принимает33.
Батюшка принял обрушившиеся на него испытания с глубочайшим смирением и лишь сокрушался, что ранее не последовал советам старца Серафима и митрополита Григория принять монашество. Позднее, в 1957 г., он писал: «От Господа зависят судьбы человека! Вдруг в 1950 году меня, совершенно для меня неожиданно, арестовывают, судят и даже Военным трибуналом, осуждают на 25 лет в сибирские лагеря. На свидании последнем я сказал сыну: «Помнишь, в прошлом году старец Серафим, а раньше митроп. Григорий говорили мне о монашестве? Я не послушал их, и вот теперь меня отправляют в сибирскую лавру-монастырь, учиться повиновению, терпению и послушанию. Буди воля Божия». Сын меня утешал, успокаивал: «Пройдет 3-4 года, — говорил он, — и ты вернешься». Разве думал он в тот момент, что слова его окажутся пророческими. Я попал в самые строгорежимные лагеря — Озерлаг около Иркутска, Переписка разрешалась там один раз в году. Режим был каторжный; мы не считались людьми; каждый имел нашитый на спине и на колене номер и вызывался не по фамилии, а номер такой-то. Действительно, Владыко Святый, Господь управляет судьбами человека! Я это испытал!»34
В лагере батюшка стал настоящим старцем. Господь дал ему дар рассуждения и утешения. К нему относились, действительно, как к архиерею, многие обращались за советами, просили благословения на все дела. О. Алексий говорил впоследствии, как благодарил он Господа за эту ссылку — как нужен оказался он в этом месте, скольким людям Господь посылал через него помощь и как нужны в заключении верующие люди для спасения душ многих.
Родственники протоиерея в 1990-е гг. рассказывали: «Заключенные лагеря, где находился батюшка, работали на лесоповале. Ввиду преклонного возраста отца Алексия и его болезненности, как правило, он или нес обязанности дневального по бараку — мыл полы, выносил «парашу», поддерживал огонь в печи; или подбирал сучья на лесоповале. И вот однажды не выдержало сердце старого пастыря — с несколькими верными заключенными он тайком ушел в тайгу, где отслужил короткий молебен о здравии томящихся в неволе и скорейшем их освобождении. В тех условиях это было подлинным подвигом. Ведь донос последовал незамедлительно. Лагерное начальство, учитывая старческий возраст отца Алексия, «милостиво удостоило» его «всего» семи суток пребывания в холодном карцере».
Сохранились письма о. Алексия к родным из мест заточения. По ним можно изучить географию Озерлага. Тайшет, Чуна, Шиткино, Чукша, Алзамай, Ново-Чунка, Невельская — такие названия населенных пунктов значатся в обратных адресах на конвертах. Батюшку неоднократно перебрасывали из одного отделения лагеря в другое. Это была умышленная травля, санкционированная лагерным начальством. Сам отец Алексий писал 8 мая 1955 г. родным: «Этапы — такая тяжелая вещь, что и представить Вам трудно, особенно, когда этапируемый еще и инвалид и нагружен своими же вещами, как верблюд. Прибудешь на новое место, временно приходится быть и без постели, и без определенного места, правда, временно, но все же неприятно».
Сначала, за три с половиной года, протоиерею удалось отправить лишь пять писем. В первом из них говорилось: «Сегодня 18-е октября 1950 года. Милого дорогого Алешеньку поздравляю со днем Ангела, а папу и маму — с именинником. Дай, Господи, всем нам здоровья и возможности снова видеть друг друга. В такие дни, как сегодняшний, сердце особенно больно сжимается от воспоминаний. Только молитва и надежда на милость Божию умиротворяют скорбящую душу. Писать часто я не могу — от меня это не зависит... Из продуктов можно прислать сухарей серых своего печения (не кондитерских) и даже наполовину с черными, сахару и обязательно чеснока с луком. Без поддержки Вашей мне будет очень трудно выдержать... Вышел из барака на воздух. Кругом гористая местность, покрытая лесом. Небо с нависшими снежными облаками. Унылая осень — унылое настроение. Для души пространство не является препятствием. Послал Вам в воздух привет и благословение. Живите с Богом!»
Следующую весточку отец Алексий отправил родным только 11 декабря 1951 г.: «Я здоров сравнительно для своих лет и благополучен по милости Божией. Милость Божию, по Вашим молитвам, являемую надо мною, грешным, я чувствую всегда. Впредь не забывайте же меня в своих молитвах. За Вашу любовь да воздаст Вам Господь. Об очень многом, о своих переживаниях хотелось бы поделиться с Вами, но в письме всего не напишешь... Ежедневно я вспоминаю всех Вас в своих недостойных молитвах».
В лагерях особого режима заключенные отбывали срок в той же одежде, в которой были при аресте. Правда, все добротные и хорошие вещи тут же отбирали у них уголовники. Поэтому в своих письмах батюшка постоянно просил: «Из вещей мне ничего не надо!» В жестокие сибирские морозы престарелый пастырь носил легкое осеннее пальто.
14 января 1953 г. отец Алексий писал: «Не нахожу слов, как благодарить Вас за ту сыновнюю любовь, которую проявляете Вы по отношению ко мне — своему горюну-отцу. Благодарю Господа Бога за Вас, моих детей. Прошу, чтобы Он воздал Вам Своею милостью за Вашу любовь и память обо мне, грешном. Сколько горя и скорби, выпавших на мою долю, я причинил Вам и покойной матушке! Не посетуйте на меня — ибо от Господа пути и судьбы каждому человеку. Буди Его святая воля! Не желал бы я никому испытать тех скорбей... Такова моя участь — доля, предназначенная Господом... Мое здоровье удовлетворительное. Конечно, возраст сказывается — силы уходят, но все же бодрюсь и горячо молю Господа, чтобы дал мне возможность повидать Вас и по-христиански умереть... Конечно же, пусть будет как угодно Господу. Слава Богу, время идет к весне, а зима стоит суровая — морозы до 55°... Любящий Вас деда Алеша».
Пятое письмо батюшка отправил 10 января 1954 г.: «Наконец имею возможность послать Вам очередное письмо... Целый год Вы, дорогие, не имели от меня весточки. Сердечно благодарю Вас за Вашу любовь, которую проявили к своему отцу в письмах и посылках... С горечью в сердце думаю, что уже 4 года, как я нахожусь на Вашем иждивении. Очевидно, воля Божия испытывает Ваше терпение и сыновнюю любовь... Сказывается старость, сказывается довольно сильно и быстро. Стараюсь не поддаваться. Двигаюсь, но хожу, как дед в последние годы своей жизни. Памятую часто о смертном часе, страшит и ужасает мысль, что придется сложить свои кости в далекой стороне... Но — буди воля Господня! Всецело уповаю на милосердие Божие! Это только меня и подкрепляет. Вперед приветствую всех Вас со светлым праздником. Да хранит Вас Господь!»
С 20 апреля 1954 по 8 апреля 1955 гг. священник уже смог отправить родным 14 писем и в первом из них сообщил: «Сегодня, в Великий Вторник, получили мы неожиданную праздничную радость: разрешено писать нам письма в неограниченном количестве... Сегодня же спешу порадовать Вас и приветствовать с наступающим Великим Праздником Пасхи. Четыре года я лишен был радости хотя бы письменно передать Вам Пасхальный привет... Сейчас в бараке все спят, а я пишу письмо, так как дневалю ночью. Вот моя работа, которой я доволен...»
В другом письме, от 13 января 1955 г., говорилось: «Не желаю никому переживать то, что я переживаю... Зима ныне все время стоит суровая — до 40° и ниже. Все время приходится сидеть в бараке. Недостаток движения и свежего воздуха, конечно, не могут благотворительно влиять на здоровье. 73-й год мне идет, и долге ли я протяну, только Господь ведает. Писал я Вам про актировку з/к инвалидов и больных стариков. Актировка идет, но когда до меня дойдет, трудно сказать.. Буду писать в Москву... Посылаю Вам свое благословение».
1 февраля батюшка писал: «Сегодня я прошел актировку. Через полмесяца или месяц должна быть и судебная комиссия, которая оформит всех актированных, и затем, говорят, списки освобожденных уже двумя комиссиями направлены будут в Москву, а там решится наша судьба, куда кого направят... Может быть, к Пасхе, мы этого не знаем — только Господь ведает — нас отсюда сгруппируют и отправят куда следует... Одно время я почти лишился сна... Храни Вас Господь!»
Но к 8 апреля 1955 г. ситуация практически не изменилась: «Вчера, в праздник Благовещения, получил от Вас письмо. Читая письмо, мысленно приветствовал Вас с Великим праздником, а затем мысль и чувства невольно перешли на Вербное воскресение — преддверие Светлого Христова Воскресения. Боже мой, наступают великие дни Страстной недели, а затем и Светлые Пасхальные дни. Сердце верующего человека благоговейным чувством проникается от величайших воспоминаний Евангельских событий... Мысленно в это время — 4 апреля (по старому стилю) — я буду с Вами, дорогие мои, и издалека — издалека понесется к Вам мой Пасхальный привет! Вы пишете, что ждете от меня известий о дальнейшей моей судьбе. Увы! Порадовать пока ничем не могу; терпение у нас уже истощилось, а, очевидно, надо еще потерпеть. На все воля Божия...»
«Обратите внимание на мой новый адрес...» — семь раз повторялись эти слова в письмах батюшки из Озерлага. Столько раз за четыре года отец Алексий вынужден был переносить тяготы пересылок. Каково было стерпеть нечеловеческие условия сибирских этапов тяжелобольному престарелому пастырю, каково ему было обустраиваться в новых местах заточения среди уголовников, знает один Господь Бог. Ведь вновь прибывшие всегда получали худшие места в бараках и урезанное, по сравнению со «старожилами», питание. Какой же несокрушимой верой надо было обладать, чтобы писать в его положении: «Живу надеждой на милость Божию...», «Всецело уповаю на милосердие Божие...», «Буди Его святая воля!»35
После смерти Сталина в 1953 г. верующим действительно разрешили в лагере молиться, ежемесячно писать письма родным, постепенно начался пересмотр дел. 29 ноября 1954 г. о. Алексий Кибардин написал заявление Генеральному прокурору СССР: «Отношение ко мне следователя во время следствия, грубое и придирчивое, явно враждебное, а затем суровый приговор Трибунала вывели меня старика из равновесия, и поэтому я не смог использовать права обжалования этого приговора. Следователь, который в грубой форме с площадной бранью заявил мне: «Ты поп и бывший лагерник, ты враг Родины и советской власти, ты должен был вредить и, значит, вредил советской власти», — не предъявил мне сформулированного обвинения... Виновным себя не признавал и не признаю, совесть моя чиста: ни Родине я не изменил и никого не обидел»36.
Заявление батюшки рассмотрел военный прокурор Ленинградского округа, в заключении которого от 22 февраля 1955 г. говорилось о необходимости снизить наказание, как «чрезмерно суровое», до фактически отбытого срока — 5 лет и 2 месяца. И 1 апреля Военный трибунал округа принял решение снизить приговор до 5 лет лишения свободы в исправительно-трудовом лагере, заключенного освободить и считать его не имеющим судимости без поражения в правах. 22 мая 1955 г. о. Алексий был освобожден в рабочем поселке Заярске и вскоре выехал в Ленинград. Перед освобождением он отслужил в лагере Пасхальную службу.
В виде апокрифа она описана в одной из книг о преподобном Серафиме Вырицком: «И вот приблизился праздник Пасхи 1955 года. Отец Алексий благословил приготовить все необходимое к торжественному служению, весь лагерь пришел в движение, шили ризы, вытачивали из дерева сосуды для богослужения. Накануне Пасхи начальник лагеря вызвал отца Алексия и спросил: почему заключенные возбуждены? Отец Алексий успокоил его, сказав, что никаких возмущений не будет и быть не может — сегодня наступает великий праздник Пасхи.
Перед началом Пасхальной службы освятили престол — и вдруг все чудесно изменилось — появились 40 священников в белых ризах, сшитых из простыней и покрывал. В половине двенадцатого ночи хор запел ирмос канона «Волною морскою». Тогда явилось знамение: по Байкалу прошла огромная волна, ударила с шумом о берег, окатив водою всех собравшихся под открытым небом встречать Пасху, — и откатилась, затихая. Вдруг зажглись тысячи лучин — все пространство озарилось огнями. Ровно в 12 часов ночи священство и весь народ запели: «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити», — тысячи голосов подхватили пасхальное песнопение. Оно разносилось над лесом, над водами Байкала, поднималось к небу. Многие молились со слезами: и заключенные, ж солдаты, и даже лагерное начальство. Отец Алексий первым воскликнул: «Христос Воскресе!» — «Воистину Воскресе!» — ответили 20 тысяч голосов, эхо ответа понеслось в тайгу, и все леса, облака, воды, вся природа откликнулись на этот призыв. В это время в воздух поднялись тысячи птиц. Они летали над лагерем, ликовали, радовались с людьми. Началась литургия — служили 40 священников, было приготовлено 40 деревянных чаш, и все 20 тысяч заключенных причащались. Все христосовались друг с другом. Отец Алексий громко прочел огласительное слово святителя Иоанна Златоуста, 40 священников вышли с крестами, и все прикладывались ко кресту.
Такое чудо сотворил Господь на берегах Байкала. Не было, наверное, такой Пасхи нигде на Земле. После службы начали разговляться — были даже яйца, куличи и пасхи. Начальник лагеря был поражен — откуда все это явилось! Он спросил у отца Алексия сколько дней празднуется Пасха, и, узнав, попросил объявить, что три дня все могут на работу не выходить — благодать Божия и радость Пасхальная коснулась сердца начальника. Один из заключенных, бывший до революции корреспондентом, побывавший во многих странах, сказал отцу Алексию: «Я был на праздновании Пасхи в Иерусалиме, в Константинополе, в других благословенных местах но такой благодати, как сегодня, не ощутил нигде и никогда».
Близились дни освобождения, все томились в ожидании, и вот однажды отец Алексий сказал в проповеди: «Мы знаем с вами, что святитель Николай — великий заступник, скорый помощник и чудотворец, он помогает даже иноверцам. Давайте помолимся святителю Николаю о нашем освобождении и попостимся три дня перед его праздником». 40 человек согласились три дня не вкушать пищи, но выдержали пост только 26 человек (вместе с отцом Алексием, который причастил всех постившихся). И в день памяти святителя Николая, 22 мая (по гражданскому календарю) 1955 года, пришло известие об освобождении этих двадцати шести человек. Как сокрушались тогда не выдержавшие поста!
После освобождения начальник лагеря пригласил отца Алексия к себе в дом, угостил его. «Я никогда не встречал такого человека, как Вы, — сказал он, — день празднования Пасхи до глубины поразил меня. Я прошу Вас молиться за меня; может быть, Господь и меня помилует и обратит к Себе». Он вручил отцу Алексию билет в мягкий вагон до Москвы (билет был оплачен до Ленинграда, но прямого поезда не было, нужно было делать пересадку в Москве)»37.
Однако это описание далеко от реальности. Поселок Заярск, где весной 1955 г. отбывал срок батюшка, находился в 520 км северо-западнее Байкала на берегу Ангары, но и там не могло быть такой многолюдной Пасхальной службы. Билет же отцу Алексию был оплачен в плацкартном вагоне до города Луга Ленинградской области, который батюшка выбрал в качестве места жительства.
Получив справку об освобождении и билет, протоиерей в начале июня выехал в Ленинград. Все мысли были о встрече с родными. Близ города на Неве жили сын, профессор Педиатрического института Сергей Алексеевич Кибардин, невестка Вера Дмитриевна (она в юности собиралась в монастырь, но отец Алексий как-то спросил, не согласится ли Вера выйти замуж за его сына, и она согласилась), внук Алеша — дорогие и любящие люди. В пути с батюшкой случилось тяжелое несчастье. Позднее он вспоминал, что «не только расслабился по дороге, но и совершил большой грех — не поблагодарил Бога, думал только о встрече с родными, о покое на старости лет». При этом о. Алексий говорил: «Когда тревога, то мы до Бога. Получать хорошо, а поблагодарить Бога — не хватает времени и сил»38.
В упоминавшемся письме еп. Лужскому Алексию батюшка так описывал произошедшее: «Массу переживаний не выдержал мой организм. Дорогой, в Москве, при посадке на ленинградский поезд, у меня случилось кровоизлияние в мозгу. Я упал, лишился языка, но сознания, к счастью, не потерял. Мне помогли подняться, ввели в вагон, и в таком состоянии я доехал. Сын и невестка встретили меня в Ленинграде, сняли с поезда и привезли на ст. Всеволожскую, пригласили врача. Врач констатировал у меня «паралич» и все удивлялся, как я мог доехать в таком состоянии»39.
Около двух месяцев о. Алексий болел, а как только смог вставать — 8 августа — написал о своем освобождении и возвращении домой Ленинградскому митрополиту Григорию. В тот же день Владыка поставил резолюцию о выделении протоиерею пособия на лечение в размере 2000 рублей, отметив, что «служить разрешение подтверждается». 15 августа о. Алексий был на приеме у митрополита, который принял его «как отец родной». Батюшка подал Владыке заявление о назначении вторым священником в Казанскую церковь Вырицы и предоставлении помещения в церковном доме для трех человек которые жили с ним до ареста. Тут же митрополит подписал указ о назначении о. Алексия приписным священником в Вырицу с оплатой из церковных средств и предписал приходскому совету принять меры к устройству помещения для него40.
Так батюшка вернулся в Вырицу, где многие прихожане его помнили и любили, и с конца августа вновь стал служить в Казанской церкви. Правда, место настоятеля было занято, с 1950 г. в этой должности служил священник Михаил Иванов. Со временем он стал духовным сыном о. Алексия, который по мере сил исполняв обязанности второго священника. Все помещения церковного дома также оказались заняты, и первый год после возвращения в Вырицу батюшка снимал квартиру в частном доме на Полтавской ул.,33.
В августе 1955 г. Успенским постом по просьбе о. Алексия священник М. Иванов пособоровал его. Позднее батюшка так писал о нахлынувших на него в тот момент чувствах: «После совершения Таинства Елеосвящения, я переживал такое дивное, радостное состояние, что я словами не могу его передать. Я ярко вспомнил все мною пережитое и переживаемое и от избытка чувств благодарных все повторял слова Псалмопевца: «Что воздам Господеви моему : всех, яже воздаде ми!». Все повторяю эти слова, а сам плачу. И вдруг, внутри себя, я слышу, как будто ясный ответ: «Вот теперь тебе и надо принять монашество!» Утром я сообщил свои переживания сыну и невестке и заявил о своем решении принять монашество»41.
В январе 1956 г. о. Алексия приехал навестить в Вырицу его духовный сын по Царскому Селу епископ Смоленский Михаил (Чуб). Батюшка рассказал ему о своем намерении принять монашество, Владыка благословил его. Вскоре еп. Михаил побывал у Патриарха Алексия и доложил Святейшему о возвращении прот. А. Кибардина из лагерей и его желании принять монашество. 27 февраля епископ вновь приехал в Вырицу и передал Первосвятительское благословение на принятие, как того хотел о. Алексий, келейного иноческого пострига.
11 марта 1956 г. батюшка написал на имя Патриарха прошение о принятии монашества, в котором отмечал: «У меня явилось сильное желание, хотя в единонадесятый час своей жизни, иноком послужить Господу Богу, теперь я желаю и стремлюсь к этому, о чем мне два раза прорекал старец Серафим». Однако 18 марта Патриарх поставил на прошении резолюцию: «На усмотрение Преосвященного Митрополита Ленинградского», а Владыка Елевферий (Воронцов) 13 апреля указал: «Предложить о. Кибардину пострижение принять в Псково-Печерском монастыре и пожить там некоторое время»42.
Желание о. Алексия принять монашество келейно и остаться жить в миру, в любимой Вырице, оказалось невыполнимым. В то время такая практика запрещалась органами советской власти, и келейный постриг не благословляли. Кроме того, настороженность у многих вызывала и сама фигура батюшки. Так, возможно, на решение митрополита Елевферия повлияло письмо благочинного Пригородного округа прот. Василия Раевского от 12 апреля 1956 г. о том, что принятие монашества и продолжение проживания о. А. Кибардина в Вырице нежелательно, так как это якобы вносит разделение в приходскую жизнь.
20 апреля о. Алексий написал митрополиту, что не может согласиться на его предложение по болезненному состоянию, а также потому, что на его иждивении живет 82-летняя старица Елизавета Яковлевна Масальская, которую жена завещала не бросать, а похоронить: «Она мучилась, пока я был в лагерях, оставить ее без призора, а самому пойти в монастырь, будет бесчеловечно». Протоиерей просил благословения быть иноком без пострига, а когда он окрепнет, разрешить епископу Смоленскому Михаилу его келейный постриг. На это прошение через четыре дня последовала негативная резолюция викарного епископа Лужского Романа: «Тайный или келейный постриг в монашество не разрешается. Быть иноком без пострига никому не возбраняется».
10 мая о. Алексий подал еще одно прошение митр. Елевферию, но Владыка 16 июня опять ответил прежним предложением: «Внимательно рассмотрев Вашу просьбу, нахожу, что принятие Вами келейно-иноческого пострига и оставление Ваше на жительство в мирских условиях не соответствует и Вашему стремлению, и пользе дел церковных... предлагаю Вам принять постриг в Псково-Печерском монастыре и остаться в нем для прохождения монашеского делания, хотя бы на некоторое время. В случае Вашего согласия на мое предложение переговоры о Вашем постриге и поселении в Псково-Печерском монастыре с Преосвященным Иоанном, епископом Псковским и Порховским, с большим желанием возьму на себя»43. ,
В это же время над о. Алексием нависла угроза выселения из Вырицы. 21 июня прот. В. Раевский подал рапорт митрополиту о том, что после возвращения о. А. Кибардина к нему постоянно растет паломничество верующих, даже из отдаленных приходов епархии. Благочинный усматривал в этом опасность и отмечал: «Монахини во главе с мон. Вероникой агитируют среди верующих, что о. Алексий — «святой, прозорливый старец», «страдалец за веру», обиженный своим духовным начальством, бывший духовник схимонаха Серафима и его преемник по старчеству. Одной из причин лишения протоиерея Кибардина квартиры в частном доме было постоянное паломничество к нему верующих, очень надоевших хозяину». На этом рапорте епископ Роман поставил резолюцию: «Потребовать от протоиерея Кибардина объяснения относительно паломничества народа к нему и принять немедленно меры к прекращению этого паломничества. В противном случае будут приняты к нему строгие меры воздействия». Еще 20 июня прот. В. Раевский встретился с о. Алексием и сказал, что ему следует прекратить прием посетителей, ссылаясь на болезнь, и даже совсем уехать жить к сыну во Всеволожск.
Это предложение потрясло батюшку, и он ответил категорическим отказом, написав 28 июня благочинному, что уехать из Вырицы не может, так как здесь похоронена его жена, а с ней заочно отпет и похоронен сын, погибший в 1944 г. на войне: «Дорога для меня эта могила! Находясь в лагере, я молил Господа, чтобы вернуться сюда и лечь рядом с дорогим для меня прахом. Господь внял моей молитве. И вдруг Вы предлагаете мне уехать! Нет, пока я в силах, хочу молиться здесь около дорогих могилок, хочу и умереть здесь»44.
В результате о. Алексий остался в Вырице и с осени 1956 г. последние годы жизни проживал в церковном доме на ул. Кирова, где ему выделили две комнаты. 7 августа 1957 г., по состоянию подорванного в лагере здоровья, вышел за штат и с тех пор проживал в Вырице, получая ежемесячную пенсию в 300 рублей (и дополнительно 300 рублей от приходского совета) как заштатный протоиерей.
21 сентября 1957 г. батюшка написал прошение епископу Лужскому Алексию (Коноплеву), где в последний раз просил о келейном пострижении в мантию: «С прошлого года я стараюсь выполнять монашеское послушание, указанное мне еп. Михаилом, так как я, согласно своего желания и полученного Архиерейского благословения, по его словам (еп. Михаила) являюсь монахом, хотя и без пострига. Но я желаю пострижения, ибо верую, что чрез это священнодействие я получу Божественную Благодать, необходимую иноку для успешного монашеского делания. Вся беда моя в том, что я не имею сил поехать в монастырь — в иную епархию. Я едва передвигаюсь, помогая отцу настоятелю в служении, насколько могу. Но чувствую, силы мои слабеют, и я скоро не смогу дойти и до храма Божия.
Ваше Преосвященство, ведь можно совершить келейный постриг и в Вырицком Казанском храме, даже в той комнате-келии, где я живу? Ради Господа, устройте, разрешите этот вопрос!» Но резолюция митр. Елевферия и на данное письмо, по сути, осталась прежней: «...имеются разнообразные соображения, что лучше бы этого [келейного пострижения] не делать, а поступить по первому совету Свят. Патриарха, т.е. принять ему постриг в Псково-Печерском монастыре и после некоторое время пробыть [там]»45.
На это предложение отец Алексий ответил согласием и 14 ноября попросил митрополита снестись с епископом Псковским и Порховским Иоанном относительно приезда и пострижения в Псково-Печерском монастыре. Однако осуществить свое намерение батюшка уже не успел — состояние его здоровья резко ухудшилось. 26 апреля 1958 г. о. Алексий, прося отсрочить поездку до лета, писал митр. Елевферию: «С трудом добираюсь в воскресный день до храма Божия, чтобы причаститься Святых Тайн. Конец может прийти неожиданно... Если же я через два месяца буду в таком состоянии, в каком нахожусь в данное время, тогда можно будет поставить крест на моем пострижении. Буди Воля Божия!»46 Поездка в обитель была отложена на неопределенное время.
Кроме того, вскоре качались «хрущевские гонения» на Церковь и постриг даже в каком-либо из монастырей, над которыми нависла угроза полного закрытия, стал проблематичным. Новый Ленинградский митрополит Гурий (Егоров) 6 марта 1961 г. в своем заключении по делу о. Алексея писал, что в нем нет письменного согласия настоятеля Псково-Печерского монастыря на постриг там, принятие же монашества в Ленинграде предполагает наличие монаха-руководителя, которого сейчас в епархии нет.
Последние годы своей жизни о. Алексий посвятил внутренней молитве и покаянию. В начале 1960-х гт. старца навещал в Вырице схиигумен Савва (Савченко) из Псково-Печерского монастыря и схимонахиня Мария (Маковкина) из Николо-Богоявленского кафедрального собора, знавшая батюшку еще по его служению в Царском Селе. Когда позволяло здоровье, о. Алексий прогуливался неподалеку от дома. Обычно его окружали дети, тянувшиеся к любвеобильному батюшке. В ту пору о. Алексий всегда носил широкий кожаный монашеский пояс, знаменующий умерщвление плоти и неустанную брань со страстями47.
Скончался верный служитель Божий у себя дома в 8 часов утра апреля 1964 г. — ровно через 15 лет (с разницей в два дня) после смерти прп. Серафима Вырицкого, как и предсказал ему в свое время старец. Об этом говорится, в частности, в письме духовного сына и одновременно духовника о. Алексия, бывшего иосифлянина, настоятеля церкви Покрова Пресвятой Богородицы в Мариенбурге прот. Петра Белявского председателю Епархиального совета прот. Сергию Румянцеву от 12 апреля 1964 г.: «...приношу Вам глубокую благодарность за предоставленную возможность мне совершить литургию и отпевание дорогого для меня почившего о. Алексия, с которым я был духовными узами связан почти сорок лет, а последние пять лет я был его духовным отцом, а он был моим. С момента прекращения регулярного служения в Казанской церкви я аккуратно ездил к нему два раза в месяц для духовного его удовлетворения. Мне хочется Вам сообщить о пророческих словах иеросхимонаха Серафима, над ним сбывшихся. Отец Серафим ему предсказал, что он умрет после его смерти через 15 лет. И вот 3-го апреля 1964 г. исполнилось 15 лет со дня смерти о. Серафима и точно через 15 лет скончался о. Алексий, т.е. 5-го апреля»48.
Отпевание батюшки 9 апреля в Казанской церкви Вырицы о. Петр совершил вместе с настоятелем Павловского собора Гатчины прот, Иоанном Кондрашевым, настоятелем Петропавловской церкви Вырицы прот. Владимиром Сидоровым и бывшим иосифлянином протодиаконом Гатчинского собора Михаилом Яковлевым. 14 апреля канцелярия митрополита Ленинградского и Ладожского Никодима предписала настоятелям храмов епархии вписать в церковный синодик имя отца Алексия на вечное поминовение. Вскоре был напечатан некролог в «Журнале Московской Патриархии», но без упоминания об «иосифлянском прошлом» протоиерея. Похоронили батюшку на вырицком поселковом кладбище, и могила его сейчас постоянно посещается и почитается верующими. Реабилитирован же был о. Алексий «как жертва политических репрессий» по своему делу 1950 г. только 10 сентября 1997 г.
Вырица.
Могила протоиерея о. Алексия (Кибардина).
1. ЦГИА СПб., ф. 19, оп. 105, д. 24.
2. Духовенство и церковнослужители Феодоровского Государева собора / Публ. Д.О. Бохонского // Санкт-Петербургские епархиальные ведомости. 2001. Вып. 24. С. 98; Архив С.-Петербургской епархии, ф. 1, оп. 3, д. 124.
3. Филимонов В.П. Старец иеросхимонах Серафим Вырицкий и Русская Голгофа. СПб., 1999. С. 303.
4. Духовенство и церковнослужители Феодоровского Государева собора. С. 98; Архив С.-Петербургской епархии, ф. 1, оп. 3, д. 124.
5. ЦГАСПб., ф. 132, оп. 10, д.7, лл. 5,16.
6. Там же, д. 29, лл. 1-7.
7. АУФСБ СПб. ЛО, ф. арх.-след. дел, д. П-86884, л. 26.
8. Там же, д. П-83017.
9. Там же, т. 5, л. 11.
10. ЦГА СПб., ф. 132, оп. 10, д. 7, лл. 1-2,102,105.
11. АУФСБ СПб. ЛО, ф. арх.-след. дел, д. П-83017, т. 3, лл. 767-771.
12. Там же, т. 3,5.
13. Чернавская Л.Ф. Государев собор. // Санкт-Петербургские епархиальные ведомости. 2001. Вып. 24. С. 92-93.
14. Там же; ЦГА СПб., ф. 132, оп. 10, д. 7, лл. 110-201.
15. Шкаровский М.В. Иосифлянство: течение в Русской Православной Церкви. СПб., 1999. С. 163,186,191-192,309.
16. Ломагин Н.А. Неизвестная блокада. Кн. 2. СПб-М., 2002. С. 460.
17. Архив УФСБ СПб. ЛО, ф. арх.-след. дел, д. П-86884, л. 73.
18. Там же, л. 171.
19. Там же, лл. 33,43.
20. Там же, л. 36.
21. Там же, л. 71.
22. Там же, л. 172.
23. Архив С.-Петербургской епархии, ф. 1, оп. 4, п. 11, д. 2.
24. Там же.
25. ЦГА СПб., ф. 9324, оп. 1, д. 25, л. 2.
26. Архив С.-Петербургской епархии, оп. 3, д. 124, лл. 20-24.
27. Там же, лл. 41-42.
28. Там же, лл. 82-82 об.
29. Филимонов В.П. Указ. соч. С. 306; Архив С.-Петербургской епархии, ф. 1,оп. 3, д. 124.
30. Иеросхимонах Серафим Вырицкий. М., 1996. С. 106.
31. Архив УФСБ СПб. ЛО, ф. арх.-след. дел, д. П-86884, л. 116.
32. Там же, л. 136.
33.Там же. лл. 115, 168.
34. Архив С.-Петербургской епархии, ф. 1, оп. 3, д. 124, л. 82 об.
35. Филимонов В.П. С. 311-315.
36. Архив УФСБ СПб. Л О, ф. арх.-след. дел, д. П-86884, лл. 169-172.
37. Иеросхимонах Серафим Вырицкий. С. 107-109.
38. Там же. С. 109.
39. Архив С.-Петербургской епархии, ф. 1, оп. 3, д. 124, л. 83.
40. Там же, лл. 33-35.
41. Там же, л. 83.
42. Там же, лл. 46-47.
43. Там же, лл. 51-55.
44. Там же, лл. 63-69.
45. Там же лл. 82-84.
46. Там же, лл. 95-96.
47. Филимонов В.П. Указ. соч. С. 317.
48. Архив С.-Петербургской епархии, ф. 1, оп. 3, д. 124, лл. 126-127.
Литература.
М. Шкаровский. Судьбы иосифлянских пастырей. Иосифлянское движение Русской Православной Церкви в судьбах его участников. Архивные документы. СПБ, 2006.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 160; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!