Агенты влияния. Сионистское лобби

 

Абакумова, судя по всему, били и истязали больше года, пытки прекратили врачи, предупредив, что Абакумов умрет. И тем не менее Абакумов не признался ни в чем, ни в малейшей мере! Это еще одно разоблачение фальшивок о том, что «невинные жертвы сталинских репрессий» якобы оговаривали себя под пытками. Если человеку не в чем было себя оговаривать, то он ни себя, ни других не оговаривал и под пытками. А если было, то он это делал и без пыток, как это сделали члены ЕАК.

За это к Абакумову относятся с большим уважением те, кто мог бы пострадать, будь Абакумов трусливее.[497] Но я не склонен равнять его с Зоей Космодемьянской. Думаю, что тут дело совершенно в другом, а именно – в непонимании того, что происходит, ни прокуратурой, ни самим Абакумовым.

Прокуратура не могла понять, почему он, безжалостно организовавший ликвидацию украинских националистов, не трогал еврейских? А Абакумов, уже вжившийся в «культурное» общество, где «антисемитизм» является большим преступлением, чем измена Родине, не мог понять, чего от него требуют следователи? Ну не тронул он еврейских мальчиков, ну запретил допрашивать врача‑еврея, пусть и дурака, но явно невиновного (раз он еврей). Ну и что? Разве можно быть антисемитом? Думаю, что Абакумов, сам того не подозревая, был агентом влияния сионистов и еврейских жидов в МГБ. Он, сам этого не понимая, лоббировал их интересы там.

Я не верю ни в какое его сознательное действие ни в пользу сионистов, ни в пользу Израиля. Он занимал такой пост и в такой стране, что подобного поста ни сионисты, ни Израиль и близко не могли ему даже пообещать. В связи с чем он должен был предать Родину в пользу Израиля? В его преступлении нет ни малейших мотивов. Это полностью переродившийся жид, который и сам этого не сознавал.

Вот посмотрите на «перестройку» в своем конце – 1989‑1991 гг. Откуда в стране, где не был снят ни один фильм, не издана ни одна книга хотя бы с одним словом против Родины, в стране, которая гордилась патриотизмом своих граждан, вдруг в одночасье повылезали десятки тысяч уродов с воплями «патриотизм – это прибежище идиотов» и «жить нужно в той стране, где лучше»? Ведь на самом деле переубедить человека очень трудно. Значит, эти люди уже были в СССР, их были уже миллионы – несколько поколений уродов. Всю жизнь эти животные говорили одно, а думали совершенно другое. При этом все эти выродки совершенно спокойно считали себя коммунистами и верными сынами великой Родины. Сегодня в том же ФСБ уже коммунистов преследуют все те же уроды, которые до перестройки преследовали «диссидентов». Этим полковникам в глаза говорят, что они подлецы, что они не имеют права называться офицерами, а эти подонки, как и Абакумов, искренне не понимают – о чем это? В чем их обвиняют?

Но это, конечно, крайний случай маразма. А в деле Абакумова мы видим только непонимание должностным лицом того, кому же на самом деле он служит.

Приведу еще один пример. Вот Голда Меир вспоминает, что через несколько недель после того, как она организовала две мощные антисоветские демонстрации в Москве, и за две недели до того, как был упразднен Еврейский антифашистский комитет, она была на приеме у министра иностранных дел СССР В. М. Молотова. Она пишет:

 

«…и я вспомнила тот прием и военный парад на Красной площади, который мы смотрели накануне. Как я позавидовала русским – ведь даже крошечная часть того оружия, что они показали, была нам не по средствам. И Молотов, словно прочитавмои мысли, поднял свой стаканчик с водкой и сказал мне: „Не думайте, что мы все это получили сразу. Придет время, когда и у вас будут такие штуки. Все будет в порядке“.[498]

 

У меня вопрос. Если правительство СССР приняло решение оказать помощь оружием и боевой техникой Израилю, то почему Молотов не сообщил об этом послу Израиля определенно? Значит, решения такого еще не было. Но тогда как он посмел пообещать ей «такие штуки» ? Кто‑то может подумать, что Молотов был таким человеком – болтливым и легкомысленным. Тогда прочтите, что о нем написал наш союзник по тяжелейшей войне У. Черчилль:

 

«Человек, которого Сталин тогда выдвинул на трибуну советской внешней политики, заслуживает описания, которым в то время не располагали английское и французское правительства. Вячеслав Молотов – человек выдающихся способностей и хладнокровно беспощадный.

Его черные усы и проницательные глаза, плоское лицо, словесная ловкость и невозмутимость хорошо отражали его достоинства и искусство. Он стоял выше всех среди людей, пригодных быть агентами и орудием политики машины, действие которой невозможно было предсказать. Я встречался с ним только на равной ноге, в переговорах, где порой мелькала тень юмора, или на банкетах, где он любезно предлагал многочисленные формальные и бессодержательные тосты. Я никогда не видел человеческого существа, которое больше подходило бы под современное представление об автомате. И все же при этом он был, очевидно, разумным и тщательно отшлифованным дипломатом. Как он относился к людям, стоявшим ниже его, сказать не могу. То, как он вел себя по отношению к японскому послу в течение тех лет, когда в результате Тегеранской конференции Сталин обещал атаковать Японию после разгрома германской армии, можно представить себе по записям их бесед. Одно за другим щекотливые, зондирующие и затруднительные свидания проводились с полным хладнокровием, с непроницаемой скрытностью и вежливой официальной корректностью. Завеса не приоткрывалась ни на мгновение. Ни разу не было ни одной ненужной резкой ноты. Его улыбка, дышавшая сибирским холодом, его тщательно взвешенные и часто мудрые слова, его любезные манеры делали из него идеального выразителя советской политики в мировой ситуации, грозившей смертельной опасностью.

Переписка с ним по спорным вопросам всегда была бесполезной, и если в ней упорствовали, она заканчивалась ложью и оскорблениями. Лишь однажды я как будто добился от него естественной, человеческой реакции. Это было весной 1942 года, когда он остановился в Англии на обратном пути из Соединенных Штатов, мы подписали англо‑советский договор, и ему предстоял опасный перелет на родину. У садовой калитки на Даунинг‑стрит, которой мы пользовались в целях сохранения тайны, я крепко пожал ему руку, и мы взглянули друг другу в глаза. Внезапно он показался мне глубоко тронутым. Под маской стал виден человек. Он ответил мне таким же крепким пожатием. Мы молча сжимали друг другу руки. Однако тогда мы были прочно объединены, и речь шла о том, чтобы выжить или погибнуть вместе. Вся его жизнь прошла среди гибельных опасностей, которые либо угрожали ему самому, либо навлекались им на других. Нет сомнений, что в Молотове советская машина нашла способного и во многих отношениях типичного представителя – всегда верного члена партии и последователя коммунизма. Дожив до старости, я радуюсь, что мне не пришлось пережить того напряжения, какому он подвергался – я предпочел бы вовсе не родиться. Что же касается руководства внешней политикой, то Сюлли, Талейран и Меттерних с радостью примут его в свою компанию, если только есть такой загробный мир, куда большевики разрешают себе доступ».[499]

 

И вот этот человек (единственный, кстати, не глава правительства, который в 6‑ти томах «Истории Второй мировой войны» У. Черчилля удостоился столь длинного описания), который и с Черчиллем говорил на равных, вдруг «не с бухты‑барахты» обещает Израилю казенное имущество. Не потому ли, что Голда Меир предварительно восхищалась другим:

 

«После того, как я пожала руку Молотову, ко мне подошла его жена Полина.

– Я так рада, что вижу вас наконец! – сказала она с неподдельной теплотой, даже с волнением. И прибавила:

– Я ведь говорю на идиш, знаете?

– Вы еврейка? – спросила я с некоторым удивлением.

– Да! – ответила она на идиш. – Их бин а идише тохтер (я дочь еврейского народа).

Мы беседовали довольно долго. Она знала, что произошло в синагоге, и сказала, как хорошо было, что мы туда пошли.

– Евреи так хотели вас увидеть, – сказал она.

Потом мы коснулись вопроса о Негеве, обсуждавшегося тогда в Объединенных Нациях. Я заметила, что не могу отдать его, потому что там живет моя дочь, и добавила, что Сарра находится со мной в Москве. «Я должна с ней познакомиться», – сказала госпожа Молотова. Тогда я представила ей Сарру и Яэль Намир; она стала говорить с ними об Израиле и задала Сарре множество вопросов о киббуцах – кто там живет, как они управляются. Она говорила с ними на идиш и пришла в восторг, когда Сарра ответила ей на том же языке. Когда Сарра объяснила, что в Ревивим все общее и что частной собственности нет, госпожа Молотова заметно смутилась. «Это неправильно, – сказала она. – Люди не любят делиться всем. Даже Сталин против этого. Вам следовало бы ознакомиться с тем, что он об этом думает и пишет». Прежде чем вернуться к другим гостям, она обняла Сарру и сказала со слезами на глазах: «Всего вам хорошего. Если у вас все будет хорошо, все будет хорошо у всех евреев в мире».[500]

 

Последняя фраза жены министра иностранных дел СССР звучит как‑то странно – это в связи с чем евреям СССР будет хорошо, если хорошо будет Израилю? Так не потому ли Молотов, который был столь жестким к союзникам‑британцам, стал вдруг таким мягким к Израилю, который для СССР «был никто и звать никак»?

Думаю, что если бы я сказал Молотову, что он агент влияния и лоббирует интересы Израиля, то тот бы страшно возмутился. Но ведь подумайте, разве мог он на Политбюро действительно беспристрастно голосовать по вопросам Израиля, если уже сам пообещал послу оказать Израилю помощь? А его жене‑еврейке только тогда будет хорошо, когда не СССР, а Израилю будет хорошо…

Так что уж если сам Молотов на евреях «поплыл», то чего же мы хотим от Абакумова?

 

 

Слишком много знал

 

Исследуя дело Абакумова, приходишь к мысли, что он почему‑то был глубоко уверен, что его в конце‑концов освободят потому, что он знает о чем‑то таком, что кто‑то авторитетный на воле обязательно должен принять меры к его освобождению. Он писал много заявлений с жалобами, с уверениями в верности, но в тоне его писем чувствовалась какая‑то уверенность: есть признание ошибок, но нет и намека на раскаяние. И на суде он также держал себя уверенно.

Кстати о суде. В отличие от сталинских судов, суд над Абакумовым был уже полностью подлым хрущевским судилищем с непременными подлецами судьями и с подонком прокурором (правда, персонально пока все еще с теми же самыми подонками).

Судили Абакумова в 1954 г. совершенно издевательски. Ведь он был врагом Берия. Берия, став в марте 1953 г. министром объединенного МВД‑МГБ, освободил кое‑кого из арестованных по делу Абакумова, но об освобождении самого Абакумова и речи не шло. Тем не менее на суде прокурор Руденко обвинял его как «члена банды Берия». Арестовали Абакумова, по сути, за невозбуждение дел против евреев, а осудили за их возбуждение. Судил его судья Зейдин, если вы помните, то это единственный судья, которому доверили стряпать дело на Берия.

Суд над Абакумовым и его подельниками был в Ленинграде и считался открытым, но протокол этого «открытого» суда имеет гриф «совершенно секретно». Абакумов отмел все обвинения, виновным себя ни в чем не признал, потребовал привлечения к делу оправдывающих его документов. В последнем слове сказал: «Меня оклеветали, оговорили. Я честный человек… Я доказал свою преданность партии и Центральному комитету…» Это, конечно, не помогло. Говорят, что перед выстрелом он успел крикнуть: «Я все, все напишу в Политбюро…» [501] И эти слова свидетельствуют о том, что сам расстрел для него был внезапным, хотя его объявили в приговоре.

Тут дело в том, что после суда Абакумову должны были дать 10 дней на написание прошения о помиловании, но ему сделали исключение – убили через час после вынесения приговора в присутствии, разумеется, Руденко.

Складывается впечатление, что Абакумов был уверен, что кто‑то учтет, что на следствии и суде он молчал и примет меры к его освобождению. И надежды его, надо сказать, были не без оснований.

Я упоминал о том, что вместе с Абакумовым был арестован Лев Шейнин, который незадолго до ареста занимал очень высокий пост в Генеральной прокуратуре СССР. Сидевший с ним в одной камере полковник МГБ Чернов вспоминал:

 

«От него я и узнал, что Берию посадили. Шейнину, понятно, этого не сказали, но Лева башковитый – по характеру записей в протоколе допроса сам обо всем догадался и тут же написал письмо Хрущеву, они друг с дружкой давно знакомы. Главное, был случай, когда Лева ему добро сделал: входил в комиссию, которая по заданию Политбюро что‑то проверяла на Украине, и составил справку в пользу Хрущева. И Руденко ходил у него в дружках, тоже, видно, замолвил словечко – в общем, Леву вскоре выпустили».[502]

 

Вот, видимо, и Абакумов надеялся на что‑то в этом роде. Но знал он, судя по итогу, что‑то такое, что те, кто мог его спасти, предпочли, чтобы он не только замолчал навсегда, но и перед расстрелом не успел ничего ни сказать, ни написать.

Кстати, Столярова с Катусевым это тоже заинтересовало, и Столяров посвятил целую главу гипотезам о том, почему Абакумова так быстро спровадили на тот свет. Но ничего вразумительного придумать не смог, кроме «противозаконные действия Хрущева – тропа не торная, она еще ждет своего исследователя».

Так почему бы нам не пройтись по этой тропе?

 

Глава 11.

Все не так!

 

 

Дело врачей

 

Это дело оболгано до крайней степени и нам оно интересно с точки зрения того, о чем мог молчать на допросах Абакумов, и пример того, как, начиная с Хрущева и по настоящее время, извращена история тех времен.

Если вы спросите у любого, кто интересуется историей «дела врачей», то, вероятно, в 99% случаев вам ответят: была такая Лидия Тимашук, которая в 1953 г. написала в ЦК донос на врачей‑евреев о том, что они якобы неправильно лечат членов правительства, и из‑за этого доноса МГБ арестовало много врачей‑евреев, которых, по обыкновению, начали бить и пытать. А советские газеты начали антисемитский шабаш против всех евреев вообще.

Вот, к примеру, упомянутый мною академик Российской академии образования Д. В. Колесов в своей книге наставляет учителей:

 

«Не случайна судьба врача Л. Тимашук: в 1939, будучи студенткой медицинского института, она привлекла к себе внимание обращением в правительство с призывом об организации конкурса на изыскание „средств продления жизни т. Сталина, бесценной для СССР и всего человечества“.

…В начале 50‑х Тимашук вновь обратилась в ЦК, на этот раз с письмом, где жаловалась на неправильность используемых в санитарном управлении Кремля методов обследования и лечения руководящих товарищей. Письмо имело скорее производственный характер, но проинтерпретировано было как сигнал о заговорщицкой, вредительской деятельности группы консультантов, ведущих клиницистов страны.

…И хотя ряд фамилий «вредителей» был вполне подходящ в плане актуальной тогда борьбы с «космополитизмом», все же политически это был не самый удачный выбор объекта жертвоприношения. Профессиональные заслуги и политическая безвинность этих людей были слишком очевидны».[503]

 

В этой цитате все ложь, кроме фамилии Л. Тимашук, но не верится, чтобы Д. В. Колесов врал специально: этот факт он использует как базу для психологического портрета И. В. Сталина и вряд ли бы ему как ученому пришло в голову опираться на заведомо ложный, пусть и с трудом, но проверяемый факт. То есть Колесов глубоко уверен, что так оно и было на самом деле.

А вот человек врет абсолютно умышленно. Н. С. Власик, начальник охраны Сталина, генерал‑лейтенант, начальник Главного управления охраны МГБ о деле Л. Тимашук знал все до тонкостей и тем не менее пишет в своих воспоминаниях:

 

«После смерти т. Жданова медсестра Кремлевской больницы Тимашук опротестовала диагноз врачей, лечивших Жданова, о чем было доложено на Политбюро начальником Санитарного управления Кремля профессором Егоровым П. И. Была создана авторитетная комиссия по этому вопросу из профессоров под председательством профессора Егорова П. И. После вскрытия тела т. Жданова комиссией было установлено, что лечение Жданова было правильным, а заявление медсестры Тимашук было ошибочно и совершенно безграмотно, о чем и было доложено на Политбюро».[504]

 

Здесь тоже все до последней строчки ложь (исключая фамилию Тимашук), но мы видим совершенно новый вариант брехни, в корне расходящийся с предыдущим.

А вот пишет честнейший историк В. В. Кожинов. Я не всегда согласен с его оценками, но Вадим Валерьянович никогда не подгонял факты под свои оценки – не искажал их и не врал. Но и он в этом деле ошибается (его ошибку я выделил в тексте):

 

«Позднее Рюмин сумел докопаться до составленной почти 5 лет назад, 29 августа 1948 г., записки врача Л. Ф. Тимашук, в которой она сообщала о выявленном ею при снятии электрокардиограммы заведомо неправильном диагнозе, поставленном ее коллегами А. А. Жданову (который через день, 31 августа, умер). Сталин тогда, в 1948‑м, не придал никакого значения записке Тимашук и собственноручно начертал на ней: «В архив». Вполне вероятно, что это было обусловлено, в частности, его возникшим незадолго до того недовольством или даже недоверием по отношению к Жданову. Но теперь, в связи с рюминскими «материалами» о «заговоре» врачей, давняя записка была воспринята Сталиным совершенно иначе, – как убедительнейшее доказательство.

…Следует сказать в связи с этим, что широко распространенные до сего времени представления об Л. Ф. Тимашук как о злобной и коварной «антисемитке», которая будто бы и положила начало делу «врачей‑убийц», абсолютно не соответствует действительности; перед нами один из множества мифов, столь характерных для «общепринятых» представлений о послевоенном периоде.

Во‑первых; диагноз Тимашук был совершенно верен, его подтвердило патологоанатомическое вскрытие.

Во‑вторых, среди врачей, диагноз которых Тимашук оспаривала в своей записке, не было евреев!»[505]

 

Ошибается В. В. Кожинов – не мог ни Сталин, ни остальные члены Политбюро видеть эту записку в 1948 г.! Иначе бы Власик не врал, эта записка с распоряжением Сталина «В архив» – его алиби. А он врет, он утверждает, что записка была написана не ему, а Егорову, либо он, Власик, передал записку Егорову для доклада. Даже Столяров пишет о том, что записка Тимашук в 1948 г. миновала Политбюро:

 

«Вошедший в азарт Рюмин не сомневался в победе: ведь, фигурально выражаясь, у него на руках был козырный туз – датированное августом 1948 года донесение заведующей отделением функциональной диагностики Лечсанупра Кремля Лидии Тимашук на имя генерал‑лейтенанта госбезопасности Н. Власика о лечении больного Жданова вопреки объективным данным кардиограмм. Причем тревожный сигнал доктора Тимашук через Власика попал к руководителям МГБ и после сугубо формальной проверки – представьте себе! – был подшит в дело».[506]

 

Власик врет, что «после вскрытия тела т. Жданова комиссией было установлено, что лечение Жданова было правильным». Ведь Тимашук, а не Егоров, поставила правильный диагноз, следовательно, лечение Жданова изначально было неправильным! Как же Сталин и остальные члены Политбюро могли не принять меры и даже об этом забыть, ведь Егоров и их лечил?! Не сошли же они с ума все одновременно…

Как мог Егоров, лечивший Жданова, возглавить комиссию по правильности своего лечения?! Ведь это полностью исключено!

Власик не мог не скрыть записку Тимашук от Политбюро по простой причине – это посторонние могут считать, что врачи виноваты в смерти члена Политбюро А.А. Жданова, но Власик, который принял на работу всех этих врачей, отлично знал, что это он виноват – это его люди залечили Жданова. В случае вскрытия факта неправильности лечения это ему, Власику, надо будет объясняться на Политбюро, в первую очередь, почему он по протекции покровителя Абакумова секретаря ЦК А. А. Кузнецова пригласил из Ленинграда Егорова, а не нашел более подходящего врача.

Поэтому Власик и врет, поэтому и называет врача‑кардиолога «медсестрой».

 

 

Л. Ф. Тимашук

 

Кстати, о «медсестре». Лидия Феодосьевна Тимашук родилась в 1898 г. в семье унтер‑офицера, закончила гимназию, одновременно работая, в 1918 г. поступила на медицинский факультет Самарского университета, но в 1920 г., прервав учебу, пошла на борьбу с эпидемией тифа и закончила медобразование уже в Москве в 1926 г. С тех пор она 38 лет работала в Лечебно‑санитарном управлении Кремля, пока ее все же не выгнали «пострадавшие от ее доноса». Итак, вот что она писала Власику.[507]

 

«29 августа 1948 г.

Копия

НАЧАЛЬНИКУ ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ ОХРАНЫ МГБ СССР Н. С. ВЛАСИКУ

28/VIII‑c/г. я была вызвана нач. ЛСУК профессором Егоровым к тов. Жданову А. А. для снятия ЭКГ.

В этот же день вместе с пр. Егоровым, акад. Виноградовым и пр. Василенко я вылетела из Москвы на самолете к месту назначения. Около 12 ч. дня сделала А. А. ЭКГ, по данным которой мною диагностирован «инфаркт миокарда в области левого желудочка и межжелудочковой перегородки», о чем тут же поставила в известность консультанта.

Пр. Егоров и д‑р Майоров заявили мне, что это ошибочный диагноз и они с ним не согласны, никакого инфаркта у А. А. нет, а имеется «функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни и предложили мне переписать заключение, не указывая на „инфаркт миокарда“, а написать „осторожно“ так, как это сделала д‑р Карпай на предыдущих ЭКГ.

29/VIII у А. А. повторился (после вставания с постели) сердечный припадок и я вторично была вызвана из Москвы, но по распоряжению акад. Виноградова и пр. Егорова ЭКГ 29/VIII в день сердечного приступа не была сделана, а назначена на 30/VIII, а мне вторично было в категорической форме предложено переделать заключение, не указывая на инфаркт миокарда, о чем я поставила в известность т. Белова A. M.

Считаю, что консультанты и лечащий врач Майоров недооценивают безусловно тяжелое состояние А. А., разрешая ему подниматься с постели, гулять по парку, посещать кино, что и вызвало повторный приступ и в дальнейшем может привести к роковому исходу.

Несмотря на то, что я по настоянию своего начальника переделала ЭКГ, не указав в ней «инфаркт миокарда», остаюсь при своем мнении и настаиваю на соблюдении строжайшего постельного режима для А. А.

29/VIII‑48 г.

Зав. каб.

Передано майору Белову А. М. 29/VIII‑48 г. в собственные руки».

 

Итак, вопреки заключению кардиолога с 22‑летним стажем об инфаркте у Жданова три профессора и врач заставили этого кардиолога замолчать и продолжали убеждать Жданова, что тому необходимо увеличивать физические нагрузки. Как вам это нравится?

А как вам понравится реакция Власика на попытку Тимашук спасти Жданова? О ней Тимашук написала будущей «жертве сталинизма» секретарю ЦК А. А. Кузнецову.

 

«7 сентября 1948 г.

СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) тов. А. А. КУЗНЕЦОВУ

28/VIII с/г по распоряжению начальника Лечебно‑Санитарного Управления Кремля, я была вызвана и доставлена на самолете к больному А. А. Жданову для снятия электрокардиограммы (ЭКГ) в 3 ч.

В 12 час. этого же дня мною была сделана ЭКГ, которая сигнализировала о том, что А. А. Жданов перенес инфаркт миокарда, о чем я немедленно доложила консультантам академику В. Н. Виноградову, проф. Егорову П. И., проф. Василенко В. X. и д‑ру Майорову Г. И.

Проф. Егоров и д‑р Майоров заявили, что у больного никакого инфаркта нет, а имеются функциональные расстройства сердечной деятельности на почве склероза и гипертонической болезни и категорически предложили мне в анализе электрокардиограммы не указывать на инфаркт миокарда, т.е. так, как это сделала д‑р Карпай на предыдущих электрокардиограммах.

Зная прежние электрокардиограммы тов. Жданова А. А. до 1947 г., на которых были указания на небольшие изменения миокарда, последняя ЭКГ меня крайне взволновала, опасение о здоровье тов. Жданова усугубилось еще и тем, что для него не был создан особо строгий постельный режим, который необходим для больного, перенесшего инфаркт миокарда, ему продолжали делать общий массаж, разрешали прогулки по парку, просмотр кинокартин и пр.

29/VIII, после вставания с постели у больного Жданова А. А. повторился тяжелый сердечный приступ болей, и я вторично была вызвана из Москвы в Валдай. Электрокардиограмму в этот день делать не разрешили, но проф. Егоров П. Ив. в категорической форме предложил переписать мое заключение от 28/VIII и не указывать в нем на инфаркт миокарда, между тем ЭКГ явно указывала на органические изменения в миокарде, главным образом, на передней стенке левого желудочка и межжелудочковой перегородки сердца на почве свежего инфаркта миокарда. Показания ЭКГ явно не совпадали с диагнозом «функционального расстройства».

Это поставило меня в весьма тяжелое положение. Я тогда приняла решение передать свое заключение в письменной форме Н. С. Власик через майора Белова А. М. – прикрепленного к А. А. Жданову – его личная охрана.

Игнорируя объективные данные ЭКГ от 28/VIII и ранее сделанные еще в июле с/г в динамике, больному было разрешено вставать с постели, постепенно усиливая физические движения, что было записано в истории болезни.

29/VIII больной встал и пошел в уборную, где у него вновь повторился тяжелый приступ сердечной недостаточности с последующим острым отеком легких, резким расширением сердца и привело больного к преждевременной смерти.

Результаты вскрытия, данные консультации по ЭКГ профессора Незлина В. Е. и др., полностью совпали с выводами моей электрокардиограммы от 28/VIII‑48 г. о наличии инфаркта миокарда.

4/IX‑1948 г. начальник ЛечСанупра Кремля проф. Егоров П. И. вызвал меня к себе в кабинет и в присутствии глав. врача больницы В. Я. Брайцева заявил: «Что я Вам сделал плохого? На каком основании Вы пишете на меня документы. Я коммунист, и мне доверяют партия и правительство и министр здравоохранения, а потому Ваш документ мне возвратили. Это потому, что мне верят, а вот Вы, какая‑то Тимашук, не верите мне и всем высокопоставленным консультантам с мировым именем и пишете на нас жалобы. Мы с Вами работать не можем, Вы не наш человек! Вы опасны не только для лечащих врачей и консультантов, но и для больного, в семье которого произвели переполох. Сделайте из всего сказанного оргвыводы. Я Вас отпускаю домой, идите и подумайте!»

Я категорически заявляю, что ни с кем из семьи тов. А. А. Жданова я не говорила ни слова о ходе лечения его.

6/IХ‑48 г. начальник ЛечСанупра Кремля созвал совещание в составе академ. Виноградова В. Н., проф. Василенко В. X., д‑ра Майорова Г. И., патологоанатома Федорова и меня. На этом совещании Егоров заявил присутствующим о том, что собрал всех для того, чтобы сделать окончательные выводы о причине смерти А. А. Жданова и научить, как надо вести себя в подобных случаях. На этом совещании пр. Егоров еще раз упомянул о моей «жалобе» на всех здесь присутствующих и открыл дискуссию по поводу расхождения диагнозов, стараясь всячески дискредитировать меня как врача, нанося мне оскорбления, называя меня «чужим опасным человеком».

В результате вышеизложенного, 7/Х‑48 г. меня вызвали в отдел кадров ЛечСанупра Кремля и предупредили о том, что приказом начальника ЛечСанупра с 8/Х с/г я перевожусь на работу в филиал поликлиники.

Выводы:

1) Диагноз болезни А. А. Жданова при жизни был поставлен неправильно, т. к. еще на ЭКГ от 28/VIII‑48 г. были указания на инфаркт миокарда.

2) Этот диагноз подтвердился данными патолого‑анатомического вскрытия (д‑р Федоров).

3) Весьма странно, что начальник ЛечСанупра Кремля пр. Егоров настаивал на том, чтобы я в своем заключении не записала ясный для меня диагноз инфаркта миокарда.

4) Лечение и режим больному А. А. Жданову проводились неправильно, т. к. заболевание инфаркта миокарда требует строгого постельного режима в течение нескольких месяцев (фактически больному разрешалось вставать с постели и проч. физические нагрузки).

5) Грубо, неправильно, без всякого законного основания профессор Егоров 8/IХ‑с/г убрал меня из Кремлевской больницы в филиал поликлиники якобы для усиления там работы.

7/IХ‑48 г.

Зав. кабинетом электрокардиографии Кремлевской больницы  

врач Л. Тимашук».  

 

Итак, как видите, Власик вместо того, чтобы вмешаться и спасти Жданова, или хотя бы разобраться, что же произошло, направляет заявление тому, на кого Тимашук жалуется – Егорову. Это, надо сказать, даже в сегодняшней России запрещено. И Егоров устраивает травлю Тимашук. За что? За то, что она правильно установила диагноз?

Но и секретарь ЦК Кузнецов в смерти Жданова не стал разбираться, а на письмо Тимашук, по ее утверждению, он просто промолчал. Промолчал и на второе письмо, которое Тимашук послала ему в декабре 1948 г.

Потом, после ХХ съезда, когда Хрущев объявил, что «дело врачей» якобы состряпано Сталиным по доносу Тимашук, Лидия Феодосьевна очень много писала всем, пытаясь добиться справедливости и восстановить свое честное имя. Вот прочтите отрывок из письма Тимашук министру здравоохранения СССР, написанного сразу после упомянутого съезда 31.01.1956 г.

 

«…Майор Белов предложил мое заявление с ЭКГ передать не в ЦК ВКП(б), а по линии его начальства – Н. С. Власик. Я не возражала, но просила это сделать побыстрее, т.к. состояние больного ухудшалось, а режим и лечение не соответствовали его заболеванию (больному разрешалось вставать в уборную, гулять по парку и ежедневно делали общий массаж – массажистка Туркина В. Д.).

30/VIII‑48 г. больной Жданов А.А. скончался. Результаты патологоанатомического вскрытия подтвердили диагноз инфаркта миокарда, поставленного мною при жизни больного (вскрытие производилось на даче в Валдае патологоанатомом Федоровым).

7/IX‑1948 г. я написала письмо в ЦК ВКП(б) на имя секретаря Кузнецова А. А., в котором изложила свое мнение о неправильном диагнозе и лечении больного Жданова (копию письма прилагаю).

Я не получила ответа на письмо, и 7 января 1949 г. вторично послала в ЦК ВКП(б) А. А. Кузнецову письмо с просьбой принять меня по делу покойного Жданова, но и на это письмо ответа не получила, с тех пор я больше никуда не обращалась по этому вопросу.

Спустя четыре с лишним года, в конце 1952 г., меня вызвали в МГБ к следователю по особо важным делам, который предложил мне написать все то, что я знаю о лечении и смерти Жданова А. А.

Я изложила то, что мною уже было написано в 1948 г. в ЦК ВКП(б) т. Кузнецову А. А. После этого меня еще вызывали в МГБ по тому же вопросу.

20/01‑1953 г. меня вызвали в Кремль к Г. М. Маленкову, который сообщил мне о том, что он от имени Совета Министров СССР и И. В. Сталина передает благодарность за помощь Правительству в разоблачении врачей – врагов народа и за это Правительство награждает меня орденом Ленина. В беседе с Г. М. Маленковым речь шла только о врачах, лечивших Жданова. Я ответила, что ничего особенного не сделала для того, чтобы получить столь высокую награду, и на моем месте любой советский врач поступил бы так же.

В Кремлевской больнице я проработала 28 лет без единого упрека, о чем свидетельствует награждение меня в 1950 г. орденом «Знак Почета» и в 1954 г. орденом «Трудового Красного Знамени».

 

И еще через 10 лет Тимашук все пытается достучаться до партноменклатуры. Вот отрывок из ее письма в Президиум XXIII съезда КПСС, съезда, который проводился уже после того, как Хрущева самого выгнали на пенсию и заклеймили позором «волюнтаризма».

 

«…Руководство 4‑го Глав. Управления во главе с проф. A. М. Марковым в апреле 1964 г. заявило мне, что я не могу больше оставаться в должности зав. отделением функциональной диагностики (несмотря на то, что руководимое мною отделение носит звание „Бригады коммунистического труда“), потому что в 4‑ом Управлении работают профессора, пострадавшие, и создали мне такие условия, что я вынуждена была уйти на пенсию. После ухода на пенсию я потеряла возможность получить квартиру, мне отказано в характеристике для получения персональной пенсии и т.п.»

 

Никто не ответил врачу Тимашук и она умерла оклеветанной в 1988 г.

 

 

Немного честная

 

А все потому, что Тимашук в те годы была слишком хитрой, но те, кого она хотела перехитрить, потворствовали ее хитростям только до того момента, пока не почувствовали себя в безопасности. Поэтому она, в конце концов, перехитрила только себя.

Давайте проанализируем все, что она написала и добавим к этому анализу факты, которые собрал Г. Костырченко в своем пасквиле на Сталина.[508]

Из ее слов в письмах следует, что Тимашук очень, ну просто очень‑очень хотела спасти Жданова. Давайте поставим себя на ее место. Вот мы сделали кардиограмму и из нее узнали, что у Жданова инфаркт и для того, чтобы его спасти, нужно немедленно прописать ему строжайший постельный режим. Если мы честные врачи, то что бы мы сделали? Правильно, мы немедленно бросились бы к Жданову и убедили его лечь, не вставать и не сильно шевелиться. Спасать, так уж спасать! А что сделала Тимашук?

Она ни слова не говорит Жданову, по требованию Егорова и Виноградова меняет свой диагноз, а затем пишет записку Власику, причем находит где‑то фотоаппарат, чтобы снять фотокопию кардиограммы. (Саму кардиограмму она приложила к записке). Как это понять? А понять это нужно только так.

Ей плевать было на Жданова, она заботилась только о себе. Ведь если бы Жданов умер, а вскрытие показало, что у него был инфаркт, то все врачи (Майоров, Егоров, Виноградов) хором бы указали пальцами на нее как на виновницу – ведь это она своей расшифровкой кардиограммы «убедила» их, что инфаркта нет. Вот Тимашук и застраховалась, послав письмо Власику. Теперь, в случае смерти Жданова от инфаркта, она могла кричать, что всех предупреждала, а если бы Власик ее записку и ленты кардиограммы уничтожил, то она бы предъявила их фотокопии. Мне думается, что она сама не сильно верила в свой диагноз и если бы Жданов выздоровел, то она бы оправдалась перед Власиком, что от старательности «перебдела», ведь в таких случаях лучше «перебдеть», чем «недобдеть».

Но Жданов умер и теперь она своей запиской поставила, как минимум, на грань увольнения Егорова, Виноградова и самого Власика.

31 августа 1948 г. Жданову делают вскрытие. Странно уже то, что для вскрытия было бы разумнее всего перевезти тело Жданова в Москву, в специализированную операционную, но вместо этого патологоанатом Федоров приезжает в санаторий на Валдай и делает это вскрытие в полутемной ванной комнате. При вскрытии тела члена Политбюро обязан быть и представитель Политбюро, которому патологоанатом обязан объяснить причины смерти. Таким представителем на Валдай вылетел секретарь ЦК А. А. Кузнецов. Мало того, хотя их никто не звал, но вместе с Кузнецовым на вскрытии присутствовали Вознесенский и Попков. Я уже писал, что эта троица была расстреляна за измену Родине через 2 года, в 1950 г. по так называемому «ленинградскому делу».

Вот эти «честные партийцы» и обеспечили, чтобы, по словам Костырченко, «…сделанное Федоровым описание обнаруженных на сердце Жданова свежих и застарелых рубцов, свидетельствовавших о нескольких перенесенных им инфарктах, содержало массу неопределенных и туманных формулировок («некротические очажки», «фокусы некроза», «очаги миомаляции» и т.п.), имеющих цель скрыть эти инфаркты. Их также «не заметили» и участники организованного 31 августа в Москве консилиума, в котором участвовали профессора В. Н. Виноградов, В. Ф. Зеленин, А. М. Марков, В. Е. Незлин, Я.Г. Этингер и П. И. Егоров. Ознакомившись с соответствующей клинической и патологоанатомической документацией, а также с анатомическим препаратом сердца покойного, доставленным с Валдая на самолете, они, оставаясь верными принципам корпоративной солидарности, подтвердили правильность официального диагноза».

Костырченко пишет о «корпоративной солидарности», как будто речь идет не о смерти человека, а о распитии казенного медицинского спирта. Кроме этого, разве Кузнецов, Вознесенский, Попков и Власик были врачами? Их‑то какая «корпоративная солидарность» заставила одобрить фальсификацию диагноза и доложить Сталину и стране, что Жданов умер не от инфаркта, а от «паралича болезненно измененного сердца при явлении острого отека легких» ?

Но оставалась Тимашук со своим заявлением. Вся профессорская братия начала на нее давить, но, видимо, боясь возможного следствия, Тимашук была в растерянности. Тогда Виноградов поставил министру здравоохранения СССР Е. И. Смирнову ультиматум, и Смирнов 7 сентября дал распоряжение о переводе Тимашук в районный филиал Кремлевской больницы.

Не стоит удивляться тому, что министр исполнил приказ академика Виноградова. Дело в том, что Виноградов был экспертом, доверенным лицом судебных органов. Он давал заключения судам, какой врач преступник, а какой – нет. В 1938 г. он был членом экспертной комиссии врачей, по заключению которой суд приговорил к расстрелу профессоров Левина и Казакова, а учителю Виноградова, профессору Плетневу, дал 25 лет лишения свободы.

Но Тимашук, однако, не собиралась соглашаться с тем, что ее так нагло отлучают от кремлевской кормушки. И она пишет новую жалобу. Но обратите внимание – кому! Жалобы пишут начальникам. У Тимашук они были такими: начальник Лечсанупра Кремля Егоров – начальник Главного управления охраны Власик – министр МГБ Абакумов – Предсовмина Сталин. Власику она уже писала, следовательно надо было писать либо Абакумову, либо Сталину, а если в партийные органы, то просто в ЦК. Но она пишет персонально тому, кто благословил фальсификацию диагноза, – Кузнецову. Простите, но это не жалоба, и не желание отстоять принципы, это шантаж. И шантаж срабатывает: Тимашук оставляют в Кремлевской больнице. Более того, она разохотилась и зачем‑то еще раз обращается к Кузнецову в декабре 1948 г. (этого письма она не сохранила).

Возможно, она даже радовалась тому, как хитро она прищучила всех, и действительно ей очень долго потакали (о чем ниже). Но она стала соучастником преступления и отрезала себе пути назад: теперь, чем дальше уходило время, тем больше ее записка Власику становилась обвинением ей самой – почему она молчала о том, что Жданова залечили? Далее события по делу о лечении Жданова развивались так.

В связи с расследованием по делу о смерти Щербакова Тимашук 24 июля и 11 августа 1952 г. пригласили в МГБ как эксперта. Упомянутый мною Костырченко делает заключение, что в «ходе этого визита случайно выяснилось», что Жданова лечили неправильно. Это исключено, хотя формально Егорова и Виноградова арестовали после этих вызовов Тимашук в МГБ (18 октября Егорова и 4 ноября Виноградова). Во‑первых, если бы следователи узнали о ее письме Власику, то первым бы арестовали его, а на самом деле Власика арестовали только в декабре. Во‑вторых, сама Тимашук пишет, что по поводу ее письма Власику и неправильного лечения Жданова ее вызвали к следователю «в конце года», а июль и начало августа это не конец года. В‑третьих, она слишком малая величина, чтобы по ее словам арестовали академика и профессора. Нет, Тимашук, как и полагается соучастнику, молчала и о письме Власику, и о неправильном лечении Жданова.

Арест Егорова и Виноградова был произведен после того, как назначенная следствием экспертная комиссия под председательством главного терапевта Минздрава СССР профессора П. Е. Лукомского рассмотрела все оставшиеся документы по лечению Жданова и пришла к выводу, что врачи его залечили. Я пишу про «оставшиеся документы», поскольку летом 1951 г., когда был арестован министр МГБ Абакумов, «Власик, почувствовав опасность, не только изъял у Егорова все документы, связанные с разбирательством жалоб и заявлений Тимашук, пытаясь тем самым утаить их от нового руководства МГБ, но потом доложил Сталину, что никаких оснований подозревать кремлевских медиков не существует», – пишет Костырченко.

Таким образом, о записке Тимашук следствие узнало только где‑то в ноябре 1952 г. и скорее всего от начавших каяться Егорова или Виноградова. Егоров докладывал следствию: «Не подлежит никакому сомнению, что если бы Абакумов и Власик провели должную проверку заявления Тимашук сразу же после его поступления, то мы, врачи, виновные в гибели Жданова, были бы разоблачены еще в 1948 году».

Таким образом, в ноябре 1952 г. («в конце года» ) Тимашук осталось только подтвердить следствию, что она в 1948 г. такую записку Власику писала. И ей некуда было деться: факт своего письма Власику она подтвердила. Но я хочу, чтобы вы обратили внимание на следующие моменты.

Ни Егоров, ни Виноградов не знали и не могли сообщить следствию, что 7 сентября Тимашук написала еще одну записку – Кузнецову. И об этом ни следствие, ни Сталин так и не узнали. А ведь это было очень важно, поскольку вводило в круг подозреваемых в том, что они заинтересованы в смерти Жданова, не врачей‑евреев, а партийную элиту.

Непонятно, почему следствие не арестовало саму Тимашук. Ведь следователи пытались раскрыть заговор, ошибочно считая, что это заговор врачей. Основанием так считать было то, что врачи неправильно лечили Жданова и скрыли это от правительства. Но ведь врач Тимашук делала то же самое! Более того, если Егоров и Виноградов могли добросовестно заблуждаться и не верить, что у Жданова инфаркт, то Тимашук 28 августа, наклеив ленты кардиограммы на бумагу, ниже без тени сомнения написала: «Инфаркт миокарда в обл. передней стенки и перегородки». Но не бросилась к Жданову и не предупредила его! Что толку от ее записки, о которой она после устройства своих дел 4 года молчала, позволяя тем же врачам так же плохо лечить советское правительство? Но следствие Тимашук не арестовало. Почему?

По существу непонятно и за что Тимашук наградили высшим орденом страны и прославили на весь Союз. Формальный ответ, что ее, дескать, сделали героем на фоне врачей‑вредителей, должен быть принят – против потребностей агитации и пропаганды нечего возразить. Когда нужно, а героев нет, то их создают искусственно. Но ведь этот орден одновременно стал и ее иммунитетом от следствия: теперь ее уже и не могли допросить об участии Кузнецова в сокрытии причин смерти Жданова. Более того, этот орден вполне можно считать наградой именно за это молчание.

 

 

Три ордена

 

Непонятно, чья была инициатива в награждении Тимашук орденом. Сталина? Могло быть и так, что он, увидев все это дерьмо врачей Лечсанупра Кремля и «чекистов» МГБ, мог сгоряча распорядиться наградить единственного человека, который хоть что‑то пытался сделать. Но во всех документах, что я прочел нет ни малейшего упоминания о том, чтобы Сталин хоть когда‑нибудь вспоминал о Тимашук. Инициатором награждения могли также выступать непосредственные производственные и партийные начальники Тимашук, впрочем, даже если бы наградить Тимашук распорядился Сталин, то и тогда бы эти начальники обязаны были подготовить представление в Верховный Совет СССР.

Кто эти начальники. По линии государства Лечсанупр подчинялся Главному управлению охраны, а им в то время командовал Игнатьев, сам этот главк входил в состав МГБ, а министром МГБ был Игнатьев, кроме этого, следствие не должно было протестовать против награждения Тимашук и вывода ее из числа подозреваемых, а следствием руководил Игнатьев. Так что Тимашук за орден трижды обязана Игнатьеву – будущему убийце Сталина.

С партийными начальниками Тимашук сложнее. Известно, что до ареста Кузнецова куратором МГБ был он. Известно, что после смерти Сталина и назначения Берия министром объединенного МВД, куратором МВД стал Игнатьев. Кто был куратором органов госбезопасности в период между Кузнецовым и Игнатьевым – неизвестно. Это заинтересовало историка В. В. Кожинова и он путем косвенных вычислений пришел к выводу, что в это время партийным начальником чекистов был Хрущев. Таким образом, кто бы ни был инициатором награждения Тимашук, а обязана она орденами Хрущеву и Игнатьеву, обязана уже тем, что они, зная, что Тимашук надо арестовать, не выступили против ее награждения, если даже считать, что инициатором его все же был Сталин, а не они сами.

Вы можете усомниться в правильности вышеприведенных рассуждений: Кузнецов был уже два года как расстрелян. Ну смолчала Тимашук, ну рассказала бы следствию о своей записке ему, – какая разница? На данном этапе расследования эта разница пока не видна, но я хотел бы обратить ваше внимание на следующее.

Тимашук за 4 года получила 3 ордена. По тем временам это многовато даже для физика, занятого созданием водородной бомбы. Она не была изобретателем, не совершила никаких открытий. За что столько наград? Вот давайте сопоставим даты ее награждений с ключевыми этапами дела Кузнецова. Но прежде два момента.

Трудовые ордена СССР вне правил давались либо за какой‑то исключительный трудовой подвиг, либо к юбилею, если награжденный был большой шишкой и его юбилей праздновался. Но Тимашук была скромным врачом, кроме этого, в 1950 и в 1954 гг. у нее не было никаких юбилеев, т.е. вне правила ее не должны были награждать. А правилом было давать трудовые ордена по итогам пятилетки: наиболее отличившимся в пятилетке предприятиям выделялись ордена, которые сами предприятия распределяли между наиболее отличившимися работниками. Но четвертая пятилетка 1950 годом только заканчивалась, пятая заканчивалась в 1955 г., следовательно, «орденоносными» годами были 1951‑й и 1956‑й. А Тимашук получила ордена в 1950‑ом и в 1954‑ом. За что?

Второй момент. В 1938 г., когда начался открытый суд над Рыковым и Бухариным с подельниками, уже в ходе процесса к суду с письмом обратился врач Белостоцкий, сообщив, что он из газет узнал, что судят врачей‑убийц Горького и ему есть что по этому поводу сообщить суду. Сообщил он о том, что его однажды для подмены послали в качестве медсестры делать уколы больному Горькому. Профессор Левин, «лечивший» Горького, полагая, что не терапевт Белостоцкий не поймет что к чему, распорядился вкалывать больному писателю лошадиные дозы строфантина. Когда Белостоцкий удивился такому назначению и спросил об этом Левина, тот вдруг вообще отменил свое ранее данное назначение вводить Горькому строфантин. Такое «лечение» Горького запомнилось Белостоцкому, а когда он из газет узнал, что это не случайность, то решил сообщить об этом эпизоде суду. Я привожу этот момент вот к чему. В те годы, когда люди узнавали, что тот или иной деятель арестован, то они считали своим гражданским долгом сообщить о фактах деятельности арестованного, которые они до той поры не могли оценить.

Так вот, в 1949 г. арестовывают, а в 1950 г. судят «ленинградскую группу» – Кузнецова, Вознесенского, Попкова и пр. Тимашук знает, что Кузнецов скрыл от Политбюро то, что Жданова залечили. Ее гражданский долг сообщить об этом следствию или суду. Но она молчит. В 1950 г. суд приговаривает Кузнецова к расстрелу, так и не узнав, что тот замешан в смерти Жданова. А молчащая Тимашук получает орден «Знак Почета».

 

А.Кузнецов

 

В 1952 г., когда следствие установило, что Жданова все же залечили, Тимашук надо было бы сообщить, что в сокрытии этого участвовал Кузнецов. Но Тимашук молчит и получает орден Ленина.

В 1954 г., когда еще очень неуверенно себя чувствовавший во главе страны Хрущев начинает реабилитацию Кузнецова, Тимашук могла напомнить, что Кузнецов замешан в сокрытии смерти Жданова. Но Тимашук молчит и получает орден Трудового Красного Знамени.

А в 1956 г. Хрущев не может придумать ничего лучшего для фальсификации дела о смерти Жданова, как объявить Тимашук доносчицей, по вине которой якобы арестовали невинных врачей. Тимашук начинает возмущаться, обращаться во все инстанции, но поезд уже ушел: во всех инстанциях сидят люди, «преданные дорогому Никите Сергеевичу».

Вот и вся история Тимашук.

 

 

Промежуточные выводы

 

Что нам отсюда необходимо вычленить и запомнить. Во‑первых, среди элиты ВКП(б) созрел какой‑то заговор, причем не просто «мирной оппозиции» или людей, «недовольных политикой Сталина», а заговор людей злобных и решительных, способных на убийство кого угодно, в том числе, а, возможно, и в первую очередь, – Сталина.

Во‑вторых. Часть этих людей была расстреляна в 1950 г. по «ленинградскому делу», но она не выдала подельников и эти подельники практически всю свою жизнь делали все, чтобы на них не упало никакое подозрение в организации убийств государственных деятелей СССР.

Более того, правда об этом заговоре опасна даже для сегодняшнего режима России, поскольку фальсификация «документов» этого дела идет до сих пор, чем мы займемся позже.

По поведению Хрущева понятно, что он был в этом заговоре и был очень активен. Его другом был А. И. Микоян. Впрочем Микоян был другом всех вождей: про него ходил анекдот, что он пишет мемуары под названием «Как прожить от Ильича (Ленина) до Ильича (Брежнева) без инфаркта и паралича». Кстати, Микоян с Кузнецовым были породнены: сын Микояна был женат на дочери Кузнецова.

В‑третьих. Мы видим, что в деле Жданова Кузнецов, Вознесенский и Попков скрыли причину смерти Жданова и на первый взгляд кажется, что они «пожалели врачей». Да кто им эти врачи были, чтобы они их жалели?! Но тогда возникает вопрос – зачем Кузнецов и его подельники пошли на скрытие истинного диагноза смерти Жданова? Разве не все равно, от чего умер Жданов: от инфаркта или от чего другого? Получается, что не все равно, получается, что Кузнецову было очень важно, чтобы Сталин не узнал, что у Жданова был инфаркт. Но почему?!

Чтобы в дальнейшем расследовании из обилия разных фактов вычленять нужные моменты, дам версию: а что если в стране был яд скрытого действия? Такой яд, что если дать его человеку, а после смерти этого человека не предупредить патологоанатома, то вскрытие покажет, что данный человек умер, скажем, от инфаркта.

Тогда, если и Сталин знал о таком яде, и если бы он узнал, что у Жданова инфаркт, то он заставил бы следствие пойти по правильному пути – он заставил бы выяснить, кто к Жданову приезжал в санаторий, какие передачи приносил, что ему впрыскивали врачи и т.д. и т.п. А такое направление следствия, судя по всему, было очень нежелательным для заговорщиков. Поэтому одними врачами в «деле врачей» не обошлось.

Срочно потребовались евреи.

 

 

Евреи, выходи!

 

С началом 1953 г. в смерти членов правительства стали обвинять евреев и, судя по фактам, арест врачей‑евреев – это выдумка Игнатьева. Станьте на его место: уже год, как арестован Абакумов по подозрению в еврейском террористическом заговоре, но не признается в нем! И не он один. Ведь не все евреи – жиды. Молчат арестованные вместе с ним его «подельщики‑евреи», работники МГБ: Эйтингон, Питовранов, Матусов. Молчит врач‑кардиолог Карпай. А что это значит?

А это значит, что никакого еврейского заговора нет, что любовь Абакумова к евреям носит иной характер, что Рюмин с благословения Игнатьева завел дело в тупик.

Обратите внимание на такой штрих. В октябре 1952 г. о неправильном лечении Жданова начал говорить арестованный профессор Егоров, а в начале ноября – академик Виноградов. А ведь Рюмин начал дело против Абакумова, обвинив того в создании условий для смерти врача Этингера, чтобы скрыть факт того, что врач Этингер признался в умерщвлении в 1945 г. члена Политбюро Щербакова. И вот осенью 1952 г. Рюмин, казалось бы, добился победы – получены доказательства того, что и второй член Политбюро умерщвлен врачами, и тоже под прикрытием Абакумова. Казалось бы, Рюмину нужно орден давать, а его, замминистра МГБ, по распоряжению Сталина увольняют из органов МГБ 12 ноября 1952 г. – сразу после «победы». В чем дело?

У меня единственный ответ – после показаний Егорова и Виноградова, после того, как они признались о записке Тимашук Власику, Сталин, видимо, понял, что дело врачей, в котором Абакумов явно завязан (что подтверждает его утаивание записки Тимашук), не связано с евреями, что все эти «еврейские косвенные улики» – тенденциозное истолкование «дела врачей» юдофобом Рюминым, который заводит расследование не в ту сторону. Сталин, видимо, понял, что смерть Жданова нужно рассматривать саму по себе и она не связана с евреями.

Казалось бы, что после того, как Сталин убрал юдофоба из МГБ, еврейская тема должна была заглохнуть. Но не проходит и двух месяцев, как Игнатьев уже сам, без Рюмина, производит аресты полтора десятка врачей‑евреев. Возможно (и наверняка), они вели всякие антисоветские разговоры, возможно, из‑за этого их кто‑то подозревал в злом умысле, но ведь они не лечили Жданова! Рюмин за юдофобство уже наказан, зачем Игнатьев снова пошел по его стопам?

И здесь у меня один ответ – Игнатьеву очень нужно было держать дело о смерти Жданова в «еврейском тупике». Или, иными словами, Игнатьеву очень не хотелось, чтобы «дело врачей» было расследовано по‑настоящему: он его не расследовал, а саботировал!

О том, что врачей‑евреев арестовали без инициативы Сталина, а, возможно, и без его разрешения, говорят такие факты. Как вы уже знаете, после смерти Сталина Игнатьев пошел на повышение – стал секретарем ЦК, курировавшим МВД. Но через месяц арестованные Игнатьевым врачи‑евреи были освобождены, объявлены невиновными, и Игнатьева исключили не только из секретарей ЦК, но даже из членов ЦК. То есть Игнатьеву в деле ареста евреев нечем было оправдываться на Президиуме ЦК: он не смог сослаться на Сталина, все следственные подтасовки против врачей‑евреев были только его рук делом.

Не исключено, что и сам Сталин узнал о дополнительном аресте врачей‑евреев из газет. Газета «Правда» 13 января 1953 г. разродилась статьей «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров‑врачей», в которой писалось следующее.

 

«Следствием установлено, что участники террористической группы, используя свое положение врачей и злоупотребляя доверием больных, преднамеренно, злодейски подрывали их здоровье, ставили им неправильные диагнозы, а затем губили больных неправильным лечением. Прикрываясь благородным званием врача – человека науки, эти изверги и убийцы, растоптали священное знамя науки. Встав на пути чудовищных преступлений, они осквернили честь ученых.

Жертвами этой банды человекообразных зверей пали товарищи А. А. Жданов и А. С. Щербаков. Преступники признались, что они, воспользовавшись болезнью тов. Жданова, умышленно скрыли имеющийся у него инфаркт миокарда, назначили противопоказанный этому тяжелому заболеванию режим и тем самым умерщвили тов. Жданова. Врачи‑убийцы неправильным применением сильнодействующих лекарств сократили жизнь тов. Щербакова, довели его до смерти.

В первую очередь преступники старались подорвать здоровье руководящих советских военных кадров, вывести их из строя и тем самым ослабить оборону страны. Арест преступников помешал им добиться своей чудовищной цели.

Кому же служили эти изверги? Кто направлял вредительскую деятельность этих подлых изменников Родины? Какой хотели они добиться цели в результате убийств активных деятелей советского государства?

Установлено, что все участники террористической группы врачей состояли на службе у иностранных разведок, продали им душу и тело, являлись их наемными, платными агентами.

Большинство участников террористической группы – Вовси, Б. Коган, Фельдман, Этингер, Гринштейн и другие – были куплены американской разведкой. Они были завербованы филиалом американской разведки – международной организацией «Джойнт». Грязное лицо этой шпионской сионистской организации, прикрывающей свою подлую деятельность под маской благотворительности, полностью разоблачено.

Опираясь на группу растленных еврейских буржуазных националистов, профессиональные шпионы и террористы из «Джойнт», по заданию и под руководством американской разведки, развернули свою подрывную деятельность и на территории Советского Союза. Как показал на следствии арестованный Вовси, он получил директиву «об истреблении руководящих кадров СССР» из США. Эту директиву ему передали от имени шпионско‑террористической организации «Джойнт» врач Шимелиович и известный буржуазный националист Михоэлс. (Соломон Михоэлс – псевдоним, настоящая фамилия Вовси. Родной брат арестованного Вовси. Сейчас его именем называют многочисленные еврейские организации)».

 

Вы видите резкое смещение акцентов – вместо действительно лечивших Жданова врачей, названы другие врачи и все – евреи. Текст этой статьи вместе с заявлением ТАСС был принят на Президиуме ЦК, но дело в том, что на заседании этого Президиума Сталин отсутствовал. «Бдительные товарищи» сообщение Игнатьева на Президиуме сочли настолько ясным, что совет вождя им не потребовался.

Тут у читателей могут возникнуть сомнения: как бы Президиум ЦК КПСС посмел решать какие‑либо вопросы без Сталина? Но дело в том, что это было время сразу после XIX съезда партии, на котором партия была реорганизована и должность вождя партии – Генерального секретаря – была упразднена. Партией руководил Президиум, состоявший из 25 членов и 11 кандидатов, в котором Сталин был простым членом Президиума. А между заседаниями Президиума партией руководили 10 равноправных секретарей, среди которых Сталин был секретарем без определенных обязанностей, поскольку он и от этой должности просил себя освободить. В тот момент элите партии для решения любых партийных вопросов, а вопросы пропаганды были сугубо партийными, Сталин не требовался.

О реакции Сталина на арест врачей рассказала его экономка Валентина Васильева в пересказе дочери Сталина Светланы: «Валентина Васильева рассказала мне позже, что отец был очень огорчен оборотом событий. Она слышала, как это обсуждалось за столом, во время обеда. Она подавала на стол, как всегда. Отец говорил, что не верит в их „нечестность“, что этого не может быть…» [509]

По мере этого расследования у меня все больше возрастает уверенность, что Сталин к этому времени уже не контролировал МГБ и не мог овладеть ситуацией в этом министерстве. Думаю, что именно поэтому он пришел к мысли, что МВД и МГБ следует объединить под началом единственного человека, которому он доверял вполне, – Берия. Ведь сам Сталин не мог в деталях заниматься всеми делами, которые вели следователи. Только по делам особо важных подозреваемых типа Абакумова протоколы допросов пересылались к нему в полном объеме. По остальным делам Игнатьев составлял обобщающую справку. При желании он в этой справке мог что‑то «забыть», что‑то «посчитать маловажным».

Я, к примеру, думаю, что Тимашук призналась и в том, что она написала письмо Кузнецову, но Игнатьев Сталину эту «маловажную» деталь не сообщил. А Тимашук ласково посоветовал об этом письме забыть навсегда. В результате в справке Игнатьева Сталину Тимашук предстала бедной честной женщиной, которую шельмуют профессора‑убийцы, получившие огромные суммы в долларах от заокеанских заказчиков этих убийств. Протоколы обысков у врачей Лечсанупра с указанием сумм изъятых долларов и золота, Игнатьев наверняка приложить к справке Сталину не забыл.

Вот посмотрите на такой эпизод в деле врачей. Никогда до этого никакие аресты и казни евреев‑жидов или сионистов в СССР не вызывали никакой реакции со стороны сионистов. А здесь даже не суд, а просто арест для предварительного следствия нескольких евреев вызвал немедленную реакцию. 9 февраля 1953 г. на территории миссии СССР в Израиле было взорвано нечто вроде гранаты. Этим взрывом (видимо, осколками оконного стекла) были ранены жена посланника К. В. Ершова, жена сотрудника миссии А. П. Сысоева и сотрудник миссии И. П. Гришин.[510]

Правительство Израиля бросилось к СССР с извинениями, но надо сказать, что СССР, в отличие от нынешней вшивой России, подобного отношения к себе никому не прощал – дипломатические отношения были прерваны.

А ведь этот взрыв – какое‑то грубое, тупое подтверждение пресловутой статьи в «Правде» о виновности арестованных «врачей‑вредителей». «Правда» писала, что евреи‑врачи получают задание на убийство членов Правительства СССР от сионистов, и тут как раз очень кстати эти самые сионисты организуют теракт с совершенно очевидным смыслом – «защита врачей‑убийц». Ну не правы ли члены Президиума ЦК, которые в отсутствие Сталина приняли на заседании решение бороться с еврейским космополитизмом путем ареста врачей‑евреев?

Между тем премьер‑министр Израиля Бен‑Гурион силами всех спецслужб произвел тщательное расследование и установил, что ни одна из радикальных еврейских групп к организации этого взрыва не причастна, а значительная охрана советской миссии силами Израиля исключала возможность участия в теракте арабских террористов. Эксперты «Моссада» пришли к заключению, что на территории миссии была взорвана либо противопехотная мина, либо граната. Отсюда Израиль сделал вывод, что этот взрыв организовали сами сотрудники миссии СССР, чтобы разорвать дипотношения.[511]

Возникает вопрос – стоит ли в этом деле верить Бен‑Гуриону? Видимо, в данном деле верить можно потому, что для Израиля в тот момент поддержка СССР была очень важна – ведь Израиль, по сути, был еще очень слаб и продолжал испытывать огромное давление со стороны Великобритании и Франции. Портить отношения с СССР ему было ну никак нельзя.

Хасидский раввин Авром Шмулевич по этому поводу пишет:

 

«Израиль всегда старался вести самостоятельную политику и не ориентироваться на какую‑то одну силу. Нельзя забывать о роли СССР и Сталина в создании Государства Израиль. Только благодаря поддержке Советского Союза ООН приняла резолюцию о создании государства. Америка ее поддержала и признала Израиль первой, но через некоторое время отозвала свое согласие на создание этого государства, и, кроме того, странами Запада (США, Франция, Англия) было наложено эмбарго на поставку оружия в страну. Это привело к тому, что сразу после объявления о создании Государства Израиль на его территорию вторглись регулярные армии пяти сопредельных государств – Египет, Иордания, Ливан, Сирия, Ирак. Армию Транс‑Иордании представлял „Арабский легион“, который попросту был частью ВС Великобритании. Израиль выстоял только потому, что Чехословакия, с разрешения СССР, поставила Израилю оружие».[512]

 

СССР – это слишком обще, скажем конкретно – это Сталин поддержал Израиль и Сталин по этой причине не мог не понимать, что сионисты против него терактов планировать не будут ни взрывами, ни с помощью врачей. Заставлять евреев СССР шпионить Израиль будет (куда же от этого деться), но покушаться на Сталина – никогда! Мало кто знает, что несмотря на разрыв дипломатических отношений, в день смерти Сталина в Израиле был объявлен национальный траур.[513]

Да, у России за всю историю вряд ли был более решительный защитник, чем Сталин. Врагам СССР он платил немедленно и той же монетой. Министр МГБ Грузии Н. Рухадзе рассказывал, что в 1951 г. Сталин ему говорил: «Соседа, то есть, Турцию, надо держать в постоянном страхе и часто его беспокоить, надо иметь ударные группы и совершать набеги. Почему, если они к нам засылают диверсантов и террористов, мы не можем делать то же самое? Подумайте сами над этими вопросами, пусть средства вас не смущают, для этого мы все дадим». [514]

Но в чем Сталина не обвиняют даже его гнуснейшие враги, так это в том, что он хотя бы однажды пошел на провокацию, да еще и за счет жизней граждан СССР. Взорвать гранату в своем посольстве – это совершенно не в духе Сталина! Сталин выдвинул бы ультиматумы, а после их неисполнения разорвал бы отношения. Казалось бы, что стоило в 1945 г. плюнуть на договор о нейтралитете с Японией, который сама Япония не сильно исполняла, и сразу объявить ей войну? Но нет – сначала все же был денонсирован этот договор, а уж потом объявлена война. Сталин – не американский президент и быть коварным брезговал.

Так что Бен‑Гурион, возможно, и не врет, и не ошибается в том, что взрыв на территории советской миссии в Израиле был организован кем‑то из членов миссии, большая часть из которых, сами понимаете, была сотрудниками МГБ, т.е. Игнатьева, но Бен‑Гурион ошибается в другом – в том, что смысл этого взрыва был только в разрыве отношений между СССР и Израилем. У этого взрыва есть и еще один смысл – министр МГБ Игнатьев «оказался прав», что арестовал евреев‑врачей, это они покушались на жизнь членов Политбюро.

Запутывание следствия по делу врачей привлечением к нему врачей‑евреев очень нужно было и Хрущеву с его партноменклатурой. Ведь именно при нем само «дело врачей» полностью заглохло, а на ХХ съезде, как я уже написал, оно было представлено так, что вроде никаких улик на врачей и их признаний вообще никогда не было, а это просто антисемитка Тимашук написала Сталину ложный донос, а тот с перепугу вдруг взял и всех евреев арестовал.

А ведь, откровенно говоря, если бы мы на месте заговорщиков задумали внедрить «своего» врача в Кремль, то он никогда не был бы евреем. Ну не идиоты же мы! Случись что, и следователи поиск возможных преступников в таком деле начали бы именно с евреев. И не только в СССР – в любой стране. Что поделать, у евреев есть определенная репутация людей, которые за деньги готовы на все. А следователи любое дело начинают с отработки самых простых версий – именно таких.

И чтобы закончить с «делом врачей» и с Л. Ф. Тимашук, обращу внимание на такую деталь. В журнале «Источник» №1 за 1997 г., в котором были опубликованы черновики ее писем, сообщена распространенная версия о том, что 4 апреля 1953 г. было сообщено «об отмене указа о награждении Тимашук» орденом Ленина. А цитируемый мною выше Костырченко откровенно лжет: «Советские граждане узнали об этом из опубликованного 4 апреля в печати „Сообщения Министерства внутренних дел“, в котором говорилось также о том, что Л. Ф. Тимашук лишается ордена Ленина „в связи с выявившимися в настоящее время действительными обстоятельствами“. На самом деле ничего подобного в этом «Сообщении» нет, никто Тимашук орденов не лишал ни в 1953 г., ни позже. Весной 1953 г. Берия и в мыслях не держал объявлять смерть Жданова естественной, даже несмотря на то, что врачи по его инициативе были освобождены. Это пришло в голову уже Хрущеву и значительно позже – в 1956 г. А в конце марта 1953 г. уже практически выпущенный на свободу академик Виноградов признавался Берия в посланной ему записке: «Все же необходимо признать, что у А. А. Жданова имелся инфаркт, и отрицание его мною, профессорами Василенко, Егоровым, докторами Майоровым и Карпай было с нашей стороны ошибкой. При этом злого умысла в постановке диагноза и метода лечения у нас не было».

Поэтому давайте займемся врачами как таковыми.

 

 

Помощники смерти

 

Существует устойчивое мнение, что членов правительства лечат самыми лучшими лекарствами с применением самого лучшего оборудования самые лучшие врачи. Я тоже одно время так думал, пока меня не заставил взглянуть на это по‑другому такой случай.

Как‑то меня, начальника цеха, вызвали к директору завода (умнейшему человеку, кстати) по какому‑то производственному делу. Я зашел к нему в кабинет в момент, когда он очень огорченно разговаривал по телефону. Из его реплик я понял, что он получил известие о смерти старого товарища – директора Магнитогорского меткомбината. Когда он положил трубку, то еще под впечатлением от известия он горестно обругал покойного: «Дурак! У него в Магнитогорске прекрасные врачи, прекрасные больницы, а он поехал делать операцию в Москву к этим коновалам из 4‑го управления! Да что же он – с ума сошел, что ли?!» Меня тогда очень удивило такое презрение к врачам, которые лечат Правительство СССР, но расспросить я не смог – директор переключился на вопрос, по которому меня вызвал.

Потом я возвратился мыслями к этому эпизоду и пришел к выводу, что директор прав. Врачи обычных больниц и поликлиник лечат всех подряд и загружены, как правило, на двух или более ставках до отказа. А кремлевских врачей щадят. Уже поэтому при прочих равных условиях обычный врач имеет гораздо большую практику, и, следовательно, и гораздо высшую реальную квалификацию, чем кремлевский.

Кроме того, врачебная квалификация кремлевских врачей резко снижена за счет их ученых званий. Ведь на получение этих званий они время забирали у своей практики, да и потом забирали у нее время за счет чтения лекций, просиживания штанов в комиссиях и президиумах. Можно достаточно уверенно сказать, что в среднем, чем выше у врача ученое звание, тем хуже он как врач. (Но пациенты любят, чтобы их лечил профессор, им как‑то спокойнее при профессоре умирать).

Вот возьмите случай с Тимашук. Три профессора (из них один академик) уже много дней ошивались у постели больного Жданова и оказались не способны определить, чем он болен, а врач Тимашук, без какого‑либо ученого звания, поставила диагноз немедленно после прочтения первой же кардиограммы и беглого взгляда на результаты анализа крови.

Положение с кремлевскими врачами усугубляет то, что эти должности уже давно заполняются блатными – тупыми детками, которых сначала по блату устроили в мединститут, а потом, по блату, в кремлевские врачи. Халява манит. Академик Виноградов, главный терапевт Лечсанупра Кремля, помимо зарплаты на этой должности, получал зарплату еще и как завкафедры в 1‑м ММИ, главный редактор журнала «Терапевтический архив», заведующий электрографическим отделением института терапии АМН СССР и еще с ряда других должностей. Все посвящал деньгам. Костырченко пишет:

 

«Когда 4 ноября оперативники пришли за Виноградовым, их поразило богатое убранство его квартиры, которую можно было спутать со средней руки музеем. Профессор происходил из провинциальной семьи мелкого железнодорожного служащего, но еще до революции благодаря успешной врачебной практике успел стать довольно состоятельным человеком, держал собственных призовых лошадей на ипподроме, коллекционировал живопись, антиквариат. Стены жилища лейб‑медика украшали картины И. Е. Репина, И. И. Шишкина, К. П. Брюллова и других первоклассных русских мастеров. При обыске были обнаружены, кроме того, золотые монеты, бриллианты, другие драгоценности, даже солидная сумма в американской валюте».

 

При таких заботах откуда время, чтобы лечить членов правительства? Упомянутая врач Карпай в 1940‑1942 гг. была лечащим врачом председателя Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинина. В 1942 г. она обратилась к Виноградову, чтобы тот назначил тщательное обследование Михаила Ивановича, поскольку ей не понравились его жалобы на боли в животе. Как же, станет медицинское светило слушать какую‑то Карпай! Виноградов назначил Калинину клизмы, диету и таблетки. А когда через два года хирург вскрыл Калинину брюшную полость, то оказалось, что раковая опухоль достигла размеров, при которых ее уже нельзя вырезать. Хирург Очкин сделал что смог, но Калинин через два года умер.[515]

Но, возможно, самое тяжелое для пациентов то, что эти врачи боятся лечить. Районный врач боится гораздо меньше и лечит сам, под свою ответственность и легких, и тяжелых больных. А в Кремле пациенты – очень важные персоны, и врачи снимают с себя ответственность консилиумами. А консилиум штука хитрая. Представьте, что у 4‑х профессоров консилиума мнения разделились, пациент умер, а вскрытие показало правоту двух. А что делать с другими двумя, которые ошиблись в диагнозе? Их ведь надо увольнять. И корпоративная солидарность требует от врачей консилиума согласиться с одним общим мнением. Тогда если пациент умрет, то можно будет выкручиваться – дескать, течение болезни было столь сложным, что 4 самых светлых ума не могли его определить.

Ведь почему Егоров убедил Тимашук забрать из больничной карточки Жданова свою кардиограмму и дать «осторожное» заключение? Именно потому, что она понимала, чем грозят разногласия.

В тяжелых случаях эти кремлевские врачи не лечат пациента, а страхуют себя на случай его смерти каким‑нибудь расплывчатым диагнозом и универсальными лекарствами, которые никому не вредят, но и никого не лечат.

Вот, к примеру, строчки из воспоминаний уже упомянутого мною профессора Мясникова о том, как все медицинские светила Москвы лечили Сталина:

 

«На следующее утро, четвертого, кому‑то пришла в голову идея, нет ли вдобавок ко всему инфаркта миокарда. Из больницы пришла молоденькая врачиха, сняла электрокардиограммы и безапелляционно заявила: „Да, инфаркт“.

Переполох. Уже в деле врачей фигурировало умышленное недиагностирование инфаркта миокарда у погубленных‑де ими руководителей государства.

Теперь, вероятно, мы… Ведь до сих пор мы в своих медицинских заключениях не указывали на возможность инфаркта. А они уже известны всему миру. Жаловаться на боль, столь характерный симптом инфаркта, Сталин, будучи без сознания, естественно, не мог. Лейкоцитоз и повышенная температура могли говорить и в пользу инфаркта».

 

У меня вопрос. Симптомы показывали, что у Сталина мог быть инфаркт, так какого же черта два дня никто не делал ему электрокардиограмму? Какого черта вы, профессора, там околачивались?

Далее такая строчка: «Весь день пятого мы что‑то впрыскивали, писали дневники, составляли бюллетени». Что значит «что‑то впрыскивали» ? Вы его лечили или «что‑то впрыскивали»?

И вот, наконец, для Мясникова наступила и большая радость: «По ходу вскрытия мы, конечно, беспокоились – что с сердцем? Откуда кровавая рвота? Все подтвердилось. Инфаркта не оказалось (были найдены лишь очаги кровоизлияний)» [516]

(Как в «Отцах и детях». «Больной перед смертью потел? – Потел. – Это очень хорошо!»)

Обычный сельский врач Сталина бы лечил, а эти вместо того чтобы лечить, со страхом ждали результатов вскрытия своего пациента и обозначали свое присутствие тем, что «что‑то впрыскивали».

Или возьмем случай с академиком Ландау, который сумел выжить благодаря обычному врачу после тяжелой аварии, но которого все же добил консилиум академиков медицины. История его болезни и смерти, прекрасно описанная женой, в целом напоминает чем‑то Божью кару: каким Ландау был академиком физики, такие академики медицины его и лечили. Такой вот вопиющий момент.

Поскольку у Ландау были сильно повреждены легкие, то американцы прислали самолетом посылку с очень сильным антибиотиком. Получил эту посылку в аэропорту «друг» и соавтор Ландау академик Лившиц. Лившиц и академики медицины, составлявшие консилиум «по лечению» Ландау, были уверены, что Ландау умрет, а лекарства такого в СССР еще не было и оно на черном рынке стоило баснословно дорого. Вот академик Лившиц и устроил небольшую коммерцию: он не передал всю посылку в больницу, а выдавал антибиотик поштучно, ампулами. Остальные ампулы он продавал за хорошие деньги тем, кого к нему направляли академики консилиума по «лечению Ландау».

Американский антибиотик оказался эффективным, раны у Ландау зажили. Но его после этого три года непрерывно поносило – он «ходил» чуть ли не через 20 минут. Академики консилиума безапелляционно заявили, что это на нервной почве. Трагизм положения заключался в том, что пока Ландау официально лечил консилиум академиков, нормальные врачи боялись к Ландау приблизиться даже тайно. (Если академики узнают, что какой‑то врач поставил диагноз, расходящийся с их диагнозом, они замордуют впоследствии такого врача и сживут его со свету. Просто на каждого умершего у этого врача будут составлять акты, что он умер по вине этого врача. Не дадут защищать диссертации ни ему, ни его друзьям).

А нормальный врач, видя, что его пациента поносит, уже через день‑два взял бы кал на анализ и разобрался в чем дело. Академикам медицины такое и за три года в голову не пришло. И когда жена Ландау, три года спустя, сумела привлечь к лечению мужа нормального врача, тот взял анализы и выяснил, что весь желудочно‑кишечный тракт Ландау поражен грибком после того антибиотика, который прислали американцы. Такое может случиться при применении любого антибиотика и против этого во всем мире используется очень недорогое и недефицитное лекарство – нистатин. Американские врачи как чувствовали, что Ландау будут лечить не врачи, а академики, поэтому они в посылку с антибиотиком вложили и имевшийся в СССР нистатин – намекнули академикам. Но так как нистатином из‑за его недефицитности нельзя было спекулировать, то Лившиц забыл о нем сообщить академикам консилиума, а у тех самих не хватило ума давать Ландау нистатин вместе с антибиотиком. Чудо то, что железное здоровье Ландау позволяло ему сопротивляться лечению академиков более трех лет.[517]

Я понимаю, что никого из читателей не убедил, и случись им заболеть, все будут искать профессора. Что поделать – таковы люди. Я, может, и сам буду искать… Но хочу предложить нечто вроде статистики.

Особенно старательно 4‑й Главк Минздрава СССР, в девичестве – Лечсанупр Кремля, лечил глав Советского Союза. Некоторых он залечил до смерти на трудовом посту, а некоторые сумели избежать этой участи в основном за счет того, что их «ушли» на пенсию.

На посту главы СССР скончались в многоопытных руках кремлевских медиков: И. В. Сталин – в 74 года, Л. И. Брежнев – в 76 лет, Ю. В. Андропов – в 70 лет, К. У. Черненко – в 74 года. (Причем последние трое еще задолго до смерти выглядели так, что краше в гроб кладут). Итого, под опекой кремлевских медиков главы Советского государства доживали в среднем до чуть более 73‑х лет.

Скончались своей смертью на пенсии: В. М. Молотов – в 96 лет; М. Г. Маленков – в 86 лет; Н. А. Булганин – в 80 лет и всех подвел пенсионер Н. С. Хрущев, скончавшийся всего в 77 лет. Итого, вырвавшись из рук кремлевских врачей, главы СССР жили в среднем до 82‑х лет. Разница в 9 лет. Лечение у профессоров даром для здоровья не проходит. Так что Жданова врачи могли залечить и без желания его убить. Просто в силу своей трусости и некомпетентности.

 

 

Телохранитель вождя

 

Для Сталина угроза возрастала и от того, что полностью морально сгнил начальник его охраны – Н. С. Власик.

Нет, Власик в точном смысле слова Сталина не предал. Я в его предательство не могу поверить, прочитав воспоминания Власика. Они были написаны, когда всякая шавка в СССР норовила бросить в Сталина ком грязи, а Власик его в это время защищал! Ни единого плохого слова о Сталине не написал. Мне кажется это немыслимым, чтобы человек готовил убийство, а потом, когда о жертве разрешалось говорить только плохое, ничего плохого не сказал. Думаю, что так не бывает – в помыслах по отношению к Сталину Власик чист.

Но он к концу своей службы ожидовел и предал Сталина, сам того не подозревая, своим ожидовлением.

Как и любой жид, он любил барахло, но, надо сказать, что все же в меньших размерах, чем, к примеру, Абакумов. Как я уже писал, у Власика было другое хобби – сексуальные победы. Когда на суде председательствующий спросил у его друга Стренберга о том, скольких женщин Власика тот знает, то ответ вызвал у Стренберга затруднение: «Я затрудняюсь сказать, со сколькими женщинами он сожительствовал, ибо часто бывало так, что во время наших встреч у него на даче он с той или иной женщиной удалялся в другие комнаты. Но что он там делал, мне неизвестно».

Отдадим должное нравам тех времен – «групповух» Власик, как видите, не устраивал, но и своего не упускал. Стренберг показывал:

 

«Должен сказать, что Власик морально разложившийся человек. Он сожительствовал с многими женщинами, в частности, с Николаевой, Рязанцевой, Докукиной, Локтионовой, Спириной, Вещицкой, Градусовой, Авериной, Верой В.

Я полагаю, что Власик также сожительствовал с Щербаковой, с сестрами Городничевыми, Людой, Адой, Соней, Кругликовой, Сергеевой и ее сестрой и другими, имена которых я не помню.

Поддерживая со мной товарищеские отношения, Власик спаивал меня и мою жену и сожительствовал с ней, о чем сам Власик впоследствии цинично рассказывал мне».

 

Да, Власик был циником. Когда суд вызвал в качестве свидетеля некую Иванскую (о которой Стренберг забыл упомянуть), бедная женщина, мужнина жена попыталась представить дело так, что она ездила к Власику чуть ли не в шахматы играть, но Власику вдруг вздумалось именно в этом вопросе говорить суду правду и ничего, кроме правды: «После того, как ее бросил Окунев, я жил с ней как с женщиной. И должен сказать, что чаще звонила она мне сама, чем я ей». Хвастунишка! Судья поинтересовался, как долго продолжалась интимная связь Власика со свидетельницей. Власик охотно пояснил: «Довольно длительное время. Но встречи были очень редкими, примерно один‑два раза в год». Оно и понятно – список женщин у Власика был немаленький, и везде надо было успеть. Но когда судья засомневался, что при таких нагрузках Власик еще и успевал правительство охранять, то тот обиделся: «В вопросах несения службы я был всегда на месте. Выпивки и встречи с женщинами были за счет моего здоровья и в свободное время. Признаю, что женщин у меня было много». [518]

Но то что Власик, вместо того, чтобы ломать голову над планами охраны правительства в тех или иных местах ломал голову над списком своих женщин на предмет покрытия очередной телки, это еще полбеды. Он болтал и творил вещи просто преступные для человека его должности. Чтобы понять их смысл, приведу пару примеров того, как организовываются покушения на глав государств. Возьмем цитату из книги А. Колпактиди и Е. Прудниковой «Двойной заговор».[519]

 

«Японский генштаб давно уже лелеял мечту ликвидировать Сталина – не было только подходящего случая. Однако летом 1938 г. такой случай представился – перешел границу и сдался японцам начальник Дальневосточного управления НКВД Генрих Люшков, человек, хорошо знавший обстановку в России и лютой ненавистью ненавидевший Сталина. Вскоре начальником японского генштаба была утверждена операция под кодовым названием „Медведь“.

Осуществить ее должна была группа из шести членов эмигрантского «Союза русских патриотов». Их фамилии: Безыменский, Лебеденко, Малхак, Смирнов, Сурков и Зеленин. Они должны были перейти границу СССР и пробраться в Сочи. Сталин любил принимать в Мацесте лечебные ванны и в это время находился в ванной комнате один. Люшков в свое время был начальником Азовско‑Черноморского управления НКВД, знал весь ритуал «омовения» до тонкостей и разработал план покушения.

По ночам напор воды в ванный корпус уменьшали, уровень ее опускался, и можно было по водостоку добраться до подземного накопителя. Высота его около 3 метров. В углу в потолке имелся люк, который вел в кладовку, где хранились метлы, тряпки и прочее хозяйство уборщиков. Так можно было проникнуть в ванный корпус. В бойлерной работали двое техников, которых и должны были заменить террористы. В лагере в Чанчуне соорудили макет корпуса. Террористы учились обращаться с механизмами, чтобы ни у кого не возникло подозрений, что техники – вовсе не техники. После приезда Сталина двое, одетые в халаты техников, должны открыть люк и впустить остальных. Затем предполагалось уничтожить охрану и только потом убить Сталина. Все было продумано до мелочей. На репетициях в девяти случаях из десяти охрана не успевала среагировать. Возвращение группы не планировалось, все террористы были смертниками.

В начале января группа отплыла в Неаполь на пароходе «Азия‑мару». 17 января она уже была в Неаполе, 19 января – в Стамбуле. 25 января террористы подошли к границе у селения Борчка. Однако когда боевики вошли в расселину, по которой предполагалось пробраться на территорию СССР, по ним ударил пулемет. Трое были убиты, остальные бежали. Японцы так и не установили причин провала».[520]

 

А вот как было организовано покушение на Гитлера. Он ежегодно выступал перед старыми членами партии в один и тот же день и в одно и то же время в пивной, из которой началось нацистское движение. Террорист во время очередного ремонта этой пивной заложил в одну из внутренних колонн мину с часовым устройством. Но в тот год Гитлер из‑за дел провел традиционную встречу раньше и ушел из пивной за 20 минут до взрыва.

Если вы вдумаетесь и в первый, и во второй пример, то обратите внимание, что теракт даже задумать невозможно, если не знать, в каком месте появится глава государства вне службы и дома (где его достать очень трудно).

А Власик всем своим бабам давал билеты и водил их сам в правительственные ложи во всех театрах и на стадионах. Конечно, интеллигентным женщинам было чем похвастаться между собой, но Власик своим разгильдяйством выдавал объекты, о которых посторонним запрещалось знать. Его женщины, между тем, имели выход на иностранцев, т.е. не исключалось, что Власик являлся источником важной информации для террористов, сам того не подозревая. А это, между прочим, преступная халатность, и Власику грех жаловаться за те 10 лет даже не лагерей, а просто ссылки, что он получил от суда.

Однако мне интересно не это. Из воспоминаний Власика подспудно следует, что его все время хотели либо убрать от Сталина, либо заставить сделать что‑то преступное. Причем сам Власик, похоже, этого не понимал. Вот он, к примеру, жалуется:

 

«В 1948 году был арестован комендант Ближней дачи Федосеев. Следствие вел Серов под руководством Берия. У Федосеева было взято показание на меня, что я будто бы хотел отравить Сталина. Сталин усомнился в этом и лично проверил это, вызвав Федосеева на допрос, где тот заявил, что это ложь, которую его заставили подписать побоями. Он пожаловался Сталину, что его избивали. После этого дело взяли из МВД от Берия и передали в МГБ лично Абакумову».[521]

 

Ну, во‑первых, здесь Власик, по обыкновению того времени, все валит на Берия, хотя Берия в то время к МВД не имел никакого отношения. Министром внутренних дел был Круглов, его первый заместитель Серов – старый дружок Хрущева. Наверняка то, что Федосеева били, это тоже ложь. Вряд ли кто‑то бы осмелился сфабриковать дело против начальника охраны правительства. Просто Серов определенным образом извращал показания Федосеева, сгущая акценты на какой‑то болтовне Власика или его неправильно истолкованных поступках. Зачем? Перебдел? Вряд ли, на Серова это не похоже.

Вспомним, что Серов был одним из верных подручных Хрущева в деле Берия, но и это не все. Прошу прощения, но предложу вам длинные отрывки из протокола допроса генерал‑майора А. М. Сиднева, чтобы вам был понятнее моральный облик высшей номенклатуры СССР того времени.

 

«ВОПРОС: Как получилось, что вы стали мародером?

ОТВЕТ: Сидя в тюрьме, я и сам неоднократно задавал себе этот вопрос. Ведь я с 1928 г. находился в Советской Армии, был хорошим командиром и честным коммунистом, и когда в 1939 г. заканчивал Военно‑инженерную академию им. Куйбышева, то по партийной линии был мобилизован в органы НКВД и направлен на руководящую работу. На этой работе я был всем обеспечен, честно и с любовью относился к труду. Отечественная война застала меня на работе в Особом отделе НКВД и с армией я переносил все тяготы. В 1944 г., являясь заместителем начальника Управления «СМЕРШ» 1‑го Украинского фронта, я на территории Польши встретился с СЕРОВЫМ, являвшимся в то время Уполномоченным НКВД по указанному фронту. Под его руководством я проводил работу в Польше, а затем, когда советские войска захватили Берлин, СЕРОВ добился моего перевода на работу в НКВД и назначил начальником берлинского оперсектора.

На этой работе СЕРОВ приблизил меня к себе, я стал часто бывать у него и с этого времени началось мое грехопадение.

Полностью сознавая свою вину перед партией и государством за преступления, которые я совершил в Германии, я просил бы только учесть, что надо мной стоял СЕРОВ, который, являясь моим начальником, не только не одернул меня, а, наоборот, поощрял этот грабеж и наживался в значительно большей степени, чем я.

Вряд ли найдется такой человек, который был в Германии и не знал бы, что СЕРОВ являлся, по сути дела, главным воротилой по части присвоения награбленного.

Самолет СЕРОВА постоянно курсировал между Берлином и Москвой, доставляя без досмотра на границе всякое ценное имущество, меха, ковры, картины и драгоценности для СЕРОВА. С таким же грузом в Москву СЕРОВ отправлял вагоны и автомашины.

Надо сказать, что СЕРОВ свои жульнические операции проводил очень искусно. Направляя трофейное имущество из Германии в Советский Союз для сдачи в фонд государства, СЕРОВ под прикрытием этого большое количество ценностей и вещей брал себе.

Следуя примеру СЕРОВА, я также занимался хищениями ценностей и вещей, правда, за часть из них я расплачивался деньгами.

ВОПРОС: Но ведь и деньги вами тоже были украдены?

ОТВЕТ: Я денег не крал.

 

И. Серов

 

ВОПРОС: Неправда. Арестованный бывш. начальник оперативного сектора МВД Тюрингии БЕЖАНОВ Г. А. на допросе показал, что вы присвоили большие суммы немецких денег, которые использовали для личного обогащения.

Правильно показывает БЕЖАНОВ?

ОТВЕТ: Правильно. При занятии Берлина одной из моих оперативных групп в Рейхсбанке было обнаружено более 40 миллионов немецких марок.

Примерно столько же миллионов марок было изъято нами и в других хранилищах в районе Митте (Берлин).

Все эти деньги были перевезены в подвал здания, в котором размещался берлинский оперативный сектор МВД.

ВОПРОС: Но этот подвал с деньгами находился в вашем ведении?

ОТВЕТ: Да, в моем.

ВОПРОС: Сколько же всего там находилось денег?

ОТВЕТ: В подвале находилось около 100 мешков, в которых было более 80 миллионов марок.

ВОПРОС: Какое вы имели право держать у себя такое количество денег, не сдавая их в советский государственный банк?

ОТВЕТ: Хранение такого количества денег, конечно, было незаконным, но сделано это было по указанию СЕРОВА.

Когда я ему доложил об обнаружении в Берлине мешков с немецкими марками, СЕРОВ сказал, что эти деньги будут для нас очень кстати и приказал их в банк не сдавать, а держать у себя.

ВОПРОС: За счет этих денег вы и обогащались?

ОТВЕТ: Да. Значительная часть захваченных денег пошла на личное обогащение.

ВОПРОС: Кого?

ОТВЕТ: Больше всего поживились за счет этих денег СЕРОВ и я. Попользовались этими деньгами также КЛЕПОВ и БЕЖАНОВ, работавшие начальниками оперативных секторов МВД в Германии.

ВОПРОС: Как вы разворовывали миллионы находившихся у вас немецких денег?

ОТВЕТ: Это делалось очень просто. СЕРОВ присылал мне так называемые заявки начальников оперативных секторов со своими резолюциями о выдаче им денег.

Эти заявки, как правило, мотивировались необходимостью расходов по строительству и хозяйственным нуждам оперативных секторов. За счет этих сумм действительно покрывались расходы по оперативным секторам, а часть денег разворовывалась.

ВОПРОС: Вам известно, где находятся сейчас все записи по расходованию немецких марок?

ОТВЕТ: Как мне рассказывал НОЧВИН, папки с отчетными материалами об израсходованных немецких марках, собранные со всех секторов, в том числе и записи на выданные мною деньги, были по указанию СЕРОВА сожжены.

Остался лишь перечень наименований сожженных материалов, составленный работниками финансовой группы аппарата СЕРОВА.

ВОПРОС: Кто именно сжигал эти отчетные материалы и записи?

ОТВЕТ: Я этого не знаю, но вероятнее всего в сожжении участвовали финансовые работники аппарата СЕРОВА или его секретарь ТУЖЛОВ, а может быть и все вместе.

ВОПРОС: Но ведь эти материалы необходимо было передать вновь назначенному Уполномоченному МГБ СССР в Германии?

ОТВЕТ: Правильно, но это было не в наших интересах.

Я считаю, что СЕРОВ дал указание сжечь все эти материалы для того, чтобы замести следы, так как, если бы они сохранились, то все преступления, совершенные СЕРОВЫМ, мною, КЛЕПОВЫМ, БЕЖАНОВЫМ и другими приближенными к нему лицами, были бы вскрыты гораздо раньше и, видимо, мы бы давно сидели в тюрьме.

ВОПРОС: А куда вы девали отчетность об изъятом золоте и других ценностях, находившихся у вас?

ОТВЕТ: Эта отчетность так же, как и отчетность по немецким маркам, была передана в аппарат СЕРОВА и там сожжена.

ВОПРОС: Вы это сделали для того, чтобы скрыть хищение золота и других ценностей?

ОТВЕТ: Я сдал эти документы СЕРОВУ потому, что он их у меня потребовал.

О расхищении ценностей с моей стороны я уже дал показания. Присваивал ценности также и СЕРОВ, поэтому, очевидно, была необходимость уничтожить эти документы, чтобы спрятать концы в воду.

ВОПРОС: Не отделывайтесь общими фразами, а говорите, что вам известно о расхищении СЕРОВЫМ золота?

ОТВЕТ: Наряду с тем, что основная часть изъятого золота, бриллиантов и других ценностей сдавалась в Государственный банк, СЕРОВ приказал мне все лучшие золотые вещи передавать ему непосредственно.

Выполняя это указание, я разновременно передал в аппарат СЕРОВА в изделиях, примерно, 30 килограммов золота и других ценностей.

СЕРОВ мне говорил, что все эти ценности он отправляет в Москву, однако, я знаю, что свыше десяти наиболее дорогостоящих золотых изделий СЕРОВ взял себе.

ВОПРОС: Откуда вы это знаете?

ОТВЕТ: Я это лично видел. Являясь к СЕРОВУ с докладом об изъятых ценностях, я приносил ему для просмотра наиболее дорогие образцы золотых изделий и бриллиантов. СЕРОВ в таких случаях долго вертел эти ценности в руках, любовался ими, а затем часть из них оставлял у себя.

Помимо меня, много золотых вещей давали СЕРОВУ и другие начальники секторов…

ВОПРОС: Как все эти вопиющие злоупотребления могли сходить вам безнаказанно?

ОТВЕТ: Я уже показывал, что весь наш грабеж мы чинили под видом изъятия и отправки в Советский Союз трофейного имущества. Кроме того, я, КЛЕПОВ и БЕЖАНОВ пользовались покровительством СЕРОВА, который считал себя хозяином положения в Германии. Поэтому все наши грязные дела сходили нам с рук, и мы считали, что с таким человеком, как СЕРОВ, мы не пропадем.

Особенно хорошо относился СЕРОВ ко мне, потому что в подвале моего сектора хранились деньги и другое ценное имущество, которые я беспрепятственно выдавал СЕРОВУ. К тому же я знал, что СЕРОВ, часто выезжая в Москву, каждый раз увозил с собой большое количество ценных вещей. Я не сомневаюсь,что СЕРОВ такую мою осведомленность, конечно, принимал в расчет.

Должен прямо сказать, что между СЕРОВЫМ, мною, КЛЕПОВЫМ и БЕЖАНОВЫМ установилась круговая порука, все мы воровали и оказывали друг другу в этом помощь. Большое значение имело также подхалимство, процветавшее среди нас по отношению к СЕРОВУ.

Последний, в свою очередь, поощрял нас и умело использовал в своих личных целях.

ВОПРОС: Приведите факты.

ОТВЕТ: Начну с себя. Я не раз выполнял сугубо личные поручения СЕРОВА, которые иначе как подхалимажем назвать нельзя.

Помню, как однажды СЕРОВ поручил мне где угодно достать две комнатных собачки английской породы с бородками, предназначавшиеся, видимо, кому‑то в подарок. Это задание оказалось довольно трудным, но благодаря приложенным стараниям собачки с бородками были куплены по 15 тысяч марок за штуку.

Вообще должен сказать, что СЕРОВ уделял очень много внимания приобретению различных вещей и предметов для преподношения подарков каким‑то своим связям…

СЕРОВ и ЖУКОВ часто бывали друг у друга, ездили на охоту и оказывали взаимные услуги. В частности, мне пришлось по поручению СЕРОВА передавать на подчиненные мне авторемонтные мастерские присланные ЖУКОВЫМ для переделки три кинжала, принадлежавшие в прошлом каким‑то немецким баронам.

Несколько позже ко мне была прислана от ЖУКОВА корона, принадлежавшая по всем признакам супруге немецкого кайзера. С этой короны было снято золото для отделки стэка, который ЖУКОВ хотел преподнести своей дочери в день ее рождения».[522]

 

Между прочим, то, что Серов переправлял в Москву и Ленинград ценности для подарков «связям», видимо, и определило то, что его за организацию этого грабежа не тронули. До Сталина, как и в деле Тимашук, никакая информация о Серове не дошла – ни через МГБ, ни через МВД, ни через ЦК. Серов купил всех, было чем.

Серов, кстати, делал подарки и Власику, но тот подарки брал, а каких‑то надежд Серова не оправдал. Вот Серов и надавил на Федосеева. По‑другому этот случай понять трудно – Серову зачем‑то нужно было иметь во главе охраны правительства не Власика.

В 1950 г. кто‑то опять делает накат на Власика по поводу его баб, но Сталин опять не принимает мер, хотя, положа руку на сердце, Власика уже давно надо было заменить любым нежидом. Сталин Власику верит.

И, возможно, с учетом этого доверия у кого‑то возникает мысль не убрать Власика, а подчинить его себе шантажом. Думаю, что сам Власик этого не понял, поскольку довольно наивно поведал суду следующее:

 

«1952 г., после приезда из командировки с Кавказа, меня к себе вызвал зам. министра госбезопасности Рясной и дал агентурное дело на Стенберга. При этом он сказал, что в этом деле есть материал и на меня, в частности, о моих служебных разговорах по телефону. Рясной сказал, чтобы я ознакомился с этим делом и изъял из него то, что считал бы необходимым. Я со всем делом не знакомился. Прочитал я только справку – представление в ЦК на арест Стенберга и его жены. После этого я пошел к министру Игнатьеву и потребовал, чтобы он принял решение в отношении меня. Игнатьев мне сказал, чтобы я вызвал к себе Стенберга и предупредил его о необходимости прекращения всяких встреч с неподобающими людьми. Дело он приказал сдать в архив и в случае возникновения какого‑либо разговора об этом ссылаться на его указания. Я вызвал Стенберга и сказал ему, что на него заведено дело. Потом показал ему фотографию одной женщины, имевшуюся в этом деле, и спросил, знает ли он ее. После этого я задал ему несколько вопросов, интересуясь его встречами с разными лицами, в том числе и встречей с одним иностранным корреспондентом. Стенберг ответил, что он с ним случайно встретился на Днепрогэсе и больше никогда не видел. Когда же я заявил ему, что в деле имеются материалы, свидетельствующие о том, что он с этим корреспондентом встречался в Москве, уже будучи со мной знакомым, Стенберг заплакал. Я спросил его то же самое и о Николаевой. Стенберг опять заплакал. После этого я повез Стенберга к себе на дачу. Там, чтобы успокоить его, я предложил ему выпить коньяку. Он согласился. Мы с ним выпили по одной‑две рюмки и стали играть в бильярд.

Об этом деле я никогда никому не рассказывал. Когда же меня сняли с должности, я запечатал дело Стенберга в пакет и вернул Рясному, не изъяв из него ни одной бумажки».[523]

 

Итак, вдумаемся в то, что произошло. Оказывается, к началу 1952 г. на друга Власика, а, следовательно, и на самого Власика как источника информации было заведено агентурное дело, по которому не представляло труда возбудить уголовное дело на Власика, и он был бы осужден, или тут бы уж и Сталин выкинул его со службы.

Но посмотрите, что делают Игнатьев и Рясной. Они отдают Власику агентурное дело на него! Поясню, на суде Власик был обвинен в преступном злоупотреблении властью – он показал Стренбергу из этого дела фамилии трех женщин – агентов МГБ, т.е. Власик выдал их Стренбергу. Но ведь и Игнатьев их выдал! Он выдал Власику агентов МГБ, которые следили именно за Власиком! Игнатьев совершил преступление. Зачем?

О нежной и верной мужской дружбе в данном деле забудем – не тот случай. Игнатьев совершил это преступление с единственной целью – Власик взамен этой услуги тоже должен был совершить преступление. Игнатьеву потребовалось, чтобы Власик был готов на что‑то против Сталина. Но, надо думать, дальнейшее «прощупывание почвы» Игнатьеву ничего не дало – Власик, как обычно, подарки принимал, а в ответ ничего против Сталина делать не собирался.

И тогда с ним поступают просто и круто – на Власика мгновенно раскручивается дело о хищении продуктов с правительственного стола. Терпение Сталина иссякает, 29 апреля 1952 г. Власика снимают с должности и отправляют заместителем начальника исправительно‑трудового лагеря на Урал.

Вопрос – зачем эта чепуха с хищением продуктов, если Власика можно было снять, показав его агентурное дело Сталину? А было уже нельзя! Сталин бы сразу же заинтересовался, почему это Игнатьев отдал это дело на руки Власику, почему выдал Власику агентов, которые за Власиком следили? Вспоминать об этом деле стало опасно для самого Игнатьева, и Власика убрали, так сказать, альтернативным способом.

Дальнейшая его судьба тоже показательна. Когда в октябре 1952 г. арестовали Егорова и Виноградова и обнаружили записку Тимашук, то возникло подозрение и на Власика – почему он скрыл от Политбюро записку Тимашук, почему скрыл, что Жданова лечили не от инфаркта? Его, как я уже писал, арестовывают, и он до самой смерти Берия допрашивается как соучастник по «делу врачей». Но после убийства Берия об этом деле приказывают забыть, и тогда и возникает вопрос – а за что тогда, собственно, Власик сидит? И ему вспоминают старое агентурное дело, вспоминают баб и болтовню и теперь уже осуждают за злоупотребление властью.

Что следует из дела Власика? Только то, что разгильдяй и дурак начальник охраны Сталина, остающийся преданным Сталину, кому‑то очень сильно мешал. Но тот, кто хотел убрать у Сталина охрану, хотел этого, сами понимаете, не из добрых намерений.

 

 

Зоя Федорова

 

Возникает вопрос – а не сильно ли круто мы заворачиваем, подводя все свои размышления к выводу, что окружение Сталина делало попытки его убить? Есть ли хоть один надежный прямой факт таких попыток?

Прямые доказательства стерты из истории, и, возможно, в архивах все о таких фактах уничтожено, умерли или уничтожены и свидетели. Но порою можно наткнуться на такие косвенные доказательства, что диву даешься.

Давайте с этой точки зрения рассмотрим дело об убийстве пенсионерки‑киноактрисы Зои Федоровой в 1981 г., через 27 лет после смерти Сталина.

Вот вкратце ее история.[524]

1907 г. рождения, перед войной стала киноактрисой и сыграла несколько ролей в популярных фильмах, возможно потому, что была замужем за кинооператором Рапопортом. Получила две Сталинские премии и орден, но с началом войны развелась с мужем, и ее прекратили снимать. Жаловалась на правление кинематографии Сталину и Берия, но безрезультатно.

С середины войны находит себя в двух вещах. Во‑первых, в очень тесной связи с массой иностранцев американской и английской военных миссий. Валютной проституткой ее, конечно, не называют, но впечатление такое, что это от деликатности. Беременеет от американца, рожает девочку, как признается на следствии, для того, чтобы тот увез ее вместе с дочерью в США. Дочь, кстати, удочеряет ее новый советский муж, композитор, который на следствии признается, что сделал это для того, чтобы тоже вместе с ней уехать в благословенную Америку. Забегая вперед скажу, что американец в 1979 г. действительно забрал свою дочь в США, но в 1947 г. Зоя с удочерителем осталась в СССР. Сидеть.

Второе, в чем развернулась Зоя Федорова, это, естественно, в поливании грязью СССР и его порядков – любимая тема разговоров интеллигентного советского общества.

«Сборища на моей квартире, – записывал суконным языком следователь показания Федоровой, – носили откровенно антисоветский характер. Собираясь вместе, мы в антисоветском духе обсуждали внутреннюю политику, клеветали на материальное благосостояние трудящихся, допускали злобные выпады против руководителей ВКП(б) и советского правительства. Мы дошли до того, что в разговорах между собой обсуждали мысль о свержении такого правительства. Например, артист Кмит ( Петька в фильме «Чапаев») в ноябре 1946 г. заявил, что его враждебные настроения дошли до предела, в связи с чем он имеет намерение выпускать антисоветские листовки. Я и моя сестра Мария тут же выразили готовность распространять их по городу».

Ну а в интеллигентном обществе, чем больше хаешь Советскую власть, тем более культурным считаешься. Зоя Федорова была очень культурной. Поэтому следователь записывает ее показания дальше:

«Я должна сказать, что в ходе ряда враждебных бесед я высказывала террористические намерения против Сталина, так как считала его основным виновником невыносимых условий жизни в Советском Союзе. В связи с этим против Сталина и других руководителей ВКП (б) и советского правительства я высказывала гнусные клеветнические измышления – и в этом признаю себя виновной».

К таким словам очень кстати оказался и найденный при обыске у Зои Федоровой пистолет «браунинг».

Зоя Федорова была осуждена на 25 лет, но уже в начале 1955 г. ее помиловали и выпустили на свободу, а к осени полностью прекратили на нее дело. Заметьте, в это время культ личности Сталина еще не осуждали и преступления против Советской власти оставались преступлениями.

После выхода из тюрьмы, Зое Федоровой пошла в руки невиданная удача – она до пенсии снялась более чем в 30 фильмах.

А в 1981 г. она, уже пенсионерка, высказала желание поехать в США навестить свою дочь. И ее нашли в квартире с простреленной головой. Замки не были сломаны – она сама впустила этого человека, спокойно села в кресло, допустила, чтобы он оказался сзади нее, и тот выстрелил ей в затылок. Ничего не взял из квартиры. Прокуратура утверждает, что убийцу ищут до сих пор. А тогда рассматривались все версии, включая политические (по утверждению прокуратуры), было проверено более 4 (!) тыс. человек, более 100 преступников. Без результата.

Еще одна сторона жизни Федоровой. С юности она любила танцевать фокстрот потому, что в этом танце можно сильно прижиматься к партнеру. Прижималась она ко многим партнерам, поэтому впервые была арестована еще ОГПУ в 1927 г. по подозрению в шпионаже, поскольку Зоя и к шпионам тоже прижималась. Но дело прекратили и ее выпустили, полагаю потому, что ОГПУ сделало из нее агента. Это подтверждается и тем, что в 1941 г. Берия предложил ей остаться в Москве, если ее захватят немцы, и работать на советскую разведку. Зоя согласилась, и Берия это согласие высоко оценил – в январе 1941 г. он находит время дважды принять ее для решения каких‑то личных вопросов, более того, пообещал помогать и впредь. Но в поведении Федоровой, видимо, что‑то изменилось, поскольку верить ей Берия перестал, судя по его отказу помочь ей со съемками в фильмах.

В целом это дело выглядит банальным – озлобленная неудачами «интеллигентка» болтает в кругу таких же жидов лишнее и ее осуждают. Но в этом деле Зои Федоровой есть целый ряд очень нетипичных моментов.

Во‑первых. В те годы официальные мероприятия правительства заканчивались банкетами, на которых выступали артисты. То есть Федорова действительно могла оказаться от членов правительства в близости, достаточной для выстрела из браунинга. Так что ее признание по серьезности превосходит признание еврейских студентов в попытке убить Маленкова. Желание, возможно, у них и было, но как бы они до него добрались?

Во‑вторых. Непосредственно допрашивал Федорову заместитель начальника следственной части МГБ полковник Лихачев. Заметьте, что выше был приведен протокол допроса генерал‑майора Сиднева, который дал показания о преступлениях замминистра ГБ Серова и Главкома сухопутных войск Жукова. И тем не менее Сиднев эти показания давал всего лишь старшему следователю следственной части МГБ подполковнику Путинцеву. То есть Зоя Федорова показывала что‑то такое, что не каждым ушам слышать полагалось. И заметьте, это тот самый Лихачев, который скрыл признание Этингера о том, что Щербакова залечили, и тот самый Лихачев, которого расстреляли вместе с Абакумовым.

В‑третьих. Лихачев допросил Федорову 99 раз! Но в деле осталось всего 23 протокола, 76 протоколов исчезли еще в ходе следствия.

В‑четвертых. Все доказательства были налицо и дело можно было передать в суд. Но замминистра МГБ Огольцов (запомните эту фамилию) почему‑то передал его на рассмотрение Особым совещанием при МВД.

Кто персонально входил в Особое совещание после раздела НКВД на МВД и МГБ, сказать не могу, но исходя из документов об учреждении Особого совещания, оно должно было состоять из заместителей министров МВД и МГБ под председательством министра МВД Круглова, и дело должно было рассматриваться в присутствии Генерального прокурора СССР. Тут дело в том, что Особое совещание создано было для рассмотрения дел, по которым нет доказательств вины подсудимого (например, на ОС осуждали жен врагов народа), либо сам факт осуждения данного человека (и его самого) надо было скрыть. Но об аресте киноактрисы Федоровой было всем известно, скрывать тут было нечего, доказательства были. Почему Особое совещание?

Дело в том, что подсудимые на рассмотрение их дел на Особом совещании не вызывались. То есть Зоя Федорова ничего не могла сказать там ни Генпрокурору, ни членам ОС из того, что исчезло из ее дела вместе с 76 исчезнувшими протоколами.

В‑пятых. Федоровой дали 25 лет лагерей, но затем, когда она уже сидела в лагере, по инициативе МГБ, Особое совещание вновь возвращается к ее делу и ужесточает наказание – 25 лет тюрьмы за то, что, «отбывая наказание в лагерях МВД, Федорова З. А. пыталась установить нелегальную связь с иностранцами».

Исследователи ее дела установили и этого иностранца. Им оказался Л. П. Берия. 20 декабря 1947 г. Федорова отправляет ему из лагеря письмо с просьбой о помощи, а 27 декабря Особое совещание срочно собралось и приняло решение о переводе ее из лагеря в тюрьму. Письмо Федоровой до Берия так и не дошло. В МГБ почему‑то очень боялись, что Берия переговорит с Федоровой.

В‑шестых. В 1955 г., повторяю, никакой реабилитации «жертв сталинизма» еще не было, и то, что Федорова все же была реабилитирована, свидетельствует, что ей сильно помогли с самого «верха».

Об этом же свидетельствуют и посыпавшиеся на престарелую Федорову роли в кино. Ведь чего‑чего, а актрис в СССР было, как навоза, если не больше.

Все эти странности свидетельствуют об одном – показания Федоровой о намерении убить Сталина явились не только плодом давления следователя. Более того, нити от Федоровой потянулись к кому‑то на самый верх. Ее заставили держать язык за зубами и следили, чтобы у Федоровой не появилась возможность этот язык распустить. В связи с чем и перевели из лагерей в тюрьму, после первой же попытки связаться с Берия.

Но к старости Федорова потеряла бдительность, возможно, стала считать, что прошлое уже никого не волнует, и завела разговоры о поездке в Америку. Но ведь там за нею невозможно было уследить, и она могла сказать то, о чем 34 года молчала. Вот и пришлось ей умереть.

Вы скажете, что все действующие лица той эпохи к началу 80‑х уже были в мире ином. Ну наболтала бы чего старуха – кого это уже волнует?

Волновали не конкретные лица, волновало другое. Нельзя было допустить, чтобы в общество просочилась мысль, что вокруг Сталина постоянно клубились какие‑то заговоры и причем составленные теми, кто в нашей официальной истории числился либо борцом с культом личности, либо жертвой сталинизма.

 

 

В жидовском плену

 

Любому человеку, чтобы принять решение, нужно сначала оценить обстановку. Оценивается обстановка на основании имеющейся информации, а всю информацию Сталину поставлял аппарат партии и государства. Соответственно, какую информацию Сталину поставят, такую оценку Сталин ей и даст и соответствующее решение примет.

Сообщат Сталину, что врачи, из сил выбиваясь, лечили Жданова правильно – наградит. Доложат, что они ошиблись в диагнозе – останется недоволен или накажет.

Все считают, что Сталин был единовластным диктатором и, чтобы много не спорить, с этим можно условно согласиться. Это значит, что он принимал решения, какие сам хотел, никто эти решения ему не мог навязать. Да, это так. По форме.

А по существу он принимал те решения, которые были выгодны лицам, поставляющим ему информацию для этих решений.

Это обычное следствие бюрократической системы управления, принятой до сих пор во всем мире. Начальник – фактически пленник своих подчиненных. Если они, как и начальник, болеют за дело, боятся неудач, то будут поставлять ему правдивую информацию в полном объеме. Но если эти подчиненные являются жидами, уцепившимися за свои должности, как за кормушки, то информацию начальнику они поставляют только ту, что позволяет им у этих кормушек удержаться.

Здесь настолько все просто, что этого никто не замечает.

Вы скажете, что Сталин должен был перепроверять информацию и строго наказывать врущих ему подчиненных. Все это так и Сталин это делал и все, кто с ним работал, это отмечают – не дай Бог было ему соврать. И тем не менее…

Возьмем рассмотренные выше дела. О том, что в лечении Жданова допущена ошибка, Сталин должен был узнать на том заседании Политбюро, на котором начальник Лечсанупра Кремля Егоров докладывал заключение о причинах смерти Жданова. Но не узнал. Должен был узнать по второму каналу – от человека, которому была доверена жизнь членов Правительства СССР, от Власика. Но не узнал! Должен был узнать от министра госбезопасности Абакумова. Не узнал!! Должен был узнать от секретаря ЦК Кузнецова. Не узнал!!! По четырем каналам должен был узнать правду, но так и не узнал ее. Все 4 канала оказались перекрыты жидовьем.

Вы скажете, что Сталин должен был подбирать верных и честных людей. А что – он не пробовал это делать?! Власик был верным, оставался верным даже тогда, когда каждая мразь норовила бросить в Сталина кусок своего дерьма и соревновалась между собой, кто больше. И что толку?

Власик обязан был обеспечить, чтобы Сталина лечили лучшие врачи. А он что сделал? Оставил у Сталина алчных олухов Егорова и Виноградова, а высококвалифицированного кардиолога Тимашук хотел убрать из Кремля. Жидовская верность – штука своеобразная. Жид всегда верен только себе. И защищая Сталина в своих воспоминаниях, Власик, по сути, защищал правильность своей жизни, свой вес в обществе и свой статус. И только.

Вы скажете, что в таком случае Сталин лично обязан был вникать во все уголовные дела, не доверять министрам и следователям. И это Сталин пытался делать, но во что же ты вникнешь, если из 99 протоколов допросов Федоровой в деле осталось только 23 или эти протоколы «подправляет» какой‑нибудь Шварцман?

Вот смотрите, причиной ареста министра госбезопасности Абакумова было в том числе и то, что профессор Этингер признался в неправильном лечении члена Политбюро Щербакова, но Абакумов об этом никому не сообщил, и Этингер вдруг поспешно умер. Этингер еврей. Голда Меир устраивает накануне сионистский шабаш, Еврейский антифашистский комитет признается в своей антисоветской, предательской работе. Казалось бы, не было бы ничего странного или нелогичного, если бы в это время вместе с Абакумовым были арестованы все врачи‑евреи, причастные к Лечсанупру Кремля. И Рюмин год «роет землю носом» в этом направлении – и никакого компромата на врачей‑евреев нет!

Наконец Сталин понимает, что в деле Абакумова след взят неверно, разработка еврейского направления ничего не дает. Рюмина не просто снимают с должности – его выбрасывают из МГБ бухгалтером в министерство Госконтроля. (При Хрущеве убивают судом). Казалось бы, все: сыщики из МГБ, от евреев отцепитесь! Жданова в гроб загнали братья славяне – Егоров, Виноградов, Майоров, Василенко.

Но не тут‑то было! Немедленно МГБ вываливает груду компромата на врачей‑евреев, которого даже юдофоб Рюмин не нашел! И секретари ЦК КПСС по пропаганде немедленно подсуетились – все газеты дружно начали осуждать космополитизм. А 2 марта, когда еще никому не сообщили, что Сталин болен, все газеты также дружно заткнулись с этим космополитизмом.

Вот это и есть жидовский плен. Ситуация, когда руководитель рад и хочет принять правильное решение, но ему подсовывают такую информацию, что он принимает решения только на пользу жидам.

Мы так много места потратили на обсуждение жидов и их поступков, что просто необходимо прерваться, чтобы поговорить о людях.

Сделаем себе передышку.

 

Глава 12.

Люди Сталина

 

 

На старте

 

Победа в войне была началом периода, в котором авторитет СССР как государства, а социализма как строя вознесся так высоко, что политическим противникам СССР не оставалось ничего, кроме тупого повторения: СССР – тоталитарная страна, тоталитарная страна, тоталитарная страна… Ой, там всех убивают, всех убивают, всех убивают…

Это очень тешило жидов во всем мире, но люди во всех странах обращали внимание не на это.

Тут ведь что надо понять. Те страны, по которым прошла война, лежали в развалинах: СССР, Германия, Япония, несколько лучше было положение в Великобритании и Франции. Огромное количество людей, которые могли бы создавать блага и материальные ценности, было убито и искалечено. В то же время в США война развила производство (были построены заводы во всех отраслях и подготовлены кадры рабочих), и это производство с окончанием войны оставалось без загрузки. Итог – у воевавших стран нет ни заводов, ни станков, ни людей, а у США это все есть.

Естественно, что США предложили всем странам взять у них кредит и на этот кредит купить у США новые заводы, новые станки, товары для людей на время, пока в воевавших странах не будет восстановлено собственное производство, не подрастут и научатся работать новые поколения. США решали два вопроса одновременно – обеспечивали свое население работой, и, следовательно, хорошей жизнью, и одновременно закабаляли воевавшие страны долговым процентом под прекрасным предлогом помощи им. Эта помощь известна, как «план Маршалла», но СССР она обошла. Американцы выдвинули столь нелепые политические требования, что было очевидно, что они являются предлогом отказать СССР в помощи любым путем. У Запада появилась, как всем казалось, возможность заставить полуразрушенный СССР влачить жалкое существование в экономической блокаде.

Чтобы понять, на что рассчитывал Запад, давайте еще раз вспомним с чего Сталин начинал. В 1927 г. ЦК ВКП(б) решал, какие очередные шаги предпринимать в сельском хозяйстве, и секретарь ЦК В.М. Молотов запросил у оставшихся в СССР экономистов их видение ситуации. Профессор Н. Д. Кондратьев подготовил справку о состоянии сельского хозяйства, в которой дал и сравнительную таблицу душевых доходов по странам.[525]

Они были таковы:

 

 

Вот эта разница в среднедушевом доходе определяла и разницу в уровнях жизни, в этом доходе все – и среднее потребление продуктов, и количество рубашек, и жилплощадь. Между тем Кондратьев предоставил Молотову очень оптимистические, завышенные данные по разнице в доходах. Американцы, рассчитывая этот показатель, смотрят на эту разницу с большим скепсисом. А. Пригарин об этом пишет:

 

«Часто можно слышать такой довод: после крестьянской реформы 1861 г. Россия начала развиваться ускоренными темпами и, мол, безо всякого социализма она вошла бы в число развитых стран. Но вот что показало совместное исследование, проведенное Хьюстонским университетом США и НИЭИ при Госплане СССР. На старте в 1861 г. душевой национальный доход России составлял примерно 40% по сравнению с Германией и 16% по сравнению с США. Прошло более 50 лет – и что же? В 1913 г. – уже только 32% от уровня Германии и 11,5% от американского уровня. Значит, разрыв увеличился. Поэтому слова о вековой отсталости России не были только образным выражением». [526]

 

Между прочим, у более подготовленного читателя цифры Кондратьева и Хьюстонского университета могут вызвать недоумение. Дело в том, что часто можно встретить несколько иной подход к оценке ситуации без ее объяснения. Скажем Н. Н. Яковлев в книге «1 августа 1914 г.», изданной еще в 1974 г., когда царскую Россию не принято было хвалить, писал:

 

«По общим экономическим показателям Россия отстала от передовых промышленных стран. Но в то же время российская буржуазия доказала свою оборотистость, умение налаживать производства, когда непосредственно затрагивались ее интересы. Примерно на протяжении тридцати лет до начала Первой мировой войны (с 1885 г.) Россия занимала первое место в мире по темпам экономического роста. Если в период 1885‑1913 гг. промышленное производство в Англии увеличивалось в год на 2,11%, в Германии – на 4,5, в США – на 5,2, то в России – на 5,72%». [527]

 

Становится непонятно: как так? Тридцать лет подряд России увеличивала производство быстрее всех, т.е. как будто бы догоняла самые передовые страны, а разница в среднедушевом доходе русского и американца с немцем все время возрастала. Как так может быть?

Да просто тогда было не намного лучше, чем сегодня. Тогдашнему последнему царю‑придурку навесили лапшу на уши, что России «нужны западные инвестиции», что она должна снять защитные барьеры и «войти в мировой рынок», что «рубль должен быть конвертируемый» и т.д. Николай II согласился со своими уродами‑советниками, и в Россию хлынул иностранный капитал. Он действительно строил предприятия по добыче и переработке российского сырья, и объемы производства росли быстрее, чем в других странах. Но большая часть этого прироста тут же вывозилась за рубеж в виде процентов за кредиты и дивидендов с западных капиталов. Поэтому среднедушевой доход ограбляемой таким способом России рос медленнее, чем среднедушевой доход тех стран, которые своими кредитами и «инвестициями» Россию грабили.

Большевики этот грабеж прекратили, но еще раз обратите внимание, как бедна была Россия на старте. Среднедушевой доход советского гражданина в 1926 г. составлял всего 75,7 рубля, против 625,8 рубля дохода среднего американца.

Да плюс четыре года разоряющей страну Великой Отечественной войны. Да плюс международная финансовая изоляция. И Запад был уверен, что СССР после войны будет влачить жалкое существование с лучиной и сохой.

Но к удивлению пораженного мира СССР в своем экономическом развитии не пошел вперед, а прыгнул! За 5 послевоенных лет он увеличил прирост промышленной продукции по сравнению с 1940 (довоенным) годом более чем вдвое – на 123%, по сравнению со стартовым 1929 г. промышленная продукция выросла в 12,6 раза! За это время США увеличили ее всего вдвое, Великобритания – на 60%, Италия – на 34%, Франция – на 4%.[528]

Посмотрите на эти цифры и оцените – надо ли кому‑то еще объяснять преимущество социализма над капитализмом? Или преимущество коммунистических идей над жидовскими?

Но дело в том, что в данном вопросе социализм сам по себе ничего не значит. Не будет от него толку, если во главе страны идиоты и жиды, как не будет толку и от трудолюбивого и талантливого народа России.

В мире впечатление от СССР было таково, что Англия – оплот капитализма – начала становиться на социалистические рельсы и после войны приступила к национализации своей экономики, начиная с топливных и металлургических отраслей.[529] Однако толку от этого не было, поскольку проводилась национализация без ума – без понятия, что главное это плановость, нацеленная на людей. Объединить планом предприятия, нацеленные на получение прибыли, невозможно в принципе.

 

 

Умом Сталина

 

В действиях Сталина, как хозяина огромного и сложного предприятия – СССР, видна талантливость и огромный ум, хотя действия его кажутся элементарными.

Как только в 1943 г. определился перелом в войне, ГКО начал планировать конверсию – перевод предприятий на мирную продукцию. Конструкторы засели за чертежи этой продукции, технологи – за разработку схем производства. В мае 1944 г. ГКО уже дает задание на производство наиболее нужного оборудования – оборудования заводов стройиндустрии.[530] Сталин всегда работал с опережением времени порою на несколько десятков лет вперед. Эффективность его как руководителя была в том, что он ставил очень далекие цели, и решения сегодняшнего дня становились частью масштабных планов.

Образный пример. Вам сегодня нужно жилье, но силы у вас есть только для постройки маленького домика. Но ведь жизнь кончается не завтра, у вас будет больше сил и средств в будущем. Если вы живете только сегодняшним днем, то вы построите свой маленький домик где попало. А когда у вас появится возможность построить большой дом, то старый маленький вы просто разрушите за ненадобностью. Но если и сегодня вы думаете о будущем, то спроектируете сразу большой дом, а маленький – как элемент (комнату) большого. Тогда в будущем постройка большого дома вам будет стоить гораздо дешевле.

Вот мой личный пример. Я работал на крупнейшем в мире заводе ферросплавов в г. Ермаке, тогда в Казахской ССР. Ферросплавы нужны для производства стали, а сталь – основа получения всего. Но ферросплавы очень энергоемкий продукт, наш завод потреблял мощность вдвое большую, чем та, которую давала известная в свое время гидроэлектростанция Днепрогэс. Поэтому завод и построили в этом районе – в узле крупнейшей Ермаковской электростанции и комплекса Экибастузских ГРЭС. А их здесь построили потому, что в этом месте находились крупнейшие в СССР запасы энергетических углей. Наш завод дал первый металл в 1968 г., но когда главный инженер в 1962 г. приехал сюда, еще в голую степь, и стал объяснять местным властям, что он приехал строить новый завод, то свои полномочия он подтверждал правительственным решением, подписанным еще Предсовмина И. В. Сталиным. Это пример того, насколько далеко вперед смотрел Сталин. Так далеко смотрит только человек, для которого его работа – это и есть его жизнь.

Но вернемся в победный год. Итак, СССР разрушен, кредитов нам не дают. Что делать? Сталин взял кредит у народа, и народ ему этот кредит дал. То есть наши отцы и деды получали лишь часть того, что они заработали, а на часть зарплаты они покупали облигации внутреннего займа. Покупали, поскольку на эти деньги и строились те заводы, которые в будущем дали ту продукцию, которая должна была пойти на погашение этих займов.

Особенно тяжелое бремя легло на крестьян. Ведь если можно подождать, пока построятся обувные фабрики, и походить до того времени в стоптанных сапогах, то без хлеба не проживешь. Но народ шел за Сталиным, поскольку понимал, что он хочет. Жиды – не понимали, жиды ныли, ругались, уклонялись от труда и займов, но Люди Сталина понимали и шли за ним.

От войны, как и в других странах, в СССР остались карточки.

Рассмотрим на образном примере, что это значит. Положим, что у нас в стране живет 1000 человек, которым для полного счастья нужно 3000 кг зерна, т.е. по 3 кг на человека. Из этих 3 кг на собственно хлеб идет 0,5 кг, а оставшиеся 2,5 кг скормят скоту и получат 0,3 кг мяса. Если страна эти 3000 кг производит, то хлеб и мясо могут продаваться свободно – никто из жителей больше, чем ему надо, просто не купит.

Но во время войны производство падает уже в силу того, что мужчины уходят на фронт. Положим, что производство упало с 3000 до 1000 кг. Если зерно оставить в свободной продаже, то из 1000 человек 300 наиболее обеспеченных скупят все, остальные 700 умрут. Если поднять цену настолько, чтобы эти 300 не могли купить более чем по 1 кг, то у остальных все равно не хватит денег, чтобы купить даже этот 1 кг.

Поэтому любая страна, оказавшись в подобных условиях, поступает так. Она на 500 кг оставляет прежнюю, низкую цену и каждому гражданину выдает карточку на покупку 0,5 кг, а на остальные 500 кг очень сильно поднимает цену и продает их в коммерческих магазинах. При этом никто не умрет с голоду и при очень большом желании сможет купить хоть немного того, чего хочется, в коммерческих магазинах. По карточкам распределялось многое, включая обувь, ткани и т.д.

Так было в СССР во время войны и сразу после войны, но уже 14 декабря 1947 г. граждане СССР прочли в газетах:

 

«1. Одновременно с проведением денежной реформы, то есть с 16 декабря 1947 г. отменить карточную систему снабжения продовольственными и промышленными товарами, отменить высокие цены по коммерческой торговле и ввести единые сниженные государственные розничные цены на продовольствие и промтовары.

2. При установлении единых розничных государственных цен на продовольствие и промышленные товары исходить из следующего:

а) на хлеб и муку снизить цены в среднем на 12% против ныне действующих пайковых цен;

б) на крупу и макароны снизить цены в среднем на 10% против ныне действующих пайковых цен;

в) на мясо, рыбу, жиры, сахар, кондитерские изделия, соль, картофель и овощи сохранить цены на уровне действующих пайковых цен;

г) на молоко, яйца, чай, фрукты в отмену ныне действующих высоких коммерческих цен и слишком низких пайковых ценустановить новые цены применительно к уровню действующих пайковых цен на основные продовольственные товары;

д) на ткани, обувь, одежду, трикотажные изделия в отмену ныне действующих высоких коммерческих цен и слишком низких цен нормированного снабжения, установленного в городах и рабочих поселках, установить новые цены на уровне в 3,2 раза ниже коммерческих цен;

е) на табачные изделия и спички сохранить цены на уровне действующих пайковых цен;

ж) на пиво снизить цены в среднем на 10% против ныне действующих цен;

з) на водку и вино сохранить ныне действующие цены.

3. Поручить Министерству торговли СССР установить, в соответствии с настоящим постановлением, новые сниженные государственные розничные цены на продовольственные товары по поясам, а также новые государственные розничные цены на промышленные товары для города и деревни.

4. Цены, установленные настоящим постановлением, не распространяются на колхозный рынок и на кооперативную торговлю товарами собственных закупок».[531]

 

Хочу обратить внимание, что при отмене карточек цены устанавливают или они устанавливаются сами на уровне, среднем между пайковыми и коммерческими. В данном случае экономистов мира поразило то, что спустя всего два года после войны и после неурожая 1946 г. основные цены на продовольствие были удержаны на уровне пайковых и даже снижены, т.е. практически абсолютно все продовольствие было доступно каждому!

Такое положение для Запада было и неожиданным, и обидным, ведь Англия, разрушенная и пострадавшая в войне неизмеримо меньше, чем СССР, получающая помощь от США, не смогла в 40‑х годах отменить распределительную систему и еще в начале 50‑х «владычица морей и океанов» не только мясо и хлеб, но даже вонючую треску распределяла по карточкам.[532]

Среди деятелей партноменклатуры той поры был Д. Т. Шепилов, сподвижник Хрущева по заплевыванию Сталина. Но и он в своих воспоминаниях пишет:

 

«В 1952 г. государственные магазины и колхозные рынки были завалены продуктами. Утвердившаяся политика ежегодного снижения цен означала ощутимый рост реальной заработной платы».[533]

 

 

Умом людей

 

Давайте поговорим о снижении цен и о том, откуда оно бралось.

Снизить цены в принципе не сложно, для этого надо снизить затраты труда на эту продукцию. Для снижения затрат нужно, чтобы те, кто производит продукцию, производили ее в единицу времени больше, а труд, заложенный в сырье, материалах и энергии, экономили. Все просто, но…

Тупая скотина этого сделать не сможет, снизить затраты труда могут только умные, талантливые люди. И если при Сталине страна в тяжелейших условиях, но в кратчайшие сроки резко рванула вперед, то это означает, что в указанное время в стране была масса умных людей. И это действительно так, поскольку Сталин придавал уму граждан СССР огромное значение. Он был умнейший человек, и ему было тошно в окружении дураков, он стремился, чтобы вся страна была умной.

База для ума, для творчества – знания. Знания обо всем. И никогда столько не делалось для предоставления людям знаний, для развития их ума, как при Сталине.

Я начал учиться в школе через три года после смерти Сталина, нам уже не преподавали ни логику, ни Конституцию СССР, но в общем ни школа, ни общие порядки в ней еще не сильно изменились. Что характерного было в той, в сталинской школе?

Внутренняя убежденность каждого ученика, что нужно учиться, быть умным. Учились не для получения аттестата, а для получения знаний. Когда мы, дети, вечером покидали здание школы, классные комнаты старших классов заполняли взрослые и даже пожилые люди – начинались занятия вечерней школы, школы для работающих.

Учителя давали знания и требовали их понимания, а не заучивания. Если ученик по тупости или лени не осваивал программу (хотя бы по одному предмету), его оставляли в том же классе на второй, на третий год. До седьмого класса 2‑3 второгодника в любом классе было обычным явлением. После седьмого класса масса ребят (второгодники обязательно) шли в фабрично‑заводские училища и начинали учиться, если хотели, в 8‑м классе уже вечерней школы. Десятилетку дневной школы заканчивали действительно способные или работящие ребята. Все учителя вели кружки по своим предметам, во всем было стремление научить детей искать знания самостоятельно, научить думать.

Такой вот пример.

Самой богатой по книжному фонду у нас была районная детская библиотека, кроме того, в ней можно было (отстояв очередь) выбирать книги самостоятельно. Но был такой порядок. Разрешалось брать три книги: одну по своему выбору какую хочешь, одну на украинском языке, вне зависимости от того, в какой школе учишься – русской или украинской, и одну научно‑популярную. Никаких замен не разрешалось: не хочешь брать на украинском и научно‑популярную – бери одну. Стоять в очереди из‑за одной книжки было обидно. Так, почти насильно, вкладывались в детей знания, и просто удивительно, сколько в те годы писалось для детей в доступной форме обо всем: от того, как живут муравьи, до того, как устроена Вселенная.

В старом фильме «Карнавальная ночь» одна из шуток построена на том, что на новогодний вечер приглашен лектор с лекцией «Есть ли жизнь на Марсе?» Для новогодней ночи это перебор, это смешно, но это пример того, какие мероприятия, кроме фильмов и джаза, привлекали людей той поры.

Диспуты, дискуссии были обычным явлением и практически не было тем, по которым нельзя было спорить, не было лиц, чьи мысли и высказывания нельзя было обсудить. Не обсуждалась уместность Советской власти – власти трудящихся, все остальное можно было обсуждать.

Я уже писал, что журнал «Вопросы философии» активно приглашал всех обсудить ошибки и недостатки теории относительности Эйнштейна. При Хрущеве Академия Наук СССР запретила ее обсуждение, и физика зашла в глубокий тупик, за 50 лет не дав людям ничего, кроме никому не нужных и дико дорогостоящих исследований.

При Хрущеве то же произошло и с генетикой. После открытия ДНК в 1955 г., когда стала ясна правота Лысенко, генетики произвели прямо‑таки шулерский подлог – они стали утверждать, что участки ДНК это и есть те пресловутые отдельные частички диаметром 0,02‑0,06 микрона (гены), но умственное состояние нынешнего населения таково, что ему это уже и не интересно. Ведь смешно. Микробиологи, которых идиоты называют генетиками, затрачивают миллиарды долларов и создают «генетическую» копию овцы. А у тех, кто платит деньги за столь дикие опыты, не приходит в голову простая мысль спросить: а зачем эти деньги потрачены? Ведь племенной баран за полминуты создаст вам овцу гораздо лучшую, чем эта клонированная. 60 лет «генетики» тратят миллиарды на свои исследования, а те, кто действительно улучшает растения и скот (селекционеры), хором утверждают, что им эти «генетические» исследования никогда не были и даром нужны.[534]

Почитайте «Экономические проблемы социализма в СССР». В этой книге простые экономисты не боятся критиковать Сталина, и Сталин терпеливо объясняет им их заблуждения. В частности в том, что нельзя навязывать крестьянам заботу о технике. Техника должна быть сосредоточена не в колхозах, а на машинно‑тракторных станциях (МТС) у специалистов‑механиков, которые по требованию специалистов‑агрономов (крестьян) обработают землю и уберут урожай так и тогда, как и когда крестьяне укажут.[535] Между прочим, в то время Лысенко стремился сделать каждого крестьянина селекционером, сделать труд крестьян творческим. В колхозах строились агропромышленные избы, колхозники учились приемам селекции – опыления, прививке, работе с сортами.

И именно творческий труд десятков миллионов работников производительного труда позволил СССР встать на ноги так быстро, позволил резко опережать Запад.

Стремление к знаниям, к творчеству у советского народа оставалось очень долго. Когда в 1985 г. Горбачев утвердил у власти жидов официально, жидовские интересы у населения стали превалировать перед человеческими. Тиражи научно‑популярных изданий стали падать, а желтой жидовской прессы типа «Аргументов и фактов» или «Огонька», стали расти. Тем не менее даже в 1989‑1990 гг. на журнал «Наука и жизнь» подписывалось около 2,3 млн. человек, «Техника – молодежи» – 1,5 млн., «Радио» – 1,5 млн., «Юный техник» – 1,7 млн., «Юный натуралист» – 2,9 млн. Даже такой журнал, как «Моделист‑конструктор», имел тираж 1,7 млн.[536] И только окончательная победа жидовства в 1991 г. погубила эти издания, подавляющую массу населения России все, кроме жрачки и траханья, перестало интересовать, перестало интересовать даже то, что и тем и другим они стали заниматься меньше, чем в СССР.

Испокон веков, когда заканчивалась работа, русский человек, не зная, чем себя занять, пил. Сталин с водкой не боролся, он боролся за свободное время людей.

Любительский спорт был развит чрезвычайно и именно любительский. Каждое предприятие и учреждение имело спортивные команды и спортсменов из своих работников. Мало‑мальски крупные предприятия обязаны были иметь и содержать стадионы. Играли все и во все. А сослуживцы искренне болели за своих коллег. Команды состояли из спортсменов всех возрастов. Такой вот близкий мне пример: первый директор Актюбинского завода ферросплавов, построенного в годы войны, играл в заводской футбольной команде почти до пенсии, а его зять (мой товарищ), работая плавильщиком, выступал в конноспортивных соревнованиях. Мой старший брат участвовал в гонках на яхтах и поскольку он был на 8 лет меня старше и был мне нянькой, то у меня от детства остались в памяти гул парусов и романтические слова типа «оверштаг», «бакштаг», «фордевинд».

Не менее были развиты и все виды художественной самодеятельности. Если стадионы или водные станции требовались не от каждого предприятия (это все‑таки дорого), то клуб, если не дворец культуры, обязаны были иметь все. А в этих клубах силами местных работников создавались и драмтеатры, и певческие коллективы, и масса других кружков: от кройки и шитья до бальных танцев. Каждое предприятие имело свой оркестр, по меньшей мере духовой.

Сейчас мало кто даже из взрослых сможет объяснить, почему во всех городах СССР от сталинского времени остались парки. А ведь они изначально предназначались для массового отдыха людей. В них обязательно должны были быть читальный и игровые залы (шахматы, бильярд), пивная и мороженицы, танцплощадка и летние театры. Зимой – катки. И по праздникам и выходным, принарядившись, вся округа стекалась в парки и отдыхала в массе, в обществе. После Сталина власть стала бояться скоплений народа, не окруженного милицией или войсками. Парки вырождались.

В те годы милиция редко бросалась в глаза из‑за своей малочисленности и даже в патруле милиционеры большей частью были без оружия – их оружием была форма. О дубинках у милиции не могло быть и речи вплоть до Горбачева, а при Сталине, думаю, за одну мысль о том, что советского человека кто‑то может ударить палкой, могли посадить как злобного антисоветчика. Конечно, о наркотиках и слухов не было ни у кого, а за мысль о том, что можно легально зарабатывать на жизнь проституцией, могли побить и сами б…и. Они, конечно, были не только в интеллигентном обществе, но считались любительницами и положения своего стеснялись.

Чтобы отметиться и по этой теме, скажу, что в то время советские люди как друга приняли на гастроли французского артиста И. Монтана, а этот, простите, козел накупил в советских магазинах соответствующего нижнего женского белья и устроил из него в Париже выставку – дескать, смотрите, какой убогий этот социализм. Надо сказать, что козлу ответили сами француженки, отдадим им должное. А я бы добавил, что в то время было не до вычурного женского белья, требовалось только, чтобы оно было по сезону теплым и пропускало воздух. Кроме того, советских мужчин возбуждало не белье, а то, что под ним. Советским мужчинам для эрекции никаких стимулов в виде затейливых кружев не требовалось. Не французы небось…

И вот эти десятки миллионов тружеников, умных и пытливых, мужественных и трудолюбивых, и были Людьми Сталина. Он жил для них, они это видели и ценили. И он их и только их и ценил. И всю жидовню СССР заставлял ценить тружеников и служить им.

 

 

Ценились не жиды, а люди

 

Возьмем небольшой статистический пример. Как‑то на букинистическом рынке купил подшивку 14‑ти номеров журнала «Огонек» за конец 1952 г. Через некоторое время собрал 14 номеров этого же журнала за лето‑осень 1999 г.[537] Получились две подборки: сталинского «Огонька» и жидовского. Рассматривать все статьи хлопотно, но поскольку это издание всегда было иллюстрированным, то я систематизировал и подсчитал фото и рисунки в этих журналах, их оказалось в 14‑ти номерах примерно по тысяче и в 1952‑м и в 1999 г. Но в подборке фотографий видна существенная разница.

Нас уверяют, что в те годы все издания непрерывно славили Сталина и непрерывно печатали только его фотографии. Да, действительно, фотографий Сталина довольно много. Правда, следует учесть, что в этот период проходил Конгресс борцов за мир, XIX съезд ВКП(б), праздновались 35‑летие Октябрьской революции и 30‑летие образования СССР. Кроме того, был подписан договор о дружбе с Китаем. Если учесть не только фото (и картины) со Сталиным, но и фото других политических деятелей, и назвать это фотографиями политиков, то их вместе с фото румынских, китайских, вьетнамских и других деятелей в 14‑ти номерах «Огонька» за 1952 г. всего 28 шт., или примерно 1 фотография политика на 36 других фотографий и рисунков.

В 14‑ти номерах «Огонька» за 1999 г., только отечественные политики засветили свои рожи 161 раз! При этом никаких значительных политических событий в стране в это время не происходило. Каждая шестая фотография – это или двойник Ельцина, или Жириновский, или Примаков, или на худой конец хрипучая Хакамада. Больше политиков в «Огоньке» представлена «культурная интеллигенция», т.е. жиды, сумевшие «устроиться» при этих «политиках». Это писатели и журналисты – 56 шт., но главным образом комедианты – артисты, музыканты, комики с небольшим добавлением спортсменов – все те, кто развлекает публику. Таких фото 211 шт. а вместе с писателями – 267 шт., т.е. каждая четвертая фотография в номере – это физиономия какого‑то комедианта.

В сталинском «Огоньке» таких тоже немало: артистов и спортсменов – 120, писателей – 12, журналистов – нет. Если говорить о писателях, то это рисунки и фото к юбилейным статьям о Радищеве, Одоевском, Мамине‑Сибиряке, Эмиле Золя и венгерском поэте прошлого века Андре Ади. Фото председателя Советского комитета защиты мира писателя Тихонова и маленькие фото авторов к рассказам (Д. Олдридж, Д. Линдсей и др.). Фотографий артистов в полном смысле слова нет, есть создаваемые ими образы в рецензиях на фильмы и спектакли. Фото только спортсменов – не менее полусотни фотографий рекордсменов мира.

В «Огоньке» 1999 г. все не так: в нем писатели и комедианты сняты не в процессе своего труда, а непрерывно учат читателей, как жить и как понимать происходящее – там они оракулы и образец интеллектуальной силы. А вот действительно умные люди – инженеры, ученые, рабочие, врачи – в 14‑ти номерах «Огонька» 1999 г., можно сказать, не представлены вообще. Чтобы как‑то увеличить их число, я добавил сюда и композиторов с художниками, и фото любых производственных процессов, и все же этих фотографий набралось всего 58 шт. (Это вместе с фото школьников со скворечниками – может, они сами их сколотили). То есть, на 16 фотографий есть едва одна, на которой изображен либо человек, который всю эту жидовскую ораву кормит, поит, одевает и согревает, либо хоть какой‑либо из процессов труда.

В «Огоньке» 1952 г. фотографий людей труда, трудовые процессы и результаты труда освещены в каждой третьей фотографии! Их 311 шт.

Вот в этом существенная разница. При Сталине в «Огоньке» славились люди производительного труда – люди умные, реализующие себя в творчестве. При жидах в «Огоньке» славятся жиды, «устроившиеся» забавлять людей с деньгами.

Интересны обложки. В сталинском «Огоньке» на обложках изображены: 1 герб СССР, 1 фото крейсера «Аврора», 1 вид Кремля, 1 фото праздничной демонстрации, 1 фото Мао Цзэдуна и 9 фотографий людей труда. В жидовском «Огоньке» на обложках в 6‑ти номерах разного рода коллажи и ничего не означающие рисунки, в одном номере журналист и в 7‑ми номерах опять комедианты.

В каждом из 14‑ти номеров «Огонька» 1999 г. на второй странице обложки помещено фото какого‑либо старого предмета обихода и воспоминания о прошедших годах с какой‑либо моралью. Морализовали: 1 писатель, 1 журналист, 1 космонавт (Гречко) и 11 комедиантов – от комика Шифрина до какого‑то карлика Федорова.

В сталинском «Огоньке» в №52 перед Новым годом взяты интервью с мыслями о жизни у 13 человек. Поскольку это действительно Люди, а не жиды, их стоит и вспомнить. Это были: Мелитон Кантария – Герой Советского Союза, водрузивший Знамя Победы на рейхстаг, на 1952 г. – проходчик шахты; Алексей Воронов – Герой Соцтруда, агроном; Лина Пассар – 17 лет, нанайка, студентка педагогического училища; Паша Ангелина – Герой Соцтруда, бригадир тракторной бригады; И. Эйхвельд – президент Академии наук Эстонской ССР; В. Мамонтов – сталевар, орденоносец; Т. Киргилова – учительница средней школы, Алтай; С. Виштак – дважды Герой Соцтруда, председатель колхоза; С. Чабанова – заслуженный врач РСФСР; А. Иванова – заведующая начальной школы, Сахалин; М. Голубкова – сказительница из Архангельска; Г. Силютина – начальник цеха; Ф. Королев – почетный шахтер.

Вот это характерно. При Сталине мнением комедиантов «за жизнь» не интересовались. Такое впечатление, что все лакеи и холуи, готовые своим пером и рожей удовлетворить любого хозяина, тогда знали свое место. Оно им, конечно, не нравилось, но это никого не трогало – они это место сами себе выбрали.

 

 

Сталинский рывок

 

Вот такие люди, как вышеперечисленные в «Огоньке» 1952 г., и обеспечивали резкий рост производства товаров в СССР и резкое их удешевление. А это давало возможность Правительству СССР ежегодно, с неумолимостью прихода весны, снижать цены. В результате происходил уникальный процесс в истории экономики и финансов – рубль из года в год непрерывно дорожал. На не потраченный в этом году рубль в будущем году товаров можно было купить значительно больше. Пенсии, стипендии, зарплаты из года в год становились все весомее. И это было осмыслено Сталиным и им внедрено (правда, быстро похерено Хрущевым).

Поскольку правда истории заключена в бухгалтерских книгах, то дам выписки из этих книг, подобранные экономистом В. Шараповым.

Давайте же посмотрим на цены того времени.

Самым низким после 1921‑1922 гг. уровень жизни в СССР был в 1946‑1947 гг.

Какие цены были в 1947 г. (год денежной реформы) на основные продукты питания и товары народного потребления и какими они стали через шесть лет (в год смерти Сталина), явствует из приведенной ниже таблицы.

 

 

Необходимо иметь в виду, что продовольственная корзина, разработанная в 1950 г. советскими учеными, была значительно «тяжелее» той, которую предложили в 1994 г. «ученые‑демократы», в таблице ниже дано их сравнение.

 

 

Цены на колхозных рынках в 1953‑55 гг. почти не отличались от розничных государственных. Те потребители, которые не хотели стоять в очереди за дешевыми продуктами, могли с небольшой переплатой приобрести продукты на колхозном рынке (а иногда рыночные товары были дешевле), причем продукты высококачественные, не испорченные нитратами, не замороженные, а свежие.

Такой была картина вплоть до рокового решения Н.С. Хрущева о сокращении у колхозников приусадебных участков в 1959 г. Однако и после этого возросшие на колхозных рынках цены не превышали государственные более чем в 1,5‑2 раза.

Заработная плата рабочих в 1953 г. колебалась от 800 до 3000 и выше рублей, что говорит об отсутствии в то время уравниловки.

Шахтеры и металлурги‑стахановцы получали в то время до 8000 руб. в месяц.

Заработная плата молодого специалиста‑инженера составляла 900‑1000 рублей, старшего инженера – 1200‑1300 рублей.

Секретарь райкома КПСС получал 1500 рублей в месяц.

Оклад союзного министра не превышал 5000 рублей, зарплата профессоров и академиков была выше, нередко превышая 10 000 руб.

Покупательная способность 10 рублей по продуктам питания и товарам народного потребления была выше покупательной способности американского доллара в 1,58 раза (и это при практически бесплатных жилье, лечении, домах отдыха и т. д.).

С 1928 по 1955 гг. рост продукции массового потребления в СССР составлял 595% из расчета на душу населения.

Реальные доходы трудящихся выросли в сравнении с 1913 г. в 4 раза, а с учетом ликвидации безработицы и сокращения продолжительности рабочего дня – в 5 раз.

В то же время в странах капитала уровень цен на важнейшие продукты питания в 1952 г. в процентах к ценам 1947 г. значительно увеличился.

 

 

И если бы сталинская плановая система была сохранена и еще разумно усовершенствована, а И. В. Сталин понимал необходимость усовершенствования социалистической экономики (ведь недаром в 1952 г. появился его труд «Экономические проблемы социализма в СССР»), если бы на первое место была поставлена задача дальнейшего повышения уровня жизни народа (а в 1953 г. никаких препятствий к этому не было), мы уже к 1970 г. были бы в первой тройке стран с самым высоким уровнем жизни.

Вот этим устойчивым улучшением жизни советского народа пугают сегодняшние демократы оболваниваемый ими народ. Умалчивая о том, что Советское государство первым в мире ввело: 8‑часовой рабочий день, гарантированное бесплатное образование и здравоохранение, почти бесплатное жилье, пенсию, оплачиваемый отдых, самый дешевый в мире общественный транспорт. СССР первым в Европе после войны отменил карточную систему.

Успехи СССР не на шутку тревожили капиталистические страны, и в первую очередь США.

В сентябрьском номере журнала «Нейшнл бизнес» за 1953 г.в статье Герберта Гарриса «Русские догоняют нас…» отмечалось, что СССР по темпам роста экономической мощи опережает любую страну и что в настоящее время темп роста в СССР в 2‑3 раза выше, чем в США.

Кандидат в президенты США Стивенсон оценивал положение таким образом, что если темпы производства в сталинской России сохранятся, то к 1970 г. объем русского производства в 3‑4 раза превысит американский. И если это произойдет, то последствия для стран капитала (и в первую очередь для США) окажутся по меньшей мере грозными.

А Херст, король американской прессы, после посещения СССР предлагал и даже требовал создания постоянного совета планирования в США.

Капитал отлично понимал, что ежегодное повышение уровня жизни советского народа является самым веским аргументом в пользу превосходства социализма над капитализмом.

Капиталу однако повезло: умер (скорее был умерщвлен) Сталин.[538]

А тогда данная экономическая ситуация привела 1 марта 1950 г. Правительство СССР к такому решению:

 

«В западных странах произошло и продолжается обесценение валют, что уже привело к девальвации европейских валют. Что касается США, то непрекращающееся повышение цен на предметы массового потребления и продолжающаяся на этой основе инфляция, о чем неоднократно заявляли ответственные представители правительства США, привели также к существенному понижению покупательной способности доллара.

В связи с вышеуказанными обстоятельствами покупательская способность рубля стала выше его официального курса.

Ввиду этого Советское правительство признало необходимым повысить официальный курс рубля, а исчисление курса рубля вести не на базе доллара, как это было установлено в июле 1937 года, а на более устойчивой золотой основе, в соответствии с золотым содержанием рубля.

Исходя из этого, Совет Министров Союза ССР постановил:

1. Прекратить с 1 марта 1950 года определение курса рубля по отношению к иностранным валютам на базе доллара и перевести на более устойчивую золотую основу, в соответствии с золотым содержанием рубля.

2. Установить золотое содержание рубля в 0.222 168 грамма чистого золота.

3. Установить с 1 марта 1950 года покупную цену Госбанка на золото в 4 рубля 45 копеек за 1 грамм чистого золота.

4. Определить с 1 марта 1950 года курс в отношении иностранных валют, исходя из золотого содержания рубля, установленного в пункте 2:

4 руб. за один американский доллар вместо существующего – 5 р. 30 коп.

11 руб. 20 коп. за один фунт стерлингов вместо существующего – 14 р. 84 коп.

Поручить Госбанку СССР соответственно изменить курс рубля в отношении к другим иностранным валютам.

В случае дальнейших изменений золотого содержания иностранных валют или изменений их курсов, Госбанку СССР устанавливать курс рубля в отношении к иностранным валютам с учетом этих изменений».[539]

 

Задел экономики, который создал Сталин, его планы, подготовленные им люди (как в техническом, так и в моральном плане) были настолько выдающимися, что этот ресурс не могли растратить ни придурь Хрущева, ни апатия Брежнева. СССР в экономическом плане катился вверх от толчка, данного ему Сталиным. В конце раздела еще раз предоставлю слово А. Пригарину:

 

«В 1913 г. на долю России приходилось лишь немногим более 4% мировой промышленной продукции, в то время как ее население составляло 9% от населения мира. Это означает, что на душу населения в России приходилось в два с лишним раза меньше продукции, чем в остальном мире, включая Азию, Африку и Южную Америку, т.е. самые нищие регионы мира. К середине 80‑х годов удельный вес населения СССР сократился до 5,5%. Зато доля промышленной продукции Советского Союза в мировом объеме достигла уже 14,5%. Именно эта цифра названа в статистическом сборнике, который ежегодно готовит ЦРУ Соединенных Штатов. Кстати, наш Госкомстат давал еще более высокую оценку – 20%, но и по американским данным уровень промышленного производства в Советском Союзе на душу населения почти втрое превышал средний мировой уровень. С точки зрения динамики это означает, что за 70 лет Советской власти промышленность в СССР развивалась в 6 раз быстрее, чем в остальном мире.

Если взять такой обобщающий показатель, как национальный доход, то в расчете, выполненном на основе американских данных, он в 1985 г. составлял 57% от национального дохода США, а в пересчете на душу населения – 46,2% вместо 11,5% в 1913 г. Значит, национальный доход в СССР за этот период рос в 4 раза быстрее американского.[540]

Начиная с середины 70‑х годов темпы развития страны начали последовательно снижаться».[541]

 

 

Единственный

 

Сметь Сталина была радостью для жидов и безутешным горем для Людей. Выдающийся советский инженер, доктор технических наук Владимир Акимович Ацюковский вспоминает о тех днях.

 

«5 марта 1953 года умер Иосиф Виссарионович Сталин. Для подавляющего большинства моего невоевавшего и старшего воевавшего поколений смерть И. В. Сталина явилась величайшей трагедией. Наверное, среди нас были люди, втихомолку радовавшиеся его смерти, но тогда они не смели об этом даже заикнуться. Уже позже они приложили усилия для ошельмования не только имени Сталина, но и всего, что было сделано при нем. Но мы в те дни были охвачены горем и одной мыслью – побывать в Москве, чтобы поклониться умершему Вождю и Учителю.

В стране остановилась работа предприятий и прекратилась учеба во всех учебных заведениях. Прекратилась она и у нас, в Ленинградском политехническом институте. Все ходили растерянные, но как только стало ясно, что прощание со Сталиным намечено на 10 марта, многие, в том числе и я, помчались на Московский вокзал в надежде добраться до Москвы. О том, что происходило в Москве, мы не знали ничего.

В те дни Московский вокзал напоминал растревоженный улей. Мы поняли, что нам не удастся не только доехать до столицы, но даже выехать из Ленинграда, и я предложил двум своим товарищам простой план, как добраться до Москвы. План состоял в том, чтобы на пригородных поездах объехать все кордоны, которые наверняка выставлены с целью не допустить скопления людей в Москве, а затем уже на дальнем поезде, который, вероятно, все же будет, добраться до места. Ребята отказались, и я поехал один.

Мой план удался как нельзя лучше. Лежа на полу под полкой в почти пустом пригородном вагоне, я слышал, как в Любани по перрону ходили патрули, кого‑то задерживали, но в мой вагон не пришел никто, и вскоре поезд покатился дальше. Не помню, где и как удалось подсесть в битком набитый дальний поезд, но в Москву я прибыл на второй день похорон утром и отправился прощаться со Сталиным.

Что произошло в Москве в первый день похорон, хорошо известно. Власти выпустили из рук контроль за ситуацией. Москва оказалась переполнена людьми, рвавшимися в Октябрьский зал, в котором было выставлено для прощание тело И. В. Сталина. Была страшная давка, в которой погибло много народа. Никто не ожидал такого скопления людей. И только через сутки, как раз к тому времени, когда мне удалось добраться до Москвы, порядок был наведен, вся Москва была перекрыта кордонами, и к Сталину допускали только организованные делегации. Мне удалось пройти к площади Свердлова только потому, что я носил шинель, которую мне выдали еще в спецшколе ВВС после ее окончания. Уже вечером, воспользовавшись темнотой и смешавшись с какой‑то военной делегацией, я прошел с ней все кордоны. Но на площади Свердлова делегацию погнали с площади за недисциплинированность: жены военных, шедшие в той же колонне, вели себя неприлично – хохотали, веселились, и в конце концов всю колонну завернули. Но я уже был на площади Свердлова и уходить оттуда не собирался. И к ночи со вторых суток на третьи на площади Свердлова собралось около ста человек таких же «проходимцев», как я.

Нас не стали разгонять, а под утро, уже часов в семь третьего дня похорон построили в общую колонну, и с нас началась та гигантская очередь желающих попрощаться со Сталиным, которая растянулась по всей Москве. Никакой давки больше не было, порядок был полный. Я прошел в первой сотне людей, попрощался с человеком, которого почитал больше всех на свете, и уехал домой в общежитие своего института.

А еще через два дня я был вызван на факультетское комсомольское бюро для объяснений, как я посмел бросить свой институт в такие дни. Такие же объяснения давал каждый, кто пытался выехать в те дни в Москву, но дальше Московского вокзала не уехал. А я уехал, и мне было оказано особое внимание.

– Понимаешь ли ты, что ездить в Москву было нельзя? – спросили меня.

– Понимаю, конечно, – ответил я.

– А знал ли ты, что тебе попадет за это?

– Конечно, знал.

– И все же поехал?! И что же, в следующий раз опять побежишь?

– Вы спятили – сказал я комсомольскому начальству, – какой это может быть следующий раз! Сталин у нас был один, и я ездил прощаться с ним, а не с вами. Никакого следующего раза быть не может.

– И ты не раскаиваешься?

– Не раскаиваюсь, – ответил я.

И тогда было принято решение исключить меня из комсомола.

Комсомольская группа, узнав об этом, встала за меня насмерть. Она выразила недоверие факультетскому бюро и потребовала перенесения дела не в Комитет комсомола, где меня наверняка бы исключили со всеми вытекающими из этого последствиями, а на факультетское собрание, которое давно было намечено на ближайшие дни. И факультетское собрание, принципиально осудив меня за недисциплинированность, вынесло мне общественное порицание, чем и ограничилось. Я остался и в комсомоле, и в институте».[542]

 

Глава 13.

Встречный бой

 

 

Жиды уже устали ждать

 

Мы столько времени посвятили жидовне, что могло показаться, будто все эти разборки с жидами занимали все время Сталина. На самом деле это не так, все его время уходило на управление страной, на руководство Людьми. И жидами Сталин занимался постольку, поскольку они заставляли его ими заниматься. А они заставляли.

Огромная страна, огромные проблемы, огромен энтузиазм людей, создающих народное богатство, и на это богатство, как шакалы, перли жиды всех национальностей, чтобы получше «устроиться», чтобы много жрать, сношаться и ничего не давать взамен.

Устраивались, урывали, но счастья не было – проклятый Сталин не давал жидам жить. Вот бы Жукову пригласить на дачу других жидов и похвастаться, сколько картин, ковров, книжек с золотым теснением он украл в Германии – все остальные жиды попадали б от зависти. А Сталин взял и приказал все это добро у Жукова конфисковать, продать, а на вырученные деньги улучшить жизнь Людей. Вот бы певице Руслановой надеть на себя все эти 300 карат бриллиантов, что ее муж украл в Германии, – все остальные жидовки от зависти бы обмочились. Так нет же – у нее бриллианты для тех же целей конфисковали, а саму с мужем еще и посадили. Так что уж певцу Александровичу с его Цилей бриллианты пришлось прятать настолько далеко, что и воры не нашли. Ну что это за жизнь для жидов?

Устроишься секретарем райкома или в аппарат обкома и ждешь, что тебе все начнут домой нести разные блага, а проклятый Сталин заставляет день и ночь работать, да еще и через МГБ слежку установил за твоим моральным обликом. Вот у секретаря Ленинградского обкома и горкома П. С. Попкова нашли‑то всего 15 костюмов, так ведь и это лыко вставили в строку приговора! Ну как бедному жиду жить при Сталине? А ведь эти жиды, после того, как коммунистом быть уже было не страшно, плодились с невероятной скоростью.

Я уже писал, что был такой секретарь ЦК – Шепилов. Сначала, как водится, делал вид, что верно служит Сталину, потом – Хрущеву. Писал для Хрущева доклад о «разоблачении культа личности Сталина». Но в 1957 г., когда Молотов, Каганович и Маленков попытались сместить Хрущева, Шепилова подвел нюх – он не вовремя переметнулся на сторону Молотова и остальных. Однако Хрущев выкрутился, выпер своих противников не только из ЦК, но и из партии, а заодно и Шепилова. Причем Маленков, Молотов и Каганович во всех документах назывались как самостоятельные личности – просто по фамилиям. А Шепилов к ним был присовокуплен как несамостоятельная «шестерка», в связи с чем эта компания официально именовалась: «Маленков, Молотов, Каганович и примкнувший к ним Шепилов». В то время ходил анекдот:

– Какая в СССР самая длинная фамилия?

– Примкнувшийкнимшепилов.

Так вот, этот Шепилов написал уже цитированные мной воспоминания, в которых с циничной откровенностью показывает, кем были на самом деле все эти «верные сыны партии» в ее аппарате, кем была и кем пополнялась партноменклатура. Простите за длинную цитату:

 

«Во главе управления пропаганды и агитации ЦК стоял многие годы Г. Ф. Александров, сам по себе умный и книжно‑грамотный человек, хотя, я думаю, что он никогда не знал и никогда не изучал марксистско‑ленинскую теорию капитально, по первоисточникам. Опытный педагог и пропагандист, Александров представлял собой типичный образец „катедер‑коммуниста“ (то есть „коммуниста от профессорской кафедры“). Он никогда не занимался никакой практической работой ни в городе, ни в деревне. Не был он и на фронте. Окончил среднюю школу, затем философский факультет, затем сам стал преподавателем философии, а вскоре – начальником управления агитации и пропаганды ЦК и академиком. Вот и весь его жизненный путь.

Классовая борьба, социалистическое строительство, трудности, противоречия, война, империалистический мир – все это было для него абстрактными понятиями, а революционный марксизм – суммой книжных истин и цитат. Возглавив агитпроп после опустошительных чисток 1937 – 1938 гг., Александров и в аппарате ЦК, и на всех участках идеологического фронта расставлял своих «мальчиков».

Типичными для этого обширного слоя людей, выдвинутых на руководство участками духовной жизни общества, были заместители Александрова – П. Н. Федосеев, В. С. Кружков, главный редактор газеты «Известия», а затем «Правды» Л. Ф. Ильичев, заместитель Александрова по газете «Культура и жизнь» П. А. Сатюков и многие другие.

Все они, используя свое положение в аппарате ЦК и на других государственных постах, лихорадочно брали от партии и государства полными пригоршнями все материальные и иные блага, которые только можно было взять. В условиях еще далеко не преодоленных послевоенных трудностей и народной нужды они обзаводились роскошными квартирами и дачами. Получали фантастические гонорары и оклады за совместительство на различных постах. Они торопились обзавестись такими акциями, стрижка купонов с которых гарантировала бы им богатую жизнь на все времена и при любых обстоятельствах: многие в разное время и разными путями стали академиками (в том числе, например, Ильичев, который за всю жизнь сам лично не написал не только брошюрки, но даже газетной статьи – это делали для него подчиненные), докторами, профессорами и прочими пожизненно титулованными персонами.

За время войны и после ее окончания Сатюков, Кружков, Ильичев занимались скупкой картин и других ценностей. Они и им подобные превратили свои квартиры в маленькие Лувры и сделались миллионерами. Однажды академик П.Ф. Юдин, бывший некогда послом в Китае, рассказывал мне, как Ильичев, показывая ему свои картины и другие сокровища, говорил: «Имей в виду, Павел Федорович, что картины – это при любых условиях капитал. Деньги могут обесцениться. И вообще мало ли что может случиться. А картины не обесценятся…» Именно поэтому, а не из любви к живописи, в которой ничего не смыслили, все они занялись коллекционированием картин и других ценностей. За время войны они заодно всячески расширяли и укрепляли свою монополию на всех участках идеологического фронта.

На протяжении послевоенных лет я получал много писем и устных жалоб от бывших полиотдельцев и фронтовиков, что они не могут получить работу, соответствующую их квалификации, или даже вернуться на ту работу в сфере науки, литературы, искусства и др., с которой они добровольно уходили на фронт. Впрочем, такие явления монополизации руководства и пренебрежения или даже неприязни к фронтовикам и инвалидам войны имели место и на других участках государственного и партийного аппаратов.

Расследованием по письму в ЦК одной из оскорбленных матерей было установлено, что некий окололитературный и околотеатральный деятель организовал у себя на роскошной квартире«великосветский» дом терпимости. Он подбирал для него молодых привлекательных киноактрис, балерин, студенток и даже школьниц‑старшеклассниц. Здесь и находили себе усладу Александров, его заместители Еголин, Кружков и некоторые другие. Кружков использовал великосветский вертеп и для скупки картин.

Что касается многих других «александровских мальчиков», то они проявили обычную для таких людей живучесть. Сбросив с себя несколько мимикрических одеяний, они, когда это оказалось выгодным, стали ярыми поборниками Хрущева. Эта бесчестная камарилья образовала при Хрущеве своего рода «мозговой трест» и стала управлять всей идеологической работой в стране».[543]

 

Вы видите: как Сталин ни старался отобрать честных и порядочных людей, как бы жестоко он ни наказывал подонков, а соблазн партноменклатурной халявы был так велик, что жиды лезли в органы управления партии с отчаянной решимостью. Страх тяжелой руки Сталина и алчность к животным благам порождали у жидов всех национальностей такую ненависть к вождю трудового народа, что, перефразируя известное положение, можно сказать: «Верхи уже не удерживали жидов в узде, а жиды уже не могли ждать, пока Сталин умрет своей смертью».

Вот это и есть мотив убийства Сталина, а затем и Берия. Но этот мотив не полный.

 

 

Его Брестская крепость

 

Не надо думать, что Сталин мог вот так взять и подарить жидам дело своей жизни, свой народ. Нет, Сталин дал жидам свой последний бой и пал именно в этом бою у стен защищаемого им Коммунизма. Не для того он посвятил жизнь своему народу, чтобы заменить ему паразитов‑капиталистов на паразитов‑жидов.

Чтобы понять план того боя, который Сталин пытался выиграть у жидов, напомню, что в основе проблемы было двоевластие в стране. Не неся ответственности по существу, партийный аппарат стал паразитическим и быстро заполнялся жидами. Для победы над жидами, для спасения страны и партии нужно было отстранить партаппарат от государственной власти.

Если хотите, то нужно было создать ситуацию, как сегодня, но только не в таком карикатурном виде, а всерьез. Сегодня есть правящая партия «Медведь» и есть президент Путин от этой партии. Но партаппарат партии «Медведь» (даже будь она не мифической) не может дать команду даже постовому милиционеру. Он и сама партия имеют только одну задачу – пропагандой среди населения обеспечить в Думе депутатов‑«медведей» и президента‑«медведя». Повторяю, «Медведь» это карикатура и на партию, и на здравый смысл, но ВКП(б) отнюдь бы не была карикатурной. У коммунистов была и конечная цель – Коммунизм, была и работа для ума – идейные проблемы по выбору путей его строительства.

Но отойдя от непосредственной власти, ВКП(б) перестала бы быть халявой для жидов – как с помощью такой партии «устроишься»? Она же власти устроить тебя писателем или послом, ученым или завбазой, не имеет. Уйди ВКП(б) от власти и оказалось бы, что быть членом партии – это значит жить для Коммунизма. Быть секретарем такой партии – это значит по уму и честности превосходить всех, кто живет для Коммунизма. Ну на хрена это жидам?!

Увод партии от непосредственного управления государством восстанавливал действие сталинской Конституции в полном объеме (статья о руководящей роли КПСС появилась в Конституции только при Брежневе), спасал государство и спасал партию. Партия продолжала контролировать, но не органы управления страной, а мораль в обществе.

Сталинская Конституция запрещала иметь контрреволюционные, буржуазные партии, партии, посягающие на власть трудящихся. Но эта Конституция не запрещала иметь несколько коммунистических партий. ВКП(б) в принципе могла разделиться по взглядам на вид деталей конечной цели – Коммунизма, по путям его достижения. Это бы еще более усилило интеллектуальную борьбу в коммунистической среде, усилило бы поиск истин. Коммунисты стали бы интеллектуальной и моральной элитой общества, а не тем жидовским говном, которое предало и Коммунизм, и СССР в числе первых.

Следует добавить, что ненужность партноменклатуры для управления страной была не теорией, а уже зарекомендовавшей себя практикой. Аппарат партии активно участвовал в управлении только до тех пор, пока вождь СССР его возглавлял.

Еще раз напомню структуру ВКП(б). Раз в три года члены партии избирали делегатов на съезд, и съезд ВКП(б) избирал руководящий орган партии – Центральный комитет. Сразу после съезда члены ЦК избирали секретарей партии для непрерывного руководства собственной партией, и Политбюро для непрерывного руководства и партией и государственным аппаратом. После чего члены ЦК разъезжались и собирались в дальнейшем от случая к случаю. Генеральный секретарь ВКП(б) – Сталин – был членом Политбюро, а поскольку он лично был и наиболее выдающимся государственным деятелем, то его личное влияние позволяло ему проводить в Политбюро и ЦК свои решения и, как результат, руководить страной.

Так как у главы страны вопросов для решения возникает очень много, то до войны Политбюро заседало по меньшей мере раз в неделю, поскольку, судя по номерам протоколов и решений, Политбюро решало 50‑60 вопросов в месяц.

Но как только Сталин в мае 1941 г. стал официальным главой страны – председателем Совнаркома, заседания Политбюро для него стали ненужной обузой, потерей времени. С наиболее деятельными членами Политбюро – Молотовым, Берия, Кагановичем, Микояном – он совещался как глава страны со своими министрами. Собирать их еще раз на заседании Политбюро для повторного обсуждения уже принятых вопросов и только для того, чтобы обозначить «руководящую роль партии», было глупо. Политбюро стало собираться до смешного редко, по‑видимому, только для решения сугубо партийных вопросов. Жорес Медведев в журнале «Урал» (№7, 1999 г.) сообщает, что, к примеру, в 1950 г. Политбюро ЦК ВКП(б) собиралось всего 6 раз, в 1951 г. – 5 раз и в 1952 г. – 4 раза.[544] То есть, с точки зрения управления государством, этот орган утратил свою роль. Текущее управление партией Сталин мог вести как Генеральный секретарь, но, судя по всему, он это управление сильно упустил. Иначе бы не было «ленинградского дела», партноменклатура боялась бы своевольничать.

Очень редко собирались пленумы ЦК и, видимо, только для освящений голосованием кадровых перестановок. А съезды ВКП(б) 13 лет вообще не собирались – не было в них нужды. А ведь это были периоды очень тяжелые – периоды войны и восстановления страны. Хотел этого сам Сталин или нет, делал он это специально или нет, но такой практикой он подтвердил, что в «руководящей роли партии» в государстве нет никакой необходимости, роль ее в обществе должна быть другой.

В это время совместные решения партии и правительства Сталин подписывал только как председатель Совета министров. От партии эти документы подписывал один из секретарей: сначала А. А. Жданов, после него Г. М. Маленков. Тем не менее в обществе авторитет партноменклатуры не падал и (это надо специально подчеркнуть) только потому, что Сталин оставался в должности Генерального секретаря. Его авторитет вождя придавал авторитет и всему партийному аппарату.

Итак, и теоретически было ясно, что партаппарат от управления страной нужно устранять, и практически это было подтверждено.

Что нужно получить, было ясно, но вот как это получить? Объявить, что ВКП(б) нужно устранить от власти? За что? Партия потеряла половину своего состава в боях на фронтах. И даже ее аппарат, особенно низовой, еще далеко не весь ожидился. За что же ей такое недоверие? Более того, ведь это плохой пример для тех стран, где коммунисты еще не пришли к власти, там‑то ведь власть надо захватывать!

Операцию по отсечению партноменклатуры от непосредственного руководства государством надо было произвести без боли и без большого шума. Процесс должен был пройти естественно. И Сталин взял в руки скальпель. Этим скальпелем был XIX съезд ВКП(б), прошедший осенью 1952 г.

 

 

XIX съезд

 

Сначала несколько слов вообще. Съезд этот интересен тем, что, начиная от Хрущева любую память о нем партноменклатура старалась тщательно уничтожить. При Брежневе начали выпускать стенограммы всех съездов ВКП(б) и КПСС и следующих за ними пленумов ЦК, на которых происходили выборы руководящих органов. Выпуск стенограмм начали интересно – со стенограмм I‑го и сразу ХХ съездов партии. А когда издание этих документов довели до материалов XVIII съезда ВКП(б), то на нем печатание стенограмм и прекратили. Почему? Ведь XIX съезд – это публичное мероприятие, парадное. На нем присутствовали делегации всех зарубежных компартий, масса журналистов. Что же здесь скрывать?

Это так, но на этом съезде Сталин выступил всего лишь с небольшой заключительной речью и только. А вот на пленуме ЦК, сразу после съезда, на мероприятии закрытом, он сказал главную речь и говорил 1,5 часа. И если издавать материалы XIX съезда, то надо было издавать и стенограмму пленума. А это уже невозможно было сделать.

Чуть ли не полстолетия пишут о Сталине как о величайшем негодяе, убивавшем людей тысячами «во имя власти». Но не приводят ни единого клочка бумаги с собственноручными заметками Сталина по этому поводу, либо с заметками, которые можно было бы так истолковать. Вообще не приводят фотокопий ни единой странички, написанной Сталиным. А ведь у него не было этих придурков‑спичрайтеров и имиджмейкеров. Он все свои статьи писал сам, тезисы докладов – сам. Иногда, расслабляясь, писал Бог знает о чем, например, о вопросах языкознания.[545] (Работа, безусловно, признанная всеми специалистами в этой области). Где рукописи Сталина?!

Сталин заставлял идеологов партии работать над теорией построения Коммунизма, над теорией путей к нему. Заставлял других, а сам не работал? Этого быть не может, он работал, но, повторяю, где его рукописи?

Ж. Медведев об этом написал лапидарно: «…личный архив Сталина был уничтожен вскоре после его смерти…». [546] Оцените, насколько страшны были для последующей номенклатуры идеи Сталина, что эта номенклатура боялась их даже хранить! А XIX съезд – это была та часть идей Сталина, которую ожидовленная партноменклатура боялась особенно сильно. Давайте рассмотрим то, что об этих идеях известно, и восстановим то, что пытаются скрыть.

Историки пишут, что решение Сталина созвать съезд ВКП(б) было неожиданным для аппарата партии. Сталин принял это решение в июне 1952 г., а уже в августе был опубликован проект нового устава ВКП(б), т.е. Сталин созывал съезд именно для этого – для изменения статуса партии и ее организационной структуры. Как говорится, уели его и страну жиды, пора было принимать меры.

Уверен, что для 99% членов партии, рассматривавших Устав, новый текст не представлял ничего интересного или особенного, поскольку речь шла о каких‑то естественных (увеличение количественного состава руководящих органов в связи с резким ростом рядов партии), либо, на первый взгляд, косметических изменениях (новых названиях партии и ее руководящих органов). Однако давайте рассмотрим эти изменения внимательно, поскольку Сталин был слишком умный человек, чтобы даже запятую в документе поменять просто так, без особой нужды. Начнем, казалось бы, с пустяка.

Название «Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков)» менялось на «Коммунистическая партия Советского Союза». Первое название объявляло всем о независимости партии от государства, от Советской власти. Слово «всесоюзная» обозначало просто территорию, на которой действует эта часть всемирного коммунистического Интернационала. До роспуска Коминтерна в 1943 г. на титульном листе членского билета ВКП(б) вверху было написано: «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» В середине: «Партийный билет», и в самом низу: «ВКП(б) – секция Коммунистического Интернационала»[547]

Новое название намертво привязывало партию к государству, партия становилась как бы собственностью СССР, структурным подразделением Советской власти. Было Правительство Советского Союза, Министерство обороны Советского Союза, теперь вместо ВКП(б) стала и Коммунистическая партия Советского Союза.

Дальнейшие изменения были уже кардинальными. Вместо Политбюро ЦК партии полагалось сформировать только Президиум. Полагаю, что многие считают это одним и тем же руководящим органом. Действительно, убив Сталина, номенклатура не дала этому органу измениться, а в 1966 г. вернула и прежнее название. Но мы ведь рассматриваем не то, что сделала она, а то, что хотел сделать Сталин.

Бюро – это суверенный руководитель, состоящий из нескольких человек, бюро свои решения ни с кем не согласовывает. А президиум (от латинского praisidare – сидеть впереди) это всего лишь представители другого руководящего органа, и он лишь часть вопросов может решать самостоятельно, а крупные вопросы, даже если он их и принял, обязан после этого утвердить у того, кого он представляет. Скажем, Президиум Верховного Совета СССР мог сам заменить министра СССР, но впоследствии обязан был это новое назначение утвердить на ближайшей сессии Верховного Совета.

И эта замена Политбюро на Президиум означала, что партия лишается органа, непосредственно руководящего всей страной, и ей создается орган, который руководит только партией и то – в перерывах между пленумами ЦК.

Повторю, что Конституцией Политбюро не предусмотрено, но в него всегда входили оба высших представителя Советской власти – Председатель Президиума Верховного Совета и Председатель Совета Министров. От руководителей партии – ее секретарей (5‑6 человек) – в Политбюро всегда входил генеральный секретарь и еще один‑два секретаря, которые менялись в зависимости от их личного авторитета. А от Правительства входило еще несколько министров. Таким образом, как я уже писал, Политбюро было неким междусобойчиком высших должностных лиц государства, которые одновременно являлись товарищами по одной партии. И решения Политбюро были обязательны для исполнения каждым, поскольку они, по сути, исходили от главы Советской власти и главы Советского правительства. И для партии они были обязательны, поскольку исходили от генерального секретаря.

Если опираться на документы, то после 1939 г. (XVIII съезд ВКП(б)), согласно уставу высший руководящий орган партии «ЦК ВКП(б) организует для политической работы Политическое бюро, для общего руководства организационной работой – Организационное бюро, для текущей работы организационно‑исполнительного характера – Секретариат, для проверки исполнения решений партии и ЦК ВКП(б) – Комиссию партийного контроля». [548]

Но, как я уже писал, после войны Сталин, так сказать, явочным порядком постепенно низвел роль Политбюро только до органа по руководству партией. И на XIX съезде ВКП(б) это упразднение Политбюро было зафиксировано в новом уставе. В докладе об этом говорится, хотя и очень кратко, но и столь же определенно (выделено мною):

 

«В проекте измененного Устава предлагается преобразовать Политбюро в Президиум Центрального Комитета партии, организуемый для руководства работой ЦК между пленумами.

Такое преобразование целесообразно потому, что наименование «Президиум» более соответствует тем функциям, которые фактически исполняются Политбюро в настоящее время.

Текущую организационную работу Центрального Комитета, как показала практика, целесообразно сосредоточить в одном органе – Секретариате, в связи с чем в дальнейшем Оргбюро ЦК не иметь».[549]

 

Таким образом, функции «политической работы» как в старом Уставе, исчезли, Президиум должен был руководить только организационной работой в партии в промежутках между пленумами ЦК, Президиум фактически стал приемником не Политбюро, а Оргбюро, которое упразднили.

Получив вместо Политбюро Президиум, КПСС уже нечем было управлять страной, поскольку в Президиум ЦК, т.е. в собственно руководящий орган КПСС, главе СССР и главе Советской власти входить уже не было необходимости. (О чем ниже).

Далее. Сталин ликвидировал в партии единоначалие – сделал то, что хотел сделать еще в 1927 г. Должность генерального секретаря была упразднена, а секретарей ЦК стало 10 человек. Причем вместе они не образовывали никакого органа, а просто все 10 вошли в Президиум, в котором опять‑таки по Уставу не было никакого председателя, никого главного.

Дело в том, что единоначалие нужно для хорошего управления организацией, для того, чтобы в ней были несущие ответственность руководители, для того чтобы вся организация была сильной. Но единоначалие мешает дискуссиям, поиску истин. Когда знаешь, что хочешь достичь, – нужно единоначалие, если находишься в стадии поиска цели – оно вредит. Точно знаешь, что нужно захватить власть – вводи единоначалие, а когда уже захватил и все органы государственной власти уже укомплектованы коммунистами, то зачем нужно единоначалие среди коммунистов, зачем нужно то, что сдерживает поиск истин?

Причем Сталин, видимо, позаботился и о том, чтобы после его ухода из секретарей партии (о чем позже) ЦК не вздумал создать себе нового вождя, так сказать, неформального. Ведь можно было начать прославлять кого‑либо из авторитетных государственных и партийных деятелей, делая из него вождя партии и вождя народа №2. Тогда в случае смерти Сталина вождь опять бы оказался не у Советской власти, а у партии.

На XIX съезде членом ЦК был избран писатель К. Симонов. Он один из трех, кто написал воспоминание о пленуме ЦК – о речи Сталина, о его просьбах, о реакции членов ЦК. (Два других мемуариста – Хрущев и Шепилов – уж явно извращают). Симонов описывает пленум с позиции хрущевца, т.е. у Симонова Сталин является негодяем, который все время мечтает всех поубивать и т.д. Но как писатель Симонов очень точно передает свои впечатления, а они у него, похоже, гораздо более правильны, нежели его размышления.

После Сталина самыми старыми членами Политбюро (по членству) были Молотов, Ворошилов (с 1926 г.) и Микоян (с 1926 г. кандидат, с 1935 г. – член Политбюро). Микоян к тому же был и достаточно молод (57 лет). У номенклатуры могла прийти в голову мысль предложить членам ЦК рассматривать кого‑либо из этих деятелей как вождя партии. Симонов пишет о том, что именно сказал членам ЦК Сталин и думаю, что он это сказал, чтобы пресечь мысль вновь ввести в партии единоначалие посредством этих лиц.

 

«Главной особенностью речи Сталина было то, что он не счел нужным говорить вообще о мужестве или страхе, решимости или капитулянтстве. Все, что он говорил об этом, он привязал конкретно к двум членам Политбюро, сидевшим здесь же, в этом зале, за его спиною, в двух метрах от него, к людям, о которых я, например, меньше всего ожидал услышать то, что говорил о них Сталин.

Сначала со всем этим синодиком обвинений и подозрений, обвинений в нестойкости, подозрений в трусости, капитулянтстве он обрушился на Молотова. Это было настолько неожиданно, что я сначала не поверил своим ушам, подумал, что ослышался или не понял. Оказалось, что это именно так…

При всем гневе Сталина, иногда отдававшем даже невоздержанностью, в том, что он говорил, была свойственная ему железная конструкция. Такая же конструкция была и у следующей части его речи, посвященной Микояну, более короткой, но по каким‑то своим оттенкам, пожалуй, еще более злой и неуважительной…

Не знаю, почему Сталин выбрал в своей последней речи на пленуме ЦК как два главных объекта недоверия именно Молотова и Микояна. То, что он явно хотел скомпрометировать их обоих, принизить, лишить ореола одних из первых после него самого исторических фигур, было несомненно…

Почему‑то он не желал, чтобы Молотов после него, случись что‑то с ним, остался первой фигурой в государстве и в партии. И речь его окончательно исключала такую возможность».[550]

 

Симонов, во‑первых, забыл, что речь шла не только о Молотове и Микояне, но и о Ворошилове. (О нем пишет в своих воспоминаниях Шепилов). Симонов, не понимая, что происходит, считал, что Сталин злобствовал, но Сталину было не до злобы (все – Молотов, Ворошилов и Микоян – остались на своих партийных и государственных постах), Сталин предупреждал поползновения партноменклатуры к провозглашению нового вождя. И он предупредил своих старых соратников, что будет с ними, если они попробуют поиграть в эти игры. Предупредил на людях.

Но и это не все. Состав Президиума был определен в 25 членов и 11 кандидатов (имеющих совещательный голос). По сравнению с 9‑11 членами Политбюро это получился очень многоголосый колхоз. Однако не надо думать, что Сталин не понимал, что делает. Большинство из этих 25 человек были не партийные, а государственные деятели, которые в миру подчинялись Председателю Совета Министров и, соответственно, Верховному Совету. Таким образом, власть в партии перешла от партийной номенклатуры к Советской власти (строго говоря – ее номенклатуре).

Сталин, подчинив партию Советской власти, восстановил действие Конституции СССР в полном объеме. Сделал, по сути, то, что и Петр I, который русскую православную церковь сделал структурой государственного аппарата управления.

Интересно и то, что несмотря на трехмесячное обсуждение нового Устава и на то, что этот Устав на съезде докладывал Хрущев, партноменклатура, похоже, совершенно не догадывалась о том, что задумал Сталин. Свое намерение подчинить партию Советской власти он держал в тайне от аппарата ЦК и когда на пленуме он достал из кармана список и зачитал пленуму свои предложения по персональному составу Президиума, для партаппаратчиков это было шоком. Они увидели, что их в Президиуме меньшинство и что им теперь предстоит играть в государстве ту же роль, какую при царе играли священники русской православной церкви, а с учетом контроля МГБ за их жизнью и необходимостью завоевывать авторитет у рядовых членов партии, их перспективу можно было бы назвать монашеской. О шоке от предложенных Сталиным кандидатур Хрущев вспоминал:

 

«Когда пленум завершился, мы все в президиуме обменялись взглядами. Что случилось? Кто составил этот список? Сталин сам не мог знать всех этих людей, которых он только что назначил. Он не мог составить такой список самостоятельно. Я признаюсь, что подумал, что это Маленков приготовил список нового Президиума, но не сказал нам об этом. Позднее я спросил его об этом. Но он тоже был удивлен. „Клянусь, что я никакого отношения к этому не имею. Сталин даже не спрашивал моего совета или мнения о возможном составе Президиума“. Это заявление Маленкова делало проблему более загадочной…

…Некоторые люди в списке были мало известны в партии, и Сталин, без сомнения, не имел представления о том, кто они такие».[551]

 

А Сталину было наплевать на то, что предложенные им люди «были мало известны» партийной номенклатуре. Главное, что они были известны Советской власти, поскольку зарекомендовали себя работой именно в ее органах.

 

 

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 413; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!