Монгольское правление в Древней Руси
Большинство кочевых племен, которые в течение многих столетий вторгались в русские степи, в первую очередь стремились найти земли, где можно было бы кочевать со стадами, и лишь затем – покорять другие народы. Монголы повели себя совсем по-другому. Русские монахи-хронисты так же преувеличивали их число, как западные монахи-хронисты – число викингов. Но монголы даже и близко не имели того количества людей, которое могло бы заселить захваченные земли. Монгольские армии представляли собой передовые отряды великой империи, простиравшейся через всю Азию, и в первую очередь их интересовало покорение народов. Монголы господствовали на территории от низовьев Волги и северных берегов Каспийского и Черного морей до разрушенного ими Киева. За пределами этой степной зоны они довольствовались тем, что держали своих ставленников при дворах русских князей для непосредственного сбора дани или для надзора за этим процессом.
Почти с самого начала монгольских завоеваний в Европе хан, или повелитель западной части монгольской империи, был фактически независим от великого хана, который оставался в далекой Монголии или в Китае. Резиденцией хана стал город Сарай в низовьях Волги, и, возможно, позолоченная крыша ханского дворца дала европейцам повод называть этих монголов «Золотой Ордой». Русские князья были обязаны посещать Сарай, а звание «великого князя» зависело от милости хана. Монголы использовали распри между русскими князьями для упрочения своей власти, а князья искали расположения монголов, чтобы победить соперников.
|
|
|
Почти сразу же после монгольского нашествия князь из рода Рюриковичей Александр Невский (ок. 1220–1263) продемонстрировал все преимущества сотрудничества с монголами. Как выборный князь Новгорода он сражался с немецкими и шведскими захватчиками, вторгавшимися в Северо-Западную Русь, и одержал знаменитую победу на льду Чудского озера (1242). Несколько лет спустя Александр донес монгольскому хану на своего брата, великого князя Владимирского, и в награду получил титул великого князя. Затем он проявил себя верным союзником монголов, подавив восстания против сбора монгольской дани в Новгороде и по всей Северо-Западной Руси, возможно желая избежать суровых монгольских репрессий. Потомки Александра стали князьями Московскими и впоследствии – правителями всей Руси.
Помня, как складывалась репутация Сида в Испании, мы, вероятно, не должны удивляться тому, что эта безусловно отважная, но и весьма двусмысленная личность стала одним из величайших героических образов русской литературы и политической мифологии и в одном даже превзошла Сида – Александр Невский был официально канонизирован в 1547 г. Русская церковь, подобно Александру Невскому, поддерживала монгольскую власть. Монголы Золотой Орды, принявшие ислам в конце XIII в., в целом терпимо относились к христианству и справедливо рассматривали Русскую церковь как полезного союзника. В противоположность этому, папство пыталось принудить высокомерную и подозрительную Православную церковь признать главенство пап и в то же время поощряло нападения немецких рыцарей на земли Северо-Западной Руси.
|
|
|
Раньше принято было считать, что монгольское завоевание коренным образом изменило русские традиции и превратило Россию из европейской страны в азиатскую. Однако большинство современных историков склоняются к мнению, что монгольское нашествие, при всем его глубоком воздействии на русскую историю, вряд ли существенно повлияло на характер русского народа и его традиции. В значительной мере особенности национального характера были сформированы Русской церковью с ее традиционной ортодоксальностью и враждебностью ко всему иностранному, особенно к латинским христианам, которых ненавидели и боялись. Но чему монголы могли научить и научили русских князей, так это тем практическим навыкам, в которых они показали себя на голову выше европейцев: методам и приемам выжимания огромных податей со всех классов населения, способам организации и защиты путей сообщения, пересекающих обширные пространства, и умению применять военную технику противников для своих собственных нужд.
|
|
|
Интеллектуальная жизнь, литература и искусство
Судьба возрождения XII в. была иной, чем итоги Каролингского возрождения, утонувшего в бедствиях IX–X вв. Люди XIII в. почитали древних не меньше, чем их деды; к тому же они имели больше возможностей подражать древним, так как располагали значительным числом греческих и латинских текстов и могли опираться на опыт предшествующего столетия. Именно в XIII в. на Западе распространились произведения испано-еврейского философа Маймонида (1135–1204) и испано-мусульманского философа Аверроэса (1126–1192). Разумеется, некоторых педантов ужасало подобное наставничество, однако лучшие умы христианства не только ценили Маймонида и Аверроэса за их превосходные труды по медицине и комментарии к Аристотелю и Платону, но и – вольно или невольно – считались с их мнениями по метафизическим и религиозным вопросам.
|
|
|
Университеты и схоластика
Европа стала значительно богаче и приобрела более высокую социальную и политическую организацию по сравнению с прежними временами. Теперь она нуждалась в гораздо большем количестве образованных людей и могла их содержать. Следует отметить, что образованные женщины все еще оставались редким исключением.
Начальное образование, как и в прежние века, обеспечивали местные школы; богатые люди могли нанимать частных преподавателей. Но высшее образование теперь можно было получить исключительно в университетах. Университеты получали права от королей или пап, а их руководителям было разрешено создавать ассоциации, которые определяли содержание учебных курсов и присуждаемые степени. Лишь в знаменитой юридической школе Болоньи сами студенты организовали университет и имели право выбирать преподавателей. К середине XIV в. в Италии существовало не менее четырнадцати университетов, во Франции – восемь, по семь – в Испании и Португалии, два – в Англии (Оксфорд и Кембридж) и только один – в Центральной Европе (Прага). Молодые люди из Германии, Скандинавии и Польши должны были ехать в Болонью, Падую или Париж, а многие предпочитали эти университеты и после того, как в конце XIV и XV вв. подобные учебные заведения были открыты на их родине.
Почти все университеты, за исключением Парижа и Болоньи, были очень малы: они располагали лишь несколькими зданиями и, как правило, не имели библиотек. Книги все еще стоили чрезвычайно дорого, и лекторам приходилось диктовать цитаты из основных сочинений: Библии, св. Августина или Кодекса Юстиниана, сопровождая их комментариями известных авторов и гораздо реже – своими собственными. Вопросы, возникавшие по ходу изучения текстов, обсуждались на «диспутах», где требовалось логически выстраивать аргументы и контраргументы, формулировать определения и выводить заключения. В этом и заключалась суть «школьного» метода, который дал свое имя, «схоластика», всей позднесредневековой философии: для выдающихся умов этот метод, главными особенностями которого стали рациональность и интеллектуальная культура, был чрезвычайно эффективным средством. В умах посредственных людей он, конечно, порой вырождался в голый педантизм и сухие упражнения в логических дефинициях. Именно так его и воспринимали гуманисты XV в., способствовавшие тому, что термин «схоластика» приобрел отрицательное звучание.
Но в ХШ в. схоластика и университеты быстро распространялись и могли предложить немногочисленной элите интеллектуальную жизнь, гораздо более богатую и разнообразную, чем прежняя. Особенно ценились теологические и юридические степени; но каждый студент в течение трех лет изучал семь «свободных искусств»: грамматику, риторику, логику, арифметику, геометрию, музыку и астрономию. В этих науках тоже существовали свои авторитеты. В частности, английский францисканец Роджер Бэкон (ок. 1220–1292) превозносил математику как единственную дисциплину, в которой истина может быть установлена без риска ошибки, и давал наглядное представление о всевозможных изобретениях, которые тогда казались чем-то фантастическим; в отличие от современного жанра научной фантастики, занятой описанием изобретений будущего, Бэкон, как правило, приписывал их древним.
Сейчас я намерен описать первые произведения всех видов мастерства и чудеса природы, а затем пояснить их причины и свойства. В них нет никакой магии, ибо вся сила магии представляется более низкой по сравнению с этими механизмами и недостойной их. И сперва я скажу о том, что создано производящей и формирующей силой одного только ремесленного искусства. Приспособления для плавания по морю могут обходиться и без гребцов, так что самыми большими кораблями… способен управлять единственный человек, и они плывут с гораздо большей скоростью, чем если бы на них было много гребцов. Точно таким же образом можно изготовить и повозки, передвигающиеся без животных и с невероятной быстротой, как, надо думать, и двигались колесницы, усаженные лезвиями кос, на которых воевали древние. Точно так же можно изготовить и летательные аппараты, где человек сидит внутри и вращает некое хитроумное приспособление, посредством которого искусно расположенные крылья машут по воздуху, как у летящей птицы… Можно сделать и приспособления для передвижения по дну моря или рек безо всякой опасности. Такие приспособления, согласно рассказам астронома Этика, Александр Великий использовал для изучения тайн океана. Эти вещи изготовлялись в древности, да и в наши времена тоже, и это несомненно; исключение составляет разве что летательная машина, которой я не видел и не знаю ни одного человека, который видел[93].
Св. Фома Аквинский
Выдающимся и вместе с тем самым типичным представителем схоластики XIII в. был Фома Аквинский (1225–1274). Этот профессор-доминиканец, преподававший в Париже и различных школах Италии, задумал, не более и не менее, – соединить христианскую веру с природой и разумом в одной всеобъемлющей системе:
Доказательства на основании авторитета – это метод, более всего подходящий для вероучения, где отправные посылки заимствуются из откровения… Но при всем этом священное учение пользуется и способностями человеческого разума – конечно, не для обоснования веры, ибо это устранило бы самую заслугу верования, но для того, чтобы прояснить некоторые вопросы откровения. Поскольку благодать не устраняет природу, а совершенствует ее, то и природный разум должен повиноваться вере, как природное любовное влечение повинуется божественной любви. Св. Павел говорит о том, что всякое понимание должно служить Христу. Поэтому священное учение опирается и на авторитет тех философов, которые были способны познать истину с помощью природного разума…[94]
Не все современники Фомы Аквинского были готовы принять его выводы. Однако игнорировать их было невозможно; представляя собой плодотворную почву для дискуссий и даже разногласий, они в то же время свидетельствовали о дальнейшем сдвиге христианской мысли в сторону рационализма – к признанию мира природы и ценности его изучения.
Литература
В то время как все интеллектуальные дебаты эпохи, все университетское преподавание и подавляющая часть официальных документов велись на латыни, национальные языки все больше распространялись в исторических сочинениях и во всех жанрах поэзии. Французский хронист Вильгельм Тирский (ок. 1130–1185) написал лучшую в свое время историю крестовых походов XII в. на латыни. Но Жоффруа де Виллардуэн (ок. 1150–1213) составил свой отчет очевидца о Четвертом крестовом походе и захвате Константинополя уже по-французски. Эта первая попытка прозаического сочинение на французском языке послужила образцовым началом длинного ряда выдающихся французских хроник и историй. Самым знаменитым памятником исторического жанра той эпохи стала «История Людовика Святого» сира де Жуанвиля, завершенная в 1310 г. Вероятно, лучшие ее страницы посвящены описанию двух крестовых походов Людовика, в первом из которых Жуанвиль сопровождал короля. Но наибольшей популярностью пользовалось описание Людовика IX как идеального короля:
Летом, прослушав мессу, король часто отправлялся в Венсенский лес [неподалеку от Парижа] и там садился, прислонившись спиной к дубу и приглашал всех нас сесть подле него. У кого были к нему просьбы или жалобы, те могли говорить с ним свободно, безо всяких помех от прево или какого-нибудь другого лица. Король прямо обращался к ним и спрашивал: «Есть ли у кого дело, которое нужно разрешить?», и тот, у кого была просьба, вставал. Тогда король говорил: «А вы все пока молчите; каждый из вас будет выслушан, один после другого». Затем он подзывал Пьера де Фонтена и Жоффруа де Вилетта и говорил одному из них: «Решите это дело для меня». Если он видел, что нужно поправить кое-что в словах того, кто говорил от своего имени или от имени другого лица, тогда он сам вмешивался, чтобы добиться нужного решения[95].
В течение многих столетий французский идеал монархии подпитывался мистическим образом королевской власти, воплощением которого был Людовик IX, но вряд ли этот образ приобрел такое влияние, если бы не литературный дар Жуанвиля.
Историю Виллардуэна нередко называли «героической поэмой в прозе». В то время многие героические поэмы и древние саги получили свою окончательную письменную версию; хотя они рассказывали о подвигах прежних времен, эти подвиги воспринимались на современный лад, то есть в духе жизненного стиля и основных ценностей европейского общества XIII в. Довольно будет упомянуть поэму «Песнь о Нибелунгах», написанную неизвестным автором ок. 1200 г. на средневерхненемецком. Сюжетная канва поэмы – деяния убийцы дракона Зигфрида, его смерть от рук Хагена, гибель Хагена и бургундца Гунтера от рук гуннов – восходит к германским сагам и преданиям V в. Основной темой поэмы является прославление высшей из средневековых рыцарских добродетелей – личной верности. Однако это качество уже не воспринималось как простодушная и восторженная верность Роланда Карлу Великому: она отягощена преступлениями и трагическими событиями, в которые вовлекает людей конфликт верности. Вероятно, здесь можно увидеть средневековый аналог безвыходной ситуации героя греческой трагедии, раздираемого противоположными требованиями разных законов, классическим примером чего служит «Антигона» Софокла. В этих настроениях, несомненно, нашли отражение и самосознание XIII в., вплотную столкнувшегося с дилеммой верности церкви и государству, и, во всяком случае скрытая, критика отношения к женщине. Убийство Зигфрида, страшная месть жены Зигфрида Кримхильды его братьям были прямым следствием того ужасного положения, в которое она была поставлена как женщина, – положения, типичного для большинства ее современниц.
У трубадуров Южной Франции традиционное отношение к женщине выражалось иначе: они избегали чрезмерного драматизма и ставили женщину в центр своей любовной поэзии. Внимание к чувствам отдельного человека – мужчины или женщины – сделало поэзию трубадуров первым образцом европейской романтической лирики.
У любви есть дар высокий —
Колдовская сила.
Что зимой, в мороз жестокий,
Мне цветы взрастила.
Ветра вой, дождя потоки —
Все мне стало мило.
Вот и новой песни строки
Вьются легкокрыло.
И столь любовь нежна,
И столь любовь ясна,
Что и льдины, как весна,
К жизни пробудила[96].
Подобные стихи весьма скоро получили широкое распространение, сначала в Южной Франции, Северной Италии, Испании (возможно, даже при арабоязычном дворе Кордовы), а затем и по всей Европе.
Именно в этой лирической традиции написана (между 1240 и 1280 г.) самая знаменитая средневековая французская поэма «Роман о розе» – пространное аллегорическое описание куртуазной любви. Вторая часть поэмы изобилует длинными вставными новеллами, в которых выводится ханжество нищенствующих братьев и других известных действующих лиц эпохи, лицемерность установлений и ценностей того времени. Критика социальных и моральных пороков становилась одной из самых характерных особенностей европейского общества.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 174; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!