Глава 13 - В ФЕВРАЛЬСКУЮ РЕВОЛЮЦИЮ 6 страница
И дело тут не в национальном происхождении Суханова и других - а именно в безнациональном, в антирусском и антиконсервативном их настроении. Ведь и от Временного правительства, - при его общероссийской государственной задаче и при вполне русском составе его, - можно бы ждать, что оно хоть когда-то и в чём-то выразит русское мирочувствие? Вот уж - насквозь ни в чём. Самое сквозное и самое «патриотичное» его действие - это: вести Россию в её начавшемся развале (уже и «Кронштадтская республика», и не одна она, «отделилась от России») - к военной победе! к военной победе во что бы то ни стало! к верности союзникам. (Да и понукивали же сами союзники - что правительства, что их общественность, что финансисты. Вот, в мае, газеты цитируют вашингтонскую «Morning Post»: «Америка дала понять русскому правительству», что в случае сепаратного мира Соединённые Штаты «расторгли бы все финансовые соглашения с Россией»[189]. Тут же кн. Львов: «Страна должна сказать своё властное слово и послать свою армию в бой»[190].) О последствиях дальнейшей войны для России - и заботы нет. И этот перекос, эту потерю чувства национального самосохранения можно проследить едва ли не на каждом заседании Временного правительства, едва ль не при каждом обсуждении.
И даже до смехотворного. Растрачивая миллионы рублей направо и налево, и уж всегда чутко поддерживая «культурные потребности национальных меньшинств», - Временное правительство в заседании 6 апреля (на Светлой неделе) отклоняет просьбу уже давно существующего «великорусского оркестра В. В. Андреева» платить ему жалование, как он получал раньше, «из кредитов бывшей Собственной Его Величества Канцелярии» (кредитов, конфискованных тем же Временным правительством). А всего-то он просил на весь оркестр - в год 30 тысяч рублей - Жалование трёх заместителей министров. - «Отказать!» (хоть и распускайте ваш «великорусский» оркестр, тоже ещё названьице!). Наверно, недоразумение? Андреев подаёт повторную просьбу. Но с непривычной для этого вялого правительства решимостью ему отказывают и второй раз, в заседании 27 апреля[191].
|
|
|
Никогда ни одной русской национальной ноты в этот год не прозвучало у русского министра и историка Милюкова. Но - и «главную фигуру революции», Керенского, в национальном духе тоже не уличишь, ни на какой стадии. Зато - постоянная настороженная ощетиненность против всяких вообще консервативных кругов, и тем более - русских национальных. И в своей последней речи в Предпарламенте 24 октября, - уже отряды Троцкого захватывают Петроград здание за зданием, уже пылает пол Мариинского дворца, - Керенский убеждённо доказывает, что закрытые им большевицкий «Рабочий путь» («Правда») и правая «Новая Русь» - одного и того же направления...
|
|
|
«Инкогнито проклятое» Исполнительного Комитета, конечно, не прошло незамеченным. Оно мучило сперва петроградскую образованную публику, не раз прорывалось в газеты вопросами. Исполком пытался два месяца держать тайну, но к маю пришлось открыться, напечатали раскрытие почти всех псевдонимов (Стеклов-Нахамкис пока утаил, да и Борис Осипович Богданов, энергичный постоянный ведущий Совета, под этой фамилией так и остался, двоясь с Богдановым-Малиновским). Эта непонятная утайка вызывала раздражение, которое ширилось уже и на простых людей. Если в мае звучало на пленуме Совета: «Предлагаем Зиновьева и Каменева» - то из зала кричали: «Называйте их настоящие имена!»
Сокрытие имён не помещалось в сознании тогдашнего простого человека: имена скрывают и меняют только воры. Почему Борис Кац стесняется себя так называть, а он - «Камков»? Почему Лурье скрывается под «Ларин»? Мандельштам - «Лядов»? - У многих псевдонимы тянулись всё-таки из подпольной деятельности, от необходимости скрываться, но вот томский с.-д. Шотман уже в 1917 стал Даниловым, и не один он, - а зачем?
|
|
|
Несомненным остаётся одно: революционеру, принимающему псевдоним, надо было кого-то ввести в заблуждение, но, может быть, не только полицию и правительство? Ведь так и рядовые люди не имеют возможности понять и угадать, кто же их новые вожди.
Увлекшись вольным разгоном первых месяцев Февральской революции, многие еврейские ораторы не сумели увидеть, не замечали, что именно на их частое мельтешение на трибунах и митингах начинали смотреть недоуменно и косо. К моменту Февральской революции никакого «народного антисемитизма» во внутренней России не было, он был только в черте оседлости. (Тот же Эбрагэм Каган мог в 1917 заявить: «Мы любили Россию, несмотря на все притеснения, которым мы подвергались при старом режиме, так как знали, что в притеснениях этих виновен не русский народ», а только царизм[192].) Но за несколько первых месяцев после Февраля раздражение против евреев вспыхнуло именно в народе - и покатилось по России широко, накопляясь от месяца к месяцу. И даже газеты февральского режима сообщали, например, об озлоблении в городских очередях. «Всё изменилось за то мгновение-вечность, которое легло между старой и новой Россией. Но больше всего изменились «хвосты». И странное дело. В то время, как всё «полевело», хвосты поправели. Если вам... хочется послушать черносотенную агитацию... идите постоять в очереди». Среди того услышите: «в чередах евреев не видать совсем, им ни к чему, у них хлеба вдоволь припрятано». И с другого конца очереди - «катится легенда о евреях, припрятавших хлеб»; «хвосты - самые опасные очаги контрреволюции»[193]. - у писателя Ивана Наживина. Москва, осенью; антисемитская пропаганда находила самый живой отклик в революционно-голодных хвостах: «Ишь, сволота!.. Везде пролезли... Ишь, автомобилей-то нахватали, величаются... Небось, ни одного жида в хвостах не видно... Ну, погодите, доберёмся!..»[194]
|
|
|
И всякая вообще революция обнажает в народе прорыв скверны, зависти и злости. То же самое произошло и в русском народе, с давно ослабшей христианской верой. И на евреев, во множестве вознесшихся и видимых, где их прежде не было, да ещё не скрывающих революционной радости, а вот не разделяющих бедствующие очереди, - плескала волна народного раздражения.
Эпизодов его в газетах 1917 года - множество: на Сенной площади и в Апраксином рынке обнаружили запас товаров у торговцев-евреев, «послышались крики... «разгромить еврейские магазины», так как «жиды во всём виноваты»... слово «жид» на устах всех»[195]. - У полтавского купца (видимо, еврея) нашли запасы муки и сала. Стали громить его лавку - и раздались призывы громить евреев. Приехали успокаивать члены СРД и среди них - Дробнис; его избили[196]. - В сентябре в Екатеринославе солдаты громят лавки с криками «бей буржуев! бей жидов!». - В Киеве на Владимирском базаре мальчик ударил гирей по голове женщину, нарушившую мучную очередь. Тотчас крик: «Жиды бьют русских!» - и свалка. (Это - в том Киеве, где уже развеваются и лозунги: «Хай живе вiльна Украина без жидiв и ляхiв!») - Уже при всякой уличной потасовке, даже в Петрограде, часто и без явной причины, кричат: «бей жидов!». - Вот, в петроградском трамвае две женщины «призывали к разгону СРСД, в кото[ром], по их словам, находятся только «немцы и жиды». Обе арестованы и привлекаются к ответственности»[197].
«Русская воля» пишет: «На наших глазах антисемитизм, в самой своей первобытной форме... возрождается и разрастается... Достаточно [в Петрограде] прислушаться к разговорам в трамвае, в «хвостах» у разных магазинов и лавочек и к бесчисленным летучим митингам, устраиваемым на всех углах и перекрестках... обвиняют евреев и в политическом засильи, и в захвате партий и советов и чуть ли не в разрухе армии... в мародёрстве и в скрывании товаров»[198].
Множество социалистов-евреев, агитаторов во фронтовых частях, пользовалось безграничным успехом в весенние месяцы года, когда можно было призывать к «демократическому миру», воевать не требовалось. Тогда никто им не пенял, что они - евреи. Но когда с июня линия ИК повернулась - поддерживать наступление, даже вдохновлять на него, то раздалось - «бей жидов!», и те евреи-увещеватели не раз попадали под кулаки разнузданных солдат.
О самом же Исполнительном Комитете в Петрограде говорили, что он «захвачен жидами». Это мнение уже к июню широко укрепилось в петроградском гарнизоне и на заводах, - и именно так кричали солдаты исполкомовцу Войтинскому, когда он приехал в пехотный полк отговаривать их от угрожающей демонстрации 10 июня, затеянной большевиками.
В. Д. Набоков, никак не подозреваемый в антисемитизме, шутит, что совещание старшин Предпарламента (октябрь 1917) «можно было смело назвать синедрионом»: «Подавляющая часть его состава были евреи. Из русских были только Авксентьев, я, Пешехонов, Чайковский...» Его внимание на это обратил Марк Вишняк, там же сидевший[199].
И впечатления от активности евреев у власти накопились к осени, так что даже в «Искрах», иллюстрированном приложении к мягчайшему «Русскому слову», никогда, по прежнему общественному настроению, такое бы не посмевшему, помещена была в номере от 29 октября, то есть уже в момент октябрьских боёв в Москве, резкая антиеврейская карикатура.
С антисемитизмом энергично боролся ИК СРСД. (Допускаю, что и жестокий отказ заслуженному Плеханову в апреле 1917 войти в Исполнительный Комитет - был ответом на его антибундовское «колено Гадово», известное из ленинской публикации[200]. Да объяснимо ли иначе?) - 21 июня 1-й съезд Советов выпустил воззвание о борьбе с антисемитизмом («чуть ли не единственная резолюция, которая была принята съездом единогласно, без всяких возражений и споров»[201]). - А когда в конце июня (28-29-го) собралось новоизбранное бюро ЦИК, слушали доклад «о росте антисемитской агитации... главным образом в северо- и юго-западных» губерниях, то приняли немедленное решение: отправить туда 15 членов ЦИК[202], с особыми полномочиями, и при этом подчинить их «Отделу по борьбе с контрреволюцией».
Большевики же, ведя своё движение под лозунгом «долой министров-капиталистов», не только не глушили эту струю, а не гнушались раздувать (вместе и с анархистами, хотя и во главе с Блейхманом): мол, Исполнительный Комитет ведёт себя относительно правительства так чрезвычайно умеренно лишь потому, что всё захвачено капиталистами и евреями. (Узнаём приём народовольцев в 1881 году...)
И когда подкатили дни 3-4 июля, восстание большевиков, - оно было уже, по сути, не против бессильного Временного правительства, а против конкурента, ИК, - то под сурдинку тоже использовалось большевиками солдатское озлобление на евреев: там, там, в Исполкоме, они, мол, и засели!
Когда же большевики проиграли своё восстание, - следственная комиссия ЦИКа об июльском восстании состояла во многом из евреев - членов бюро ЦИКа. Но по своей «социалистической совести» они не могли осмелиться раскрыть и прямо назвать восстание большевиков преступлением, скоро и ликвидировали свою комиссию, с нулевым результатом.
А когда дошло уже до решающего восстания большевиков, то на гарнизонном совещании, собранном ЦИКом 19 октября, «один из представителей 176-го пехотного полка, еврей», предупреждал: «Там, внизу [на улице], кричат, что во всём повинны евреи»[203]. - По рассказу Гендельмана на ЦИКе в ночь на 25 октября: когда он днём выступал в Петропавловской крепости, пытаясь отвратить гарнизон от восстания, ему кричали: «а, Гендельман - значит, жид и правый»[204]. - 27 октября на Балтийском вокзале, когда Гоц во главе делегации хотел ехать в Гатчину к Керенскому, - матросы едва не убили его и ругались, что «советы попали в руки жидов»[205]. - И при петроградских винных погромах, наступивших вслед за славной большевицкой победой, опять-таки раздавалось «бей жидов!».
И всё же, за весь 1917 год ни одного погрома еврейского не произошло. Прошумевшие погромы в Калуше и Тернополе были бешеным бесчинством перепившихся революционных солдат, при отступлении и вне власти командования - погром всего, что попадётся под руку, всех лавок и магазинов подряд, - а их там больше всего и было еврейских, так и разнеслось о «еврейских погромах». Сходный же погром в тех днях был и в Станиславове, где евреев значительно меньше, - и он не был назван еврейским.
Уже в середине 1917 (в отличие от марта и апреля) возникла угроза от озлобленных обывателей, или от пьяных солдат, - но несравненно тяжелей была угроза евреям от разрушающейся страны. Поражает, что еврейская общественность, а также пресса, во многом с ней совпадающая, как будто не усваивали весь грозный опыт Семнадцатого года, не учились на нём, а смотрели только на отдельные «погромные проявления» его, реагировали - не в сторону реальной опасности. Так же себя вела исполнительная власть. В дни немецкого прорыва под Тернополем, в ночь на 10 июля, состоялось отчаянное заседание ЦИКа СРСД совместно с ИК СКрД. Признавали, что гибнет революция (это - первое) и страна (это - второе), провозгласили Временное правительство «Правительством Спасения Революции», а в воззвании к населению: «Тёмные силы готовятся вновь терзать многострадальную Родину. Они натравливают тёмные массы на евреев»[206].
18 июля на частном совещании членов Государственной Думы (это - ничтожно малый, хилый кружок) едва только депутат Масленников выступил против Исполнительного Комитета, и при этом прочёл непсевдонимные фамилии его членов, - в тот же вечер на заседании фракций ИК подняли тревогу: вот случай контрреволюции, к которому и нужно применить свежеизданный декрет министра внутренних дел Церетели о подавлении контрреволюции! (Декрет был издан вслед большевицкому восстанию, но к большевикам - не применили его.) - Через день Масленников оправдывался в «Речи»: да, он назвал Стеклова, Каменева и Троцкого, но никак и не думал натравливать на весь еврейский народ, «и во всяком случае, нападая на них, был чужд желания делать еврейский народ ответственным за их деяния»[207].
Наконец, средина сентября, вся постройка феврализма уже рухнула безвозвратно; накануне уже неотвратимого большевицкого переворота Я. Канторович в «Речи» предупреждает об опасности: «Из всех щелей повылезут тёмные силы и злые гении России и в ликующем хороводе будут совершать чёрные мессы...» - Да, так скоро будет. Только мессы чего? - «...зоологического патриотизма и погромной «истинно-русской» государственности»[208]. - В октябре в Петрограде Трумпельдор организовал еврейскую самооборону для защиты от погромов, да не понадобилась она.
Спутались разумом русские, но спутались разумом и евреи.
Через несколько лет после революции, с печалью озираясь на ход её, Г. Ландау писал: «Есть в участии евреев в русской смуте - черта поразительной самоубийственности; я говорю не специально об участии в большевизме, а во всей революции на всём её протяжении. Дело здесь не только в том огромном количестве активных партийных людей, социалистов и революционеров, влившихся в неё; дело в том широком сочувствии, которым она была встречена... Ведь и пессимистические ожидания - и в частности ожидания погромов - далеко не были чужды весьма и весьма многим, и тем не менее они продолжали у них совмещаться с приятием развязавшей бедствия и погромы смуты. Точно к огню тянуло бабочек роковое притяжение, к огню уничтожающему... Ясно, что были какие-то сильные мотивы, которые толкали евреев в эту сторону, и столь же бесспорно их самоубийственное значение... Правда, этим евреи не отличались от остальной российской интеллигенции, от российского общества... Но мы должны были отличаться... мы старинный народ горожан, купцов, ремесленников, интеллигенции - от народа земли и власти, крестьян, помещиков, чиновников»[209].
Да не забудем и тех, кто - отличался. Надо помнить постоянно, что еврейство - всегда очень разное, что фланги его широко раскинуты по спектру настроений и действий. Так и в российском еврействе в 1917, - уж конечно повсюду в провинциях, но даже и в столице, - сохранялись крути с разумными взглядами, а с ходом месяцев, к Октябрю, они расширялись.
Примечателен здесь прежде всего взгляд евреев на единство России - в месяцы, когда Россию раздирали на куски не только другие нации, но даже и сибиряки. «Во всё время революции самыми горячими защитниками идеи великодержавной России были наряду с великороссами - евреи»[210]. Теперь, когда евреи получили в России равноправие, - что могло объединять евреев с окраинными народностями? - разрыв единой страны на автономии разрывал бы и еврейство. В июле на 9-м съезде кадетов Винавер и Нольде открыто аргументировали - против территориального размежевания наций, за единство России[211]. Так же и в сентябре в национальной секции Демократического Совещания евреи-социалисты выступили против федеративного устройства России - как централисты. - Сегодня пишут в израильском журнале, что еврейские отряды Трумпельдора «даже выступали на стороне Временного правительства и сорвали корниловский мятеж»[212]. Возможно; хотя, много изучав 1917 год, я таких данных не встретил. Но, напротив, в раннем мае 1917, в громовой патриотической, по сути антиреволюционной, «Черноморской делегации» кто был самый успешливый оратор, звавший к защите России? - матрос-еврей Баткин. Вот так-то.
Д. Пасманик публикует письма миллионера Шулима Безпалова, пароходовладельца, ещё в сентябре 1915, министру торговли-промышленности Шаховскому: «Чрезмерная прибыль всех промышленников и торговцев приведёт нашу родину к неминуемой гибели», он предлагает издать закон об ограничении прибыли 15 процентами и тут же жертвует государству полмиллиона рублей. Тогда, увы, такого самоограничения не произошло: прогрессивные круги, рвавшиеся к свободе, те же Коновалов и Рябушинский, во время войны не брезговали получать прибыль и сто на сто. Но вот и сам Коновалов стал министром торговли-промышленности, и Шулим Безпалов пишет ему 5 июля 1917: «Чрезмерная прибыль промышленников в настоящее время губит нашу родину, и теперь необходимо взять 50 процентов со стоимости всего имущества и состояний», и он готов их отдать. Коновалов не внял и тут[213].
В августе на московском Государственном Совещании О. О. Грузенберг (вскоре и член Учредительного Собрания) заявил: «В эти дни еврейский народ... охвачен единым чувством преданности своей родине, единой заботой отстоять её целость и завоевания демократии» и готов отдать обороне «все свои материальные и интеллектуальные средства, отдать самое дорогое, весь свой цвет, всю свою молодёжь»[214].
Это было сказано в сознании, что февральский режим - самый благоприятный для российского еврейства, что он сулит ему экономические успехи и политический и культурный расцвет. И это сознание было - адекватное.
И чем ближе к Октябрьскому перевороту, чем явственней росла большевицкая угроза, - тем еврейство всё шире проникалось этим сознанием и становилось всё более оппозиционным к большевизму. - Это уже перетекло и на социалистические партии, и многие еврейские социалисты в дни Октябрьского переворота были активно против него - хотя и обессилены своим социалистическим сознанием: оппозиция их ограничивалась переговорами да газетными статьями - пока большевики не закрыли те газеты.
И надо отчётливо сказать, что и Октябрьский переворот двигало не еврейство (хоть и под общим славным командованием Троцкого, с энергичными действиями молодого Григория Чудновского: и в аресте Временного правительства и в расправе с защитниками Зимнего дворца). Нам, в общем, правильно бросают: да как бы мог 170-миллионный народ быть затолкан в большевизм малым еврейским меньшинством? Да, верно: в 1917 году мы свою судьбу сварганили сами, своей дурной головой - начиная и с февраля и включая октябрь-декабрь.
Октябрьский переворот стал сокрушительным жребием для России. Но и состояние перед ним уже мало хорошего обещало народу. Всю ответственную государственность - мы уже тогда потеряли, и обильно показали это в ходе 1917. Лучшее, что ждало Россию, - неумелая, хилая, нестройная псевдодемократия без опоры на граждан с развитым правосознанием и экономической независимостью.
После октябрьских московских боёв на переговорах о перемирии участвовали представители Бунда и Поалей-Цион - не со стороны юнкеров, но и не со стороны большевиков, третья самостоятельная сторона. А немало евреев было и в юнкерах инженерной школы, защищавшей Зимний дворец 25 октября: в воспоминаниях участника защиты Синегуба то и дело мелькают еврейские фамилии, и сам я знал, по тюрьме, одного такого инженера. Уже в ноябре на выборах в одесскую городскую думу еврейский блок выступал против большевиков - и перевесил их, хотя и ненамного.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 146; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!