Часть ІI: ВОРОБЬИ, ПАДАЮЩИЕ С НЕБА 4 страница
Один из парней направил своё ружье прямо на меня.
— На твоем месте я бы этого не делал, — сказал я и одним движением выбил оружие из его рук. Это произошло так быстро, что он не успел ничего понять. Первое правило драки, которое я уяснил, это двигайся быстро, разоружи соперника внезапно. Это всегда срабатывает. И теперь его ружье было у меня в руках.
— Тебе повезло, что я не затолкал тебе его в одно место, — сказал я и отбросил ружье в сторону.
Мне даже не пришлось говорить им, чтобы они убирались ко всем чертям. Они уже удирали, бормоча ругательства себе под нос.
Данте и я посмотрели друг на друга.
— Я не знал, что ты любишь драться, — сказал Данте.
— А я и не люблю, — ответил я. — Не очень люблю.
— Нет, — сказал Данте, — ты любишь подраться.
— Возможно, ты прав. А я не знал, что ты пацифист.
— Вовсе нет. Просто я думаю, что нужна веская причина, чтобы убивать птиц. А ты, кстати, тоже не прочь выругаться.
— Ага, только давай не будем говорить об этом твоей маме.
— Твоей мы тоже не скажем.
Я посмотрел на него и сказал:
— У меня есть теория, почему мамы такие строгие.
— Потому что они нас любят, Ари, — ответил Данте.
— Это тоже верно. Но главное это то, что они хотят, чтобы мы всегда оставались детьми.
— Ага, я думаю, моя мама была бы просто счастлива, если я останусь подростком навсегда.
Данте посмотрел на лежащую на земле мертвую птицу. Еще пару минут назад в его глазах была ненависть, а теперь он выглядел так, словно сейчас расплачется.
|
|
— Я никогда не видел тебя таким взбешенным, — сказал я.
— Я тоже, — ответил он.
Мы прекрасно знали, что взбесились по разным причинам.
Некоторое время мы просто стояли и смотрели на мертвую птицу.
— Это просто маленький воробушек, — сказал Данте и разрыдался.
Я не знал, что мне делать. Я просто стоял и смотрел на него.
Мы перешли улицу и сели на крыльцо у его дома. Данте зашвырнул свои кроссовки со всей силой и вытер слезы с глаз.
— Тебе было страшно? — спросил он.
— Нет.
— А я испугался.
И мы снова замолчали. Эта тишина меня раздражала. И наконец, я задал глупейший вопрос:
— Для чего вообще нужны птицы?
— Ты не знаешь? — спросил он, внимательно посмотрев на меня.
— Понятия не имею.
— Птицы существуют, чтобы научить нас любоваться небом.
— Ты так считаешь?
— Да.
Я хотел сказать, чтобы он не расстраивался. То, что эти парни сделали с птицей ерунда. Но для Данте это имело значение. Так пусть он выплачется. В этом весь он.
Вдруг он прекратил рыдать и, посмотрев на меня, спросил:
— Ты поможешь мне похоронить птицу?
— Конечно.
Мы взяли лопату из гаража, и пошли в парк к тому месту, где лежала мертвая птица.
|
|
Я положил птицу на лопату и понес её через улицу на задний двор Данте. Потом я выкопал ямку под большим деревом. Мы положили птицу в ямку и закопали.
Никто из нас не произнес ни слова.
Данте снова заплакал. Я чувствовал себя неловко от того, что меня это не тронуло. Это была просто птица. Возможно, она не заслужила такой смерти, но все-таки это просто птица.
Я был жестче, чем Данте. И я пытался скрыть свою жесткость от него, потому что хотел понравиться ему. Но теперь он все понял. И может это к лучшему. Мы просто примем тот факт, что я не сентиментален, а он слишком чувствителен.
— Спасибо, — сказал Данте.
Я знал, что в этот момент он хотел побыть один.
— Эй, — прошептал я, — до завтра.
— У нас завтра занятие по плаванию, — сказал он.
— Да, мы идем в бассейн.
По его лицу катились слезы. Интересно, какого это быть парнем, который плачет из-за смерти обычной птицы.
Я помахал ему на прощание. Он помахал в ответ.
По пути домой я размышлял о птицах и о смысле их существования. У Данте был ответ на это вопрос, в отличие от меня. Я понятия не имею, для чего нужны птицы.
Я понял, что Данте имел в виду. Если мы наблюдаем за птицами, то мы учимся быть свободными. Я думаю, именно об этом он и говорил. А у меня, того, кто носит имя философа, не было ответа. Почему? И почему некоторые парни могут плакать, а некоторые не способны на это?
|
|
Придя домой, я сел на крыльцо и любовался закатом.
Я чувствовал себя одиноко, но в хорошем смысле этого слова. Мне нравилось быть одному. Возможно, даже слишком. Наверное, мой отец был такой же.
Я подумал о Данте. Казалось, что его лицо — это карта мира. Карта мира без подлости.
Мир без подлости. Это, наверное, так красиво.
Часть ІI: ВОРОБЬИ, ПАДАЮЩИЕ С НЕБА
Когда я был маленьким, я часто просыпался с мыслью, что мира больше не существует.
ОДИН
Наутро после того как мы похоронили птичку, я проснулся с высокой температурой. Все тело ломило, горло болело, голова раскалывалась. Я уставился на свои руки, словно они принадлежали кому-то другому. Когда я попытался встать, вся комната зашаталась, и закружилась. Я попытался сделать шаг, но мои ноги меня не слушались. Не устояв на ногах, я рухнул в кровать.
В дверях комнаты появилась мама, но почему-то она показалась мне нереальной.
— Мам? Мам? Это ты? — мне казалось, что я кричал.
В её глазах читался вопрос.
— Да,— сказала она. У неё был очень озабоченный вид.
|
|
— Я упал, — сказал я.
Она начала что-то говорить, но я не мог разобрать ни слова. Все было так странно, и мне стало казаться, что я просто сплю. Мама потрогала мой лоб:
— Да ты весь горишь, — сказала она.
Я почувствовал её руку на своем лице.
Я продолжал гадать, где же я нахожусь, так что я спросил:
— Где мы?
— Чшш, — успокаивала меня мама.
Мир вокруг затих. Между мной и миром появился невидимый барьер, и на мгновение мне показалось, что мир никогда не хотел, чтобы я существовал, и сейчас пользуется возможностью, и избавляется от меня.
Я поднял глаза, и увидел маму с двумя таблетками аспирина и стаканом воды в руках. Когда я взял стакан, то стало заметно, как сильно трясутся мои руки. Мама сунула мне в рот термометр.
— Сорок один, — сказала она, взглянув на термометр. — Такую температуру нужно сбить. Это всё твои тренировки в бассейне, — покачав головой, сказала она.
— Это просто простуда, — прошептал я. Но мне показалось, что это сказал кто-то другой.
— Я думаю, у тебя грипп.
Но сейчас лето. Слова крутились у меня на языке, но я не мог их произнести. Меня трясло. Мама укрыла меня ещё одним одеялом.
Голова закружилась, в глазах потемнело, и я уснул.
Птицы падали с неба. Воробьи. Миллионы воробьев. Это был дождь из воробьев. Падая, они задевали меня, и я весь был покрыт их кровью. Я не мог найти места, чтобы укрыться. Их клювы рассекали мою кожу как стрелы. Я видел, как падает самолет Бадди Холли и слышал песню Вейлона Дженнингса «Ла Бамба». Я слышал, как плачет Данте. И когда я обернулся, чтобы посмотреть, где он, я увидел его, держащего искалеченное тело Ричи Валенса. И тут самолет рухнул прямо на нас. Все что я мог рассмотреть — это тени и земля в огне.
Потом небо и вовсе исчезло.
Я, наверное, кричал во сне, потому что мама и папа вбежали в мою комнату. Меня трясло, и я весь вспотел. И вдруг я понял, что рыдаю и никак не могу остановиться.
Отец взял меня на руки и сел в кресло. Я чувствовал себя маленьким и слабым. Я хотел обнять его, но руки меня не слушались. Мне захотелось спросить у него, держал ли он меня также в детстве и почему я этого не помню. Я начал думать, что все еще сплю, но увидев, как мама меняет простыни на моей кровати, я понял, что это реально. Всё кроме меня.
Кажется, я что-то бормотал. Отец прижал меня крепче, и что-то прошептал. Но ни его объятья, ни его шепот не избавили меня от озноба. Мама обтерла меня полотенцем, и вдвоем с отцом они сменили мне одежду. И вдруг я сказал странную вещь: «Только не выбрасывай мою футболку. Мне её подарил папа». Я расплакался, но не знал почему, ведь я не из тех парней, которые плачут. Я подумал, что может быть это вовсе не я, а кто-то другой разрыдался.
Я услышал, как отец прошептал: «Тише, все в порядке». Он положил меня на кровать, а мама протянула мне стакан воды и ещё аспирина.
Я взглянул на отца, и понял, что он волнуется. Мне стало грустно от того, что я заставляю его тревожиться. Я хотел сказать ему, что вовсе не ненавижу его. Я просто не понимаю его, не понимаю, какой он на самом деле. Но я очень хочу его понять. Мама сказала что-то отцу на испанском, и он кивнул.
Мир затих. Я уснул, и сны вновь вернулись. Мне снилось, что за окном лил дождь, сверкали молнии, слышались раскаты грома. Я увидел себя, бегущего под дождем. Я искал Данте, я звал его: «Данте! Вернись! Вернись!» Потом я стал искать, и звать отца: «Папа! Папа! Где ты? Куда ты ушел?»
Когда я снова проснулся, то был весь мокрый от пота. Отец сидел в кресле и внимательно смотрел на меня. В комнату вошла мама. Она посмотрела на отца, а потом на меня.
— Я не хотел вас пугать, — сказал я шепотом.
Мама улыбнулась, и я подумал, что в молодости она была довольно привлекательной девушкой. Мама помогла мне сесть.
— Дорогой, ты вспотел. Почему бы тебе не принять душ?
— Мне снились кошмары.
Я положил голову ей на плечо. Я хотел, чтобы вот так втроем все вместе мы сидели вечно.
Отец помог мне принять душ. Как только теплая вода коснулась моего тела, я вспомнил о своих снах... Данте, мой отец. Интересно, как выглядел мой отец в молодости. Мама говорила, что он был красив. Такой же красивый, как и Данте? И я тут же сам удивился своим мыслям. Когда я вернулся в постель, мама уже успела поменять постельное белье.
— Жар прошел, — сказала она, и протянула мне стакан воды. Я не хотел пить, но выпил весь стакан. Я даже не знал, что меня так сильно мучает жажда. Я попросил маму принести ещё воды.
Отец все еще сидел в кресле.
— Ты искал меня, — сказал он.
Я взглянул на него.
— Во сне. Ты искал меня.
— Я всегда ищу тебя, — прошептал я.
ДВА
На следующее утро я проснулся, и подумал, что умер. Я понимал, что этого не может быть, но все еще продолжал думать об этом. Может быть, какая-то часть тебя умирает, когда ты болеешь? Я не знаю.
Мамино лечение состояло в том, чтобы влить в меня галлон воды. В конце концов, я взбунтовался и отказался пить.
— Мой мочевой пузырь скоро лопнет.
— Это необходимо. Нужно промыть твой организм.
Но вода это не единственное, что меня раздражало. Я ненавидел её куриный суп. Первая тарелка была восхитительна. Я еще никогда не был так голоден. Это был в основном бульон. Но суп появился и на второй день. И это тоже было нормально, потому что это был уже полноценный суп с курицей, овощами и теплым хлебом. Потом суп был на обед и на ужин.
Мне надоели вода и куриный суп. Мне надоело болеть. После четырех дней в постели, я решил, что выздоровел.
— Я уже поправился, — сообщил я маме.
— Еще нет, — ответила она.
— Я в заложниках, — первое, что я сказал отцу, когда он вернулся с работы.
Он ухмыльнулся.
— Я в порядке, пап. Правда.
— Ты еще бледный.
— Мне нужно на свежий воздух.
— Потерпи ещё денек, — сказал он, — а потом можешь идти и творить свои безобразия дальше.
— Хорошо, но только больше никакого куриного супа.
— Это ты с мамой договаривайся.
Выходя из моей комнаты, он немного замешкался. Стоя спиной ко мне он спросил:
— Тебе больше не снились кошмары?
— Мне постоянно снятся кошмары, — ответил я.
— Даже когда ты здоров?
— Ага.
Он обернулся, и посмотрел на меня.
— И ты всегда ищешь кого-то?
— В основном да.
— И ты всегда пытаешься найти меня?
— Мне кажется, что в первую очередь я хочу найти себя, пап.
Было странно обсуждать с ним что-то подобное. Но я тоже был напуган этими кошмарами. Я хотел продолжить разговор, но не знал, как выразить словами то, что было внутри меня. Я посмотрел на отца и пожал плечами.
— Извини, — сказал он. — Извини, что я так далеко.
— Ничего.
— Нет, — сказал он, — это не нормально.
Казалось, он хотел сказать ещё что-то, но передумал. Он развернулся и вышел из комнаты.
Я опустил взгляд. Вдруг я услышал голос отца:
— У меня тоже бывают кошмары, Ари.
Я хотел узнать у него, были ли эти кошмары связаны с войной или с моим братом. Я хотел спросить, просыпается ли он таким же напуганным, как и я. Но все что я сделал, это просто улыбнулся ему. Он наконец-то, рассказал что-то о себе. Я был счастлив.
ТРИ
Мне разрешили смотреть телевизор. Но я кое-что понял о себе. На самом деле, я не люблю телевидение. Ни капельки. Я выключил телевизор и стал наблюдать за мамой, которая сидела за кухонным столом и готовилась к занятиям.
— Мам.
Она посмотрела на меня, и я попытался представить её, стоящую перед классом. Интересно, что парни о ней думают. Как они её видят? Нравится ли она им?
— О чем ты думаешь? — спросила она.
— Тебе нравится преподавать?
— Конечно, — сказала она.
— Даже если твоим ученикам все равно?
— Я открою тебе секрет. Я не несу ответственность за то, хотят мои ученики учиться или нет. Желание должно исходить от них, не от меня. Это всего лишь моя работа.
— Даже если им все равно?
— Даже если им все равно.
— А если твои ученики так же, как и я считают, что жизнь скучна?
— Таково мнение всех пятнадцатилетних.
— Это просто период, — сказал я.
— Да, это просто период такой, — ответила она и рассмеялась.
— Ты любишь пятнадцатилетних?
— Ты спрашиваешь, люблю ли я тебя или своих студентов?
— И про себя, и про них.
— Я тебя обожаю, Ари, ты же знаешь.
— Да, но ты также обожаешь и своих учеников.
— Ты ревнуешь?
— Можно мне пойти на улицу?
Я не мог также умело, как она избегать неприятных мне вопросов.
— Ты можешь выйти только завтра.
— Ты тиран, фашист.
— Таков мир, Ари.
— Благодаря тебе я знаю разные режимы правления. Муссолини был тираном. Франко был тираном. И папа говорит, что Рейган тоже тиран.
— Не воспринимай шутки отца так буквально, Ари. Он всего лишь хотел сказать, что президент Рейган, по его мнению, слишком деспотичен.
— Я знаю, что он имел в виду. Так же, как и ты понимаешь, что я имею в виду.
— Я тебя поняла, Ари. Но ты все равно не выйдешь из дома.
— Я просто хочу выбраться отсюда. Я схожу сума.
Она встала, подошла ко мне и сказала:
— Мне жаль, что ты считаешь, что я слишком строга с тобой. Но у меня на это есть причины. Когда ты подрастешь...
— Ты всегда так говоришь. Мне пятнадцать. Сколько мне должно исполниться, мам, прежде чем ты поймешь, что я уже не маленький мальчик?
Она взяла мою руку и поцеловала.
— Для меня ты всегда ребенок, — прошептала она. По её щекам катились слезы. Я не мог понять, что происходит. Сначала Данте, потом я, теперь мама. Может быть слезами можно заразиться так же, как и простудой?
— Все хорошо, мам, — прошептал я и улыбнулся ей. Я надеялся, что она объяснит причину своих слез. — Ты в порядке?
— Да, — сказала она, — все хорошо.
— Я так не думаю.
— Я стараюсь не сильно волноваться за тебя.
— Почему ты волнуешься? Это был просто грипп.
— Я говорю не об этом.
— А о чем?
— О том, чем ты занимаешься вне дома.
— Всякой ерундой.
— У тебя даже нет друзей.
Она вдруг осеклась и закрыла рот рукой.
Мне хотелось возненавидеть её за такие обвинения.
— А мне никто и не нужен. И как у меня могут появиться друзья, если ты даже не выпускаешь меня из дома? И кстати, у меня есть друзья, мам. Школьные друзья и Данте. Он мой друг.
— Ах да, Данте, — сказала она.
— Да, — сказал я — Данте.
— Я рада за Данте.
— Я в порядке, мам. Я не тот тип парней... — я не знал, что сказать. — Я просто другой, — сказал я. Я даже сам не понял, что я имел в виду.
— Знаешь, что я думаю?
Я не хотел знать, что она думает. Но мне придется выслушать её.
— Конечно, — сказал я.
Она проигнорировала мой сарказм.
— Я думаю, что ты не догадываешься, насколько сильно мы тебя любим.
— Я знаю.
Она хотела что-то сказать, но передумала.
— Ари, я просто хочу, чтобы ты был счастлив.
Мне хотелось объяснить ей, что мне трудно быть счастливым. Но я думаю, что она это и сама прекрасно понимала.
— Но я сейчас в таком возрасте, когда я должен быть недоволен жизнью.
Это её рассмешило.
У нас снова все было хорошо.
— А ты не против, если ко мне заглянет Данте?
ЧЕТЫРЕ
Данте взял трубку уже после второго гудка.
— Ты пропустил занятие в бассейне, — сказал он раздраженно.
— Я болел, подхватил грипп. Почти все время я спал, просыпаясь в холодном поту от кошмаров, и ел куриный суп.
— Температура была?
— Ага.
— Кости ломило?
— Ага.
— А ночная потливость?
— Была.
— Это плохо, — сказал он. — А про что были твои кошмары?
— Я не хочу об этом говорить.
Казалось, что ответ его удовлетворил. Но уже через пятнадцать минут он стоял у входной двери моего дома. Я услышал звонок в дверь, а потом голос Данте, который о чем-то говорил с моей мамой. Он любит поговорить.
Я услышал, как он прошел в зал, и вот он уже стоял в дверях моей комнаты. На нем была старая поношенная футболка и старые дырявые джинсы.
— Привет, — сказал он. У него в руках была книга стихов, блокнот для рисования и несколько угольных карандашей.
— Ты забыл надеть обувь, — сказал я ему.
— Я пожертвовал её одному бедняку.
— Полагаю, что джинсы будут следующими.
— Ага, — ответил он, и мы оба рассмеялись.
Он посмотрел на меня.
— Ты всё еще бледный.
— И все равно больше похож на мексиканца, чем ты.
— Любой больше похож на мексиканца, чем я. Ты скажи это тем, кто дал мне свои гены.
Его голос изменился. Было заметно, что его сильно беспокоили все эти разговоры про мексиканцев.
— Хорошо, хорошо, — сказал я и решил сменить тему. — Я смотрю, ты принес свой блокнот с рисунками.
— Ага.
— Ты покажешь мне свои наброски?
— Нет. Я лучше тебя нарисую.
— А что если я не хочу, чтобы ты меня рисовал?
— А как я стану художником без практики?
— А разве моделям не платят?
— Только красивым моделям.
— Разве я не красивый?
Данте заулыбался:
— Не будь занудой.
Он казался смущенным. Но я смутился больше, потому что почувствовал, что покраснел. Даже такие смуглые парни как я могут краснеть.
— Ты действительно собираешься стать художником? — спросил я.
— Конечно. Ты мне не веришь?
— Мне нужны доказательства.
Он сел в кресло и внимательно посмотрел на меня.
— Ты все ещё выглядишь больным.
— Спасибо.
— Может это из-за твоих кошмаров?
— Возможно.
Я не хотел говорить о моих снах.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 115; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!