СКАЗКА КАК ВОЗМОЖНОСТЬ ФОРМИРОВАНИЯ СТРУКТУРЫ В ПРОЦЕССЕ ЭМОЦИОНАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ
Многое из того, что имеется у нас в душе, нам не удается выразить рациональными средствами и сделать понятным для других людей. Порой у нас в душе возникает какое-то неясное томление. Оно может быть столь слабым, что мы его едва замечаем, а может усилиться настолько, что будет влиять на все наши чувства, настроения и поступки. При этом если спросить человека, чем вызвано это томление или куда оно направлено, чаще всего у него не найдется ответа. Эти порывы и стремления, откуда-то всплывающие в нашей душе, так неопределенны и неуловимы, что могут представляться сознанию чуждыми и необъяснимыми. Такой характер имеет все то новое, что еще не пережито и не воплощено в опыте, но поднимается из глубины нашего внутреннего мира, стремясь к осуществлению. Если человек захочет осознать то неизвестное, которое находится в нем самом, не только знать о том, что нечто существует, но и понять, что же это такое, то он попытается придать форму бесформенному, выразить невыразимое и внести порядок в бурлящий хаос. Та частица творящей образы силы, которая присуща каждому человеку, помогает перенести в этот мир все новое и неизвестное, находящееся по ту сторону мира сознательного и знакомого.
Подобный процесс осуществляется в любой глубинной психоаналитической практике, направленной на расширение сознания и изменение личности. Многие пациенты спонтанно обращаются к краскам, глине, пластилину или перу, с помощью которого записывают стихи или истории. Иногда погружение в свой внутренний мир происходит в форме имагинативной (образной) медитации. Все это проделывается для того, чтобы выразить себя и придать форму своему внутреннему миру. «Ибо опыт показывает, что чем глубже проникает аналитическая работа и чем больше появляется символического материала, тем сильнее становится потребность каким-то способом дать образное выражение тому душевному содержанию, которое трудно сформулировать при помощи слов. Потому что не перенесение или вытеснение неприятных содержаний, но лишь выявление и созерцание их может помочь становлению сознания и тем самым излечению и освобождению», — говорит швейцарский психолог Якоби[106]. В таких образах, или гештальтах, нередко важную роль играют сказочные элементы. Сказочные мотивы, подобные тем, которые известны нам из анализа сновидений, бывают представлены на картинах или в пластике. Здесь неважно, идет ли речь о прекрасных, может быть, даже отмеченных ярким дарованием образах или о беспомощных детских попытках. Создаваемое имеет значение только для двух людей, врача и пациента, не важна общечеловеческая ценность, важен лишь тот факт, что нечто неопределенное стало ясным и смогло получить выражение. Таким образом подобные (внутренние) содержания получают возможность приблизиться к сознанию. Придание им формы представляет собой важное средство, помогающее терапии. Часто поражает, как много вытесненной душевной энергии способно излиться в этой деятельности и какой заинтересованностью, интенсивностью и облегчением сопровождается она у людей, которые никогда прежде ничего подобного не делали. Тем самым этот процесс оказывается ценным сам по себе. Он может привести к освобождению от мучительной симптоматики или, по крайней мере, значительно ее облегчить. Однако до тех пор, пока представленное содержание не пережито сознательно, это освобождение остается чем-то временным, неустойчивым. Существует также опасность, что пациент останется в плену образов своей фантазии. Тогда он будет рисовать или описывать, вместо того чтобы переживать в чувствах и опыте, и чем больше будет таких выразительных образов, чем прекраснее и живее они будут, тем сильнее они будут способствовать пребыванию пациента в мире своих мечтаний.
|
|
|
|
|
|
Очень выразительно описала эту опасность в сочиненной ею сказке одна из моих пациенток, одновременно обнаружив скрытые до того причины своего собственного болезненного поведения. (За этот материал я признателен моему коллеге, доктору медицины Хансу Лаку (Hans Lack), вместе с которым мы проводили анализ данной пациентки). Речь идет о девятнадцатилетней девушке, которая, наряду с другими симптомами, страдала мутизмом. Мутизм — это относительно редкое расстройство, которое состоит в том, что пациент утрачивает способность говорить в присутствии других людей, делая исключение лишь для немногих. В каком-то смысле он утрачивает язык. Во время первых сеансов пациентка могла только рисовать картинки. Однажды, в то время, когда она уже начала понемногу говорить, она написала следующую сказку:
|
|
|
Далеко на севере, там, где солнце появляется на небе лишь на несколько часов, много лет назад жил человек, который был садовником. Однако его сад отличался от всех прочих тем, что росли в этом саду только больные растения. Это была настоящий цветочный лазарет. Печально и устало выглядели здесь растения, многие были полузасохшими, другие изъедены гусеницами. Свои маленькие головки цветы держали низко склоненными, и только иногда, когда садовник приближался, чтобы полить их, они открывали глаза, глядя на него с благодарностью, однако сказать ему они ничего не могли, так как голоса цветов слишком тихи и нежны для того, чтобы человек мог их расслышать.
|
|
|
Каждый день садовник сажал новые цветы, потому что в той местности было много больных растений, и каждое, которое ему попадалось, он относил в свой сад. Когда цветы выздоравливали, он вновь пересаживал их туда, где нашел. Обычно благодаря его заботам цветы поправлялись, одни быстрее, другие медленнее, потому что сад раскинулся широко и свободно и солнце посылало туда со своими лучами свет и тепло.
Всех дольше находился здесь василек: несколько месяцев назад садовник нашел его полуувядшим в поле и принес с собой. Давно уже все его подруги были здоровы и другие больные цветы росли на их месте, но васильку не становилось лучше.
Поначалу, правда, казалось, что он тоже скоро поправится. «Если бы я только знал, чего тебе не хватает», часто говорил садовник и замечал, глядя на цветок, что день ото дня тот становится все печальнее.
Однажды утром он снова стоял около василька, сравнивая его с другими цветами, и решил, что все его усилия и заботы бесполезны. «Все, что мог, я сделал, — сказал он, потеряв терпение. — Теперь я подожду еще пару дней, и если, несмотря на все мои усилия, успеха не будет, я тебя вырву»,
Испуганно смотрел на него цветок, однако сказать ничего не мог Печально и одиноко чувствовал он себя, и не было у него сил, чтобы стать здоровым.
Ночью, когда все уснуло, появилась в саду добрая фея цветов, покровительница всех растений, цветов, деревьев и кустарников. «Я дам тебе на одну ночь голос, — сказала она цветку. — Явись садовнику во сне, может быть, он тебя услышит». Бережно взяла фея в руки цветок и незаметно перенесла его в сновидение садовника. Всю ночь печально говорил с ним цветок, но голос его не был услышан.
Днем садовник пришел с большой мотыгой, и с первым же ее ударом вылетела из цветка его душа. Больше он не чувствовал боли, он почувствовал себя свободным и счастливым и устремился к небу. Там он увидел светлые облака, солнце, сиявшее ярче прежнего, и, наконец, увидел рядом с собой лик прекрасного ангела.
«Куда мы летим?» — спросил у него василек. И ангел рассказал ему о далеком небе, высоко-высоко, у самого Бога, там всегда светит солнце, а небо такое голубое, каким его никогда не увидишь с земли. Там, наверху, рассказывал ангел, нет больных цветов, все они здоровы и счастливы. «Но как это так, — спросил цветок у ангела, — что там нет больных цветов?» Ангел улыбнулся: «Расскажи мне о себе, — попросил он. — Расскажи, маленький цветочек, почему ты не становился здоровым?» Василек поднял свое лицо к ангелу и заглянул в его теплые добрые глаза. «Если бы я стал здоровым, — тихо прошептал он, — мне пришлось бы покинуть сад. Со всеми цветами так. Но я был там так счастлив и боялся снова остаться один в огромном широком поле»
Выше и выше поднимался ангел с цветком в руках. «Смотри, — сказал он ему. — Теперь мы у Бога; здесь, наверху, ты попадешь в самый прекрасный сад, и твоя душа преисполнится радости, потому что Бог любит тебя, вот поэтому и нет на небе больных цветов».
Любимой детской сказкой этой девушки была сказка Андерсена о Дюймовочке. Стоит провести сравнение между сказкой Андерсена, сказкой пациентки и ее проблемами. Но сначала приведем краткое содержание «Дюймовочки»:
В этой сказке одинокая женщина страстно мечтает о ребенке и получает от ведьмы ячменное зерно, из которого вырастает прекрасный тюльпан. Когда он распускается, в нем сидит маленькая девочка, ростом не больше дюйма, почему она и получает имя Дюймовочка. Однажды ее похищает крот и хочет выдать замуж за своего сына. Однако с помощью рыбы ей удается спастись. После долгого опасного путешествия, во время которого происходит много приключений, она, наконец, попадает на спине ласточки в теплую южную страну. Там в саду каждый цветок увенчан маленьким замком «цветочного ангела». Дюймовочка выходит замуж за своего принца. На свадьбу она получает в подарок пару крыльев, чтобы, подобно остальным, перелетать с цветка на цветок.
В своей фантазии девушка бессознательно заимствует некоторые мотивы из своей любимой детской сказки. Прежде всего это мотив цветочного существа. В «Дюймовочке» это тюльпан, у пациентки — василек. Затем это тихий, еле слышный голосок, и, наконец, обе сказки содержат мотив полета и присутствия ангела. Различие, однако, состоит в том, что у Андерсена из цветка появляется человеческое или похожее на человека, существо, в то время как у пациентки сам цветок очеловечивается, то есть наделяется голосом и человеческими чувствами. Таким образом она остается в вегетативном состоянии, отчужденном от сознания. Не удивительно, что она также не в состоянии осуществить контакт с садовником-лекарем, и ее голос остается не услышанным. Нежный голосок Дюймовочки, напротив, хорошо слышен окружающим и, кроме того, «еще она умела петь, о, так нежно и прекрасно, как еще никому не приходилось слышать». Люди и животные влюбляются в ее пение. В конце сказок оба персонажа попадают в другой мир, но Дюймовочка остается на этой земле и, выходя замуж, обретает собственную способность к полету, в то время как василек покидает землю и переносится на небо ангелом.
Если в обоих случаях цветочное существо понимать в качестве символа мира фантазии соответствующих авторов, то хорошо видно, что творческая фантазия поэта сохраняет контакт с миром. Истории и рассказы, порожденные его воображением, при всей их нежности и красоте, все же остаются в этом мире. В них речь идет об опасностях и приключениях, но не о том, чтобы постоянно оставаться погруженным в болезнь, сопровождающуюся опасным желанием вынуждать другого человека к любви и заботе о себе. Сказка пациентки, в противоположность сказке поэта, очень ясно отражает ее в значительной степени разрушенный внутренний мир, откуда следует ее неспособность говорить, вступать в отношения с другими людьми и ее тенденцию ускользнуть из этого мира в небесное царство своей фантазии, из которого уже ничего не сможет попасть наружу. Однако, несмотря на все это, ценно то, что с помощью сказки ей удается высказаться о существующих у нее стремлениях и конфликтах. Тем самым сказка ведет ее в область возможности излечения.
В качестве следующего примера всплывания сказочных мотивов в процессе формирования психических образов, или гештальтов, я хотел бы привести медитативные образы одного своего пациента. Способность испытывать состояние, когда человек позволяет возникать внутри себя медитативным образам и сам активно участвует в происходящем, является очень сложным психическим процессом, по всей вероятности требующим определенной предрасположенности. Во всяком случае, отнюдь не всем это удается, хотя до некоторой степени этот феномен поддается изучению; медитации можно обучить. Здесь речь идет не о так называемых мысленных кинофильмах, когда, при закрытых глазах, мимо пробегает череда образов, как в кино, но о настоящих событиях, которые Я переживает и претерпевает при участии всех органов чувств. В аналитической психологии это обозначается как «активное воображение»[107].
Пациент на аналитическом сеансе рассказал о сновидении, в котором он, будучи в сопровождении двух товарищей или подруг на лугу, нашел очень большой круглый стеклянный диск около десяти сантиметров толщиной. Ему было мало толку от этого символа, и поначалу его идеи, возникавшие во время сеанса, никуда нас не привели. Однако это круглое стекло настолько его интересовало и притягивало, что дома он решил взять его в качестве объекта для медитации. На следующее занятие он принес это описание:
Я дважды начинал медитировать и концентрироваться на этом диске. В первый раз он превратился в большую круглую мраморную глыбу. Потом к ней присоединился помост, на котором работали египтяне. Они высекали на мраморе иероглифы, которые я, однако, не мог прочесть. Потом глыба покатилась к лесу, находящемуся на заднем плане, становясь все меньше и меньше, и наконец скрылась. Потом она превратилась в большую желтую летящую змею. Я сам тоже находился в лесу, двигаясь без цели и ощущая сильное волнение. Потом я сел на змею и полетел на ней в Тибет, к монастырю. Возникло чувство отвращения. Я не хотел там оставаться и повернул назад. Я прекратил медитацию, чтобы вернуться к ней позже.
На этот раз диск превратился в медленно вращавшийся земной шар, который сначала я наблюдал издали. Он медленно приближался, в то время как я парил где-то над Африкой. Внизу лежал утренний туман, был солнечный день и передо мной снова был широкий лес. Я лежал в поле, уткнувшись носом в землю и разглядывал большого золотого жука. Тот пришел в движение, и я отправился за ним. Он привел меня к огромной пещере, вход в которую был закрыт каменными плитами. Когда я приблизился, они отошли в сторону. Я вошел и нашел там великих персонажей римской истории, собравшихся на банкет. Один мужчина предложил мне золотой бокал с красным вином. Потом пещера обрушилась. Я снова был в поле и пахал. В плуг был впряжен удивительно красивый бык. После этого я сеял пшеничные зерна. Наконец мы с быком пришли к реке и оба из нее пили.
У пациента, очень рафинированного человека средних лет, речь здесь шла о проблеме его продуктивной дееспособности. Стеклянный диск, найденный им в сновидении и вызвавший медитативный процесс, напоминает о функции стеклянного шарика в индийской сказке «Crystal-gazing», который в качестве «янтры» используется для того, чтобы сделать видимыми бессознательные содержания. Похожее сновидение, в котором этой цели служит драгоценный камень, сообщает С. A. Meier[108]. Стекло напоминает о сказочном зеркале, в котором можно увидеть весь мир, символ, с которым мы встречались в первой из рассмотренных в этой книге сказок.
Затем возникают два потока образов, которые содержат вполне сказочные события. В первом из них пациент перенесен летающей змеей в монастырь, что, однако, ему явно не по вкусу, и он прерывает эту медитацию. Символ змеи также известен нам из первой сказки в качестве олицетворения глубокой инстинктивной силы. Здесь к нему прибавляется мотив полета, который также известен нам из сказки. В арабском цикле сказок «История о носильщике и трех дамах»[109] в четвертой истории змея переносит героиню домой с уединенного острова, на который она выброшена кораблекрушением. Змея — это благодетельное демоническое существо, которое оказывается благодарным за оказанную прежде услугу. В медитации летающая змея соответствует сильному выбросу психической энергии в сторону интроверсии, которую означает монастырь как место, используемое в качестве символа полной отстраненности от внешнего мира и концентрации на внутреннем. Можно придерживаться разных мнений относительно того, является ли правильным решение пациента отказаться от этого предлагаемого бессознательным направления. Какой выбрать путь, должен решить сам пациент. Здесь очевидно, что он опасается усиления отчуждения от мира. Тибет очень далек от нас, и безучастность буддийской мистики по отношению к сансаре (миру явлений) обычно чужда западному человеку. Вероятно, для пациента предпочтительнее попытка присоединения (AnschluB) к «первообразам» собственной культуры, что и происходит во второй медитации. Фауст также вынужден был прервать свою связь с духом земли, потому что она превышала его возможность постижения. Слишком великие видения часто приводят к психической инфляции, которая, с другой стороны, сопровождается полной безответственностью, хорошим примером чему является святой Николай фон Флюе (Nikolaus von Flue), позволивший своей жене и детям впасть в полную нищету[110].
Итак, во второй медитации пациент уткнулся носом в землю, в чем можно видеть точную противоположность небесному полету змеи. Здесь он сначала видит золотого жука, который, очевидно, представляет собой ведущий инстинкт и соответствует сказочному мотиву животного-помощника. Он приводит его к пещере, закрытой каменными плитами, которая при приближении открывается, что тоже является обычным сказочным мотивом.
X. фон Байт цитирует рассказ Паулуса Дья конуса (Раulus Diaconus), согласно которому король франков Гунтрам (умер в 1593 г.), устав на охоте, уселся отдохнуть под деревом. Он положил голову на колени своему спутнику, своему верному слуге. Вдруг тот увидел, как изо рта короля показалось животное, похожее на змею, направилось к источнику и напрасно старалось переправиться через вытекавший из него ручей. Тогда он вынул из ножен свой меч и положил так, чтобы животное могло по нему проползти. На другой стороне ручья оно скрылось в горной пещере, а потом с помощью меча вернулось назад и вновь заползло в рот королю. Проснувшись, тот рассказал своему спутнику, что ему приснилось, будто он переправился через реку по железному мосту, проник внутрь горы и увидел там кучу золота. Тут верный слуга рассказал королю о том, что он видел, а когда они вместе добрались до того места, куда вползала змея, то нашли бесчисленные сокровища[111]. Очевидно, что здесь животное представляло персонификацию одной из частей психики короля.
Находящиеся в пещере римляне из медитации тесно связаны с существовавшей в то время у пациента проблемой. По профессии он был историком, и римская история в это время входила в сферу его профессиональных интересов. Таким образом, здесь в медитации открывается до этого запертая и замкнутая в бессознательном связь с областью его профессиональной деятельности. После того, как он выпил бокал вина, то есть вступил в связь с этой областью, пещера вновь исчезла, и теперь он мог, вместе с быком, символом человеческой силы и мощи, возделывать поле своей жизни, вновь ставшее плодородным. В соответствии с этим выводом в дальнейшем оказалось, что терапия с учетом такого пониманием содержания медитации привела к заметному ослаблению симптомов.
Согласно К. Г. Юнгу[112], противоположность змеи и вола представляет собой противоречивость психической энергии как таковой. Эта энергия не только стремится наружу, являя собой волю к жизни и созиданию (вол), но также назад, внутрь, чтобы почерпнуть там силы для обновления жизни (змея). В нашем примере путь змеи отвергается, так как очевидно, что еще необходимо деятельное осуществление жизненного строительства.
В конце своей книги мне хотелось бы поместить сказку, написанную пациентом сорока одного года. Он страдал от сильного расстройства чувств (Gefuhlskonflickt), причин которого сам не мог понять и объяснить. В течение нескольких недель это расстройство увеличивалось, так что, несмотря на все усилия, ему не удавалось сосредоточиться на своей работе. Наконец спонтанно возникла эта фантазия, вызвавшая у него потребность обработать ее и записать. После этого наступило заметное облегчение. Хотя проблема не была решена, все же напряжение, препятствовавшее его работе, снизилось. В персонажах рассказа отчетливо персонифицированы его собственные характерные стремления и имеющийся в это время конфликт, а также поиск возможности его разрешения, ему самому еще неясного. Вскоре (спустя несколько дней) после того, как эта история всплыла в сознании, она была обработана и записана. По моему мнению, она может послужить хорошим завершением нашего путешествия по сказочной стране, пребывающей в душе человека.
Давным-давно и еще за сто лет до того в деревне, что расположена была неподалеку от столичного города Цунтрапеза, жил на берегу моря юноша. Отец его был кузнецом, но сын был не слишком силен, да к тому же расположен к мечтаниям, и потому предпочел писать картины, которые время от времени покупали богатые горожане. Зарабатывал он этим немного и потому жил в простой хижине со своими пернатыми друзьями, вороном Якобом и совой Мандой. Якоба юноша нашел однажды в лесу под деревом, должно быть, птенец, похожий в то время на пищащий пучок перьев, выпал из свитого на этом дереве гнезда. Юноша взял его в дом, выходил, а после того, как птенец вырос и мог уже сам о себе позаботиться, он добровольно остался у юноши и стал ему верным другом. Манда, сова, попала к нему два-три года спустя и была тогда уже взрослой птицей, а случилось это так: мышь, за которой она охотилась, скрылась под половицами дома, и сова стремглав бросилась за ней. Однако за несколько дней до этого художник натянул перед домом тонкую проволоку для ограды, и, на свое несчастье, птица, не заметив ее, налетела на эту проволоку. В результате на следующее утро он нашел ее лежащей со сломанным крылом перед своей дверью. Юноша взял сову в дом, наложил ей на крыло шины и заботился о ней до тех пор, пока она вновь не стала здоровой. В благодарность сова тоже осталась у него, и так они жили втроем счастливо и весело в маленькой хижине на берегу моря. Счастливый случай помог им хорошо понимать друг друга, а произошло это так: однажды волны вынесли на берег старый сундук, и художник нашел в нем несколько книг, принадлежавших перу знаменитого доктора Дулитла, занимавшегося лечением животных, и среди прочего там оказался полный лексикон птичьего языка. Конечно, наш художник прилежно его изучил и вскоре смог вести беседы с вороном Якобом и совой Мандой. Так он узнал о том, что Манду, собственно, звали совсем не Мандой, а Амандой. Когда она налетела на проволоку, у нее не только сломалось крыло, но из-за сильного удара из ее имени выпала эта первая гласная, и все дальнейшие поиски, которые вместе с ней вели юноша и ворон, не помогли ей отыскать потерянную А. Манду это очень огорчало, потому что именно А ей особенно хотелось иметь, и порой она с завистью косилась на Якоба (Jakob), с которым такого не могло произойти, потому что обе свои гласные он заботливо укрыл между согласными. Правда, со временем она утешилась тем, что в ее имени все же остались две другие «А».
Все было бы хорошо, если бы страну, в которой они жили, не постигло уже давно ужасное бедствие, а произошло это так: королевская дочь, юная, прекрасная и очаровательная принцесса, по никому не известной причине потеряла свою тень и с тех пор стала совершенно удивительным существом. У себя в королевском дворце она не могла терпеть ничего, что хоть немного было связано с грязью или не содержалось в образцовом порядке, и из-за этого она целыми днями старалась удалить каждую пылинку, если только где-нибудь ее находила. Это заходило так далеко, что старый слуга однажды был поражен, увидев, как в огромном коронационном зале с многочисленными коврами она удаляет с каждой ворсинки пылинки и укладывает их рядами, как солдат личной гвардии. Сколько-нибудь разумной работой она вообще не могла заниматься. И хотя это очень ее огорчало, плакать, однако, она тоже не могла, равно как и смеяться, так как это привело бы в беспорядок ее косметику или ее прическу, которой она ежедневно посвящала немало часов, заботясь о том, чтобы каждый волосок находился на отведенном ему месте. Так же обстояло дело и с одеждой, ни одно платье она не могла носить сколько-нибудь долго, и переодевалась, как только оно хоть чуточку пачкалось. Потребность ее в обуви была так велика, что ее отец, старый король, завел собственную королевскую обувную фабрику, потому что покупать столько обуви было бы слишком дорого. Некоторые злонамеренные люди в государстве, например, социалдемократы, не верили, что она так поступала из-за страха перед грязью, и называли ее за спиной модной куклой, гордой и тщеславной, однако это было совсем не так. Во всем свете не найти было никого скромнее и смиреннее принцессы, ведь она исполняла каждое желание своего отца, а также и всех прочих людей, которых любила, и все происходящее причиняло ей боль, однако она никогда не жаловалась старому королю. Кроме того, она странным образом не могла выносить запах собственного тела, хотя он совсем не был плох, и каждое утро приказывала своей камеристке выливать на нее целый флакон духов. Некоторые слишком чувствительные люди падали в обморок, если им приходилось долгое время находиться с ней в одном помещении, и их надо было выносить оттуда. Однажды принцесса покачала головой, глядя на это, но больше не осмеливалась так поступать, потому что после этого вместо 756 волосков с левой стороны от ее пробора оказалось 758, и горничной понадобился целый час, чтобы отыскать и вернуть на место два лишних волоска. У принцессы было много женихов, добивавшихся ее руки, но всем им она предлагала попытаться вернуть ей ее тень, которая должна находиться на далеком острове, и все они отправлялись туда, но никто не возвратился. Это очень огорчало девушку, а так как, будучи юной принцессой и наследницей, она олицетворяла плодородие и рост в государстве, то плохо обстояли дела и во всей стране. Деревья больше не приносили плодов, колосья на полях были пусты, а вместо крупных картофелин вырастали только жалкие корешки, которые нельзя было употреблять в пищу.
Так как все вокруг вздыхали и терпели нужду, наш молодой художник тоже вздыхал и терпел нужду, потому что горожане больше не могли покупать его картины, ведь они должны были тратить слишком много денег на покупку зерна за границей. Манду, сову, это так огорчало, что однажды ночью она тайком полетела во дворец в спальню принцессы, потому что надеялась что-нибудь там разузнать. Ей повезло, так как принцесса имела обыкновение разговаривать во сне, и таким образом Манда кое-что узнала уже в первую ночь. После этого она каждую ночь летала туда, к спящей принцессе, и когда провела так семь раз по семь ночей, узнала всю историю и рассказала ее молодому художнику.
До своей болезни принцесса была веселой молодой девушкой, которая к тому же была очень любопытна. Однажды ночью, когда она долго не могла заснуть, она поднялась с постели и прошлась по комнатам дворца. Тут она услышала доносящийся снизу, из погреба отдаленный шум, казалось, будто сразу говорит множество людей. Любопытство заставило ее спуститься по лестнице в погреб, и там она обнаружила, что из дверной щели запретной комнаты падает луч света и слышен шум. Эту комнату оставил запертой еще дедушка старого короля, потому что в ней водились привидения. В прежние времена короли Цунтрапеза еще не были такими культурными и благонравными людьми, как сегодня. Это были дикие молодцы, которые бродили по лесу в медвежьих шкурах, пили много ячменного пива, постоянно дрались и грубо шутили с девушками. Даже отец принцессы в юности был замечен в подобных вещах. И эти-то молодцы, которые не могли успокоиться после смерти, устраивали во дворце по ночам свои грубые игры. Наша любопытная принцесса приблизилась к двери и кое-что разглядела сквозь замочную скважину, правда, совсем немного, и вдруг дверь распахнулась и оттуда вышел ужасный старик с всклокоченной бородой и налившимся кровью глазами. В руке он держал большой острый нож, зловеще блестевший в свете горевших в зале свеч. Он схватил дрожащую маленькую принцессу и закричал: «Ну, кого же мы поймали?» От страха принцесса не могла отвечать и едва выговорила свое имя. Но как только Змеиный Князь, так называли этого человека, услышал ее имя, он пронзительно захохотал и воскликнул: «Если ты не хочешь, чтобы я утром рассказал твоему отцу, как ты непристойна и любопытна и как ты вынюхивала что-то в запертой комнате, ты должна мне что-нибудь подарить». «Все, все что у меня есть, я подарю тебе, — взмолилась принцесса. — Я сейчас же уйду отсюда и принесу тебе мою любимую куклу». Тут злодей снова захохотал и закричал: «Мне не нужна твоя кукла, можешь оставить ее себе, я хочу получить твою тень». «Мою тень? — удивилась принцесса. — Но как же ты сможешь ее получить?» «Так», — ответил он и резко взмахнул своим острым ножом у ее пяток, одним движением отделив тень. После этого он опять громко расхохотался, взял тень под руку и скрылся с ней, не забыв запереть за собой дверь. Принцесса же печально и смущенно прокралась обратно в свою комнату, и с тех пор ее больше никто не видел веселой. Она пребывала в страхе, оттого что каждую ночь ей снился злодей, угрожавший ей ножом, так что она с криком просыпалась в холодном поту. «Может быть, она употребляла столько духов, — заметила Манда, которая была очень практична, — потому что потела от страха?» Но тут же поправила себя и сказала: «издавала запах», потому что слово «потеть» не подходит для принцессы. «И куда же Змеиный Князь увел тень принцессы?» — спросил художник. Манда знала и это, дело в том, что принцесса прочитала однажды в старых хрониках, что жилище Змеиного Князя находится на далеком морском острове, в глубокой подземной пещере, и к этому-то острову она и посылала теперь всех женихов, которые к ней сватались.
Когда молодой художник услышал эту историю, он побледнел от гнева и ярости, потому что хоть он и был очень мечтателен, но, однако, обладал сильными чувствами. Вся его кровь пришла в волнение, а его сердце так громко стучало в груди, что еле слышавшая вдова пономаря, жившая за два дома от него и ужинавшая у себя за столом, крикнула: «Войдите!», потому что ей показалось, будто кто-то стучит в дверь. И тогда он решил испытать свое счастье и попытаться вернуть принцессе ее тень.
Когда на следующий день он прибыл ко двору, король был слегка удивлен, увидев этого необычного жениха. Одет он был отнюдь не в шелка и бархат, напротив, на куртке его видны были заплаты, и даже брюки были аккуратно заштопаны. Он не мог прибавить принцессе славы и величия и не только не принес богатых подарков, но даже попросил у старого короля денег, чтобы купить билет третьего класса для путешествия к острову. Ведь в последнее время его картины продавались совсем плохо, а плыть зайцем казалось ему неблагородным. Старый король глубоко вздохнул, но поскольку нужда была слишком велика, а никто из прежних женихов еще не вернулся, он дал молодому художнику свое благословение и деньги на билет третьего класса.
В тот же день художник со своими друзьями, Якобом и Мандой, отправился в путь из гавани Цунтрапеза. Перед этим он ненадолго зашел в дом отца и, вспомнив одну слышанную в детстве сказку, решил, подобно герою этой сказки, сковать себе три железных кольца, чтобы заключить в них свое сердце, потому что он полагал, что это ему пригодится. Ведь от гнева его сердце так сильно стучало в его груди, что встречные оборачивались на него, пока он не надел свои железные кольца.
Сорок дней плыл корабль к острову по многочисленным дальним морям и, наконец, приплыл к острову, на котором жил Змеиный Князь с принцессой-тенью Незадолго до того, как они высадились на острове, Якоб полетел вперед на разведку. Таким образом, еще до того, как он ступил на остров, художник уже знал, что тень принцессы жила в небольшом замке, который был выстроен в долине между горой, на склонах которой рос виноград, и оливковой рощей. С полными чувственными губами и длинными кроваво-красными ногтями, она была прекрасна мрачной ослепительной красотой. До глубокого полдня она обычно спала и вообще, в отличие от своей светлой сестры, была чрезвычайно ленива, почти весь день она лежала на диване, курила много сладких сигарет, а ночью, как рассказывали в тех местах, выпив вина, она скрывалась внутри горы, где жил Змеиный Князь. С мужчинами же и юношами, которые прибывали на остров, чтобы ее освободить, происходили чудовищные вещи. Каждого из них встречала она очень приветливо. «Здравствуй, милый, — обычно говорила она, — чему я обязана твоим посещением?» Когда он отвечал, что прибыл, чтобы увезти ее с острова, она делала вид, что согласна. «Но, — так говорила она, — только в ночь, когда один год приходит на смену другому, могу я покинуть остров и последовать за тобой. До тех пор оставайся здесь у меня, и мы вместе проведем оставшееся время». И неразумные женихи оставались у нее, позволяли ей подавать сладости и лакомства и пили опьяняющие напитки. Ее мрачная красота днем делала их такими неразумными и слепыми, что они уже плохо соображали, что делают, а когда наступал вечер, она вела каждого в богатые спальные покои, натирала мазями и благовониями и обещала, что ляжет рядом и будет ласкать и целовать его всю ночь. Сама же клала в постель опьяненному и ослепленному страстью посланцу принцессы большую резиновую куклу, каких дают детям для игры, и кукла эта пищала, когда на нее нажимали. Но сама она исчезала и спешила к Змеиному Князю, где оставалась до утренней зари. Для посторонних было очень комично наблюдать, как бедный жених всю ночь лежал с резиновой куклой в руках, ласкал и целовал ее, разговаривал с ней и радовался каждый раз, когда она пищала, потому что принимал этот писк за слова любви и обещания. Так повторялось каждую ночь, в то время как днем темная принцесса становилась совсем другими существом. Она больше не бывала с ними приветливой и дружелюбной, напротив, бедняги должны были целый день заботиться только о том, чтобы исполнять все ее приказания. Она заставляла их натирать полы, запрягать карету, в которой она ехала развлекаться, в то время как они должны были без устали работать в саду, в пути же она обращалась с ними как со своими лакеями. Однако когда приходил срок, назначенный для возвращения домой, в ту самую ночь, когда один год сменяет другой, она никому неведомым способом превращала их в животных. Эти животные бродили по острову, влача самое жалкое существование, и никто не мог положить конец этому бесчинству, потому что велико было могущество старого хозяина горы. Змеиного Князя.
Например, один принц был превращен ею в петуха. До этого он был очень тщеславен, любил пышность и титулы и бегал за каждой юбкой. Ни одна девушка у него во дворце не чувствовала себя с ним в безопасности. Теперь он был петухом, и как таковой он великолепно кукарекал, заглядывал в чужие курятники, флиртовал там с курами и дрался с другими петухами, пока, наконец, жена бургомистра, не поймала его и не посадила в клетку. Она была женщиной строгих нравов, которая, будь ее воля, запретила бы спариваться даже комнатным мухам. Другой принц, очень юный, был превращен в собаку, вислоухую и пускающую слюни, и должен был в течение многих дней выть и скулить перед дверью замка, скрестись у порога и причитать так жалобно, что это могло бы растрогать камень, пока наконец не прибыла его старая мать и не увела его на веревке. Наконец, третьего принцесса-тень превратила в селезня, который непрестанно плавал по пруду, при этом он был так увлечен своим гоготанием, что ему было некогда искать корм, и он жил лишь парой хлебных крошек, которые иной раз из скуки бросала ему принцесса.
Так обстояли дела на острове. После того, как юный художник узнал об этом от Якоба, он поблагодарил Бога, что ему пришла в голову мысль о кольцах, в которые заключил он сердце, потому что иначе оно могло бы разорваться. Потом же он впал в глубокое раздумье и решил прежде всего ни в коем случае не жить у принцессы в замке, а также не брать ничего из ее кушаний и напитков. И он остался верен этому решению, хотя когда он предстал перед нею, ее мрачная сверкающая красота поразила его, и три кольца заскрипели — так сильно забилось его сердце от избытка чувств. Она была очень любезна с ним, пообещала, как и другим, что в ночь, когда один год сменяет другой, она вернется с ним домой, а затем предложила ему фрукты и напитки. Но он ничего не взял и заявил, что хотел бы подождать. Также отказался он от помещения в замке, отговорившись тем, что он для такой чести недостаточно важная персона, и снял небольшую хижину у моря, в которой вместе со своими друзьями ожидал назначенного срока и прилежно писал в это время картины.
Принцесса была удивлена и раздосадована его поведением, так как она не получала над ним никакой власти и не могла подействовать на него своими чарами. «Если он не идет ко мне, — подумала она, — то придется мне самой пойти к нему», и, взяв с собой хозяйственную сумку, полную разных лакомств и опьяняющих напитков, отправилась вниз к его хижине. Но сколько она туда ни ходила, все было безуспешно. Правда, художник всегда был с нею любезен, и они много беседовали, но он не брал ничего из ее даров и не позволял ей придираться или поручать ему низкую работу, которую, по его словам, она и сама могла бы выполнить. Поначалу она, правда, делала такие попытки, но скоро заметила, что это не имеет результата, и только иногда проявлял он к ней внимание или делал какое-то одолжение как даме. При этом она, собственно, не была настоящей дамой, но художник не делал такого различия, во всяком случае, насколько это относилось к его поведению.
Так прошел год, и когда пришла ночь, в которую старый год прощается с новым, он пришел со своими птицами к замку за принцессой. У него было тревожно на душе, потому что он знал, что случалось в такие ночи с другими. Принцесса в прекрасном платье стояла в большой ярко освещенной зале своего замка и держала в руке чашу с прекрасными плодами. Она поклонилась ему и сказала: «Мой господин и повелитель. Я хочу пойти с тобой, так как это определено судьбой, но прежде, чем мы отправимся в путешествие, возьми эти плоды из моего сада, чтобы я видела, что ты ко мне расположен». Юный художник, однако, услышав предостережение Манды, которая заметила насмешливую улыбку на склоненном лице принцессы, вспомнил о судьбе своих предшественников и выбил правой рукой чашу из ее рук, так что она разбилась, а фрукты покатились по земле. В то время как принцесса побелела от гнева и ярости, рука художника, которой он коснулся чаши с плодами, стала вдруг менять свой вид и на ней начала расти свиная щетина. Тогда ворон положил на нее свое крыло, и вместо свиной ноги правая рука художника превратилась в воронье крыло. «Так жди теперь следующего года, дурак», — воскликнула принцесса и превратилась в серого волка, который выбежал из залы и побежал к горе, где было жилище Змеиного Князя. Однако Манда последовала за ней, и так как она хорошо видела в темноте, то смогла лететь за волком по всем подземным коридорам, ведущим в покои князя.
Он восседал, как на троне, на огромном крабе с ужасными клещами, у его ног сидел отвратительный паук величиной с овчарку, а вместо колонн вытянулись живые змеи, издававшие жуткое шипение. Обратившаяся в волка принцесса с плачем бросилась к ногам Змеиного Князя и рассказала ему, как все случилось, но он схватил бич и бил ее до тех пор, пока не показалась кровь, а потом закричал ей: «Ты, потаскуха! Не давал ли я тебе все что пожелаешь, чтобы ты обманывала и соблазняла людей? Это золотое кольцо, которое ты носишь на правой руке, не моя ли награда за твою злобу? Какой опасности ты подвергаешь меня! Если здесь окажется тот, кто семь раз откажется от ядовитых плодов, превращающих людей в животных, то мне придется умереть. Постарайся же, жалкая девка, и принеси его в жертву на будущий год, и получишь золота сколько душе угодно».
Манда услышала достаточно и полетела обратно к маленькому домику у моря, где художник, у которого теперь вместо правой руки было воронье крыло, сидел вместе с Якобом и печально смотрел на море. Когда они услышали рассказ Манды, у него снова появилась надежда и он решил остаться на острове. Правда рисовать ему теперь приходилось левой рукой, и дело шло не слишком успешно, хотя он и очень старался. Принцесса же из страха перед Змеиным Князем приходила к нему почти каждый день, и всякий раз на ней было новое изысканное платье, иногда она даже не надевала бюстгальтер, чтобы ее юная грудь была заметнее под одеждой. Приносила она и всевозможные лакомства, которые он по-прежнему отвергал и продолжал жить по-старому. Когда пришла следующая новогодняя ночь, случилось то же самое, только на этот раз он опрокинул чашу на землю левой рукой, и теперь левая рука превратилась в воронье крыло. Вновь обернулась принцесса волком и поспешила к Змеиному Князю, который ее жестоко избил, но когда она вернулась к себе и заснула, ей приснился следующий сон:
Она находилась в большом театре, на сцене которого сменяло друг друга все, относящееся мишуре и блеску нашей ярмарки тщеславия. Но все золото и все драгоценные камни, все жемчужины и бриллианты показались ей такими пустыми и ничтожными, что она покинула театр и пошла ночными улицами, пока не подошла к ограде. Она прошла в калитку, и встретила за оградой юного художника. Он показался ей таким прекрасным и привлекательным, что она без страха приблизилась к нему. Тут на нее вдруг напал волк, тот самый, в которого она сама превращалась по ночам. Но юноша бросился на зверя. Он боролся с ним, выколол ему глаза и, наконец, задушил. Таким образом она была спасена.
Когда наутро принцесса проснулась, у нее было очень легко на сердце, а придя днем в дом художника, она заметила, что ей приятно его видеть
С тех пор она начала меняться. В ней что-то произошло, и она стала помогать юноше в его работе, а временами она даже готова была вставать в девять часов утра и отправляться вниз к морю. Ему было теперь совсем плохо, юному художнику, потому что он не мог больше пользоваться обеими своими руками, не мог удержать карандаш, не мог двигать кистью. Несмотря на это, он не терял мужества. Кисть или карандаш он брал в рот и медленно двигая головой наносил линии на бумагу или на холст. Должно быть оттого, что он все время думал о принцессе, у него выходило только очень маленькое, почти кукольное личико девушки и открытая грудь, на которой вместо сосков он рисовал маленькие сердечки. Может быть, думал он про себя, это место, где женская природа является наиболее плодоносной, питающей и жертвенной, это место у его принцессы сильнее связано с сердцем, сильнее, чем с ее страстями. Очень неприлично, безжизненно и по-детски выглядели эти фигурки, и немногие, глядя на них, могли подозревать о его таланте.
Так шли годы. Каждый день принцесса спускалась к морю. Ее одежда стала проще и, благодаря этому, благороднее и элегантнее, ее ногти больше не были такими кроваво-красными, и иногда даже видели, как она помогает художнику прибирать его жилище. Чаще играла она на берегу с маленькой деревенской девочкой, а ее радостные крики в время охоты доносились до художника, в котором все больше становился вороньего Каждую новогоднюю ночь стояла она перед ним со своей чашей. На третий год он опрокинул чашу левой ногой, на четвертый — правой, и обе его ноги превратились в вороньи лапы. На пятый год он оттолкнул чашу бедром, а на шестой — плечом. Каждый раз ворон не позволял ему стать жирной свиньей и давал свое собственное обличье, так что на седьмой год только голова художника оставалась человеческой.
Однако, в то время как художник превращался в ворона, менялась и принцесса. С каждым годом ей становилось все труднее принимать волчье обличье, и ее человеческая натура держалось все крепче. А так как Змеиный Князь имел власть только над ее волчьей сущностью, он постепенно утрачивал свое влияние на нее. Все злее и страшнее неистовствовал он в своей пещере и от злости рвал волосы из своей бороды.
В далеком Цунтрапезе тоже происходили удивительные вещи. Что касается королевской дочери, то она перестала приводить в порядок ворсинки на коврах, не мыла так часто руки, а понюхав их как-то, нашла, что не чувствует отвращения, так что она даже решилась уменьшить употребление духов. Бесспорно, что от этого очень выиграла государственная казна. Она также перестала быть такой уступчивой и однажды даже осмелилась возразить своему отцу, королю, о чем, конечно, на следующий день с плохо скрываемой радостью напечатали в своих сообщениях все городские газеты.
Когда наконец наступила седьмая новогодняя ночь, художник вновь стоял перед принцессой и с тревогой смотрел на чашу с плодами в ее руках. На этот раз случилось так, что сомнения овладели его сердцем и мужество покинуло его. Его разум говорил ему, что освобождение принцессы не единственное дело на земле и что он напрасно потерял свой человеческий облик, и, не находя ответа на свои тяжелые сомнения, он почувствовал себя одиноким, как никогда прежде. Однако было в нем нечто такое, что было сильнее его самого и что заставило его поднять голову и из всех сил ударить ею по чаше. И тут же он полностью потерял свой человеческий вид и стал вороном. Но в тот же миг, когда его человеческое лицо превратилось в воронье, обрушилась гора, и темный Змеиный Князь встретил свою смерть. В гавани же оказался корабль с поднятыми парусами, на который поднялась принцесса, чтобы отправиться домой. Вокруг мачт корабля кружились три птицы и сопровождали его почти до побережья Цунтрапеза. Там царила великая радость и звучали все колокола по случаю возвращения темной принцессы, а когда обе они обнялись при встрече, темная и светлая, то снова слились в одну, и безжизненная модная кукла стала настоящей молодой девушкой. Корабль при этом (что можно отнести к многочисленным чудесам этой истории) вместо сорока дней плыл только четыре.
А в хижине художника сидели в это время на спинке стула три птицы. Якоб спал, однако ворон, который прежде был художником, не мог спать, не спала и Манда, потому что у сов принято бодрствовать по ночам. «Почему же, — с тоской произнес художник, — Бог допустил, чтобы я стал вороном? Ведь я справился со своей задачей. Разве я вел себя недостойно, а сердце мое не чисто?» Манда захлопала глазами и после небольшой паузы ответила: «Я думаю, ты действовал против природы любви. Принцесса полюбила тебя, а ты ее, и несмотря на это ты отвергал ее и ее дары, хотя все это тебе не раз предлагалось. Это бесчеловечно, и поэтому ты теперь стал вороном». Задумался художник. «Если бы я принял их, то теперь был бы свиньей». «Это так, — сказала Манда, — у людей всегда оказывается так, что в известных случаях не остается ничего другого, как стать свиньей или вороном».
Как раз при этих ее словах распахнулась дверь и на пороге стояла принцесса. Волосы ее были не причесаны, а руки пахли землей и даже немного навозом, потому что она пришла из своего сада, где работала, чтобы вновь сделать землю плодородной. Однако художнику она понравилась еще больше, чем прежде. Она стояла перед ним, и когда увидела его в обличье ворона, то почувствовала в своем сердце что-то такое, чего она никогда прежде не знала и что люди называют жалостью или состраданием. Это чувство было таким острым, что пересилило ее болезненную гордость, и она заплакала. И эти слезы, которые упали на вороньи перья, вновь превратили ворона в человека, так что они все были счастливы, и картины, которые он после этого писал, стали еще прекраснее. Удивительным образом в то же мгновение нашлась давно потерянная А из имени Манды. Она застряла под той половицей, которую художник теперь в своем сердце поднял, и никто не знал, как она туда попала. И никто не радовался этому больше, чем сама «А» манда.
При попытке толкования этого рассказа здесь мы можем коснуться только основного хода событий, не входя в многочисленные детали. Совершенно очевидно, что речь идет о проблеме тени. В психологии К. Г. Юнга под тенью понимают персонификацию того внутреннего содержания, которое в продолжение нашей жизни ощущается как неполноценное или злое и вследствие этого не допускается в сознание, вытесняется или отбрасывается. Что касается коллективного аспекта, по «тень символизирует темные глубины общечеловеческого: присущее от рождения любому человеку стремление к темному и низшему»[113]. В нашей сказке тень представлена Змеиным Князем, и связана с проблемой рассказчика, хорошо различимой уже во многих предшествующих поколениях. Действительно, в семье этого человека уже в поколении родителей и дедов осуществлялось характерное для той эпохи сильное табуирование сексуальности и агрессивности. Благодаря этому значительная часть невостребованной витальности была вытеснена в бессознательное. С психологической точки зрения, принцесса в качестве женского аспекта рассказчика выражает его чувственную сторону, которая в связи с этими обстоятельствами уже с детства была значительно искажена. Из-за того, что все темные чувства выпали в бессознательную область тени, его чувственный мир оказался разрушенным, и возник тот стерильный порядок, который ведет к бесплодности и пустоте. В сказке обнаруживается путь к разрешению этой проблематики. Фигура художника воплощает новую художественную сторону, которая была еле заметна в этом, в основном рационально ориентированном, мужчине. Излечение может прийти только от этого персонажа, с простотой и достоинством служащего образам (Gestaltungen), всплывающим из бессознательного. Пассивность героя-художника, сила которого заключается преимущественно в терпении и перенесении страданий от превосходящей силы, соответствует предстоящей индивидуации второй половины жизни. Начавшийся в ходе анализа путь к ней состоит в постижении своей собственной темноты, которое он переживает в морском путешествии, означающем погружение в бессознательное. Он должен суметь перенести все то, что лежит в темной глубине его существа, должен овладеть всем этим и тем самым претерпеть метаморфозу. Это изменение представлено постепенным потемнением и переходом в анимистическую область. Это означает, что Я временно поглощается миром темных негативных идей. Этот темный мир символизируют обе птицы-помощницы, а их способность летать говорит о причастности к миру фантазии. Будучи совой и черным вороном, они относятся, с одной стороны, к ночной и темной стороне жизни, с другой же стороны, это птицы мудрости. Мудрость, однако, достигается только тем, кто глубоко постиг и темную сторону людского.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
G. Adier. The Living Symbol. Routledge and Kegan, London, 1961.
G. Adier. «Methods of Treatment in Analytical Psychology», in:
Psychoanalytic Techniques. Hrsg. v. В. В. Wolman, Basic Books Inc., 1967.
W. Alex. Depression in Women. Professional Reports. 16th Annual Joint Conference of the Societies of Jungian Analysts of Northern and Southern California, 1968.
A. I Allenby. «Angels as Archetype and Symbol», in: Der Archetyp. Verhandlungen des 2. internationalen Kongresses fur Analytische Psychologie 1964, Basel — New York.
Altagyptische Marchen. Ubertr. u. bearb. v. E. Brunner-Traut. Hrsg. v. F. v. d. Leyen, Dusseldorf — Koln 1963.
H. C. Andersen. Gesammelte Marchen. Manesse Bibliothek der Weltliteratur, Band 1.Hrsg. v.F. Storrer-Madelung, Zurich o. J.
Apuleius, Amor und Psyche. Mit einem Kommentar von E. Neumann, Zurich, 1951.
U. Baumgardt. Konig Drosselbart und C. G. Jungs Frauenbild. Kritische Gedanken zu Anima und Animus, Olten und Freiburg 1987.
H. v. Beit. Symbolik des Marchens, Bd. 1–3, 2. verb. Aufl., Bern 1960.
H. v. Beit. Das Marchen, Bern 1965.
E. Berne. Spiele der Erwachsenen, Reinbek 1967.
В. Bettelheim. Kinder brauchen Marchen, Stuttgart 1977.
J. Bilz. «Marchengeschehen und Reifungsvorgange unter tiefenpsychologischen Gesichtspunkten», in: Buhler-Bilz. Das Marchen und die Phantasie des Kindes, Munchen 1961.
R. Blomeyer. «Symbole: Einstellungen — Definitionen — Wirkun-gen», in: Analytische Psychologie 7/1. Basel 1976.
Jorge Luis Borges. Einhom, Sphinx und Salamander, Munchen 1964.
E. Cassirer. Philosophic der symbolischen Formen, Berlin 1923–1929.
D. Chaplin. Das artzliche Denken der Hindu, Leipzig 1930. Danische Volksmarchen. Hrsg. v. Laurits Bodker, Dusseldorf — Koln1964.
Deutsche Marchen aus dem Donauland. Hrsg. v. P. Zaunert, Dusseldorf-Koln 1958.
Deutsche Marchen seit Grimm. Hrsg. v. P. Zaunert, Dusseldorf— Koln 1964.
H. Dieckrnann. Marchen und Traume als Heifer des Menschen, Stuttgart 1966.
H. Dieckrnann. «Der Wert des Marchens fur die seelische Entwicklung des Kindes», in: Praxis der Kinderpsychologie und Kindeфsychiatrie, Heft 2/1966.
H. Dieckrnann. Probleme der Lebensmittel. Stuttgart 1968. H. Dieckrnann. «Das Lieblingsmarchen der Kindheit als therapeutischer Faktor in der Analyse», in: Praxis der Kinderpsychologie und Kinderpsychiatrie, 17. Jg., H. 8/1968.
H. Dieckmann. «Magic und Mythos im menschlichen UnbewuBten», in. Wege zum Menschen, 21. Jg., H. 6/Juni 1969.
H. Dieckmann. Individuation in Marchen aus 1001-Nacht, Stuttgart 1974.
H. Dieckmann. «Typologische Aspekte im Lieblingsmarchen», in:
Analytische Psychologie 6/1975.
H. Dieckmenn. Der blaue . Reihe «Weisheit im Marchen», Zurich 1986.
H. Dieckmann. Komplexe und ihre Bedeutung in Diagnostik und Therapie, Heidelberg 1990.
H. Diecmkann. «Dogma und freier Geist. Uberlegungen zum sogenannten System der Analytischen Psychologie C. G. Jungs». Unveroffentlichter Vortrag auf der Friihjahrstagung der Deutschen Gesellschaft fiir Analytische Psychologie in Bad Schwalbach, Marz 1990.
M. Eliade. Schamanismus und archaische Ekstasetechnik, Zurich 1956.
Es war einmal. Marchen der Volker. Hrsg. v. Sigrid v. Massenbach, Baden-Baden 1958.
W. Y. Evans-Wentz.Das tibetanische Buch der grofien Befreiung, Munchen 1955.
M.-L. v. Franz. Die Visionen des Nicolaus von Fliie. Studien aus dem C. G. Jung-Institut, Zurich 1969.
M.-L. v. Franz. «Bei der schwarzen Frau. Studien zur analitischen Psychologie C. G. Jungs», in: Festschrift zum 80. Geburtstag von C. G. Jung, Zurich 1955.
V.-L. v. Franz. Das Bose im Marchen. Studien aus dem C. G. Jung-Institut, ZurichXIII, Zurich 1961.
Franzosische Volksmarchen. (Marchen der Wfeltliteratur. Hrsg. von F. v. d. Leyen/P. Zaunert), Jena 1923.
S. Freud. Marchenstoffe in Traumen. Ges. Werke, in Einzelbanden Bd. 10, London 1946, Frankfurt/Main.
J. Gebser. Ursprung und Gegenwart, Stuttgart 1953.
GEO-Wissen Nr. 2 vom 7. 5. 1990.
J. W. v. Coethe. Der Fischer. Propylaen-Ausgabe-Goethes samtl. Wfcrke, Bd. 3. Propylaen-, Berlin o. J.
E. Harding. Das Geheimnis der Seele, Zurich 1948.
W. Hauff. Samtliche Werke, Gera 1896.
J. Hillman. Selbstmord und seelische Wandlung, Zurich 1966.
J. Hillman. «Anima», in. Spring, Dallas 1973.
Homers Odyssee. Nach der ersten Ausgabe von J. Hoss, Stuttgart und Berlin o. J.
Inselmarchen des Mittelmeeres. Hrsg. v. Felix Karlinger, Dusseldorf-Koln 1960.
J. Jacobi. Die Psychologie von C. G. Jung, Zurich 1957.
J. Jacobi. «Das Religiose in den Malereien von seelisch Leidengen», in. Neurose und Religion. Hrsg. von J. Rudin, Olter und Freiburg o. J.
A. Jaffe. Bilder — Symbole aus E. T. A. Hoffmanns Marchen «Der goldene Topf». Psychologische Abhandlungen, Bd. VII, Zurich 1950, Neuausgabe: Hildesheim 1978.
Japanische Marchen (Marchen der Weltliteratur. Hrsg. v. d. Leyen), Dusseldorf — Koln 1964.
C. G. Jung. «Die Lebenswende», in: Seelenprobleme der Gegenwart, Zurich 1931.
C. G. Jung. Uber psychische Energetik und das Wesen der Traume. Allgemeine Gesichtspunkte zur Psychologie des Traumes, Zurich 1948.
C. G. Jung. «Die Visionen des Zosimus», in. Psychologische Abhandlungen, Bd. 9, Zurich 1954.
C. G. Jung. Psychologische Typen. Ges. Werke, Bd. 6., Zurich 1960.
C. G. Jung. Die transzendente Funktion. Ges. Werke, Bd. 8: Die Dynamik des UnbewuBten, Zurich 1967.
C. G. Jung. Mysterium Conjunctionis, Bd. 2, Ges. Werke, Bd. 14/2, Zurich 1968.
C. G. Jung. Symbole der Wandlung. Ges. Werke,Bd 5, Olten und Freiburg 1973.
E. Jung.Die Anima als Naturwesen. Studienzur Analytischen Psychologie C. G. Jungs. Festschrift zum 80. Geburtstag von C. G. Jung, Bd. 2., Zurich 1955.
E. Jung. «Der GroBinquisitor. Ein Beitrag zum Archetyp des groBen Vaters», in: Zeitschrift fur Analytische Psychologie und ihre Grenzgebiete 2/2, Berlin 1971.
V. Kast. «Weibliche Werte im Umbruch — Konsequenzen fur die Partnerschaft», in: Analytische Psychologie 10/2, Basel 1979.
V. Kast. Marchen als Therapie, Olten und Freiburg 1986.
W. Keller. Und die Bibel hat doch recht, Dusseldorf 1955.
Kinder- und Hausmarchen. Gesammelt durch die Gerb. Grimm. Hrsg. v. F. v. d. Leyen, Jena 1927.
W. Laiblin. «Der wilde Mann», in: Almanach 1960, Stuttgart.
W. Laiblin. «Dergoldene Vogel», in: Almanach 1961, Stuttgart.
L. Levy-Bruhl. Die geistige Welt der der Primitiven, Dusseldorf— Koln 1959.
F. v. d. Leyen. Die Welt der Marchen, Dusseldorf 1953.
К. Lorenz. Das sogenannte Bose. Wien 1963.
К. Lorenz. Uber tierisches und menschliches Verhalten,Bd. 2, Munchen 1965.
M. Liithi. Das europaische Volksmarchen, Bern 1947.
С. A. Meier. Antike Inkubation und moderne Psychotherapie, Zurich 1949.
E. Neumann. Umkreisung der Mitte, Zurich 1953.
E. Neumann. Das Kind, Zurich 1963.
Nordamerikanische Indianermarchen. Hrsg. v. G. A. Konitzky, Dusseldorf-Koln 1963.
Nordische Volksmarchen, Bd. 1. Hrsg. v. Fr. v. d. Leyen/P. Zaunert, Jena 1922.
Pantschatantra. Hrsg. und libers, v. L. Alsdorf, BergenII 1952.
Das Papageienbuch. Ubertragung von J. Hertel, Dusseldorf 1959.
W. Pauli. Der Einfluss archetypischer Vorstellungen aufdie Bildung naturwissenschafllicher Theorien bei Kepler. Studien aus dem C. G. Jung-Institut, Bd. 4, Zurich 1952.
O. Rank.Das Inzestmotiv in Dichtung und Sage, Leipzig-Wien 1926.
К. Rasmussen. Die Gabe des Adiers. Eskimo-Marchen aus Alaska. Ubers. Und bearb. v. A. Schmucke, Frankfurt/Main 1937.
Reihe «Weisheit im Marchen», Zurich.
Russische Volksmarchen. Ubers. v. A. v. Lowis of Menar. Hrsg. v. F. v. d. Leyen, Dusseldorf — Koln 1959.
F. Schiller. Die Weltweisen. Samtl. Werke, 1. Band, Berlin o. J.
Schwedische Volksmarchen. Hrsg. u. ubers. v. Kurt Schier, Dusseldorf — Koln 1971.
R. A. Spitz.Die Entstehung der ersten Objektbeziehungen, Stuttgart 1960.
Sudamerikanische Indianermarchen. Hrsg. v. Th. Koch-Griinberg, Jena 1921.
H. Traxler. Die Wahrheit uber Hansel und Gretel, Frankfurt/Main 1963.
O. Graf Wittgenstein. «Das Reifungserleben im Marchen», in: Das Kraftfeld des Menschen und Forschers Gustav Richard Heyer.
Приложение
Ханс Дикманн
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 125; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!