Голубой, зеленый, желтый, красный 8 страница
Бледнеют зимы. И шепчет осень.
Порой и звери сюда дойдут.
Порой примчится сюда и птица.
И затоскуют? Что делать тут?
Пойдут, забродят, и упадут,
Устав стремиться, устав кружиться.
При Море черном стоят столбы.
От дней додневных. Число их грозно.
Число их веще меж числ Судьбы.
И их значенья на крик мольбы: –
Навек. Безгласность. Враждебность. Поздно.
В путь
День меняется на вечер, коротается,
Солнце красное на Запад содвигается
Лес зеленый на пределах стал светлей,
Лес зеленый в чаще принял тьму теней.
В путь‑дорогу, в путь‑дорогу, в даль скитания,
Воздохнув, пошли, идут мои мечтания
Белый лик, тесовый гроб, туман, тоска
В путь‑дорогу. В путь Дорога далека.
К норнам
Парки, Норны, Суденицы,
Назначающие час,
Необманные Девицы,
Кто вам, страшным, предал нас?
Парки, Норны, Суденицы,
Скоро ль мой настанет час?
Ткань готова Бредил Случай.
Я встречался с Красотой.
Больше, Миг, меня не мучай,
Не сменяй черту чертой.
Да укроюсь черной тучей,
Да упьюсь моей бедой.
Это – Было, Есть, и Будет –
Раздробило цельность сна.
Норны, Север да остудит
Сердце, где жила Весна.
Пусть меня весь мир забудет.
Мной забыт он Тишина.
Тесный грот
Тесовый гроб, суровый грот смертельных окончаний,
В пространстве узких тесных стен восторг былых
лобзаний.
Тяжелый дух, цветы, цветы, и отцветанье тела,
|
|
|
Застылость чувственных красот, в которых жизнь
пропела.
Безгласность губ, замкнутоесть глаз, недвижность ног
уставших,
Но знавших пляску, быстрый бег, касанье ласки
знавших.
Тесовый гроб, твой ценный клад еще прекрасен ныне,
Не сразу гаснет смелый дух померкнувших
в пустыне.
Но, тесный грот, твой мертвый клад в ужасность
превратится.
Чу, шорох. Вот Безглазый взгляд. Чу, кто‑то шевелится.
Путь туда
Путь туда – бесповоротный,
В безызвестную страну,
Может, к низости болотной,
Может, в вечную Весну,
Может, к радости вольготной,
Может, в омут, вниз, ко дну.
Лютый зверь туда прорыщет,
И навек прощайся с ним,
Путь туда едва кто ищет,
У живых он нелюбим,
Только Ветер, он просвищет,
Но воротится другим.
Ничего он не расскажет,
Только дивно воздохнет,
Тень от трав иною ляжет,
Ниже глянет Неба свод,
Сердце словно кто‑то свяжет,
Тьма в нем, тьма в нем запоет.
Синий камень
Если хочешь молча плакать с неразлучною тоской,
Приходи смотреть на травы, на осоку над рекой.
Травы белый цвет роняют на текучую волну.
Шелестит, шуршит осока. Боль в душе идет ко дну.
Приходи сюда к теченью, в преломлении зари.
|
|
|
Неподвижный Синий камень, как любимый, избери.
В тихом шелесте осоки, в белом цвете лепестков,
Ты уснешь на Синем камне, меж зеленых берегов.
Не увидят, не узнают, не притронутся к слезам
Не увидишь сам, что видно душу синим Небесам
Только дрогнешь, как приснится, что навек – река
с тобой,
Неподвижный Синий камень. Небо, сумрак голубой.
Всебесприютность
Не вся ли Земля для меня – отчизна моя роковая?
Не вся ли Земля – для мeня?
Я повсюду увижу – из серых туманов рождение
красного дня,
И повсюду мне Ночь будет тайны шептать,
непостижности звезд зажигая.
И везде я склонюсь над глубокой водой,
И, тоскуя душой, навсегда – молодой,
Буду спрашивать, где же мечты молодые
Будут счастливы, видя цветы золотые,
Без которых всечасно томится душа.
О, Земля одинакова всюду, в жестоком нежна,
в черноте хороша.
Я повсюду найду глубину отражений зеркальных
Чьих‑то глаз вопрошающих, сказок печальных,
В их сияньи немом темноты и огня.
Не вся ли Земля – нам отчизна, навек роковая?
И Небо, все Небо – для них, для меня,
Повсюду нас Ночь обоймет, нам звезды, как слезы,
роняя.
Близ синего камня
Близ Синего камня песок золотой,
Песок золотой измельченный Водой.
|
|
|
Вода голубая прозрачная днем,
И черная злая во мраке ночном.
Близ Синего камня песок золотой,
И падает с Неба звезда за звездой.
Вода умножает и точит песок,
А Камень все тот же и путь вес далек.
Пути все далеки для тех кто идет
Песком измельченным над сказкою вод.
И вечно все тот же песок золотой,
Близ Синего камня над вечной Водой.
Вопль
Я верю в возможную силу и правду – его,
всепобедного Света,
Но есть несчастливцы, что гибнут зимою задолго
до роскоши лета.
Я знаю что мною озер серебристых в горах
и в лесах первозданных.
Но сколькие умерли в жаркой пустыне, без влаги,
без капель желанных.
Я видел, как кондор царит над пространством,
как мощь альбатроса прекрасна.
Но сколько убитых для них именитых, подумать –
подумать ужасно.
Я вижу, я слышу я помню я знаю что было
что есть здесь что будет.
Но, в бездну из бездны срываясь, в столетьях,
мои вопль никого не пробудит.
Отсветы
Мы – несколько маленьких раковин близ кипенья
бессмертных морей.
Мы – несколько пенных узорностей, летим все скорей
и скорей.
Мы – белые тучки чуть видные бахрома разорвавшихся
гроз.
Мы таем, блистаем, и падаем слезами на мертвый
|
|
|
утес.
Мы стебли былинок что выросли на разбитой стене
крепостной.
Весною своею цепляемся за осень мечты неземной.
Мы думаем будто мы думаем нами думают вихри
миров.
Мы отзвуки тысячных отзвуков от звука нездешних
громов.
Мы думаем будто мы ведаем Воскресенья
зиждительный свет.
Мы, бедные бледные отсветы оттуда где места нам
нет.
Амулеты из агата
Где же ты, сын мщенья?
Красинский
Пой и проклинай!
Мицкевич
Черные вороны
Черные вороны, воры играли над нами.
Каркали. День погасал.
Темными снами
Призрак наполнил мне бледный бокал.
И, обратившись лицом к погасающим зорям,
Пил я, закрывши глаза,
Видя сквозь бледные веки дороги с идущим
и едущим сгорбленным Горем.
Вороны вдруг прошумели как туча, и вмиг
разразилась гроза.
Словно внезапно раскрылись обрывы.
Выстрелы, крики, и вопли, и взрывы.
Где вы, друзья?
Странный бокал от себя оторвать не могу я,
и сказка моя
Держит меня, побледневшего, здесь, заалевшими
снами‑цепями.
Мысли болят. Я, как призрак, застыл.
Двинуться, крикнуть – нет воли, нет сил.
Каркают вороны, каркают черные, каркают злые
над нами.
Амулеты из агата
Амулеты из агата,
И других цветных камней,
Ты дала мне в час заката,
В час заката красных дней.
Я с самим собой прощался,
О, Колдунья, и с тобой,
Обещал я, обещался
Быть в пещере голубой.
Да, к полдневной позолоте
Позабывши путь и след,
Подбирать в лазурном гроте
К амулету амулет.
Я свершил обет заклятья,
Я забыл, сдержав свой нрав,
Розы губ, восторг объятья,
Изумруды нежных трав.
Камни, камни заклинаний
Ты дала мне – вот они.
В их узорах – мир стенаний,
Чуть один пошевельни.
В них напевность так богата,
В их мерцаньях – смерть врагу.
Но враждою сердце смято,
Больше быть здесь не могу.
Стопы грома в миг раската,
Вот они – бери, скорей.
О, заклята жизнь агата,
Сколько воли в снах камней!
Крик
Мой крик был бы светлым и юным, –
Не встретив ответа, он сделался злым.
И предал я дух свой перунам,
Я ударил по звонким рыдающим струнам,
И развеялась радость, как дым.
Я был бы красивым,
Но я встретил лишь маски тьмы тем
оскорбительных лиц.
И ум мой, как ветер бегущий по нивам,
Стал мнущим и рвущим, стал гневным,
ворчливым,
Забыл щебетания птиц.
Над Морем я плачу,
Над холодной и вольной пустыней морей.
О, люди, вы – трупы, вы – звери, в придачу,
Я дни меж солеными брызгами трачу,
Но жить я не буду в удушьи людей.
Полночный час
Полночный час. Ведовски‑страшный час.
День схоронен. И вновь родится сложность.
Разъять восторг и пытку – невозможность.
Из вышних бездн глядит бездонность глаз.
Как жутко мне. Вот глуше все и тише.
И веянье я слышу в тишине.
Так бархатно. Как будто льнет ко мне
Беззвучное крыло летучей мыши.
Круги
Круговидные светила –
Без конца и без начала.
Что в них будет, то в них было,
Что в них нежность, станет жало.
Что в них ласка, есть отрава,
А из мрака, а из яда
Возникает чудо‑слава,
Блеск заманчивый для взгляда.
Из вулканов, из обрывов,
Рудников и разрушенья –
Роскошь ярких переливов,
Драгоценные каменья.
Из кошмарности рождений,
С свитой грязи, крови, криков –
Светлый гений песнопений,
Сонмы стройных женских ликов.
А из жизни вновь могила,
И горят, лазурно, ало,
Круговидные светила,
Без конца и без начала.
Индийский тотем
Индийский тотем – жуткий знак,
Резная сложная колонна.
Из зверя – зверь. Кто друг, кто враг,
Не разберешь. Здесь все – уклонно.
Друг друга держат все во рту,
Убийца – каждый, и убитый.
Грызя, рождают красоту,
Глядят бесовски‑волчьей свитой.
Уста, и пасти, и глаза,
Зверинокрылость, чудо‑рыба.
В цветных зрачках горит гроза,
Жизнь в жизни – в змейностях изгиба.
И древо жизни мировой
Растет в чудовищной прикрасе,
Являясь мной, чтоб стать тобой,
Пьяня и множа ипостаси.
Святой Георгий
Святой Георгий, убив Дракона,
Взглянул печально вокруг себя.
Не мог он слышать глухого стона,
Не мог быть светлым – лишь свет любя.
Он с легким сердцем, во имя Бога,
Копье наметил и поднял щит.
Но мыслей встало так много, много,
И он, сразивши, сражен, молчит.
И конь святого своим копытом
Ударил гневно о край пути.
Сюда он прибыл путем избитым.
Куда отсюда? Куда идти?
Святой Георгий, святой Георгий,
И ты изведал свой высший час!
Пред сильным Змеем ты был в восторге,
Пред мертвым Змием ты вдруг погас!
Встреча
Сон жуткий пережил вчера я наяву.
По улице я шел – один, не я всегдашний,
Лишь тело, труп меня, что телом я зову.
Тюрьма передо мной своей грозилась башней.
И вот навстречу мне идет моя душа,
Такая же, как я, до грани совпаденья.
Так прямо на меня, упорно, не спеша,
С решением немым жестокого виденья.
Мой труп упрямо шел. Был труден каждый шаг.
Но встреча этих двух сближалась неуклонно.
Как будто в зеркале, вот – я, но я – мой враг.
Идем. Тюрьма молчит. Враждебна высь, бездонна.
Все ближе, ближе мы. Бледнею я и он.
И вдруг нас больше нет. Миг ужаса. Миг встречи.
Ум вброшен в темноту. На башне тихий звон.
Кому‑то целый мир, упав, налег на плечи!
Призрачный набат
Я дух, я призрачный набат,
Что внятен только привиденьям.
Дома, я чувствую, горят,
Но люди скованы забвеньем.
Крадется дымный к ним огонь,
И воплем полон я безгласным, –
Гуди же, колокол, трезвонь,
Будь криком в сумраке неясном.
Ползет густой, змеится дым,
Как тяжкий зверь – ночная чара.
О, как мне страшно быть немым
Под медным заревом пожара!
Тетенька из села
– Тетенька, тетенька, миленькая,
Что ты такая уныленькая?
Или не рада, что к нам из села
В город пошла ты, и в город пришла?
– Эк ты, девчонка, горазда болтать.
Чуть подросла, от земли не видать,
Только и знаешь – шуршишь, словно мышь.
Что же ты тетку свою тормошишь?
– Тетенька, может, мой разум и мал,
Только вот вижу – наш смех замолчал.
Тетенька, право, мне страшно с тобой,
Точно здесь кто‑то еще есть другой.
– Девонька, эти ты глупости брось,
К ночи нельзя так болтать на авось.
Лучше давай про село расскажу,
После помолимся, спать уложу.
В городе, девонька, все бы вам смех,
В городе много забав и утех.
Наши избенки‑то, наше село
Лесом, потемками все облегло.
В лес за дровами – а там лесовик,
Вон за стволом притаился, приник.
Чур меня, крикнешь он вытянет нос,
Так захохочет – по коже мороз.
Ночью, как это так выйдешь на двор,
Звери какие‑то смотрят из нор,
Совы на крыше усядутся в 'ряд,
Углем глаза, как у ведьмы, горят.
В избу назад – а в клети домовой,
Ты на полати – а он уж с тобой,
Вот навалился – и стонешь во сне,
Душно так, тяжко так, страшно так мне.
Нежити ходят, бормочут во тьму,
Шепчут, скривясь, – ничего не пойму.
Словно они балалаечники,
Баешники, перебаешники.
Тетка умолкла. Девчонка спала.
Тетки дослушать она не могла.
Обе застыли, и в комнате той
Явно, что кто‑то еще был другой.
Подменыш
Я мать, и я люблю детей.
Едва зажжется Месяц, серповидно,
Я плачу у окна.
Мне больно, страшно, мне мучительно‑обидно.
За что такая доля мне дана?
Зловещий пруд, погост, кресты,
Мне это все отсюда видно,
И я одна.
Лишь Месяц светит с высоты.
Он жнет своим серпом? Что жнет? Я брежу.
Полно. Стыдно.
Будь твердой. Плачь, но твердой нужно быть.
От Неба до Земли, сияя,
Идет и тянется нервущаяся нить.
Ты мать, умей, забыв себя, любить.
Да, да, я мать, и я дурная,
Что не умела сохранить
Своих детей.
Их всех сманила в пруд Колдунья злая,
Которой нравится сводить с ума людей.
Тихонько ночью приходила,
Когда так крепко я спала,
Мой сон крепя, детей будила.
Какая в ней скрывалась сила,
Не знаю я. Весь мир был мгла.
Своей свечой она светила,
И в пруд ее свеча вела.
Чем, чем злодейка ворожила,
Не знаю я.
О, с теми, кто под сердцем был, расстаться,
О, жизнь бессчастная моя!
Лишь в мыслях иногда мы можем увидаться,
Во сне.
Но это все – не все. Она страшней, чем это.
И казнь безжалостней явила Ведьма мне.
Вон там, в сияньи месячного света,
В той люльке, где качала я детей,
Когда малютками они моими были,
И каждый был игрушкою моей,
Пред тем, как спрятался в могиле
И возрастил плакун‑траву,
Лежит подменыш злой, уродливый, нескладный,
Которого я нежитью зову,
Свирепый, колченогий, жадный,
Глазастый, с страшною распухшей головой,
Ненасытимо‑плотоядный,
Подменыш злой.
Чуть взглянет он в окно – и лист березы вянет.
Шуршит недобрый вихрь желтеющей травой, –
Вдруг схватит дудку он, играть безумно станет,
И молния в овины грянет,
И пляшет все кругом, как в пляске хоровой,
Несутся камни и поленья,
Подменыш в дудку им дудит,
А люди падают, в их сердце онеменье,
Молчат, бледнеют – страшный вид.
А он глядит, глядит стеклянными глазами,
И ничего не говорит.
Я не пойму, старик ли он,
Ребенок ли. Он тешится над нами.
Молчит и ест. Вдруг тихий стон.
И жутко так раздастся голос хилый:
«Я стар, как древний лес!»
Повеет в воздухе могилой.
И точно встанет кто. Мелькнул, прошел, исчез.
Однажды я на страшное решилась: –
Убить его Жить стало невтерпеж
За что такая мне немилость?
Убрать из жизни эту гнилость
И вот я наточила нож.
А! Как сегодня ночь была, такая
На небе Месяц встал серпом
Он спал Я подошла Он спал Но Ведьма
злая
Следила в тайности, стояла за углом.
Я не видала Я над ним стояла:
Я только видела его.
В моей душе горело жало,
Я только видела его.
И жажду тешила немую: –
Вот эту голову, распухшую и злую,
Отрезать, отрубить, чтобы исчез паук,
Притих во мраке гробовом.
«Исчезнешь ты!» И я ударила ножом.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 99; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!