Задача № 5 (автор – Тодор Червенков)
Даны предложения на языке сольресоль и их переводы на русский язык:
1. Редо фаресими сольдореля сольсидо фасимире.
Мой черный кот быстро бежит.
2. Ля сольмисире сольдосольдо ремисифа реми рефаредо.
Учитель медленно открывает твой буфет.
3. Рефа сольмисире сольфамидо ляредоля ля фаресими ляфамидо.
Его старый учитель покупает маленького кота.
4. Ля ресольсольдо лядореля ресоль рефасире ляредосоль.
Плотник продает наш белый ящик.
5. Ля дофареля силями ля сисифадо.
Богач ненавидит адвоката.
Задание 1. Переведите на русский язык:
Реси сисифадо лядореля ля рефаредо домифаля.
Задание 2. Переведите на язык сольресоль:
Молодой плотник любит вашего кота.
Бедняк быстро закрывает черный ящик.
Из задачи видно главное свойство языка сольресоль: все слова в нем составлены из слогов – названий нот (до, ре, ми, фа, соль, ля, си ). Сравнив предложения, в которых повторяются слова (1 и 3, 2 и 3), устанавливаем, что 'кот' – фаресими , 'учитель' – сольмисире. Часто повторяющееся слово ля является артиклем и ставится перед существительным (здесь угадывается влияние родного языка автора – французского, хотя для носителей многих других языков, например русского, артикль – это вовсе не так просто). Иногда перед существительными вместо него стоит двусложное слово, начинающееся на ре, – так в языке сольресоль выглядят притяжательные местоимения.
Из предложений 1 и 3 видно, что редо – 'мой', а рефа – 'его'. Поискав похожие слова в других предложениях, находим: реми 'твой', ресоль 'наш'. Выпишем эти слова по порядку нот в их вторых слогах:
|
|
|
редо 'мой' – реми 'твой' – рефа 'его' – ресоль 'наш'.
Ясно, что порядок лиц (я, ты, он, мы, вы, они) соответствует порядку нот (до, ми, фа, соль, ля, си ), при этом комбинация, состоящая из двух одинаковых нот – рере , пропускается. Теперь мы можем достроить слова реля 'ваш' и реси 'их'.
Местоимения в языках мира – это одна из самых типичных областей необъяснимых исключений. К примеру, почему в русском языке дательный падеж от местоимения ты звучит как тебе , а от местоимения я – как мне (ни одного общего звука с начальной формой)? У местоимения мы и соответствующего ему притяжательного местоимения наш тоже нет ни одного общего звука. Для искусственных языков, напротив, такие нерегулярности не особенно характерны. Так, в сольресоле личные местоимения тоже состоят из двух слогов, только первый слог у них – до , а второй выбирается по тому же принципу, что и у притяжательных местоимений. Такие регулярные отношения между личными и притяжательными местоимениями непривычны для европейцев: если вспомнить даже такие русские или английские пары, где есть хоть какое-то сходство между двумя местоимениями (ты – твой, вы – ваш, he – his, you – your ), сразу видно, что образовать один член в такой паре от другого простым способом невозможно. Более того, даже в тех языках, где регулярная связь между этими двумя классами слов есть, притяжательное местоимение чаще всего устроено сложнее, чем личное; например, по-китайски 'я' звучит как wo , а 'мой' – как wo de , 'ты' – как ni , а 'твой' – как ni de .
|
|
|
Обратим внимание, что в предложениях есть слова с противоположным значением – антонимы: 'быстро' ~ 'медленно' и 'черный' ~ 'белый'. В естественных языках подобные слова бывают связаны друг с другом словообразовательно (напр., просто ~ непросто ). Может быть, так обстоит дело и в языке сольресоль? Оказывается, да, но устроены в этом языке антонимы очень необычным образом. Присмотревшись к паре предложений 1 и 2 и к паре предложений 1 и 4, мы найдем похожие слова фасимире ~ ремисифа и сольдореля ~ ляредосоль . Отсюда мы можем сделать вывод, что антонимы образуются друг из друга переворачиванием порядка слогов. Точно так же устроена пара 'покупать' ~ 'продавать', хотя это и не вполне антонимы, а так называемые конверсивы – они называют не противоположные, взаимоисключающие объекты, свойства и ситуации, а описывают одну и ту же ситуацию (в нашем примере – ситуацию купли-продажи) с разных точек зрения. Как бы то ни было, в естественных языках такого обратного прочтения не бывает: антонимы либо имеют разные корни (как, например, русские любить ~ ненавидеть, большой ~ маленький ), либо один из них образуется от другого с помощью отрицательной приставки или суффикса (ср. русские слова красивый ~ некрасивый ). Впрочем, идея образовывать антонимы таким способом приходила в голову не только Сюдру. По-видимому, независимо к тому же пришли создатели искусственного языка универсаль Герберт Муравкин и Леонид Василевский в 1920-е гг.[58]: так, у них находим пары mega 'большой' – gema 'маленький', fino 'конец' – nifo 'начало', lisu 'говорить' – silu 'молчать'.
|
|
|
Теперь мы уже знаем достаточно, чтобы разобраться с порядком слов в языке сольресоль. Он выглядит так:
Подлежащее – Сказуемое – Обстоятельство – Дополнение;
Артикль / Притяжательное местоимение – Существительное – Прилагательное.
Зная все это, можно приступать к выполнению заданий.
Ответ на задание 1:
Реси сисифадо лядореля ля рефаредо домифаля. – Их адвокат продает большой буфет.
|
|
|
Слово реси 'их' мы восстановили выше, а слово домифаля 'большой' получается, если перевернуть порядок следования слогов в слове ляфамидо 'маленький'.
Ответ на задание 2:
Молодой плотник любит вашего кота. – Ля ресольсольдо домифасоль миляси реля фаресими.
Бедняк быстро закрывает черный ящик. – Ля лярефадо досольдосоль фасимире ля рефасире сольдореля.
Не может не удивлять количество минимальных элементов, из которых составляются слова, и сам тип этих элементов. В языке сольресоль таких единиц всего семь. По замыслу создателя языка, их можно передавать самыми разными способами: с помощью слогов, как в задаче, наигрывая ноты или даже с помощью цветов. В естественных же языках минимальной единицей является звук, причем в языках с самыми простыми системами звуков количество этих единиц больше, чем в сольресоль. Например, в языке ротокас, на котором говорят на острове Бугенвиль в Папуа – Новой Гвинее, 6 согласных и 5 или 10 гласных (в зависимости от того, выделять ли долгие гласные как отдельные единицы или считать их сочетаниями двух кратких), то есть 11 или 16 минимальных элементов – и это очень мало. Если мы рассмотрим русский язык, то в нем около 45 звуков (не забудьте отдельно посчитать мягкие и твердые согласные), а в некоторых языках число звуков может быть и больше. Так, в языке жу (къхунг) некоторые исследователи насчитывают 141 звук[59], а раз звуков так много, то и букв латинского алфавита для них не хватает, поэтому латиницей его название записывается очень необычным образом: ǃXũ.
Поскольку в языке сольресоль минимальных элементов мало, то можно было бы ожидать, что для того, чтобы выразить тот же самый смысл, что и в естественном языке, понадобится в среднем больше этих элементов (как в случае с двоичной системой счисления в сравнении с десятичной). Однако если сравнить количество слогов в предложениях на языке сольресоль и количество букв в соответствующих русских предложениях, первых окажется даже меньше. Объясняется это просто: в языке сольресоль допустимы абсолютно любые последовательности минимальных элементов, тогда как в естественном языке это не так. Если сольресоль разрешает все 7 × 7 × 7 = 343 трехэлементные комбинации, то, к примеру, в русском языке встречаются далеко не любые сочетания из трех звуков – например, сочетания [лрб] или [фзг] не существуют.
Это приводит к тому, что очень многие слова в языке сольресоль различаются только на один минимальный элемент: ср. сольдореля 'бежать' и лядореля 'продавать'. Когда эти слова представлены в виде слогов, сходство не так заметно, но если изобразить их в виде нот, то различие будет всего на одну ноту – и если при передаче звука возникнут какие-то помехи, то это различие легко может утратиться. Таким образом, язык сольресоль в намного меньшей мере, чем естественные языки, обладает избыточностью. В начале главы мы обсуждали понятие избыточности и свели его к дублированию информации, но можно определить его и в более общем виде: избыточность означает, что без некоторых элементов текст остается понятным, потому что на их место все равно нельзя подставить ничего другого. Из русского текста можно почти безболезненно выбросить четверть букв – мы не испытаем особенного затруднения, если нас попросят прочитать предложение: «Учи_ель _едл_нно _ткр_вае_ тво_ буф_т»[60]. А вот если выбросить четверть нот из фразы на языке сольресоль, она станет абсолютно непонятной.
В языке сольресоль разрешены слова длиной от 1 до 5 слогов. Это означает, что всего возможных слов в этом языке 7 + 72 + 73 + 74 + 75 = 19 607. Это намного меньше, чем слов в естественных языках; например, Оксфордский словарь английского языка (Oxford English Dictionary) содержит 500 000 слов. Правда, в мире не найдется такого носителя английского языка, который знал бы их все или хотя бы половину, ведь среди них много специальных терминов и устаревших слов. Среднее количество слов, которые реально употребляет каждый отдельный человек, по-видимому, близко к количеству возможных слов в языке сольресоль: так, словарь языка Пушкина включает в себя около 20 000 слов. Впрочем, едва ли кто-нибудь в современном мире знает сольресоль на таком уровне – да и в прошлом, кроме Жана-Фрасуа Сюдра и Болеслава Гаевского, едва ли таких людей насчитывалось много.
Волапюк
Язык сольресоль – это интересный эксперимент, но все же для реального международного общения он не использовался. Первым по-настоящему международным языком стал волапюк, который был разработан в 1879 г. немецким священником Иоганном Мартином Шлейером (1831–1912).
Шлейер рассказывал, что идея волапюка пришла к нему как божественное откровение в бессонную ночь. Некоторые его изобретения действительно были довольно неожиданными. В частности, за основу лексикона Шлейер решил взять английский язык, но исказить слова так, чтобы сделать их равно непривычными для носителей всех языков мира. Слово vol – это не что иное, как английское world 'мир', pük – английское speak 'говорить', а их сочетание – volapük – обозначает 'мировой язык'; a между корнями – это показатель родительного падежа, который используется и при образовании сложных слов.
Всего падежей в волапюке четыре: именительный, родительный, дательный и винительный. Это напоминает немецкий язык, где падежная система устроена ровно так же. Именительный падеж не обозначается никак, родительный – при помощи -a , дательный – при помощи -e , а винительный – при помощи -i . Нельзя не заметить, что если расположить падежи в традиционном порядке, то и соответствующие им гласные будут идти по алфавиту.
Вообще, значимость алфавитного порядка для многих искусственных языков очень велика: мы уже видели, что в языке ро алфавит выражает градации, в языке сольресоль лицам соответствуют ноты по порядку, и так далее. Особенно часто алфавитный порядок кладется в основу обозначения чисел, и волапюк здесь не исключение. Первые пять чисел содержат первые пять гласных в алфавитном порядке: bal, tel, kil, fol, lul (при наличии фантазии в этом ряду можно опознать по крайней мере четыре английских слова: one, two, three, four ).
Перечень грамматических категорий в волапюке очень четко очерчен: число, род, падеж, лицо, степень сравнения, время, наклонение, залог. При этом активно используется идея маркированности , которая в научной лингвистике получила распространение только лет через 50 после Шлейера: в волапюке есть базовые (немаркированные) значения грамматических категорий, которые не обозначаются специальными показателями и понимаются слушающим по умолчанию, и менее базовые (маркированные) значения, для которых придуманы приставки или суффиксы. Например, падеж по умолчанию – именительный, число по умолчанию – единственное, время по умолчанию – настоящее, и так далее.
Самый простой способ выражения – у числа. Множественное число передается окончанием -s: län 'страна' (англ. land ) ~ läns 'страны'.
Глагольных времен в волапюке шесть, и их система очень напоминает английскую или латинскую. Для их обозначения используются приставки:
penob 'я пишу; I write, I am writing'
äpenob 'я писал; I was writing'
epenob 'я написал; I wrote, I have written'
ipenob 'я написал раньше; I had written'
openob 'я буду писать; I will write'
upenob 'я уже напишу; I will have written'.
Для настоящего времени зарезервирована приставка a , но она не употребляется в действительном залоге из соображений немаркированности. Ее можно увидеть в страдательном залоге, где перед приставкой времени ставится p (вероятно, восходящее к первой букве англ. passive , нем. Passiv , лат. passivum 'страдательный/пассивный залог'): papenom 'это (букв. он) пишется', päpenom 'это писалось' и так далее. Легко заметить, что гласные выстраиваются во рту в соответствии со значением времен: когда речь идет о действии в прошлом, язык при произнесении гласного продвигается вперед (ср. звуки i и e ), а когда говорится о будущем, язык уходит назад (ср. звуки o и u ). Таким образом, мы имеем дело с некоторым проявлением иконичности, о которой говорилось в разделе про пиктографические языки: конечно, нельзя сказать, что e больше похоже на прошедшее время, а o – на будущее, но зато можно сказать, что настоящее так же располагается между прошедшим и будущим, как гласный среднего ряда a – между гласными переднего ряда i и e и гласными заднего ряда u и o . Правда, нельзя исключать, что это слишком изысканное объяснение: может быть, Шлейер просто перечислил времена в том порядке, в каком они обычно стоят в учебниках грамматики, а гласные – по алфавиту, вот и сошлось.
Волапюк стремительно набирал популярность в 1880-е гг., однако столь же быстро ее утратил. Что же привело к фактической гибели этого языка? Возможно, проблема в том, что его сторонники слишком уж сильно стремились довести язык до идеала и постоянно предпринимали попытки его реформировать[61]. Это неизбежно осложняло жизнь всем, кто пытался использовать этот язык. В 1889 г. Шлейер рассорился с созданной при его живейшем участии за два года до того Академией волапюка и основал новую академию, а старая академия стала пропагандировать другой язык, который получил название идиом-неутраль. В свою очередь, в 1908 г. эта же академия отвергла идиом-неутраль в пользу нового языка – Latino sine flexione. Такая нестабильность не могла не смутить сторонников волапюка, которых постепенно становилось все меньше и меньше. К концу XIX в. их насчитывалось около сотни – и это при том, что еще в 1890 г. один из лидеров волапюк-движения Леопольд Симонсон утверждал, что через десять лет в каждой школе каждой страны мира потребуется учитель этого языка[62]. В 1931 г. волапюк ненадолго ожил благодаря голландцу Ари де Йонгу: он опубликовал обновленную грамматику языка и стал издавать на нем газету, которая выпускалась шесть раз в год и просуществовала до 1963 г. Некоторое – но очень небольшое, исчисляющееся буквально десятками – количество энтузиастов волапюка есть и в наши дни.
Еще один раз язык волапюк неожиданно обрел новую жизнь уже в компьютерную эпоху – точнее, не сам язык, а его название. Так стали называть способ транслитерировать кириллицу в латиницу, подбирая похожие по форме латинские буквы и специальные символы. HanpuMep, ~) To npeg/*eHue 3anucaHo uMeHHo TakuM cnoco6oM. Никаких универсальных правил записи в этой системе никогда не было, и каждый пользовался ею как хотел. А по мере развития кодировок, которое избавило нас от необходимости писать письма и смс латиницей, эта система ушла в прошлое и сейчас известна еще меньше, чем сам язык волапюк.
Эсперанто
Вскоре после волапюка возник другой международный язык, который в итоге и стал самым известным и распространенным в мире – эсперанто. В 1887 г. польский окулист Людвик Лазарь Заменгоф (1859–1917) издал книгу под названием «Международный язык». Поскольку дело происходило в Российской империи, неудивительно, что книга была напечатана по-русски. Автор взял псевдоним Д-р Эсперанто, что на его языке означало 'Надеющийся'. На титульном листе книги, среди прочего, находим эпиграф, который применим к любому проекту международного вспомогательного языка:
«Чтобы язык был всемирным, недостаточно назвать его таковым».
В предисловии Заменгоф говорит, что создателю международного языка надо решить три задачи:
I) Чтобы язык был чрезвычайно легким, так чтобы его можно было изучить шутя.
II) Чтобы каждый, изучивший этот язык, мог сейчас же им пользоваться для объяснения с людьми различных наций, все равно будет ли этот язык признан миром и найдет ли он много адептов или нет, – т. е. чтобы язык уже с самого начала и благодаря собственному своему устройству мог служить действительным средством для международных сношений.
III) Найти средства для преодоления индифферентизма мира и для побуждения его как можно скорее и en masse начать употреблять предлагаемый язык как живой язык, а не с ключом в руке и в случаях крайней надобности.
Он полагает, что его предшественникам удавалось решить самое большее одну из этих трех задач. Отдельно он критикует волапюк[63]:
И если одна из последних попыток, «Volapük», приобрела себе, как говорят, некоторое количество адептов, то это только потому, что сама идея «всемирного» языка до того возвышенна и заманчива, что люди, способные увлекаться и обрекать себя на пионерство, жертвуют своим временем в надежде, авось-либо дело удастся.
Объясняя, каким образом в эсперанто решены эти задачи, Заменгоф приводит довольно много интересных лингвистических рассуждений. Так, он подчеркивает, что все морфемы его языка – это фактически отдельные слова, потому что они могут свободно сочетаться друг с другом и никак не влияют друг на друга; например, fratino 'сестра' состоит из трех частей: frat – 'брат', – in – 'женский пол' и -o 'существительное', которые могли бы даже не объединяться в одно слово. В русском языке это не так: хотя у нас и есть суффиксы, обозначающие лиц женского пола, но они различаются в зависимости от основы. Так, к слову учитель нам надо прибавить суффикс -ниц -а , к слову официант – к-а , а к слову секретарь – ш-а . Я не буду вдаваться в обсуждение, не прибавляют ли эти суффиксы кроме идеи женского пола еще и оттенок пренебрежительности, которого нет в эсперанто, но в любом случае ясно, что по-русски не бывает официантниц и официантш . Точно так же и выбор окончаний существительного в русском языке зависит от основы: к основе официант мы прибавляем в именительном падеже нулевое окончание, а к основе официантк – окончание -а . Таким образом, в русском языке морфемы внутри слова намного сильнее определяют выбор соседних морфем и их внешний вид, чем в языке эсперанто. Тем самым эсперанто по своему морфологическому типу оказывается агглютинативным языком, то есть языком, в котором можно строить слова как довольно длинные цепочки однозначных морфем, мало влияющих друг на друга. Это отличает его от большинства известных Заменгофу европейских языков, которые этими свойствами не обладают и называются флективными [64]. Типичные представители агглютинативных языков – тюркские, например узбекский. В примере (18) на этом языке за корнем apelsin следуют три морфемы, которые обозначают соответственно множественное число, обладателя и местный падеж:
(19) apelsin-lar-imiz-da
апельсин-множ-наш-местн[65]
'в наших апельсинах'.
Но надо признать, что в большинстве тюркских языков морфемы при соединении все-таки в какой-то мере влияют друг на друга, а узбекский – это исключение, поскольку в нем гласные в суффиксах не зависят от гласных корня. А, скажем, в турецком такая зависимость есть: после передних гласных корня (в частности, e или i ) в суффиксах тоже будут передние гласные, а после непередних (в частности, a или ı = ы ) – непередние:
(20) ev-ler-imiz-de
дом-множ-наш-местн
'в наших домах'
(21) yatak-lar-ımız-da
кровать-множ-наш-местн
'в наших кроватях'.
Таким образом, эсперанто оказывается даже ближе к идеалу взаимно-однозначного соответствия между формой и значением, чем большинство тюркских языков.
Что же касается лексики, Заменгоф так описывает ее подбор:
Словарь составлен мною не произвольно, а по возможности из слов, известных всему образованному миру. Так, напр., слова, одинаково употребительные во всех цивилизованных языках (так называемые «иностранные» и «технические»), я оставил без всякого изменения; из слов, различно звучащих в различных языках, взяты мною или общие двум-трем главнейшим европейским языкам, или принадлежащие только одному, но популярные и у других народов; там, где данное слово в каждом языке иначе звучит, я старался находить слово, которое имело бы только подходящее значение или более редкое употребление, но зато было бы знакомо главнейшим народам (напр. слово «близкий» в каждом языке звучит иначе; но сто́ит взять латинское «ближайший» (proximus ), и окажется, что оно, в различных изменениях, употребительно во всех главнейших языках; если я, следовательно, слово «близкий» назову proksim , то я буду более или менее понятен каждому образованному человеку); в остальных же случаях я брал обыкновенно из латинского, как языка полуинтернационального.
Заменгоф считал, что всю грамматику эсперанто можно выучить за час: в его «Международном языке» она занимает пять с небольшим страниц и состоит из 15 правил (позже их количество было доведено до 16). Алфавит этого языка, правда, на первый взгляд выглядит странновато, поскольку он содержит шесть необычных букв с надстрочными знаками:
Ударение в эсперанто всегда ставится на второй слог от конца: ŝaŭmaĵo 'суфле' читается как [шаwма́жо], urtiko 'крапива' – как [урти́ко], и так далее. Все буквы имеют однозначное чтение, не зависящее от контекста (а не как, например, в русском языке, где буква д в слове дом читается как твердое [д], в слове деготь – как мягкое [д'], а в слове год – вообще как [т]). Кстати, в этом абзаце пересказаны целых два правила языка эсперанто, предложенных его создателем, – про ударение и про однозначное чтение букв, так что на грамматику остается меньше правил.
Впрочем, уже сам Заменгоф осознал, что введенные им буквы с надстрочными знаками (ĉ, ĝ, ĥ, ĵ, ŝ и ŭ ) могут вызывать типографические трудности, поэтому он разрешил заменять крышечку буквой h и писать ch, gh и так далее, а ŭ заменять на простое u – так, слово ŝaŭmaĵo в такой упрощенной графической системе будет записано как shaumajho . Но такие замены имеют недостатки. В частности, они препятствуют однозначному чтению: буква h в эсперанто тоже есть, и без знания языка может быть непонятно, как читать ch – как ĉ или как c + h . Именно поэтому возобладала другая система, в которой любой диакритический знак заменяется на букву x , которая в алфавите эсперанто отсутствует: ĉ превращается в cx, ŭ – в ux , и так далее. То же самое 'суфле' в таком случае превращается в sxauxmajxo .
А что же оставшиеся правила? Конечно, можно их просто прочитать, но мы пойдем другим путем и попробуем разобраться с ними по реальному тексту. Оказывается, одного совсем коротенького стихотворения вполне достаточно для того, чтобы узнать почти все самое главное про устройство языка эсперанто.
Итак, перед вами – перевод лермонтовского «Паруса», выполненный советским поэтом-эсперантистом Константином Гусевым (1916–1980)[66]. Апостроф – это поэтическая вольность, разрешенная уже самим Заменгофом, который тоже писал на своем языке стихи. Этот знак может заменять a в слове la и o в конце других слов. Гласный, замененный апострофом, при этом все равно идет в счет при определении ударения: например, fervor' звучит как фэрво́р (а в полном виде это fervoro – фэрво́ро ).
Начнем разбираться с этим текстом. Blankadas похоже на русское бланк 'пустой лист', unusola сразу наводит на мысль о корнях со значением 'один, одинокий' (уникальный, соло и т. д.), а значит, velo – это парус. La напоминает французский или итальянский артикль (Ла-Манш, Ла Скала 'лестница'); nebula , возможно, как-то связано с русским небом, mara – с морем , а в blu' = bluo легко опознать английское blue 'синий'; тогда остается слово en – это, видимо, предлог 'в'.
Теперь попробуем понять что-то про грамматику. Почему некоторые слова заканчиваются на -o (velo, bluo ), а некоторые – на -a (unusola, nebula, mara )? Здесь ключевую роль для понимания сыграет первая строчка: раз velo – это 'парус', а unusola – 'одинокий', то, наверное, на -o заканчиваются существительные, а на -a – прилагательные. Тогда мы лучше понимаем, как устроена вторая строчка: это не совсем 'в тумане моря голубом', а скорее 'в туманной морской синеве'.
В четвертой строке находим корни fremd – 'чужой', в котором узнается немецкое fremd , и land – 'земля, страна' (англ. land , нем. Land ). Правда, эти слова заканчиваются не на -a и -o , а на -aj и -oj . Вероятно, здесь выражается еще какая-то грамматическая категория, а именно число. Значит, множественное число обозначается и у существительного, и у связанного с ним прилагательного, причем одинаково – с помощью добавления -j .
В третьей и четвертой строках остались еще глаголы: lasis, volas и serĉi . В них опознаются нем. lassen и фр. laisser 'покидать', нем. wollen 'хотеть' и русское воля , англ. search и франц. chercher . Таким образом, речь здесь идет о том, что парус что-то покинул и что-то хочет искать. Исходя из этого, мы сразу же понимаем, как обозначается прошедшее время (-is ), настоящее время (-as ) и неопределенная форма (-i ).
kion , повторяющееся два раза, – это вопросительное слово 'что?', ĝi – вероятно, местоимение 'он', а plu – то же, что франц. plus 'больше, еще'. Таким образом, мы полностью разобрались с первым четверостишием.
La ondoj ludas, vento spiras – это точный перевод «Играют волны, ветер свищет» (ну разве что на эсперанто он не свищет, а дует). Заодно, кстати, видим, что глагол не согласуется с подлежащим по числу: ludas оканчивается так же, как spiras . А вот в следующей строке мы встречаем еще одну новую для нас грамматическую форму: l' maston – существительное, которое оканчивается не на -o , а на -n . Но можно предположить, что fleksante – это что-то вроде деепричастия 'сгибая', kun fervor' – 'с яростью', и тогда мачта выступает здесь в роли прямого дополнения: 'сгибая мачту с яростью'. Тогда -n – это показатель винительного падежа. Он употребляется в эсперанто только в таких контекстах, а не после предлогов, например, там существительные всегда выступают без падежного показателя (кстати, именительный падеж после предлога – это и есть то самое 16-е правило, которое Заменгоф не включил в свой первый свод правил, а присовокупил к нему позже).
Впрочем, если вернуться назад, можем убедиться, что мы уже видели это -n раньше, а именно в вопросительном слове kion 'что'. Там оно тоже выступало в роли прямого дополнения. А если бы оно стало подлежащим, то выглядело бы как kio . 'Что он покинул?' – это Kion ĝi lasis? , а если бы нам надо было перевести на эсперанто вопрос 'Что его покинуло?', то получилось бы Kio ĝin lasis? Еще раз мы встретим -n в следующей строке – буквально 'увы, не счастья парус вожделеет'. А для того чтобы понять четвертую строку, нам может недоставать только слова for 'прочь' (нем. fort ) – получается буквально 'и не от счастья бежит прочь', с глаголом kuras в настоящем времени.
Фактически этих знаний уже достаточно для того, чтобы прочитать третье четверостишие, никакой новой грамматики нам не понадобится. Следует только помнить о том, что существительные заканчиваются на -o , а прилагательные – на -a ; без этого мы не разберемся в синтаксисе. В первой строке в сочетании ora bril' ĉiela существительное – это brilo 'сияние' (ср. франц. briller , рус. бриллиант ), а прилагательные – ora 'золотой' и ĉiela 'небесный'. В следующей строке говорится, что под парусом голубеет простор волн (l' onda spac' = la onda spaco ); onda – это прилагательное от уже встречавшегося нам корня 'волна', которое в этом контексте даже невозможно перевести на русский (ведь не скажешь ни волнистый простор , ни волновой простор ).
Впрочем, это лишь первое знакомство с грамматикой эсперанто. На самом деле словоизменение и словообразование в этом языке все же богаче, чем может показаться по 12 поэтическим строкам. Чтобы разобраться с этим подробнее, попробуйте решить задачу № 6.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 538; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!