НАИВАЖНЕЙШИЙ ДЕНЬ 111394 ГОДА 6 страница
— Дорогие коллеги! — начал Кармен, и до собравшихся в зале при посредничестве их жен стал докатываться поток его мыслей. Жена Кармена заняла почти вертикальное положение. Такой номер был не новый, многие циркачи уже научились так окружать себя силополями, что могли по Часу пребывать в этом положении.
— Я не побоюсь назвать сегодняшний день наиважнейшим в этом 111394 году. Он станет днем, когда человек вернет себе способности, о существовании которых и не подозревает или которые, в лучшем случае, можно считать бесповоротно утраченными. Мои исследования неопровержимо показывают, что человек еще не всего добился, что можно еще совершить многое, и вы это сейчас увидите. Вот мой сын Азехил.
Рядом с женой Кармена появилась новая, чуть меньшая размером фигура.
— Уважаемые коллеги! Восемь лет тому назад мне удалось осуществить молниеносную смену цикла и оплодотворить собственную яйцеклетку. Дело это не такое уж необычное, но редкое Пошел я на это потому, что хотел иметь принадлежащего только мне ребенка, которого мог бы подвергнуть экспериментам и упражнениям, на какие, возможно, второй родитель и не согласился бы.
С первых же практически часов жизнь Азехила была подчинена жестким тренировкам, результаты которых вы скоро увидите. Как вам известно, я люблю копаться в прошлом, оно таит, по моему глубокому убеждению, много тайн, загубленных на разных этапах развития Homo sapiens. Во многих, даже очень многих легендах и свидетельствах того давнего времени образ человека представляется отличным от нынешнего. Наверное, все вы знаете, что теоретически мы можем дышать сами, без помощи и участия наших жен, но никто до сих пор этого не делал по простой причине — мы не знаем, как это делается. То есть вы не знаете! А это так просто — достаточно широко, насколько только возможно, открыть рот и втянуть воздух непосредственно в легкие. Однако осуществить это на практике нелегко, надо научиться управлять всей массой мышц. Азехил научился, — он повернулся лицом к сыну.
|
|
|
И тут собравшиеся в зале увидели, что верхняя часть цилиндра жены на уровне лица Азехила опускается вниз и мальчик раскрывает безгубый рот. Барбар почувствовал, что напряжение в зале возросло настолько, что его уже можно было измерить при помощи хотя бы ветродвигателя.
— Но это еще не все. При помощи почти тех же самых мышц можно вызвать обратный процесс, а именно выпускание воздуха из легких, и получить при этом очень интересный акустический эффект. Попрошу тех, кто, конечно, хочет, приказать женам раздвинуть силополем ушные расщелины и принимать звук непосредственно из зала. Готовы? — Он сделал очередную паузу. Барбар, сам не ведая почему, велел Рами выполнить рекомендацию Кармена, хотя воздействие силополя при этом было не из приятных.
|
|
|
— Азехил, начинай!
Паренек, не закрывая рта, вытаращил глаза, напрягаясь изо всех сил, и те, кто послушался Кармена, услышали:
— Хэй-здра-а-вствуй-те-е все-е-е…
Похоже, до многих из присутствующих дошло это приветствие, так как разразившийся шум забивал все разумные мысли, не давал ухватить ни одной. Рами, чувствуя, что она не в силах уберечь Барбара от этого гула, просто-напросто ушла с волны общеслухового канала.
— Боже… Рами! Что это? Я не в бреду? — выдавил из себя с трудом Барбар. — Неужели он это… действительно… — он искал мысленно нужное слово, — сделал?
— Да, — признала Рами, — полагаю, что нам лучше отсюда уйти. Ты в шоке, а тебе нельзя рисковать.
— Заткнись! — прорычал Барбар. — И включай поскорее общеслуховой канал.
Шум и гул исчезли почти совсем, очевидно, присутствующие боялись не уловить чего-нибудь из мысли Кармена.
— Нет, это не обман. Это явь, — неслись его триумфальные мысли. — Все мы, или почти все, можем сделать то же самое после долгих или коротких, для кого как, тренировок. Уверяю вас. И таким образом мы могли бы в значительной степени обрести независимость от наших собственных жен! При этом хотел бы отметить… — тон мысли Кармена несколько изменился, что мне попался очень интересный материал, как раз наводящий на происхождение института жен, и, надеюсь, вскоре смогу поделиться с вами этой любопытной находкой. Но вернемся к Азехилу. То, что он сейчас показал, лишь малая толика его возможностей. Чтобы вас не утомлять, сразу перейдем к тому, что мне представляется наибольшим достижением моим и сына, Азехил, давай!
|
|
|
Паренек, все еще находясь в вертикальном положении, приподнял слегка левую ногу и переставил ее вперед, затем сделал то же самое с правой ногой и… оставил жену за собой! Он стоял с легким уклоном в левую сторону, его тело немного сотрясалось от напряжения, но он стоял, стоял сам, без помощи жены и силополей!
Шквальный рев сотен мыслей оглушил Барбара, хотя и сам он, не ведая этого, тоже орал изо всех сил. Потрясенная происходящим, Рами лишь какое-то время спустя отключила общеслуховой канал и прибегла к успокаивающим средствам. Несколько десятков жен поспешно вынесли своих мужей, чтобы заняться реанимацией за стенами Академии. Прошло много времени, прежде чем остальным женам удалось привести оставшихся в зале мужей в какое-никакое нормальное состояние. Все это время Кармен с женой и Азехил самостоятельно стояли на сцене, глаза их сверкали.
|
|
|
А когда, наконец, наступила тишина, откуда-то из конца зала до всех донеслась мысль-вопрос:
— Милые номера, конечно, но зачем они людям?
И в тишине, ставшей еще более глубокой, чем мгновение назад, прозвучал ответ Кармена:
— Вот этого я пока не знаю…
Перевод Вадима Лунина
Анджей Джевиньский
ГОНЕЦ
Артемид — не мог сказать, как долго длилось его унижение. Меткий пинок канейского солдата, казалось, отбил ему все внутренности. Всепоглощающую боль усиливали безжалостные толчки и рывки копья, на котором его несли привязанным за руки и ноги. Он открыл глаза. В свете факела нельзя было разглядеть, куда его тащили. Да и какая разница? На что может рассчитывать побежденный воин? Он застонал от внезапно проснувшейся ярости. Допустить такой разгром! Армия разбита наголову, все погибли. Если бы на него не свалился подыхающий конь и не придавил своим телом…
Тишина подсказала, что они находятся уже у цели. Те, кто его несли, с кем-то разговаривали; он не понимал языка. Он слышал только пьяные возгласы, и человек, разящий не-добродившим пивом, поднес пламя факела почти к самому его лицу. Затрещали опаленные волосы, а тело изогнулось, пытаясь уйти от огня. Издевательский смех, и кто-то плюнул ему в лицо, но промахнулся. Один из носильщиков опустил свой конец копья, и тело Артемида сползло на землю. Заскрипели дверные петли. Одним мощным ударом его зашвырнули внутрь какого-то помещения. Дверь закрылась.
От пола несло грязью и навозом, какая-то цепь, а может быть, сбруя, впивалась ему в живот, но у него не было сил перевернуться на спину. Сначала он решил, что находится в темнице или в погребе, и лишь когда глаза привыкли к темноте, увидел стоящие вдоль стен лохани. Но это не имело значения. Главное, что в углу, освещенном струйкой лунного света, сидели люди. Один из них, смахивающий на огромного паука, полз к нему.
— Кто ты? — наконец-то к нему обратились на родном языке.
— Центурион Артемид. А ты кто?
— Я солдат. А зовут меня Плебо.
Солдат ощупал его путы, а потом перерезал их неведомо откуда взявшимся лезвием. Артемид приподнялся и, шипя от боли, отрывал впившиеся в тело конопляные волокна.
— Сколько нас здесь?
— Вместе с тобой — восемь.
— Еще офицеры есть?
Плебо поколебался:
— Вроде есть один.
— Почему вроде?
— Он с нами не разговаривает.
Подымаясь на ноги, Артемид всю силу воли сосредоточил на том, чтобы не упасть. Идя вслед за Плебо, он с удивлением отметил ширину плеч воина. Он бы не отказался иметь в своей команде такого солдата, да только будет ли еще когда-нибудь командиром?
Офицера среди пленных он выделил еще на подходе. Невысокий блондин со сломанным носом одиноко сидел под окном, около перевернутой лохани. Солдаты даже не пошевелились, когда Артемид подошел к ним. Плебо остановился и склонился над стонущим раненым. Артемид прошел к офицеру.
— Центурион Артемид, — назвался он, возможно, излишне громко.
Блондин неохотно посмотрел вверх:
— Разве сейчас это имеет значение? Садись.
Ощупывая пол в поисках сухого места, Артемид увидел на шее офицера металлическую цепочку. Это открытие так ошарашило, что на секунду он даже перестал замечать нестерпимую вонь помещения.
— Трибун, — произнес Артемид, тыча пальцем в сидящего. — Ты трибун!
Человек под окном покосился на медальон и нехотя кивнул.
— Забыл выбросить, — пробормотал он и ухватил Артемида за полу. — Да, я трибун Луций, но что с того?
Артемид не успел осознать смысл его слов, когда почувствовал на плече ладонь. Это был Плебо.
— У одного из наших сильное кровотечение. Нам нужна рубашка, чтобы его перевязать.
Артемид сбросил его руку с плеча.
— Ты что?! Хочешь, чтобы я остался в одной куртке?
— Оставь центуриона, солдат, — сказал Луций и принялся неловко стягивать с себя одежду. — Ему рубашка может еще пригодиться.
Артемид покраснел. Какое унижение, подумал он, но, пока Плебо был рядом, не сказал ни слова.
— Трибун Луций, — заявил он позже, подчеркивая слова. — Вы позорите свое звание…
Ответом был скрипучий смех. Артемид мог бы присягнуть, что его собеседник от души веселится.
— Центурион, — услышал он, — как это получилось, что мы проиграли битву, имея таких безупречных и отважных офицеров?
— Как это получилось? — прошипел Артемид сквозь зубы.
Теперь сырая глина, смешанная с гниющими отбросами, не помешала ему опуститься на пол.
— Это произошло потому, что наше командование позволило, чтобы его, как детишек, обвел вокруг пальца прозрачный маневр канейцев. Потому что мы позволили их коннице обойти наши фланги, и все центурии оказались в котле.
Луций перестал смеяться и с интересом разглядывал лицо Артемида.
— Потому что после часа сражения, когда у нас был еще перевес в людях, консул приказал атаковать тяжеловооруженных, вместо того, чтобы начать отход. А у нас уже не было копий.
Луций поиграл медальоном.
— В чем-то ты прав, центурион, но только в чем-то. — Он поднял руку и принялся загибать пальцы. — Во-первых, легче всего кричать после битвы, как надо было действовать. Во-вторых, прими во внимание, что сначала именно наша конница была хитростью и предательством оторвана от главных сил, а потом уничтожена в том ущелье. В-третьих, консул Марк погиб в первые минуты, когда лично пытался прийти на помощь.
Артемид отклонился назад, его затылок коснулся стены хлева.
— Во время битвы я слышал другое.
В глазах Луция блеснула ирония.
— Во время битвы всегда рождаются самые разные слухи.
Оба замолчали. От группы лежащих солдат доносилось чье-то хриплое дыхание. Казалось, что его обладатель задыхался.
— Как ты полагаешь, центурион, зачем нас здесь держат?
Вопрос был явно риторическим и даже издевательским. Артемид не понял издевки. Он долго вглядывался в лицо трибуна, прежде чем ответить.
— И для чего?
— А ты не догадываешься?
— Нет, не догадываюсь!
Луция, казалось, веселил его гнев.
— Воевать вас учат, а вот ознакомить с обычаями врага никто не догадался, — говоря так, он перебирал пальцами звенья цепочки. — У канейцев есть обычай даровать волю одному из пленных. Его выбирают из тех, кто остался в живых. Надо признать, что при их способе ведения войны выбор этот бывает невелик. Чтобы у тебя не оставалось иллюзий, скажу, что остальных пленных убивают, а выбранного направляют гонцом к своим.
— Зачем?
Луций укоризненно посмотрел на Артемида.
— А представь себе: ты находишься в столице, войска выступили навстречу врагу, которого должны остановить. В городе беспокойство, все ждут известий. А тут возвращается солдат, один-единственный оставшийся от целой армии. Он рассказывает о поражении и, волей-неволей, о мощи врага. Запуганный, он невольно восхваляет врага и ослабляет дух и веру тех, которые должны выступать в решительной битве за отечество. Теперь понятно?
— Клянусь богами, этого нельзя допустить! Мы оба знаем, какое настроение в столице. Лучше пусть тот человек сам вскроет себе вены.
— Успокойся. Этого никто не сделает. Думаю, даже и ты. Но скажи, сможешь ли ты…
— Луций, — шепот становился почти неслышимым, — кого они выберут?
— Не знаю. Кажется, никаких правил на этот счет нет. Выбирает и клеймит раскаленным железом сам Остерон. Завтра все узнаем.
Артемид стоял у стены и в задумчивости ковырял глину. Наконец он широко раскрыл глаза и, повинуясь какой-то своей мысли, повернулся к остальным. Казалось, что все спят, только Луций дышал слишком часто.
— Солдаты, — крикнул Артемид, забыв о страже, — вы знаете, для чего они нас тут держат?
Они молчали, поэтому он ответил сам:
— Слушайте! Завтра этот убийца Остерон выберет одного из нас и выпустит на волю, чтобы тот мог отнести нашим матерям и братьям страшную весть о поражении. Не спрашивайте даже, что Остерон сделает с остальными. Кто сражался сегодня, у того не может быть сомнений.
Он приблизился к ним, почти касаясь сидящих фигур.
— Но это не важно. Перед тем, как выпустить гонца в путь, Остерон лично заклеймит его своим знаком. Поняли, о чем я говорю?
Он обвел их взглядом.
— Лично, сам заклеймит. Достаточно только выхватить у него меч, кинжал или просто задушить гада. Это наш единственный шанс, ибо никому из них не придет в голову, что единственный, которому дарована будет жизнь, отважится на такое безумие. И тогда… — голос его дрожал от волнения, — …тогда мощь канейцев рухнет. Кем они будут без вождя? Никем. Он создал и укрепил это гнусное царство. Убить его — значит разрушить его царство.
Он замолчал, напряженно ожидая ответа. Но слышал лишь свое тяжелое дыхание и смех Луция. Только по глазам солдат было видно, что они не упустили ни единого слова. Он ударил кулаком в ладонь и подошел к Луцию.
— Ты… ты ничтожество… — давился он словами. — Кто ты такой, кто дал тебе право?
Луций внезапно схватил его обеими руками за волосы и притянул к себе.
— Успокойся, безумец, — прошептал он на ухо Артемиду. — И не буянь.
Артемид безуспешно пытался освободиться от неожиданно сильной хватки. Он чувствовал на лице влажное дыхание трибуна.
— Чего ты от них хочешь? Они приучены к простому бою, а не к принятию сложных решений. Теперь им надо самим все обдумать и самим до всего дойти. Приказом их не заставишь.
Луций отпустил волосы Артемида.
— И меня тоже не задевай.
Артемид отскочил назад.
— Так делай, — выдохнул он, — делай что-нибудь!
Луций без слов принялся стягивать что-то с пальца. Через мгновение он держал на ладони перстень. Простой, медный перстень, не возбуждающий у грабителей желания завладеть им.
— Ты, естественно, не знаешь, что это?
Артемид покачал головой.
— Посмотри сюда.
Артемид наклонился ближе.
— Тут какой-то стерженек.
— Верно. Если его вытянешь, лучше всего зубами, то отсюда вот выскочит шип. Горе тому, кого он уколет.
Артемид затаил дыхание.
— Достаточно этим его царапнуть… — выдохнул он.
— Вот именно. Остерон от одного укола упадет мертвый. От этого нет спасения.
— Откуда у тебя эта штука?
— У каждого из трибунов есть что-то подобное, на всякий случай, — ответил Луций и бросил перстень в ладонь Артемида. Тот чуть не уронил его.
— Как… ты отдаешь это мне?
— Бери. Тебе он скорее понадобится.
Разбудил его неестественный, писклявый голос, явно старавшийся казаться грозным. Кричал переводчик, стоящий в дверях перед группой канейцев.
— Встать, собаки! Речь идет о вашей жизни.
Они медленно стянулись к свету дверного проема. У канейца высокого ранга были маленькие глаза и перекошенная левая щека — след старого удара мечом. Переводчик ждал, пока он кончит говорить.
— Его достоинство спрашивает, сколько вас тут?
Артемид глянул на Луция, тот стоял молча и неподвижно.
— Семь, — ответил кто-то сзади. — Нас только семь.
Артемид не испепелил Плебо взглядом лишь потому, что увидел страх на лице переводчика.
— Как семь? — Глаза его забегали. — Кто-то сбежал?
Канейцы тоже заволновались, но умолкли, когда пленники расступились. Теперь можно было увидеть лежащего человека. Голова его была так отброшена назад, что глядящий в потолок кадык заслонял лицо. Перебинтованная окровавленными тряпками грудь была неподвижна. Канеец со шрамом пожал плечами и поднял руку. Стоящие за ним подошли к телу, схватили за ноги и выволокли наружу. Переводчик снова ждал конца речи канейца со шрамом.
— Его высочайшее достоинство вождь Остерон соизволил даровать одному из вас, мерзавцев, жизнь.
Артемид уголком глаза посмотрел на Луция. Трибун стоял с гордо поднятой головой.
— Чтобы дать вам всем равные шансы, вы будете подвергнуты испытанию, — продолжал переводчик. — Великая канейская армия на какое-то время задержится в этом месте, чтобы отдохнуть перед окончательным разгромом вашего царя. Мы построим арену, на которой вы будете сражаться друг с другом. Кто выживет, будет отпущен на волю.
У переводчика от возбуждения горели глаза, и, после того, как он закончил перевод, он добавил еще пару фраз от себя:
— Вы, свиньи, будете плясать как ослы в цирке, — он утер нос рукавом. — А теперь вас разделят, чтобы не допустить никаких случайностей, могущих испортить зрелище.
Все две недели, которые он жил в шатре, он провел в молчании, не произнеся ни слова. Целыми днями он размышлял об одном и том же и убедил себя в одном. Он победит всех, он должен это сделать, а потом он убьет Остерона. Когда тот приложит раскаленное железо к его плечу, то наверняка будет глядеть ему в лицо, ожидая гримасы боли, а тогда — один удар, и канейская империя рассыплется в прах.
Он улыбался своим мыслям, когда внезапно распахнулся полог. Пришли. Щуря отвыкшие от солнца глаза, он неуверенно шагал за стражником. Сухой ветер развевал поднятые их ногами клубы желтой пыли.
Он споткнулся и, удерживая равновесие, как бы вновь обрел слух. Он услышал близкий гул многотысячной толпы. Прикрыв глаза ладонью, он увидел, что склоны ущелья, к которому его вели, скрыты морем голов канейских солдат. Он бессильно выругался и снова споткнулся. Потом увидел других: Луция, Плебо и остальных, имен которых так и не узнал. Они даже не поприветствовали друг друга. Зачем?
Стены ущелья становились все выше, полоска неба над головой все уже, и каждый теперь видел, что приготовили для них канейцы. Они подходили к рядам кирпичных стен, занимающих все дно ущелья. Желтый цвет стен мало чем отличался от цвета грунта, все было сухое, бесплодное и унылое. Слышался рев канейских солдат; сверху упало несколько камней. Но жест стоящего на скальной полке человека заставил толпу умолкнуть и наглядно показал Артемиду, как велика власть Остерона.
В душной тишине они подошли к кирпичному лабиринту. У первой стены лежало оружие: копья, щиты и мечи. у оружия стоял офицер со шрамом на щеке.
— Сейчас вы подвергнетесь испытанию, — запищал переводчик из-за его спины. — Каждый из вас может выбрать любое оружие и взять его в любом количестве. Вы войдете в лабиринт одновременно, каждый через свой вход. Вы должны сражаться…
Здесь канеец поднял руку и издевательским жестом обвел ущелье.
— Вы должны будете сражаться не на жизнь, а на смерть, показывая пример нашим солдатам. Если кто-нибудь попытается выйти из лабиринта до захода солнца, то он будет убит Мои лучники постараются проследить за этим.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 91; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!