Как часто следует причащаться?

 

       Церковь придает таинству Евхаристии особое, ни с чем не сравнимое значение в деле спасения человека. Вне Евхаристии нет ни спасения, ни обожения, ни истинной жизни, ни воскресения в вечности: «Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день» (Ин. 6: 53–54). Поэтому Святые Отцы советовали христианам никогда не уклоняться от Евхаристии и причащаться как можно чаще.

 

      Практика редкого причащения, только по большим праздникам или в посты, а то и раз в год, возникла по мере ослабления в Церкви духа евхаристического благочестия. Это произошло, когда одни стали избегать причащения из чувства собственного недостоинства, а для других оно превратилось в формальность – исполнение «религиозного долга». В послепетровской России было принято причащаться раз в год. Вопрос о том, как часто надо это делать, широко обсуждался в начале XX века, когда шла подготовка к Поместному Собору Русской Православной Церкви. Было рекомендовано вернуться к первохристианской практике причащения в каждый воскресный день. Подчеркивалось, что человек никогда не бывает достоин этого великого таинства, потому что все люди – грешники, но Евхаристия и дана для того, чтобы мы становились более чистыми и достойными Бога. Об этом говорил еще святой Иоанн Кассиан Римлянин в V веке: «Мы не должны устраняться от причащения Господня из-за того, что сознаем себя грешными. Но еще более и более надобно поспешить к нему для уврачевания души и очищения духа, однако же с таким смирением духа и веры, чтобы, считая себя недостойными принятия такой благодати, мы желали более уврачевания наших ран. А иначе и однажды в год нельзя достойно принимать причащение, как некоторые делают… оценивая достоинство, освящение и благотворность Небесных Тайн так, что думают, будто принимать их должны только святые и непорочные; а лучше бы думать, что эти таинства сообщением благодати делают нас чистыми и святыми. Они подлинно выказывают больше гордости, нежели смирения, как им кажется, потому что, когда принимают их, считают себя достойными принятия их. Гораздо правильнее было бы, если бы мы со смирением сердца, по которому веруем и исповедуем, что мы никогда не можем достойно прикасаться Святых Тайн, в каждый воскресный день принимали их для врачевания наших недугов, нежели… верить, что мы после годичного срока бываем достойны принятия их».

       В первые три века после Христа еженедельное, а то и ежедневное причащение было нормой христианской жизни, что, очевидно, стало следствием напряженности духовного горения в Церкви эпохи гонений. Ослабление евхаристического сознания напрямую связано с общим понижением уровня духовной жизни в последующие столетия. Вполне естественно, что там, где возобновлялись гонения, где принадлежность к Церкви означала готовность на мученичество и христианам угрожала смерть, Евхаристия вновь становилась средоточием христианской жизни. Так было в советской России после революции, так было за ее пределами, среди тысяч христиан русского рассеяния, лишенных родины. И сейчас во многих русских приходах причащаются каждое воскресенье, хотя кое-где еще сохраняется обычай редкого причащения.

Подготовка к причащению

 

       Подчеркивая, что никто не может быть достоин причащения, Святые Отцы, однако, постоянно напоминали о том, что всякий приступающий к таинству должен быть готов к встрече со Христом. Подготовка не должна ограничиваться чтением молитв и воздержанием от тех или иных видов пищи; в первую очередь надо стремиться к чистоте совести, к избавлению от вражды и обиды на кого-либо, миром в отношении всех людей: «…Если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой» (Мф. 5: 23–24). Препятствиями для причащения являются совершенные человеком тяжкие грехи, в которых необходимо покаяться на исповеди.

       В Русской Церкви принято причащаться натощак, так как тело человека должно быть предочищено постом. Эта древняя традиция восходит к той эпохе, когда Литургия перестала быть продолжением агапы (вечери любви) и превратилась в торжественное богослужение, совершаемое в утренние часы.

       Что же касается особых аскетических правил подготовки к причащению в период «говения», например в пост на протяжении нескольких дней, то они возникли в те времена, когда причащаться стали редко и нерегулярно. В современной практике Русской Церкви обычно предписывается одно-, двух– или трехдневный пост перед причащением; кроме того, ему должна предшествовать исповедь. В Церквах греческого Востока евхаристический пост вообще не практикуется и к причащению приступают без исповеди. Русская практика ориентирована, очевидно, на редкое причащение, так как человек, желающий причащаться каждое воскресенье, должен поститься по крайней мере каждую субботу.

       Пост перед причащением является благочестивой традицией Русской Церкви. Он необходим для тех, кто причащается редко, так как заставляет их в дни говения углубиться в себя и подумать о грехах. Что же касается людей, стремящихся причащаться каждое воскресенье или чаще, к ним применяют менее строгие правила. Есть, кроме того, немало праздничных дней, когда пост противоречит самой идее праздника. Если человек желает причаститься в дни Пасхальной седмицы, должен ли он поститься в праздник Пасхи? Или если он хочет причащаться в День Святого Духа, должен ли он поститься в праздник Пятидесятницы? Существующее правило непременного поста перед причащением иногда приводит к тому, что на Литургиях в Пасхальную седмицу вообще никто не причащается, и священник, выходя с чашей и произнося «Со страхом Божиим и верою приступите», тотчас уходит обратно в алтарь, так как никто не приступает – чаще всего по указанию самого же священника.

       Все предписания относительно подготовки к Евхаристии направлены на то, чтобы человек осознал свою греховность и приступил к таинству с чувством глубокого покаяния. В молитве перед причащением священник и вместе с ним весь народ, повторяя слова апостола Павла, называет каждый себя «первым из грешников»: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз». Только сознание своего всецелого недостоинства делает человека достойным приступить к Евхаристии.

       Сокрушение от сознания собственной греховности, однако, не мешает христианину воспринимать Евхаристию как праздник и радость. По своей природе Евхаристия является торжественным Благодарением, основное настроение которого – хвала Богу. Не случайно в седмичные дни Великого поста полная Литургия вообще не совершается: скорбному настроению этих дней ликующий характер евхаристических молитв не соответствует. В этом парадокс и тайна Евхаристии: к ней нужно приступать с покаянием и одновременно с радостью – с покаянием от сознания своего недостоинства и радостью от того, что Господь в Евхаристии очищает, освящает и обоготворяет человека, делает его достойным невзирая на недостоинство. В Евхаристии не только хлеб и вино прелагаются в Тело и Кровь Христа, но и сам причащающийся прелагается из ветхого человека в нового, освобождаясь от груза грехов и просвещаясь Божественным светом.

Покаяние

 

       «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 3: 2) – с этих слов Иоанна Крестителя начал Свою проповедь Иисус Христос (Мф. 4: 17). Греческое слово metanoia (покаяние) означает «перемена ума». Проповедь Христа ста ла призывом к радикальному изменению образа мысли и образа жизни, обновлению ума и чувств, отказу от греховных дел и помыслов, преображению человека. Синонимом «покаяния» является часто встречающееся в Библии слово «обращение»: «Обратитесь каждый от злого пути своего и исправьте пути ваши и поступки ваши» (Иер. 18: 11). Обращение есть отвращение к греховной жизни и возвращение к Тому, от Кого мы ушли, от Кого отпали, от Кого отвернулись. Кающиийся человек подобен блудному сыну из евангельской притчи (Лк. 15: 11–24). Живя в грехе, он удаляется от Бога, но после многих невзгод, «пришед в себя», решает вернуться к Отцу. Покаяние начинается с раскаяния и об ращения («пришед в себя»), которые перерастают в решимость («встану, пойду»), и заканчивается возвращением к Отцу («встал и пошел»), исповеданием грехов («я согрешил»), прощением от Бога («принесите лучшую одежду»), усыновлением («этот сын мой») и духовным воскресением («был мертв и ожил, пропадал и нашелся»).

       Таинство покаяния, называемое также исповедью, установлено Церковью в глубокой древности. В Деяниях говорится, что «многие из уверовавших приходили (к апостолам), исповедуя и открывая дела свои» (Деян. 19: 18). С исповеди начиналась христианская жизнь бывших язычников. Практиковалась иногда публичная исповедь перед всей общиной (к V веку она исчезает), а также исповедь перед несколькими священниками. Чаще, однако, исповедь была тайной. В христианской традиции Церковь воспринимается как духовная «врачебница», грех – как болезнь, исповедь – лечение, священник – врач. В чине исповеди сохраняются слова: «Внемли убо, понеже бо пришел еси во врачебницу, да не неисцелен отъидеши». Грех является падением, заблуждением человека: исповедь помогает ему подняться и выйти на верный путь.

       Христианину все грехи прощены в Крещении. Однако «несть человек, иже жив будет и не согрешит», и после Крещения он вновь допускает грехи, оседающие в его душе, как грязь и чернота, лишающие его полноты жизни в Боге, потому что ни что нечистое не может войти в общение с Пречистым Богом. Святые Отцы называли покаяние «вторым крещением», подчеркивая его очищающее, обновляющее и исцеляющее действие.

       Кающийся на исповеди острее ощущает свою греховность, что способствует исправлению его жизни. Показательно, что те, кто исповедуются редко или не исповедуются вовсе, как правило, совсем не чувствуют себя грешниками: «живу, как все», «есть и похуже меня», «зла никому не делаю», «кто ж без греха в наши времена?» – можно услышать от таких людей. А исповедующиеся всегда находят в себе множество недостатков и стараются бороться с ними. Этому парадоксу существует объяснение: как пыль и грязь видны только там, где есть свет, а не в темной комнате, так и греховность человека становится для него явной по мере того, как он приближается к Богу, Который есть Свет, а вне Бога все помрачено и замутнено.

       Исповедь приносится Богу, священник – только «свидетель», как сказано в чинопоследовании таинства. Зачем же нужен свидетель, когда можно исповедоваться Самому Богу? Церковь, устанавливая исповедь перед священником, не сомненно, учитывала субъективный фактор: Бога многие не стыдятся, так как не видят Его, а перед человеком исповедоваться стыдно , но это спасительный стыд, помогающий преодолеть грех. Кроме того, священник является духовным руководителем, он помогает найти верный путь для преодоления греха. Исповедь не ограничивается только рас сказом о грехах, она предполагает и совет священника, а в некоторых случаях и эпитимию – наказание или нравственное предписание для их уврачевания.

       Перед началом исповеди священник предупреждает, что она должна быть полной; если кающийся по какой-либо причине скрывает грехи, таинство считается недействительным: «Не стыдись и не бойся и не скрывай ничего от меня, будешь иметь сугубый грех». Прощение человек получает тоже полное и всецелое: «Я, недостойный иерей, властью Его, мне данной, прощаю и разрешаю тебя от всех грехов твоих во имя Отца и Сына и Святого Духа». Прощаются ли забытые грехи? Однозначного ответа на этот вопрос нет, хотя в молитве говорится о прощении всех грехов. Как правило, человек, после исповеди вспомнивший забытый грех, кается в нем на следующей исповеди. Впрочем, если исповедь бывает не слишком редко, человек не успевает забыть свои грехи.

       Священник от Бога наделен правом объявлять от имени Бога прощение грехов. Господь Иисус Христос сказал апостолам: «Что вы свяжете на земле, то будет связано на небе, и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (Мф. 18: 18). Эта власть «вязать и решить» перешла, как верует Церковь, от апостолов к их преемникам – епископам и священникам.

       С тех пор как причащение мирян за каждой Литургией перестало быть нор мой и сменилось практикой редкого или ежегодного причащения, таинство исповеди, естественно, стало предварять причащение. В Русской Церкви этот обычай постепенно привел к возникновению теории, согласно которой причастие мирян, в отличие от духовенства, вообще не возможно без исповеди. На практике это приводит к тому, что по большим праздникам в очередь на исповедь выстраиваются сотни людей, желающих причаститься, а сама исповедь сводится к трем поспешным фразам или только к чтению разрешительной молитвы, которая воспринимается как «допуск» к причастию.

       В Церквах греческого Востока исповедь не связана с причащением, что иногда приводит к обратной крайности: люди вообще не представляют, что такое исповедь, и причащаются, не очистив совесть. Греческая Церковь не знает и русской практики так называемой общей исповеди, когда по причине большого стечения народа священник не беседует с каждым в отдельности, а лишь вслух перечисляет грехи и верующие отвечают «каюсь», или «грешен», или ничего не отвечают; после этого прочитывается молитва и все подходят «под разрешение», иногда и разрешительная молитва читается для всех сразу («прощаю и разрешаю вас»). В послереволюционной России к общей исповеди стали прибегать повсеместно из-за нехватки храмов и священников. Кое-где общая исповедь сохраняется и теперь. Однако эта вынужденная мера не должна полностью подменить собой частную исповедь, благодатное и спасительное действие которой известно всякому верующему по опыту.

Елеосвящение

 

       Человек был создан с легким, чистым, нетленным и бессмертным телом. После грехопадения оно утратило эти свойства, стало материальным, тленным и смертным. В жизнь человека вошли болезни. По учению Церкви, их причины коренятся в общей греховности человека: грех вошел в его естество, как некий диавольский яд, осквернивший и отравивший его. И если смерть является следствием греха («сделанный грех рождает смерть»; Иак. 1: 15), то болезнь находится между грехом, за которым она следует, и смертью, которой предшествует. Хотя все болезни происходят от разных причин, общий корень у них один – тленность человеческого естества после грехопадения. Поэтому человеческому естеству необходим истинный врач, способный исцелить его от тления. Таким врачом является Христос.

       В течение Своей земной жизни Христос совершил множество исцелений. Часто Он спрашивал обращавшихся к Нему за помощью: «Веруете ли, что Я могу это сделать?» (Мф. 9: 28). Избавляя тело от болезни, Он исцелял и душу от самого страшного недуга – неверия. Христос указывал на виновника всех душевных и телесных немощей – диавола: о скорченной женщине Он говорит, что ее «связал сатана» (Лк. 13: 16). Исцеления совершали также апостолы и многие святые.

       Для помощи больным уже в апостольское время существовало таинство, получившее впоследствии название Елеосвящения. О нем говорит апостол Иаков в своем Послании: «Болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь, и если он соделал грехи, простятся ему» (Иак. 5: 14–15). В основном таинство Елеосвящения в Православной Церкви сохранило главные черты, которые указаны апостолом Иаковом: его совершают несколько пресвитеров, над больным читают специальные молитвы об исцелении, совершают его помазание елеем. Церковь верует, что в таинстве Елеосвящения человеку прощаются грехи. Это, однако, не означает, что Елеосвящение может заменить исповедь, после нее и причащения обычно и совершается это таинство.

       Безосновательно также мнение, будто при совершении Елеосвящения прощаются забытые грехи, т. е. не названные на исповеди. Исповедь означает всецелое и полное прощение и оправдание человека, если она принесена искренне, с сокрушением и желанием исправиться. Взгляд на Елеосвящение как на своего рода восполнение исповеди противоречит смыслу и идее обоих таинств. В результате такого искаженного понимания к Елеосвящению иногда прибегают совершенно здоровые люди, надеясь получить прощение забытых (а то и утаенных на исповеди) грехов. Молитвы о лежащем «на одре болезни» в этом случае теряют всякий смысл.

       Еще более искажает смысл таинства исцеления, каковым можно назвать Елеосвящение, взгляд на него, как на предсмертное напутствие или «последнее помазание». Распространенный в Римско-Католической Церкви до II Ватиканского Собора, он проник и в некоторые Восточные Церкви.

       Однако совершение Елеосвящения не может «гарантировать» исцеление. Таинство призвано не только облегчить физические мучения, но и, приобщив человека к страданиям Христа, сделать саму болезнь спасительным и целительным средством от духовной смерти. Многие святые с благодарностью принимали посланные им недуги как возможность избавления от мучений в будущем веке. Как учит Церковь, Бог всегда стремится обратить зло в добро: болезнь, сама по себе являющаяся злом, может принести добро человеку, который благодаря ей приобщается страданиям Христовым и воскресает для новой жизни. Известны случаи, когда болезнь заставляла человека изменить свою греховную жизнь и встать на путь покаяния, ведущий к Богу.

Брак

 

       Любовь между мужчиной и женщиной – одна из важных тем библейского благовестия. Как говорит Сам Бог в Книге Бытия, «оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут двое одна плоть» (Быт. 2: 24). Брак установлен Богом в раю: он не является последствием грехопадения. Библия повествует о супружеских парах, на которых было особое благословение Божье, выразившееся в умножении их потомства: Авраам и Сарра, Исаак и Ревекка, Иаков и Рахиль. Любовь воспевается в Песне Песней Соломона – книге, которая, несмотря на все аллегорические и мистические интерпретации Святых Отцов, не утрачивает своего буквального смысла.

       Первым чудом Христа было претворение воды в вино на браке в Кане Галилейской, что понимается святоотеческой традицией как благословение брачного союза. Истории известны секты (монтанизм, манихейство и др.), отвергавшие брак как якобы противоречащий аскетическим идеалам христианства. Даже в наше время приходится иногда слышать мнение, будто христианство гнушается браком и «допускает» брачный союз мужчины и женщины только из «снисхождения к немощам плоти». Однако это мнение неверно и основано на незнании церковной традиции. Церковь осуждает «плотскую похоть» и гедонизм, ведущие к половой распущенности и противоестественным порокам, но благословляет половое общение между мужчиной и женщиной в рамках брачного союза.

       В браке происходит преображение человека, преодоление одиночества и замкнутости, расширение, восполнение и завершение его личности. Протоиерей Иоанн Мейендорф так определяет сущность христианского брака: «Христианин призван – уже в этом мире – иметь опыт новой жизни, стать гражданином Царства; и это возможно для него в браке. Таким образом, брак перестает быть толь ко лишь удовлетворением временных естественных побуждений. Брак – это уникальный союз двух существ в любви, двух существ, которые могут превзойти свою собственную человеческую природу и быть соединенными не только друг с другом, но и во Христе».

       Придавая такое исключительно высокое значение браку, Церковь отрицательно относится к разводу, а также второму или третьему браку, если последние не вызваны особыми обстоятельствами, например нарушением супружеской верности одной из сторон. Такое отношение основано на учении Христа, Который не признавал ветхозаветных установлений касательно развода (ср. Мф. 19: 7–9; Мк. 10: 11–12; Лк. 16: 18), за одним исключением – развода по «вине любодеяния» (Мф. 5: 32). В последнем случае, а также в случае смерти одного из супругов или в других исключительных случаях Церковь благословляет второй и третий брак.

       В раннехристианской Церкви не существовало особого чина венчания: муж и жена приходили к епископу и получали его благословение, после чего вдвоем причащались за Литургией Святых Христовых Таин. Эта связь с Евхаристией прослеживается и в современном чинопоследовании таинства Брака, начинающегося литургическим возгласом «Благословенно Царство» и включающего многие молитвы из чина Литургии, чтение Апостола и Евангелия, символическую общую чашу вина.

       Венчание предваряется обручением, во время которого жених и невеста должны засвидетельствовать добровольный характер своего вступления в брак и обменяться кольцами.

       Само венчание происходит в церкви, как правило, после Литургии. На будущих супругов во время таинства возлагаются венцы, которые являются символом царства: каждая семья есть малая церковь. Но венец также и символ мученичества, потому что брак – не только радость первых месяцев после свадьбы, но и совместное несение всех последующих скорбей и страданий – того ежедневного креста, тяжесть которого в браке ложится на двоих. В век, когда распад семьи стал обычным явлением и при первых же трудностях и испытаниях супруги готовы предать друг друга и разорвать свой союз, это возложение мученических венцов служит напоминанием о том, что брак только тогда будет прочным, когда он основан не на сиюминутной и скоропреходящей страсти, а на готовности отдать жизнь за другого. И семья бывает домом, построенным на твердом основании, а не на песке, только в том случае, если ее краеугольным камнем становится Сам Христос. О страдании и кресте напоминает также тропарь «Святии мученицы», который поется во время троекратного обхождения жениха и невесты вокруг аналоя.

       Во время венчания читается евангельский рассказ о браке в Кане Галилейской. Тем самым подчеркивается незримое присутствие Христа на всяком христианском браке и благословение самим Богом брачного союза. В браке должно совершиться чудо преложения «воды», т. е. будней земной жизни, в «вино» – непрестанный и ежедневный праздник, пир любви одного человека к другому.

Священство

 

       В понятии «таинства Священства» объединены три чинопоследования, каждое из которых по сути является самостоятельным таинством, – это чины посвящения в сан епископа, священника и диакона.

       Епископ, по традиции Православной Церкви, избирается из числа монашествующих. В первоначальной Церкви были женатые епископы: апостол Павел говорит, что «епископ должен быть не порочен, одной жены муж» (1 Тим. 3: 2). Впрочем, уже в ранние века предпочтение отдавалось неженатым: среди знаменитых Отцов Церкви IV века только святой Григорий Нисский имел супругу, тогда как святые Афанасий Великий, Григорий Богослов, Василий Великий, Иоанн Златоуст и другие были монахами. Священники и диаконы в Православной Церкви могут быть как монахами, так и женатыми, однако вступление в брак разрешается только до принятия сана и притом однажды – второбрачные не допускаются к священнослужению.

       В Древней Церкви все кандидаты в свя щенные степени избирались народом, участвовавшим в управлении Церковью и в решении всех важных вопросов. Святитель Иоанн Златоуст, например, был избран народом Константинополя вопреки своей воле. Однако такой порядок постепенно был заменен практикой избрания епископов и священников только представителями клира.

       Таинство посвящения в духовный сан с апостольских времен совершается через рукоположение. Согласно церковным правилам священника и диакона рукополагает епископ, а епископа – несколько епископов (не менее двух или трех). Происходит это во время Литургии: хиротония епископа бывает после пения «Святый Боже», священника – после Великого входа, диакона – после Евхаристического канона. Епископская хиротония отличается особой торжественностью: ей предшествует чин наречения, когда посвящаемый произносит присягу и исповедание веры. На Литургии он вводится через царские врата и алтарь и трижды обходит вокруг престола, целуя его углы; в это время поют тропари таинства Венчания. Посвящаемый встает на колени возле престола, и все служащие епископы возлагают на него руки, а первенствующий архиерей (патриарх) произносит молитву посвящения: «Божественная благодать, всегда немощное врачующая и оскудевающее восполняющая, поставляет (имя) благоговейнейшего архимандрита во епископа. Помолимся о нем, да придет на него благодать Всесвятого Духа». При тихом пении «Кирие элеисон» (Господи, помилуй) архиерей читает молитвы о ниспослании Святого Духа на рукополагаемого. Затем новопосвященного епископа облачают в архиерейские одежды. Народ возглашает «аксиос» («достоин»). После Литургии епископу вручается жезл как символ пастырской власти.

       Хиротонии священника и диакона совершаются в том же порядке: посвящаемый вводится в алтарь, трижды обходит вокруг престола, встает на колени (диакон встает на одно колено), епископ возлагает на него руки и произносит молитвы посвящения, затем облачает его в священные одежды при пении «аксиос».

       Пение тропарей из таинства Венчания и троекратное обхождение вокруг престола имеют глубокий символический смысл: они указывают, что епископ или священник обручается своей пастве, как жених невесте. Древняя Церковь не знала распространенной сейчас практики перемещения епископа с одной епархии на другую, а священника – с прихода на приход. Как правило, назначение на епархию бывало пожизненным. Константинопольский патриарх, например, избирался не из епископов Византийской Церкви, а из священников, в некоторых случаях даже из мирян.

       Православная Церковь придает исключительное значение священному сану. О высоком достоинстве священства писал преподобный Силуан Афонский: «Священники носят в себе столь великую благодать, что если бы люди могли видеть славу этой благодати, то весь мир удивился бы ей, но Господь скрыл ее, чтобы служители Его не возгордились, но спасались в смирении… Великое лицо – иерей, служитель у Престола Божия. Кто оскорбляет его, тот оскорбляет Духа Святого, живущего в нем… Если бы люди видели, в какой славе служит священник, то упали бы от этого видения, и если бы сам священник видел себя, в какой небесной славе стоит он (совершает свое служение), то стал бы великим подвижником, чтобы ничем не оскорбить живущую в нем благодать Святого Духа». Православный народ с благоговением относится к священнику, носителю благодати Христа: принимая благословение священника, люди целуют ему руку, как руку Самого Христа, потому что священник благословляет не своей силой, а силой Божьей.

Монашество

 

       Чин пострижения в монашество назван среди таинств Дионисием Ареопагитом, преподобным Феодором Студитом и другими древнецерковными авторами. В самом тексте чинопоследования он тоже назван таинством. Подобно Крещению, пострижение в монашество является умиранием для прежней жизни и возрождением в новое бытие; подобно Миропомазанию, оно – печать избранничества; подобно Браку, обручение Небесному Жениху – Христу; подобно Священству, посвящение на служение Богу; подобно Евхаристии, соединение со Христом. Как при Крещении, при пострижении человек получает новое имя и прощение всех грехов, он отрекается от греховной жизни и произносит обеты верности Христу, сбрасывает с себя мирское платье и облачается в новое одеяние. Заново рождаясь, он добровольно становится младенцем, чтобы возрастать «в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова» (Еф. 4: 13).

       Монашество по своему замыслу является подражанием образу жизни Христа. Евангельский Христос открывается нам как идеал совершенного монаха: Он не женат, свободен от родственных привязанностей, не имеет крыши над головой, странствует, живет в добровольной нищете, постится, проводит ночи в молитве. Монашество – намерение в максимальной степени приблизиться к этому идеалу, устремленность к святости, к Богу, отказ от всего, что удерживает на земле и препятствует вознестись на небо.

       Слово «монах» в переводе с греческого означает «одинокий». На Руси монахов называли «иноками» – от слова «иной», «другой». Монашество есть жизнь необычная, исключительная; жизнь, всецело отдаваемая Богу, – к ней призваны немногие. Монашеское отречение от мира – это не гнушение красотой мира и радостью бытия, а отказ от страстей и греха, от плотских наслаждений и вожделений, от всего, что было привнесено в жизнь после грехопадения. Цель монашества – возвращение к первоначальному состоянию чистоты и безгрешности, которыми обладали Адам и Ева в раю. Отцы Церкви называли монашество «евангельской жизнью» и «истинной философией». Как философы стремятся к совершенству на путях интеллектуального познания, так монах ищет совершенства на путях духовного подвига и подражания Христу.

       «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах, и приходи и следуй за Мною», – говорит Христос богатому юноше (Мф. 19: 21). «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною, ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу ради Меня, тот обретет ее», – говорит Христос Своим ученикам (Мф. 16: 24–25). «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня» (Мф. 10: 37). В этих словах Христа – вся «философия» монашества.

       Оно для тех, кто хочет быть совершенным, кто хочет следовать за Христом и отдать душу за Него, кто хочет обрести сокровище на небесах. Подобно купцу, который, найдя хорошую жемчужину, готов отказаться от всего своего богатства, чтобы приобрести ее, монах отказывается от всего мира, чтобы приобрести Христа.

       Монашество бывает трех родов – общежительное, пустынножительное и полуотшельническое. В общежительных монастырях все жили вместе, ежедневно и по нескольку раз в день сходились в храм для богослужения. Отшельники обитали каждый по отдельности и собирались в храме только по воскресеньям ради причащения Святых Тайн. Средний путь – когда жили небольшими группами по два-три человека. В настоящее время в Русской Церкви существуют по преимуществу общежительные монастыри. На Афоне сохраняются все три типа монашества.

       Монашеские обеты сводятся к трем основным: послушания, нестяжания и целомудрия. Послушание – это добровольное отсечение своей воли перед Богом, перед старшими, перед всяким человеком. Монашеское послушание Богу – это вслушивание в Его волю, в Его замысел о человеке, проникнутое безграничным доверием, стремление быть во всем покорным Ему. Многие беды человека – от его намерения всегда поступать по-своему, перекроить мир, который не таков, как хотелось бы, переделать окружающих людей, которые недостаточно совершенны. А монах учится с одинаковой благодарностью принимать от руки Божьей все – как утешение, так и скорбь, как здоровье, так и болезнь, как добрых людей, так и злых. Живя так, он обретает особый, ничем не возмущаемый внутренний мир, непрестанную радость о Боге, которую не могут омрачить никакие внешние обстоятельства. Подобно Христу, Который «смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» (Флп. 2: 8), монах стремится быть послушным Богу до смерти, до креста.

       Нестяжание – добровольная нищета, отказ от всякого земного обладания. Это не значит, что монаху нельзя ничего иметь – никаких вещей или утешений на земле: просто у него ни к чему не должно быть пристрастия. Внутренне отрекшись от богатства, не будучи ни к чему привязан, он обретает евангельскую легкость духа.

       Слова «целомудрие» и «безбрачие» не синонимы: целомудрие как «целостная мудрость», как жизнь по заповедям Евангелия, как воздержание от сладострастного удовлетворения похотей плоти необходимо и в браке. Монашеское целомудрие, которое включает в себя безбрачие как один из составляющих элементов, есть всецелая устремленность к Богу, желание сверять каждый поступок, каждый помысел, каждое движение души с духом и буквой Евангелия. Что же касается безбрачия, то оно в контексте монашества есть состояние вышеестественное. Одиночество, означающее неполноту, ущербность, в браке преодолевается обретением другого . В монашестве этот другой – Сам Бог.

       Чин монашеского пострижения совершается в храме епископом или настоятелем монастыря. С постригаемого заранее снимают всю одежду и надевают на него длинную белую ризу, в которой он и стоит перед игуменом. Постригаемый произносит обеты и выслушивает поучение игумена, который после этого символически постригает ему волосы и облачает в черные монашеские одежды. Вся братия монастыря подходит к новопостриженному монаху, спрашивая: «Как твое имя, брат?» На одну или несколько ночей монах остается в храме, где читает Псалтирь и Евангелие.

       Монашество есть жизнь внутренняя и сокровенная, абсолютное выражение духа христианства как «тесного» пути, ведущего в Царство Небесное. Сосредоточенность на внутренней жизни не означает эгоизма или отсутствия любви к ближнему. Вне суеты мира монах не забывает о людях, но в тишине кельи молится за весь мир.

       Отцы Церкви понимали, что обновление мира и счастье людей зависят не от внешних обстоятельств, а от внутреннего делания. Социальная активность и бурная деятельность тех, кто в разные эпохи хотел принести пользу человечеству, так и не сделали людей счастливее. Подлинное обновление жизни возможно только в духе. Монахи стремятся не улучшать мир, а преображать самих себя, чтобы мир преобразился изнутри. «Стяжи дух мирен, и тысячи вокруг тебя спасутся», – говорил преподобный Серафим Саровский.

Православное богослужение

 

       Существует самая тесная и прямая связь между хриатианскими догматами и молитвенно-литургической жизнью Церкви. «Христианство есть литургическая религия, – писал протоиерей Георгий Флоровский. – Церковь есть прежде всего богослужебное общество. Богослужение – во-первых, учение и дисциплина – во-вторых». Церковь выросла не из догматических формулировок и даже не из Священного Писания, а из Литургии. В первые годы после Воскресения Христова, когда еще не было написано ни одно Евангелие, не был сформулирован ни один догмат, ни одно дисциплинарное правило, Литургия уже существовала, и именно она объединяла последователей Христа в Церковь – Его мистическое тело.

       В православном богослужении догматы оживают, обретают литургическую плоть. Возьмем, для примера, следующую стихиру праздника Пятидесятницы: «Приидите, людие, триипостасному Божеству поклонимся, Сыну во Отце со Святым Духом: Отец бо безлетно (вневременно, вечно) роди Сына соприсносущна и сопрестольна, и Дух Святый бе (был) во Отце, с Сыном прославляемь: едина Сила, едино Существо, едино Божество. Ему же покланяющеся вси глаголем: Святый Боже, вся содеявый Сыном, содейством Святаго Духа, Святый Крепкий, Имже Отца познахом и Дух Святый прииде в мир, Святый Безсмертный, Утешительный Душе, от Отца исходяй и в Сыне почиваяй, Троице Святая, слава Тебе». В этом песнопении кратко изложены все основные христианские догматы: о триипостасности Бога, о предвечном рождении Сына, о равенстве, единосущии и божественности Отца, Сына и Святого Духа, о сотворении мира Отцом через Сына при содействии Духа, об исхождении Святого Духа в мир через Сына, об исхождении Духа от Отца и «почивании» в Сыне.

       Православная Церковь всегда придавала исключительное значение богослужению как молитвенному воплощению вероучительных истин. Lex orandi lex est credendi (Закон молитвы есть закон веры) – на этом основополагающем принципе построена жизнь Православия. Православная Церковь стремится сохранить в неприкосновенности тот богослужебный чин, который сложился в Византии к XII веку, что связано с неизменяемостью и стабильностью православной догматики. Это не значит, что никаких изменений в богослужении не происходит: создаются, например, службы новопрославленным святым, но они органически вплетаются в ту литургическую ткань, которая существует с византийской эпохи.

       Богослужение – это ежедневная духовная школа. По мысли святителя Игнатия (Брянчанинова), христианин, регулярно посещающий церковь и вслушивающийся в чтение и пение, может научиться всему «необходимому на поприще веры». Богослужение, кроме того, является школой молитвы: оно захватывает ум и сердце человека и погружает их в ту глубину, где происходит встреча с Богом. Каждая церковная служба, каждое молитвенное слово может стать для нас встречей и соприкосновением с Живым Богом, если мы молимся внимательно и сосредоточенно, если молитва Церкви становится нашей личной молитвой. Нередко, однако, слова богослужения проходят мимо нас, и мы присутствуем в храме только телом, а ум блуждает на стороне – в этом случае никакой встречи не происходит и мы лишаемся того плода, который приносит участие в церковной службе.

Богослужебный язык

 

       В Русской Православной Церкви люди сталкиваются с одной специфической проблемой, которой нет во многих других Церквах, – малопонятностью церковнославянского языка, употребляемого в богослужении. Давно раздаются голоса, призывающие отказаться от него и перейти на современный язык: об этом, в частности, говорили многие архиереи в период подготовки к Поместному Собору 1917–1918 годов, а также обновленцы в 1920–1930 годах. Предпринимаются попытки осуществить такую реформу, но все они оказываются неудачными: византийское богослужение «не звучит» на современном русском языке.

       Призывающие к реформе не учитывают того, что любой язык не просто сумма слов, которые можно заменить на другие, более понятные: язык выражает некую стоящую за ним реальность, к которой он и приобщает. Если человек не воспринимает или не понимает талантливо написанные стихи, виноват не язык поэзии, а отсутствие дара поэтического восприятия; и задача состоит не в том, чтобы приспособить язык к возможностям читателя, пересказав стихи прозой, а в том, чтобы научить его воспринимать подлинную поэзию.

       Язык византийской литургической поэзии сам по себе является особой стихией: даже в том случае, когда византийское песнопение переведено на русский язык, от человека, не причастного к Церкви, требуются большие усилия, чтобы его адекватно воспринять.

       Церковнославянский язык никогда не был вполне понятен и всегда отличался от разговорного – даже в эпоху святых Кирилла и Мефодия, которые, воспользовавшись разговорным языком, создали на его основе новый, богослужебный, или литургический, язык. Отказаться от него равносильно тому, чтобы отказаться от древних икон, заменив их более «понятной» живописью, отказаться от псалмодического чтения, заменив его декламацией, отказаться от хорового пения, заменив его игрой на музыкальных инструментах. «Славяне промыслительно одарены благословенным языком, служившим веками для богослужения, Священного Писания и молитвы и никогда не низшим житейским нуждам… – пишет архимандрит Софроний (Сахаров). – Нет вовсе нужды заменять его языком повседневности, что неизбежно снизит духовный уровень и тем причинит неисчислимый ущерб… Все, кто искренне желают приобщиться к вековой культуре Духа, легко найдут возможность освоиться с бесценным сокровищем священного славянского языка, который изумительно соответствует великим таинствам богослужения».

       «Непонятность» церковнославянского языка объясняется не столько его свойствами, сколько неподготовленностью людей, на протяжении многих лет лишенных возможности серьезно и глубоко изучать богослужение. Церковнославянский язык отличается от русского только некоторыми грамматическими формами, семантикой отдельных слов и словосочетаний, особенностями синтаксиса, который чаще всего копирует греческий, и небольшим количеством слов (несколько десятков), отсутствующих в современном русском языке. На освоение этого материала требуется не так уж много времени и сил. Если люди готовы потратить годы на освоение сложнейшей научной терминологии, понимая, что, не овладев ею, они не смогут ничего достичь в своей области, то почему бы не потратить несколько дней на изучение богослужебного языка, на котором десять веков молились наши предки-славяне?

       Со своей стороны, Церковь должна бы позаботиться о создании возможностей для такого изучения, об издании богослужебных текстов с параллельным русским переводом, чтобы каждый приходящий в храм мог следить за богослужением по книге. В некоторых приходах практикуется чтение Апостола и Евангелия на славянском и русском языках: опыт показывает, что девяносто процентов наших прихожан не понимают смысла литургических апостольских чтений. Наконец, возможны новая редакция славянского перевода службы, частичное упрощение отдельных слов и выражений, например замена «любы» на «любовь», «живот» на «жизнь» (эти слова и в славянском языке употреблялись как равные по значению и взаимозаменяемые).

       О необходимости улучшения славянского перевода богослужебных текстов писал в XIX веке святитель Феофан Затворник. 900-летие Крещения Руси, которое праздновалось в 1888 году, казалось святителю Феофану подходящим поводом для того, чтобы предпринять новый, «упрощенный и уясненный», перевод всех богослужебных книг. Такой перевод действительно был сделан в 1910-х годах, и несколько богослужебных книг накануне революции 1917 года удалось небольшим тиражом издать. Последующие события, однако, помешали распространению этих изданий и ознакомлению русской православной паствы с новым вариантом славянского перевода.

Молчание

 

       «Когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне, и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно. А молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны; не уподобляйтесь им, ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него», – говорит Христос (Мф. 6: 6–8).

       Иногда спрашивают: «Зачем же нужно молиться, если Бог заранее знает, о чем мы будем Его просить?» Но молитва не только просьба, молитва – это в первую очередь общение , встреча. По словам Евагрия-монаха, «молитва есть беседа ума с Богом». В молитве мы встречаемся с Богом Живым, Богом Личностью, Богом, Который слышит нас и отвечает нам, Который всегда готов прийти к нам на помощь по первому зову, Который никогда не изменит нам, сколько бы раз мы ни изменяли Ему. В молитве мы соприкасаемся с высшей реальностью, единственным истинным Бытием, по сравнению с которым всякое другое бытие, в том числе наша жизнь, условно и относительно. Жизнь без молитвы, без богообщения – только растянутый на годы путь к неизбежному концу, медленное умирание. Мы живем постольку, поскольку приобщаемся к Богу, и приобщение это происходит через молитву.

       Почему Христос заповедует не многословить в молитве? Потому что она возникает не из слов и есть не только сумма прошений. Прежде чем произнести молитву, ее нужно услышать . Все великие поэтические и музыкальные произведения были составлены не просто из отдельных букв или нот, прежде они родились где-то в глубинах души, прозвучали там, а потом уже воплотились в слова и звуки. Молитва тоже является творчеством, – она рождается в глубокой тишине, в сосредоточенном и благоговейном молчании. Прежде чем начинать молитву, нужно внутренне отрешиться от обычного многословия и многомыслия, услышать тишину . Ведь, как и всякая беседа, молитва есть диалог, и цель ее – не столько высказаться самому, сколько внимать Другому.

       «Молчание есть таинство будущего века, а слова суть орудия этого мира», – пишет преподобный Исаак Сирин. Ради достижения тишины и молчания монахи отказывались от общения с людьми, уходили в глубь пустыни, скрывались в горах. Опыт безмолвия необходим каждому человеку, который хочет научиться молитве. Для того чтобы его обрести, необязательно куда-то удаляться. Но каждый день необходимо выбрать время, отвлечься от всех дел, войти в комнату и, «затворив дверь, помолиться Отцу, Который втайне». Обычное искушение и обман нашей жизни заключаются в том, что мы всегда заняты, куда-то спешим, пытаемся что-то очень важное успеть, и нам кажется, если мы потратим время на молитву, то эти самые важные дела сделать и не успеем. Однако опытом проверено, что полчаса или час, отведенные на молитву, никогда катастрофическим образом не сказываются на ходе обычных дел. Наоборот, привычка к молитве учит человека быстро сосредотачиваться, избавляет от рассеянности, дисциплинирует ум, в результате чего он в итоге время выигрывает.

       «Все несчастья людей происходят оттого, что они не умеют пребывать в покое в собственной комнате», – говорил французский математик и философ XVII века Блез Паскаль. Отсутствие вкуса к уединению и молчанию есть болезнь современного человека. Многие даже боятся тишины, боятся одиночества и свободного времени, потому что нечем заполнить пустоту: нужны слова, впечатления, нужно быть занятым и всегда спешить, чтобы создавалась иллюзия бурной и наполненной жизни. А жизнь с Богом начинается тогда, когда слова и мысли умолкают, когда земные дела отходят на второй план и в душе человека освобождается место, которое может заполнить Бог.

Внимание

 

       Оказаться наедине с собой в запертой комнате еще не значит обрести тишину, и прекратить разговор еще не значит достичь безмолвия. Тишина – это внутреннее состояние, это покой ума и мир помыслов. Встав на молитву, человек иногда бывает одолен такой бурей посторонних мыслей, что не всегда в силах с ней справиться. И, пока он читает молитвы устами, его ум блуждает вдалеке. Опытные духовные учители советуют в таких случаях вернуться к тем словам молитвы, на которых внимание отвлеклось, и повторить все заново. Если не помогает, отложить в сторону книгу и молиться своими словами до тех пор, пока не согреется сердце и не соберутся мысли.

       Молитва только тогда имеет цену, когда бывает внимательной, когда ум и сердце вкладываются в каждое слово.

 

      Молится ли человек по книге или своими словами – каждое слово должно быть пережито и прочувствовано, должно стать своим . Святитель Феофан Затворник говорит: «Не то значит молитва, чтобы прочитать только молитвы, но то, чтобы воспроизвести в себе содержание их и так произносить, как бы они шли от нашего ума и из нашего сердца». Он сравнивает ум с птицей, которая всегда стремится летать: на время молитвы ее нужно посадить в клетку. Для достижения внимания святитель Феофан рекомендует заучивать молитвы наизусть, чтобы не отвлекаться на чтение, сочетать молитву с поклонами, молиться не только по книге, но и своими словами. Он также советует вставать на молитву не сразу после житейских дел и хлопот, а немного подготовившись, собравшись с мыслями. Молитва невнимательная, рассеянная, холодная не приносит пользы душе и оставляет человека без плода.

       Древнецерковные писатели называют рассеянность ума во время молитвы «парением». Они говорят о том, что причиной рассеянности бывает неумение человека справляться с помыслами – в данном случае посторонними греховными образами, фантазиями и мечтаниями. Каждый помысел овладевает человеком постепенно, и различают несколько стадий его развития. Сначала как бы извне появляется некий прилог – мимолетный образ, однако за каждым греховным помыслом стоит реальная демонская сила. Сочетанием называют собеседование ума с прилогом, изучение и исследование его. Сосложение – внутреннее согласие ума с помыслом и услаждение им. Борьба – равенство сил ума и помысла, один из которых должен одержать победу. Пленение – «насильственное и невольное увлечение сердца или продолжительное сочетание сердца с предметом, разоряющим доброе устроение». Страсть – окончательная победа помысла над человеком, или, по словам Иоанна Лествичника, «порок, от долгого времени поселившийся в душе и через навык сделавшийся как бы ее природным свойством, так что душа сама произвольно к нему стремится». Сами по себе помыслы безгрешны, они приобретают греховную окраску по мере своего развития и становятся грехом тогда, когда ум принимает их.

       Искусство борьбы с помыслами заключается в том, чтобы не впускать их, не давать им развиться и пленить ум. Для того чтобы ум во время молитвы был чистым, необходимо отсекать прилоги помыслов, тщательно следить за умом. С помыслами приходится бороться, поэтому молитва является не только беседой с Богом, но и тяжелым трудом, борьбой за чистоту ума. Молящийся должен всегда «стоять на страже ума». Евагриймонах говорит: «Старайся ум твой во время молитвы делать глухим и немым – тогда сможешь молиться… Нерассеянная молитва есть наивысшее внимание ума… Когда молишься, всеми силами храни память твою… Во время молитвы ум обычно сильно окрадывается памятью. Память приводит тебе на ум во время молитвы или воспоминания давних дел, или новые заботы, или лицо оскорбившего тебя. Очень завидует демон человеку молящемуся и употребляет всякую хитрость, чтобы расстроить такое его намерение, поэтому не перестает посредством памяти возбуждать помыслы о разных вещах и посредством плоти приводит в движение все страсти… Стой на страже своей, сохраняя ум от помыслов во время молитвы».

Молитва Иисусова

 

       В Православной Церкви распространена практика непрестанного молитвенного призывания имени Иисуса Христа, называемая «тайным упражнением» (в славянской традиции «тайным поучением»), «умным деланием», «умно-сердечной молитвой» или просто «Иисусовой молитвой». Достоинством Иисусовой молитвы являются простота и краткость. Ее полный текст состоит из восьми слов: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго», но есть и более краткие формы: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя» или даже просто «Господи, помилуй». Никакое дело не препятствует непрестанному повторению про себя этой молитвы: по выражению святителя Феофана Затворника, «руки работают, а ум и сердце с Богом».

       Особая благодатная сила этой молитвы проистекает из того, что она содержит имя Иисуса. Сам Христос заповедал молиться во имя Его: «Истинно, истинно говорю вам: о чем ни попросите Отца во имя Мое, даст вам. Доныне вы ничего не просили во имя Мое; просите и получите» (Ин. 16: 23–24). О чудотворной силе Своего имени Он говорит: «Именем Моим будут изгонять бесов, будут говорить новымии языками… возложат руки на больных, и они будут здоровы» (Мк. 16: 17–18). Когда апостолы Петр и Иоанн исцелили хромого, первосвященники спрашивали их: «Какою силою или каким именем вы это сделали?» На что Петр ответил: «Именем Иисуса Христа… поставлен он перед вами здрав… ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись» (Деян. 4: 7–12).

       По учению Церкви, в имени Иисуса присутствуют сила и энергия Христа. Святой Иоанн Кронштадтский говорил: «Имя Господа… да будет тебе вместо самого Господа… Имя Господа есть сам Господь… Имя Бога всемогущего – сам Бог, Дух вездесущий и препростой».

       Хотя молитва Иисусова обращена ко Христу, она является тринитарной, так как Христос назван в ней Сыном Божьим, т. е. Сыном Бога Отца, а «никто не назовет Иисуса Господом, как только Духом Святым» (1 Кор. 12: 3 ) . Сущность, природа, воля, действие всех Лиц Святой Троицы едины, а потому, когда мы призываем Христа, то призываем Отца и Духа, и где присутствует Христос, там присутствуют Отец и Дух.

       Основное правило при Иисусовой молитве, как говорил Иоанн Лествичник, «заключить ум в слова молитвы». Однако подвижниками древности было замечено, что ум в голове подвержен рассеянности и «парению» и не способен сосредоточиться. Поэтому был выработан метод концентрации ума в сердце, названный умно-сердечной молитвой. Сущность его в том, чтобы при молитве внимание находилось в области сердца, а не в голове.

       Сила Иисусовой молитвы заключается в том, что она помогает достичь того, что в Ветхом Завете называлось «хождением перед Богом», т. е. непрестанного предстояния Богу. Молитва Иисусова учит человека согласовывать жизнь с заповедями Божьими, сверять каждый поступок и каждую мысль с Евангелием, постоянно помнить о Боге, чувствовать Его присутствие, стараться ни в чем не погрешить против Его правды. Молитва только тогда приносит плод, когда сочетается с истинно христианской жизнью, иначе она лишь имитация духовности. Ведь в итоге идеал христианства заключается в достижении такого состояния, при котором вся жизнь превращается в молитву.

       Каждая религия включает в себя те или иные формы молитвы, и при желании можно найти много общего между молитвенной практикой всех религий. Так например, существуют известные параллели между Иисусовой молитвой и призыванием имени Божьего в исламе, между практикой умного сосредоточения в христианстве и йогической медитацией в индуизме и буддизме. Однако в Иисусовой молитве главное не то, что она представляет собой непрестанно повторяющуюся формулу, что совершается в тишине ума, что помогает сосредоточиться и т. д., главное – к Кому она обращена, Чье имя мы призываем. По словам епископа Диоклийского Кал листа, «Иисусова молитва – это не только средство, помогающее нам сконцентрироваться или расслабиться. Это не просто род „христианской йоги“, разновидность „трансцендентальной медитации“ или „христианская мантра“. В отличие от йоги, она есть призывание, обращенное к другому Лицу – к Богу, ставшему человеком, Иисусу Христу, нашему личному Спасителю и Искупителю… Контекст Иисусовой молитвы есть прежде всего вера. Призывание Имени предполагает, что тот, кто произносит молитву, верует в Иисуса как Сына Божьего и Спасителя». В этом кардинальное отличие христианской молитвы от внехристианской: верующий во Христа молится Христу и во Христе .

Молитва и богословие

 

       Святые Отцы называют молитву «истинным богословием». Как говорит Евагрий-монах, «если ты богослов, то будешь молиться истинно; и если истинно молишься, то ты богослов». Для Отцов Церкви богословие не было отвлеченным теоретизированием о «неведомом Боге»: оно было поиском личной встречи с Ним. Истинное богословие – не «о» Боге, а «в» Боге: оно не рассматривает Бога как посторонний объект, но беседует с Богом как Личностью. Христианское богословие молитвенно и опытно: в этом его противоположность голой безблагодатной «учености».

       Но и молитва не спонтанное и произвольное делание ума – она тоже зиждется на богословии. Церковь верует, что вне правильного догматического сознания не может быть полноценной молитвы: искажение догматов ведет к искажениям в молитвенной практике. Это можно видеть на примере многочисленных сект, отколовшихся от Церкви. Христианин, даже если он молится наедине, остается членом Церкви. По словам протоиерея Георгия Флоровского, «личная молитва возможна только в контексте общины. Никто не является христианином сам по себе, но только как член тела. Даже будучи в уединении, «в келлии», христианин молится как член искупленного общества, Церкви». Личная молитва неотделима от богослужения и есть его продолжение. Вся жизнь христианина – Литургия, которую он совершает в своем сердце и посвящает Святой Троице – Отцу, Сыну и Святому Духу.

       Апостол Павел говорит, что в сердцах христиан Дух Святой молится Отцу, взывая: «Авва! Отче!» (Гал. 4: 6). Христианская молитва есть вслушивание в этот голос Божий внутри сердца. Не сам человек молится – Бог молится в нем. «Что много говорить? – пишет преподобный Григорий Синаит. – Молитва есть Бог, делающий все во всех, ибо одно действие Отца и Сына и Святого Духа, делающего все во Христе Иисусе».

       Если молитва – действие Троицы «во Христе», что может быть общего у нее с внехристианской молитвой? Современные кришнаиты говорят, что «Христос и Кришна – одно и то же», это только различные имена одного Бога, и потому нет никакой разницы – повторять ли про себя Иисусову молитву или мантру «Харе Кришна». Христианство же исповедует, что «нет другого имени под небом… которым надлежало бы нам спастись», кроме имени Иисуса Христа (Деян. 4: 12). Истинный богослов – тот, кто верует в Бога Троицу и воплощенную Истину – Иисуса Христа, Сына Божия. Истинный богослов молится истинно, а неистинный богослов молится неистинно, потому что находится вне Истины.

Плоды молитвы

 

       Если молитва – совместное творчество человека и Бога, то от человека зависит приложить усилие, потрудиться, а от Бога – даровать плоды. Молитва есть духовная работа , и к ней приходится себя принуждать: она, как и Царство Божие, «усилием берется» (Мф. 11: 12). Все, что объединяют в понятии «плоды молитвы», является даром свободной воли Божьей, а не следствием прилагаемых усилий. Святые Отцы предупреждают об опасности стремления к особым благодатным состояниям и духовным дарам во время молитвы. Единственное состояние, которое нужно возгревать в себе, – покаянное чувство своего недостоинства и ничтожества перед величием Бога, соединенное с жаждой богообщения.

       Первые плоды молитвы – внимание и умиление. Бывает, мы прочитываем тысячи молитвенных слов, прежде чем одно из них коснется нашего сердца и породит в нем теплоту, чувство горячей любви к Богу, невыразимую сладость, тишину и покой. Это состояние и называется умилением. Оно часто приходит неожиданно, хотя и в результате продолжительного молитвенного труда. Оно посещает не только умудренных опытом подвижников, но иногда и вступающих на путь духовной жизни – для укрепления их веры, и детей, любящих храм Божий.

       Порой молитва может сопровождаться слезами. Это тоже благодатный дар и признак Божественного посещения. Преподобный Исаак Сирин говорит: «Слезы во время молитвы – признак Божией милости, которой сподобилась душа в покаянии своем, признак того, что молитва принята и слезами начала входить на поле чистоты». Слезы умягчают и освежают душу, делают ее более восприимчивой к принятию благодати Божьей.

       Плодом молитвы и следствием умиления бывает также духовная радость, посещающая человека. Преподобный Иоанн Лествичник говорит о «блаженной радостной печали умиления». Он пишет: «Размышляя о свойстве умиления, изумляюсь тому, каким образом плач и так называемая печаль заключают в себе радость и веселие, как мед заключается в сотах… Такое умиление поистине есть дар Господа… Бог утешает сокрушенных сердцем сокровенным образом… В бездне плача находится утешение, и чистота сердца получает просвещение… Утешение есть прохлада болезнующей души, которая, как младенец, и плачет внутренно, и вместе с тем радостно улыбается».

       Ощущение присутствия Божьего также является одним из плодов молитвы. «Если во время молитвы или чтения Священного Писания в нас пробуждается ощущение присутствия Божия – это великий благодатный дар, – пишет архиепископ Финляндский Павел. – Это ощущение, называемое также памятью о Боге, следует сохранить в себе». О теплоте сердечной и душевном мире говорят как о плодах молитвы. В числе последних святитель Григорий Нисский называет простоту, любовь, смиренномудрие, терпение и незлобие. Иными словами, молитва постепенно преображает человека, делает его подобным Богу.

       Насколько молитва несовместима с ненавистью или неприязнью к ближним, настолько же она тесно связана с любовью и состраданием. По словам преподобного Исаака Сирина, сердце истинно молящегося возгорается любовью ко всем людям, даже врагам и еретикам, ко всему Божьему творению: «И что такое сердце милующее?.. Возгорение сердца человека о всем творении – о человеках, о птицах, о животных, о демонах, о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы. От великой и сильной жалости… умаляется сердце его, и не может оно слышать или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварью. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились и были помилованы; а также и об естестве пресмыкающихся молится с великою жалостью, которая без меры возбуждается в сердце его до уподобления Богу».

       Таким образом, молитва ведет к полному преображению человека, его кардинальному изменению к лучшему. Это, по сути, и есть главный плод молитвы. Если человек молится, но не становится лучше, если он вычитывает каноны и акафисты, но остается холодным и каменносердечным, значит, молитва его еще не принесла надлежащего плода. Поэтому христианину следует всегда заботиться о том, чтобы вся его жизнь соответствовала молитве, чтобы она стала непрестанным «хождением перед Богом».

Соединение с Богом

 

       Латинское слово «религия» ( religio ) означает, по христианскому писателю III века Лактанцию, «связь» или «восстановление связи» (от religare – «связывать»). Многие религии ставят своей целью восстановление или установление живой связи человека с Богом, но ни в одной религии нет такой полноты богообщения и приобщения к Божеству, какая возможна в христианстве. Бог, Который становится пищей человека, Которого можно не только искать, жаждать, но и вкушать, – такого Бога знают только христиане. Христос есть «Хлеб жизни» (Ин. 6: 35 ) , «Хлеб насущный» (Мф. 6: 11), «сходящий с неба и дающий жизнь всему миру» (Ин. 6: 33). Истинная жизнь, «жизнь с избытком» (Ин. 10: 10) возможна только во Христе; вне Христа – неполнота жизни, увядание, умирание. «Для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение», – говорит апостол Павел (Флп. 1: 21).

       Цель христианской религии – достижение такой полноты богообщения, при которой мы самым тесным образом приобщаемся к Божеству. В таинстве Евхаристии человек душой и телом соединяется с Богом, в молитве умом и сердцем восходит к Богу, в опы те боговидения внутренними очами созерцает Божество. «Бог есть огонь», – гово рит Биб лия (Втор. 4: 24, Евр. 12: 29), огонь, который «поедает» и истребляет всякое зло и грех, который освещает и делает еще более светлым всякое добро. Каждая встреча с Богом является соприкосновением с огнем: для одних оно смертельно, для других спасительно.

       В молитвах перед Причащением и после Причащения этот опыт огня выражен с особенной силой: «Якоже огнь да будет ми, и яко свет Тело Твое и Кровь, Спасе мой, пречестная, опаляя греховное вещество, сжигая же страстей терние, и всего мя просвещая покланятися Божеству Твоему»; «Се, приступаю к Божественному Причащению. Содетелю, да не опалиши мя приобщением; огнь бо еси, недостойная попаляя, но убо очисти мя от всякия скверны». Огонь Тела и Крови Христа просвещает и душу, и тело человека: «Давый пищу мне Плоть Твою волею, огнь Сый и опаляяй недостой ныя, да не опалиши мене, Содетелю мой, паче же пройди во уды (члены) моя, во вся составы, во утробу, в сердце. Попали терние всех моих прегрешений, душу очисти, освяти по мышления… да яко огня мене бежит всяк злодей, всяка страсть». Это просвещение – приобщение к Свету, соединение с Богом, обожение человека: «Тепле кающияся и чистиши, и светлиши, и света твориши причастники, общники Божества твоего соделоваяй независтно»; «Боготворящую Кровь ужаснися, человече, зря; огнь бо еси, недостойныя попаляяй. Божественное Тело и обожает мя и питает: обожает дух, ум же питает странно». Как хлеб и вино Евхаристии преображаются и становятся Телом и Кровью Христа, так и человек изменяется, приобщаясь к Богу: «Усладил мя еси любовию, Христе, и изменил мя еси Божественным Твоим рачением (любовью)»; «Покажи мя Твое селение единаго Духа… и сыном света соделай Твоего служителя».

Обожение

 

       Преображение человека в результате приобщения к Богу в святоотеческой литературе называется по-разному – «богоусыновлением», «богоуподоблением», «изменением в бога», «превращением в бога», «обожением». Идея обожения была центральной в богословии Отцов Восточной Церкви. Вокруг нее вращались все вопросы догматики, этики и мистики. Исповедовать истинную веру, соблюдать заповеди, молиться, участвовать в таинствах – все это необходимо для достижения обожения, в котором и заключается спасение человека.

       Обожение – высшее духовное состояние, к которому призваны все люди: «Для того создал нас Бог, чтобы мы стали причастниками Божеского естества (2 Петр.

       1: 4) и причастниками Его присносущности и являлись подобными Ему (ср. 1 Ин. 3: 2) по благодатному обожению, ради которого все устроено и пребывает», – говорит святой Максим Исповедник. Человек, согласно преподобному Иоанну Дамаскину, «вследствие своего тяготения к Богу превращается в бога, однако – в смысле причастия Божественному свету, а не потому, чтобы он переходил в Божественную сущность». Обожение возможно в земной жизни, однако исключительно редки те, кто достигают его здесь. В будущей же жизни каждый, кто войдет в Царство Небесное, станет «причастником Божеского естества» и соединится с Богом.

       Состояние обожения, о котором говорит христианство, отличается от мистического экстаза, описанного на страницах книг неоплатоников, в частности у Плотина. Экстаз Плотина – это растворение в Едином, слияние с Ним до полной утраты собственной индивидуальности, «исчезновение» в Божестве. Христианское обожение, напротив, означает наивысшее приобщение к Божественному свету и причастность Божественной энергии без утраты своей личности, взаимообщение и взаимопроникновение Бога и человека как двух «равных» личностей. И главное, неоплатонизм не знает Христа как единственной Личности, открывающей человеку Божественную реальность в непосредственном опыте, не знает Бога, ставшего хлебом, пищей, питанием для души и тела. Кроме того, неоплатонический экстаз – сугубо интеллектуальный процесс, не предполагающий участия тела в обожении: тело – лишь оболочка, темница, гроб, из которого надо выбраться, чтобы общаться с чистейшим Абсолютным Духом. Для христианина же обожение возможно только благодаря воплощению Слова, воспринявшего наше человечество и давшего нам Свое Божество, причем тело является полноправным участником процесса обожения и тоже приобщается к Божественной энергии, входящей «во вся составы, во утробу (во внутренности), в сердце».

       В этом мистическом союзе Бог остается Богом, и человек остается человеком, Божество не сливается с человечеством, и человечество не растворяется в Божестве. Вместе с тем соединение с Богом бывает настолько тесным и приобщение настолько полным, что человек всецело изменяется, преображается, становится богом по благодати, созерцая Бога и соединяясь со светом Святой Троицы. Достижение этого состояния доступно человеку в земной жизни. Однако после всеобщего воскресения святых ожидают еще более полное блаженство и всецелое уподобление Богу, представить себе которое ум человеческий не в силах: «Мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что́ будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его , как Он есть » (1 Ин. 3: 2).

Конец человеческой истории

 

       Евангелие содержит ясные указания на то, что материальному миру однажды придет конец. Христос говорит о Своем пришествии и признаках наступления последних времен: «Восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам… Тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга; и многие лжепророки восстанут, и прельстят многих; и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь; претерпевший же до конца спасется. И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец… И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются; тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою… О дне же том и часе никто не знает, ни ангелы небесные, а только Отец Мой один… Бодрствуйте, потому что не знаете, в который час Господь ваш приидет» (Мф. 24: 4–8, 10–13, 22–24, 29–30, 36, 42).

       Не менее ясно говорят о втором пришествии Христа апостолы. Вера в его близость была очень сильной в первохристианскую эпоху. «Пришествие Господне приближается», – говорит апостол Иаков (Иак. 5: 8). «Близок всему конец», – говорит апостол Петр (1 Петр. 4: 7). Он же пишет о внезапности последнего дня: «Придет же день Господень, как тать ночью, и тогда небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят… Впрочем, мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда» (2 Петр. 3: 10, 13). Апостол Павел говорит о том же: «О временах же и сроках нет нужды писать к вам, братия, ибо сами вы достоверно знаете, что день Господень придет, как тать ночью. Ибо когда будут говорить „мир и безопасность“, тогда внезапно постигнет их пагуба… Итак, не будем спать, как прочие, но будем бодрствовать и трезвиться» (1 Фес. 5: 1–3, 6).

       По-видимому, апостол Павел предполагал, что пришествие Христа произойдет при его жизни: «Не все мы умрем, но все изменимся» (1 Кор. 15: 51). В Первом Послании к Фессалоникийцам он говорит: «…Мы живущие, оставшиеся до пришествия Господня, не предупредим умерших… мертвые во Христе воскреснут прежде; потом и мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу» (1 Фес. 4: 15–17). Однако во Втором Послании он подчеркивает, что слова из Первого Послания нельзя понимать буквально, «будто уже наступает день Христов». Апостол Павел указывает, что признаком близости последнего дня будет помимо скорбей и бедствий пришествие антихриста: «Да не обольстит вас никто никак, ибо (день тот не придет), доколе не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога… Откроется беззаконник, которого Господь Иисус убьет духом уст Своих… того, которого пришествие, по действию сатаны, будет со всякою силою и знамениями и чудесами ложными» (2 Фес. 2: 2–5, 8–9).

       В течение двадцати веков христианской истории об антихристе много говорили и писали. На Руси пользовалось особой популярностью «Слово о Христе и антихристе», приписываемое священномученику Ипполиту Римскому. В этом произведении говорится: «Христос явился агнцем, и антихрист явится агнцем, будучи внутри волком… Христос послал апостолов ко всем народам, и тот пошлет лжеапостолов».

       В разные эпохи пытались предсказать дату кончины мира, причем апокалиптические предчувствия усиливались там, где обострялись социальные и иные бедствия. Приближение круглых дат тоже способствовало нарастанию подобных настроений. Чуть ли не каждый год все новые и новые пророки и провидцы появляются то здесь, то там, назначая дату кончины мира и предсказывая пришествие антихриста.

       Как относиться к таким предсказаниям? Всем, кто чрезмерно увлекается ими, следует, очевидно, напомнить слова Христа: «Не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти» (Деян. 1: 7). На вопрос учеников «когда же это будет?» Христос ответил: «Берегитесь, чтобы вас не ввели в заблуждение, ибо многие придут под именем Моим, говоря, что это Я, и это время близко » (Лк. 21: 7–8). В Новом Завете подчеркивается, что день Господень придет внезапно – не тогда, когда его вычислят, а когда его никто не ждет. И все попытки предсказать точную дату пришествия Христа являются сознательным или бессознательным противлением Евангелию, скрывшему от нас эту тайну.

       Когда апостолы говорили в своих посланиях о близости второго пришествия, речь шла не о хронологической близости, а скорее о постоянном ощущении присутствия Христа в ранней Церкви, о готовности встретить Его в любой день и час. Ранняя Церковь жила не страхом пришествия антихриста, а радостным, ликующим ожиданием встречи с Христом, которой должна завершиться человеческая история. Эсхатологическое последнее время началось с самого момента Воплощения Сына Божьего и будет продолжаться до Его второго пришествия. Тайна беззакония, о которой говорит апостол Павел (см. 1 Фес. 2: 7), будет все более явственно раскрываться в истории. Но параллельно с этим процессом обнажения зла будет происходить внутренняя подготовка человечества к встрече со своим Спасителем. Битва Христа с антихристом закончится победой Христа: Господь Иисус убьет «беззаконника» духом уст Своих (см. 1 Фес. 2: 8). К этой победе устремлены взоры христиан, а не к предшествующим ей временам бедствий – временам, которые на самом деле уже давно начались и могут еще долго продолжаться.

       Конец света, которого некоторые христиане так боятся, будет не всемирной экологической катастрофой (хотя последняя и может ему предшествоваать), а избавлением человечества от зла, страданий и смерти. Об этом и пишет апостол Павел: «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся, вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными… Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою» (1 Кор. 15: 51–54; Ис. 25: 8).

Душа после смерти

 

       Христианство не воспринимает смерть как конец, скорее наоборот, смерть – начало новой жизни, к которой земная жизнь была лишь подготовкой. Человек создан для вечности; в раю он питался от «древа жизни» и был бессмертен. Но после грехопадения путь к древу жизни был прегражден и человек стал смертным и тленным.

       Что происходит с душой после смерти? По церковному Преданию, основанному на словах Христа, души праведников относятся ангелами в преддверие рая, где они пребывают до Страшного Суда, ожидая вечного блаженства: «Умер нищий, и отнесен был ангелами на лоно Авраамово» (Лк. 16: 22). Души грешников попадают в руки демонов и находятся «в аду, в муках» (Лк. 16: 23). Окончательное разделение на спасенных и осужденных произойдет на Страшном Суде, когда «многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» (Дан. 12: 2). Христос в притче о Страшном Суде подробно говорит о том, что грешники, не творившие дел милосердия, будут осуждены и отвергнуты Богом, а праведники оправданы: «И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную» (Мф. 25: 46).

       Согласно верованию Церкви, душа умершего остается в первые два дня на земле, участвует в молитве, совершаемой за нее в храме, присутствует во время отпевания, которое обычно бывает в третий день. Если в первые дни душа находится еще как бы в плену у времени и пространства, хотя и вне их, то на третий день она выходит за пределы видимого мира. Однако здесь ее ждут испытания, называемые в православной традиции «мытарствами», когда душа испытывается за все грехи, которые человек совершил в жизни.

       Затем душа узнает приговор о своей дальнейшей участи. Окончательное решение будет вынесено на Страшном Суде, однако с этого момента душа находится в предвкушении блаженства или в страхе мучений. До Страшного Суда возможны изменения в ее судьбе. Именно поэтому в Православной Церкви широко распространена практика молитвы за усопших.

Молитва за усопших

 

       Молитва о тех, кто перешел из жизни временной в жизнь вечную, является древней традицией Церкви, освященной веками. Покидая тело, человек выходит из видимого мира, но не покидает Церковь, он остается ее членом, и долг оставшихся на земле – молиться за него. Церковь, несомненно, верует, что молитва облегчает посмертную участь человека и что Господь принимает молитвы не только об умерших праведниках, но и о грешниках. Особенную силу имеют молитвы на Литургии: «Святое жертвоприношение Христа, нашей спасительной Жертвы, доставляет большую пользу душам даже после смерти при условии, что их грехи могут быть прощены в будущей жизни, – говорит святитель Григорий Великий. – Поэтому души усопших иногда просят, чтобы о них была отслужена Литургия».

       Литургия есть жертва, приносимая «за жизнь мира», т. е. за живых и умерших. Церковь молится о всех усопших, в том числе о находящихся в аду. Одна из коленопреклонных молитв, читаемых в праздник Пятидесятницы, содержит прошение «о иже во аде держимых» и о том, чтобы Господь упокоил их «на месте светле, месте злачне, на месте прохлады». Церковь верует, что по молитвам живых Бог может облегчить загробную судьбу умерших, избавив их от мучений и удостоив спасения со святыми.

       Литургическая молитва является молитвой о чадах Церкви. Но можно ли молиться за некрещеных, в особенности за умерших вне Церкви? Прямого ответа на эти вопросы в Священном Предании нет, однако существует множество косвенных свидетельств того, что молитва за умерших вне Церкви принимается Богом и они получают облегчение и утешение. В «Алфавитном патерике» рассказывается о святом Макарии Египетском, который однажды, идя по пустыне, увидел лежащий на песке череп и, прикоснувшись к нему палкой, спросил: «Кто ты?» Череп отвечал: «Я был жрецом идолопоклонников, которые жили на этом месте, а ты – авва Макарий, имеющий в себе Святого Духа; когда, умилосердясь над теми, которые находятся в вечной муке, ты молишься о них, они получают некоторое облегчение». Далее череп сказал Макарию, что мучение идолопоклонников не самое страшное, так как ниже их в аду находятся христиане, не исполнявшие волю Бога.

       В Православной Церкви не принято поминать некрещеных, равно как и инославных христиан, на проскомидии (подготовительной части Литургии). Это, однако, не означает того, чтобы за них вообще нельзя было молиться. Вопрос о молитве за усопших инославных обсуждался в период перед Поместным Собором 1917 года. Отмечалось, что никаких древних канонических определений на этот счет не существует: правила, запрещающие молиться вместе с «отщепенцами» или «коснеющими в ереси», не имеют отношения к молитве за усопших инославных, хотя противники такой молитвы и ссылались на них. Протоиерей Евгений Аквилонов писал в 1905 году, что молитва за умершего лютеранина будет ему самому неприятна, так как при жизни он не веровал в силу заупокойных молитв; она будет непрошеной услугой, поскольку «в смертный час почивший не думал о переходе в православие». Автор приводит в пример различные ассоциации, ученые и промышленные общества, строго охраняющие свои корпоративные «межи» и не допускающие туда посторонних людей: «Каждый член Церкви обязан возрастить в себе истинно христианский, православно-церковный корпоративный дух и, не забывая долга любви к ближним, строго держать в своих руках церковное знамя».

       Протоиерею Аквилонову возражал священник Владимир Соколов, автор книги «Можно ли и должно ли нам молиться в церкви за усопших инославных?», изданной Московской духовной академией: «Во всех этих речах слышится какая-то необыкновенная черствость, какая-то щепетильно-самолюбивая забота о том, как бы не оказать излишнюю услугу и не явиться с нею навязчивым и непрошеным; в них совсем забыто то, что, несмотря на разность исповеданий, мы все христиане, и потому, любя ближних своих, обязаны оказывать им великую помощь. Умершие лютеране и реформаты при жизни своей не веровали в молитвы за усопших. Но что же из этого? Ведь мы-то православные! Мы веруем, что наша молитва может оказывать умершим великую помощь». Истинное Православие, говорится там же, дышит не «корпоративным» духом, а духом любви, милосердия и снисхождения ко всем людям, в том числе и находящимся вне Православной Церкви.

Воскресение мертвых

 

       Хотя душа в момент смерти человека продолжает жить и над ней совершается суд, Церковь верует, что в конце мировой истории будут всеобщее воскресение мертвых и всеобщий Суд, окончательный для всех людей.

       Вера в воскресение мертвых ясно вы ражена в Ветхом Завете. «Я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога», – говорит Иов (Иов. 19: 25–26). «Оживут мертвецы Твои, восстанут мертвые тела», – говорит пророк Исаия (Ис. 26: 19). «И многие из спящих в прахе земли пробудятся – одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление», – написано у пророка Даниила (Дан. 12: 2). В книге Иезекииля содержится пророчество о поле, наполненном мертвыми костями: под действием Духа Божия эти кости соединились одна с другой, были облечены плотью, в них вошел дух, и они стали живыми людьми (см. Иез. 37: 1–11).

       Потрясающим свидетельством веры в воскресение мертвых является описанное во Второй Маккавейской книге мученичество семи братьев и их матери, отказавшихся повиноваться языческому царю и нарушать законы отеческие. «Ты, мучитель, лишаешь нас настоящей жизни, но Царь мира воскресит нас, умерших за Его законы, для жизни вечной», – говорит, умирая, один из братьев. Другой на требование отдать руки на отсечение протянул их, говоря: «От Неба я получил их и за законы Его не жалею их, надеясь получить их опять». Еще один из братьев говорит: «Умирающему от людей вожделенно возлагать надежду на Бога, что Он опять оживит». Укрепляя своих детей, мать говорила им: «Я не знаю, как вы явились во чреве моем; не я дала вам дыхание и жизнь; не мною образовался состав каждого. Итак, Творец мира, Который образовал природу человека и устроил происхождение всех, опять даст вам дыхание и жизнь с милостью, так как вы теперь не щадите себя за Его законы». Все семеро, подвергшись жестоким мучениям, были казнены. «После сыновей скончалась и мать», – заканчивает автор повествования (2 Мак. 7: 1–41).

       В Новом Завете учение о воскресении мертвых выражено еще яснее. Апостол Павел говорит, что плоть воскресших людей будет не такая, как сейчас, – это будет «духовное тело»: «Но скажет кто-нибудь: как воскреснут мертвые?.. при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное… как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного… Мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие» (1 Кор. 15: 35, 42–44, 49, 52–53). Новое, «прославленное» тело человека будет подобно телу Христа после Его Воскресения, когда Он являлся ученикам, проходя сквозь запертые двери (Ин. 20: 19, 26). Оно будет нематериальным, световидным и легким, однако сохранит «образ» земного материального тела, причем никакие недостатки материального тела, например увечья, признаки старения и пр., не будут ему присущи.

       Воскресение мертвых, по учению Христа, будет всеобщим, однако для одних оно будет «воскресением жизни», а для других – «воскресением осуждения» (Ин. 5: 29). Святитель Григорий Палама говорит о всеобщем воскресении следующее: «Хотя в будущем сверхбытии, когда воскреснут тела праведников, воскреснут вместе с ними тела беззаконников и грешников, но воскреснут лишь для того, чтобы подвергнуться второй смерти… Смерть собственно состоит в отлучении души от божественной благодати и сочетании с грехом. Это для имеющих разум смерть, которой должно избегать, это смерть истинная и страшная. Она для благоразумных ужаснее геенны огненной… Разлучаясь с телом, (жившие по Богу) не разлучаются с Богом; по воскресении же они и телом вознесутся к Богу… Не удостоятся этого жившие здесь по плоти и не вступившие ни в какое общение с Богом в час исхода своего. Хотя и все воскреснут, но каждый, говорит Писание, в своем чине» (1 Кор. 15: 22).

Страшный Суд

 

       В момент смерти душа выходит из тела и вступает в новую форму существования, однако не теряет ни памяти, ни способности мыслить и чувствовать. Более того, она уходит в иной мир, отягощенная грузом ответственности за прожитую жизнь, неся в себе память о ней.

       Христианское учение о Страшном Суде, ожидающем всякого человека после смерти, основано на том, что все совершенные человеком добрые и злые дела оставляют след в душе и за все предстоит дать ответ перед тем Абсолютным Добром, рядом с Которым никакое зло и никакой грех существовать не могут. Царство Божье несовместимо с грехом: «Не войдет в него ничто нечистое, и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни» (Апок. 21: 27). Всякое зло, в котором человек со всей искренностью не покаялся на исповеди, всякий утаенный грех, всякая нечистота души – все будет выявлено на Страшном Суде: «Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным; и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу», – говорит Христос (Мк. 4: 22).

       О Страшном Суде сказано уже в Ветхом Завете. Екклесиаст говорит: «Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твое радости во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего… только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд» (Екк. 11: 9). Но с особенной ясностью говорит о Суде Сам Христос: «Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи, когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили?.. И Царь скажет им в ответ: Истинно говорю вам, так как вы сделали это одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне. Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: Идите от меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его, ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня… И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную» (Мф. 25: 31–37, 40–42, 46).

       Слова Христа показывают, что Страшный Суд для многих станет моментом прозрения: уверенные в своем спасении вдруг окажутся осужденными, а те, кто, возможно, не встретили Христа в земной жизни («когда мы видели Тебя?»), но были милосердны к своим ближним, будут спасены. В притче о Страшном Суде Царь не спрашивает людей, ходили ли они в церковь, соблюдали ли посты, молились ли подолгу, но спрашивает, как они относились к своим ближним, Его «меньшим братьям». Дела милосердия, совершенные или не совершенные человеком в жизни, оказываются главным критерием на Страшном Суде, который будет проводиться над всеми – как верующими, так и неверующими, как христианами, так и язычниками. Но если христиане будут судиться по Евангелию, то язычники – по «закону совести, написанному в их сердцах» (Рим. 2: 15).

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 265; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!