Легенда, разработанная в абвере для Н.П.Чепцова 7 страница
Пройдя на переднюю площадку, Кумлев взглянул через стекло и вздрогнул – ему почудилось, что вагоновожатая была та самая, которую три дня назад убило, когда он ехал на Охтинское кладбище. Он посмотрел внимательно – нет, эта была постарше, и лицо все в морщинах.
– Обстрела нет? – спросил у нее Кумлев.
– А черт его душу знает, – ответила она, не поворачивая головы.
Чепцов сидел в заднем вагоне, и, держа на виду свою беспалую руку, ловил устремленные на него сочувственные взгляды и думал: как мало надо людям! Но подспудная тревога не проходила, и все эти люди в трамвае вызывали в нем ощущение опасности.
Сошли, как было условлено, на углу Садовой и Невского и дальше пошли вместе. «Сюда бы снаряд, в эту кашу, а не в пустой трамвай», – подумал Кумлев, проталкиваясь в толпе.
Чепцову сейчас было спокойно. Встреча со священником его не столько встревожила, сколько удивила. Ничего страшного – есть фотограф. Возле зеркала в витрине парикмахерской он остановился и удовлетворенно оглядел себя – и чужой, тесноватый ему костюм, и серый ежик пробившихся волос на голове, и темную полоску над верхней губой, где наметились усы. Еще несколько дней, и он сам себя не узнает, а в советской контрразведке тоже работают люди, но не волшебники.
Но те, кому было нужно, знали, что в их огромном городе находится подозрительный и, по‑видимому, опасный человек. Они, понятно, не были волшебниками. Но они работали в это грозное время и не одним человеком занимались. На каждой «оперативке» Прокопенко, помянув исчезнувшего военторговца, неизменно добавлял: «Ну, ничего, город нам поможет…» Вот и сейчас город видел Чепцова, проталкивавшегося вместе с Кумлевым через толпу на Невском. Видел!
|
|
|
Всю дорогу Чепцов и Кумлев шли молча, и, только когда вошли в кумлевскую квартиру и хозяин запер дверь, Чепцов сказал:
– Ваш поп – сволочь и дезертир.
– А что? – без удивления спросил Кумлев.
Чепцов, стаскивая тесный пиджак, повернулся – лицо у резидента было каменно‑непроницаемое.
– Он только что не выгнал меня!
– Я думал, что он вас все‑таки испугается, – сказал Кумлев. – Был он не хуже других, давал информацию. В одном можно быть уверенными – он нас не продаст, а когда колокола зазвонят в честь нашей победы, он прибежит… – Оттого, что Кумлев говорил спокойно, его слова убеждали.
– И много у вас таких, которые придут к нам после нашей победы?
Кумлев молчал, поглаживая пальцами свой массивный подбородок. Потом сказал веско:
– Такие имеются. И это естественно, когда целая страна меняет свою шкуру. Кроме того, я живу здесь среди людей, а люди везде бывают разные… – Кумлев остановился, ему показалось, что Чепцов не слушает.
|
|
|
– Кто у нас завтра? – спросил Чепцов, садясь к столу.
– Завтра Горин. Адвокат. Этот может пригодиться всячески, хотя он из породы бесхребетных.
– Расскажите о нем подробнее, – попросил Чепцов.
Горин вырос в семье преуспевающего адвоката. Его отец прославился участием в крупных делах акционерных обществ и банков, он получал громадные гонорары. Ему принадлежала восьмикомнатная квартира с окнами на Театральную площадь, в богатом доме. Горины имели немало прислуги, собственный выезд, дачу в Сестрорецке…
Кумлев знал обо всем этом со слов самого Горина. Сейчас, пересказывая это Чепцову, он спрашивал себя снова: почему же Горин не сделался убежденным врагом большевиков?
– Дело в том, – рассказывал Кумлев, – что, имей он такую же жизнь при Советах, он бы кричал: «Да здравствуют Советы!»
– А как он живет сейчас?
– По сравнению с другими, я бы даже сказал – с большинством, он живет совсем неплохо. Работает в нескольких местах. Получает прилично. Деньги тратит на карты и женщин.
– Значит, ему нужны деньги – это хорошо.
– Ему надо значительно больше, чем мы даем, – продолжал Кумлев.
– Пообещаем…
– Он хочет сейчас.
Кумлев аттестовал Горина довольно точно, он только забывал, что роскошной жизни молодой адвокат успел хлебнуть и в советское время.
|
|
|
Получив в двадцать девятом году диплом юриста, Михаил Горин вскоре понял, что диплом стоит недорого. Но он знал, что отец всю жизнь скупал золото и драгоценности, и нетерпеливо ждал, когда все это достанется ему.
В тридцать шестом году шкатулка с ценностями поступила в его распоряжение, и он очертя голову ринулся в разгульную жизнь, собрав вокруг себя компанию таких же, как он, циников и любителей сладкой жизни.
Но однажды показалось дно шкатулки. Он точно проснулся – жизнь потеряла для него всякий интерес, не было никаких перспектив, впереди безденежье. Отец всегда говорил: «Судьба, как правило, недодает человеку». Горин считал, что его судьба попросту ограбила.
Кумлев был уверен, что он стал немецким агентом в расчете на большие деньги, и пропускал мимо ушей горинские рассуждения, что он мстит судьбе. Но все для него проходило легко, даже от войны его спасло плоскостопие.
Из ленинградского дневника
Над городом шел ночной воздушный бой. Мы стояли во дворе военной комендатуры. Среди нас был летчик, который объяснял, что происходит в небе. Приходилось верить ему на слово, так как на самом деле мы видели только нервно бегавшие по небу лучи прожекторов, и иногда в них начинали сверкать и быстро гасли серебристые фигурки самолетов.
|
|
|
И вдруг в одном луче засверкали два самолета. Они сближались. Казалось, слились в одну точку и тут же исчезли. Луч качнулся вниз, в нем сверкала фигурка беспорядочно падавшего самолета.
– Сбил! Сбил! – закричали вокруг.
Кто кого сбил, было непонятно. Вскоре позвонили в комендатуру, что на территории одного завода опустился парашютист, который называет себя нашим военным летчиком Севастьяновым. Туда помчалась машина комендатуры.
Я знал одного летчика‑истребителя Севастьянова. За несколько дней до этого я был на партсобрании в истребительном полку, где Севастьянова принимали в партию. Очень это было волнующе и здорово. Сначала приняли в партию летчика Горышина, за час до собрания погибшего в бою. Когда председатель спросил, кто «за», все молча встали и постояли молча. Потом сели. И председатель сказал: «Принять единогласно, будем считать, что Ваня Горышин погиб коммунистом». Потом принимали Севастьянова. Очевидно, сильно взволнованный предыдущим, он заговорил несколько высокопарно, и получилось у него так, будто он один готов, защищая город Ленина, отдать за него свою жизнь. Но искренность, с какой он это говорил, была сильней неправильно выбранных слов или неправильной интонации – его приняли единогласно…
Привезли в комендатуру именно его. На лице у него кровоточащая ссадина, и все оно в машинном масле, но я сразу узнал его. Севастьянов уже рассказывал обступившим его людям о том, что произошло в ночном небе.
– Два раза с ближней дистанции я бил по нему из пулеметов – как заговоренный, гад! Зашел в третий раз. Вплотную сблизился – жму на гашетку, и ничего нет – кончился боезапас. Мне прямо умереть захотелось от горя! Я же клятву партии дал! И решил: рубану его винтом по хвосту. Прибавил оборотов и р‑р‑р‑раз!.. И опять – летит, гад, дальше, будто ничего не случилось. А я же видел – у него стабилизатор к черту. Но недалеко он летел, гляжу, завалился через крыло и, как лист с дерева, вниз! – Возбуждение у летчика вдруг погасло, и он добавил негромко: – Но и моя машина погублена. Такое дело получилось. Хотя не знаю, что важней – дать ему бомбить город или… это…
Этот случай послужил сюжетом для очерка. Как раз «Огонек» прислал радиограмму, просит написать очерк на тему «Ленинградский характер». Севастьянов – это настоящий ленинградский характер.
Глава тринадцатая
Глянув на низкое серое небо из глубокого колодца своего двора, Горин поежился, у него была примета: в непогоду ничего хорошего с ним не случается.
Невский во мгле. Дождь, мелкий, въедливый, казалось, не падал, а висел в воздухе. Шпиль Адмиралтейства еле виден и точно обрезан на половине…
Этот день начинался у Горина плохо. Мать не дала ему завтрака, сказала, что в доме ничего нет, кроме черствого хлеба. Ему чертовски хотелось поесть. Час назад позвонил Павел Генрихович и, как всегда, в хамско‑категорической форме сказал, что надо немедленно прийти для встречи с важным лицом «оттуда», и потребовал «быть на уровне». Горин иногда ненавидит его, но еще больше он его боится, знает, что этот человек способен на все.
Павел Генрихович и раньше предупреждал его, что скоро придется встретиться с людьми, которые придут от доктора Акселя. Сегодняшняя встреча вызывала у Горина и любопытство и страх. А вдруг приехал сам Аксель? Вот с ним Горин был готов на любое дело. Ну а вдруг он прикажет совершить что‑то такое, что будет сопряжено со смертельным риском? Не пойдет. Категорически. В конце концов, что они могут с ним сделать? До сих пор он исправно выполнял свои обязанности, и они платили ему деньги…
Горин прошел всю улицу Маяковского, свернул на улицу Некрасова, а затем на Литейный… А может, его пригласили, чтобы наградить? Или отвалят ему сейчас кучу денег – война войной, а деньги значат много… Горин задумался и не заметил, как очутился возле громадного дома НКВД. У главного подъезда стоял военный. Горин, не замедлив и не ускорив шага, прошел мимо…
Он уже шагал по улице Воинова, когда впереди посреди улицы вдруг мгновенно выросло черное ветвистое дерево и через секунду опало на землю, оставив в воздухе клубы дыма. Вдоль улицы хлестнула воздушная волна, по стенам защелкали осколки, куски асфальта. Горин метнулся в первый попавшийся подъезд, там несколько человек уже сидели на ступеньках.
– Совсем близко? – уже второй раз тихим голосом спрашивал старичок в бархатной ермолке, но Горин не слышал.
С улицы донесся новый взрыв, воздушная волна распахнула дверь, отбросив к стене старичка, он упал. Женщина в военной гимнастерке помогла встать ему на ноги.
– Басурманы… басурманы… – бормотал он.
В подъезд вошел милиционер.
– Граждане, никто сейчас не заходил сюда? – спросил он.
Женщина, которая помогла старичку, резко повернулась к Горину.
– Ваши документы?.. – подошел к нему милиционер.
– Да, да, я, конечно, диверсант… поймали наконец… – сказал Горин, доставая документы и протягивая их милиционеру. – Ах, как вы бдительны, помогли нашей милиции… – обратился он к женщине, его, что называется, понесло, и он не мог остановиться. – Ну, товарищ милиционер, что скажете? Диверсант? Ракетчик? Дезертир?
Милиционер молча вернул ему документы и направился к выходу.
– Может быть, вы извинитесь? – крикнул ему вслед Горин.
Милиционер обернулся:
– Извиняйте…
– А может, это была вовсе не милиция, а переодетые диверсанты‑парашютисты? – обратился Горин к женщине. – Читали в газетах про это? Что же вы его‑то выпустили без проверки?
– Чего это вас так разобрало? – спокойно спросила его женщина.
– С чего? С глупости вашей, вот с чего! – грубо ответил Горин.
– Чего вы, в самом деле, кидаетесь на людей? – спросил вдруг мужчина, молча сидевший на ступеньках лестницы. – Обиделся, видите ли, документы у него попросили. Подумаешь, цаца…
– Зачем ругаться? Зачем? – спросил старичок в ермолке.
Горин почувствовал, что может сорваться, наделать глупостей. Рванув дверь, он вышел на улицу. Еще пахло кислой гарью от взрывчатки, но обстрел прекратился. Облака потемнели и, казалось, задевали за крыши домов, рассыпая мелкий дождь. Горин вышел к Неве, но другого берега реки он не увидел, где‑то там, в тумане, утонул и купол мечети, поблизости от которой его сейчас ждали. Он ускорил шаг.
Высокая женщина с орлиным носом, открыв дверь, провела Горина в комнату с высокими овальными окнами и старинной мебелью. Здесь были Павел Генрихович и незнакомый мужчина с коротко постриженной крупной головой. Горин остановился в дверях, шаркнул ногой и поклонился.
– Проходите, Горин, – сказал Кумлев. – Это Николай Петрович, которого вы заставили себя ждать.
– Обстрел задержал, – с достоинством отвечал Горин.
– Здравствуйте, Девис, – негромко сказал Чепцов и показал Горину на стул возле себя. – Доктор Аксель передает вам большой привет.
– Спасибо… спасибо… ему также… от всего сердца.
– Передам. Что нового в городе?
– Все хуже с продовольствием, – не сразу ответил Горин. – Сегодня мне нечем было позавтракать.
– Для того чтобы успешно работать, вы должны жить, как все.
– Конечно, я понимаю, – согласился Горин. – Но у меня получилось нелепо – при трех службах я остался без карточек. Я никак не мог подумать, что в магазинах так скоро станет пусто.
– Почему вы не проследили за этим? – строго спросил Чепцов у резидента. Кумлев не торопился отвечать, и Чепцов снова обратился к Горину: – Где ваша основная служба?
– Я считал – издательство, но там ликвидируется моя должность.
– Где хотите, но получите карточки. Помогите ему, – сказал Чепцов Кумлеву, и тот снова промолчал. Потом спросил у Горина:
– Вы что‑нибудь принесли?
– Не было ничего стоящего.
– Вы что, Михаил Григорьевич? – тихим, ровным голосом спросил Кумлев. – Так мы можем с вами поссориться. Да еще на глазах у Николая Петровича, который потом расскажет об этом доктору Акселю. Что же это вы, дорогой?
– Да, это по меньшей мере странно, – сказал Чепцов. – События у самой кульминации, а у вас ничего интересного.
– Если мы с вами, Михаил Григорьевич, встретим победоносную немецкую армию с пустыми руками, это будет с нашей стороны непоправимым просчетом. Вы это понимаете, Михаил Григорьевич? – «Михаил Григорьевич» в устах Кумлева звучало как ругательство.
Горин понимал, что этот разговор только подготовка к тому, что будет, – становилось очень страшно.
– Слушайте, Девис, вы умеете стрелять? – спросил Чепцов.
– Ну… стрелял из мелкокалиберки… в тире… – ответил он, широко раскрыв глаза.
– Вы же говорили, что имеете значок «Ворошиловский стрелок», – сказал Кумлев.
– Значок – ерунда, – сказал Чепцов. – Нам нужно стрелять не по мишеням. Вы к этому готовы, Девис?
– Да… готов…
– У вас есть общее представление, какую задачу нам предстоит решить? – спросил Чепцов.
– Мне этого не объяснили, – по‑ученически произнес Горин.
Чепцов встал, быстро и легко подошел к высокой белой двери, открыл ее и, заглянув в коридор, захлопнул. Он медленно вернулся и сел – теперь напротив Горина:
– Немецкая армия скоро возьмет Ленинград, – сказал он. – Наша обязанность – помочь армии и здесь, в городе, нанести удар в спину противника. Для этого нам нужны верные и смелые люди. Вы должны нам помочь найти их. Это вам понятно?
– Понятно, – ответил Горин.
– Сколько таких людей вы можете нам дать и когда? – Чепцов внимательно смотрел на Горина, ожидая ответа.
– Я не хотел бы говорить безответственно… – начал Горин.
– А когда вы, Михаил Григорьевич, называли мне десять человек, это было сказано ответственно? – спросил Кумлев.
– У вас такая манера, – сказал Горин, – вы берете человека за горло, и он отвечает только для того, чтобы ослабли на его горле ваши пальцы…
– Как вам не стыдно, Михаил Григорьевич… – без всякого выражения сказал Кумлев.
– Когда вы сможете ответить? – спросил Чепцов.
– Завтра, – ответил Горин.
– Но не позже. – Чепцов встал, прошелся по ковру вокруг стола, поглядывая на Горина, и остановился перед ним.
– Чего вы ждете от Германии? – неожиданно спросил он, сделав ударение на «вы».
Горин молчал. Чепцов ждал ответа, засунув руку в карманы.
– Я жду ее победы, – ответил Горин, поглядев на него снизу вверх.
– Победа – Германии, а что – вам? Вам лично? – Горину почудилась в глазах Чепцова откровенная насмешка.
– Надеюсь, что Германия меня не обойдет, – неуверенно ответил он.
– А если большевики дадут больше? – спросил Чепцов.
– Я вас не понимаю… – с оскорбленным видом сказал Горин.
– Хорошо… хорошо… – кивнул Чепцов. – Но почему, объясните, почему вы уверены, что Германия вас не обойдет?
– Я же с вами… Это естественно… – запинаясь, о непонятной какой‑то амбицией начал Горин и неожиданно закончил: – Я понимаю, что должен работать лучше.
– Вот! Именно этого мы от вас и ждем! – воскликнул Чепцов. – Германия вас действительно не забудет, но нужно работать, Девис. Ра‑бо‑тать… Я рад был познакомиться с вами, теперь мы будем работать вместе…
Кумлев вышел в переднюю проводить Чепцова.
– Выбейте из него хотя бы двух человек, – сказал Чепцов.
Кумлев вернулся и сел рядом с Гориным:
– Хочу заметить, неважно вы выглядели, Михаил Григорьевич.
Горин поправил очки в золотой оправе и поднял вопросительный взгляд.
– Разве я не разъяснял вам наши задачи? Ничего, извините меня, не делаете и хотите, чтобы Германия вас не забыла. – Кумлев говорил мягко, по‑дружески, но Горин знал цену этой мягкости и напряженно ждал, что будет дальше.
– Завтра дадите мне двух человек, имена, адреса, краткие характеристики. Пока только двух, и каждый из них – на полной вашей ответственности. Сами понимаете, что нам предстоит.
– Хорошо, – ответил Горин, вставая.
– Минуточку, подождите, – поднял тяжелую руку Кумлев. – Сядьте. Вы видите Нину Викторовну?
– В этом нет необходимости, – ответил Горин.
– Ваша подруга меня очень тревожит… – продолжал Кумлев задумчиво, его желтоватое, пересеченное морщинами лицо окаменело, глаза спрятались в глубоких темных впадинах.
– Слушайте, какая она мне подружка? – вяло возразил Горин.
– Не забывайте, что агентом она стала по вашей рекомендации. Слушайте, я боюсь, что она уходит в кусты. Она манкирует своими обязанностями. Уже два раза не пришла на встречу. Симулирует болезнь. Надо к ней пойти, поговорить, выяснить обстановку.
– Я бы не хотел этим заниматься…
– Почему?
– Если она решила с вами порвать, для неё первое дело – выдать меня.
– Меня тоже, – согласился Кумлев. – Но она же знает, что господина Акселя привели к ней вы. Этого вполне достаточно. А я для нее, как и для вас, – Павел Генрихович, и все. – Глаза Кумлева прятались в глубоких темных впадинах, тонкие губы чуть раскрывались. – Вы к ней пойдете сегодня, самое позднее – завтра, и посмотрите, что с ней происходит. Если подтвердится, что она хочет с нами порвать, придется ее убрать. Понятно?
– Я этого делать не стану, – твердо ответил Горин, его смуглые розоватые щеки стали серыми.
– Тогда я сделаю это сам. Чтобы спасти, между прочим, вас, дорогой Михаил Григорьевич. – Лицо Кумлева было неподвижным, как маска, только чуть шевелились тонкие губы. – Да, вот что, я вам дам адрес, где вы сможете покупать продукты. До свидания, Михаил Григорьевич…
Порывистый ветер гулял над Невой, бросая в лица прохожих холодные брызги. Горин шел по мосту, часто останавливаясь и держась за перила, чтобы переждать сильные порывы ветра. Его душила обида – больше всего в жизни он не терпел унижений, на которые не мог ответить. Сегодня с ним разговаривали, как с мальчишкой, да и он сам, как провинившийся школьник, мямлил какие‑то жалкие слова, когда ему нужно было говорить с ними смело, резко, на равных…
Уже смеркалось, и Горин ускорил шаг, почти побежал.
На улице Желябова, у портного Смальцова, его уже ждали и сразу же сели за стол. Только Долматов сдал карты, как в репродукторе раздался сигнал воздушной тревоги.
– Пулька под бомбами. Звучит? А? – сострил гинеколог Шухмин.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 156; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!