То, к чему постепенно теряешь рвение 22 страница
Близок разлуки час.
Ах, сердце мое готово
Вдаль лететь за тобой».
Увидев подарки, наместник воскликнул:
– Ого, как их много! Можно бы и не присылать столько, – и щедрой рукой наградил посланцев Отикубо.
Синокими написала в ответ:
«Прихоти ветра покорно,
Вдаль от родной стороны
Белое облачко мчится…
Ах, кто скажет куда?
Оно и само не знает.
Все мои домочадцы не устают любоваться вашими дивными подарками. Восторгам конца‑краю нет!»
Маленькая дочь Синокими, не желая отставать от матери, сочинила такое письмецо к Отикубо:
«И мне тоже хотелось бы рассказать вам о многом до моего отъезда, милая тетушка.
Один поэт жалуется в своей песне, что не может, уезжая, оставить свое сердце любимой. Как я понимаю его теперь!
О, зачем не могу я
Вырвать сердце свое из груди
И оставить с тобою!
Я б не стала тогда грустить
Даже там, в далеком краю».
Когда Китаноката прочла эти прощальные письма, она дала волю своему горю и пролила ручьи слез. Синокими всегда была ее любимицей.
– Мне уже скоро исполнится семьдесят. Как могу я надеяться прожить еще пять‑шесть лет? Верно, придется мне умереть в разлуке с тобою.
– Но разве я хотела этого замужества? – сквозь слезы ответила ей Синокими. – Вы сами же первая требовали, чтоб я согласилась. А теперь отступать уже поздно. Успокойтесь, матушка, ведь не навек мы с вами расстаемся.
– Я, что ли, выдала тебя замуж? – сердито возразила Китаноката. – Это все Левый министр нарочно затеял, чтобы насолить мне. А я‑то, глупая, обрадовалась!
|
|
|
– К чему теперь все эти жалобы! Видно, разлука нам на роду написана, против судьбы не пойдешь, – пыталась утихомирить свою мать Синокими.
Сабуро в свою очередь тоже вставил слово:
– Успокойтесь, матушка! Разве вы первая расстаетесь с дочерью? Другим родителям тоже приходится провожать своих детей в далекий путь, да они не твердят без конца о вечной разлуке. Слушать неприятно!
Наместник нанес прощальный визит Левому министру. Митиёри охотно принял своего нового родственника и, беседуя с ним, сказал:
– Я питал к вам чувство горячей дружбы даже тогда, когда мы были с вами чужие друг другу, теперь же я еще больше полюбил вас. Не откажите мне в одной просьбе. С супругой вашей едет маленькая девочка, позаботьтесь о ней. Она была любимицей покойного дайнагона, и я хотел было сам взять ее на воспитание в свой дом, но вдова дайнагона боится, что дочь ее будет тосковать вдали от близких, и посылает с ней эту девочку, чтобы она послужила Синокими радостью и утешением.
– Позабочусь о девочке, как могу, – заверил его наместник.
К вечеру он стал собираться домой. На прощание Митиёри подарил ему двух великолепных коней и еще многое другое, нужное в дороге.
|
|
|
– Левый министр очень просил меня позаботиться о девочке, которую ты берешь с собой, – сообщил наместник своей жене. – Сколько ей лет?
– Одиннадцатый год пошел.
– Должно быть, дайнагон прижил ее на старости лет. Забавно! У такого старика и такая маленькая дочь, – засмеялся ничего не подозревавший наместник. – А что ты собираешься подарить служанкам из Сандзёдоно? Скоро они покинут наш дом.
– Ну зачем непременно всех одаривать? Нет у меня ничего наготове…
– Не говори пустого! Неужели ты всерьез хоть одну минуту думала, что можно отправить этих женщин из нашего дома с пустыми руками? После того как они столько тебе служили, – сказал наместник с таким видом, будто ему стало стыдно за свою жену.
В душе он с грустью подумал, что, видно, Синокими не очень умна от природы, и сам распорядился принести все, что еще оставалось из подарочных вещей. Старшим прислужницам он пожаловал по четыре куска простого шелка и еще по куску узорчатого и алого шелка, а девочкам и низшим служанкам немного поменьше. Все они остались очень довольны.
Наконец наступил последний день перед отъездом. С первыми лучами солнца в доме поднялась страшная суматоха.
|
|
|
Китаноката в голос рыдала, не выпуская из своих объятий Синокими. Вдруг в это самое время какой‑то человек принес большой золотой ларец с ажурным узором. Он был красиво перевязан пурпурными шнурами и обернут крепом цвета опавших листьев.
– От кого это? – спросили слуги, принимая драгоценный подарок.
– Госпожа ваша сама поймет от кого, – коротко ответил неизвестный и скрылся.
Синокими не могла опомниться от изумления. Открыла крышку и увидела, что внутри ларец затянут тончайшим шелком цвета морской воды. В ларце находился золотой поднос, а на нем был искусно устроен крошечный островок, во всем похожий на настоящий, с множеством деревьев и лодочкой, выточенный из ароматного дерева алоэ.
Синокими стала искать, нет ли какой‑нибудь сопроводительной записки, и увидела, что возле лодочки приклеен клочок бумаги, мелко исписанный тушью. Она оторвала его и прочла:
«Скоро белым шарфом своим,
Проплывая мимо на корабле,
В знак прощания ты махнешь,
Я останусь, безутешный, один
На пустынном морском берегу.
Хотел бы я последний раз увидеться с тобою, но боюсь людских пересудов. Больше не скажу ни слова».
Ведь это рука Беломордого конька. Вот неожиданность!
|
|
|
«Кто‑нибудь подучил этого глупца», – испугалась Китаноката. Синокими никогда не любила хёбу‑но сё и даже настоящим мужем его не считала, но тут она впервые за долгое время вспомнила о нем, и невольная жалость закралась ей в душу.
– Отдай этот подарок маленькой дочке Левого министра, – посоветовал Сабуро.
Жадная мачеха всполошилась:
– Вот еще! Такую ценную вещь! И не вздумай отдавать. Но Синокими захотелось отблагодарить хоть чем‑нибудь свою сестру.
– Непременно подарю, – решила она.
– Так и сделай, – поддержал ее Сабуро. – Я сам и отнесу.
Беломордый конек, конечно, не смог бы до этого додуматься. Его научили младшие сестры, считавшие, что супруги не должны совсем позабыть друг друга, раз у них есть общий ребенок.
Уже глубокой ночью Китаноката, плача, вернулась к себе домой. Рано утром, в час Тигра, из ворот дома наместника потянулась вереница экипажей. Их было не меньше десяти. Наместник получил от императора приказ торопиться к месту своего назначения и потому даже не мог задержаться в Ямадзаки, чтобы, по обычаю, устроить прощальный пир и за чаркой вина в последний раз погрустить о разлуке с любимой столицей. Наградив сопровождавших его людей, наместник отпустил их и быстро поехал дальше. Кагэдзуми устроил ему торжественную встречу по дороге, и вскоре путешественники благополучно добрались до морского побережья, а оттуда на корабле прибыли в Цукуси.
Возвратившись из дома наместника обратно в Сандзёдоно, служанки стали рассказывать обо всем, что видели и слышали.
Когда они передали, какую глупость сказала мачеха Синокими: «Тебя выдали замуж мне назло», Митиёри и Отикубо разразились громким смехом.
Мачеха первое время в голос плакала и причитала, даже слушать было тошно, но потом вдруг сразу успокоилась, как ни в чем не бывало.
– Ну, одну сестру я пристроил, – сказал Митиёри. – Осталось пристроить вторую.
* * *
И снова для супругов потекли годы безоблачного счастья, принося с собой только радостные и веселые события. В семье дважды торжественно встречали день совершеннолетия старших детей. Таро исполнилось уже четырнадцать лет, а дочери – двенадцать.
Главный министр пожелал устроить торжество и в честь совершеннолетия своего любимого внука Дзиро.
– Ого, как мои сыновья соревнуются между собой, – смеялся Митиёри.
Желая, чтобы дочь их была принята при дворе, родители с начала нового года окружили ее особым вниманием и уходом. Год промелькнул, как сновидение. Весною девушка была принята на службу в императорский дворец. По этому случаю состоялась церемония, великолепие которой я не берусь описать.
Дочь Митиёри и Отикубо обладала чарующей красотой и к тому же была родной племянницей императрицы. Не мудрено, что она сразу оставила в тени всех прочих придворных дам.
Между тем Главный министр почувствовал, что годы сказываются на его здоровье, и пожелал выйти в отставку, но император не хотел слышать об этом.
– Я стал уже стар и слаб. Пора мне подумать и о спасении своей души. Неотложные государственные дела помешали бы мне молиться в тишине и уединении. Отпустите меня, государь, а на мою должность назначьте сына моего, Левого министра. Он обладает достаточными знаниями и талантами и будет служить вам лучше меня, старика.
Супруга императора тоже стала просить об этом, и в конце концов государь согласился:
– Хорошо, пусть уйдет на покой. Быть может, это продлит его дни, – и назначил Митиёри Главным министром. Все изумились: «Как! Он стал Главным министром, не достигнув еще и сорока лет. Небывалый случай!»
Дочь Митиёри впоследствии была возведена в ранг императрицы. Оба его сына служили в гвардии. Когда старшего повысили в чине, дед стал роптать:
– А почему моего воспитанника обошли чином?
– Напрасно вы сердитесь, отец, – ответил Митиёри. – Не могу же я раздавать награды только собственным сыновьям. Что скажут люди?
– Он теперь больше мой сын, чем твой, и потому никто не посмеет роптать, если ты повысишь его в должности. Таро стал младшим начальником Левой гвардии, почему же Дзиро обойден? Дай ему такой же чин в Правой гвардии, – упрямо требовал старик.
– Нет, и не просите. Я не согласен, – отказал наотрез Митиёри.
Но отец его обратился с настойчивой просьбой прямо к государю и в конце концов добился своего. Дзиро занял должность наравне со своим старшим братом.
– Ну, теперь я немного успокоился. Будь Дзиро постарше годами, я бы уступил мою должность именно ему, – сказал старик.
Вот до чего дошла его безумная любовь к внуку! Повсюду только и говорили о счастье Отикубо.
«Могла ли она думать, когда, закутанная в одни лохмотья, дрожала от холода в своей каморке, что станет женой Главного министра и матерью императрицы?» – говорили между собой те из служанок, которые еще помнили былые дни.
Саннокими получила почетную должность при дворе младшей императрицы. В ее обязанности входило следить за туалетом государыни.
Когда окончился срок службы наместника, он благополучно возвратился в столицу вместе со своей женой.
Можно себе представить, как обрадовалась Китаноката!
Боги позволили ей дожить до глубокой старости, верно, для того чтобы она дольше могла наслаждаться счастьем своих детей и внуков.
Отикубо стала уговаривать ее:
– В вашем возрасте пора уже подумать о будущей награде на небесах.
В конце концов мачеха поддалась на ее уговоры. Обряд пострижения был совершен самым торжественным образом. Об этом позаботилась Отикубо.
Мачеха иной раз повторяла в умилении:
– Вот, люди, учитесь на этом примере! Никогда, никогда не обижайте своих пасынков. Я всем на свете обязана неродной дочери.
Но стоило ей рассердиться, как она начинала ворчать:
– Уговорила меня постричься в монахини, а я рыбу в рот не беру. О чужой матери сердце не болит. Одним словом, падчерица!
Когда же Китаноката отошла в мир иной, Отикубо устроила ей роскошные похороны.
Акоги счастливо жила в замужестве и родила много детей. Она часто навещала Сандзёдоно, и ее всегда принимали с большим почетом.
Расскажу о других наших героях.
Сыновья Митиёри продолжали соревноваться между собой и вместе поднимались по лестнице почестей и славы.
Старик отец много раз просил Митиёри перед смертью:
– Если тебе дорога моя память, то позаботься о том, чтобы Дзиро ни в чем не отставал от старшего брата.
Понемногу Митиёри стал равно любить обоих сыновей. Когда он назначил старшего начальником Левой гвардии, то младшего возвел в чин начальника Правой гвардии.
Легко вообразить, как радовалась Отикубо успехам своих детей.
Наместник получил звание дайнагона, Сабуро тоже достиг высоких должностей.
Лишь двоих постигла злая судьба. Беломордый конек тяжело заболел и пошел в монахи. Никто не знает, где настигла его смерть.
Что касается старика танъяку‑но сукэ, то он отправился на тот свет вскоре же после нанесенных ему побоев.
– Не довелось ему видеть, как возвысилась обиженная им девушка, – сказал Митиёри. – А жаль! Напрасно его так избили, пусть бы еще пожил на свете…
Все другие герои нашей повести могли бы служить примером долголетия и счастья.
Говорят даже, что Акоги дожила до двухсот лет.
Сэй‑Сёнагон
Записки у изголовья
Весною – рассвет
Весною – рассвет.
Все белее края гор, вот они слегка озарились светом. Тронутые пурпуром облака тонкими лентами стелются по небу.
Летом – ночь.
Слов нет, она прекрасна в лунную пору, но и безлунный мрак радует глаза, когда друг мимо друга носятся бесчисленные светлячки. Если один‑два светляка тускло мерцают в темноте, все равно это восхитительно. Даже во время дождя – необыкновенно красиво.
Осенью – сумерки.
Закатное солнце, бросая яркие лучи, близится к зубцам гор. Вороны, по три, по четыре, по две, спешат к своим гнездам, – какое грустное очарование! Но еще грустнее на душе, когда по небу вереницей тянутся дикие гуси, совсем маленькие с виду. Солнце зайдет, и все полно невыразимой печали: шум ветра, звон цикад…
Зимою – раннее утро.
Свежий снег, нечего и говорить, прекрасен, белый‑белый иней тоже, но чудесно и морозное утро без снега. Торопливо зажигают огонь, вносят пылающие угли, – так и чувствуешь зиму! К полудню холод отпускает, и огонь в круглой жаровне гаснет под слоем пепла, вот что плохо!
Времена года
У каждой поры своя особая прелесть в круговороте времен года. Хороши первая луна, третья и четвертая, пятая луна, седьмая, восьмая и девятая, одиннадцатая и двенадцатая.
Весь год прекрасен – от начала до конца.
Новогодние празднества
В первый день Нового года радостно синеет прояснившееся небо, легкая весенняя дымка преображает все кругом.
Все люди до одного в праздничных одеждах, торжественно, с просветленным сердцем, поздравляют своего государя, желают счастья друг другу. Великолепное зрелище!
В седьмой день года собирают на проталинах побеги молодых трав. Как густо они всходят, как свежо и ярко зеленеют даже там, где их обычно не увидишь, внутри дворцовой ограды!
В этот день знатные дамы столицы приезжают во дворец в нарядно украшенных экипажах поглядеть на шествие «Белых коней». Вот один из экипажей вкатили через Срединные ворота. Повозку подбросило на дороге. Женщины стукаются головами. Гребни из волос падают, ломаются. Слышен веселый смех.
Помню, как я первый раз поехала посмотреть на шествие «Белых коней».
За воротами возле караульни Левой гвардии толпились придворные. Они взяли луки у телохранителей, сопровождающих процессию, и стали пугать коней звоном тетивы.
Из своего экипажа я могла разглядеть лишь решетчатую ограду вдали, перед дворцом. Мимо нее то и дело сновали служанки и камеристки.
«Что за счастливицы! – думала я. – Как свободно они ходят здесь, в высочайшей обители за девятью вратами. Для них это привычное дело!»
Но на поверку дворы там тесные. Телохранители из церемониальной свиты прошли так близко от меня, что были видны даже пятна на их лицах. Белила наложены неровно, как будто местами стаял снег и проступила темная земля…
Лошади вели себя беспокойно, взвивались на дыбы. Поневоле я спряталась от страха в глубине экипажа и уже ничего больше не увидела.
На восьмой день Нового года царит большое оживление. Слышен громкий стук экипажей: дамы торопятся выразить свою благодарность государю.
Пятнадцатый день – праздник, когда, по обычаю, государю преподносят «Яство полнолуния».
В знатных домах все прислужницы – и старшие, почтенные дамы, и молодые, – пряча за спиной мешалку для праздничного яства, стараются хлопнуть друг друга, посматривая через плечо, как бы самой не попало. Вид у них самый потешный! Вдруг хлоп! Кто‑то не уберегся, всеобщее веселье! Но ротозейка, понятное дело, досадует.
Молодой зять, лишь недавно начавший посещать свою жену в доме ее родителей, собирается утром пятнадцатого дня отбыть во дворец. Эту минуту и караулят женщины. Одна из них притаилась в дальнем углу. В любом доме найдется такая, что повсюду суется первой. Но другие, оглядываясь на нее, начинают хихикать.
– Т‑с, тихо! – машет она на них рукой.
И только юная госпожа, словно бы ничего не замечая, остается невозмутимой.
– Ах, мне надо взять вот это! – выскакивает из засады женщина, словно бы невзначай подбегает к юной госпоже, хлопает ее мешалкой по спине и мгновенно исчезает. Все дружно заливаются смехом.
Господин зять тоже добродушно улыбается, он не в обиде, а молодая госпожа даже не вздрогнула, и лишь лицо ее слегка розовеет, это прелестно!
Случается, женщины бьют мешалкой не только друг друга, но и мужчину стукнут.
Иная заплачет и в гневе начнет запальчиво укорять и бранить обидчицу:
– Это она, верно, со зла…
Даже во дворце государя царит веселая суматоха и строгий этикет нарушен. Забавная сумятица происходит и в те дни, когда ждут новых назначений по службе.
Пусть валит снег, пусть дороги окованы льдом, все равно в императорский дворец стекается толпа чиновников четвертого и пятого ранга с прошениями в руках. Молодые смотрят весело, они полны самых светлых надежд. Старики, убеленные сединами, в поисках покровительства бредут к покоям придворных дам и с жаром выхваляют собственную мудрость и прочие свои достоинства.
Откуда им знать, что юные насмешницы после безжалостно передразнивают и вышучивают их?
– Пожалуйста, замолвите за меня словечко государю. И государыне тоже, умоляю вас! – просят они.
Хорошо еще, если надежды их сбудутся, но как не пожалеть того, кто потерпел неудачу!
4. В третий день третьей луны…
В третий день третьей луны солнце светло и спокойно сияет в ясном небе. Начинают раскрываться цветы на персиковых деревьях.
Ивы в эту пору невыразимо хороши. Почки на них словно тугие коконы шелкопряда. Но распустятся листья o и конец очарованию. До чего же прекрасна длинная ветка цветущей вишни в большой вазе! А возле этой цветущей ветки сидит, беседуя с дамами, знатный гость, быть может, старший брат самой императрицы, в кафтане «цвета вишни» поверх других многоцветных одежд… Чудесная картина!
5. Прекрасна пора четвертой луны…
Прекрасна пора четвертой луны во время празднества Камо. Парадные кафтаны знатнейших сановников, высших придворных различаются между собой лишь по оттенку пурпура, более темному или более светлому. Нижние одежды у всех из белого шелка‑сырца. Так и веет прохладой!
Негустая листва на деревьях молодо зеленеет. И как‑то невольно залюбуешься ясным небом, не скрытым ни весенней дымкой, ни туманами осени. А вечером и ночью, когда набегут легкие облака, где‑то в отдаленье прячется крик кукушки, такой неясный и тихий, словно чудится тебе… Но как волнует он сердце!
Чем ближе праздник, тем чаще пробегают взад и вперед слуги, неся в руках небрежно обернутые в бумагу свертки шелка цвета «зеленый лист вперемешку с опавшим листом» или «индиго с пурпуром». Чаще обычного бросаются в глаза платья причудливой окраски: с яркой каймой вдоль подола, пестрые или полосатые.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 134; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!