Конец ознакомительного фрагмента. 7 страница
Зато Страйка не нужно было учить соблюдать аккуратность и тишину. Юные годы, проведенные в самых невообразимых условиях, не прошли бесследно. Илса даже отметила, что присутствия Страйка в доме вообще не заметно: в отличие от ее мужа‑гастроэнтеролога, он никогда не разбрасывал вещи и не оставлял нараспашку дверцы посудных шкафов.
Из сообщений знакомых Страйк знал, что у входа в агентство все еще ошиваются репортеры и папарацци, а потому смирился с перспективой провести неделю у Ника и Илсы, в комнате для гостей, голые стены которой тоскливо напоминали о ее первоначальном предназначении. Его друзья много лет безрезультатно пытались завести ребенка. Страйк тактично ни о чем не спрашивал и чувствовал, что они – а в особенности Ник – за это благодарны.
Он знал их обоих очень давно, а Илсу, можно сказать, всю сознательную жизнь. Светловолосая, близорукая, она родилась в корнуэльском городке Сент‑Моз, который Страйк считал родным. Они вместе бегали в начальную школу и учились в одном классе. Всякий раз, когда Страйк в отрочестве приезжал в гости к Теду и Джоан, дружба с Илсой возобновлялась как ни в чем не бывало, тем более что их матери тоже дружили со школьной скамьи.
С Ником он свел знакомство в лондонском Хэкни, где оканчивал среднюю школу. Ник и Илса познакомились у Страйка на дне рождения, после чего встречались в течение года, но потом расстались, продолжив учебу в разных университетах. Только в возрасте двадцати пяти лет (русые волосы Ника начали редеть, когда ему стукнуло двадцать) они встретились снова: на тот момент Илса была помолвлена с неким адвокатом, а Ник встречался с коллегой по врачебной практике. В считаные недели оба порвали со своими партнерами, а еще через год сыграли свадьбу, на которую Страйка пригласили свидетелем.
|
|
|
В половине одиннадцатого вечера Страйк вернулся в их дом. Не успел он затворить входную дверь, как Ник с Илсой поприветствовали его из гостиной и пригласили разделить с ними огромную порцию заказанного на дом карри.
– А это что? – спросил он, в замешательстве разглядывая гирлянды с британским флагом, ворох бумажек, какие‑то записки и большой пластиковый пакет, наполненный красно‑бело‑синими одноразовыми стаканчиками.
– На нашей улице организуется праздник в честь королевской свадьбы, – объяснила Илса.
– Боже милостивый…
Страйк помрачнел, наполняя свою тарелку тепловатым мадрасским карри.
– Будет весело! Обязательно приходи.
От взгляда Страйка она сдавленно хихикнула.
– День удачно прошел? – поинтересовался Ник, протягивая ему банку пива «Теннентс».
– Куда там. – Страйк с благодарностью принял пиво. – Облом полный. Минус два клиента.
|
|
|
Ник и Илса сочувственно повздыхали и понимающе умолкли, пока он за обе щеки уплетал карри. Усталый и подавленный, Страйк размышлял о том, что посылка с отрезанной ногой подорвала его бизнес, на который было угроблено столько сил. В связи с этой историей, не имеющей, впрочем, никакого отношения к расследованиям, его фотография теперь не сходила со страниц газет и интернет‑сайтов. Пресса не упускала случая напомнить миру, что у Страйка только одна нога; он не стыдился своего увечья, но ни за что не стал бы им спекулировать. В воздухе пахло какой‑то гнильцой. У Страйка было такое чувство, будто и сам он гниет заживо.
– Что там с этой ногой? – спросила Илса, когда Страйк прикончил щедрую порцию карри и почти осушил банку пива. – Полицейские хоть что‑нибудь делают?
– Завтра вечером обговорю это с Уордлом, но сомневаюсь, что они раскопали нечто стоящее. Сам‑то он специализируется на организованной преступности.
Подробности о той троице Страйк держал при себе, считая, что эти подонки – если допустить, что именно они прислали отрезанную ногу, – могут быть опасны и мстительны, хотя как‑то раз сказал Нику с Илсой, что в прошлом уже сталкивался с преступником, который отсекал и посылал по почте части тел. Понятное дело, супруги сразу же приняли сторону Уордла, не сомневаясь в вине подозреваемого.
|
|
|
Сидя на мягком зеленом диване, сыщик впервые за долгие годы вспомнил, что Ник и Илса некогда были знакомы с Джеффом Уиттекером. Совершеннолетие Страйка праздновали в Уайтчепеле, в пабе «Белл»; в то время его мать была на шестом месяце беременности. Застывшее маской лицо его тетушки Джоан выражало смесь осуждения и наигранной радости; дядя Тед, который обычно выступал этаким буфером между всеми, не сумел скрыть злость и отвращение, когда каланча Уиттекер прервал танцы, чтобы исполнить одну из песенок собственного сочинения. Страйк вспомнил, как разозлился сам: он готов был перенестись куда угодно, хоть в Оксфорд, лишь бы подальше от этого позора. Впрочем, Ник с Илсой, скорее всего, мало что запомнили из событий того вечера: они были слишком заняты друг другом, ошеломленные и пораженные внезапно вспыхнувшим глубоким взаимным интересом.
– Беспокоишься о Робин, – произнесла Илса, больше утверждая, чем спрашивая.
Страйк что‑то согласно промычал, пережевывая индийскую лепешку паан. За истекшие четыре дня он много думал о своей помощнице. В этой опасной ситуации она не по своей вине оказалась уязвимым и слабым звеном; несомненно, тот, кто решил адресовать посылку именно ей, на это рассчитывал. Будь у Страйка в подчинении мужчина, поводов для беспокойства было бы куда меньше.
|
|
|
Не забывал Страйк и о том, что Робин, по сути, не имела никакого профессионального опыта. Зато она могла вызвать на откровенность самого упрямого свидетеля, с которым Страйк, огромный, грозного вида, далеко бы не продвинулся. Ее обаяние и деликатность сотни раз отводили подозрение и открывали не одну дверь, значительно облегчая работу Страйка. Он понимал, сколь многим ей обязан, но сейчас лучше было бы вывести ее из игры, пока отправитель той посылки разгуливает на свободе.
– Мне нравится Робин, – сказала Илса.
– Всем нравится Робин, – почти сразу же хрипло ответил Страйк, вгрызаясь в паан.
Это была чистая правда: его сестра Люси, заходившие в офис приятели, клиенты – все считали нужным сказать Страйку, как нравится им его помощница. Но в голосе Илсы ему послышались нотки любопытства, отчего он взял крайне отчужденный тон в разговоре о Робин и ненадолго успокоился, только услышав следующий вопрос Илсы.
– Как у тебя с Элин?
– Все в норме, – сказал Страйк.
– Она по‑прежнему скрывает ваши отношения от своего бывшего? – полюбопытствовала Илса.
– Не жалуешь ты ее, да?
Сам себе удивляясь, Страйк перешел в наступление. За тридцать лет он досконально изучил характер Илсы и сейчас ожидал услышать взволнованное отрицание.
– Что ты, что ты, я к ней очень хорошо отношусь. Правда, я ее совсем мало знаю, но мне кажется, вы вполне счастливы, а это самое главное.
Своим выпадом Страйк рассчитывал прекратить всякие расспросы о Робин; Илса не первой из его друзей подъезжала: если он так замечательно сработался с Робин, не значит ли это?.. Не задумывался ли он когда‑нибудь?.. Но Илса была адвокатом, и никто не мог сбить ее с толку при ведении допроса.
– Робин ведь отложила свадьбу? А новую дату назначили?
– Ага, – подтвердил Страйк, – второе июля. Сейчас берет отгул и едет в Йоркшир, чтобы заняться… ну чем там занимаются при подготовке к свадьбе. До вторника.
Когда Страйк настаивал, чтобы Робин пробыла в Мэссеме с пятницы до понедельника, он отнюдь не собирался играть на руку Мэтью, но вздохнул с облегчением, зная, что она будет в двухстах пятидесяти милях, если не дальше, от этой свистопляски, в безопасности родительского дома. Робин сильно расстроилась, узнав, что не сможет пойти в паб «Старая синяя колодка» в Шордиче на встречу с Уордлом, но Страйку показалось, что она будет рада немного передохнуть.
Илсу слегка разочаровало, что Робин все же выходит замуж не за Страйка, а за кого‑то другого, но тут в кармане у Страйка завибрировал телефон. Звонил Грэм Хардэйкр, давний коллега из Отдела специальных расследований.
– Извините, – сказал Страйк Нику и Илсе, отодвигая тарелку с карри и вставая из‑за стола, – нужно ответить, это очень важно… Харди!
– Можешь говорить, Огги? – спросил Хардэйкр, когда Страйк направлялся к выходу.
– Теперь могу, – ответил Страйк, в три шага преодолев садовую дорожку и выходя на темную улицу, чтобы размяться и покурить. – Что‑нибудь раскопал для меня?
– Откровенно говоря, – как‑то нервно начал Хардэйкр, – было бы чертовски здорово, если бы ты оказался здесь, старина, и посмотрел сам. Моя напарница, уоррент‑офицер, – та еще заноза. Никак не можем с ней сработаться. Если она пронюхает, что я сливаю материалы…
– Так мне подъехать?
– Подгребай с утра пораньше, а я оставлю на компе открытые документы. Как бы случайно, понимаешь?
Хардэйкр и раньше делился информацией со Страйком, на что не имел права. В тридцать пятый отдел он перешел недавно и, понятное дело, опасался себя скомпрометировать.
Перейдя через дорогу, Страйк присел на низкий парапет перед домом напротив, достал сигарету и задал свой вопрос:
– Но за этим точно стоит ехать в Шотландию?
– Смотря что тебе нужно.
– Прежние адреса, сведения о родственниках, выписки из медицинских карт, психиатрические диагнозы – ничего такого, что могло бы кому‑то навредить. Когда Брокбэнка комиссовали, в две тысячи третьем?
– Именно, – подтвердил Хардэйкр.
У Страйка за спиной что‑то загрохотало; он встал и обернулся: хозяин участка за парапетом, на который присел сыщик, выбрасывал мусор в бак. Этому щуплому человечку было лет шестьдесят. В свете фонаря Страйк заметил, как его раздражение сменилось примирительной улыбкой при виде роста и массы непрошеного гостя. Страйк побрел прочь, мимо живых изгородей и деревьев, дрожащих на весеннем ветру. Очень скоро их украсят флажками по случаю свадьбы принца. А там и до свадьбы Робин недалеко.
– Думаю, на Лэйнга у вас там негусто собрано. – В тоне Страйка слышался вопрос.
Воинская карьера шотландца продлилась еще меньше, чем у Брокбэнка.
– Негусто, да, но и так понятно: тип еще тот, – отозвался Хардэйкр.
– Куда его отправили после «Стекляшки»?
«Стекляшкой» у них называлась военная тюрьма в Колчестере, куда попадали все осужденные военнослужащие в ожидании перевода в гражданскую тюрьму.
– В «Элмли». С тех пор у нас на него ничего не было. Придется запросить службу надзора за УДО.
– Угу. – Страйк выдохнул дым в звездное небо.
Они с Хардэйкром оба понимали: коль скоро Страйк теперь не служит в полиции, у него не больше прав на доступ к архиву службы надзора за УДО, чем у простого обывателя.
– Где именно в Шотландии он родился, Харди?
– В Мелроузе. При поступлении на службу указал в качестве ближайшей родственницы свою мать – я проверил его анкету.
– Мелроуз, – в задумчивости повторил Страйк.
Он поразмыслил о двух оставшихся клиентах: первый – богатый идиот, который ловит кайф, пытаясь доказать, что ему наставляют рога; вторая – обеспеченная жена и мать, подрядившая Страйка выяснить, каким способом ее проживающий отдельно муж подбирается к их общим сыновьям. Но этот муж сейчас отбыл в Чикаго, а передвижения Платины вполне могли на сутки остаться без внимания.
Конечно, сохранялась вероятность, что никто из подозреваемых не имеет отношения к посылке с ногой, что он все это придумал.
A harvest of limbs… Урожай всех тела частей…
– Мелроуз далеко от Эдинбурга?
– Час‑полтора езды.
Страйк потушил сигарету в водостоке.
– Харди, я могу приехать ночным поездом в воскресенье, рано утром пробраться в офис, потом рвануть в Мелроуз и проверить, не вернулся ли Лэйнг к родным или, по меньшей мере, не давал ли о себе знать.
– Договорились, Огги. Встречу тебя на вокзале, только сообщи время. Хотя… – Хардэйкр приготовился к поступку невиданной щедрости, – если поездка займет не более суток, возьмешь мою машину.
Страйк не сразу вернулся к своим любознательным друзьям и остывшему карри. Закуривая очередную сигарету, детектив прогуливался по тихой улице и размышлял о делах. Тут он вспомнил, что в воскресенье вечером собирался пойти с Элин в концертный зал «Саутбэнк». Она стремилась привить ему интерес к серьезной музыке, хотя классика всегда оставляла его равнодушным, чего он и не скрывал. Страйк посмотрел на часы: звонить уже слишком поздно; не забыть бы завтра отменить встречу.
Войдя в дом, он вновь обратился мыслями к Робин. Она почти никогда не упоминала о предстоящей свадьбе, до которой теперь оставалось всего два с половиной месяца. Когда Робин рассказывала Уордлу об одноразовых фотоаппаратах, заказанных для гостей, Страйк осознал, как скоро она станет миссис Мэтью Канлифф.
«Время еще есть», – подумал он. Но даже сам не понял: время для чего?
12
…the writings done in blood.
Blue Öyster Cult. «OD’d on Life Itself»[23]
Многие мужчины подумали бы, что бродить по Лондону следом за сексапильной блондинкой, да еще и получать за это деньги, – одно удовольствие, но Страйку до смерти надоело следить за Платиной. Прошатавшись несколько часов по Хотон‑стрит, вблизи Лондонской школы экономики, где в верхних коридорах из бетона и стекла время от времени мелькала на пути в библиотеку подрабатывающая на полставки исполнительница эротических танцев, Страйк последовал за ней к «Мятному носорогу», где у нее в шестнадцать часов начиналась смена.
Там он закруглился: на восемнадцать была назначена встреча с Уордлом, а если Платина выкинет какой‑нибудь фортель, Вороненок тут же позвонит. В забегаловке рядом с пабом, выбранным для встречи, Страйк взял себе сэндвич. В кармане задребезжал мобильный, но, убедившись, что звонит сестра, он перенаправил вызов в голосовую почту. Ему смутно помнилось, что скоро день рождения его племянника Джека, однако идти к родственникам он не собирался, особенно после прошлогоднего торжества: ему хватило подружек сестры, любопытствующих мамаш и оглушительного визга перевозбужденных, надоедливых детей.
«Старая синяя колодка», внушительная трехэтажная постройка из кирпича, формой напоминающая нос корабля, находилась в конце Грейт‑Истерн‑стрит в районе Шордича. На памяти Страйка это был стриптиз‑клуб и бордель: их с Ником школьный друг якобы потерял там невинность с женщиной, годившейся ему в матери.
Афиша на входе подтверждала перерождение борделя в концертный зал. Сегодня в восемь, прочитал Страйк, играют Islington Boys’ Club, Red Drapes, In Golden Tears и Neon Index. Губы его скривились в ухмылке, когда он протискивался в темный бар с деревянным полом, где золотыми буквами на огромном старинном зеркале за барной стойкой рекламировались светлые сорта эля минувшей эпохи. Свисавшие с потолка шарообразные лампы освещали толпу молодежи студенческого вида, в которой большинство было одето по непостижимой для Страйка моде.
При всей своей слабости к группам, собиравшим стадионы, мать, как ему помнилось с детских лет, часто водила его и на выступления своих приятелей; после парочки концертов музыканты умудрялись расплеваться, разойтись, а месяца через три собраться в новом составе в другом пабе. «Старая синяя колодка» показалась Страйку неподходящим местом для встречи с Уордлом; раньше они выпивали только в «Фезерс», неподалеку от Скотленд‑Ярда. Сейчас полицейский в одиночестве пил у барной стойки; при появлении Страйка он сам и прояснил вопрос:
– Жена балдеет от Islington Boys’ Club. Она сюда заглянет после работы.
Страйку не доводилось встречать жену Уордла, и хотя раньше он об этом не задумывался, она представлялась ему кем‑то средним между заядлой тусовщицей (не зря же Уордл все время задерживал взгляд на вызывающе одетых девицах с искусственным загаром) и единственной знакомой ему женой столичного копа, а именно Хелли, для которой смысл жизни составляли дети, домашнее хозяйство и мещанские сплетни. А поскольку жена Уордла «балдела» от неизвестной Страйку инди‑группы, он решил, что эта женщина, вопреки ожиданиям, может оказаться интересной личностью, пусть даже он заранее презирал эту инди‑группу.
– Ну что там у тебя? – спросил Страйк, успев взять пинту пива, пока не набежал народ.
С обоюдного молчаливого согласия они с Уордлом переместились от барной стойки к последнему свободному столику для двоих.
– Криминалисты работают, – сказал Уордл, когда они сели. – По их мнению, нога принадлежала девушке от шестнадцати до двадцати пяти лет и была ампутирована после смерти, причем, судя по характеру свернувшейся крови, почти сразу после наступления смерти, а потом хранилась в холодильнике, пока ее не отправили твоей подруге Робин.
От шестнадцати до двадцати пяти: сейчас Бриттани Брокбэнк, по прикидкам Страйка, был бы двадцать один год.
– Нельзя ли определить возраст поточнее?
Уордл покачал головой:
– Нет, точный возраст не установлен. А что?
– Я же говорил: у Брокбэнка была приемная дочь.
– Брокбэнк, – задумчиво повторил Уордл, явно не припоминая имени.
– Один из тех, кто с самого начала был у меня под подозрением, – напомнил Страйк, безуспешно пытаясь скрыть досаду. – Служил когда‑то в «Пустынных Крысах». Здоровенный, черноволосый, с деформированным ухом…
– Успокойся, я понял, – сказал Уордл, тоже приходя в раздражение. – У меня никудышная память на имена, дружище. Брокбэнк… татуировка на предплечье…
– Это Лэйнг, – поправил Страйк. – Шотландец, которого я упек на десять лет. А Брокбэнк – тот, кто твердил, что я проломил ему башку.
– А, ну да.
– У его приемной дочери, Бриттани, на ноге был застарелый шрам. Я же тебе рассказывал.
– Ну‑ну, помню.
Отхлебнув пива, Страйк воздержался от саркастических комментариев. Вот если бы с ним за столом сидел не Уордл, а Грэм Хардэйкр, старый приятель из Отдела специальных расследований, уж тот бы воспринял его подозрения всерьез. Сначала Уордл и Страйк относились друг к другу с определенным недоверием, затем как будто соперничали. Страйк считал, что Уордл своими разыскными способностями даст фору многим столичным полицейским, но при этом отеческая теплота, с которой Уордл пестовал собственные версии, никогда не распространялась на предположения Страйка.
– А что сказали насчет шрама на икре?
– Шрам застарелый. Появился задолго до смерти.
– Етит твою! – вырвалось у Страйка.
Что могло быть важнее того застарелого шрама? Но криминалисты, как ни досадно, не придали ему особого значения.
Даже Уордл, который не упускал ни единого шанса подколоть Страйка, проникся, судя по всему, его тревогой.
– Дружище, – сказал он (и это тоже было внове), – Брокбэнк не при делах. Это Мэлли.
Именно этого Страйк и опасался: что при одном имени Мэлли в Уордле проснется карьерист и полицейский забудет о других подозреваемых, нацелившись на поимку матерого рецидивиста.
– Доказательства есть? – напрямик спросил Страйк.
– Харрингейская преступная группировка контролировала шлюх из Восточной Европы в Лондоне и Манчестере. Я потолковал с ребятами из отряда по борьбе с проституцией. На прошлой неделе они устроили облаву в борделе неподалеку отсюда и задержали двух молодых украинок. – Уордл понизил голос почти до шепота. – Сейчас их раскручивают наши сотрудницы. У этих украинок была подруга, которая рассчитывала сделать тут карьеру в модельном бизнесе и отказывалась обслуживать клиентов, невзирая на жестокие побои. Две недели назад Диггер за волосы выволок ее из дома, и с тех пор она как в воду канула. А вместе с ней и Диггер.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 102; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!