Выдающийся полководец и стратег 3 страница
Была проанализирована обстановка, разработан план операции обоих фронтов, особенно Калининского, и вопросы ее материального обеспечения.
Вспоминая поездку И. В. Сталина в район Волоколамска, Серго Берия в книге «Мой отец — Лаврентий Берия» пишет:
«Вне всяких сомнений, для защитников Москвы, да и для всей воюющей страны, выезд Верховного Главнокомандующего на фронт событие. Пожелай Сталин, и пропаганда преподнесла бы его так, как надо. Но, как я понял, Сталин, в этом абсолютно не нуждался и явно исходил из других соображений. Во всяком случае, пресса о таких поездках молчала.
Когда Верховный собрался в район Волоколамска, кроме его личной охраны, в сопровождении участвовали две роты полка НКВД. Одну, помню, пустили вперед, вторая шла в охранении.
Сам я со своей радиостанцией находился в одной из машин сопровождения и на КП, куда отправились Сталин, отец и Жуков, не был.
Верховный какое-то время провел на командном пункте, осмотрел передний край немцев, и мы возвратились в Москву. Лишь там я узнал, чем был вызван этот выезд на фронт. Оказывается, накануне ему доложили разведданные о том, что немцы готовят последний удар на Москву и сосредоточили на этом участке фронта большие танковые силы. Позднее выяснилось, что ни о каком наступлении противник уже не помышляет. В ходе минувших боев немцы выдохлись и резервов к тому времени для проведения крупной наступательной операции не имели. Убедившись в этом на месте, Сталин приказал возвращаться в столицу.
|
|
|
Уезжали, как и приехали, без лишней помпы. Сталин в той же шинели без знаков различия, в обычной шапке-ушанке сел в машину, и мы тронулись» [14, с. 182]. [188]
Еще и посейчас иные авторы делают вид, что выездов И. В. Сталина на фронт «не было», а то спекулируют, что-де он «мало бывал на фронте» или того хлеще, мол, «боялся», приводя досужий вымысел о «панике» на Волоколамском шоссе. Раз «не был на фронте», делают злоумышленный вывод, не знал истинного положения дел на фронте.
Верховный Главнокомандующий часто на фронт выезжать не должен: ему нельзя оставлять общее руководство войной. Вот авторитетное мнение маршала А. М. Василевского:
«Да, собственно, характер деятельности Верховного Главнокомандующего не требовал таких выездов. Ставка ежедневно получала обширную и разнообразную информацию о положении на фронтах, о боевой обстановке, о состоянии советских войск, их морально-боевых качествах, о деятельности командующих фронтами и армиями, а также данные о противнике. Все это позволяло Верховному Главнокомандующему точно знать ход вооруженной борьбы на каждый день и принимать правильные решения. Кроме того, он ежедневно держал связь с представителями Ставки на фронтах и с командующими фронтами и другими военачальниками» [19, с. 131].
|
|
|
Представителями Ставки назначались наиболее подготовленные военачальники. Они во всех тонкостях знали обстановку да и сами являлись участниками разработки замысла и плана предстоящих операций непосредственными участниками их осуществления. За все годы Отечественной войны было более 60 представителей Ставки. От них Сталин требовал ежедневных докладов или донесений. Сталин сам звонил представителям Ставки, если от них в течение суток не поступало докладов. Например, когда от представителя Ставки Г. М. Маленкова не поступило сообщений, Сталин строго спросил:
— А почему вы, товарищ Маленков, в течение трех недель не информировали нас о делах в районе Сталинграда?
— Товарищ Сталин, я ежедневно подписывал донесения, которые посылал вам Жуков, — ответил Маленков.
— Мы посылали вас не в качестве комиссара к Жукову, а как члена ГКО и вы должны были нас информировать, — сурово сказал Сталин. [189]
Институт представителей Ставки просуществовал почти до конца войны.
Г. К. Жуков, выступая в день своего 70-летия в Институте истории Академии наук СССР в 1966 году, говорил, что ему часто задают вопрос: как вел себя И. В. Сталин в тревожный момент, когда враг подошел к столице, где он находился во время битвы под Москвой?
|
|
|
«Надо сказать, — отмечал Г. К. Жуков, — что Сталин был серьезно встревожен создавшейся обстановкой в октябре месяце, особенно в период 7–25 октября. А когда нам удалось организовать оборону на линии Волоколамск — Можайск — Тула и удалось остановить наступающие части противника, Сталин был уверен в том, что врагу не удастся взять Москву, и он не покидал Москвы в процессе всего сражения и всей войны. Эта уверенность Государственного Комитета Обороны, который возглавлял Сталин, была продемонстрирована, как вам известно, парадами войск 7 ноября в Москве, Куйбышеве и в других районах» [71, с. 13].
Кое-кто договаривается даже до того, что ни военного парада 7 ноября 1941 года, ни Сталина во время парада на Мавзолее Ленина не было. Был, мол, просто смотр войск, отправлявшихся на защиту столицы, на Зубовской площади. Все остальное якобы смонтировано на кинопленку для показа массам, чтобы убедить их в реальном присутствии Сталина в Москве.
Несмотря на близость фронта, 6 ноября 1941 года по традиции состоялось торжественное заседание Московского Совета депутатов трудящихся с партийными и общественными организациями города Москвы, посвященное 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. С докладом на заседании выступил Сталин. Он сказал, что война стала поворотным пунктом в развитии нашей страны, заставила перестроить всю нашу работу на военный лад. Война превратила нашу страну в единый и всеобъемлющий тыл, обслуживающий фронт, обслуживающий нашу Красную армию, наш Военно-морской флот. Период мирного строительства кончился. Начался период освободительной войны с немецкими захватчиками. Сталин раскрыл первоочередные задачи [190] великой освободительной войны за честь и свободу нашей Родины.
|
|
|
7 ноября 1941 года состоялся военный парад на Красной площади. И это в условиях охвата Москвы 51 дивизией немецко-фашистских войск, в составе которых было 1,8 миллиона человек, свыше 14 тысяч орудий и минометов, 17 тысяч танков, около 14 тысяч самолетов, то есть до 42 процентов людей и до 75 процентов танков, сосредоточенных на всем советско-германском фронте.
Участники этого исторического парада вспоминают, как они торжественным маршем прошли по убеленной снегом Красной площади, мимо Мавзолея Ленина, где на трибуне стояли Сталин, другие руководители партии и правительства.
8 восемь часов с последним ударом кремлевских курантов из ворот Спасской башни верхом на коне выехал Маршал Советского Союза С. М. Буденный. Генерал-лейтенант П. А. Артемьев доложил о готовности войск к параду по случаю 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Буденный объехал строй, поздравляя воинов с великим праздником. Фанфары проиграли сигнал «Слушайте все!». Затем Сталин спокойным, размеренным голосом произнес речь, которую закончил призывом:
«За полный разгром немецких захватчиков! Смерть немецким оккупантам!
Да здравствует наша славная Родина, ее свобода, ее независимость!
Под знаменем Ленина — вперед, к победе!»
После торжественного марша войска уходили на фронт. Все 1418 военных дней Москва оставалась в сознании нашего народа символом непобедимости Отчизны, символом грядущей Победы.
В конце ноября — начале декабря 1941 года были сорваны попытки фашистов прорваться к Москве. Больше того, создались условия для перехода Красной армии в контрнаступление. Поскольку начальник Генерального штаба маршал Б. М. Шапошников находился в Арзамасе, Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин и заместитель начальника Генерального штаба генерал-лейтенант А. М. Василевский 1-го декабря 1941 года [191] подписали директиву фронтам на переход в контрнаступление. При этом А. М. Василевский как представитель Ставки выехал на Калининский фронт, чтобы вместе с командующим войсками генерал-полковником организовать переход войск в решительное контрнаступление. Войсками Западного фронта командовал генерал армии Г. К. Жуков.
В ночь с 5-го на 6-е декабря войска Западного, Калининского и Юго-Западного фронтов перешли в наступление и, нанеся тяжелое поражение войскам группы армий «Центр», отбросили врага на 100–250 километров на запад. При самых разных оценках Московской битвы, бесспорно одно — ее победный исход упрочил военно-политическое положение Советского Союза и содействовал укреплению антигитлеровской коалиции, означал перелом в ходе Отечественной войны и развеял миф о непобедимости немецко-фашистской армии.
Вспоминая битву под Москвой, маршал А. М. Василевский писал:
«И. В. Сталин справедливо требовал, чтобы военные кадры решительно отказывались от тех взглядов на ведение войны, которые устарели, и настойчиво овладевали опытом развернувшейся войны. Но сам он это делал в то время не так-то быстро, как нам хотелось бы, и был более склонен вести боевые действия до некоторой степени прямолинейно. Тут, конечно, помимо всего прочего, оказывало влияние на Сталина положение на фронтах, близость врага к Москве, продвижение его в глубь страны. Однако Сталин как человек глубокого ума, естественно, не мог не сознавать своих просчетов и недостатков и не делать выводов для себя. И вот для всех нас постепенно становится заметным, как он стал все более глубоко мыслить категориями современной войны, исключительно квалифицированно решать вопросы военного искусства» [19, с. 127].
В ходе битвы под Москвой и на ее завершающем этапе проявилось мастерство многих военачальников Красной армии. Г. К. Жукову первому из военачальников за годы Отечественной войны было присвоено воинское звание Маршал Советского Союза. В представлении на звание Сталин написал всего три слова: «Жуков спас Москву». И, передавая документ начальнику управления наркомата обороны генералу [192] Румянцеву, сказал: «Я думаю, что этого будет достаточно» (цит. по: [137]). Прославившиеся в боях за Москву командующий 16-й армией К. К. Рокоссовский и командующий 5-й армией Л. А. Говоров в ходе войны стали Маршалами Советского Союза.
За неудачи зимней кампании 1941–1942 годов Гитлер снял со своих постов опытных фельдмаршалов и генералов Ф. Бока, В. Браухича, Г. Гудериана, Э. Гепнера, А. Штрауса и др. В дальнейшем это негативно сказалось на боеспособности вермахта.
Интересно и характерно признание немецкого генерала Понтера Блюментрита, воевавшего в 1941 году под Москвой. В специально написанной по заданию министерства обороны США в конце 50-х годов большой статье «Московская битва» он признается:
«Когда мы вплотную подошли к Москве, настроение наших командиров и войск вдруг резко изменилось. С удивлением и разочарованием мы обнаружили в октябре и начале ноября, что разгромленные русские вовсе не перестали существовать как военная сила. В течение последних недель сопротивление противника усилилось, и напряжение боев с каждым днем возрастало...
Из остатков потрепанных в тяжелых боях армий, а также свежих частей и соединений русское командование сформировало новые сильные армии. В армию были призваны московские рабочие... Сталин со своим небольшим штабом остался в столице, которую он твердо решил не сдавать. Все это было для нас полной неожиданностью. Мы не верили, что обстановка могла так сильно измениться после наших решающих побед, когда столица, казалось, почти была в наших руках. В войсках теперь с возмущением вспоминали напыщенные октябрьские заявления нашего министерства пропаганды.
Стали раздаваться саркастические замечания по адресу военных руководителей, восседавших в Берлине. В войсках считали, что политическим руководителям пора побывать на фронте и своими глазами посмотреть, что там делается...
Воспоминание о Великой армии Наполеона преследовало нас, как привидение. Книга мемуаров наполеоновского генерала Коленкура, всегда лежавшая на столе фельдмаршала фон [193] Клюге, стала его библией. Все больше становилось совпадений с событиями 1812 года...
Теперь политическим руководителям Германии важно было понять, что дни блицкрига канули в прошлое. Нам противостояла армия, по своим боевым качествам намного превосходившая все другие армии, с которыми нам когда-либо приходилось встречаться на поле боя...
Часто спрашивают: смогли ли бы немцы выиграть эту войну, если бы им удалось захватить Москву? Это чисто академический вопрос, и никто не может ответить на него с полной определенностью. Я лично считаю, что, если бы даже мы овладели Москвой, все равно война была бы далека от благополучного завершения. Россия настолько обширна, а русское правительство обладало такой решимостью, что война, принимая новые формы, продолжалась бы на бескрайних просторах страны» [153, с. 91, 93, 98, 109].
После войны писатель И. Ф. Стаднюк спросил у В. М. Молотова
«Как бы развернулись события, если б Сталин осенью 1941 года покинул Москву?» В ответ услышал: «Москва бы пала». А что последовало бы за захватом немцами Москвы? Напрашивался вывод, с которым соглашаться не хотелось: рухнул бы Советский Союз... Молотов смотрел шире: тут же рухнула бы коалиция антигитлеровских государств» [181, с. 346].
В битве под Москвой гитлеровская Германия потерпела первое масштабное поражение. Стало ясно, что изменился ход войны, что фашизм будет разбит. Нельзя не согласиться с мнением известного историка Ю. А. Полякова, высказанным в статье «Почему мы победили?» о том, что
«...без сталинского авторитета в то время, без жесткой требовательности и дисциплины вряд ли удалось бы в условиях тяжелейших поражений, потерь, неудач удержать от развала государственную машину и всю страну. Это практическая сторона. Но есть и другая — психологическая. В военных условиях важен был Сталин как организатор, в руках которого сосредоточивались все бразды правления, а держал он их достаточно твердо. Однако не менее важен был Сталин как символ незыблемости государственной власти, твердости руководства уверенности в победе, решимости одолеть врага, единства различных народов, [194] и различных слоев народа. Каждый, кто знаком с обстановкой первых месяцев войны, не станет отрицать значение выступлений Сталина 6 и 7 ноября 1941 года» [161, с. 74].
Наряду с Москвой крупнейшим индустриальным и культурно-политическим центром в Советском Союзе был Ленинград. Вот почему гитлеровские генералы рвались к колыбели революции, одному из важных оплотов социализма. Гитлер издал приказ захватить Ленинград и «сровнять его с землей».
«Немецкие гренадеры, прошагавшие с победой все расстояния от Восточной Пруссии до пригородов Ленинграда, — вещал он, — найдут в себе силы пройти и оставшийся десяток километров» (цит. по: [19, с. 169]).
Ставка Верховного Главнокомандования, Сталин срочными мерами создали устойчивый фронт под Ленинградом. Была увеличена глубина обороны города за счет развертывания резервных армий на тыловых оборонительных рубежах. В критическое для города время во главе обороны Ленинграда и всего Ленинградского фронта был поставлен Г. К. Жуков. Благодаря его полководческому искусству, самоотверженности войск и горожан Ленинград был превращен в недоступную для фашистов крепость.
Еще в начале обороны Ленинграда И. В. Сталин в письме к А. А. Жданову предписывал ни в коем случае не сдавать города. С точки зрения военно-стратегической захват немцами Ленинграда позволил бы им соединиться с финскими войсками, что еще больше укрепило бы гитлеровскую коалицию, заставило бы правительства некоторых других стран, которые все еще колебались вступить в войну против СССР. С точки зрения политической захват Ленинграда позволил бы фашистам создать марионеточное правительство, чтобы затем обратиться к советскому народу с призывом выступить против Советской власти. Тогда нам, подчеркивал Сталин, будет труднее вести войну против немецко-фашистских захватчиков.
ЦК партии и ГКО в неимоверно трудных условиях организовали оборону Ленинграда. Фашистскому командованию так и не удалось захватить вторую столицу страны. 900 дней, несмотря на блокаду, сражался Ленинград. Мировая история до этого не знала примера столь длительной защиты осажденного [195] крупного города. Тем самым советское военное искусство продемонстрировало превосходство над военным искусством гитлеровского вермахта.
«Без признания этой аксиомы, — писал Г. К. Жуков, — невозможно ни понять, ни объяснить ход Второй мировой войны в целом и узловых, исторических битв, например, таких как борьба за Ленинград» [76, т. 2, с. 200].
Между тем находятся авторы, которые утверждают, будто Сталин преднамеренно обрек Ленинград на голод и вымирание, поскольку, мол, ненавидел город революции. Поистине ложь не знает предела. И это о городе, где протекала революционная деятельность И. В. Джугашвили (Сталина).
После контрнаступления под Москвой Сталин дал правильный прогноз дальнейшего развития событий на советско-германском фронте, сформулировал положение о значении постоянно действующих факторов войны. Тем самым были определены ориентиры действий Вооруженных сил и работа тыла, которые в конечном итоге должны привести к победе.
«Момент внезапности и неожиданности как резерв немецко-фашистских войск израсходован полностью, — указывал И. В. Сталин в феврале 1942 года. — Тем самым ликвидировано то неравенство в условиях войны, которое было создано внезапностью немецко-фашистского нападения. Теперь судьба войны будет решаться не таким привходящим моментом, как момент внезапности, а постоянно действующими факторами: прочность тыла, моральный дух армии, количество и качество дивизий, вооружение армии, организационные способности начальствующего состава армии» [182, с. 78].
С точки зрения теории это было новое слово в науке о войне, о непосредственной органической связи хода и исхода войны со степенью и характером экономического и политического развития государства, с господствующей в стране идеологией. С точки зрения практической это была целостная программа становления и развития хозяйственно-политической и организаторской работы для достижения победы. С точки зрения собственно военной это была платформа подготовки кадров Красной армии, вооружения командиров и бойцов военным искусством побеждать врага. В приказе 1 мая 1942 года Сталин заявил, что Красная армия имеет все необходимое, чтобы [196] разбить врага и изгнать его из Советской страны, требуется только полностью использовать предоставленную первоклассную технику, в совершенстве овладеть своим оружием, бить врага по всем правилам современной военной науки.
Вопрос о стойкости советского руководства, способности нашего народа продолжать борьбу в тяжелейших условиях, сложившихся в начале Великой Отечественной войны, приобрел острейший международный характер. Он был напрямую связан с перспективой ее развития, с возможностью сокрушить натиск фашистской Германии и ее сателлитов. Поражение Советского Союза проложило бы путь к победе фашизма, к установлению мирового господства Германии, резко изменило бы ход мировой истории, грозило истреблением и порабощением сотен миллионов людей. Перспектива такого развития событий нависала страшной угрозой над человечеством. Поэтому миллионы людей связывали свои надежды именно с борьбой Советского Союза, с решимостью Сталина, его волей продолжать борьбу. Его позиции в этом вопросе придавалось огромное значение. Руководящие круги во всех государствах мира следили за обстановкой, которая складывалась в Кремле, способна ли Красная армия противостоять вермахту, не рухнет ли она под его ударами, как это произошло со многими армиями европейских стран.
Огромное внимание уделял этому вопросу и президент США Ф. Рузвельт. С целью узнать обстановку на месте, выяснить позицию советского руководства и лично Сталина он в конце июля 1941 года посылает в СССР своего ближайшего советника и сотрудника Г. Гопкинса. Вот как писал об этом решении Рузвельта в сентябре 1941 года американский журнал «Лайф»:
«Официальной задачей визита Гопкинса было спросить у Сталина, что ему более всего необходимо от Соединенных Штатов, как долго он думает воевать и что он будет делать, если Япония станет более дерзкой. Но наиважнейшее поручение, данное Рузвельтом Гопкинсу, было — разнюхать, каковы решимость и возможности советских военных сил, возглавляемых Сталиным» (цит. по: [81]).
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 148; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!