Четверг, 16 августа 2012 года
Камиль решила выехать рано утром, в 6:30. С вечера засунула в чемодан кое‑какие вещи для отпуска: иммунодепрессанты, с которыми не расставалась, положенные в «еженедельник» – контейнер для таблеток с семью отделениями, потом метроном, книги, шорты, футболки, прогулочную обувь, шлепанцы‑вьетнамки сорок третьего размера, летнюю одежду, но без купальников. Она ненавидела пляжи.
Кошкой займется Борис, у него есть ключи от квартиры и доступ к запасам кошачьего корма. Своих родителей она еще не предупредила, что может приехать раньше, чем предполагалось. Это будет зависеть от того, что ей удастся сегодня выяснить.
В 9:30 у нее была назначена встреча в комиссариате Аржантея с неким Патриком Мартелем, коллегой Даниэля Луазо. Она узнала его телефонный номер, позвонив накануне в комиссариат и представившись прапорщиком полиции, но фамилию назвала вымышленную, поскольку предпочитала действовать инкогнито.
Мартелю она сказала, что работает над важным делом, связанным с Луазо. Тот захотел узнать подробности, но Камиль уверила его, что все сообщит при личной встрече.
Молодая женщина чувствовала себя одновременно возбужденной и успокоенной. Расследование, которое она вела так давно, наконец достигло своей цели: выяснилось, что она носит в груди сердце тридцатилетнего мужчины, лейтенанта полиции. Человека, который погиб при исполнении служебных обязанностей. Который наверняка оставил семью, убитую горем из‑за его смерти. Но эта ужасная кончина позволила ей жить и все еще дышать.
|
|
|
Камиль пока не слишком много знала о своем доноре. Как он выглядел? Была ли у него жена, дети? Она задавалась этими вопросами со вчерашнего дня и, кстати, опять почти не спала. И разумеется, думала о своем кошмаре. Может быть, Даниэль расследовал дело, в которое была вовлечена молодая женщина из ее сна? Может, он нашел ее где‑нибудь запертой? Жива ли она еще?
Возможно, скоро она получит ответы.
Именно в этот момент она почувствовала себя близкой к Даниэлю, хотя ничего о нем не знала и ее ничто с ним не связывало, кроме его «дефектного» сердца. Еще один невероятный ход со стороны судьбы. Как странно, что жандарму досталось сердце полицейского, к тому же почти ровесника. Человека, решившего служить закону и Республике, как и она.
После пункта уплаты дорожной пошлины на автотрассе А1 перед Парижем движение заметно уплотнилось, но оставалось относительно плавным, без заторов. Либо люди уехали пятнадцатого августа, либо пустятся в дорогу завтра вечером в битком набитых машинах. После очередного года иллюзорных обещаний, кризисов и каждодневной каторги каждому требовалось расслабиться.
|
|
|
Включив кондиционер на полную мощность, Камиль добралась до Аржантея около 8:30. Она приехала даже раньше назначенного срока. Благодаря стараниям Бориса она знала, что Даниэль похоронен на кладбище Валь‑Нотр‑Дам, поэтому сделала крюк, завернув по пути в цветочный магазин. Могила нашлась быстро – плита из серо‑розового мрамора с несколькими искусственными растениями, вазой с белыми камешками и совершенно сожженными солнцем хризантемами. Было только две памятные таблички: «Нашему племяннику» и «Нашему сослуживцу и другу…».
Камиль подошла, провела пальцами по второй части надписи: «Ты останешься в нашем сердце» – и снова сложила руки перед собой, стоя перед совершенно пустой стелой. Неужели никакой семьи? Ни одного слова от родителей?
Она почувствовала, что у нее невольно увлажнились глаза. «Ты останешься в нашем сердце». Было так странно сознавать, что часть существа, лежавшего перед ней в могиле, находилось теперь в ней самой. Она подняла глаза к деревьям на заднем плане и попросила прощения за то, что владеет его сердцем и живет, в то время как он, Даниэль, ушел так далеко.
– Я не сумела позаботиться о твоем сердце, – прошептала она, вытерев слезу. – Мне так жаль…
|
|
|
Она прибрала на могиле, вынула из вазы увядшие цветы, поставила купленное каланхоэ. На кладбище царило спокойствие, от которого ей стало лучше. Это помогло ей собраться с мыслями. Потом она вернулась к машине. С тяжелым сердцем.
В 9:35 Камиль явилась в комиссариат под именем Кати Ламбр, в жандармской форме, с вполне приметными знаками различия, и сообщила, что у нее назначена встреча с Патриком Мартелем. Как и в Вильнев‑д’Аске, в это утро четверга тут оказалось не слишком много народа. Да к тому же было еще слишком рано. Что полицейские, что жандармы – один черт, и тем и другим хотелось оттянуть приход сентября, который явится с целой кучей проблем.
Лейтенант полиции Мартель принял ее в своем кабинете на первом этаже. У этого мужчины лет сорока, довольно симпатичного, были разного цвета глаза, один карий, другой голубой. Камиль всегда смущалась, когда встречалась с таким взглядом. У каждого глаза словно имелась своя история.
Он сердечно принял ее, предложил кофе, которому она предпочла чай, и пригласил садиться.
– Нечасто встретишь вашего брата, то есть жандармов, в наших стенах. Вы откуда?
– Из Нанта, – солгала Камиль. – Отдел криминальных расследований Ришмон.
|
|
|
Мартель пригубил свой кофе.
– Отдел криминальных расследований здесь, у нас… Ладно, расскажите мне о вашем деле! Какое отношение это имеет к Даниэлю?
Камиль в конце концов решила открыть свои карты. Из‑за нехватки времени приходилось действовать напрямик.
– Честно говоря, никакого дела нет. Я пришла сюда по личным причинам. Вы правда были ближайшим коллегой Даниэля? Знали его лучше других?
– Вы меня уже заинтриговали по телефону, а теперь интригуете еще больше… Да, я был его ближайшим коллегой. Даниэль работал совсем рядом, мы порой выпивали, ели вместе.
В его взгляде появилась ностальгия. Полицейским трудно оправиться от гибели одного из своих при исполнении. Камиль оторвала его от этих мыслей:
– Очень хорошо. Но мне нужно ваше слово: то, что я вам открою, должно остаться между нами. Ни ваши коллеги, ни тем более семья Даниэля не должны об этом ничего знать.
– Это зависит от того, что вы выложите.
Камиль пристально посмотрела в голубой глаз:
– 27 июля 2011 года в 20 часов 20 минут Даниэль погиб при исполнении. 29 июля в 5 часов 10 минут я получила его сердце.
Она положила руку на грудь.
– Даниэль здесь. Его сердце бьется во мне.
Пораженный Патрик Мартель застыл с открытым ртом. Через какое‑то время он наконец откинулся на спинку стула и частично вновь обрел дар речи.
– Извините. Но это так…
– Я понимаю.
Лейтенант полиции продолжал ошеломленно смотреть на Камиль, не шевелясь и не говоря ни слова. Но в конце концов нарушил молчание:
– Мы узнали от судмедэксперта, что у него взяли органы. Они куда‑то ушли, но куда, мне так и не удалось… – Он покачал головой. – Я хочу сказать, что эта история с донорством органов была абсолютной абстракцией. И вдруг вы здесь, передо мной, с его сердцем, которое бьется в вас. Это так поразительно…
– Поверьте мне, дня не проходит без того, чтобы я об этом не думала. Я искала Даниэля больше полугода. Хотела знать, кем он был, как жил. Хотела, чтобы сердце ассоциировалось у меня с чьим‑нибудь лицом. Не спрашивайте меня почему. Это так. И стало настоящим наваждением.
Она отпила глоток некрепкого чая. Мартель немного расслабился, порылся в ящике стола и, достав оттуда фотографию, протянул Камиль:
– Это мы вдвоем, во дворе комиссариата.
Сердце в груди Камиль забилось быстрее, словно оно услышало. Молодая женщина странно себя почувствовала. У ее донора были необычайно черные глаза – словно две дыры на фотографии. Трудно расшифровывать застывшие взгляды, но все же Камиль заметила в нем насмешливость, а также тайну. Луазо был невысоким брюнетом, коротко остриженным, довольно щуплым и не слишком красивым. Но тем не менее имелось в его внешности что‑то по‑настоящему притягательное.
И в его губах виднелась сигарета.
– Он курил, – пробормотала Камиль.
– Да, но заядлым курильщиком не был. В основном ударял по кофе, настоящий кофеман. Если не выдувал пятнадцать переслащенных чашек в день, считайте, что и одной не выпил. Хотя никогда не оставлял после себя немытую чашку. Такой вот чистюля. Ни крупинки сахара, ни окурка. У него в кабинете было чисто, как в хирургической операционной. У нас в уголовке его прозвали Мистером Пропером.
Он улыбнулся, но карий глаз задрожал. Его лицо снова стало печальным.
– Тем вечером он там вообще не должен был очутиться. Банальная операция, он просто подменил приболевшего коллегу. И бац – пуля прямо в голову… Мы все о нем по‑настоящему горевали.
Он нахмурился.
– И это тем ужаснее, что он собирался бросить работу. Хотел подать в отставку, заняться чем‑нибудь другим, начать новую жизнь.
– Какую именно жизнь?
– Понятия не имею. Но полицию в любом случае хотел бросить. И все‑таки в тридцать один год… Ему дослужить‑то всего семь лет оставалось.
– И вся жизнь впереди.
Камиль хотела вернуть ему фото.
– Оставьте себе, у меня еще есть.
– Спасибо. У Даниэля не было семьи?
– Его мать умерла несколько лет назад, а с отцом он не общался. Потому‑то и проблем с донорством органов не было, старик сказал: «Делайте что хотите». Представляете? На похороны почти никто из его семьи не пришел, кроме одной тетки. Или двух. Тоскливо как‑то.
Мартель допил свой кофе и бросил стаканчик в мусорную корзину.
– Ни жены, ни детей. Так что в итоге, может, оно и к лучшему.
– А подружки?
– Он был закоренелый холостяк. У него по этой части настоящая блокировка стояла. Женщин не мог не то что клеить, а даже заговорить с ними. Мямлил что‑то, в словах путался… Его временами пытались пристроить, но он был слишком робок. Или, если угодно, не создан для этого… Хотя, думаю, ему на это было плевать.
Голубой глаз улыбнулся.
– Все‑таки потрясающая проделка судьбы, что его сердце досталось женщине и теперь бьется в вас. В некотором смысле вы оба словно браком сочетались.
Камиль вежливо согласилась, хотя сам образ ее покоробил.
– Он был маленький, щуплый, а вы высокая и довольно крепкая, – заметил Мартель. – У вас не было проблем… из‑за размеров сердца? Простите меня, я ничего в этом не смыслю и…
– Мужское сердце обычно больше женского. Я предполагаю, что эту разницу сгладил невысокий рост Даниэля. Впрочем, у сердца нет ни пола, ни религии, ни цвета кожи. Врачи всего лишь пытаются пересадить совместимый орган от одного человека другому: они должны быть примерно одного возраста, одной группы крови, и еще надо решить вопрос с одной сложной штукой – с антигенами. Никто не будет пересаживать сердце шестидесятилетнего старика двадцатилетнему. Но даже органы, зараженные, например, СПИДом или гепатитом, могут спасти людей с той же болезнью, ожидающих пересадки. У Даниэля была такая же редкая группа крови, как у меня, вот почему это… сработало. Я ответила на ваш вопрос?
– Полностью. Это же… замечательно.
– А что, Даниэль жил в Аржантее?
– Да, у него была тут маленькая квартирка. Насколько я знаю, его папаша продал ее буквально через несколько недель после его смерти. Этот старый козел времени не терял.
У Камиль было столько вопросов. Она попыталась сосредоточиться на главном.
– А каким он был на работе?
– Довольно упертым, надо сказать. Любил все доводить до конца, никогда ничего не бросал и всегда уходил с работы одним из последних. Он часы не считал. Потому‑то меня и поразило, когда он объявил, что уходит. Ему нравилось это ремесло.
Камиль снова посмотрела на фото. Ее рука немного дрожала от волнения. Даниэль как будто приглашал на встречу, глядя своими большими интригующими глазами. Улыбался ей и звал за собой.
– Он был импульсивен? Мог раздражаться по пустякам?
– Да, частенько. Скажем так: не стоило ходить по его клумбам.
– Он курил «Мальборо лайт», пачки по пятнадцать штук?
Лейтенант полиции наклонился вперед:
– Нет, самокрутки. А к чему все эти странные вопросы?
Камиль была разочарована.
– Мне самой несколько дней назад захотелось покурить. Хотя меня мутит от табачного запаха и я никогда в жизни не курила.
Мартель помолчал несколько секунд.
– Что вы пытаетесь мне сказать?
– Что, несмотря на разницу в выборе сигарет, мне кажется, будто у меня появились ощущения, желания и воспоминания, принадлежавшие ему.
– Вот черт. Надо же.
Камиль решила, что настал момент довериться этому незнакомцу. На самом деле у нее не было выбора.
– Есть еще одна причина, из‑за которой я приехала с вами повидаться. Мне с некоторых пор снится один и тот же кошмар. Я вижу молодую женщину, лет двадцати, которую, похоже, держат где‑то пленницей, и она зовет меня на помощь.
Лейтенант полиции отпрянул:
– Вы… хотите сказать, что видите некоторые вещи глазами Даниэля?
– Точнее, его сердцем. Я знаю, это невероятно, немыслимо, все, что угодно, и при обычных обстоятельствах я бы и сама в это не поверила. Но сегодня я здесь, перед вами, доверяюсь вам… И мне надо понять…
– Думаете, это может быть связано с одним из его дел?
– Да. Эта женщина обращается ко мне. Следовательно – к Даниэлю.
Мартель задумался:
– Даниэль ведь работал в криминальной полиции и трупов достаточно насмотрелся. Убийства были его повседневностью. А грязными делами он занимался с тех пор, как поступил сюда на работу. Но вы даете мне слишком мало подробностей, чтобы я мог сказать вам что‑то большее. Может, у вас есть что‑нибудь поточнее? В каком месте, например, появляется эта девушка?
Камиль ненадолго закрыла глаза:
– Нет. Я вижу ее лицо перед собой. Она молода, миловидна, длинные черные волосы, черные глаза. У нее очень ярко выраженная внешность… может, цыганка или что‑то в этом роде. И…
– Погодите. Вы сказали, цыганка?
Он мгновенно отреагировал, зрачки расширились. Камиль сразу же поняла, что кое‑что нащупала.
– Это вам что‑нибудь говорит?
– Да. Было одно странное дело… по меньшей мере года два назад. Народу тогда не хватало, и Даниэля бросили на расследование квартирных краж, которые довольно часто случались в Аржантее и окрестных городках. Погодите пару минут, я сейчас вернусь.
Он торопливо вышел. Камиль нервно вертела в руках пустой стаканчик. Вот так – вдруг – ее дорога прояснялась. Она с самого начала знала, почему так упорствует, зачем оказалась здесь и куда направлялась.
Скоро она получит ответы.
20
Мартель вернулся и положил перед ней папку с делом.
Потом посмотрел на Камиль с серьезным видом:
– Теперь мой черед просить вас, чтобы то, что я вам расскажу, не вышло отсюда.
Камиль молча кивнула, буравя взглядом сначала его карий глаз, потом голубой. В горле у нее комом застряло беспокойство.
– Очень хорошо, – сказал Мартель. – Тут передо мной кое‑какие материалы дела. Насколько я помню, в дома забирались днем. Воры, точнее, воровки брали только украшения, ничего другого. И такие кражи – взлом задней двери с помощью отвертки и вынос исключительно драгоценностей – прекратились летом две тысячи десятого, то есть два года назад. Все вместе наводило на мысль об организованной преступной сети из стран Восточной Европы. Потому что грузины, албанцы, молдаване, чеченцы уже довольно давно принимают нашу страну за свое игровое поле. Воровки были всего лишь подручными либо одного, либо нескольких вожаков кланов. Но в то лето две тысячи десятого все неожиданно прекратилось, не оставив никакого следа. Мы решили, что орудовавшая тут группировка убралась отсюда и занялась чем‑то другим. Дело вычеркнули из числа приоритетных, а группу, которая над ним работала, через несколько недель распустили.
Он порылся в папке и, откопав несколько фотографий, протянул Камиль. На одних снимках была запечатлена женщина, выходившая из дома со спортивной сумкой в руке. На других воровка взламывала замок чьей‑то веранды. Еще одна перебегала через заполненную машинами улицу в жилом квартале. Все они были молоды и имели те же типичные черты, что и женщина из ее сна.
– Эти фотографии мы нашли в кабинете Даниэля через неделю или две после его смерти. Они были заперты в ящике его стола.
Камиль перевернула фото в поисках каких‑нибудь надписей.
– Не ищите, – сказал Мартель. – Даты нет. Так что точно неизвестно, когда они были сделаны, и ничего другого мы не обнаружили: ни адресов, ни документов, ни записей. Но одно несомненно: Даниэль располагал информацией по делу, которой не поделился с группой. Судя по этим фото, он наверняка выследил некоторых воровок. Иначе как бы он мог оказаться на месте, когда те проникали в дом?
Камиль задумалась.
– Так ему удалось выйти на сеть? – предположила она.
– Может, и да. Представьте себе: он выслеживает одну воровку и фотографирует ее на месте преступления, но при этом не арестовывает. Нас ведь интересует не мелюзга, а дичь покрупнее – те, что организуют операции. Тогда он начинает ее «пасти», узнает, где она живет, с кем контактирует. Сидит в засаде, следит, потихоньку подбирается к вожакам кланов, но один, никому ничего не говоря… – Мартель задумчиво покачал головой. – Может, он хотел раскрыть дело в одиночку? Но это на него совсем не похоже, да и далеко от наших методов работы.
– А вы как думаете? С чего бы ему тогда действовать таким образом?
– Понятия не имею. И не понимаю. Мы провели расследование после его смерти, но ничего не обнаружили. У Даниэля не было своего мобильного телефона, он все это ненавидел. Пользовался только рабочим. Мы в него залезли, но не нашли ничего примечательного. Это так и осталось тайной. М‑да, считаешь, что знаешь человека, а в итоге…
Лейтенант заметил, что Камиль его уже не слушает.
Она не спускала остановившегося взгляда с фотографий. Он щелкнул пальцами:
– Мадемуазель Ламбр?
Камиль встрепенулась.
– С вами все в порядке? – спросил Мартель.
Она кивнула, постаравшись улыбнуться:
– Да‑да, все в порядке. Извините меня, я просто немного устала. Еду в отпуск.
– Вам чертовски повезло. Мой‑то уже кончился, в последний раз беру его в июле. Надоело вкалывать, когда все разъезжаются.
– Вы можете сделать мне копию этого досье? Я бы хотела ознакомиться с ним детально.
Он покачал головой:
– Дело официально не закрыто, даже если никто им не интересуется. Сожалею, но…
– Я работаю в жандармерии и знакома с процедурой. Но все‑таки не забывайте, лейтенант…
Она слегка раздвинула рубашку на груди между двумя пуговицами, открыв часть шрама.
Мартель поколебался, но все‑таки встал. Камиль последовала за ним. В коридоре лейтенант положил несколько листков в ксерокс:
– Я вам дам только самое главное, остальное – бумажный хлам.
Он стоял в задумчивости, слушая урчание копировального аппарата, потом бросил:
– Все‑таки не могу удержаться: вы, вообще‑то, не первая, кто интересовался Даниэлем после его смерти.
Камиль нахмурилась:
– А кто еще?
– Через месяц или два после его смерти к нам в уголовку заявился один известный фотограф. Хотел сделать репортаж о полиции, о том, как мы работаем, в какой обстановке. Особенно сдружился с одним из наших, так что свободно сюда входил. Мы ему довольно глупо подыгрывали, позволили фотографировать, позировали и все такое.
Он собрал отпечатанные листки и положил их в пакет.
– Но любопытно, что очень скоро он сосредоточился на Даниэле. Казалось, что больше всего его привлекал сам факт: полицейский, убитый при исполнении. Он тогда сделал кучу снимков в кабинете Даниэля, задавал о нем бесчисленные вопросы: что да как, какой у него был характер и так далее… Вроде как вы сегодня… Потому‑то я вам все это и выкладываю. Не знаю… Но у меня чувство, что вы копаете в одном направлении.
Он убедился, что никто его не слышит, и добавил:
– Я навел кое‑какие справки об этом фотографе. Его зовут Микаэль Флорес. И я видел некоторые из его фотографий. Это… что‑то особенное.
– Особенное? То есть?
– Он долго был одним из этих, папарацци, ишачил на дешевые таблоиды, пока не начал делать серьезные репортажи для известных журналов. И до сих пор по большей части работает с фотопленкой. Знаете, для старых аппаратов, которая содержит серебро?
– Да, знаю.
– Мотается по всему свету, и, похоже, его интересуют только всякие крайности. Массовые убийства, издевательства над людьми, безумие, короче, все то, на что тяжело смотреть. От его снимков дрожь пробирает. Если захотите взглянуть, то сами увидите, но похоже, что, натешившись с публикой из шоу‑бизнеса, Флорес затеял теперь выискивать всякую жуть…
Камиль старалась не пропустить ни слова. А Мартелю как будто надо было выговориться.
– …со временем я стал ломать голову, чего это он сюда заявился, в наш захолустный комиссариат. Зачем расспрашивал о Даниэле и что искал в его кабинете. И тут приходите вы и рассказываете о какой‑то запертой девушке, с которой плохо обращались… и которую видел Даниэль.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 100; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!